Желание

Солнце совсем недавно зашло за двенадцатиэтажку и на улице начало  неспешно темнеть. Было около десяти вечера. Я сидела на лавочке, под раскидистым высоким деревом, с неизвестным мне названием, в центре двора. Мимо пробежал парень из соседнего дома, с криками: «Вон они, я их вижу!» и скрылся за углом одного из гаражей в дальнем конце площадки. Кого он там видел, мне было совершенно безразлично. Настроение в этот вечер было отвратительным и домой идти совершенно не хотелось. Я прикрыла глаза. До слуха долетели обрывки фраз общительных бабушек от одного из подъездов и остальные звуки уходящего дня середины лета. Если бы исполнялись все желания, я бы пожелала остаться одной. Больше мне ничего не надо. Только вообще одной, на всем свете, чтобы никто и никогда меня не трогал, не донимал и не давал советов. Но желания исполнялись редко, а это мое уже стало навязчивым.

Я открыла глаза, поднялась со скамейки и направилась к подъезду. В песочнице какала кошка, демонстративно повернувшись ко мне спиной. Хорошо. Утром какой-нибудь карапуз найдет «подарочек». Пусть покажет его своей маме, заботливо сжимая в маленьком кулачке. Улыбнувшись этой мысли, я обернулась в поисках знакомого лица, хоть одного. Захотелось пожелать кому-нибудь спокойной ночи. Странно, но взгляд не наткнулся ни на одного человека. Не то, чтобы знакомого, вообще ни на одного. И тут на меня обрушилась тишина. Никуда не делся писк стрижей, ужинавших в темнеющем небе, шелестели деревья, где-то в соседнем дворе пару раз гавкнула и замолчала собака, но других звуков не было. То есть абсолютно.  Ни одной машины не проехало по дороге за домом, не крикнул ни один из малышей, даже разборки подвыпивших мужчин в самом расцвете лет, не резали мой слух нелицеприятными выражениями. Лишь со второго этажа соседней пятиэтажки лилась негромкая музыка сумасшедшего соседа. Но она всегда играла, к ней я привыкла так же, как к шороху листьев на ветру.

По позвоночнику пополз страх. Пока еще едва ощутимый, щекочущий, но уже с липковатыми пальчиками. Я сломя голову ворвалась в подъезд и на одном дыхании взлетела на четвертый этаж. Дверь я открывала трясущимися руками и из коридора крикнула во всю силу лёгких:
- Мама, папа!
Как бы глупо не звучали эти вопли ужаса в тишине вечерней квартиры. Ответом мне была тишина.

Быть счастливой просто, и я была счастлива. На задний план отступили все проблемы, главное, что мое желание исполнилось, как бы нереально это не звучало. Я была совершенно одна и абсолютно счастлива. Танцевала под теплым ночным дождем, пела, провожая садящееся солнце, свесив ноги с двенадцатиэтажки, рисовала красивости цветными мелками на асфальте, не боясь, что придут мальчишки и все испоганят. Весь мир принадлежал мне одной, все было мне доступно и подвластно.

Нагулявшись, наигравшись и натешив свое самолюбие, я приступила к исполнению своих маленьких, но не менее значимых желаний. Для начала выбрала себе в магазине самый навороченный велосипед. Город не большой, но не пешком же ходить по нему хозяйке мира. К велосипеду я пристроила объемную садовую тачку. Конечно, все мои желания в нее не влезут, но можно не жадничать и съездить несколько раз.

В магазине одежды я перемерила все платья и своего, и не подходящего размера. Некоторые понравившиеся модели даже запечатлела на фотоаппарат. Но брать ничего не стала. Не люблю я платья, и носить не буду, тем более оценить меня в таком эксклюзивном виде некому. Далее я выпотрошила пару продуктовых магазинов, отдавая предпочтение ранее не пробованным мной товарам. Что-то было необычным, даже вкусным, а после дегустации некоторых продуктов я даже расстроилась – не стоило портить себе впечатление от неведанного. Холодильники с мясом я вытряхивала на улицу. Животные никуда не делись, собак и кошек на улицах было много, а продукты имеют тенденцию портиться, так зачем же пропадать добру. С чувством выполненного долга я возвращалась в свое гнездо. Дверь закрывала, скорее по привычке, нежели по соображениям безопасности.

