Птички певчие, тетрадь 3я Неоконченная

   Играми
       Взрослыми
              Так жестоко проиграны…
              (Надежда, Спб)


   Приехал в Севастополь  и первым делом сказал звезде, что подаю на развод. Не так, конечно, прямо с порога. Всё сделал технично, тем более, что всего-то делов – подождать пару дней крупного скандала по мелкому поводу. На этот раз им стал водопроводный кран в ванной. Старый испортился, я поехал и купил современный итальянский с поднимающейся лапкой. Но оказалось, что звезде такой не нужен. Она таких кранов не видела, вернее, видела, но в гробу. И пошло-поехало. Почему-то у моих мамаши с папашей таких дебильных кранов не стоит, а стоят нормальные. Я не молчал  по своему обыкновению, а пытался спорить. Это вывело звезду из себя и в ход пошла кухонная посуда. Я предложил ей уняться, а она мне предложила идти на йух. Я попросил извиниться передо мной, в противном случае я ухожу.
-Мне извиняться не за что! – сказала звезда.
     Я ей пообещал, что даже если она на коленях приползёт, я не вернусь.
-Тебя здесь давно никто не держит. П..дуй к своей мамаше с папашей, благо есть куда!
    У меня всегда стоит собранная сумка для Турции. Я бросил в неё ещё несколько вещей и комплект постельного белья, и переехал на 5 дней к своему другу, чтобы дождаться очередного рейса на Стамбул. В этот день звезда не звонила. На следующий день, видя, что я не собираюсь возвращаться  и что её беззаботная жизнь может накрыться медным тазом, она начала меня терроризировать по телефону. Я сообщил, что буду давать ей по 500$ ежемесячно на детей (вполне приличная сумма для Севастополя на тот период), и что возвращаться я не собираюсь ни на каких условиях. Звезда каялась, что вспылила, ссылалась на свою техническую безграмотность в сантехнических вопросах и гарантировала мне любовь до гроба. Я ответил, что с такими скандалами по пустякам мне, по моим прикидкам, до гроба не так далеко,  как бы мне хотелось. Так что она своими гарантиями может подтереться. И отключил телефон. Я не собирался каждые полчаса переливать с ней из пустого в порожнее одну и ту же муть. Через 5 дней ушёл в Стамбул с очередным рейсом.
Кстати сказать, этот кран до сих пор стоит, никак,  гад,  ломаться не хочет, как звезда ни старается.

*                *                *

   Это был конец ноября. Сали  недавно получила, наконец,  все бумаги на наследство и вступила в права. Мы переехали в квартиру в Ешилькёе, которая тоже досталась ей от мужа. На переезде настояла Сали, ненавязчиво,  но последовательно уговорив меня на этот шаг. Апартаменты были огромные, около 200 метров, красивый вид из окна, престижный новый район города, где живут в основном, представители верхнего уровня среднего класса, если можно так выразиться.
   Я немного скучал по нашей квартире в Фатихе, но я быстро привык к новому месту. Район мне очень понравился, по улицам ходили одетые по европейской моде люди, попадались даже молодые девушки в мини. Да, не скрою, люблю одним глазком, так сказать..
   Соседи к нам с Сали относились очень приветливо, несмотря на то, что было очевидно, что я иностранец. Это был Стамбул, которого я не знал.
   Мы жили душа в душу, про Гюль я старался не вспоминать. Сали по поводу неё тоже молчала. К концу  первой недели в Ешилькёе произошло событие, которое изменило нашу жизнь.
Вставал я обычно рано, в 6 или полседьмого, Сали просыпалась в 8 или в начале 9го, так как перестала кормить  Ибо грудью. Утром я никогда не будил её, давал отдохнуть от ребёнка. Если малыш начинал кряхтеть, я давал ему бутылочку  и он успокаивался. В тот день Ибо поел смеси и опять заснул. Было что-то около 9ти утра. Я  вернулся в комнату и увидел, что Сали спит, сбросив с себя одеяло. Спала она всегда голой  - и зимой, и летом. Я залюбовался ею, она стала красивой женщиной. Грудь вернулась в норму, она немного поправилась, но это добавило ей женственности.
  Салима спала,  дыхание было ровным и глубоким. Я вспомнил, как она призналась мне, что любит за мной подглядывать из-под ресниц тогда, когда я сам на неё смотрю. Но это был не тот случай, глаза не шевелились под веками, она действительно спала. По крайней мере, я так думал до тех пор, пока она не пошевелилась как бы во сне и раздвинула чуть–чуть ноги. Тут у меня не просто закрались сомнения – они поменяли знак с минуса на плюс. Теперь я был почти уверен, что она не спит. Как говорил Вини Пух – «это ЖЖЖ неспроста». Кто в состоянии угадать женскую эротическую фантазию и превратить её в реальность? Только тот, кто внимательно слушает и смотрит на свою женщину, думает о ней. Ведь зачастую женщина по какой-либо причине не может, не хочет или стесняется об этом сказать. Нужно додумывать самому – другого метода нет.
   Я был в спортивном костюме, в котором обычно ходил дома. Быстро сняв с себя всё,  я решился попробовать «угадать мелодию»  своей женщины. В крайнем случае, извинюсь что разбудил и буду надеяться, что Сали поймет меня.
   Я наклонился и поцеловал её. Сразу же понял, что она не спит, она была влажная. Сали тут же выдала себя – застонала, обхватила мою голову руками и прижала к себе. Я нежно поцеловал её несколько раз, потом выпрямился и  вошёл в неё. Её выгнуло дугой, она кончила  в ту же минуту. Я не останавливался, и минут через пять мы это сделали  вместе и практически одновременно. Сали никогда не царапалась и не кусалась, но в этот раз так сжала мой бицепс, что ногти вошли в плоть.... Я свалился набок и лёг рядом, боясь упасть на неё, ведь я весил почти в два раза больше.
-Будешь знать, как выдавать мне свои секреты, - прошептал я,  тяжело дыша.
-Ты сейчас сделал то, о чём я мечтала несколько лет. Это была моя самая тайная фантазия. Я не знаю, как ты догадался, что именно я хочу, но я благодарю тебя. Мне ещё никогда не было так хорошо. Спасибо, любимый…
   С этого дня у нас начался медовый месяц.
  Я понял одну простую, но важную истину – надо любить того человека, который рядом с тобой. Надо прислушаться к своей женщине, внимательно присмотреться к ней, очистить сознание от стереотипов и попытаться угадать её мелодию; уловить её первые нотки и сыграть на том инструменте, который дала тебе природа.  В такой увертюре что флейта, что тромбон – без разницы, для женщины это будет та музыка, которую она ждёт.  Лишь играя одну мелодию, вы станете тем оркестром, который заставит ваши тела дрожать и вибрировать натянутой струной. Не пытайтесь переиграть свою женщину на свой же лад, только вместе можно добиться гармонии. Недаром это слово чаще всего употребляется, когда говорят о музыке или  о любви. Ведь что есть любовь, как не музыка души и тела?
   Женщина, которая воплотила с вами свои мечты и фантазии, готова ради вас на многое; если эта женщина ещё и любит вас – она готова на очень многое; если же она при этом знает, что вы любите её – она готова практически на всё. И не нужны будут никакие моники белуччи, клавы шиффер  и молоденькие девочки из эскорт-услуг - с ними всё равно ТАК не будет. Любите женщину, которая рядом с вами, и она даст вам так, что никакие другие будут не нужны.
   Вспомните её слова, которые она шептала вам ночью: «я хочу, чтобы ты был немножко грубым», «я мечтаю, чтобы  нежно..»,  « я люблю, когда ты..». Вспомнили? Это подсказка, чтобы вы смогли точнее угадать её мелодию. Услышьте её и сыграйте, не откладывая на потом, потому что  иногда бывает уже слишком поздно. Не ждите слишком долго, иначе её сыграет кто-то другой на вашей женщине. Не рискуйте так своей любовью.

