5. Новая жизнь
Не могу пока назвать списка имён первых поселенцев, пришедших в Шуфанскую долину в 1869 году. Можно предположить, что тропы через границу были проложены сюда намного раньше одиночками-беглецами, промысловиками или же хунхузами – охотниками за чужим добром. Но в 1869 году люди явились в долину массой, с ведома администрации края, и долина ожила. Корейские иммигранты приходили сюда, по определению историка, «навсегда по собственному желанию, с жёнами и детьми, и стремились обрести здесь новую родину». Так как движение переселенцев из Кореи продолжалось и в последующие годы, администрация зачисляла всех прибывающих в Шуфанскую долину, чтобы дать им окрепнуть перед дальнейшим переселением вглубь края.
Особенность корейского переселения была в том, что иммигранты не имели российского подданства и постоянных земельных отводов. При этом корейские власти требовали выдать им беглецов для расправы. В 1872 году генерал-губернатор М.С.Корсаков обратился в МИД и к Государственному канцлеру с запросом по поводу дальнейшей судьбы новых переселенцев, и как реагировать на требования корейских властей. Ответная телеграмма гласила, что «выдавать переселенцев не следует, так как с Кореею у нас договоров не существует и о ней не упоминается в наших договорах с Китаем; но следует немедленно снестись с нашим посланником в Пекине». МИД, в свою очередь, подтвердило это решение и лишь «ограничивалось указанием на необходимость селить корейцев в возможном отдалении от границы и притом так, чтобы они нигде не образовали сплошного населения», а были размещены между русскими селениями.
Но из-за малого количества русских сёл это указание долгое время оставалось неосуществимым. Иммигрантам представилась возможность самим выбирать себе участки земли в долине, чем они и пользовались широко, благодаря отсутствию поимённых списков населения и контроля властей за использованием земли. С бывшей родины иммигранты вынесли с собой земледельческие навыки и обычаи, непривычные европейцу. Так, жилища свои они строили не в уличном порядке, как это принято было в России, а поселялись в центре своего земельного участка, огораживая его со всех сторон если не оградой, то рядами гаоляна, подсолнухов, кукурузы, а со временем – и деревьями. Долгие годы не существовало Корсаковки как компактного поселения – она была разбросана по долине отдельными усадьбами и группами усадеб. Площадь села равнялась, по существу, площади обрабатываемых участков, т.е. всей возделываемой площади долины. До сих пор встречаются в долине, среди пахотных полей, отдельные старые деревья, некогда росшие в усадьбе какого-нибудь корейского крестьянина.
Превращение корейских переселенцев в мирное крестьянское русско-подданное население требовало от администрации края решения множества проблем. В 1878-1879 гг. в Южно-Уссурийском крае началась поимённая перепись корейского населения. В 1884 году, через 15 лет после поселения в долине, были переписаны и жители корейских сёл Корсаковки, Кроуновки и Пуциловки. В этом же году, после переворота и народного восстания в Корее, новые корейские власти заключили, наконец, первый договор с Россией.
Этим договором определялись судьбы граждан Кореи, бежавших в разные годы на территорию Приморья. Появилось основание принять в русское подданство всех бежавших в пределы Приморья до 1884 года, и чётко определить правила пребывания на территории края для остальных корейцев. По официальным данным, число переселившихся до 1884 года в Суйфунском округе (4 корейских села Корсаковской волости) составляло 3002 души, или более 38% от всей массы иммигрантов в Приморье.
Ненасильственная русификация иммигрантов предполагала включение их в число граждан России, русское образование, принятие русской православной веры, исполнение принятых в России крестьянских повинностей. Всему этому могло способствовать уже само расселение корейских крестьян рядом с русскими. С 1882 года началось переселение в край русских крестьян морем, через Одессу, в основном с Украины и юга России. Это оживило переселенческое движение в Приморье из западных областей России. В 1879 году состоялось также «второе казачье переселение» - 2165 казаков с берегов Уссури были переселены на линию вдоль границы между озером Ханка и заливом Посьета. Казаки-переселенцы основали на занятых землях 9 станиц и посёлков. В этот период появились в наших местах станица Полтавская и казачьи посёлки Полтавского станичного округа – Алексей-Никольский и Константиновский. В 1883 году в Шуфанских воротах крестьяне-переселенцы из Черниговской губернии основали село Борисовку. Появление новых русских поселений уменьшало обособленность корейского населения в долине.
