Ямышевский тракт, продолжение 13

ФОРПОСТ У ЯРА

Генеральская доля
Генерал-майор Лихарёв возвращался из своих походов и сделал привал на высоком обрывистом берегу, покрытом редким чернолесьем. Тремя годами, которые он провёл на Иртыше, Иван Михайлович был доволен: удалось сделать всё, что надо было сделать гораздо раньше. Поставлены Железинская, Убинская, Железинская крепости, растет Семипалатная.
Тут, в них, будут склады, дабы движение к Зайсану было более удобным. Гарнизоны высылаются, да и гражданский люд снимается с места. Тарских, томских и тюменских жителей как прорвало. Не дожидаясь государева указа о заселении новых станиц, потоком двинулись они вверх по Иртышу, просясь на службу во вновь построенные крепости.
Некоторые ватаги просто оседали в прибрежных выселках, не спрашивая согласия начальства, но вступая в полюбовный сговор с кайсаками, Те охотно делились угодьями для того, чтобы выгодно обмениваться, большей частью уже не утварью и едой, а более существенным — опытом хозяйствования.
Лихарёв приметил, что в степной части десятивёрстной побережной полосы появились распаханные делянки. Около одной из них генерал специально остановился, чтобы занести расспросы в реестрик. На делянке хозяйствовали трое мужиков и пятеро баб с девками. Всеми командовал дед, убеленный нестриженными сединами.
Завидев генерала с адъютантом, дед погрозил своим домочадцам хворостиной: мол, трудитесь! — и степенно подошел к Лихарёву. Иван Михайлович велел офицеру записывать их разговор и приступил к деду с вопросами.
— Да, вот, лемехов не хватает, — охотно отвечал старик, немного рисуясь перед знатной особой, — потому третий сын тягает по делянке лежачее бревно с заостренными сучьями. Это соседние кайсаки подсобили. У них оно прозывается занятным словечком «омаш».
— Я смотрю, борозды неглубокие. Почто так? Надо же на весь лемех…
— Тут, ваше высокоблагородие, треба только обдирать землицу. Чернозьма, вишь, нет, а навозу еще не добрали, золу вот сыпем, — зачастил дед.
— Стало быть, распашете, а потом и посеетесь?
— Опять же морока. Сеять после распашки несподручно и невыгодно, — ответил старик, — Нельзя дать подсохнуть, а то пылью земля разлетится по ветру, и зерно зря сгубим. Потому девки мои и гнутся, семена кладут и заделывают.
— И который год сеетесь?
— Почитай, второй раз. О прошлом годе попробовали, четверть овса да две четверти ржи. Да не угадали, что ли. Рядами посохло, остальное квёлое было, только соломка и вышла. Репа не родит, а бруква преотлично. И сами ели, и скоту досталось. Скота вот почти ничего, два коня да пяток кайсацких коровёнок.
— А в мясном котле что было?
— Так что ж, промышляем. Зайцы да птица, пару лошадок диких словили. С кайсаками на охоту ходим. У них беркуты, у нас собаки.
— Ну, иди, распоряжайся, - отпустил казака Лихарёв. – Всё записал?
Адъютант кивнул и показал листы на планшетке. Подъезжали и к другим пахарям, и те тоже мало что ценного сказали о том, что необходимо и лучше сеять и возделывать. Почти все сеяли в первый раз. Пробовали главным образом овес, ячмень и рожь.
Стало быть, муку и пшеницу снова надо из Тобольска или Ирбита обозами везти. Нет, от Ирбита по притокам Тобола и по самому Тоболу хорошо баржи-коноводки идут. Но все одно до Тобольска. А там по Иртышу вверх… Помин о главной реке заставил помрачнеть. Настроение испортила ранняя майская засуха. Из-за неё река сильно обмелела.
Лодочный флот застрял на плёсах выше Коряковского яра. Дальше было очень мелко. Вода с журчанием переливалась через наметенные её же течением перекаты и косы. Гребцам пришлось заступами черпать песок, чтобы лодки могли быть хоть немного на плаву. «До Ямышева ехать или не ехать?», — думал Лихарёв, глядя на заречный простор.
Впрочем, здесь важное нужно дело сделать. Поелику явились сюда негосударственные поселенцы, так чего и тут зря торчать. Всего их тут обнаружилось три семьи, вот и пусть послужат на почтовом тракте. И Лихарев велел собрать свободных лодочников с инструментом плотничным да шанцевым. Адъютант ускакал к плесам и через полчаса возвратился с отрядом.
— Разомните-ка косточки, ребята, — добродушно сказал Иван Михайлович. — Знаю, «накрестились», набили поклонов, перекаты копаючи. Это дело полегче. За тем вон раздвоенным Коряковым яром соорудим форпост. Работу знаете, так и выполняйте.