*                *                *

  Виза заканчивалась в декабре, и с последним пароходом я ушёл в Севастополь. Новый  год в Турции практически не празднуют, так как это, по сути, христианский праздник, но я был уверен, что Ешилькёя это не касается. В следующий приезд нужно обязательно заняться  долгосрочной визой, тем более что мой дом был отныне в Стамбуле. Оставалось большое количество нерешённых вопросов по наследству. Хорошо было то, что налички на счетах хватало , я был спокоен за Сали и малыша. Вопрос, который никак не решался  – продажа особняка. По совету риэлтора мы выставили его за 750 т.$, это была средняя цена. Но начавшийся подъём экономики смёл с рынка недвижимости последние деньги – все вкладывали  в бизнес, на особняки пока ещё никто не заработал.
  В Севастополе  мне пришлось выдержать натиск Маши – она поняла, что даже с деньгами не может жить самостоятельно и шла на всё, чтобы меня вернуть. Она плакала, умоляла, материла меня последними словами, потом опять плакала, пыталась создать во мне комплекс вины за то, что я, такой гад, бросил детей; потом шантажировала меня тем, что Коля с Лёней заболели ОРЗ, без меня они, якобы, не поправятся…  Я это всё уже проходил, ничего нового она выдумать не смогла. Жалко было детей, но постоянные скандалы в семье, когда мы жили вместе, тоже здоровья детям не прибавляли. Нельзя быть для всех и всегда хорошим . Прежде чем этого требовать от кого-либо, надо самому быть человеком. Как сказал один знакомый: «Люблю людей. Людей мало!»
   Наконец в марте сел на самолёт и полетел в Стамбул. Сали заехала за мной в аэропорт. Ибо уже вовсю ходил и хватал всё подряд. Глаза его стали тёмно-синими, а похож он был на Сали. Мы приехали домой и я первым делом затащил её в кровать – я хотел, чтобы наш медовый месяц не кончался.
  Через час я лежал на кровати и думал о женщинах в моей жизни. Я ошибался, когда думал о Гюль, как о человеке, рядом с которым можно «всю жизнь на одной ноге отстоять». С ней рядом на одной ноге точно не устоишь. Она каждый день тебя испытывает на прочность. И хотя она женщина с сердцем и с ней не надо быть «мачо 24х7» (имею ввиду 24 часа на 7 дней недели, это не размер члена), она будет жить  рядом  с тем человеком, который будет  покорять её  как высочайшую из вершин. Ей можно поплакаться в жилетку, но только один раз. Второй раз уже рискуешь. Тем более она не простит душевной слабости, расколет любую фальшь молотком своего ума. Она очень умная, реально смотря на вещи, я понимал, что она умней меня, просто я опытнее и циничнее. Чтобы совладать с такой женщиной, надо самому стать человеком. А это трудно, надо напрягаться. Для начала надо прекратить всем врать и начать говорить горькую, но правду. А это вдвое труднее сделать, если ложь стала второй кожей. Чтобы не сгореть в синем пламени её любви, надо чтобы в душе не было шлака.
   Если любовь Гюль была как пламя ацитиленовой горелки, то любовь Сали мне стала казаться сибирской рекой. Не довелось мне ни одной такой реки увидеть, я с верхневолжья, Волга у нас совсем маленькая, как ребёнок. Любовь Сали была полноводным потоком с мощным течением. Лёг на дно лодки, закрыл глаза, и она пронесёт тебя через всю жизнь к тому океану, куда мы все придём, каждый в свой срок. Я знал, что она примет меня любого, она всегда на моей стороне. И это не удобство, отнюдь. Это чувство, которое тебя самого питает силой, от такой любви становишься здоровее душевно, как от студёной сибирской воды становятся крепче телом те, кто купаются в ней. Рядом с такой женщиной можно «всю жизнь отстоять на одной ноге», даже если она реально у тебя одна, в смысле нога. Она подставит плечо, она подопрёт твоё сердце своим сердечком. От тебя требуется самая малость – любить её. А это легко, потому что её не любить невозможно.
   Тут я  вспомнил наш последний разговор с Гюль  и опять стало горько во рту. Какой же я мудила, что нагрубил ей. Наверно, я в очередной раз подсознательно пришёл к выводу, что эта женщина не для меня и воспользовался предлогом, чтобы расстаться с ней. Не под силу мне, видно, её любить, не соответствую я ей по душевным качествам. Мелковат. А становиться  глубже трудно, больно и долго. Надо над собой работать. Лежать  на диване и пить пиво проще, комфортнее и безопаснее. Проблема в том, что чувствуешь себя недоделанным, но и это со временем притупляется. К тому же у меня есть Сали. Она для меня не просто «номер первый» - она для меня «номер единственный». Это моя женщина и мне никто больше не нужен.
  Тут я вспомнил про Дэлку и сердце опять защемило. Единственная моя доченька, «свет моих очей», как говорят на Востоке. Пацаны - пацанами, а этот цветочек я любил по-особенному. Но как часто бывает в жизни, что-либо исправить уже нельзя. Придётся и с этим жить дальше.
   Сали проснулась, поморгала глазами и улыбнулась:
-Укатал ты меня, папочка, - она иногда так в шутку называла меня, потому что я часто называл её «детка, малыш, бэби». Я погладил её по щеке, она накрыла мою ладонь своей.
Тут закряхтел Ибо, пришлось ей вставать. Я пошел в душ, чтобы окончательно смыть с себя все мысли. Стало почти легко. Я перевернул эту страницу, нельзя всё время смотреть назад. Но я забыл свои же ориентиры: «Никогда не говори «никогда»».

*                *                *

  Примерно через неделю после приезда я читал бумаги и старался вникнуть в суть. В дверь позвонили, Сали занималась малышом, и я пошёл открывать.
  На пороге стояла Гюль.
-Можно?
  Я  оцепенел. Потом очнулся, сделал шаг в сторону.
-Таби (конечно).
 Гюль зашла в прихожую и прошла далее. Я вынужден был закрыть дверь и идти следом. Она пришла в комнату, где были Сали с малышом.
-Здравствуй, Салима, дорогая. Ты не могла бы нас с Гео оставить на полчаса? - сказала она вполне вежливо, но твёрдо. Салима едва заметно вздрогнула и поспешно ответила:
-Да, да, конечно. Здравствуй, Гюль.
  Я прошел в комнату и, встав напротив Гюль, сказал со всей мягкостью в голосе, на какую был способен:
- Сали, милая, останься, пожалуйста.
- Неужели я не могу рассчитывать на полчаса времени, после того как она прожила с тобой месяцы?
  Сали опять засобиралась, но я жестом остановил её.
-У нас ведь нет никаких  секретов от Сали, не так ли, Гюль?
  Сали была моим единственным шансом на спасение, я это прекрасно понимал. Если ураган «Катрин» развалил Новый Орлеан, то ураган «Гюль» развалил бы полАмерики. От этой стихии не было спасения. Сали была якорем для моего судна, который даёт надежду не быть выброшенным на рифы. Без якоря судно обречено. Сали была для меня тем якорем, который даёт мне надежду не быть выброшенным на рифы подушек. Без Сали я обречён. Мне не выстоять перед ураганом по имени «Гюль».
  Жизнь и любовь  как бридж. Это парные игры. Я играл против Гюль. У неё было «преимущество  первого хода» и сделала она этот ход блестяще. Она застала меня врасплох. Я был уверен, что она подготовлена к разговору, а я нет. Она продумала все возможные варианты развития и теперь ведёт игру по своим правилам. Единственное, что я в этой ситуации мог сделать и чему меня научил бридж – это попытаться играть против неё тактически. Если бы Гюль попросила Сали остаться, я бы попросил Сали выйти. Почему? А потому что это зачем-то нужно Гюль, и значит не нужно мне.
  И ещё один момент, опять же, как в бридже. Если первый ход делает оппонент, значит я «разыгрывающий» и карты моего партнёра лягут на стол, играть ими буду тоже я. Моим «столом»  была Сали, только на неё я мог надеяться в этой беспощадной игре под названием «любовь».
  Ураган «Гюль» дважды вторгался в мою жизнь, круша и ломая всё на своём пути. Третьего раза я допустить не должен. Я не хочу, чтобы Сали опять оказалась на вторых ролях.
  Гюль была слегка обескуражена моими действиями, она не могла предполагать, что я захочу с ней разбираться при Сали. Ей не могло быть известно, что неделю назад мне до боли в суставах захотелось стать человеком, а не тем, кем я был до последнего времени. Она не могла знать, что я  за…ся  скрывать всё от всех и продумывать ходы и алиби.
  Наконец Гюль взяла себя в руки и продолжила:
-Да, мне действительно нечего скрывать от Сали. Я оскорбила тебя, незаслуженно обозвала, вела себя глупо, когда рассказала то, что не должна была рассказывать, причиняя тебе боль. Я прошу меня простить и если ты всё ещё любишь меня, давай забудем всё это как страшный сон.
  Я слушал Гюль и удивлялся. Это не её слова, не её текст и не её стиль. Она не это мне хотела сказать. Я переиграл её в дебюте. Она не решилась сказать при Сали то, что хотела. Мне вдруг стало её жаль. Она, всегда такая уверенная и напористая, вдруг пасанула перед этой девчонкой.
-Я прощаю тебе всё, что ты сказала. Я сам во всём виноват, это я тебя спровоцировал.
   Было видно, что  Гюль «провалилась»,  как боксёр, промазавший по челюсти противника. Она не верила, что я так просто её прощу. Но я уже поднаторел на пути лжи и лицемерия, такие финты у меня получались автоматически.
  Гюль опять собралась и сказала:
-Я прошу меня простить и за то, что я так глупо вела себя со своим мужем. Я всё решила. Я разведусь с ним.
-А зачем? На этом ведь никто не настаивает. Зачем тебе разводиться? Он же хороший человек, не обижай его.
-Я не понимаю, Гео, ты это сейчас с кем разговариваешь?!
   Вооот,  наконец, пошёл текст Гюль, а то до этого была какая-то манная каша.
-С тобой, Роуз, с тобой, - я специально назвал её по-английски, зная, что она не любит это имя. Мне оно тоже не нравилось, «роуз» - это звук  стартера, когда заводят мотоцикл, «гюль» - это звук поцелуя.
-Ты меня прощаешь точно так же, как и после нашей первой разлуки. Ты прощаешь, ничего не прощая. Так только ты один и умеешь, я таких людей больше не знаю.
-Значит, я уникальный.
-Я играю с тобой честно. Я могла бы прийти сюда с Дэлкой на руках, которая настолько стала на тебя похожа, насколько это вообще возможно, и ты бы у меня сейчас мурлыкал, как миленький. Но я этого не сделала, это не в моих правилах. Я хотела честно во всём разобраться. Я виновата? Прости меня. Неужели моя вина так страшна, что её нельзя простить?!
-Я тебя уже простил. Если ты хочешь, я сделаю это повторно. Делаю:  Гюль, я тебя прощаю.
-И мы идём мириться в постель, как мы это всегда делали, или это уже невозможно?
-Это уже невозможно.
-Почему? Ответь мне, почему? Ты не хочешь меня?
-Потому что я устал жить с тобой всё время, как под бомбёжкой. От тебя можно ожидать чего угодно. Вернее, от тебя не ожидаешь и половины того, что ты делаешь!
-А ты что, не мужик? Не можешь свою женщину приструнить?
- Не надо пытаться обидеть меня повторно.
-Возьми меня за волосы, швырни на пол, врежь мне как следует, но прости меня!! Сделай так, как ты это сделал в Кемере!!
   С этими словами она подошла ко мне и стала расстёгивать ремень на моих джинсах. В этот момент я вспомнил про Сали и посмотрел на неё. Она вся сжалась и смотрела на нас испуганными глазами. Гюль расстегнула ремень, вытащила его из джинсов и вложила мне в руку.
-Давай! Врежь мне, Гео!! Я это заслужила! Но не мучай меня больше!!
    Бить я её не собирался. Чтобы бить , надо либо любить , либо ненавидеть, а я её скорее боялся.
-Нет, Гюль, я тебя пальцем не трону.
-Значит, я недостойна даже твоих ударов?! Ты считаешь ниже своего достоинства врезать мне?!
   Мы стояли друг напротив друга - я с ремнём, который Гюль вложила в мою руку, она белая от ярости. Мы смотрели друг другу в глаза, а у меня очень тяжёлый взгляд, как многие мне говорили не раз. И я увидел, как её выражение лица изменилось, и за долю секунды понял, что должно произойти. Её правая рука метнулась к моему лицу, но я уже был к этому готов и чуть отклонился назад. Раскрытая ладонь, которой она хотела залепить мне пощёчину, просвистела перед моим носом. Она провалилась, как боксер, теперь уже физически.
-Не делай этого, - проскрипел я сквозь зубы.
  Гюль,  бледная как полотно, выпрямилась, посмотрела мне в глаза, столкнулась с моим взглядом, развернулась и пошла к выходу. Сделала три шага и мне показалось, что она споткнулась на ровном месте и рухнула, как подкошенная. Голова её со страшным стуком ударилась о паркет.