Стремясь образовать из корейских беженцев «мирное земледельческое население», русско-подданное и православное, власти прибегли к испытанным средствам. Одним из таких средств была миссионерская деятельность православной церкви, вкупе с церковно-приходскими школами, с обучением на русском языке. Православные храмы, которые активно возводились в корейских селениях после принятия их жителей в русское подданство, обыкновенно строились одновременно с домами для причта и помещениями для церковно-приходских школ. При этом к строительству старались привлекать местное корейское население.
На первых порах, чтобы содействовать принятию корейцами православной эры, с иммигрантами работали священники из Владивостока и Благовещенска, затем – члены Русской Камчатской миссии. К концу 70-х годов были учреждены особые миссионерские станы, состоявшие из 2-3 корейских сёл с церквами, часовнями и школами. Таковы были, например, станы Корсаковский, Пуциловский, Кроуновский, Синельниковский, Янчихэсский. К концу XIX века в этих станах насчитывалось уже до 10 тысяч крещёных корейцев.
В 1885 году миссионер Корсаковской у Корейцев церкви священник Илия Пляскин обратился к исправнику Южно-Уссурийской округи с запросом относительно подрядных цен на строительство в Корсаковке церкви, школы и дома для причта. Вместе с ответом на запрос его уведомили, что, хотя корейцы окружающих деревень были бы полезны при строительстве, но «в настоящее время это было бы неудобно, так как высшее начальство планирует выселение всех вообще корейцев во внутрь страны». Епископ Камчатский, Курильский и Благовещенский, извещённый об этом корсаковским священником, встревожился, что планируемая постройка может остаться в пустынном месте, ведь иных селений вокруг не было. Епископ обратился к военному губернатору Приморской области И.Г.Баранову с просьбой уведомить, «когда именно и куда будут переселены корейцы Суйфунского округа, и будут ли эти места заселены православными христианами».
Вопрос о выселении корейцев возник в 80-х годах XIX века в связи с обострением обстановки на границе после событий в Корее и Китае. Шуфанская долина, где находились корейские селения, стала тем местом, куда ежегодно перебирались из-за границы всё новые и новые беглецы из Кореи. Поселяясь в долине, они не спешили ставить в известность об этом администрацию, а местное население их укрывало. Между тем политикой русской администрации было стремление избежать возникновения где бы то ни было в крае, и особенно в приграничной полосе, «сплошного» корейского населения, не «разбавленного» русскими.
Жители Корсаковской корейской волости были приняты в русское гражданство и приведены к присяге в августе 1885 года. Ещё через год появился закон, который определял: «Ныне же воспретить прибывающим в пределы России корейцам и другим из китайских и корейских пределов выходцам селиться на пограничных с Китаем и Кореей местах, предоставив министру внутренних дел войти, совместно с приамурским Генерал-Губернатором, в ближайшее соображение возможности и способов переселения во внутрь края уже устроившихся на нашей границе корейцев». Однако финансовые возможности администрации не позволяли выплачивать переселяемым корейцам справедливой компенсации за оставляемое хозяйство. Кроме того, весьма медленный рост русского населения в этих местах в сочетании с выселением корейцев мог привести к запустению здешних земель. Вот почему вопрос о выселении был отложен на будущее, а постройка храма и школы в Корсаковке всё-таки состоялась.
Чиновник особых поручений А.А.Риттих в своём отчёте о состоянии переселенческого и крестьянского дела в Южно-Уссурийском крае (1899 г.) сообщает, что школьное дело в крае пока не соответствует потребности местного населения. «В лучшем положении, - говорится в отчёте, - находятся корейские селения: в Янчихинской волости на 21 деревню имеется 12 школ, а в Корсаковской все четыре селения волости имеют школы (преподавание идёт, конечно, на русском языке), благодаря значительности сумм, ассигнуемых общественным средствам».
По данным отчёта, пять из числа корейских школ находились в ведении Министерства Народного Образования, остальные числились церковно-приходскими школами и школами грамоты. Обучалось в 1898 г. в корейских сёлах 506 мальчиков и 18 девочек (на 13.888 душ корейского населения Южно-Уссурийского края).
