Танки на крышах. Ч. 1, гл. 24 б

               

         Ни через два, ни через четыре часа Орин так и не появилась. Я пытался ей позвонить, но мне никто не ответил. Был один какой-то странный звонок ко мне с незнакомого номера, но по-видимому ошиблись. Там было очень шумно, громко играла музыка, слышались чьи-то голоса, смех. Но когда они услышали мой голос, они отключились, так ничего и не сказав. Такое часто бывает.
         Я устал с дороги и хоть и соскучился, но в душе был даже немного рад, что буду спать один в своей «холодной» постели. И я уснул почти сразу.

   - Иди открывай своей бабе! - разбудил меня с порога крик Эркина. - Бля, поспать спокойно не дадут, - проворчал он и скрылся.
         Я поднялся. На часах было начало четвертого утра. Открыв входную дверь, я замер. Невдалеке от входа стояло такси. Облокотившись задом на его горячий капот, стояла Орин, которую я даже не сразу узнал. На ней была широкополая белая шляпа, распахнутое белое полупальто-накидка, какой-то складчатый  блестящий и тоже белый топик и символическая юбка из ярко-красного кожзаменителя. На ногах были высокие, выше колен, белые сапоги на шпильках. Она напоминала фотомодель, но рекламирующую рабочую форму проститутки. От нее несло свежевыпитым и, судя по ее состоянию, в очень немалом количестве. Кажется, я начинал догадываться не только о том, откуда был тот звонок, но и еще об очень многом другом. Возможно, Саша был тогда прав. Но верить не хотелось.
   - Дай ему деньги, - заплетающимся языком распорядилась она и, слегка маневрируя, скрылась в доме.
         Я проводил ее растерянным взглядом, потом расплатился с шофером и еще с минуту понаблюдал, как он выкатывает свое авто со двора.
         Расспрашивать «даму в белом» о чем-то было уже бессмысленным. Широко раскинувшись на моей постели, абсолютно голая Орин храпела, как ломовая лошадь после бега рысцой. Вся ее демонстративная одежда была свалена кучей на полу, а сверху ее венчал протез от роковой брюнетки.
         К пьяным женщинам, как и к скандальным, болтливым и склочным мужчинам, ничего, кроме брезгливости, я не испытываю,  поэтому я потушил свет и ушел досыпать на диване в зале. Сон, правда, уже не приходил.
         Утром, собираясь на работу, я зашел в комнату одеться. Орин спала в прежней позе, но уже не храпела. Среди так и валявшихся в беспорядке на полу вещей я не обнаружил ее трусов. Она и раньше не всегда их носила, а если и носила, то только такие, которые не сразу и разглядишь. Я даже впоследствии сочинил на эту тему маленькое двустишие:
            Только фиговы листки
            Прикрывают лепестки.
         Потормошив ее за плечо, я спросил:
   - Мадам, а где ваш набедренный шнурок?
         Она открыла один глаз, посмотрела на меня, потом закрыла его снова, и отвернула голову. Одеваясь, я полюбовался ее красивой фигурой, размышляя о том, какой идиотке оно досталось. Потом прикрыл ее вызывающую наготу простыней и, тихо закрыв за собой дверь, вышел из дома.
         В «Хиллтопе» никто не паниковал по поводу моего отсутствия. Профессор не стал упрекать меня за неявку в понедельник. Уже через полчаса я чувствовал себя так, как будто никуда и не уезжал.
         Я знал, что Эркин освобождается очень рано, поэтому позвонил ему и предупредил, что у меня в комнате дрыхнет моя «разлюбезная».
   - Знаю, - ответил он. - Ты думаешь, это в первый раз? Она и без тебя трижды  такое вытворяла, отсыпалась в твоей комнате. Поэтому я и спрашивал тебя о ней вчера.
   - Проснется, гони ее в шею. Не хочется верить, в голове не укладывается, но своим глазам я тоже привык доверять.
   - Ладно, так и сделаю.
         Но когда я после работы вернулся домой, я застал почти вчерашнюю сцену. Они оба, мирно беседуя под негромкую музыку, сидели за столом, попивая водку и закусывая очередным деликатесом из эркинова арсенала. На Орин была уже другая, вполне сносная одежда.