   Она упала так, как падает мёртвое или бессознательное тело, не выставив вперёд рук, не сгруппировавшись, упала как колода. Мы с Сали бросились к ней, Гюль была без сознания.
-«Амбуланс», быстро! Нет, стой, потеряем много времени. Давай в нашу клинику, которая стоит на вьезде в Ешилькёй.
-Что мне делать?! – воскликнула Сали.
-Бери Ибо, я возьму Гюль, садимся в твою машину, быстро!
   Сали накинула плащ, завернула Ибо в одеяло, я с трудом поднял Гюль на руки. Мы вышли из квартиры, спустились вниз и сели в мерседес, стоящий у дома на парковке. Я положил Гюль на заднее сиденье, Сали уже была за рулём. Через десять минут мы были у клиники, Сали выбежала из машины и побежала за подмогой. Я положил спящего Ибо  и стал осторожно вытаскивать Гюль с заднего сиденья. Когда я взял её  на руки, увидел, что к нам бегут люди в салатовой униформе и катят каталку. Я переложил на неё Гюль, подошёл врач, и Сали стала ему обьяснять на ходу, что произошло. Наконец врач сказал  «тамам» (здесь «понял, достаточно»). Я остановил Сали.
-Езжай домой с Ибо, я пока останусь здесь.
  Я чмокнул её в губы и побежал догонять врачей.

  Я сидел на стуле в коридоре перед палатой, где лежала Гюль. Минут через сорок вышел врач, посмотрел на меня и сказал:
-Она пришла в себя, но очень слаба. После такого обморока и падения ей придётся провести несколько дней у нас, возможно сотрясение мозга. У неё есть медицинская страховка?
-Да, страховка есть. Она жена богатого человека, делайте всё по высшему разряду, он всё оплатит.
-А вы ей кто?
  Я помолчал и вздохнул: - Просто знакомый. А можно зайти к ней?
 Доктор внимательно поглядел на меня: - Просто знакомому нельзя. Но  вам можно. Три минуты.
-Тэшеккюр.
    Я открыл дверь и осторожно вошёл в палату. Гюль лежала, под головой было несколько подушек. Я подошёл ближе. Ни кровинки в лице. Присел на кровать, осторожно взял её ладонь в свои. Она с трудом открыла глаза, потом разлепила губы:
-Я надеялась, что это будешь ты…
   Врач заглянул в палату и жестом показал мне, что пора на выход. Я осторожно пожал ей руку, положил её на кровать и встал. Я шел на выход по длинному коридору, неся на душе такой камень, перед которым булыжники мостовой казались песчинками.
   Доехав до дома на такси, поднялся  в квартиру. Сали кормила Ибо кашей, это немного успокоило  и вернуло меня в реальность. Я подошёл и обнял её сзади за плечи.
-Что с Гюль?
-Она пришла в себя, у неё был глубокий обморок, и подозревают сотрясение мозга. Ты не знаешь телефон её мужа?
-Нет, но я знаю их домашний номер. Можно позвонить, только что сказать?
-Скажи, что звонят из клиники.. . как там её название?
-Я не знаю.
-Ну скажи из клиники в Ешилькёе. Гюль привезла скорая с обмороком, сейчас опасность ей не угрожает, но нужен номер  медицинского полиса. И вешай на этом трубку. Пусть сами выяснят номер телефона клиники на справке.
  Сали сделала, как я сказал. Телефон взяла служанка, Сали выдала ей текст и положила трубку. Мы помолчали, я понимал, что разговор неизбежен, но решил отложить его до утра. Пусть ситуация устаканится хотя бы в моих мозгах.

*                *                *

   На следующее утро я как обычно встал ни свет, ни заря. Пришёл на кухню и сел пить чай. Это моя «чайная церемония» : рассвет, чай, лимон, сигарета. Сали любила поспать, но в то утро она встала практически следом за мной, оделась и пришла на кухню.
-Доброе утро, - мы поцеловались и она села напротив меня. Разговор будет сейчас, это очевидно. Я вздохнул и начал:
-Я знаю, что ты хочешь спросить. Я тебя хочу спросить о том же. Без тебя, Сали, я ничего решать не буду.
   Салима опустила глаза, помешивая чай ложечкой.
-Ты мужчина, тебе решать, - наконец сказала она.
-Canim, это не разговор, ты меня знаешь, я без вас, в смысле без тебя, ничего в таком деле решать не буду.
-Тебе всё равно придётся решать,  Гео,  только тебе. Что я могу тебе посоветовать? Если я скажу, что не хочу, чтобы она входила в нашу жизнь, ты подумаешь, что это из-за ревности. А ведь я люблю её, она мне больше, чем сестра. Если я скажу «давай опять втроём», то я опять стану №2,  как это было всегда. Но не это главное. Я боюсь, что она опять возьмет тебя в оборот и начнёт  вертеть нами по своему желанию.
-Вот и ответ, детка,  вот и ответ. Значит, всё остаётся по-прежнему – мы с тобой и наш сын Ибо. Никакой Гюль больше не будет.
-Подожди, Гео, есть ещё два  решающих фактора: Дэлал и любовь. У тебя есть дочь от неё, это раз. И самое главное, ты должен ответить на вопрос:  любишь ты её или нет,  не мне ответить, а прежде всего себе. Я  скажу, почему я задаю тебе  эти вопросы. Я не хочу, чтобы ты, в конце концов, из-за любви к ней бросил меня, если мы будем не все вместе.
-Этого точно не будет, - сказал я и, открыв окно, закурил очередную сигарету и выглянул на улицу. Свежий утренний бриз с моря приятно освежал лицо. Любил ли я Гюль?  Конечно любил, это вне всякого сомнения, но я бы смог, наверное, отказаться от неё ради Сали. Мне хотелось бы на это надеяться. Если бы Сали сказала «нет», я бы и думать ни о чём  не стал. Дэлка же делала ситуацию вообще запутанной невыносимо. Поэтому я поступил, как настоящий мужчина – нихуа не решил  и отложил всё на «после дождичка в четверг».
-Я люблю Гюль, но прежде всего я люблю тебя. И я не допущу, чтобы она опять тут командовала.  Она не будет  разводиться с мужем,  это будет моим условием! А то получается, что это я толкаю её на ужасные вещи.

*                *                *

   В тот день в клинику я не поехал, наверняка там был её муж.
  На следующий день мы подкинули Ибо соседям, у которых тоже был малыш. Они с удовольствием взяли его и сказали, чтобы мы не торопились. Мы решили пробраться к Гюль под видом представителей страховой компании, которая выдала её медстраховку. Сали должна была изображать мою секретаршу, говорить с персоналом будет только она, мой акцент не оставил бы ни у кого сомнений, что я иностранец. Мы оделись соответственно и поехали в клинику. Я нацепил тёмные очки, чтобы не было видно серых глаз. Красить волосы было некогда. «Нечистая работа», как сказали бы профессионалы.
 Моя «секретарша»  без проблем  договорилась на рецепшн, и мы поднялись на нужный этаж. Коридор был длинный, мы молча шли по нему к палате, где лежала Гюль. Когда до палаты осталось метров 20, дверь неожиданно открылась, и оттуда вышел невысокий мужчина. Я сразу догадался, кто это, возраст совпадал с возрастом мужа, 55-56 лет. Подтянутый, невысокий, седые короткие волосы, умный взгляд, дорогой костюм. Мне показалось, что он на пару сантиметров ниже Гюль. Салима спрятала лицо за моим плечом, мужчина скользнул по нам взглядом и прошёл мимо. Я взял Сали под руку, и мы, в свою очередь, прошли мимо палаты Гюль, дошли до конца коридора и оглянулись. Мужа в коридоре уже не было.
-Уфф, - сказала Сали, копируя мою манеру. Я облизнул пересохшие губы.
-Пошли к ней.
  У меня не было никакого плана разговора, я зарёкся просчитывать ходы вперёд. Решил действовать по обстановке, как мне подскажет сердце. Мы подошли к двери и Сали постучала. Подождали, пока из-за двери донеслось «эфендим?» и вошли. Гюль  сидела на кровати и ела яблоко.
-Вас приветствует страховая  компания «Счастливый случай». Не желаете ли застраховать свою жизнь и здоровье на льготных условиях? – улыбнулся я.
  Яблоко выпало из её рук, Гюль подскочила и бросилась к нам. Мы  обнялись втроём, проговорили полчаса, расцеловались и разошлись.
  Сали вела машину, я сидел рядом и курил в окно. Когда мы подъехали и остановились, Сали повернулась ко мне и сказала:
-Я не знаю ни одного человека, который смог бы так разрулить эту ситуацию, как ты.
  В этот момент мне надо было бы сказать нечто значительное,  поучающее и эпохальное. Но у меня все слова кончились, остались одни буквы. Всё истратил на Гюль, поэтому пришлось просто монументально промолчать.