Население корейских сёл Корсаковской волости составляло в это время: в Корсаковке – 1397 душ, в Пуциловке – 1309 душ, в Кроуновке – 742 души. В Корсаковке и в Пуциловке в конце века имелись уже храмы, в Кроуновке – часовня. Во всех трёх сёлах имелись церковно-приходские школы, и, по выражению исследователя П.Ю.Шмидта, «при посредстве школ распространяется и Православие, которое приняли также и многие из взрослых корейцев».
Об отношении взрослых корейцев к официальной религии есть, впрочем, и свидетельства иного характера.
Из путевых заметок Д.И.Шрейдера «Наш Дальний Восток (Три года в Уссурийском крае)»:
«Любопытное письмо одного крещёного корейца пришлось мне прочитать три года назад в одной из местных газет. «Вот уже более 15 лет», пишет он, «как продолжается просветительская деятельность наших миссионеров среди корейцев… За это время сменилось уже 5 или 6 проповедников, но едва-ли в существе ход дела можно назвать успешным, так как внимание их почти целиком обращается на внешность, именно – на резание корейских головных шишек и самый ритуал крещения… Крещёные корейцы не знают даже обычных молитв: «Отче наш», «Богородицу»…, не мудрено, что они забывают даже имена, данные при крещении, а в церковь идут, в сущности, лишь когда их гонят туда… Все разъезды миссионеров падают, притом, на корейцев, и без того обременённых разными платежами и повинностями». [Дальний Восток, №4, 1894 г.]
Трудно судить сейчас о степени искренности принятия корейцами православия. Однако ясно, что взаимоотношения с русскими властями облегчались как принятием православия, так и знанием русского языка. Школа была именно тем учреждением, которое давало возможность «образовать» корейских детей в православном и русскоподданном духе, и такого рода образование давало преимущества в реальной жизни, среди населения, русским языком почти не владеющего
Некоторые подробности повседневной жизни корейских крестьян заключены в письменных документах того времени, самого разного характера. Ниже приводятся некоторые из них.
Из рапорта командующего третьей ротой 3-го Восточно-Сибирского линейного батальона командиру батальона:
«3 мая 1880г. д.Пуциловка
30 апреля с.г. в д.Пуциловку из Китая пришёл мандза Синь-Сунь и заходя в каждую корейскую фанзу, наводил точные справки, сколько у каждого корейца скота и вообще жизненных припасов: хотя манзовский старшина Санасы и уверял меня, что этот мандза полупомешанный, но принимая во внимание наши натянутые отношения с Китаем, я счёл своим долгом арестовать это[го] манзу, подозревая что он просто подосланный шпион для узнания, могут ли китайские войска рассчитывать в наших пределах на хорошее продовольствие.
Об этом, с препровождением манзы Синь-Сунь, и доношу Вашему Высокоблагородию.
Командующий Ротой Подпоручик (подпись)».
Из книги Д.И.Шрайдера «Наш Дальний Восток»:
«Внешний вид деревни не похож на деревни европейского типа. Только при въезде в неё я видел несколько фанз – очень низких, с окнами, затянутыми промасленной бумагой, - стоящих прямо на улице. Это были фанзы наиболее богатых корейцев, которым принадлежали поля, виденные мною за полчаса перед тем. Хозяйств с такими отдалёнными полями (за одну-две версты от фанзы) я насчитал чрезвычайно немного: всего пять-шесть из семидесяти, из которых состояло корейское поселение. Обыкновенно же фанзы корейцев средней зажиточности и фанзы беднейших корейцев, которые совершенно лишены живого инвентаря и вынуждены затрачивать массу ручного труда на обработку и уборку полей, расположены близ самих полей, - чаще-же всего они находятся в центре самого поля, либо обнесённого забором, либо обсаженного высокой, достигающей более сажени вышины кукурузой. При незначительных размерах корейских полей деревня напоминает, благодаря этому, ряд симметрично-расположенных друг возле друга на небольшом расстоянии дач».
