Сцена 12

  До главной премьеры февраля оставалось несколько дней. Репетиции оперы Гуно чередовались с бесконечными интригами и неожиданностями, какие сопровождают любую постановку, в которой занято не меньше сотни человек. В театре присутствовало так много сотрудников, что генеральные уборки приходилось проводть едва ли не ежедневно. Каждый раз эти мероприятия сопровождались страшным грохотом и криками персонала. В оркестровой яме образовалась постоянная свалка инструментов и нот, где ничего не возможно было найти. А девятнадцатого числа, когда дело дошло до уборки сцены, директор был вынужден отпустить хор и музыкантов на три часа раньше положенного.

  Лорд Рединг сидел за фортепиано у самого края рампы и пытался сосредоточиться на эпизоде, где Тибальд ранит Меркуццио, а затем падает от руки Ромео, отомстившего за смерть друга. Работа шла интенсивно: Гассе четко знал все достоинства своего героя и пел с воодушевлением, Тибальд - идеолог семейной вражды - источал ненависть и жажду мести, Брэдшо исполнял партию с закрытыми глазами, уверяя, что не менее тридцати раз выходил как Ромео в провинциальных театрах. Рединг похвалил певцов, не обращавших внимание на шум и уборку, и выразил им свою надежду, что если на премьере недоброжелатели решат сорвать им выступление, три ведущих мужских голоса театра дадут всем фору и будут петь также уверенно.

  Однако, к великому огорчению маэстро, отрепетировать столь же гладко начало второго акта
не удалось: Брэдшо благополучно исполнил свое вступление, но когда приземлился на колено, завидев Джульетту на балконе, сильно ударил руку о рояль, так как привык к жестикуляциям и не рассчитал расстояния до мешавшего ему предмета.
- Господи! - воскликнул тенор, - Неужели я сломал пальцы!
- Ничего-ничего, - успокоил его подоспевший Рединг, - Сейчас мы возьмем экипаж и пригласим для вас врача.
- Не драматизируйте, Брэдшо, от этого еще никто не умирал, - ухмыльнулся Гассе.
- Вот же угораздило... - прохрипел в ответ потерпевший, поднимаясь.
  Директор проводил «Ромео» к выходу и, вернувшись, отпустил певцов по домам, пока с ними не приключилось какого-нибудь недоразумения. Все-таки страшная теснота мешала нормальной репетиции.
- С тенорами всегда так, - пожал плечами лорд, усаживаясь за инструмент, - Что ж, пусть сегодня все отдохнут. А мы с вами пока разберем вальс Джульетты, - обратился он к Элизе, находившейся рядом, - Это место очень важное: во-первых, его все знают, во-вторых...
  Раздался грохот, о котором уже говорилось ранее, и директора стало неслышно.
- Это выходная ария на балу со сложным верхом...
  Опять шум и крики уборщиц.
- Здесь невозможно работать.
  Грохот усилился.
- И вдобавок... Проклятье! - Рединг потерял терпение, - Вы портите мне всю репетицию!
  Партер и сцена не отреагировали на его возгласы.
- Простите, мисс Смит. Я понимаю, что вам хочется отдохнуть и побыстрее возвратиться домой, но в этой опере вы будете петь первый раз... Это важно. Если сейчас не отрепетировать, то потом... - снова шум.
- Я знаю, сэр. И домой мне совсем не хочется.
- Что вы сказали, прошу прощения? Вам не хочется домой?
  Элиза кивнула. Грохот на мгновение прекратился.
- Дома нет музыки, сэр. - пояснила она с грустью.
- Здесь ее тоже нет. Хотя... если вам не покажется это нескромным, у меня дома есть фортепиано и уж точно отсутствует подобный звуковой ад.

