Тихий вечер

    
    В Европе не пьют, а облизывают маленькую стопочку со спиртным, и вытирают губы салфеткой. Именно про европейцев сказано в старинной русской пословице: «Кишка – тонка!». Наверное, если им пить по-нашему, много и быстро - европейские кишки быстро выходят из строя. Привыкли экономить, да и бережно  относятся к своему оборудованию. Не сочетается с этим стремление к свободе и независимости, присущее нашему человеку.
   Наверное, в этом стремлении  и начало нашей потребности к перемене мест после окончания праздника. Невозможно ведь долго существовать в неподвижности  сразу после большого количества выпитого алкоголя. И тогда стремится наш гражданин к одиночеству, чтобы, по большой скромности - не вызывая косых взглядов посторонних, освободиться от внешнего давления на тонкое и ранимое существо.   
      У европейцев такие чувства изначально не возможны, они и в гости ходят редко.
    О, загадочная и непонятная  родная  душа! 
   Вот когда – то произошел случай в одном из наших малых южных городов.
   В тёплый летний вечер, когда ещё бодрствующую землю начинает накрывать своим тёмно-синим бархатным одеялом, усыпанным разомлевшими от дневного зноя звёздами, уставшее небо, в груди неизвестного одинокого гражданина появилось желание заняться чем- то обычным и приятным.
    Он быстро нашёл новых друзей и вновь образовавшаяся компания начала выпивать спиртное в маленьком кафе. Но всё проходит, даже гулянка, и компания,  в конце концов, рассыпалась на отдельно стоящие, отдельно сидящие и нетвердо идущие в разные стороны одночлены.
Наш герой после серьёзных, но совершенно не запомнившихся,  разговоров с собутыльниками, внезапно не нашёл новых друзей своим неподвижным взором. Тогда он махнул куда – то рукой, причём пальцы этой руки ещё вроде бы охватывали стакан, и сообщил своему телу о желании души отдохнуть на природе и в одиночестве.
 Дикая природа находилась далеко и он пошёл - в ближайший,одичавший и не очень густой, но и не очень пустынный скверик. Там на карачках залез под кустик, шатром раскинувший свои ветви над шелковистой травой. И вскоре крепко заснул. Можно только представить блаженство уставшего тела с раскинутыми конечностями. Нетрезвая голова не имела никакого интереса.
    Нагретая земля мягко отдавала дневное тепло; своды из низких ветвей не пропускали посторонний  шум и нескромные взгляды посторонних; а родной дом и горячо любимая супруга исчезли в неведомой  дали. 
    Отдых иногда приносит  неизвестный дотоле испуг – у каждого в жизни есть тому примеры. Испуг приближался.
    Недалеко от указанного скверика  расположена пуговичная фабрика, на которой персонал работает в две смены. К сожалению, не всё человечество отдыхает одновременно...
      Надо же было случиться, что в этот прекрасный  вечер одна из работниц – юная стройная красавица (90 – 62 – 90), пораньше выполнив своё задание и отпросившись у начальства, ушла с фабрики. Ей захотелось скорее попасть на остановку троллейбуса, расположенную за упомянутым сквериком. Конечно, она могла бы обойти сквер кругом - но потеряла бы лишние пять минут - и  решилась идти напрямик - не только в темноту, но и в неизвестность. Романтика? Увы, жестокая необходимость!
    А теперь представьте себе картину, достойную своим напряжением привлечь внимание талантливого художника: одинокая женщина пересекает мрачный безлюдный сквер. По бокам дорожки шумят тёмные заросли, глаза женщины широко раскрыты и сверкают от вполне понятного страха, а локоны красивой причёски колеблются от быстрой ходьбы. Бедняжке чудится огромный незнакомец, бесшумно приближающийся сзади, и стремящийся, перед тем, как дать волю своим необузданным сексуальным фантазиям, схватить толстыми грязными пальцами так старательно уложенные локоны, слабое беззащитное тело. От  испуга и быстрой ходьбы она  покрывается потом и её шёлковое платье прилипает к  коже. Идти становится  труднее. Она в душе ругает себя нехорошими словами за опрометчивое решение идти одной. В сквере – сумерки, никаких влюблённых парочек, только мечутся  черные ветви редких деревьев на фоне ещё светлеющего неба, да ветер шепчет в листве и присвистывает в провалах кустов.