И работа закипела. Затюкали топоры, зашоркали ножи. К обеду нарезали прутьев и лесин. Опустошив котлы с кулешом, строительство продолжили да и закончили до заката. На суглинистом месте встала вышка для маяка с кучей хвороста. К тому времени собрались главы семей, пахавших делянки.
— Вот вам служба, православные. Офицер спишет с ваших слов сказки про вас. — постановил генерал-майор. — Припишем вас к Ямышеву. Оттоле попозже получите провиант. Ваше дело принимать и отправлять курьеров из Тобольска в Семипалатную.
Деды закивали седатыми башками. А что ещё они могли сказать. Печалиться, что служить за собственный счет придется? Радоваться, что государева служба не даст пропасть? Уж загнуться с голодухи не дадут, на том и спасибо. Конечно, трудно… Но зато кругом простор, дали неоглядные — чем не свобода или хотя бы видимость её?
— Знаю, знаю ваши помыслы, — словно угадал их думы Лихарёв. — В том и воля наша, каждого из нас: отдал долг государю и живи спокойно. Форпост обслуживайте или поочерёдно, или нарядите кого-нибудь постоянно троих-пятерых. Дале видно будет, по обстоятельствам: или снесем форпост, или редут поставим.
Лихарёв говорил, твёрдо зная, что будет так, как замыслил государь. От мечты о рассыпном золоте он так и не отстал, в каждой депеше требовал разыскания. Царь отвечал за слово, его посланцы исполняли дело. Такая уж доля у слуг царских. А генерал ты или капрал, не имело значения.

Командиры Коряковского форпоста
А ночью в верховьях Иртыша внезапно разыгралась буря. И громы гремели, и хляби небесные разверзались. Тучи крутило так, что так и не поняли люди, откуда их нанесло. Ветры налетали со всех сторон – и от Зайсана, и от Каменных гор, и от западных степей.
Русло реки понемногу наполнялось ливневыми потоками. Двое гребцов на плоскодонном челноке едва управлялись, держа утлое суденышко носом на пенные валы. Только так можно было плыть и не опрокинуться. Волны холмами дыбились и перекидывали лодку друг другу, как будто кайсаки забавлялись с драной козлиной тушей.
В челноке пребывали тюменские жители Иван Уваров и Григорий Трунов. Еще в прошлом году, выправив себе для отвода глаз отпускную бумагу на Енисей, городовые казачки на свой страх и риск дерзнули покуситься на неслыханную авантюру: поплыли к Зайсану за золотом. Дело пахло если не казнью, то каторгой точно.
— Вижу вас насквозь, — приговаривал пьяненький комендантский писарь. — за каким лешим вам понадобились енисейские кыргызы? Оне ведь рухляди меховой не промышляют.
Того ради, чтобы дело сладилось, Трунов и Уваров затеяли целое пиршество, чтобы ублажить этого ярыжку. Писарь ел-пил, хватал-лапал жёнок казацких. Стерпели, однако. Потом, как дело выгорит, получит он свой расчёт. И когда уже он заговариваться стал, подсунули ему бумагу и вставили в пальцы обмакнутое чернилами перо.
На удивление вдрызг пьяный писарь поставил росчерк твёрдой рукой (что значит навычный!). И тут же уронил мокрую хмельную башку в блюдо с недоеденной стерлядью. Иван и Григорий подхватили его и понесли на улицу, чтобы усадить в подводу и отвезти к его дому.
Усаженный на телегу писарь поднял одно веко и погрозил пальцем:
— Шельмы! Смотрите мне! Чтобы долю мою доставили в сохранности! А бабы ваши ко мне походят, а то донесу!
— Ага, ага, твоё степенство! Будь по-твоему! — поддакнули казаки-односумы. Один взбодрил вожжой лошадку, другой придерживал ярыжку. Довезя писаря до его избы, Уваров и Трунов снесли его к дверям и приставили к ним, зацепив его руку на щеколде.
Сборы были недолги. Всё уж готово было. Выехали ночью. На подводах повезли самую малость скарба. Семейства сидели, боясь нарушить тишину. Выехав к востоку, добрались до Иртыша, тут уж свернули от Черлака к югу на Ямышево. За сто лет тракт был пробит в четыре колеи, и доехали легко. Но до крепости не достигли.
Остановились возле раздвоенного яра, разрезавшего высокий обрыв. Тут и обосновались, найдя большую пойменную луговину-займище. Устроились быстро, благо мужицких рук хватало. Перезимовали благополучно, хотя и пришлось хребты натрудить, корма и дров добываючи. Благо прихватили с собой горсть серебряных денежек, у кайсаков купили лошадей и коровёнок.