«В усадьбе его [т.е. корейского старшины], имевшей, как и все прочие, форму правильного четырёхугольника, мы застали в самом разгаре работы по обмолачиванию сжатой буды, сложенной тут-же круглыми стогами, в тысячу снопов каждый.
В самой средине усадьбы близ фанзы был установлен небольшой жёрнов около одной сажени в диаметре. По жёрнову катался каменный каток, прикреплённый одним концом к стержню, вставленному в центр жёрнова (что позволяет ему катиться, но не допускало его скатываться на землю) и приводимый в движение ослом, у которого глаза были завязаны грязною тряпкой. (В других дворах каток этот, как я после видел, приводился в движение людьми). Старый кореец медленно подсыпал на жёрнов буды, которая, попадая под каменный каток, лишалась своей оболочки. Отсюда зерно пересыпали на стоявшую рядом примитивную веялку, где шелуха окончательно отделялась от зёрен.
Не в далёком расстоянии от веялки один кореец обмолачивал цепами гаолян. Цепы эти отличаются от обыкновенных тем, что самое «било» их состоит из трёх тонких палок (а не одной), расположенных параллельно друг к другу в одной плоскости… Под самой крышей вокруг всей фанзы висел для просушки табак местного произрастания, спускаясь кое-где длинными пучками почти до самой земли. (Табак разводится корейцами тут же в усадьбах. Высаживается он обыкновенно в начале июня; первый сбор даёт уже в конце этого месяца, второй и третий – в начале и конце августа. Листья его сначала сушатся под крышей, затем складываются в пачки, после чего они вскоре приобретают красноватый цвет. Просушив их после этого ещё в течение двух-трёх дней, их связывают в пучки, - и табак готов к употреблению. В продаже корейский табак очень дёшев). Окна фанзы, несмотря на тёплую погоду, были наглухо затянуты промасленной бумагой. Фанза казалась точно герметически закупоренной. В одном только месте, где, по нашим предположениям, должна была быть дверь, мы увидели неплотно спущенный полог из грубой циновки…».
«Вопрос о корейских косах или «шишках», а также о корейской национальной одежде для мальчиков и девочек был впервые возбуждён двенадцать лет назад на хабаровском съезде. Тогда же было высказано, между прочим, мнение о нежелательности дальнейшей иммиграции корейцев в русские пределы и о расселении по другим участкам корейцев, поселившихся раньше внутри Посьетского участка на самой границе, где присутствие этой обособленной по языку и вере инородческой массы признавалось неблагоприятным в политическом отношении. Иммиграция корейцев была вслед за этим,
Действительно, воспрещена, но расселение их между русскими оказалось затруднительным, вследствие того, что в Посьетском округе корейцы составляли, например, 92% (13 000 д. из 15 000 д.) всего населения.
Вопрос этот, впрочем, остался пока ещё открытым; тем не менее, дело ассимиляции корейского населения с русским, хотя и медленно, но, повидимому, подвигается. Приблизительно около пятой части живущего в крае корейского населения исповедывает уже православную веру».
Из книги Риттиха А.А. «Переселенческое и крестьянское дело в Южно-Уссурийском крае. Отчёт по командировке чиновника особых поручений Переселенческого Управления А.А.Риттиха. – СПб., Тип.МВД, 1899 г.»:
«Корейцы, прибывавшие к нам в 60-х и 70-х годах, встречались как элемент желательный для заселения пустынного тогда края. Расположенные по морскому побережью военные посты требовали подвоза провианта и военных припасов, а также содержания в исправности дорог, что было немыслимо при отсутствии населения. Поэтому корейские выходцы, впервые появившиеся в 1864 году (деревня Адеми), встречали всякое содействие со стороны администрации: им разрешали селиться, где они считали выгодным, выдавались ссуды, обеспечивалось на первых порах пропитание. При таком содействии наших властей, в течение 60-х и 70-х годов в Посьетском участке образовалось 9 корейских деревень, затем к западу от Никольского, к Маньчжурской границе, - 4 деревни [сёла Корсаковской волости] и в восточной части Южно-Уссурийского края – 3. Принимать меры принудительного переселения этих корейцев, успевших уже устроиться и обжиться в крае, не представлялось возможным и справедливым без известной правительственной помощи переселяемым.