    Страх придаёт ей новые силы, и она буквально летит  к остановке, в тот, такой далёкий и блистающий, мир. И на  пределе чувств она, оглядываясь, видит, что никакого незнакомца  за спиной у неё нет, да и вообще вокруг нет ни одной живой души и что она уже  дошла до середины сквера, и возвращаться поэтому не имеет никакого смысла. Дорога – только вперёд! С этими мыслями приходит небольшое успокоение, а затем  вполне естественное  расслабление  её слабого существа. Ведь уже близко сияющие фонари, уже можно рассмотреть гуляющих людей,  и там…светло!
       Но она — мокрая. И — платье, и бельё...  Она предчувствует: после выхода из этой гнетущей темноты, при ярком свете, среди весёлых прохожих … вполне естественно,  обратят внимание на её прилипшую к телу одежду. Вот здесь, левее дорожки сквера на десять метров, есть платный подземный туалет; свет из под его навеса падает на сочную зелень листьев окружающих деревьев. Но открыт ли туалет, работает ли в нём сушилка для рук, и нет ли там в самом деле какого-нибудь маньяка? Нет, нет! Рисковать — не имеет смысла.
    И, заметив между кустов небольшой пенёк от давно срубленного деревца, она решается на большой подвиг – не теряя ни секунды, она резко сворачивает вбок с центральной дорожки и ныряет в кусты. Здесь она ставит сумочку на землю недалеко от себя, приподнимает платье и спускает трусики — чтобы посидеть на пеньке и немного обсохнуть. Она облегчённо вздыхает от наступившего покоя и в  это время...чья-то потная рука всё – таки касается её нежных ягодиц…
  Вороны на верхушках деревьев, уже начавшие засыпать, встрепенулись от истошного крика героини.
    В её мозгу лихорадочно замелькали мысли: « Значит, коварный огромный незнакомец прятался всё  время здесь и только сейчас настиг меня! Скорее туда, где много людей!».
   И она, неумело одеваясь на бегу, несётся вперёд – к милым согражданам! Только в двух метрах от центральной улицы, немного отдышавшись, вспоминает об оставленной под кустами сумочке, в которой ключи от квартиры, пропуск на фабрику, полученный днём аванс и всякие там мелочи – помада, только начатая импортная пудра,  хороший гребень и несколько заколок. Да и сумочка вполне даже приличная. Но возвращаться одной к тому огромному незнакомцу с потными пальцами – нет, нет, никогда! Ах, что же делать? И тут она видит двух молодых милиционеров с фонариками у пояса - из пешего патруля.
   Она подбегает к ним и, глядя им в лица наивными чистыми голубыми глазами, покусывая белыми зубами нижнюю губу, начинает сбивчиво объяснять, что две минуты назад вон там у неё отобрали сумочку и без этой сумочки ей будет - ну, очень  плохо. Милиционеры, два здоровых деревенских парня, лениво и понимающе переглядываясь между собой и искоса оценивая скрытые прелести пострадавшей, наконец - то соглашаются идти на место, где произошло столь ужасное событие. Между этими  здоровяками, включившими штатные фонарики, она почувствовала себя намного спокойнее, начала кокетничать и  даже походка стала более непринуждённой и грациозной. Злополучный куст нашелся довольно быстро.
  «Да-да,- горячо убеждала она бдительных стражей порядка, пытаясь заглянуть тем в глаза.- Всё произошло именно здесь. Вот и моя сумочка, ура!».
  И все увидели её сумочку, одиноко стоявшую под кустом ближе к дорожке. Но вот дальше от дорожки, за  осиротевшей сумочкой моргал широко открытыми глазами тот самый мирно лежащий дневной гуляка. После трёхчасового сна на свежем воздухе, в тишине он  отрезвел, он уже почти проснулся, и так хотелось никуда не торопиться.
     Бедняга только открыл глаза и ему показалось - во время короткого отдыха девушки на пенёчке - что перед ним — две луны, причём — слишком близко.  Посмотрел вверх и увидел ещё одну.
-Всё, парень, - решил он.- пора завязывать пить, троиться начало.
А когда он коснулся одной нижней луны и ощутил её теплоту, то испугался:
-Может, я уже умер? Если луну трогаю? А дикий крик — сигнал к Судному дню?
     Однако  объяснить представителям закона своё состояние словами всё же не смог – из-за шока, только жестами и каким-то мычанием.
     Милиционеры – тоже люди! Они всё поняли и, сочувствуя (разве испуганного человека можно осуждать?)лохматому и совершенно перепуганному гуляке, оставили его на прежнем месте. Возвращаясь со смущённой  спутницей обратно к жизнерадостным фонарям, ребята уже не рассматривали выпуклые прелести её тела...