   - А где твой сценический костюм? - спросил я, не скрывая иронии.   
   - Я съездила на репетицию, а потом домой, и переоделась, - ответила она мне, невинно улыбаясь.
         Иронии африканцы не понимают, но у некоторых получается.
   - С тебя тридцать тысяч, - сказал Эркин по-русски. - Я дал ей на дорогу в оба конца.
   - Хорошо, но только после зарплаты, - ответил я с досадой, потому что у меня оставалось уже совсем немного.
         Опять в моем мозгу шевельнулось что-то неприятное, но не высветилось. Видимо, еще не созрело.
   - Если бы ты расплатилась с таксистом натурой, он бы тебе еще двадцать тысяч должен был*, - сказал я Орин.
--------------------------------------------------
         * - Разовая стоимость проститутки в Замбии – 50 тысяч квачей ( чуть больше 10 долларов).

         Я был готов выслушать от нее гневную отповедь, но она только рассмеялась. (О понимании африканцами иронии читай девятью строками выше).
         Вечер повторился почти один к одному, с той только разницей, что я выпил грамм сто пятьдесят. Был еще только вторник, до субботы далеко. Позже к вечеру, как и накануне, Орин опять засобиралась домой и пообещала приехать, как только освободится.
         Освободилась она, как и в прошлую ночь, к трем часам утра, и вновь прикатила на такси в состоянии полного охренения. Разница была только в том, что на сей раз на ней были очень узкие джинсы, легкая бежевая кофта с декольте до пупа и туфли на высоких тонких каблуках. Протез на голове был от свободолюбивой шатенки. Моему совету она не вняла, и я отдал шоферу последние деньги. Так же, как и прошлой ночью, зайдя к себе, я наткнулся на груду одежды на полу посреди комнаты, и на храпевший винными парами красивый черный «труп» в своей постели, после чего досыпал на диване в зале.
         Все это с инкубаторской однотипностью повторялось почти ежедневно, а точней - еженощно. Менялись только наряды и парики. Трусы она не носила принципиально. Поражаясь такой перемене в ее поведении, я пытался объяснить ей, что напиваться до такого состояния неприлично, особенно для женщины, что мои деньги кончились, и я всякий раз прошу Эркина мне занять на ее разъезды, из-за чего мой долг растет с каждым днем. Но понимать что-либо она не желала, а скорей была не способна. Однажды не выдержав, я крикнул из-за решетки:
   - Не буду открывать! Катись, откуда приперлась. Забудь вообще дорогу сюда.
         Хлопнув дверью, я пошел к себе в комнату.
   - Нет проблем, - услышал я вслед.
         Она подошла к окну комнаты Эркина и стала в него стучать. Через полминуты разъяренный и заспанный Эркин влетел ко мне и стал орать, что он нас обоих страстно любил и раньше, но сейчас уже до безумия, и что хотел бы видеть нас в белоснежной мягкой домашней обуви, безмятежно лежащими рядом в ложе для вечного хранения, и чтобы эта вечность никогда не кончалась. Швырнув в меня очередной бумажкой в двадцать тысяч квачей, он хлопнул дверью и затих вдали.
         Пришла, наконец, суббота, а с ней и возможность поговорить с женщиной, которая еще два часа назад была трезвой. Я мягко разъяснил ей, что она не совсем права в своем представлении обо мне, о своей жизни, о своих привычках, привязанностях и манерах. И что она глубоко заблуждается, думая, что все это приводит меня в экстатический восторг.
   - Или веди себя так, как это было раньше, или живи такой жизнью, но тогда забудь о моем существовании. Если ты проститутка, будь проституткой. Это -  твоя жизнь, твой выбор. Хочешь врать себе - это тоже твое право, но мне врать не смей! – закончил я свой монолог и, взмахнув руками, поставил восклицательный знак.
         Слегка потерев ушибленные щеки, она посмотрела мне прямо в глаза и спросила:
   - Где ты был?
