Сцена 6

  После отчаянного завершения своей карьеры бывший директор Франкман передал все полагавшееся работникам театра жалование личному секретарю мистеру Лэнгу, который на своем неизменном посту пережил еще как минимум шесть других руководителей Королевской Оперы. Таким образом, Франкман мог беспрепятственно покинуть Лондон, что и сделал в понедельник вечером, как вы помните, вместе с несчастной племянницей и многочисленными соратниками, за исключением мистера Уорди. Счастливый день получки, ожидаемый большей частью персонала еще с прошлого месяца и назначенный на субботу, пятое февраля, был омрачен ранним визитом в кабинет нового директора господина хормейстера, который влетел к лорду Редингу со следующими словами:
- Да это просто невыносимо! Я отказываюсь работать! Сколько же можно, в конце концов?!

  Глава театра спокойно поднялся из-за стола и вопросительно посмотрел на мистера Рэмсфута, чьи длинные седые волосы развевались по мере того, как он бегал по комнате.
- Ну куда это годится?! Вы хотите, чтобы Гуно был у нас через две недели, но знаете ли вы, что за это время здесь не пройдет ни одной нормальной репетиции?! - закричал хормейстер.
- Такое не случится. Оркестр уже повторяет материал. Мой талантливый друг из Франции, первый скрипач, мсье Нуар поможет подготовить оперу.
- Я не об этом! А о госпоже Паскаль, - наконец пояснил Рэмсфут.
- А что с ней? Ей лучше?
- Лучше?.. Да, пожалуй, ей лучше! Двадцать минут назад она заявилась в оперу на утреннюю репетицию, растолкала Брэдшо, Промила и Вайса - я как раз объяснял им сцену смерти Тебальда - и потребовала этого вашего скрипача, мсье Нуара, подыграть ей вальс! А потом стала звать на весь театр гримеров, чтобы они привели ее в порядок после кутежа в салоне «Дюк Лё Мон»...
- Это госпожа Паскаль такое устроила?
- Она все время не в себе! А если я делаю ей замечание, то хохочет, как ненормальная. Лорд Рединг, разберитесь, пожалуйста. Да, вот еще, чуть не забыл. Если вам нужно мое мнение по поводу грядущей постановки, то я не вижу в мадемуазель Доримене никакой Джульетты. Понимаю, это имеет мало значения, но если вы помните, что случилось на первой постановке «Травиаты»...
- Сеньор Моретти тоже здесь? - не дослушал лорд.
- Куда без него! - махнул рукой Рэмсфут, - Конечно здесь.
- Пусть они поднимутся ко мне. А вы до полудня сделайте перерыв, после я подойду, и мы порепетируем вместе.
- Слушаюсь, сэр.

  Доримена Паскаль была известной французской дивой и главной звездой труппы Королевской Оперы. Когда-то она пела в лучших итальянских театрах и прославилась не только голосом, но и многочисленными романами с молодыми тенорами, правда, все они были не продолжительными и принесли певице мало радости. Маэстро Джузеппе Верди она считала своим приятелем, называя его в разговорах просто «дядя Пе», однако, насколько известно, по-крестьянски замкнутый композитор не имел близких друзей среди столь эксцентричных персон, вроде госпожи Паскаль. В Париже прима получила популярность как блестящая исполнительница опер Массне и раннего Делиба, а образ Кармен, спетый Дорименой десять лет назад, когда ее регистр еще доходил до меццо-сопранового, она считала ролью всей своей жизни.

  Авантюрная жилка привела певицу в консервативную Англию, хотя добившись большого успеха во Франции и недолгого, но яркого - в Италии, она могла спокойно оставаться там, где ее хорошо знали и любили. Но жажда новых завоеваний и желание стать лучшей в Европе не давали мадемуазель Паскаль спокойно спать. Ураганом промчавшись по Шотландии, она почувствовала усталость и проблемы с голосом, поэтому поспешно вернулась в Лондон, где успела обосноваться до своих северных гастролей. Здесь Доримена прожила пару очень веселых лет, выступая на салонах и концертах, давая уроки за баснословную плату, пока в ее жизни не случилось два события: во-первых, очередной директор Королевского театра пригласил ее на правах ангажемента петь все титульные партии репертуара, во-вторых, в город прибыл ее богатый итальянский поклонник, который все это время ездил за неугомонной синьорой Паскаль попятам, но не мог настичь. После этого прима провела в Лондоне четыре сезона, выступая то прекрасно, то из рук вон плохо, поэтому публика ненавидела ее за непостоянство и отмену спектаклей, но обожала за красивый голос, драматический дар и масштаб личности.

