В последний путь

   На двери подъезда дома № 66/6, что по улице им.Жертв Перестройки, висело объявление. «Завтра в 13.00 общий сбор жильцов. Будет произведен вынос тела и прощание с усопшим жильцом Ведерниковым из кв. 59. Явка строго обязательна. После прощания будут организованы поминки. Просьба приходить со своим. Домком».

   На следующий день, в точно обозначенное время, во дворе дома стоял гроб, сколоченный из сосновых досок. Дерево было непросушенным и доски символично сочились смоляными слезами. В домовине лежал сам Ведерников или то, что было им еще совсем недавно. Из-за полуседой щетины, густо проросшей на лице, определить возраст покойного не представлялось возможным. Собравшиеся, словно планируя взять гроб в «клещи», окружили его полукольцом.

   Как это обычно бывает при нечастых встречах, здоровались, делились новостями, курили, рассказывали анекдоты. Стоявший у гроба тов.Бататов, словно воспитательница в детском саду захлопал в ладоши:

   — Товарищи! Все внимание сюда! Все смотрят на меня! Петрович! Я сказал, смотрим на меня... Дорогие товарищи! Жильцы дома и гости, если таковые имеются, позвольте мне торжественный митинг по случаю безвременной кончины нашего сожителя — нечего там хихикать, я имел в виду лишь то, что Ведерников жил с нами в одном доме — считать открытым. Спасибо, товарищи. Центральная фигура нашего сегодняшнего мероприятия была мало нам знакома. Петрович, — тов.Бататов показал пальцем на тело, лежащее в гробу, — жил на отшибе, на последнем этаже. Совсем как Прибалтика, которую сначала мы поставили на колени, а потом долгие годы старались поднять ее с колен, а она, неблагодарная ушла от нас. Так ушел и Петрович, покинул наше сообщество, оставив после себя лишь память и неуплаченные долги по коммуналке.

   — Все там будем! — высказался кто-то в толпе.

   Тов.Бататов суеверно сплюнул через левое плечо и постучал костяшками пальцев по гробу:

   — Надеюсь, не скоро. Все мы знали Петровича и одновременно не знали о нем ничего. Откуда он появился в нашем доме и чем занимался? Был ли он засекреченным советским разведчиком, которого обменяли на иностранного шпиона или простым тружеником? Да это теперь и не важно. Смерть отнимает различия.

   Мальчик лет двенадцати, вероятно сынишка кого-то из присутствующих, высунув от усердия язык, крупными неровными буквами старательно выписывал слова на прислоненной к стене дома крышке гроба. Черный фломастер бросался в глаза и отлично смотрелся на светлой оструганной доске крышки. НАСТЯ — ДУРА! и СДЕС БЫЛ СТЁПКА. Мальчуган отступил на пару шагов, перечитал написанное, и заметил ошибку. Вернулся к крышке, дописал мягкий знак. Знак получился значительно выше остальных букв и почти перекрыл собой букву «Б». Это явно не понравилось Стёпке, скорее всего это и был он, и, густо зачеркнув последнюю фразу, ниже написал новую: СДЕСЬ БЫЛ СТЁПКА и внизу пририсовал улыбающуюся рожицу. Явно довольный результатом, пацан попрыгал на одной ножке и ввинтился в толпу взрослых.

   — Нам известно только, что Петрович перед тем как умереть долго болел. Болезнь была долгой и вполне вероятно заразной. Я не врач и потому могу выдать врачебную тайну. Петрович болел, — тов.Бататов посмотрел на ладонь, где траурной черной шариковой пастой был записан диагноз, —  делириум тременс. Делириумом болел Петрович. Болезнью загадочной и страшной.

   — Каррроче, Склифосовский! — закричал сидящий на плече пенсионера Волозова говорящий ворон Борис.

   — Петрович, уйми своего попугая, — поморщился тов.Бататов.

   Пенсионер Волозов послушно попытался ухватить Бориса за клюв.

   — Каррраул! — обиженно закричал Борис, снялся со своего насеста и сделал круг над стоящими. Пролетая над тов,Бататовым Борис уронил каплю, которая угодила точно между бровей лежащему Ведерникову. Теперь со стороны казалось, что прощаются не с обычным русским мужиком, а с индусом. Может даже с Махатмой Ганди.
 
   Народ оживился.

   — Болезнь эта чаще поражает мужчин работоспособного возраста. Недаром наш дорогой Михаил Сергеевич Горбачев… Петрович! Имей уважение ко мне и усопшему — прекрати читать газету.

   Осьмилетов с видимым сожалением свернул печатный орган:

   — Так свежий номер, тов.Бататов. Последние новости из Госдумы.

   — Я прекрасно понимаю тебя, Петрович, и в другое время охотно тоже почитал эти новости. Но вот Петрович сейчас уйдет от нас в Царствие небесное, а Дума останется. Пожалуй, что и нас переживет.

   — Хозяин, ты бы и правда закруглялся, — встрял в разговор работник муниципальной службы по утилизации населения. — У нас еще один безродный в списке значится.

   Тов.Бататов досадливо крякнул, повернулся к гробу и сказал:

   — Прощай, дорогой Петрович! Иди с Богом! — и сделал движение, чтобы поцеловать усопшего в лоб. Однако на полпути задержался и ограничился воздушным поцелуем, послав его растопыренной ладонью.

   Муниципальные работники споро загрузили через заднюю дверь в старенький ПАЗик  с широкой траурной полосой на боку гроб с Ведерниковым и крышку со Стёпкиными граффити.
 
   Автобус фыркнул сизым выхлопом и медленно выполз со двора. А проводившие веселой гурьбой направились в квартиру 59, чтобы помянуть Ведерникова и присмотреть, что можно взять в квартире на память о нем.