О том, как Вальтер стал рыцарем. глава вторая

-2-

И вот он уже мчится по полю с обнаженным мечом, догоняя армию, которая вот-вот вступит в бой. И, врываясь в гущу, наносит удар снизу вверх. Его меч со звоном налетает на чьи-то латы. Человек, закованный в доспех с ног до головы, только лицо открыто, морщится от боли. Хоть латы и не были повреждены, удар был силен и мог сломать кости. Не останавливаясь, он отталкивает человека ногой, и тот падает на землю, освобождая при этом много места. Тяжелый двуручный меч волочится по земле, и он, упершись, как следует, взмахивает мечом по кругу, рассекая тщедушные тела, а потом, заведя меч за спину, рубит кого-то ударом сверху вниз...
Через несколько минут поле чисто, только остатки армии, за которую он, вроде бы, сражался. Вдруг кто-то сзади легонько стучит по плечу. Тело само резко поворачивается, и вскинутый меч натыкается на обитый железом посох рыцаря. Кровь стучит в висках, и враги с трудом отличаются от "своих". Но он не успевает додумать мысль - сзади накидывают на голову какую-то ткань, меч выбивают из рук, а сами руки быстро связывают...
Когда Вальтер очнулся, вокруг было темно и шумно. Впрочем, темно было потому, что он лежал, уже не связанный, лицом в кучу какого-то тряпья.
Перевернувшись на спину, Вальтер обнаружил, что уже сумерки. Сам он лежал около дерева, редкие представители которых росли вдоль дороги. Рыцари же были неподалеку – они расположились около костерка, настолько большого, насколько это позволял дефицит древесины. Каравана не было. Осознав это, Вальтер резко вскочил на ноги, оглядев горизонт в его поисках, но тут же снова упал, сраженный небывалым ощущением в груди. Хотя, нет, не так – в душе.
Что-то скрутило его и перехватило дыхание. Ах, как он был еще мал для таких ощущений! Упав на колени, он повалился на бок, и, поджав колени к груди, заплакал навзрыд. То, что он испытывал, можно сравнить с чувствами, возникающими, когда теряешь самого дорогого человека, чувствами безжалостного, отрезвляющего похмелья после упоительной радости и счастья, бесконечного и возвышающего. И жизнь теряет смысл, и все окружающее видится предельно четким, лишенным обманчивой самоцели бытия. Когда падаешь с небес на бренную землю, и слезы наворачиваются на глаза от одной мысли, что все закончилось. Вальтер телом и душой чувствовал, что потерял что-то – окончательно и безвозвратно, что больше никогда этого не будет, хотя и не мог понять что. А самые страшные слова – это, ведь, слова никогда и навсегда. Они бескомпромиссны и безлико безжалостны к человеку.
Он бы, наверно, долго там пролежал, но кто-то подошел и, взяв за руку, тихонько потянул наверх. Чего тут скрывать – это был я. И душа моя сразу наполнилась жалостью и состраданием, когда я увидел его глаза. Я не думал, что полное бывает пустым, а пустое полным. Но глаза его были полны боли и пусты от отчаянья. Я поднял его на ноги, держа за руку.
«Пойдем: - сказал я, - Пойдем к костру». Вальтера била крупная дрожь, но он даже не замечал этого. Вальтера усадили поближе к костру, сунули в руки миску и хлеб, а кто-то накинул ему на плечи плащ. Пришлось даже недвусмысленно подтолкнуть его руку, чтобы тот начал есть. А ведь еда – это такая настолько земная штука, что помимо нашей воли, по мере заполнения ею желудка, все больше опускает нас к земле, выдергивая из того поднебесья, в которое может загнать разыгравшееся воображение. Или жизнь, как это случилось с Вальтером.
Потихоньку возвращаясь к действительности, Вальтер начал проявлять интерес к окружающему, откровенно разглядывая рыцарей. И было в них что-то общее, несмотря на, в сущности, довольно разномастную компанию. Они были уверенны в себе, взвешены в поступках, и при этом, раскованны, будто все, что они делали, было единственно верно.
Когда Вальтер механически прикончил вторую порцию, прямо к нему подсел какой-то молодой рыцарь, в котором угадывались черты скандинава, изрядно приправленные явно германским наследием. Он мягко улыбнулся, хотя было заметно, что упражняться в этом у него не было времени и, вероятно, необходимости.
- Здравствуй, юноша. Я – командир этого отряда. Теперь, когда погиб Вильям, наш старший. Так получилось, что ты оказался среди нас, однако, учитывая определенные обстоятельства, я уверен, что это не случайно.
- Что вы имеете в виду? – Вальтер мало что понимал, и ему трудно было сосредоточиться, но он сделал над собой усилие, которое будто позволило ему прозреть – он начал понимать, что ему не хватает, - А где тот старый рыцарь, меч которого я взял?
Сидевший перед ним как-то замялся и, переглянувшись с другими, продолжил.