*                *                *

  Гюль пролежала в клинике неделю, у неё было небольшое сотрясение. Её выписали, но она всё равно неважно себя чувствовала. Через неделю после выписки я уехал в Севастополь по работе; своих компаньонов, которые к тому же  мои родители, я бросить не мог. Вернулся в Стамбул в начале мая.
   В тот день, когда состоялся разговор в палате клиники, мы обо всём договорились, и главное – о том, что мы не ведём никаких сепаратных переговоров за спинами друг друга. Я был в ударе, аргументы сыпались из меня, как семечки из дырявого кулька. У нас больше не было №1 и №2.   Демократия «в одной, отдельно взятой» семье.
   Гюль по-прежнему оставалась замужем и могла приезжать к нам только днём. Она согласилась с тем, что не будет разводиться с мужем, но оговорила условие, если только он сам её к этому не вынудит. Я не знал, что она задумала, когда ставила это условие, но этот пункт нашего договора ей не пригодился.
  Мы опять начали встречаться в «полном составе на площадке» нашей квартиры в Ешилькеё. Я для себя решил, что по чётным числам первая Сали, по нечётным – Гюль. Им я говорить об этом не стал, но они меня быстро вычислили, и когда я перепутал даты и взялся за Сали, она решительно убрала мою руку.
-Гео, сегодня 15е, Гюль первая.
   Я обалдел от неожиданности, потом хотел её за ухо дёрнуть, но вспомнил, что в Турции так не принято, и привычно шлёпнул по заднице.
-У нас демократия или что?
-Демократия подразумевает чёткий порядок. Сегодня Гюль, -  сказала, как отрезала. Мне пришлось признать свою ошибку и подчиниться.
   Они обе очень изменились. Салима стала твёрже и уверенней в себе, Гюль наоборот перестала свято верить в свою непогрешимость. Я старался не врать, что для меня тоже было подвигом.

*                *                *

  Я хорошо помню тот день, когда это случилось. Был конец мая, пятница. Гюль собиралась приехать, но заболела Дэлка и она осталась с ней дома. После обеда Гюль позвонила.
-Только что звонили из полиции города Болу.  Мой муж насмерть разбился в горах на машине. Сорвался в пропасть. Я выезжаю на похороны, когда вернусь – позвоню.
  Раздались гудки, разговор  был окончен. Вошла Сали и я передал ей содержание разговора. Сали опустила руки  и села на стул, мы помолчали.
-Ты думаешь, это её работа?
-Нет, я так не думаю. Она отчаянная, но грохнуть хорошего человека она не способна. Это случайность.

  Гюль появилась на третий день вечером и рассказала, как всё произошло. BMW её мужа отказалась выехать из гаража. Он провозился с машиной около часа, но так и не смог её завести. Муж пришёл к Гюль, извинился и рассказал, что его ждут в горах покупатели  ранчо (он занимался недвижимостью) и попросил ключи от её Lotus. Гюль отдала ключи, ехать она никуда не собиралась, потому что Дэлал заболела, и муж уехал. Через 4 часа позвонили из полиции и сказали, что Lotus лежит на дне ущелья. Что именно произошло - неизвестно, свидетелей нет. Сама Гюль предполагала, что муж просто не справился с управлением на непривычной машине. Действительно, на Lotus очень  острое рулевое управление и нет реверса, мне это было хорошо известно.
-Мне пришлось ехать на похороны с Дэлал, не могла же я оставить её больную на няню, и не поехать я тоже не могла. С дочкой, хвала Аллаху, всё в порядке, ничего серьёзного, как оказалось, и не было. Кстати, на похоронах я встретила этого недоноска Мемета, помните такого? Это тот гад, что выследил нас в отеле на Кумкапы. Как он там оказался и с какой целью, я до сих пор не пойму.
  Через неделю я опять вынужден был уехать в Севастополь, кончилась виза, а мы с Сали никак не могли найти людей в МИДе, чтобы сделать мне годовую визу.

*                *                *

 Вернулся я через месяц. Положенный траур  окончился, и Гюль переехала с Дэлкой к нам. Это было радостное событие, не знаю, вполне ли искренно радовалась Салима, но я-то точно был рад. Кстати сказать, это не уникальная ситуация для Турции, когда в семье две или даже три жены. Не очень частая, может быть так. Отношение в обществе к такому явлению вполне терпимое, государство же закрывает на это глаза. Официальная жена со штампом в паспорте может быть только одна, остальные называются «мусульманские жёны». У моего друга и партнёра по бизнесу Мустафы две жены. Первую жену я никогда не видел, а со второй, Арзумой, я знаком. Мы иногда вместе гуляли по Стамбулу – я, Мустафа, Арзу и Сали. Это было тогда, когда я с Гюль был  «в контрах». У Мустафы, с одной стороны,   была более сложная ситуация, чем у меня, с другой стороны – более простая. Он был женат на 1й жене 12 лет, у него было от неё 3е детей, потом он решил взять в жёны Арзуму. Женщины были согласны, дети любили Арзуму, но на Мустафу набросились родственники 1й жены. Около года угрожали ему расправой, правда, всё больше по телефону. Проще ему было в том отношении, что жёны вместе не жили, у них дома в разных районах города. Арзу родила Мустафе 4го ребёнка – сына. Мустафа очень смешно рассказывает про свою младшую дочь. Ей было примерно 5-6 лет, когда это произошло. Мустафа  приходит домой, звонит в дверной звонок. Дверь чуть-чуть приоткрывается, в щелку смотрит дочь.
-Ты принёс мне подарок?
-Забыл..
-Уходи, мне такой папа не нужен.- И захлопывает дверь.
  Я помню  долго смеялся, когда он мне это рассказал. Вылитая Гюль №2, только пока маленькая.
  У меня обе жены были «мусульманские», но мне отчитываться ни перед кем не нужно было. Я их обеих так и стал называть -  «жена».
  Гюль со свойственным ей напором занялась моей годовой визой, и через 2 недели она у меня уже была. Стоило нам это 2000$, но с деньгами проблем не было, завещание её покойного мужа было оформлено по всем правилам. Он был деловой аккуратный человек. По завещанию все деньги на счетах остались Гюль, вся недвижимость – Дэлал после 18тилетия, а пока Гюль могла лишь управлять ею, но не продавать. Я уже не помню точно, сколько было денег на счетах, но вроде как около полумиллиона баксов.
  В день переезда к нам Гюль с Дэлкой мы устроили  семейный праздник. Жёны приготовили пилав с бараниной – праздничное  национальное блюдо. Я еле удержался от того, чтобы не наесться до отвала. Надеялся на продолжение в неофициальной, так сказать, обстановке. Впервые мы были свободны и предоставлены сами себе, впервые между нами никто не стоял. Сколько же нам пришлось пережить, через какие испытания пройти, какие барьеры преодолеть, чтобы оказаться там, где мы желали оказаться! Как же мы сами изменились за это время! В одну женщину, как и в одну реку, нельзя войти дважды – мы меняем их, они меняют нас, и  вместе мы меняем жизнь. То, что казалось невозможным, стало возможным и реальным, но для этого пришлось изменить себя. « Себя невозможно найти, себя можно только сделать », - вот с этим я согласен. Я вспомнил, как  Гюль ходила в мини по Аланье и шокировала народ. Сегодня по Ешилькёю ходят десятки девчонок в мини, а прошло всего 5 лет. У некоторых из них зелёные или синие волосы. Кто-то из них видел наше «Besame mucho» в колледже и сказал : «я не буду ходить в хеджабе, вы меня тут хоть убейте», «я одену на свой выпускной красивое открытое платье, а не тот балахон, который вы мне навязываете»,  «я не буду сидеть дома, я буду работать и жить, как свободный человек». Моей заслуги в этом нет, жизнь изменяли такие женщины, как Гюль и Салима. Мне сказочно повезло – на меня обратили  внимание две свободные духом  девушки, которых было с десяток на весь 14ти миллионный Стамбул в 1996 году. От меня требовалась самая малость – соответствовать обстановке, сейчас это называется «вести себя адекватно». Это не я учил Гюль танцевать – это она меня учила показывать «фак» ханжам. Это не я  помогал  Салимэ обрести  свободу – это она меня освободила от вездесущей  власти денег. Теперь это мои жёны  и  мне по-прежнему остается им соответствовать. Для этого я изменил себя, ни  для чего другого, кроме любви, я бы не стал меняться.
  Вы уже знаете, что я не могу сдержать шутку ни при каких обстоятельствах. Мы закончили ужин, я жестом попросил их встать.
-Равняйсь, смирно! – сказал я по-турецки. -  На исполнение супружеского долга  шагом марш!
  Рубикон был перейдён, но дальше идти они не могли – держались за животы и ржали. Наконец Сали смогла произнести сквозь смех:
-Папочка, ты рискуешь! Залюбим насмерть!