  Девушка удивленно посмотрела на Рединга, пытаясь понять, правильно ли она расслышала его слова, после чего быстро отвернулась, чтобы скрыть охватившее ее смущение.
- Нет, ну вы, конечно, можете отказаться, но... это важно. Если боитесь ехать со мной, дождемся Фредерика. Вы ведь поддерживаете с ним общение и доверяете ему более, чем мне?
- Сэр Фредерик очень добр ко мне, - робко отозвалась Элиза.
- Добр? - послышался голос приближающегося камердинера, - Это милорд научил меня быть добрым к людям. По своей природе я человек простой и бываю грубым. Да и возраст сказывается на сварливом характере.
- Не преувеличивайте, друг мой, - улыбнулся Рединг.
- Ворчливый и вечно назидающий старик, - возразил Фред, - Это все обо мне.
- Нет же, вы очень добрый, сэр, - Элиза стояла на своем.
- Я пригласил мисс Смит сегодня на репетицию. К нам в особняк. Но она, кажется, боится ехать в гости к столь строгому джентльмену, коим является ваш покорный слуга. И, может быть, ты, мой верный Фред, уговоришь Джульетту принять участие в такой отчаянной авантюре? - Рединг не переставал улыбаться.
- На репетицию? О, да это прекрасная идея, сэр! Здесь стоит ужасный гам и крик, я едва вас слышу. Мисс Смит, уважте старика. Прошу вас, послушайтесь лорда.
- Но разве, - смутилась девушка, - разве это удобно?

  Фредерик приложил все усилия, чтобы доказать свою уверенность в безобидности сложившейся ситуации. Через пятнадцать минут они втроем уже подъезжали к особняку лорда Рединга. Несмотря на хорошее расположение духа, он промолчал всю дорогу, не отрываясь от вида за окном кэба, и был погружен в тяжелые раздумья. Его друг, напротив, не замолкал ни на минуту.
- Не удивляйтесь, что дом стоит в самом конце улицы на углу, и рядом расположены нежилые строения, а на заднем дворе - большой пустырь. Лорд специально выбрал такое место.
- Но для чего? - спросила Элиза.
- Не пугайтесь, милая. Он, конечно, не герцог Синяя Борода и, если осмотреть его комнаты, то мертвых жен там не найдешь, но... - камердинер выдержал многозначительную паузу и весело глянул на Рединга.
- Но у меня тоже есть свои секреты, - продолжая изучать улицу, ответил лорд.
- Точно, сэр. Видите ли, дело в том, что по ночам мой господин играет на фортепиано или скрипке, а это обстоятельство могло бы доставить неудобства окружающим его соседям.
- А что милорд играет? - заинтересовалась мисс Смит.
- Так много всего, что я и не вспомню. Листа, Шопена, Бетховена... Еще Шумана, Моцарта, Брамса... - задумчиво перечислял Фредерик.
- Брамса... Это мой любимый композитор, - прошептала девушка.
  Лорд Рединг первый раз оторвался от окна и повернулся к попутчикам.
- Вы любите Брамса? Мне всегда казалось, что он слишком серьезен, строг, я бы даже сказал, холоден. Но в его музыке столько романтизма, необыкновенной мощи. Она сложна для понимания.
- Я... я знаю, сэр. Мне следовало бы почитать маэстро Верди, Россини или Моцарта, и я люблю их оперы больше всего на свете. Но Брамс... Когда я была еще маленькой, я бегала за несколько кварталов от нашего дома: там на улице жили музыканты - скрипач, виолончелист и еще одна пианистка на верхнем этаже. У нее не было ног, и она никогда не выходила из дома, лишь сидела у открытого окна и играла. И каждое утро они начинали с Брамса. Город только просыпался, все открывали глаза, завтракали, куда-то спешили, суетились, а они исполняли трио, сонаты, концерты, переложения симфоний и танцы... И каждый раз, когда я слышала этих прекрасных музыкантов, я не могла сдержать слез.

  Элиза с таким вдохновением и проникновенностью поведала эту историю, что перед глазами слушателей невольно возникала трогательная картина лондонской нищеты, где среди необразованных, голодных и несчастных бедняков выступали одаренные мастера. А рядом с ними стояла зачарованная девочка, душа которой поднималась ввысь вместе со звучавшей музыкой.
- Когда-то я тоже часами стоял под окнами, внимая игре неизвестных талантов, - после продолжительного молчания отозвался Рединг, - Так я впервые услышал Моцарта, чью фамилию мы столь часто произносим всуе, и Мендельсона, о произведениях которого еще не было речи.
- Уже приехали, сэр! - выкрикнул кэбмен.
- Ну вот, даже не заметили, - улыбнулся Фредерик.
  Лорд вышел из экипажа первым и протянул Элизе руку. Осторожно оперевшись своей дрожащей и неуверенной ладошкой, девушка спустилась и тихо проговорила:
- Мне так неудобно, сэр. Я доставляю вам столько хлопот.
- Мы с вами уже договорились: никакого чувства долга, вины и тому подобных глупостей. Только работа, - подчеркнул Рединг, - Это вы меня извините. Я утомил вас своими занудством и серьезностью.