  Через пять минут после ухода хормейстера лорд Рединг услышал за своей дверью голоса. Он отошел к большому столу в глубине кабинета и, обернувшись, увидел на пороге Моретти и Доримену.
- Доброе утро, - произнес он без тени ожидаемого недовольства или раздражения, - Присаживайтесь, пожалуйста.
  Певица поблагодарила директора; выглядела она значительно лучше, но болезненный оттенок по-прежнему не сходил с ее лица. Итальянец был уставшим и подавленым.
- Ко мне только что заходил мистер Рэмсфут, он был очень недоволен, - начал разговор Рединг, - К сожалению, должен сказать, мне неоднократно пришлось слышать жалобы в ваш адрес, сударыня. Через две недели в театре возобновляется прошлогодняя опера, и хотелось, чтобы все прошло не так, как на «Норме».
- Вчера я была приглашена в салон на именины подруги. Но сегодня с утра смогла придти на репетицию почти вовремя, - спокойно возразила француженка.
- Вижу, что вы здесь, но какого ваше состояние? Ваши выходки там, в зале? Вы же первое сопрано, с вас берут пример все певицы.
- Можете считать меня капризной примой, как угодно. Но это не так, - отозвалась Доримена.
- Возможно, вы правы, ибо я заметил, насколько расшатано ваше здоровье, но продолжаться так вечно не будет, - произнес директор, - Я хотел бы послушать вас в партии Джульетты, но чтобы петь Гуно, необходимо много сил и уверенности.
- Опера давно избавилась бы от меня, если бы нашла достойную преемницу... Знаете, лорд, я тогда наговорила вам обидных глупостей, о которых мне после пришлось долго жалеть. Если вы великодушны, то не станете держать на меня зла.
- Вы плохо себя чувствовали, не стоит извиняться.
- Я приняла вас за одного из этих бездарностей с кучей денег. Но, похоже, театр дождался достойного руководителя. Вы действительно заинтересованы тем, что здесь происходит, пытаетесь проникнуть в каждую деталь. И я буду с вами откровенна: мне не справиться с партией Джульетты.

  В воздухе повисло молчание. Доримена перевела дух и продолжила:
- Дело не в голосе и не в моем поведении, сэр. Я смогу прекрасно выступить через неделю, через полторы, возможно, через две, но не позже.
- Что вы имеете ввиду? - спросил Рединг.
  Моретти пристально взглянул на певицу:
- Нужно сказать, Дори...
- Нет! - она заставила итальянца замолчать, - Это бесполезно. Желаю вам удачи, лорд. В старой певице нет нужды, постарайтесь найти другую Джульетту. У вас еще есть время.
  Паскаль выглядела необычайно гордой. Она поднялась, собираясь уйти.
- Что вы сможете спеть? - неожиданно задал вопрос директор.
- Спеть? - она обернулась.
- Именно. Какую оперу труппа готовила недавно и сможет повторить к назначенному вами сроку через неделю или полторы?
- Вы согласны отложить репетиции «Ромео», чтобы поставить спектакль только для меня? - поразилась Доримена.
- Согласен. Следующее воскресенье свободно. Если помните, я попросил Франкмана не назначать никаких спектаклей на те две недели, когда поменяется руководство. К тому же, если великая певица говорит, что скоро ей выпадет шанс прекрасно выступить, почему я должен сомневаться в этом и лишать зрителей удовольствия послушать ее?
 