   Часа через полтора мы лежали на кровати, слипшись, как финики в корзинке. Я был посередине и обнимал их обеих. Где чья рука, нога и всё остальное было не совсем понятно, но это было и неважно. Говорят, что у осьминога 3 сердца. Я ощущал себя осьминогом, потому что чувствовал биение всех трёх сердец. Кровь циркулировала по нашим телам, свободно переливаясь по любым артериям, для неё не было преград. Если бы можно было выбрать любой момент в прошлом, чтобы умереть в нём,  когда придёт твой срок – я бы выбрал этот.
    Между двумя соседними абзацами выше есть пропущенная строчка. Видите её? Вместо неё должна быть самая эротическая сцена из всех 3х тетрадей. Я долго думал, печатать её или нет. О том, чтобы сократить её, даже  речи быть не может - из  песни слова не выкинешь. И всё же я не стал её печатать, любовь - это всегда таинство, нельзя её выставлять напоказ. Все откровенные сцены, написанные выше, были необходимы, потому что без них невозможно понять дальнейшие события. Без этой сцены обойтись можно. Если вы хотите узнать, что там было, вспомните своё, когда душа поёт и чувствуешь, что можешь летать.
Если у вас не было такого, то я вам завидую. У вас это будет, у вас ещё всё впереди, и ваше "Besame mucho" ещё ждёт своих исполнителей.

*                *                *

  Прошел месяц нашей совместной семейной жизни, было лето, моё присутствие в Севастополе не требовалось, денег Маше на детей я послал со своим товарищем-челноком.
  Было воскресенье, жёны поехали с детьми в «детский городок» - парк аттракционов для самых маленьких. Я, сославшись на то, что нужно заниматься бумажными делами, остался дома. Лёг на диван и включил ОРТ, даже от самой хорошей семьи нужно иногда отдыхать.    Раздался звонок в дверь и пришлось идти открывать. Кого это ещё шайтан принёс?
   На пороге стоял представительный мужчина в дорогом костюме.
-Можно? - спросил он, жестом показывая, что хочет войти. Я посторонился и пропустил его в квартиру. Первая мысль, что это какой-нибудь сосед пришёл знакомиться. Мужчина прошёл в гостиную, я следом, и предложил ему сесть в кресло. Я по традиции предложил ему выпить чего-либо (воды или чаю, конечно же), он отказался и я сел напротив. Между нами стоял стеклянный столик. Мужчина сидел и рассматривал меня. Я был в спортивном костюме и майке-тельняшке, которую привёз из Севастополя. До этого мы говорили по-турецки, но он неожиданно перешёл на английский:
-Так значит это тебя я упустил тогда в отеле на Кумкапы?
  Оппа! Хорошее начало. Я  понял, кто передо мной. Это отец Гюль. Отпираться было не просто глупо и смешно - это было несолидно, так можно потерять лицо.
-Это когда вы на двух мерседесах с охраной приехали ? – довольно резко с моей стороны.
-И где же ты прятался? Под кроватью? – Видимо, решил меня добить окончательно.
-Я вышел на фабрику, посмотреть ассортимент, – то есть не прятался, типа так совпало.
-Значит всё же через окно. Сейчас, надеюсь, не будешь прыгать?
-Думаю, что смогу удержаться, - я хотел добавить «папа», но после этого ему надо было либо уходить, либо бить мне морду. Мы помолчали, глядя друг другу в глаза.
-Гео, кажется?
-Георг, но можно и так.
-Я Хайреттин.
-Очень приятно.
  Напротив меня сидел уверенный в себе человек, слегка за 50, с орлиным профилем, чёрные волосы чуть тронуты сединой, высокий, чуть ниже меня.
-Я видел недавно Дэлал. Вы с ней похожи, как два сим-сим ( как две капли воды ). Я не знаю, как тебе это удалось, но по крайней мере, ты сохранил честь моей семьи. И я благодарен тебе за это... Я разговаривал с Гюль, она сказала, что живёт с мужчиной, которого любила всегда. Я пришёл на тебя посмотреть  и ты мне не понравился. Потом я три минуты поговорил с тобой и понял, что первое мнение было ошибочно.
   Он замолчал, я смотрел на него, не в силах что-либо сказать.
-У меня к тебе всего одна просьба.
-Прошу вас.
-Не увози  Гюль и Дэлал жить в другую страну. Я люблю их  и хочу видеть чаще, как можно чаще. Дэлал – моя первая внучка.
-Мой дом теперь здесь, я не уеду.
   Хайреттин встал, я тоже поднялся.
-Тешеккюр.
-Бен тешеккюр (это я благодарю).
  Он пошёл к выходу, я следом. Мы попрощались и он протянул мне руку, ладонь оказалась сухой и твёрдой.
-Я могу сказать Гюль, что вы приходили?
-Конечно. – И вышел.
  Я сел на пол прямо там, где стоял.

*               *               *

  Прошло два месяца с визита Хайреттина. Наступила осень, самая приятная пора в Стамбуле. Была 6я годовщина нашего знакомства с Гюль. Мы втроем пошли отмечать в «Ромашку», детей оставили с няней. К тому же был ещё один повод – нашёлся покупатель на особняк Сали. Он предложил 600 тысяч – на 150 меньше, чем мы его выставили.  Я рассказал об этом Сали, она, не раздумывая, дала согласие.
   Мы встретились с покупателем накануне, я сказал, что минимальная цена 650, и он  согласился. Завтра он отдаёт задаток – 150 штук налом, остальное в день оформления на счёт Сали. Всё устраивало, и мы пожали руки. Полтинник «детишкам на молочишко» я от него отторговал  всё-таки.
   Мы поужинали в ресторане, потанцевали и уже собирались уходить. Гюль с Сали пошли подкрашивать  губы, я остался рассчитаться с официантом. Когда я вышел в холл, Гюль одними глазами показала мне на парня, сидевшего в холле с журналом. Я посмотрел на него, но не узнал, хотя у меня очень цепкая память на лица, я плохо запоминаю лишь имена.
-Это Мемет, - шепнула Гюль.
   Мемет тоже увидел нас и быстро вышел на улицу.
-Что этот паук  тут делает? – сказала Гюль. – Когда я вижу его, у меня такое чувство, что рядом проползла гадюка.
  Если бы эта встреча произошла 5-6 месяцев назад,  я, не раздумывая,  вышел бы за ним, взял бы на ближайшей стройке кусок арматуры и отблагодарил бы его за всё хорошее. Но я начал новую жизнь, старался стать хорошим человеком.
-Да выбрось его из головы, - сказал я. – Пусть идёт.
   Нельзя резко становиться хорошим. Это как резко бросить курить – можно нажить себе проблемы.
  Это был последний счастливый вечер в нашей семье.

*                *                *

  На следующий день утром мы с Сали получили 150 штук задатка, она выдала расписку, мы вернулись домой и увидели плачущую Гюль.
-Что случилось, бэби?
Она не сразу смогла ответить:
-Звонила секретарша отца. Его машину подорвали, отец с матерью скончались  на месте. Я должна ехать на похороны.
-Я тебя отвезу, Сали останется с детьми.

  На следующий день заголовки газет были однозначны: «Русская мафия убила Хайреттина К. и его жену».  Ниже было написано, что недалеко от места взрыва была обнаружена оборудованная огневая точка и брошенный автомат Калашникова. И только в конце статьи сообщалось, что автомат был китайского производства.
  Я первым делом поехал к человеку «русской мафии» Гене-молдавану, которого как-то раз вывез на мерседесе Сали из полицейской облавы, и попросил его прокомментировать. Гена меня считал серьёзным человеком, как минимум аферистом международного масштаба. Откуда у него сложилось такое хорошее мнение обо мне, я не знаю, может  мерседес Сали виноват.
-Хайреттин,  насколько мне известно, был близок к «серым волкам», а мы с ними никак не пересекаемся, нам делить нечего. Газеты как всегда пишут херню.
  Я поехал к пяти братьям, и зашёл в кабинет Нури, с которым у меня сложились самые дружеские отношения.  «Серые волки», про которых говорил Гена,  – это запрещенная  радикальная организация турецких националистов. Пользуется поддержкой во всех слоях населения, в том числе, на самом  верху.
-Нури, брат, нужна твоя помощь. Ты уже, наверное, знаешь, что вашего акционера и отца Гюль подорвали. Русская мафия здесь не при чём. Есть сведения, что он был из «серых волков». Может быть, ты знаешь кого-то, кто  знает людей, знакомых с ПКК? Не они ли его убрали? Я живу с Гюль, меня это очень касается, брат.
  Нури  пожевал губами и сказал: - Я попробую узнать.
  Через три дня он позвонил и сказал: - Это не наши.
 ПКК – Рабочая Партия Курдистана – организация, ведущая вооружённую борьбу за отделение Восточной Турции и  создание независимого Курдистана. Половина людей, сидящих в турецких тюрьмах, – это их боевики.

