Стройотряд ЛУЧ

Попали мы в стройотряд, который строил лежневку и назывался «Луч». Коняев был командиром, а комиссаром был я. Планируемая кандидатура Лехи Сторожа была почему-то или отклонена, или направлена в другой отряд. "Луч" разместили на краю большого и развитого в то время, в сельскохозяйственном отношении, села, точнее районного центра Шегарки. Задача стояла перед отрядом, в нашем понимании простая - укладка лежневой дороги по трудно проходимым болотистым местам, с таким расчетом, чтобы по ним, построенным нами дорогам, могли пройти тяжелые трубоукладчики и заложить заветную трубу газопровода Нижневартовск - Помара -Ужгород. Какое-то время ушло на обустройство, установку палаток, решение вопросов с питанием и наконец вечером, утомленные переездом и сытым ужином в столовой для работяг, мы разошлись по палаткам, чтобы вытянуть ноги и обменяться свежими впечатлениями.
Возникла мысль развести костер, и нарядившись в индейцев, попугать местных жителей дикими танцами. Зачинщики нашлись быстро, идея была подхвачена и большой костер из свежих, привезенных досок для каких-то нужд, заполыхал между палатками. Было весело, но не долго. Часть отряда не принимала участия, и особенно оскорблял Мирон, который только прикоснувшись ухом к подушке, тут же всегда издавал мощный храп, где бы его эта подушка его не заставала. Мирона было трудно добудиться всегда: ещё когда он жил на Твери, мы не раз выносили его кровать в коридор, и даже на улицу, где он спокойно продолжал храпеть. Зная это, Мишка Скопинцев и я решили придать индейскому танцу особый окрас и поджарить Мирона на костре. Решение принято, Мирон вместе с раскладушкой в мгновение ока оказывается рядом с костром, а народ с копьями и гиканьем начинает вновь прыгать через него, не забывая при этом подкидывать свежих досок в костер. Веселье приняло более приятный, природный оттенок, и потому танцующих размалеванных углями тел добавилось. Шум и гам, а также задымившееся на боку одеяло разбудило Мирона. Первое, что он увидел - это занесенное над ним копье Царя и чей-то топор. Подпрыгнув, Мирон ломанулся бежать, пролетел босыми пятками по костру, что вызвало у нападавших восторг, дал как заяц круг вокруг палаток и придя в себя, начал искать виновных. Я уже к этому времени успел спрятаться, поскольку знал, что первым отвечать придется мне, так все подобные выходки зачастую исходили от меня, и Мирон мог догадаться, кто его "жарит". Надо сказать, что Мирон был не слабым парнем, хоть и ростом не велик. Поэтому досталось всем, кто был рядом. Но когда внезапно появился я с вопросом - а что происходит - ярости Мирона не было предела. Костер был разбросан во все стороны, а догорающая доска долго металась в темноте между палатками, пытаясь достать обидчиков. Изрядно попотев в погоне, он вернулся в палатку, поставил раскладушку подальше от входа (видимо опасаясь повторения) и уже через пять минут вновь храпел, отчего-то вздрагивая и внезапно просыпаясь.
Мы действительно там хорошо заработали, об этом отряде нужно говорить отдельно. Там же были Царь, Басалаев, Витя Кулешов, Строк Слава (никогда не видевший кедровых шишек и утверждавший, что их нужно кушать "со смолой", а не вареные). Каждый, проходя мимо его, по моей просьбе, задавал ему один и то же вопрос: "Что ты Слава Шишки со смолой ешь, их нужно вареными употреблять". Подготовленная мною толпа вопрошала по этому поводу каждый раз, как проходила мимо. Он сначала не врубился, а потом заорал благим матом: "Ну люблю я шишки со смолой, что докопались?".
А вообще о Мироне надо рассказать отдельно. Как он любил есть! Это может знать только тот, кто рядом с ним жил. Хорошему аппетиту способствовала тяжелая работа: Мирон, Кисель, Строк, Кулешов, Царь и ещё кто-то - уже не помню - работали вальщиками. В их задачу входило валить вдоль просеки деревья, кряжевать их по шесть метров, а в нашу - таскать кряжи по болоту по пояс в воде и прокладывать лежневку, чтобы можно было пройти тяжелой технике и протащить трубу нефтепровода. Зарплата - один метр лежневки по тем временам не то семь, не то десять рублей стоил. И мы трудились, не покладая рук так, что к обеду уже валились от усталости. Обеда же всегда не хватало, особенно Мирону с дружбой, где кроме её тяжести, во время валки леса, придавался ещё элемент экстримальности, поскольку нужно было успеть отскочить от падающего дерева, что в общем-то, не всегда по началу ему удавалось. То дружбу зажмет, то отшвырнет комлем метра на три, то сук прилетит. В общем, к обеду сильно кушать хотелось. Кормили надо сказать хорошо, давали сметану, которую Мирон регулярно выменивал у Царя на компот. Как-то в обед, по –моему  Кисель, спросил Мирона о качестве сметаны и он ответил, что такой он никогда не ел, и что мог бы сожрать килограмм.
- А трёхлитровую банку сможешь? - спросил Царь
- Могу и трёхлитровую, но только с хлебом. - Спокойно ответил Мирон.
Идея пришла в голову мгновенно.
- Не, банку не съешь. Возразили ему ребята.
- сС Хлебом съем, - уперся Мирон на своём.
- Ладно, давай с хлебом и без воды, сказал я.
Спор был недолгим. Кулешов, Царь и по-моему Строк, или кто-то ещё двинулись в деревню за сметаной, к бабкам, причитая перед ними, что бедных студентов не кормят и жратвы не хватает.. Те пожалели - и вот результат: сметана была такой густой, что в ней не тонула металлическая ложка.
Мирон с умилением приступил к еде. Первые полбанки пошли за здравие. Его усы расправились, зашевелись от удовольствия, и чувство медленного насыщения охватывало его. Я уже стал подумывать о том, что придется ставить ящик Мирону - таково было условие спора. Оставалась одна треть, когда Мирон сам стал принимать облик сметаны. Бледный, он продолжал цеплять её ложкой, а народ орал - быстрей, а то наешься и не сможешь доесть! Оржак советовал заедать хлебом. Кто-то предлагал запить водой, однако это нарушало правило спора. Мирон не сдавался и ел. Сметана убывала медленно, и ещё оставалось пол-булки хлеба. Последние вздохи, полный живот, собравшаяся вокруг толпа стройотрядовцев - это все что Мирону запомнилось в тот день. Мирон медленно отключался, сметана стала зависать на его усах, он её усердно толкал в рот, а она шла назад - о чем мы, к сожалению, догадались не сразу. Оставалось на дне банки не больше стакана, когда Мирона понесли на выход - возникла рвота, после которой он еще долго прятался по кустам, освобождая кишки. Поварихи, жалея Мирона, ругали нас, твердя, что мы издеваемся над человеком. Народ сжалился и разрешил Мирону вместо ящика поставить за усердие и трудолюбие всего половину. На том и порешили. И та же компания, что искала сметану, отправилась за вином. Мирон же до конца стройотряда больше никогда сметану не ел.