Вождь - работа не из легких

   Давно это было. Еще в 70-е годы того века. История со мной приключилась, почище, чем у муравья Ферди, если кто помнит ту сказку. А молчал столько лет, потому как подписку с меня взяли о неразглашении тайны государственной важности. Но сейчас и не такое всплывает, да и старый я, чтобы срок мне за болтовство давать. А когда та история приключилась я молодым еще был… Да, пожалуй, лет тридцати с небольшим. Жил я в те годы в городе Заднепроходске. Городок ничего себе так, небольшой, провинциальный, почти все друг друга знают. Работал сантехником в ЖЭКе. Вот при Советской власти жизнь была, доложу я вам. Хорошая жизнь — праздников куда больше было: аванс да получка, чем не праздники? Самые, что ни на есть всенародные. А уж если праздник в календаре красным пропечатан, так гуляли его за неделю и после столько же. Да и кроме праздников поводы были. Кто смотрел фильм «Афоня», тот поймет.

   Я рано лысеть начал. Годам к тридцати почитай все волосы с головы, как Ленин в Финляндию, эмигрировали. Вот из-за этой лысины, да прищура характерного все и произошло. Дружки говорили, что уж очень я на вождя мирового пролетариата похож. А уж когда в каптерке за бутылочкой нацеплю под нос и на бороду кусок пакли, подниму стакан наполненный, да с легкой картавинкой скажу: «Будем зд‘авы, това‘ищи!» Так все по полу от смеха валяются. Очень большим успехом мое лицедейство пользовалось в компаниях.

   И вот однажды, сидим это мы в каптерке, как обычно. Праздник был, аванс за октябрь получили. Только приступили — заходят в каптерку двое, серьезные все из себя, при костюмах. «Кто из вас, — спрашивают, — гражданин Перфильев?» А я только паклю на рожу приладил, со стаканом в руке сижу. «Ну, — думаю, — трындец тебе, Михалыч пришел!» Михалыч — это я, если кто не знает. Назвался. А куда ж деваться, коли на меня все коллеги уставились? «Собирайтесь, — говорят. — Поедете с нами».

   Во дворе машина ожидает. Не «луноход» привычный, на котором милицейские в вытрезвитель доставляют, а ГАЗ-24. Черного цвета. «Эге, — думаю про себя. — Шансов на спасение у меня еще меньше, чем у челюскинцев, когда они на льдине по Северному Ледовитому дрейфовали».

   — Можно, — спрашиваю, — домой заехать? Пару сменного белья, да зубную щетку возьму.

   А они мне:

   — Тебе они там не понадобятся.

   Приуныл я. А тут еще вижу, машина не в сторону, где мрачное здание комитета расположено, а на выезд из города направляется. Мать моя! Это что же получается? Это меня без суда и следствия расстреливать в песчаный карьер везут? Бляха! Докартавился все же. Однако, не доезжая карьера, к аэропорту свернули. А там уже самолет стоит «ЯК-40».  В салоне пусто, из пассажиров только я и двое других сидят в креслах, но похожие на тех, что меня привезли.

   Как взлетели молча, так весь полет и молчали. Машину к трапу подали, как важной шишке. Такая же черная «Волга». Погрузились, едем. Я-то в окошко с любопытством посматриваю: куда это меня привезли. И вдруг, мать моя родная, роди меня обратно! Это же я в Москве, столице нашей Родины оказался. Никогда бывать не доводилось, но кто же ее, Москву-матушку, не признает из советских людей? А вот и мужик в шинели стоит посреди круглой площади. Стал быть, на Лубянку прибыли.

   Заводят меня в кабинет на втором этаже. В кабинете опять-таки двое. Что у них за манера попарно? Прямо, как любовники. Однако эти одеты уже не по гражданке, а в форме при погонах. Гляжу, погоны с шитьем, и по две, а у другого — по три звезды больших на каждом погоне. Генералы значит. Не из простых. Я тут вообще струхнул.

   Однако, на ногах меня недолго выдерживали, кресло предложили. Молчат, на меня с интересом поглядывают, да промеж собой значительно переглядываются.

   — Ну, как?

   — Поразительное сходство!

   Тут двузвездый в папочку, лежащую перед ним, заглянул, да и говорит:

   — Сергей Михайлович, вам хотят доверить сверхважное партийное поручение.