Приморский Военный Губернатор в своём докладе высказывался за необходимость вознаградить корейских переселенцев по 130 рублей за фанзу и хозяйственные постройки каждой семьи, построить в новых местах поселения церкви, причтовые дома и школы взамен оставляемых, и, наконец, за брошенные распаханные земли освободить в течение 10 лет от государственных повинностей и до снятия урожая на новых местах выдавать провиант в размере солдатского пайка на взрослого и половины на малолетнего. Мешали денежные затруднения и опасения, что уменьшение населения Посьетского участка поставит в тяжёлое положение стоящие там в значительном числе войска, многие нужды коих… удовлетворялись благодаря лежащим на населении натуральным земским повинностям. К тому же выяснилась непригодность Посьетского участка для русских земледельческих культур (излишество влаги и туманов позволяло возделывать здесь в основном виды проса: чумизу, пайзу и кицан, а также бобы, кукурузу и огородные растения. Обычный у корейцев рядовой посев, ручная обработка, окучивание и полка всех этих хлебов значительно умаляют вредное влияние туманов.). Оставались опасения, что за выходом корейцев край так и останется безлюдным. Поэтому вопрос о выселении был оставлен открытым, пока (по недостатку земли по ходу заселения Приморья русскими) явится их серьёзное стремление водвориться на этих участках.».
«Каждый год с весною являются к нам на летние заработки новые выходцы. Они живут по особым билетам, выдаваемым полицией, хотя многие ускользают от регистрации. Поселившись в корейской деревне, эти выходцы служат сперва батраками, затем арендуют клочок земли у кого-либо из односельчан или прямо распахивают свободную, строют потом фанзу и выписывают семью. Всё это происходит постепенно и настолько незаметно, что администрации приходится считаться с существующим фактом и останавливаться перед разорением целой семьи, целого хозяйства. Покорность, безответность и приниженность корейцев, - свойства, воспитанные веками бесправия и рабства, значительно содействуют успеху этой незаметной, но настойчивой инфильтрации.
В отношении же китайцев неуклонно проводится принцип нежелательности, вытеснения их из наших пределов…».
«Из общего числа крестьянского населения Южно-Уссурийского края 60 753 душ обоего пола (к 1 января 1899 г.) числится 13 886 корейцев, зарегистрированных в посемейных списках селений и владеющих землёй на законных основаниях. Все батраки и, за малыми исключениями, все арендаторы в частновладельческих и крестьянских хозяйствах – корейцы или манзы. Иммиграция не ослабевает, естественный же рост корейского населения очень велик…».
«Хлебозапасные магазины начали устраиваться с 1889 года и были впервые засыпаны в 1890 и 1891 гг. К 1 января 1898 г. положение дела было следующее...
В предшествующие два-три года многие селения пострадали от наводнений, и половина хлеба была роздана в ссуды и ныне числится в недоимках…
Магазины эти, как правило, небольшие амбары (обычно – 6 х 6 х 3 аршина), крытые соломой, с закромами, неотделёнными от внешних стен, а прямо в них врубленными, и, конечно, без всяких вентиляционных приспособлений. В некоторых магазинах хлеб сложен прямо в мешках, за отсутствием даже закромов (это говорит о несерьёзном отношении крестьян к подобным запасам).».
«К 1 января 1899 года в собственности частных лиц в Южно-Уссурийском крае было 105 земельных участков, общей площадью 14.674 десятин, из коих 38 участков (4.839 десятин) принадлежало крестьянам.
Большинство частных владельцев сдаёт земли в аренду корейцам и китайцам, у которых нет возможностей арендовать казённую землю.
Средняя арендная плата – 10 руб. за десятину, иногда до 20 руб. за десятину (под табак, бахчи) и не ниже 6 рублей за десятину. При плате натурой в денежном выражении получается более 20 рублей за десятину.
При государственной продажной цене в 3-8 рублей, большая часть купивших сдали свои участки корейцам, которые, арендуя из года в год, завели здесь свои посёлки».
Обширность приведённых выше фрагментов текстов вызвана тем, что они дают яркое представление о положении дел в корейских хозяйствах последней четверти XIX века, а между тем малодоступны массовому читателю, так как имеются лишь в крупных библиотеках…
******
Свидетельство о публикации №210121400886