Сцена 2

«Без преступления не обойтись...»


  В грандиозном здании «Нового Колизея» был аншлаг. Публика жаждала увидеть сразу двух заявленных в афишах звезд из Италии - сеньору Личчиони в партии леди Макбет и сеньора Барьетто в качестве Макдуфа. Титульную роль исполнял местный баритон мистер Шарден, безумно интересовавший зрителей ввиду своих бесконечных скандалов с работниками театра.
Стаффорд и Рединг прибыли к самому началу спектакля и расположились в ложе второго яруса, которая была отдана в личное распоряжение кузена директора. Блеск софитов и сияние сотен свечей очаровали нового владельца Королевской Оперы, и Рединг с величайшим вниманием уставился на сцену.
- Здесь так уютно, - тихо проговорил Стаффорд, глядя на своего спутника.
  Лорд молча кивнул.
- Жаль, я не успел представить вас Эрнесту, он бы пригласил нас в директорскую ложу. Вид оттуда гораздо лучше...
- Сеньор Барьетто - баритон? - Рединг не слышал Стаффорда и оборвал его на полуслове, - Ведь он поет Макбета?
- Насколько мне известно, Барьетто - тенор и появится как Макдуф.
- Почему же его написали на афишах как исполнителя главной партии?
- Звезда, - пожал плечами Стаффорд, - Заезжая знаменитость, вроде этого Моретти. А Макбет сегодня - Шарден, всего-то коренной лондонец, однако он известен своими причудами. Помню, как-то он чуть не сорвал спектакль, отказавшись петь после первого акта, из-за того что на него падало плохое освещение.
- Похоже, «Колизей» очень гордится итальянцами?
- Не то слово. Кузен считает их лучшими приглашенными солистами во всем Королевстве.
- А вы так не считаете?
- Признаться честно, я не знаток да и не столь ярый поклонник оперы, - покачал головой Стаффорд.

  Еще мгновение, и на сцене показались Макбет и Банко, которые в сей роковой час должны были повстречать пророчествующих ведьм. Будущий тан Гламиса и Кавдора изо всех сил старался привлечь публику к своей персоне и герою, напряженно подражая итальянскому рычанию, и патетично размахивая руками, словно дирижировал очень трудной симфонией. Но несмотря на явные промахи Шардена, дуэт «Вот и сбылось» был исполнен довольно удачно, так что зрители оживленно поаплодировали баритону и басу и с нетерпением стали дожидаться  выхода сеньоры Личчиони.
- Обратите внимание на декорации, - прошептал Стаффорд, - Художники из Парижа. Кузен говорил мне, что такого замка Инвернес в Лондоне не видели с тех самых времен, что описал Шекспир.
  Лорд отрешенно кивнул. Его внимание было приковано к сеньоре Личчиони, только что вышедшей на сцену и сотворившей своим появлением в каждом уголке «Колизея» настоящее  буйство. Прима взяла в руки письмо от Макбета, прижала к груди и стала произносить полный жестокости и коварных замыслов речитатив так, словно читала молитву
- Она совершенно не понимает, о чем поет, - сокрушенно заявил Рединг, - Там же в каждом слове яд! Вы слышите, лорд?

  Его сосед по ложе кивнул. Владелец Королевской Оперы закрыл лицо рукой и вздохнул, но через секунду уже снова следил за действием. Сцена уговоров Макбета убить короля Дункана представляла собой странную смесь самолюбования, принебрежения к окружающим, невнятного произношения реплик и механической точности исполнения нот. Рединг еле дождался начала антракта, чтобы перевести дух от неприятных впечатлений.
- Сейчас схожу за кузеном, если позволите, - отозвался Стаффорд и ненадолго покинул ложу.
 
  Рединг прибывал в глубокой задумчивости, не сводя глаз с пустой сцены. Зал под его ложей гудел без умолку, обсуждая увиденное и услышанное на протяжении получаса. Погруженный в свои мысли, лорд несразу заметил, что к нему подошел молодой господин, явно кого-то разыскивающий.
- Простите, сэр, - услышал Рединг приятный голос с итальянским акцентом у самого уха, - Вы не видели лорда Стаффорда?
  Рединг обернулся и увидел невысокого, но стройного иностранца с выразительными чертами лица и черными как смоль кудрями.
- Лорд ушел к своему кузену... Простите, с кем имею честь?
- Ах да, - протянув руку, ответил незнакомец, - Я Моретти, сеньор.
- Лорд Рединг, очень приятно.
- Лорд Рединг? - переспросил итальянец, - Польщен тем, что мне удалось познакомиться с вами. Это ведь о вас писали «Таймс» как о новом владельце Оперы?
- Полагаю, обо мне, сеньор. А вы, простите, не тот «выдающийся тенор из Италии», если верить тем же газетам?