  Особняк директора Королевской Оперы оказался неброским, но выполненным с не дюжим вкусом и не лишенным изящества зданием. Внутри бывшую фигурантку встретил изысканный интерьер, в котором роскошь сочеталась с простотой и удобством. Картин наблюдалось немного, зато самые красивые; несколько портретов известных композиторов украшали гостиную; уютный камин и кресло со свежей газетой, которая неизменно попадала в огонь, дополняли всеобщую атмосферу торжественности и тишины; полки вмещали множество книг с дорогими переплетами; куранты на стене издавали волшебное постукивание своим золотым маятником... Юной девушке казалось, что она попала в удивительный мир, где все совершенно и ни в чем нет недостатка.
- Когда я возвращалась домой этой дорогой, вечером после представления, я всегда замечала, что у вас горит свет на верхних этажах...
- Теперь вы знаете, почему. - Рединг провел Элизу в комнату, где стоял рояль, и все было готово для занятий, - Хотя довольно часто я играю в темноте. Только ночью музыка становится по истине живой. Надеюсь, здесь не столь мрачно, как вы ожидали?
  Мисс Смит снова смутилась.
- Нет, сэр. Здесь очень хорошо.
- Благодарю, рад слышать подобное. Присаживайтесь, прошу. Итак, вальс Джульетты, - хозяин дома поднял крышку рояля, - В день своего рождения на балу она первый раз встречает Ромео. Еще не зная, кто он, как его зовут, и самое главное, к какому роду он принадлежит. Но несмотря на это, Джульетта понимает, что Ромео - именно тот, кого она ждала, о ком мечтала. И Гуно рисует порыв нахлынувших на нее чувств - непонятных, новых, странных - именно в этом вальсе. На протяжении всей арии героиня ни разу не присаживается, она полна сил и движения, ее увлекает такой вихрь, порыв эмоций... Понимаете?
- Да, сэр, - кивнула Элиза, - Я почувствовала в музыке то, о чем вы говорите.
- Именно. Музыка сама все подскажет и объяснит вам лучше меня, да и любого в мире педагога. Ей нужно всецело подчиниться, поверить в нее. И вы никогда не пожалеете об этом... Когда вы впервые услышали Брамса в тот день, вы помните, что почувствовали?
- Огромное, огромное счастье, которое вырывалось наружу, и мне показалось, что если бы оно превратилось в воду, то затопило бы весь свет, - воодушевленно произнесла певица, но смелость ее мгновенно исчезла, и она тихо договорила, - Извините, сэр. Наверное, это так глупо.
- Вот также считает и Джульетта. Счастье ее столь велико, что она кружится в вальсе, хочет кричать, у нее прерывается дыхание от неистового желания поведать всему миру, как ее сердце переполнено любовью. Но в то же время она еще не совсем понимает, что с ней случилось, может быть, все это глупо? Смешно? Нелепо? Но это так прекрасно! Вот, что она говорит. Вам нужно побывать внутри мелодии, Элиза, внутри музыки, понять, насколько она плавная в те моменты, когда Джульетта мечтает, отдается своим порывам, и вдруг начинается резкий подъем... И ее слова звучат подобно мелодии, а в самой мелодии слышится живая речь, - Рединг мельком взглянул на улицу, где начинало смеркаться, и произнес, - Я часто подхожу вечером к окну и смотрю на город, как люди спешат домой, кто-то останавливает кэб, кто-то бежит с ворованным добром, кто-то читает на ходу газету... И жизнь их повторяется день ото дня, пока наконец не наступает последний час, и они мирно отбывают в неизвестность, не оставив после себя ничего, что могло бы хранить память об их существовании. И даже дети забывают имена своих отцов, а внуки ничего более не слышат о прежних поколениях. Я такой же человек, нуждаюсь в пище и крове. Подобно им я хочу спать после трудного дня. Но без еды и сна есть возможность прожить, оставив это на будущий день или ночь. А без музыки прожить невозможно. Она необходима каждую минуту как воздух. Его никто не видит, о нем часто не задумываются, но именно в нем живой организм испытывает самую острую нужду.
- Я знаю об этом, сэр, - мисс Смит вновь кивнула, - Я слышу музыку даже во сне.