А в марте Иван и Григорий по насту на санках отправились на Зайсан, оставив на дедов свои семейства. (С этими стариками и решал вопросы генерал Лихарёв). Побродили мужики всласть по Каменным горам, забрели и в китайские пределы. «Большого» золота не нашли, от калмыков убереглись чудом.
На Убинском редуте тишком да тайком стянули худой челнок, кое-как залатали корой да рыбьим чешуёвым клеем и поплыли, очертив головы круговым крестным знамением
Челнок имел неплохую осадку, так как в него для устойчивости казачки сложили дорожные сумы, полные  найденных в горах камешком с металлическим блеском. Бросать жалко было: явно не золото, но вдруг сгодятся. Десяток найденных тускло-жёлтых самородков, однако, поделили поровну по весу и припрятали за пазухами.
Буря застала добровольцев-старателей как раз на этом пути. Во мраке молнии, как великаньи ножи, распарывали небо и гасли, ослепив. А за ними Илья-пророк обрушивал свой грохот, катя свою телегу по небесному бревенчатому мосту. Тюменцы крестились, крича молитвы, но их голоса тонули в рёве ветра.
Челнок несло вперед, словно нечистую силу впрягли в речной стрежень. Казаки опять чудом избегли неминуемой, казалось бы, гибели. Сначала челнок притиснуло к отвесному краю низенького берега.
Иван и Григорий, призывая всех святых, упёрли вёсла в глинистый обрывчик и оттолкнулись. Нос челнока вильнул к середине Иртыша. Как на крыльях, проскочили они прибрежный водоворот, который уже проточил изрядный яружек. Дальше грести вёслами не было смысла. Землисто-жёлтая вода неслась с плеском, огибая крутые повороты.
К утру буря улеглась, вода в реке разгладилась. Островами плыли, окружая челнок, вырванные кущи ивы. Трунов и Уваров легли на дно и спали до вечера. Лодку несло по стрежню, и она нигде ни за что не зацепилась. Продрав глаза, тюменцы приподнялись над бортом и увидели высокий обрыв, а на нем вышку дымового маяка. Места были знакомы. Да люди вроде не чужие.
Вон один дед, вон другой, и старик-дядька труновский тоже. Его с семейством младшего брата Григорий взял с собой, но предупредил: в Тюмени легче, а там ровно пустынь монашья, все с голого места начинать придётся. «Семь бед, один ответ», махнул рукой дядька. Хоть долги казённые спишут, скажут, что сгинули в кайсаках.
Разминая затекшие мышцы, с зевотою горе-старатели причалили к урезу воды прямо под маяком. Завидев их, деды на задах съехали по осыпям к реке. За ними скатились и их семейства. Сверху остались глядеть солдаты и генерал с адъютантом.
Узнав, что на обрыве обретается сам Лихарёв, Трунов и Уваров переглянулись:
— Чем чёрт не шутит! Обскажем ему всё, может, и не найдёт провинности, - предложил Иван. Сдадим камни да самородки. Куда мы их денем? Зайцам и не продашь, будут только валяться.
— Ну да, — согласился односум. — Куда ни кинь… А так и вознаграждение какое-нито даст.
Вопреки опасениям казаков, генерал только похохотал над их приключениями.
— Да уж, робинзоны и гулливеры сибирского розливу. Знать бы вам, что так никто и не нашел ни Яркенде, ни Кукуноре, даже на речке Алтын-Эмели ни грамма золотишка. А вот за камни и самородки вам точно полагается награда. Так где, говорите, находили?
Казаки во всех подробностях описали места, где подбирали обломки. И особенно песчаные норы, в которых таились золотые самородки. Адъютант на слух зарисовал словесное описание, а потом сверился с копией ремезовского топографического листа и перенес на неё свой рисунок.
— За ваш самовольный приезд сюда наказать бы вас следовало, да людишки здесь нужны. Будете служить при вот этом форпосте возле Корякова Яра. Внесем вас в списки Ямышевской крепости, в подчинение командира Верхне-Иртышской линии. Звания есть у вас?
— Урядники оба мы, — в один голос выпалили казаки, не чуя ног под собой.
— Скажу Зорину, он вам новые чины присвоит. Послужите, так и до подхорунжих дойдёте. Захотите, так и по армейской части можно, но тогда в казарме жить, хозяйство бросить.
— Да уж останемся в казацком сословии.
— Тогда с богом. Вот ваше военное имущество, а вот вам угодья. Вода прибыла, мне пора. Ступин в Семипалатной ждёт.
Пока от души беседовали, флотилия подплыла к яру. Иван Михайлович спустился с обрыва тем же ходом, что и деды (чего уж чиниться, солдат всё-таки!) и  взошел на свой генеральский стружок. Отбывая за поворот, Лихарёв мельком глянул на неровный строй мужиков, баб и детей на обрыве и забыл о них, углубившись мыслями в предстоящие заботы.