Credo quia absurdum est

  Вот кто умнее меня?
  Можно вполне считать, что я гениален, и ни один представитель рода человеческаго не сравнится со мною по широте разума.
  Вот, возьмём, например, тот случай, когда я залез на дерево и притворился, что я шар. Так все и думали, что я шар, и даже прутьями по мне хлопали, чтобы я взлетел на небо. 
  Или ещё припоминаю я день, когда я извозюкался в курином помёте и влез на стол к начальнику следственного отдела милиции по городу и области.. 
  А потом, было ещё такое дело. Встал я спозаранку и пошёл на проезжую часть. И всё тут. Пошагал.
  Или вот, как я с сельдью расписался на Страстную седьмицу.
  Или тот кот, которого мама моя с меня корщёткой сдирала.

  В сущности, я, конечно, бесконечно гениален. И даже был приглашён в, как говорится, высшее общество и вообще, в бомонд. Правда, я не пошёл в бомонд, потому что все костюмы, какие у меня имеются - это спецовка рабочая и ещё пиджак, который я припас на похороны. Очень дорогой пиджак. По правде сказать, я его украл. У какого-то мальчика. Он стоял плакал возле магазина "Бакалея", а я подошёл, вернее, подъехал на велосипеде, и хрясь его по морде! У него от страху произошла коленная дрожь и из рук пакет вывалился. Я хватаю пакет - глядь! - а там пиджак высшего покроя. Батюшки-светы! Ну,я и дал драпу с этим пакетиком. На велосипеде-то. Железный конь, и все дела.

  Но эти дела, конечно, ни сколь не обнаруживают во мне гениальность. Я и сам это понимаю. Быть может, напротив.

 Так-то оно так. Но вот смотрел я вчера после рабочего дня на звёзды. И тут вижу, знаете ли, закругления такие в небесах. Словно бы на небе какие-то чёрные загогулины, что чернее ночи, и при этом они сворачиваются. Прямо схлопываются в себя, так сказать, как чёрные дыры. И сижу я, а глаз мне не оторвать. Наблюдаю хаотические вихревые потоки. И мне даже кажется, что то, что движется - то на месте стоит, а то, что не двигается, дом, например, так то прямо ездит туда-сюда и летает. Сначала я подумал, что это всё грибы рода псилоцибе. Но тут я вспомнил, что не ел их ни разу, ибо грешно есть такие грибы. Тогда я совсем взвыл и призвал себя трезво оценивать обстановку. Но на ум лезли от ужаса всякие термины. "Технологическая сингулярность". "Синдром Кесслера". Страшные слова, ей-богу. Хорошо, мама меня кушать позвала.

  Это всё не то. Я прямо ухожу от красной нити своего повествования, потому что имею фрагментарный образ мыслей, как все гениальные люди. Это доказательство, между прочим.

  Так вот. И сидим мы с ней на берегу. А она говорит:" Ну давай не сегодня!". Почему же это не сегодня, думаю я. А сам смотрю в реку, как будто бы рыбу увидел. А она сидит, юбку мнёт и на меня совершенно не смотрит. Как будто бы я ей опротивел, опостылел, как это там ещё говорится. Обрыдло ей это всё. Прямо чуть не блюёт сидит. А мне показалось это довольно симпатичным, когда девушка блюёт. Но, с другой стороны, это, безусловно, противно человеческому рассудку - смотреть, так сказать, на рвотные массы. А она мне говорит: "Что-то я засиделась, пойду. Да и закат вон уже полыхает, как полигон возле Маточкиного шара". А я схватил её за щиколотку и не отпускаю. "Сиди, - говорю. - Пока поезд с террикона не проедет!" Она же удивилась, зачем поезда ждать. А потом что? А я ей говорю, что это не её дело, что потом.
  А по реке плывут замысловатые каноэ с шаманами в демонических масках, вызывающих град.
  И я ей говорю: "Слушай, а давай - поженимся?!" А она вся встрепенулась и по щеке мне съездила крапивною розгой. "Не хочешь - как хочешь" - говорю я, а сам щёку тру. Но тут я вижу, что она совсем захирела и падает в обморок, а лицо всё бледное, как календарь. Я тут же вскакиваю на ноги и сооружаю, связывая различные прутики хвороста и осота, плот. Получился огроменный плот с мачтой. Взял я её аккуратно под мышки, чтобы потом запахло, и вложил её мягкое тело в лоно плота. А она задыхается и жаром пышет мне в лицо. 
  Поплыли мы на плоту, а тут настала зима. Вся пойма реки покрылась льдом, а вскоре и его замело снегом. "Послушай, мой родименький, мне уже полегче. Пойдём домой!" - говорит мне она и гладит себя по шее. Ну, думаю, выздоровела девка! Поднял её за руку, и побрели мы домой по снегу. Благо, до дома было каких-то километра полтора.
  Подходим к калитке, а там её мать. В смысле, не прямо на калитке сидит, это было бы странно, а подле калитки стоит с рожей, побывавшей в местах не столь отдалённых. "Отдавай мне мою дочь, свин!" - говорит она мне.- "Совсем уже взбеленились - насилуют среди ясного неба на глазах толпы!" 
  А я ей говорю:
-Да с чего Вы это взяли, маманя? Не было такого!
-Да как это не было, когда пастух Иван Благой видел вас там в камыше, и на мой вопрос, что вы там творите сказал: жахаются, яко овцы младые.
-Вероятно, оптический обман!
  Тут моя девушка привстаёт с земли, на которую упала, нечаянно выбившись из сил, и говорит:
-Вот именно. Оптика. Ага.
И пошли мы с ней мыться в бане с уксусом и маслами кориандра, пропущенного сквозь мельчайшее сито, сотканное из панцырей ракообразных рыбок, что плавают в наших рек возле впадающих в них кристальных ручьёв, богатых солями молибдена и осмия, хотя осмий и не даёт солей в реакциях, да будет Вам известно.

  А теперь я сижу в тюрьме и читаю мемуары Ли Харви Освальда, которые сам же и сочинил. Где моя молодость? Я всю её профукал. Не было дня, чтобы я её не профукивал. И вот, я её профукал. Так грустно. Как в сгоревшем магазине. На полках - оплавившиеся бутылки из-под вина "Изабелла".
И её так же звали. Изабелла. Впрочем, звали-то её Катей, но в определённые мгновения она настоятельно просила называть её не иначе как Изабеллой. Или Беладонной. Точно не вспомню.

  Эх, пойду посру. Зубы свело.