*                *                *

  Гюль тяжело переживала смерть родителей. Её  состояние сказалось и на дочке: Дэлал затемпературила. Примерно  через неделю после похорон на телефон Гюль позвонили. Я был дома и слышал, как она разговаривала. Потом Гюль зашла в гостиную, где я сидел, и я заметил, что она расстроена.
-Звонил брат моего покойного  мужа, сообщил, что следствие  по делу о его гибели закончено. Эксперты пришли к выводу, что рулевые тяги на «лотосе» были неисправны. Ещё он сказал, что они видели Дэлал, и что она не похожа на Хашима. Им известно, что я нагуляла её на стороне и подстроила аварию ради наследства.
  При последних словах она не выдержала и заплакала. Я обнял её.
-Что за бред они городят? Он на неисправных рулевых отъехал от Стамбула на 250 километров? Ерунда полная.
  Прошло уже 2 часа, как Сали с Ибо ушли на прогулку, пора было бы уже вернуться. Я  позвонил ей, но связи  не было. Не вернулась она и через 3 и через 4 часа. Я обошёл все места в нашем районе, где они обычно гуляли с малышом, но их нигде не было. Ещё через час Гюль позвонила в полицию и обьяснила ситуацию. Ей ответили, что заявление о пропаже женщины с ребёнком они могут принять только завтра, только с фотографией и только от родственников.
  В ту ночь мы не спали вообще. Я надеялся, что их украли с целью выкупа и вот-вот позвонят с требованием денег. Но телефоны молчали.
  Утром мы поехали в полицию, Гюль отдала им фото, написала заявление и дала денег, чтобы они его приняли, ведь мы были не родственники. Я считал, что обращаться к родителям Сали бесполезно – мне было известно, что она пару месяцев назад прогнала отца, когда он пришёл  просить денег.
  Я чувствовал, как кольцо вокруг нас сжимается и понимал, что нам с Гюль и Дэлкой надо валить из страны. После смерти её родителей нас некому тут было защитить в случае чего. Пока был жив Хайреттин, ни одна собака не посмела бы нас тронуть. Я решил посоветоваться с Гюль, послушать, что она думает.
-Надо собрать все мои деньги на один счёт, причём лучше в иностранный банк, чтобы в случае чего не оказаться за границей без средств.
  Мы так и сделали. Заехали домой, взяли необходимые бумаги, поехали в единственный в Турции филиал швейцарского банка и открыли там счёт на Гюль. Нас не хотели принимать, потому что иностранные банки не имеют права работать с частными клиентами на территории Турции. Филиал имел лицензию на работу лишь с корпоративными клиентами, но когда Гюль им сказала, что деньги ей будут нужны только за границей и здесь она их снимать не собирается, они согласились открыть счёт. Потом мы объехали три банка, где были деньги её покойного мужа, и Гюль перевела их на новый швейцарский счёт. Мы вернулись домой вечером и забрали Дэлку у соседей. Оставались ещё 150 штук задатка за особняк, но я решил держать их под рукой на случай выкупа Сали. По объёму это примерно как буханка чёрного хлеба, чуть может меньше.
  Я походил по квартире, подумал, куда бы их можно спрятать, потом отвинтил от холодильника теплообменник, освободил крепления компрессора и засунул пакет за него. Потом всё поставил на место.
-Я думаю, что надо подождать ещё два дня, вдруг что-то узнаем о Сали и Ибо. А потом надо уезжать отсюда.
-Я тоже так думаю. Сдаётся мне, что это родственнички её покойного муженька к этому делу руку приложили. Хотят выбить из неё все деньги.  Они уже угрожали ей.
-Похоже на то.. – ответила Гюль.
  Мы свалились и уснули.

*                *                *

  К вечеру следующего дня я понял, что нам опасно оставаться в квартире. Возле дома постоянно крутились какие-то люди,  было видно, что они наблюдают за нашим подъездом. Я посоветовался с Гюль, она позвонила брату в дом родителей, и мы решили переехать к нему. Посёлок, где стоял их дом, круглосуточно охранялся. Когда стемнело, я вышел через пожарный выход, прошёл к стоянке и сел в мерседес. Завёл двигатель, и не включая фар, подьехал к нашему подьезду. Гюль с Дэлкой на руках вышла из подьезда и мы рванули в сторону моря. Ехать было довольно далеко, но самое главное, что мы выбрались без помех из квартиры.
  Дорога шла вдоль берега Мраморного моря, я уже подьехал к району Кумкапы, когда идущий впереди слева микроавтобус резко принял вправо и я , не успев затормозить, врезался в его бампер.
-Да что он творит?! – воскликнул я и вышел из машины, за нами тут же образовалась пробка. На дороге было три ряда в одну сторону, и нас начали обьезжать по другим полосам. Из микроавтобуса вышли два человека и двинулись мне навстречу, как вдруг один из подошедших ко мне резко ударил меня в лицо. Метил он в челюсть, но я в последний момент среагировал, и он лишь мазанул кулаком по щеке.
-Беги, Гео! – раздался крик Гюль, - Это родственники мужа!
  Я знал, что нужно делать. У меня был опыт профессионального челнока, которого больше десяти раз пытались ограбить в Стамбуле. Надо броситься на проезжую часть и надеяться, что водители среагируют. Я так делал 3-4 раза, и ни разу меня не зацепило машиной. Но я не успел, я не  видел, что из остановившегося позади мерседеса автомобиля, вышли люди и тоже направились ко мне. Меня сбили с ног, оттащили на газон и связали руки скотчем.
-Одна птичка уже в клетке, а вторую сейчас возьмём, - донеслось до меня. – А на этого мы посмотрим, как он умеет плавать.
  Я посмотрел на говорящего и узнал его в свете проносящихся машин. Это был Мемет. Он подошёл ко мне и  ударил ногой в лицо. После первого же удара  я  стал закрываться связанными руками, хорошо ещё, что их связали спереди, а не за спиной, но мне ещё пару раз досталось. Рот наполнился кровью, в нем катались обломки зубов. В 10ти метрах проносились сотни машин, но нас никто не видел, на обочинах росли невысокие кусты.
В этот момент из машины выскочила Гюль и кинулась к Мемету  с криком «убью, змеёныш!». Бросок был так стремителен, что никто ничего не успел сделать. Мемет развернулся к ней, и она порвала ему ногтями лицо. Он схватился за него руками и согнулся от боли, Гюль врезала ему ногой по морде. Пришедшие в себя  «родственники» схватили её и заломили руки за спину. Меня ещё пару раз ударили, потом подняли и поволокли от трассы в сторону моря. До заброшенного причала, каких немало в Кумкапы, было метров 30. Меня обыскали и забрали всё, что нашли: документы, телефон, ключи от квартиры и деньги. До меня донеслось:
-Давайте быстрее, в Кумкапы полицейская облава, опять ловят нелегалов. Принесите что-нибудь тяжёлое.
 Один из них уже тащил кусок бетона, размером с футбольный мяч. Они быстро обвязали его веревками и стали привязывать к моим ногам.
-Давайте быстрее!! – торопил их Мемет, когда меня тащили  на край причала.
  До меня донёсся крик Гюль: - Хаир, Гео, хаир!!! (Нет, Гео, нет)
-Умри, -  сказал Мемет и столкнул меня ногой с причала. Я свалился в воду, блок дёрнул меня за ноги и потащил вниз. Я отчаянно забил связанными ногами вперёд-назад, пытаясь освободиться от верёвок, но ноги были крепко связаны. Я опустился на дно, глубина была, как я думаю, метра 3-4, не больше. Посмотрев наверх, я увидел поверхность воды, "огни большого города"  подсвечивали её. Я ещё пару раз дёрнулся и почувствовал, что всплываю. Ноги были по-прежнему связаны, но секунд через 20 я вдохнул воздух. Кусок бетона, который они ко мне привязали, был округлой формы, и скорее всего он выскользнул из намокших верёвок, завязанных в спешке. Мне потребовалось минут 10, чтобы выбраться на берег, на причал со связанными руками и ногами я  залезть не мог. Выбравшись на берег, я стянул с ног намокшие верёвки. Попытался надорвать край скотча, связывавшего руки, зубами, но не смог - все передние зубы шатались. Я ощупал рот языком  и понял, что двух зубов не хватает.
  Я смог встать на ноги и шатаясь как пьяный, пошел к дороге. 30 метров мне показались километром. Мерседес стоял на прежнем месте, микроавтобуса не было. Я подошёл ближе к машине, заглянул внутрь. Моих девчонок не было. Я выпрямился и посмотрел по сторонам. Никого и ничего, лишь проносящиеся мимо равнодушные машины. И вдруг на асфальте я увидел блеснувшее серебро. Это был брелок Гюль, который я подарил ей на день рождения. Я нагнулся и поднял его связанными руками. Юноша по-прежнему обнимал девушку за талию, а она всё также держала руки на его плечах. Фигурки чуть-чуть деформировались, кто-то наступил на них тяжёлым ботинком.
 Рядом с мерседесом остановилась машина дорожной полиции, вышел офицер и, увидев меня, что-то крикнул своему напарнику. Перед ними стоял мокрый человек с разбитым лицом и связанными руками. Они подбежали ко мне и стали о чём-то спрашивать, но я не в силах был ответить. Они посадили меня к себе в машину  и мы поехали. Я отключился.

            Конец 3й тетради.

  Post Mortum

   Я открыл глаза и увидел белый потолок. Полежал так немного и понял, что лежу на железной койке. Минут через 10 пришёл санитар, сделал мне укол в вену  и я понял, что нахожусь в больнице. И тут я вспомнил всё. Ещё минут через 10 пришёл офицер полиции и задал мне несколько вопросов: кто я такой и что со мной случилось. Я назвался и сказал, что на меня напали грабители, всё забрали, что нашли, и пытались утопить. Про Гюль я молчал по двум причинам: если её начнёт активно искать полиция, похитители могут запаниковать и убить её.  А так её никто пальцем не тронет – без неё им ни денег, ни недвижимости  не видать. Вторая причина – никто не знает, что я жив.
  Я пролежал в больнице три дня, бумаги из МИДа на меня пришли и всё подтвердилось. Мне выдали справку об утрате документов и временное трёхдневное разрешение на нахождение в Турции. Потом я должен покинуть страну.
  Я попросил у санитаров утюг, погладил костюм и вышел из больницы. Только тогда я заметил решётки на окнах – это была больница полицейского управления. Вечером, когда стемнело, я приехал в Ешилькёй, взял ключ у наших соседей, который там лежал на всякий случай, и вошёл в нашу квартиру. Всё было перевёрнуто, вытащены все вещи из шкафов и свалены в кучу. Я разобрал холодильник, достал пакет с деньгами, потом нашёл свою дорожную сумку и положил туда кое-что из своей одежды. Вышел на улицу и поехал в Каракёй. Наш корабль должен быть в порту, по расписанию он уходит завтра. Я постоял на входе в таможню и дождался возвращения на пароход севастопольских челноков.
-Жора, привет! А что у тебя с лицом?
-Машина сбила. Вы на пароход? Захватите мою сумку, а я за пивом схожу.
-Конечно, давай. А ты в какой каюте?
-Я к вам сам зайду.
  Они ушли, я купил упаковку пива и пошёл сдаваться. Пограничники  долго смотрели на мои бумаги из полиции и МИДа, потом сдали меня таможне. Там меня тщательно обыскали и отпустили. Я забрал своё пиво и пошел к ребятам за сумкой.