   — Да я же и не коммунист даже, — мямлю, не понимая, куда он клонит.

   — Прежде всего, вы — советский человек и, как патриот нашей любимой Родины должны подписать вот это, — и протягивает мне листок. Эту самую подписку о неразглашении государственной тайны.

   А мне куда деваться? Да и любопытен я всегда был без меры. Подписал. Этот, с двумя звездами, листок в папочку спрятал и как бы в тень отодвинулся, на второй план. А тот, что чином повыше, и говорит:

   — Товарищ Перфильев, Сергей Михайлович, вам предстоит поработать какое-то время вождем.

   Я, наивная душа, возьми и спроси:

   — А что с Леонидом Ильичом приключилось?

   Они даже крякнули, будто на утиной охоте дичь манками приманивают.

   — Такое ответственное дело вам никто без должной подготовки не доверит. Задача много проще. Вам и всего-то надо, что вождем мирового пролетариата, Владимиром Ильичом Лениным побыть.

   Тут до меня доходить начинает.

   — Это в смысле 7 ноября на демонстрации на броневике постоять, выкрикивая: «Да зд‘авствует власть ‘абочих и к‘естьян!»?

   — Нет, все намного легче и проще. Вам за него просто в Мавзолее полежать надо и больше ничего.

    — А Ленина куда? — спрашиваю.

   — Владимир Ильич отбывает в длительную  загранкомандировку, — а большего, вам знать и ни к чему. Потом, то ли пожалели меня, разъяснили, — По африканским странам, ставшим на путь социалистического развития, вождь поедет. Поднимать и укреплять дух интернационализма.

   — Это как же он будет делать? — не могу взять в толк. — Он же в своем нынешнем состоянии двух слов связать не сможет.

   — А ему и не надо ничего связывать, — отвечает «три звезды». — Он просто в ящике плексигласовом лежать будет и своим видом международную дружбу укреплять.

   — Так может, меня заместо него пошлете? — оно, хоть и Африка, а все же заграница, думаю.

   — Нет, вас невыгодно. Высокие накладные расходы: кормить, поить, суточные выплачивать. А его в ящик сунули и — багажом.

   — Так, а зачем я тогда вам? — никак не могу взять в толк.

   — Простой советский народ не должен чувствовать себя обездоленным. Вы будете лежать в Мавзолее вместо вождя.

   — Но двух Лениных быть не может, — резонно возражаю. — Что скажут за рубежом, да и у нас в стране?

   — У нас никто знать не будет, вояж вождя будет проходить в обстановке глубокой секретности. В Африканских странах телевидения нет, они и знать не будут о том, что вы здесь лежите. А об акулах империализма тоже не волнуйтесь, у нас есть свои секретные технологии, как сохранить все в тайне.

   — А как же с основной работой? — интересуюсь. — Меня же за прогулы уволят.

   — И об этом не печальтесь, на работу сообщим, что вас направили в командировку в Анголу, устранять в порядке гуманитарной помощи засоры в их африканских унитазах.

   Пока мы беседовали вот таким образом, в кабинет зашел человек, снял с меня мерку и через каких-то полтора часа был готов костюм по моей комплекции. Очень интересный, между прочим, костюм. Если можно так сказать, фасадный. Впереди костюм, а со спины — ничего, на тесемочках стягивается.

   Заночевал я тут же в кабинете, на диване из натуральной кожи. Подняли до рассвета и повезли в Мавзолей. Там же и подгримировали, и усы с бородкой приклеили. Лежанка вождя уже пустовала, и неулыбчивый сопровождающий предложил мне занять ее.

   — Свято место пусто не бывает, — нервно хохотнул я, но суровый офицер будто  не услышал.
 
   Гробница, по научному — саркофаг, оказалась удобной, будто под меня делали. Я же, сами видите, росточку небольшого, как и Ленин. Да у нас и все руководители в стране, исключая Брежнева и Ельцина, мелкие были, под опущенным железнодорожным шлагбаумом не нагибаясь пройдут. Немного жестковато, но притерпеться можно. Сверху крышкой стеклянной накрыли. Уж потом узнал, из бронированного стекла. Соорудили после того, как в каком-то шестидесятом году в Мавзолей пробрался в порядке живой очереди сумасшедший с колышком из осины и молотком. В грудь вождю тот колышек забить вознамерился. А как увидел, что близко не подобраться — часовой с карабином стоит — так с досады молоток тот и метнул. Прямо Ленину в лоб угодил, вмятину оставил. Вот тогда крышку эту и сообразили.