Конец света наступил на пятый день. Свет просто взял и погас, везде. Стало темно и очень непривычно. Не то, чтобы я испугалась, просто кромешная тьма в городе как-то не вязалась ни с какими моими представлениями о цивилизации. На двенадцатый день запах разлагающихся продуктов в магазинах и квартирах стан невыносим. Крысы обнаглели настолько, что среди дня собирались кучками и решали, где будут ужинать сегодня. На меня смотрели, как на предмет окружающего их пейзажа. Через две недели я твердо решила, что город надо оставить. Все равно я давно хотела побродить, почему же не начать? У меня был прекрасный транспорт, оставалось только запастись снаряжением. Пошарив по пустым магазинам, я собрала в небольшой рюкзак все, что казалось мне необходимым для дальнего путешествия. Плеер я откопала кассетный на батарейках. Перочинный нож, с довольно хорошим лезвием и чехлом нашел свое место у меня на поясе. Консервный нож, туалетная бумага, пара бутылок с минеральной водой, несколько банок консервов, смена белья, фотоаппарат и фотографии близких мне людей заняли скромное место в рюкзаке.

Ветер приятно обдувал мое загорелое тело, когда я мчалась на велосипеде к окраине города, не боясь встречных автомобилей и не обращая внимания на мертвые светофоры. Меня наполняла неописуемая свобода и счастье. Путешествия, это же так здорово. В пригороде я выдохлась и поехала медленнее. Из подворотни покосившегося дома на меня с грустью посмотрела волосатая морда. Посмотрела и поплелась следом, причем как-то так настойчиво, что я сразу поняла – она намерена идти за мной куда угодно, даже если по дороге издохнет. Собака, когда-то белого цвета, была большой и, скорее всего, в расцвете лет, но трусила за велосипедом, не сбавляя темпа. Это заставило меня остановиться и добыть из рюкзака пакетик с бутербродами. Хотя, не только это, я и сама проголодалась. Мы с псом сидели на обочине дороги и мерно жевали булку с колбасой и сыром. Назвать собаку я решила Бучем и, показалось, что на произнесенное мной вслух имя пес лениво кивнул. Из города мы выбрались вместе, я и Буч, хлопнув на прощанье рукой по табличке с его перечеркнутым названием. Возможно я еще вернусь.

Осень. Ненавижу очень. Всегда ее терпеть не могла, а теперь особенно. Разжигая в пустых домах костры и грея коченеющие пальцы рук, я ругала сырость всеми известными гневными словами. Зимой было гораздо проще. Зимы я пережидала в уютных частных домиках с печками и теплыми одеялами ручной работы. А осенью, хоть и не было так холодно, но было до костей мокро. Не спасала никакая обувь от этих дождей, луж и сырости. Эта оcень была третьей и была чертовски мокрой. Уже шестой день моросил отвратительный мелкий дождь. Земля разбухла, размякла и не пускала, хватая сапоги своими темно-коричневыми липкими лапами. И некому было пожаловаться, даже поговорить не с кем. Буч ушел весной. Просто я проснулась утром, а его нет. Он ушел умирать один. Потому что такой же, как я. Никто ему не нужен. И уже полгода даже слова некому сказать. Наверно и разучилась уже разговаривать.

Я стянула с левой ноги сапог и придвинула его ближе к огню. Носки тоже были мокрыми насквозь, но, хотя бы теплыми. Снимать я их не стала, просто вытянула ноги над костром. Ничего, осталось совсем не много, завтра я уже буду в городе, зайду в свою квартиру и больше ничего мне не надо. Хватит, нагулялась. Сон подступил быстро, стоило только опустить голову на подушку. Я не раздевалась. Привыкла уже спать в одежде.

Утро разбудило меня светом, причем солнечным. Костер погас, сапоги на ощупь оказались сухими. Настроение поднялось. Перед выходом я посмотрела на себя в зеркало. Ужаснулась, но, благодаря этому, хватило сил умыться холодной водой и почистить зубы. Я даже старательно причесалась, завязав длинные волосы в тугой хвост на затылке. Все-таки возвращаюсь. Домой. Даже если считала больше трех лет своим домом весь огромный мир. Устала я, очень и придумала себе новое желание – вернуться домой и умереть. Ведь жить можно, только когда ты кому-то нужен.