  Моретти улыбнулся. Такая слава льстила ему, если учесть, что со дня своего приезда в Лондон два года назад, итальянец еще не исполнил ни одной арии ни в одном из театров города. Однако человеку с огромными деньгами врятли кто-то мог высказать недоверие относительно его вокальных данных, тем более в том случае, когда этот господин не на слове, а на деле был признан лучшим музыкальным критиком Лондона.
- Это громко сказано, но, вероятно, именно тот самый.
- Я прибыл в Лондон всего пару часов назад и уже наслышан, как видите. Лорд Стаффорд тепло о вас отзывался, пока мы добирались до «Колизея».
- Весьма приятно. Можно узнать, как вам опера? - поинтересовался Моретти, слегка кивнув в сторону сцены.
  Рединг помрачнел. Его взгляд стал чрезвычайно сосредоточенным.
- Право, я ожидал большего, - ответил он.
- Не вы один, - кивнул итальянец, - Видели, как был жалок баритон?
- Шарден совершенно не дотягивает до своей партии.
- Он все время строит из себя романтического героя, но разве Макбет таков? А Личчиони?
 
  Сеньор Моретти явно намеревался высказать свое неудолетворение в адрес итальянской дивы и, ожидая поддержки от нового знакомого, вопросительно взглянул на него. Лорду Редингу мало понравилась сцена с письмом, имевшая столь важное значение для всей оперы, но он был порядком удивлен ярой критике Моретти, не скрывающего своего настроя против солистов «Колизея».
- У Личчиони хороший голос, - осторожно ответил лорд, - Но, мне кажется, она преподносит леди Макбет в лирическом свете, идущей на жертву ради супруга...
- Однако публика, - перебил итальянец, - в восторге от таких трактовок Верди. Слышали, как ей аплодировали? Личчиони обожают, хотя она, в отличие от мадемуазель Паскаль, совершенно этого не заслуживает! Вся Леди у нее вымучена! - Моретти вспылил, сверкая темными глазами.
  Рединг почувствовал, что его собеседник полон какого-то неизъяснимого гнева и, порядком подостыв от собственных впечатлений, лорд примирительно сказал:
- Может, нам еще рано делать выводы? Подождем, впереди три акта.
- Да, простите, я несколько несдержан. Просто привык проводить вечера в Королевской Опере, слушая иных певцов, чьим талантом я восхищаюсь, - заметно спокойнее произнес Моретти.
- Вы упомянули имя госпожи Паскаль. Я еще не имел чести быть с ней знакомым.
- О, она великолепна! - с теплотой отозвался итальянец, - Пару лет назад Доримена брала любые колоратуры на одном дыхании. Я видел ее в «Трубадуре» Сан-Карло и весь спектакль проплакал...
- А сейчас?
- Сейчас успех таких дилетанток, как Личчиони, любого оставит без вдохновения и желания петь. На следующей неделе в театре, который теперь уже ваш, пройдет прощальный вечер в честь бывшего директора. Будут давать «Норму» Беллини. Доримена споет главную партию.
- Прекрасно! Я с удовольствием посмотрю последнюю постановку своего предшественника.
- Мне думалось, вы затем и приехали в Лондон именно сейчас. Разве нет?
- Я не знал, что проводы директоров будут такими пышными, - улыбнулся Рединг, - В моих планах значилось провести несколько репетиций с новыми солистами оркестра.
- Сегодня днем я заходил в Оперу, они вусмерть репетируют «Норму», - голос итальянца перестал быть резким.
- Я еще не был там. А что предполагается за ней, не знаете?
- Беллини шел только в начале сезона, поэтому на «Норму» рассчитывают до конца февраля. А вы хотели бы видеть что-то другое, сеньор?

  Рединг не успел отозваться, как в ложу вошли братья Стаффорды.
- Вот, полюбуйся, Эрнест. Я же говорил тебе, что с моего места ничего не видно, думаешь, я просто так прошу ложу поближе?.. А-а! - воскликнул Стаффорд, заметив господина Моретти, - Вы, вижу, совсем не скучали, Рединг? Здравствуйте, Моретти... Кузен, это лорд Рединг - новый директор Королевской Оперы. Мой брат, лорд Уэйк-Стаффорд...
После продолжительных рукопожатий Моретти произнес:
- Я искал вас, лорд Стаффорд. Мне хотелось бы узнать, будете ли вы на будущей недели в Королевской Опере. Мадемуазель Доримена исполнит на прощальном вечере партию Нормы.
- Если исполнит! - громким голосом перебил Уэйк-Стаффорд, ухмыляясь.
- Вы в этом сомневаетесь? - сжав губы, итальянец сверкнул глазами.
- Ну что вы, сеньор! Как можно? Я и не думал.
- Мне не приятны ваши издевки, - раздраженно перебил Моретти и продолжил, - Приходите, лорд Стаффорд, буду вас ждать. Лорд Рединг, очень рад знакомству с вами, благодарю за беседу. С вашего позволения, господа, - и он как можно быстрее скрылся из ложи кузена директора.
- Отвратительный тип! - буркнул Уэйк-Стаффорд.
- Очевидно, он и сегодня недоволен постановкой «Колизея», - пожал плечами его кузен.
- Каждый раз как он сюда заявляется, портит мне все впечатление от вечера. Простите, лорд, что говорю это при вас, - извинился директор театра, усаживаясь на свободное место, - но вы видели, какой он? Просто слов нет! Все время находит повод, чтобы разозлить меня!.. Ну вот и второй акт, наконец-то. Кстати, вид здесь прекрасный, Джеймс, ничего менять не нужно. Скорее бы вышла Личчиони, она прелесть, правда, Рединг? - быстро пробасил Уэйк-Стаффорд, расплывшись в улыбке.