*                *                *

  В Севастополе прямо в порту меня встретила Маша с Лёней на руках. Позже я узнал, что она 2 месяца каждый понедельник утром приходила меня встречать в порт.
  Маша меня не сразу узнала среди выходящих  пассажиров. На мне была другая одежда, опухоль с лица сошла ещё не полностью. Уже потом я понял, что ещё во мне изменилось. У меня стал другой взгляд, и хотя в это трудно поверить, изменился цвет глаз. Раньше они были серо-голубые с зеленым отливом, теперь стали просто серые.
  Маша бросилась ко мне со слезами и прижалась к плечу. Я был не в силах что-либо делать или говорить, после того как меня вывернули наши таможенники  и  пограничники. Денег при мне не было – я распределил их среди экипажа по 10 штук на нос под 1%, чтобы их законно пронесли через границу.
  Маша повезла меня  на такси домой. Я молчал, лишь сказал, что меня сбила машина.
А потом я заболел. Болел я больше 3х месяцев, думал что помру. Что со мной было, врачи определить не могли. Меня поддерживала одна мысль – мне надо найти своих. Наконец, я пошёл на поправку и начал заниматься получением нового загранпаспорта . Очереди в ОВИРе были огромные, и даже за деньги мне пришлось ждать больше 2х месяцев. Паспорт я получил примерно через полгода после купания в Мраморном море.
  Про 150 штук, которые  привёз,  я никому не сказал. Я понимал, что на поиски в Турции потребуется очень много денег, 150 может и не хватить. Поэтому я скинулся по 50%  с родителями, и мы купили 2 магазина в строящемся торговом центре. У родителей деньги были, они не тратили заработанное, как я, направо и налево. В основном,  налево, впрочем. Эта покупка стала одним из самых успешных моих коммерческих решений.
  Три года Маша ходила тише воды, ниже травы – не  на шутку испугалась. Но время всё стирает, стёрло оно и её страх. И стало всё как прежде, не считая того, что мне абсолютно похеру, что она говорит и делает. Я живу со своими сыновьями, в Севастополе мне больше ничего и не надо. Не могу даже завести себе любовницу. Что она мне может предложить такого, что мне не даст Маша? Машу время не берёт, она такая же, как в 30. А от любви, как от оспы, у меня есть прививка. Такая се ля ви.

*                *                *

  Наконец я смог выехать в Стамбул. У меня был чёткий план действий, было время подумать. Первым делом я позвонил из телефона – автомата по всем известным мне номерам: Гюль, Сали и себе. Номера жен были недоступны, на моём номере ответила девушка, я поговорил с ней и она сказала, что получила этот номер в телефонной компании 2 недели назад. Я понял, что так как контрактный номер не использовался больше 3х месяцев, телефонная компания передала его другому абоненту.
  У меня было преимущество пред моими убийцами – они думали, что я мёртв. Плохо было то, что меня утопили на глазах Гюль. Она могла бы со мной связаться без проблем через пять братьев, но я для неё был мёртв. За Гюль я переживал, но не так, как за Сали. Деньги вытрясти из неё в Турции они не могут – только за границей. А за границу они не сунуться.  Недвижимость тоже не подлежит продаже, а значит, они её запрут и будут думать, что делать. Но эту птичку им в клетке не удержать, она так или иначе обманет их и сбежит. Реально я боялся за мою малышку Сали. Она не сможет второй раз вынести заточения, если только не случится чудо.
  Я уже разбирался в восточных делах и понимал, что если замешаны турки-османы, то лучший способ избежать утечки информации – это обратиться к курдам. Я поехал к пяти братьям и всё рассказал. Попросил вывести меня на ПКК. Через неделю я с Нури поехал на встречу с теми,  кто решает. Люди из ПКК расспросили меня:  кто я такой и что мне надо. Я сказал, что я с Украины и ищу своих похищенных жён. Предложил за каждую по 50 тысяч долларов. Они посоветовались и сказали, что не будут заниматься этим делом. Нури что-то сказал им по-курдски. Их язык мне не знаком,  знаю только три слова: «да», «нет», «придурок». Они переспросили меня: «Так ты русский?» Я подтвердил. Они посовещались и сказали, что помогут. Почему они изменили решение, я не  знал, и даже не подозревал. Должен сказать, что 100 тысяч у меня не было, было чуть больше полтинника. Но я нашёл бы деньги, чтобы расчитататься с ПКК. Шутить с ними себе дороже выйдет.
  Я встретился со старшим братом Гюль, спросил его, ищет ли он свою сестру и убийц его родителей. Судя по тому, что он там мямлил, я понял, что он ничего не делал и не делает. Прожигает деньги родителей и не очень стремится найти сестру, она ведь тоже наследница. Я смог у него взять фото , да и то Гюль на нём 16 лет. Где сейчас находится Мемет и как его найти, он тоже не знал.
 Фото Сали у меня не было, все наши фотографии остались в квартире в Ешилькёе, в Севастополе фото моей турецкой семьи по понятным причинам я не держал, но я считал, что её проще найти. У неё была нетипичная для Турции внешность – русые волосы и жёлто-зелёные глаза. Обращаться к её родственникам я не собирался – она возненавидела своих родителей за то, что они её продали. Но я ошибался по поводу внешности Сали. Её искали по описанию, и за два года я  то ли 16, то ли 17 раз выезжал по информации, что найдена подходящая под описание и удерживаемая насильно девушка. Мне пришлось побывать почти во всей Восточной  Турции, иногда в труднодоступных горных районах. Но это была не Сали, как правило, это были рабыни предположительно из восточной Европы. Иногда это были отвергнутые или «возвращенные» жёны, которые жили у родственников из милости. Я проникся безграничным уважением к своим курдским проводникам – эти невысокие смуглые люди были надёжны, как автомат Калашникова. Мне приходилось ночевать у костра и есть с ними из одного казанка. Ни разу с меня не взяли ни копейки, ведь за меня просили «старшие» из самого Стамбула.
  Семь раз я выезжал по информации, что найдена Гюль. Один случай мне врезался в память. Это было в районе города Карс, на востоке Турции, недалеко от границы с Грузией. В этих местах живут в основном выходцы с Кавказа, курдов и турков-османов мало. Народец там, мягко говоря, своеобразный. Если по Турции едет туристический автобус, встречные люди, особенно дети, машут руками, приветствуя. Под Карсом могут камнем в окно засадить или бросить козий помет в открытую форточку. В Стамбуле часто можно видеть на дверях фирм и магазинов такое обьявление: « Требуются работники. Выходцев с Карса не берём ».
  Я добрался до Карса, там меня встретил человек на машине и отвёз в село, до которого была автомобильная дорога. Рано утром следующего дня за мной пришли двое, один из них, к моему удивлению, оказался русским. Оба были вооружены автоматами, первый раз я видел у своих проводников оружие. Обычно они ходили с небольшим широким ножом за поясом.
  Курд, который за мной пришёл, не знал турецкого, и русский, представившийся Борисом, был переводчиком. Мы пошли в горы, которые в тех местах не такие высокие, как в Южной и Восточной Турции. Добрались до места к обеду и залегли недалеко от небольшого села. На самом краю стоял дом, который и был нам нужен. Мы пролежали полчаса, мне мучительно вдруг захотелось курить, хотя я уже год как бросил, после того,  как начал розыски в Турции. С сигаретами в горах делать нечего, сдохнешь. Наконец проводник толкнул меня в бок и передал потёртый советский полевой бинокль. Я посмотрел по направлению, которое он мне указал. Я увидел девушку, вышедшую из леса  по направлению к крайнему дому. Она несла вязанку хвороста. Ничего удивительного в этом не было, в горах это женская обязанность, я это уже видел сотни раз. Одета она тоже была стандартно: черный балахон до пят и хеджаб. До неё было метров 80-90, я вгляделся в лицо и сердце ёкнуло: это была Гюль. Балахон не мог скрыть её молодое, такое знакомое тело. Из под хеджаба выбилась длинная прядь чёрных волос. Во мне всё сжалось, я вцепился руками в бинокль,  пытаясь навести резкость. Это была она, не смотря на усталую походку, я угадывал под балахоном плавное движение её бедра. Она приближалась к нам и должна была пройти метрах в 30 от нас по тропинке. И только когда я увидел её профиль, я понял, что это не Гюль. У этой девушки нос был прямой, у Гюль – чуть с горбинкой. Теперь я видел, что девушке лет 19-20, Гюль должно быть уже 25. Девушка чуть ниже ростом, чем моя жена. Я опустил бинокль, потёр глаза и покачал головой.
-Не она? – шепнул Борис.
-Нет.
-Жаль.
  Когда я поднял бинокль, девушка уже донесла хворост до дома и сбросила его со спины у сарая. Из дома вышел человек, подошел к ней, что-то сказал, потом ударил ладонью по лицу. Взял палку из принесённого хвороста и дважды ударил по спине. Девушка покорно стояла, наклонив голову. Человек указал рукой на лес и пошёл в дом. Девушка повернулась и пошла обратно. У меня возникло желание увести её с собой. По любому ей будет лучше, чем здесь. Но в этом случае я теряю помощь ПКК для розысков моей  Гюль. Они, конечно, прикроют мой отход здесь, но девушка  - не Гюль, и она будет сопротивляться похищению. Так что эту мысль пришлось оставить.
  В тот поход в горы я узнал от Бориса, почему курды помогли мне, когда узнали, что я русский. Все инструкторы в лагерях подготовки боевиков в горах непризнанного Курдистана – русские, вернее выходцы из бывшего СССР, в основном, прошедшие Афганистан и умеющие воевать в горах. Обучают за деньги, сами в акциях не участвуют. Курды нанимают русских инструкторов, потому что знают из истории, что они единственные, кто смог навалять туркам. И поэтому считают, что они способны и их научить побеждать османов. Такая вот геополитика…
  Я вынужден был приезжать в Турцию на месяц, как и раньше – рабочая годовая виза осталась в утерянном паспорте. С каждым моим приездом информации о том, что найдена похожая по описанию девушка, становилось всё меньше и меньше. Через два года сигналы перестали поступать вообще. Мне осталось надеяться только на себя.
  Я принялся искать Мемета,  я разыскивал мерседес Сали,  номера которого я помнил и который остался брошенным на дороге. Но я не смог найти ни того, ни  другого.
  Шли годы. Я не стал вставлять выбитые зубы, у меня до сих пор двух передних (не подряд, правда, а через 2) не хватает. Каждое утро я чищу зубы, смотрю на себя в зеркало и вижу две дырки. Одна за Гюль, вторая за Салимэ. Каждый вечер, когда я бреюсь, я вижу тоже самое, и вспоминаю про них. Дома поприставали ко мне пару лет, чтобы я вставил имплантанты, потом отстали. Мои друзья за 10 (почти что) лет ни разу не спросили меня, почему я хожу без зубов. Тактичные люди. У меня заготовлен шуточный ответ на возможный вопрос, но он мне пока не пригодился. Однажды, лет 5 назад,  Нури извинился, и предложил мне помочь в этом вопросе. Я поблагодарил его и отказался. Очевидно, его,  как дизайнера, это слегка коробит.
  Несколько лет назад я купил Lexus-купе.  Хотел купить Lotus, но денег на точно такой же не хватает, а модель проще нет смысла брать. Поэтому купил это купе, салон в нём один в один как в «лотосе» Гюль – южноамериканское лимонное дерево и бежевая кожа. Даже формула салона та же. 2+2 . Два взрослых места и два детских сзади. Иногда я еду вечером по улицам города и мне кажется, что Гюль сидит рядом. Я прибавляю газу, а она приоткрывает окно и показывает фак этому грёбаному миру. Я хочу погладить её по коленке, но натыкаюсь на холодную кожу кресла.
  Когда понимаешь, что любовь – это не просто потрахаться,  приходишь в ужас от мысли о том, сколько же надо в жизни удачи, чтобы полюбить и  быть любимым. Мне повезло  фантастически, нереально – я любил трёх женщин, и три женщины любили меня.
  Если вы спросите, как я смог это написать, ведь у меня в школе по русскому была тройка, то я вам так отвечу: написать просто, есть Word. Сложнее остаться в этом мире, после всего, что произошло. Трудно продолжить плыть по реке своей жизни, а не нырнуть в глубину и не набрать воды в лёгкие. "Каждому по силам его…" Я горжусь тем, что мне выпало.  Наверно, Он считает меня способным это перенести, и я стараюсь Его не разочаровывать. Вдруг Он тоже любит хорошую шутку: посмотрит на то, что я тут натворил и скажет: « Ну ты там жжёшь.. А ну ка, повтори!»   И я на бис…
  Если вы спросите, почему я это написал, то я вам отвечу: наверное потому, что вспомнил. Но, скорее всего, и не забывал никогда. Или может быть пришло время. Время вставить два зуба и довести развод до конца. Ещё раз съезжу в Стамбул на 10ю годовщину моего  купания с блоком на ногах, и если не найду их, то больше не буду об этом думать. И вы больше не услышите мой скулёж. Правда, если я их найду, вы его тоже не услышите. Про меня можно будет сказать «только его и видели». Куда мы рванём, я вам не скажу, не потому, что я вам не доверяю, а потому, что сам ещё не знаю. Но на этом континенте мы точно не останемся. Вернусь на день в Севастополь, заберу младшего сына с собой, старший не поедет, он уже взрослый. Самостоятельный парень. Вы спросите, чего это я так раздухарился?  Ну вы же помните – «никогда не говори «никогда»».
  Но есть и третья версия написания: я устал в своей маске. Нашёл проза.ру, увидел что можно написать  под псевдонимом, и выпустил пар. Ведь очень многое из того, что обо мне известно окружающим, мною же и придумано. Например, когда меня спрашивают, как я бросил курить, я же не могу сказать, что подвёл своих проводников после неудачного ночного визита в одно горное селение. За нами утром местные лязы устроили погоню, и после дня бега по горам я сдох. Нас чудом не нашли.  Больше я не выкурил в своей жизни ни одной сигареты, стал бегать по утрам. Про то, как я бросил курить, пришлось для окружающих придумать  историю. И так практически в любом вопросе. Постепенно я оброс ракушками таких фальшивых историй, как днище корабля. И вот, видимо, корпус не вынес их суммарного веса и треснул.

