Маски-шоу. Zoo

               
     Однажды друзья увидели Насреддина стоящим на коленях около пруда. Он добавлял в воду небольшое количество йогурта.  Один из них спросил: “ Что ты хочешь сделать, Насреддин? “
- Я хочу делать йогурт.
- Но ты не сможешь сделать йогурт таким способом!
- Я знаю. А вдруг все-таки получится!
“Суфизм”. Шах.


     Встряхнув с себя пыль, уже который раз я осматривал вокруг себя лето, предметы, людей на праздной и шумной площади. Почти так, как это делает подводник, вращая окуляр перископа.
     Делал это скорее по привычке, довольно ясно осознавая, что шансы микроскопично малы. Да, я обречен, должно быть, до конца дней своих рисовать глазами спиралевидные серебряные нити, оплетая ими окружающих, которые естественно беспокоились, как будто предчувствуя, что ни в коем случае не смогут оправдать ожидания этого прямого и молящего о… взгляда.
      Внезапно что-то щелкнуло внутри. Перископ быстро вернулся на несколько градусов назад. И вот она, Изида!
      Как-то отдельно от всех…
      Мягко сложив руки на коленях, слегка развернув плечи с великолепной осанкой.
Сидит…  Присутствует.
               
      Легкая воздушная улыбка. Теплый океанический взгляд сквозь воздух, прохожих, время. Ей лет 35; суета вокруг, она вся – покой и мудрость; Лила – София.
      Я стоял метрах в трех-четырех от нее, и верил, и не верил чудесному случаю.
      Обычное состояние ума, работающее в режиме поиска и надежд, внезапно куда-то улетучилось.
      И вся Манежная площадь, явленная и не явленная, в этот миг оказалась во власти дьявольского смерча реинкарнационной центрифуги. Головы и ботинки летали по кругу, издавая гудение – Вечный Небесный Гул.
      Случайные вещи вдруг оказывались в одной кармической упряжке, а родственные и близкие на первый взгляд вновь имели шизоидную разницу. Те, что находились дальше от центра, испытывали жесткие деформации из-за центробежных перегрузок: мобильно-тарифный голос, фонарь с перегоревшей лампочкой, многослойная косметика на лицах, последние деньги на пачку просроченных чипсов, грязная вода в фонтане, жертвенно-горделивая походка, споткнувшийся туфель об ущербность и криво вмонтированную в асфальт решетку.
     Я продолжал вращаться. И так быстро, что мои руки со свистом разрезали воздух. На кончиках пальцев размещался Свист, воздух и луна, на кистях рук – рычание бомжей и сборщиков пустых бутылок. На локтях – школьные колокольчики выпускников, на плечах…
    За правым плечом, где-то сзади сверкнула молния.
    Вдруг мысль, как молния. Моя Изида – всего лишь фото натура. Я весь сжался в комок надежды.
    Но женщина незаметно вздрогнула (покрыть такое расстояние за долю секунды – не шут-ка), превратилась в уставшую обезьянку и поплелась со своей подружкой к следующему фонтану, перезаряжая мохнатой лапой фотоаппарат.
Отчаяния Полный штиль на моих плечах.
Глаз закрыт, но смотрит и видит.
Круги бледно-синие из мурашек на матовом экране.

А вдруг все-таки получится!?

               
                …Я видел: ангел твой, не прячась
                в раздумье медленном летел
                в свою пустыню, в свой надел,
                твоим отступничеством мрачный.
                Л. Аронзон.    

Москва 2001