  Рединг снова был полностью сосредоточен на опере. Началась сцена нападения на шотландского полководца Банко и его сына Флинса. Герой чудесно провел арию «О, что за время страшное», после чего выхватил оружее и, заслонив дорогу наемникам, с отчаянием прокричал сыну последние слова, веля спасать свою жизнь. Сраженный ударами подлых заговорщиков, бас упал к ногам безжалостных убийц. После этой картины зрители бешено захлопали, устроив исполнителю подлинную авацию, какая и не снилась Шардену-Макбету, но сеньора Личчиони скорее всего связала это с собственным грядущим появлением на сцене, а не с благодарностью, щедро оказанной интерпритатору Банко за самоотверженность и блестяще сыгранную и спетую партию.
- Он великолепен, - восхищенно прошептал лорд Рединг.
- Шарден? - услышав его, спросил директор «Колизея», - Возможно и так, но вы еще не слышали сеньора Барьетто. Таких Макдуфов во всей Англии не сыскать!
- Нет, я говорю не о нем, а о Банко, - пояснил лорд, - Кто его поет?
- Банко? - растерянно повторил Уэйк-Стаффорд, чьи замечательные итальянцы, похоже, не могли удивить в этот вечер ни «отвратительного типа» Моретти, ни главу конкурирующего театра лорда Рединга.
- Это, кажется, Руди. Руди Гассе, - отозвался Стаффорд несколько смущенным тоном.
- Он немец? Или австриец? - поинтересовался Рединг.
- Не могу знать, - пробормотал директор «Колизея», - Меня он заверил, что родился и вырос в Лондоне.
- Я обязательно послушаю его еще. Прекрасный, прекрасный певец. Кого он еще поет?
 
  Уэйк-Стаффорд несколько замялся.
- Ну-у я не могу сказать точно, - протянул он, - Гассе дублирует Шардена, правда, очень редко. А так поет Вагнера в «Фаусте», и Самьеля в «Стрелке» Вебера, еще был Родриго в «Доне Карлосе». У него высокий бас, почти баритон, может исполнять партии обоих регистров.
- Вы что, шутите? - поразился Рединг, - Певец с таким голосом прозибает на разговорных ролях? Там же почти нечего петь, кроме Родриго, разумеется. Неужели это правда?
- Давайте поговорим об этом после, - прошептал Стаффорд, заметив, что его кузен вот-вот разразится возмущенными репликами, желая поставить Рединга на место.

  В ложе воцарилась тишина. Новый директор Королевской Оперы внимательно изучал сцену, где тем временем блистали Личчиони и Шарден, и отметил для себя, что Уэйк-Стаффорд лишен чутья на хороших солистов и даже не желает признавать того, что отличный английский певец-самородок держится в «Колизее» на перефирии исполнения, только потому что он не является заезжей знаменитостью.
  Когда во втором акте появился Макдуф, тан Файфа - приторный тенор Барьетто - лорд Рединг понял, что врятли выдержит еще один или два акта «Макбета». Певец вел себя так, словно был ослепительным греческим богом, и все в зале стояли перед ним на коленях. Итальянец уходил за кулисы намного позже положенного и без конца переигрывал. Зрители гудели, но не больше.
- О, его так любят! - растроганно произнес несколько смягчившийся после неприятного разговора Уэйк-Стаффорд.

  Все дальнейшее действие ускользнуло от взора лорда Рединга: усталость сказывалась на нем непреодалимым желанием заснуть. Как только опустившийся занавес предзнаменовал начало антракта, он откланялся Стаффордам и, сославшись на мигрень после долгой дороги, быстро покинул театр. Уже на выходе лорд столкнулся с сеньором Моретти.
- Мой новый друг, у вас тоже разболелась голова? - лукаво улыбнувшись, спросил итальянец.
- Пожалуй, моя голова не разболелась бы сегодня только от мистера Гассе, - с улыбкой ответил Рединг.
- Мистер Гассе?
- Он пел сегодня Банко. Великолепный певец, но его держат без ролей. Уэйк-Стаффорд перечислил мне все партии Гассе - это просто смех! - раздосадованно заметил дирижер. 
- Что поделать, - вздохнул Моретти, - Мир столь несправедлив.