  Прима, не веря своим ушам, медленно опустилась в кресло и заплакала. Рединг растерянно уставился на Моретти. Тот наклонился к ней и прошептал:
- Дори, сказать?
  Певица кивнула. Итальянец посмотрел на лорда и тихо произнес:
- Сэр, пообещайте, что будете хранить эту тайну до конца дней.
- Даю слово, - заверил Рединг, - Что вы хотите сообщить мне?
- Синьора Паскаль серьезно больна. Она наблюдается у хороших врачей, которые делают все, что могут. Но полгода назад они сообщили, что бессильны. С тех пор Доримена тает на глазах...
- Они не говорят, сколько мне осталось, но я и без них знаю, что недолго, - прошептала сквозь слезы певица, - В лучшем случае месяц.
- Мне очень, очень жаль. Я не представляю, как тяжело вам было петь в последнее время. Да и просто жить... - сочувственно ответил Рединг.
- Только мой верный Шарло знает об этом. Дай Бог каждому встретить на Земле такого человека, как он. И вы, лорд... Я не знаю вас, но что-то подсказывает мне, что вы необыкновеный человек. Сейчас, когда я увидела ваши печальные глаза, полные сострадания, я почти уверена в этом.
- Я сделаю все, что в моих силах, госпожа Паскаль. Если судьба решила, что вы должны уйти, то нужно сделать это так, чтобы Лондон помнил вас вечно. Что шло в начале января?
- «Лукреция», - с готовностью ответил Моретти.
- Репетиций было достаточно?
- Насколько я помню, да, - кивнула растроганная Доримена.
- Хорошо. Вы сможете спеть Доницетти?
- Да. Я знаю партию без повторения. Учила еще в Италии.
- Тогда проведем несколько общих сцен и посмотрим, кто там станет Дженнаро, Маффио и прочими, - записал в книжку директор, - Как только все будет готово, вы назначите день - начиная с субботы и заканчивая вторником, и мы сыграем «Лукрецию», согласны?
- С радостью, лорд. Спасибо вам огромное, да вас хранит Господь! Обещаю, это будет лучшая из моих «Лукреций»!
- Надеюсь, синьор Моретти поможет нам собрать на это выступление весь Лондон? Ведь Опере будет, что показать.
- Да, я постараюсь, как никогда, - ответил итальянец.
- Постойте, постойте, лорд! Но как же вы в дальнейшем обойдетесь без сопрано? Кто будет петь Джульетту вместо меня? - воскликнула прима, - Прежде ведь была миссис Итан, хотя она терпеть не могла выходить на замену мне. Она пела Адальджизу. Да и если вдруг... что-то случится со мной за это время?..
- А у вас, госпожа Паскаль, разве никого нет на примете? - удивился Рединг.
- Боюсь, что нет. Все достойные певицы, что годились бы на основной репертуар, давно уехали отсюда покорять Францию и Германию, а кто-то и Италию. Лондонским театрам приходится выписывать солистов из других стран. Впрочем, это наблюдается повсеместно, вы знаете.
- А тех, что есть, крепко держат у себя. Гассе - редкий случай. Видимо, Шарден не на шутку разозлился в тот вечер, - добавил Моретти.
- Зато раньше... Помню, лет двадцать назад я была в Англии первый раз. Прибыла с друзьями из Франции на три дня. Просто посмотреть Лондон. Еще даже не думала ехать сюда, чтобы петь. Зашла в Королевскую Оперу. А здесь блестал этот самородок из Уэльса - Дженни Гарфорд. Может быть, вы помните, лорд?
- Гарфорд? - задумался директор, - Да... Я был тогда совсем молодым. Признаться честно, даже плакал, когда слышал ее Виолетту. Такой необыкновенный голос, яркие остались впечатления. Никогда этого не забуду. Я написал ей тогда письмо. А что с ней стало? Она уехала во Францию?
- Нет. Знакомые из Лондона говорили мне, что Гарфорд выгнали из театра.
- Почему? За что?! - воскликнул Моретти.
- Насколько я помню, она пришла сюда с ребенком на руках и не сказала, кто его отец. Кому она была нужна? Я не застала тогда «Травиаты», но видела «Риголетто» с ее участием. Меня тоже поразило, как Дженни пела. Неужели прошло двадцать лет? Хотя нет, меньше. Думаю, лет семнадцать. Но все равно, это было так давно.
- Теперь о таком можно только мечтать, - подтвердил Рединг, - Попрошу мистера Рэмсфута присмотреть кого-нибудь, но особых надежд питать не стоит: наше новое сопрано появится из Италии. Мой старый коллега пришлет сюда очередную диву, но, признаюсь, я устал от ваших соотечественниц, синьор Моретти. Уж простите.
- Я сам устал, - улыбнулся сицилиец, - Тем более моя единственная прима родом из Бордо.
- Шарло всегда умеет сказать приятное. Когда вы найдете сопрано, сразу же приезжайте с ней ко мне, я должна посмотреть на эту певицу и благославить как свою преемницу. Это успокоет меня и будет честным по отношению к ней.
- Вам придется нелегко, мистер Рединг, - сказал Моретти, - Фигуранты занимаются чем угодно, только не тем, чем нужно, а хор целыми днями репетирует начало и сцену маскарада из «Ромео», хотя у них проблемы с финалом третьего акта.
- Ничего. Оркестр готов к обеим операм, в нем служат умные и трудолюбивые люди. Первый флейтист позавчера сломал ногу, но держится молодцом. Он заметил, что для игры ему нужно лишь хорошее дыхание и, само собой разумеется, руки, так что травма ничуть не скажется на качестве его исполнения, - улыбнулся лорд, - Любой из нас всегда готов пойти на истинную жертву ради искусства.