         Я остро смутился. Врать человеку, которого ты только что всеми способами призывал к искренности, было бы чистой воды ханжеством. Не такая уж она, оказывается, и идиотка. И я ей все рассказал. Как на духу.
         Она сидела, опустив голову и глубоко задумавшись. Потом выпрямилась и посмотрела на меня полными слез глазами.
   - Не бросай меня, - сказала она так проникновенно, что я чуть не прослезился сам. - Возьми меня с собой.
   - Куда? - я нежно обнял ее за плечи и прижал к себе. - У меня там пока нет ни дома, ни работы. Денег у меня тоже нет, ты это знаешь. Подожди немного, дай мне там закрепиться. Я тебя позову.
         В тот момент я действительно был близок к такому шагу.
         Она вновь опустила голову.
         Дней десять она не появлялась, ссылаясь то на свою занятость, то на болезнь сына. Я понимал и не настаивал.
         Тем временем приехал в очередной раз Павел, и для меня протрубил сигнал на сбор. В доме стало веселей. Но совсем весело стало, когда после длительного перерыва, в одну из ночей вновь прикатила моя «любимая» в том же кошмарном состоянии. Я еще не совсем отошел от ее недавних «гастролей», поэтому ненависть вспыхнула во мне с новой силой.
   - Сгинь! - хлопнул я дверью, не открывая решетки.
         Но она сделала, как и в прошлый раз: стала стучать в окно к Эркину. («Все мужчины одинаковы»). Не дожидаясь, пока он снова сорвется на меня, я открыл дверь. На этот шум из своей комнаты высунулась лохматая голова Павла с заспанными глазами.
   - Что происходит? - спросил он.
   - Я наступил на гремучую змею, - ответил я ему сквозь зубы.
   - Серьезно? – мгновенно проснулся Павел.
   - Шучу. Это наша ****ь приехала. В коробчонке.
   - И из-за этого надо так шуметь? Я думал в стране переворот, - сказал он и скрылся за дверью.
         Все остальные дни и ночи опять походили на эту. К концу я уже готов был сделать ей «козью морду». Несколько раз я сказал ей, чтобы она улепетывала и больше никогда не появлялась, но она упорно продолжала свой ночной террор. Только лишь сознание, что это уже последние дни и скоро все само по себе закончится, удерживало меня от того, чтобы дать ей в пятак, а потом гнать пинками до ворот.
   - Что ж она распилась-то так? - сказал я как-то, когда мы втроем сидели за столом в ее отсутствие.
   - Они очень быстро спиваются, - сказал Павел. - Стоит только начать. А может быть, и была такой, но из-за тебя держалась. А сейчас, когда стало ясно, что на днях исчезнешь насовсем, и ее жизнь вернется в прежнюю колею, по новой начала.
   - Мне бы еще не хватало этого в Даре, - пробормотал я в задумчивости, в душе ужасаясь такой перспективе.
   - А ты что, хочешь ее с собой взять? – удивленно уставился на меня Павел.
   - Честно говоря, мелькала такая мысль.
   - Ты что, о...ел? Она же обыкновенная проститутка.
   - Может быть, она таким способом демонстрирует мне свою независимость? - предположил я из чистого желания сохранить о ней добрые воспоминания.
   - Эркин, - обратился к нему Павел, - скажи ему правду.
   - Ты что, не видишь, что он влюблен? - ответил ему тот. - Разве можно ему сейчас что-то объяснить? Пусть едет. Время ему само расскажет где, на чем и как часто она «танцует». И по каким «гастролям» катается.
   - Но ты же с ней... - не унимался Павел. - Да и я тоже.
   - Да прекратите вы! - заткнул я их.
         Они заткнулись. Но сопоставляя некоторые мелкие детали и припоминая отдельные эпизоды, в душе я уже понимал, что они, скорее всего, говорят правду. И главным здесь было то, что оба они женщину личностью не считали и видели в ней только чисто сексуальный объект, бесплатное приложение к влагалищу. Кроме того, деньги Эркин просто так, по сердечной доброте, никогда и никому бы не дал. Это и была та неуловимая мысль, которая никак не могла вылезти наружу из глубин моего сознания. Теперь все встало на свои места.
         Мою душу смачно оплевали.