   Спиной и задом поерзал, устраиваясь поудобнее, лежу. Начали посетители цепочкой тянуться. Один за одним. Вот до сих пор непонятно мне, какой интерес на мертвяка глазеть?
 
   Глаза зажмурены — об этом строго-настрого предупредили. Однако любопытство разбирает. Это что же, на меня глазеют, а я лежи, будто мертвый. Веки чуть приподнял, глаза узкие, словно щелочки у девочек-девственниц, однако видно. Народ разный идет. И женщины и мужчины, и пожилые, и молодежь. Иные с детьми – чисто зоопарк. Бросилась в глаза мамаша с пацаном лет пяти. Продвигаются в очереди ко мне, а я глаз с нее не свожу. Красивая больно. Да видно малец углядел блеск моих глаз и кричит:

   — Мама! Мама! Дедушка Ленин на меня посмотрел!

   Знал бы он, на кого «дедушка» смотрел на самом деле. А мамаша ему и отвечает:

   — Правильно, Вовочка. Дедушка Ленин вечно живой!

   Однако, скоро надоело мне глазеть на очередь. Мечтать начал. Потом задремал. Проснулся от того, что по малой нужде хочу. И что? Не могу же встать и сказать: «Граждане, подождите, я тут за углом сейчас отолью и приду». Терплю. Про себя думаю, хорошо еще пива перед этим не выпил. Дальше — хуже. Я-то думал, работа — не бей лежачего, но теперь лучше канализацию забитую, по колено в дерьме прочистить, чем терпеть. И, главное, не спросил, когда рабочий день заканчивается. Короче, не выдержал я. Как дитё малое под себя напрудил. А что делать?

   Но всему приходит конец, закончился и мой первый рабочий день на новом месте. Потом уж недочет исправили, соорудили мне мочеприемник. Оно лежа, хоть и неудобно, но приспособился.

   Под Мавзолеем оказались помещения просторные обустроены для разных хозяйственных и технических нужд. Там мне и кровать поставили, чтобы ночью не в гробу, а как все люди в постели отдыхал после рабочего дня.

   Там же, под усыпальницей постоянно дедок один старый жил, Ленина еще живым помнил. Сторож не сторож. Хотя, какой сторож, если Мавзолей круглосуточно часовые охраняли. У них там пост №1. Скорее, уборщик Мавзолея. Митричем звали. Так этот Митрич мне столько порассказал, пока мы вечера да ночи коротали. В основном за чайком, но иногда и наливочку вишневую пили. Оно, конечно, баловство женское, сладость сплошная. Но, во-первых, Митрич ничего иного из спиртных напитков не признавал и мне выбирать не приходилось. А во-вторых, после водки на следующий день перегар суровый, крышка стеклянная надо мной вмиг запотела бы так, что вождя никто и рассмотреть не сумел.

   Так вот Митрич этот при Мавзолее, а стало быть, и Вожде, почитай с первых дней. Еще когда Мавзолей фанерным был, Митрич метлой махал: окурки, да фантики конфетные заметал. Про сумасшедшего с молотком он мне и рассказал. А еще поведал сугубо засекреченный случай. Это теперь в Мавзолее куча всяких приборов и установок микроклимат поддерживает. И влажность, и температуру, и стерильность. А в фанерном же ничего этого не было. То жарко, то холодно, то сырость от дождей, то сушь, как в Кара-Кумах. Ильич плесневеть начал, пятнами зелеными пошел. Пришлось его щеткой чистить, плесень счищать.
 
   А тот случай летом произошел. Не то в 36, не то в 37 году. Лето выдалось парнОе и теплое. Лежит Ленин себе в Мавзолее тихо-мирно. Народ к нему с ночи очередь занимает. Не только со всей страны, а и передовые делегации из разных стран, где мечтают господство капитала свалить. Да... Лежит он значит, а мухи возьми да и отложи у него в носу кладку яиц своих. И надо же так совпасть: в Москве выставка достижений народного хозяйства проходила. Со всей нашей необъятной страны съехались знатные доярки, чабаны, свинарки и пастухи. Виноградари и бахчеводы и люди прочих благородных трудовых специальностей. Но все, как есть — передовики производства. На ВДНХ, как я уже сказал, съехались. Конешное дело, всем на Вождя охота глянуть. В родном высокогорном ауле не про ГУМы-ЦУМы интересоваться будут, а про то, каков он, Вождь?