  Рединг посмотрел на нее и ответил:
- Мы с вами, Элиза, каждый день прикасаемся к Вечности и знаем, что даже через сто, через двести лет Англия по-прежнему будет чтить Генделя, а Германия не забудет имена Бетховена и Вагнера. Во Франции будут любить все тех же Гуно и Берлиоза, а в Италии никогда не померкнет слава великих мастеров бельканто. На востоке со всею широтой русской души люди будут любить Чайковского, а наследие Моцарта, я уверен, станет всемирным достоянием. И мы с вами знаем то, о чем другие вряд ли когда-либо задумываются.
- Но что делаю я, милорд, чтобы не просто прожить отпущенное мне время как те люди за окном? Чем я отличаюсь от них?
- Вы доносите до них Вечность. Вы берете ноты, которые уже бессмертны и отмечены божественным вдохновением, и даете почувствовать их каждому, кто придет вас послушать. А это не так уж и мало - дарить людям свет.
- Вы думаете, сэр?..
- Да, я уверен. А теперь давайте попробуем. После вступления сразу начинайте петь. Встаньте вот сюда, здесь удобное место, будете себя слышать. Не так уж и дурно, жить без соседей, верно? - улыбнулся Рединг, - Можно петь хоть всю ночь до утра - и никто не помешает.
  Девушка сложила руки и хорошо распетым голосом истинной дочери Уэльса исполнила начало арии «В снах неясных...», но после первого же куплета лорд остановил ее.
- У вас прекрасные вокальные данные, над произношением вы работаете, как вам позволяют знания и возможности, но едва ли не главное, на что следует обратить внимание, это то, почему Гуно написал партии именно такими, а не иными. «В снах», Элиза, «в снах». Вы видели сны, полные надежд и радости. У вас внутри горит огонь, вот здесь, - Рединг указал на сердце, - Слушатели должны это почувствовать, будьте с ними искренней и правдивой. Всегда пойте душой, прошу вас. Итак...
  Мисс Смит в течение разговора несколько освоилась в чужом доме и перестала испытывать благоговейный трепет перед господином директором; постепенно к ней вернулась прежняя естественность, и скованные, робкие движения уступили место природной грации и артистизму. Она снова спела начало арии, и лорд одобрительно кивнул.
- Хорошо. Да, действительно хорошо. Но нужно добавить динамики. Статичность здесь не выигрывает. Попробуйте покружиться, только легко и немного, иначе собьете дыхание. Да, вот так. Еще, еще. Перед началом арии потанцуйте и пока поете, двигайтесь в такт мелодии. На сцене будет страшно, это ясно, но если вы забудете какой-то жест, не останавливайтесь, не фиксируйте на своей ошибке внимание. Ведите себя так, словно именно это и должно было произойти. И запомните, Джульетта такая же живая, как и вы.
- Да, сэр. Матушка говорила мне тоже самое, я помню, - заверила девушка.
- Ваша мама ведь была певицей, да? - осторожно спросил Рединг.
- Я не знаю, милорд. Может быть...
- Увы, Джульетта не ведает ваших печалей. Сейчас она счастлива.
- Но скоро ей нужно будет отдать свою жизнь...
- А вы считаете, что здесь может быть какой-то другой конец? Что ждало бы влюбленных, если бы рука Шекспира трагически не оборвала их существование, соединив навеки? Проклятие со стороны родителей и кланов, побег в далекие земли, скитания и тоска по родному краю? Я не думаю, что это самая печальная повесть на свете. У Джульетты и Ромео счастливый конец. Смерть даем им то, чего не смогла сделать жизнь. Но простите, я опять отвлекся. Во время вальса вы должны смотреть на Брэдшо, только на него, прячась, показываясь, пропадая, отводя взгляд, отворачиваясь, - но смотрите только на Ромео. Попробуем еще раз. Два-три!