- В общем-то, это и был Вильям. Он погиб.
Вальтер почувствовал, как улетает в какую-то пропасть, в глазах у него потемнело, однако, наконец, все стало проясняться. Каким-то шестым чувством он начал осознавать то, что произошло, хотя это и не было очевидным.
Мне было видно лишь, как посерело его лицо. И, помня, как он совсем недавно, плача, валялся на земле, я думаю, что тут не обошлось без вмешательства воли Ланса (так звали того молодого рыцаря, нашего нового командира).
- Но почему? Почему он так верил в меня? Что он сделал со мной? И почему мне так плохо теперь без него?
 - А парень неглуп, - сказал рыцарь. – Я тебе все объясню, но давай сначала познакомимся. Я – Ланс
- Вальтер – коротко ответил он, всем видом показывая нетерпение.
- Ну, вот и хорошо, Вальтер, а теперь слушай.
И он начал рассказывать ему о нас, то есть, о Рыцарях Зеленого Клевера. Я не очень-то слушал его тогда, поэтому расскажу сам, от себя. Откуда повелась наша традиция – неизвестно, кто-то даже говорит о потомках богов, но я сильно в этом сомневаюсь. Насколько мне известно, просто когда-то, около семидесяти лет назад, появился в Европе некто, называвший себя Йоном. Он собрал вокруг себя группу молодых людей и начал обучать их. И все бы ничего, но эти люди оказались практически непобедимы, как в честном бою, так и при подлых изменах. А их взгляды на жизнь, их поведение в обществе оказались несколько необычны – ведь Йон обучал не только воинскому ремеслу. Он учил их жизни, своей философии. Рыцари пренебрегали многим общепринятыми нормами. Йон научил их независимости по одиночке, и сплоченности в группе. Он научил их совмещать противоположности и видеть части в том, что казалось неделимым. Но самое главное – Йон научил их Верить. Нет, не в Бога, но в самих себя, в других, а также в добро и справедливость. Он научил их верить так сильно, что вера творила настоящее вопреки законам и ожиданиям. Рыцари осознавали, что их вера, их понятия о справедливости могут отличаться от таковых остального мира. Поэтому творили судьбу они очень осторожно, не вмешиваясь в распри воинствующих феодалов и алчных королей-однодневок. А сам Йон, основав орден, куда-то исчез, говорят, что он обрел бессмертие через свое искусство. Я только начинаю его познавать, но того, что я знаю, достаточно, что бы сказать – скорее всего, это возможно.
Ну, и под конец, Ланс, чтобы продемонстрировать, что говорит правду, с закрытыми глазами, не глядя, повернувшись спиной, метнул нож во тьму, а потом принес мертвую птицу, пораженную прямо в голову.
Выслушав Ланса, Вальтер долго молчал, обхватив голову руками.
- Так значит, Вильям Поверил в меня не обычной верой, но зачем?
- Боюсь, я этого не знаю точно. Я знаю, что ты сейчас ощущаешь, знаю, какая пустота осталась в твоей душе, большинство из нас прошли через это. Нельзя познать Искусство Веры, если ни разу не ощутил ее на своей шкуре. Но скажи мне, Вальтер, ты до сих пор верен Вильяму, готов ли ты сражаться ради него и за него даже сейчас, когда он умер? Отвечай! – голос Ланса гремел над поляной, наполненный странной мрачной силою.
Вальтеру не пришлось долго копаться в себе – ответ был на поверхности, кроме того, он не мог соврать, только не сейчас. И, хотя он теперь знал и понимал гораздо больше, чем перед разговором, это никак не повлияло на него. Притом, что он понимал, что не хватает ему не самого Вильяма, но его могучей, опьяняющей веры в него, такой веры, которой уже никогда не испытать, и это было хуже всего. Ему казалась странной и неправильной эта верность по принуждению, но чувства говорили сами за себя.
- Да, я готов служить Вильяму! Даже сейчас, – ответил Вальтер в тон рыцарю.
- Хорошо, пусть будет так. Дайте мне меч!
Лансу подали тот самый огромный двуручный меч Вильяма, с гравировкой в виде буквы W на эфесе. Без особых церемоний, просто воткнув меч в землю перед Вальтером, Ланс промолвил:
- Сим мечом и волей его обладателя объявляю тебя оруженосцем Вильяма Расторопного! Служи ему верно. А сейчас – ты свободен, поспи до утра. Завтра тяжелый день.
Ничего себе! Поспи до утра! Вальтеру дали все спальные принадлежности, вероятно также принадлежавшие Вильяму, но спать прямо сейчас казалось невозможным. Вокруг ходили и тихо разговаривали между собой рыцари, не обращавшие на него никакого внимания, и Вальтер был благодарен им за это.
Рыцари, овладевшие тайным знанием, от которого мурашки пробегали вдоль позвоночника. Положив рядом с собой меч, словно ребенок новую игрушку, подаренную на день рождения, Вальтер закутался в одеяло и еще долго лежал без сна.