Дорога к городу все еще не мешала продвижению по ней на велосипеде. Если не обращать внимания на трещины, сплошь покрывающие ее и пучки жухлой травы, заполнившей почти все дорожное полотно. Проехав мимо покосившегося дома, из подворотни которого на меня так давно смотрели глаза Буча, я грустно вздохнула. Боковое зрение послало нервный импульс в мозг. Даже не импульс, а вопль.  Переднее колесо наехало на невесть откуда взявшийся камень и велосипед начал заваливаться на бок. Как он лег на дорогу, я уже не видела, я бежала в сторону источника того, что разглядела боковым зрением.

Дом, как дом. Когда–то был обжитым и добротным, теперь весь какой-то жалкий. Промокший, гниющий, в окружении коричневого плюща. На меня похож, подумалось. Калитка была не заперта, дверь дома тоже. Да нет же, не может такого быть, мне просто показалось, кричало все внутри меня в то время, как я неуверенно делала шаги внутрь.

Посреди большой комнаты дотлевал костер. Я упала на колени и ползком кинулась в центр, к кучке пепла и небольших угольков. Руку обожгло. Совсем недавно здесь был огонь. В голову ворвалась стая мыслей, одна краше другой. О сбежавших из зоопарка эволюционировавших обезьянах, об очень удачно ударившей молнии и даже о пришельцах. Но мозг отказывался думать о том, что несколько часов назад здесь был человек. Настоящий, живой, с которым можно поговорить, посмеяться и просто помолчать. Я уронила голову в испачканные пеплом ладони и разревелась. Первый раз за три года у меня была истерика. Все, что накопилось, тоска, грусть, одиночество, злоба, ненависть, все упало мне на плечи непосильным грузом, прижимающим к полу.

За спиной послышался звук падающих досок. Реакция приказала съежиться и обернуться. В дверном проеме стоял парень. Доски он нес для хранящего тепло костра.
- Человек, - вырвалось из его широко открытого рта.
- Живой, - прошептала я, после чего вырубилась.

Меня разбудил писк стрижей. Странно, не должны они пищать глубокой осенью. Лежала я в кровати. В своей комнате. С кухни доносились звуки переставляемой посуды и запахи готовящегося завтрака. Я вскочила, впрыгнула в джинсы и выбежала в зал. Папа смотрел телевизор. Мамино мурлыканье какого-то ретро слышалось от плиты. Я издала слишком радостный вопль, на что папа среагировал, удивленно переведя на меня взгляд. Я уже не могла сдерживаться, прыгнула к нему и поцеловала, выдохнув «доброе утро». Маму постигла та же участь, после чего я, схватив со стола бутерброд, уже в коридоре, залазила в ботинки и натягивала куртку.

Мама стояла в кухонном проеме и осуждающе качала головой.
- Юля, поспи еще, дочка.
- Что не так? – спросила я с набитым ртом.
- Июль на дворе, седьмое число. На улице выше двадцати пяти.
- А-а-а, - я стянула куртку и, поменяв ботинки на кроссовки, начала старательно завязывать шнурки, - мам, а какой год?

Но ответа я не слышала, закрывая дверь и оставляя родителей в полном недоумении.
Сколько людей! Сверху в окнах, на лавочках, спешащих во всех мыслимых и не мыслимых направлениях. Я застыла у подъезда и вдохнула весь мир в себя, насколько хватило легких. Только после этого я позволила себе побежать в сторону парка, почему-то захотелось именно туда. Ведь быть счастливым просто, и я была счастлива. В парке я нашла свободную лавочку и продолжила созерцать нереальное количество окружающих меня людей.

- Буч, стой! Иди ко мне, Буч, назад! – услышала я серьезный мальчишеский голос. Собака подошла ко мне и лизнула руку.
- Привет, друг, - улыбнулась я и потрепала его по холке.
Парень подошел и сел рядом.
- Рома, - негромко представился он.
- Юля, - ответила я, продолжая улыбаться.
Он помнит и знает. У него такое же ошарашенное и счастливое лицо. Буч сел между нашими ногами и лениво завилял хвостом.
- Как же я сейчас хочу…
Рома закрыл мне рот ладонью.
- Захоти больше никогда ничего не желать, пожалуйста, - заглядывая мне в глаза, попросил он.
- Да, действительно, у меня уже все есть, - ответила я.