   Ага. И вот, значит, организованная экскурсия передовиков приходит к Мавзолею, их поперед очереди пускают, и обычный люд роптать не смеет, ибо уважение у него, люда, к гагаринкам-стахановцам. И вот что это? Совпадение? Злокозненный случай? Стечение обстоятельств или противостояние планет, может? Заходят передовики в Мавзолей и именно в этот момент созревшие и вылупившиеся личинки полезли на свет божий. Знатные птичницы с доярами почтительно взирают на вождя, а у него из ноздрей червяки лезут. Да и не червяки, а так — тьфу! Опарыш, для рыбалки первейшее дело, рыба хорошо клюет на этих белых личинок мухи. А переполоху, а визгу было! Кто, так и обед общепитовский оставил на ступеньках Мавзолея. Скандал, одним словом. Не дай бог враги прознают?! Как внутренние, так и внешние. Тут же Мавзолей войска НКВД окружили, очевидцев-передовиков погрузили в машины автозаки и на вокзал. На вокзале в товарный вагон и на Колыму. Так они там и сгинули. Митрича не тронули, но выход в город ему закрыли. Он с тех пор порог Мавзолея и не переступал, чтобы тайну не разгласить. Только в Отечественную войну вместе с Вождем эвакуировался в закрытом вагоне, а потом назад и вернулся.

   Вот так и шли мои рабочие дни без выходных и праздников. Однажды съел что-то непонятное. Лежу на работе, а у меня живот пучит, чувствую — кишки ходуном ходят. На старой работе и проблем нету, отошел в сторонку и всего делов. А тут куда отойдешь? Лежать надо. Лежу. Только терпежа уже нет. А ну, думаю, как не сдержусь? Микрофона у меня тут конечно нет, но как пойдет звук между стеклянными стенками метаться, ну — услышат. Все же приспособился, клапан свой биологический то приоткрою, то закрою, так давление потихоньку и спустил. Но с той поры сел на диету. Только легкая пища, не образующая газов.

   Одна старушка засмотрелась на меня, с виду — из соратниц Вождя, да и оступилась на ступеньках. Хорошо часовой вовремя подхватил ее, а то шею бы себе свернула точно. Так потом узнал, часового того в дисбат, то есть дисциплинарный батальон, упекли, так как прав не имел шевелиться.

   Ленина месяца полтора нечистая носила по черному континенту, я уже все бока себе отлежал. Наконец вернулся экспонат и я с облегчением засобирался домой. Да не тут-то было. Мне говорят: «Никуда мы вас не отпускаем, вдруг понадобитесь срочно. Да и под нашим присмотром спокойнее». А мне что? Что в родном Заднепроходске под их приглядом, что здесь. Так здесь хотя бы столица. Согласился, хотя согласия моего никто и не спрашивал. Выделили одну комнату в ведомственной коммуналке — это чтобы под присмотром, стал жить. Иногда снова приходилось ложиться на привычное уже место. То у Вождя профилактический ремонт, то еще какая причина. А так жизнь спокойная наступила.

   Я даже и в загранкомандировки ездил. По первОй — обрадовался. Ну, думаю, посмотрю, как за бугром люди живут. Да какое там! Те же Мавзолеи и видал только. Когда в Болгарию поехал за Георгия Димитрова лежать, пока ему капитальный ремонт делали, то еще ничего. Болгары — они же братья-словяне, с ними ночью и покалякать можно было. Почти понимали друг дружку и язык они наш знают. А вот когда самолетом транспортным полетел в Северный Вьетнам, подменять Хо Ши Мина, вот тут я затосковал. Еле дождался конца командировки.

   Сейчас? Сейчас-то я уже на пенсии, редко приходится подменять. На денек-другой. Да какая там у меня пенсия? Обычная, сантехника. Я же не вождь. Только вот боюсь последнего приработка лишиться. Слышал, тут мужики баяли, собираются Вождя на Сотбис вывезти. Ежели продадут — на одну пенсию тяжело прожить будет.