  Как-то раз я разговаривал с одним серьёзным контрабандистом. Я спросил его: «Что в твоей профессии самое страшное? Два раза подряд попасть под конфискацию?» Он немного подумал и сказал: «Самое страшное – это опустить руки».
  Я много сделал ошибок в жизни, но я думаю, что все свои ошибки надо совершить самому. Может быть, я и сейчас делаю очередную, печатая эти строки. Когда я закончу печатать, разожгу камин и сожгу три свои тетради. Там ещё осталось много такого, что никому, кроме меня, знать нельзя.
  У меня есть фотография Гюль, которую я взял у её брата. Это старая цветная выгоревшая карточка. Гюль стоит в саду со своей младшей сестрой Айше и держит её за руку. Ей 16 лет, мы ещё не знакомы, она ещё не летала со мной к звёздам и не падала в колодец отчаянья. На ней простое летнее платье и две косички. Я тысячу раз смотрел на это фото, я так отсканировал его своим глазом, что знаю каждый квадратный миллиметр. Но я уже 3 года не брал его в руки. Теперь эта фотография вместе с серебряным брелком лежат в конверте, подколотые к моему завещанию. Своим сыновьям я не хочу рассказывать эту историю, но я не могу избавиться своей рукой от двух этих вещей.
  Я много думал о том, случайна или не случайна вся эта история. И вот к чему я пришёл. В жизни каждого человека есть ключевые моменты, когда есть развилка дальнейших событий. Пошёл направо - потерял коня, пошёл налево - потерял башку. Человек, стоя на такой развилке, сам выбирает свою судьбу, но все дальнейшие события в этой ветке предопределены. И я нашёл в этой истории только одну развилку. Это было в самом начале, в кафе на Гази Осман Паша. Я мог не пойти на выход из кафе вместе с девушками  просто потому что я не знал языка. Попробуйте познакомиться с девушкой, с которой нет возможности поговорить, и вы поймёте, что это крайне трудно. А все дальнейшие события были предопределены. Я трижды отказывался от женщины, от которой невозможно отказаться, и она трижды продавливала меня назад. Если бы я грохнул Мемета, ну или сделал его инвалидом, к примеру, Гюль может быть и простила бы меня за это, но всё равно она бы ушла от меня - произошло бы что-то другое и она не стала бы жить с человеком, который неадекватно реагирует на происходящее. Так что всё что случилось - это закономерно, но я это выбрал сам. Потому что нечто, находящееся внутри, заставляет меня каждый раз "называться груздём и полезать в кузов". Горбатого могила исправит.
  И раз уж вы дочитали до этого места, я хочу сказать вам правду. Все мысли и чувства, о которых написано в Post Mortum, это не совсем правда. Я думаю, что это близко к тому, что думал бы и чувствовал Гео, но я не уверен на все сто.  В голову к другому человеку не влезешь. Просто я не Гео. Гео утонул в Мраморном море, вынырнул другой человек. Этот человек я, меня зовут Георгий Жесть. При всех своих недостатках  Гео был человеком с сердцем и он забрал его с собой. А я уже привык обходиться.
  Я всего лишь живу в его теле, стараюсь сохранять его по возможности. Пытаюсь вести себя так, как вел бы себя он. Но не всегда. Ели бы я решился  увести с собой девушку в горах под Карсом, я бы сначала завалил этого абрека с палкой. Без всякой злобы, просто чтобы не было погони.  Гео так бы делать не стал.
  Если я  найду Мемета, я арендую подвал, дам ему трубой по затылку, привезу в багажнике и привяжу в подвале к креслу. А когда он очнётся, я возьмусь за нож. Я буду резать ему пальцы, фалангу за фалангой, и спрашивать, где мои жёны и дети. Когда он скажет – а он скажет, будьте уверены – я запишу всё на бумажку, чтобы не забыть, а потом опять возьмусь за нож. Я отрежу ему все десять пальцев, по одному за каждый год, что я живу без своей семьи.
  Вы скажете, что ни один человек не заслуживает такой боли? А кто взвесит мою боль? Обстругаю его, как полено, и оставлю. Пусть посидит и подумает. Сделает «работу над ошибками»,  хоть и перед смертью.

*                *                *

   И в один прекрасный день, как это уже было однажды, Гюль и Салима сядут напротив меня за столик в кафе и Роза скажет:
-Гео, я, конечно, подозревала, что ты в воде не горишь и в огне не тонешь, но я и не думала, что до такой степени..  Привет, кстати.
-Привет, папочка! - скажет Сали.
   Гео услышит их голоса, вернётся в своё тело и ответит:
-Привет, птички, хорошо выглядите. У тебя, Гюль, кстати, петрушка в зубах застряла. На диете сидишь? А у тебя, малыш, глаза красные, небось любовные романы читаешь по ночам.
  И девчонкам снова будет по 20, а ему 30. Ведь рядом с ними ему всегда тридцатник, а в его глазах им всегда будет по двадцать. Потому что время бессильно  что-либо  сделать с ними и их памятью.
  И оно ничего с ними не сделает.

PS   А я тихонько постою, посмотрю на них, и уйду.   Без сожаления.