Танки на крышах. Ч. 1, гл. 26

                Г л а в а   26

        К вечеру мы доехали до какого-то пункта, где автобус сделал свою первую остановку. Это была еще Замбия, поэтому никакого любопытства у нас не было. Я недавно дважды здесь уже проезжал в обе стороны, а Павел делал это каждый месяц.   
         Правила для иностранцев требовали предоставить паспорта в полицейский участок. Это было пустяком. Я показал свой «узбекский вариант» вместе с копией приглашения на работу. Они просмотрели, вернули мне документы, и я вышел покурить. Павел почему-то задерживался. В это время взревел двигатель автобуса, и раздалось несколько громких сигналов клаксона. Пора было грузиться и отправляться дальше. Я бросил окурок и заглянул внутрь полицейского участка.
   - Что там у тебя? - спросил я Павла, стоявшего с каким-то вытянутым лицом.
   - Они что-то там нашли в моем замбийском паспорте.
   - И сколько они еще будут тебя держать? Автобус уходит.
         Он пожал плечами, но в это время его позвали, и он пошел вглубь участка. В полной растерянности я проводил его взглядом. В этот момент раздался еще один длинный гудок, а потом звуки, свидетельствовавшие об отправлении. Я было заметался, не зная, что предпринять, но подсознание толкнуло меня к автобусу. Кинувшись к нему, я уже на ходу вскочил на ступеньки входа, и за мной тут же захлопнули дверь. Я пробрался на свое место, сел и, задумавшись, уставился в окно. Снаружи мелькали только редкие огни, освещавшие мелкие торговые точки и чьи-то дома, но вскоре кончились и они. И тут я похолодел, вспомнив, что билеты остались у Павла! Я хорошо помнил, как он, после предъявления контролеру, засунул их в свой любимый нагрудный карман. Мной стало медленно овладевать чувство наползавшего на меня, пока еще тихого, кошмара.
         То, что произошло, никак не вписывалось в мои планы. Англо-русскоговорящий гражданин Узбекистана, «завязавший» с Замбией, но еще не связавший себя с Танзанией, остался один в чужом автобусе, без билета, и совершенно неизвестно где. Я несколько раз попробовал позвонить по  телефону, но ни Павел, ни Элеонора не отвечали. Никто из моих друзей и знакомых о моем отъезде ничего не знал, но даже если бы и знали, помочь мне все равно никто и ничем бы не смог. Даже Эркин, хоть и знал. Но в тот момент мне до зарезу нужен был хоть чей-нибудь «живой» голос. Я позвонил ему и обрисовал «ситуевину». Но он был плотно под шафе, и понять меня был и не настроен, и не в состоянии. Кроме того, он был в компании с кем-то, чей смех показался мне до боли знакомым.
   - Кто это у тебя там? - спросил я его.
   - Твоя. После того, как ты ее сегодня выгнал, она прямиком ко мне нырнула. Но она уже давно не только твоя. Эта ****ь уже месяца два, как наша общая. Мы с ней начали давно, еще задолго до твоего первого отъезда. Ты уходил на работу и оставлял ее досыпать. Ну как можно было такое упускать? Ты же меня знаешь. Павел в курсе, она с ним тоже пару раз была. Сейчас-то тебе уже все равно.
         Да, сейчас после услышанного во мне действительно как будто что-то оборвалось. Одно дело, когда ты понимаешь умом, и совсем другое, когда наталкиваешься на факт. Это было последней каплей. Я отключил телефон, прислонился лбом к стеклу и, не видя ничего, продолжал смотреть в ночь пустыми глазами. Замбия перестала для меня существовать.

         «Мастер и Маргарита» - одна из моих любимейших книг. Я читал ее девять раз и с удовольствием читал бы еще, но она осталась дома. Ее хочется начать читать заново всякий раз, когда переворачиваешь последнюю страницу. Но есть в ней у М. Булгакова одно утверждение, с которым я не совсем согласен. Устами Понтия Пилата он говорит, что «трусость - это самый страшный порок». В том контексте, в котором написан роман, это бесспорно. Но трусость может быть еще и защитным рефлексом, проявлением инстинкта самосохранения. Она всегда выглядит отвратительно, но иногда ее можно хотя бы понять.
         У меня самого в прошлом есть один такой постыдный грех. Я тогда «воевал» со своим начальником - молодым, но титулованным и властолюбивым придурком, мечтавшим от меня избавиться и безуспешно искавшим для этого малейший повод. Из-за этого я не смог выполнить просьбу, с которой обратился ко мне мой старый приятель, однокурсник, давно переехавший со своей дочерью и женой, тоже нашей однокурсницей, в Краснодарский край. Его тестя, который продолжал жить в Ташкенте, сбила машина. Я пообещал поехать и посмотреть, но выполнить обещание не смог, побоявшись потерять работу, поскольку это был разгар рабочего дня. Человек погиб. Его смерть состоялась бы в любом случае, такова была травма. Но это не может служить оправданием. Свое слово, на которое возлагались надежды, я не сдержал. А на вопрос об этом еще и соврал. Непростительный грех. Работу я сохранил, но потерял несколько добрых друзей и покой на всю жизнь.
         На мой взгляд, самым страшным человеческим пороком является вероломство. Здесь и не пахнет каким-то рефлексом или инстинктом. Это чисто сознательный акт. Подлость, совершаемая всегда в корыстных целях, и всегда в тот момент, когда ее меньше всего ждут. Можно безгранично доверять человеку, который и делает все, чтобы эта вера укрепилась, чтобы ты расслабился, потерял бдительность. И в этот момент тебя хладнокровно жалят в спину. Этого нормальный разум понять не в состоянии. Шок бывает настолько силен, что известно немало случаев помутнения рассудка.
         Моя постоянная готовность к стрессам сохранила мой рассудок и в этот раз. Я медленно возвращался в реальность, чего в тот момент хотел меньше всего. Лучше было бы, если  все это оказалось дурным сном.
         Мы еще не выехали из Замбии. Вокруг была глухая ночь.
         «Если кому-то взбредет в голову устроить проверку билетов, меня высадят немедленно, даже не довезя до ближайшего населенного пункта, – размышлял я. - Вокруг стаями бродит масса всякого зверья, и совсем не кошечки с собачками. Они разнесут меня в клочья в семь секунд. Мой багаж раздраконят первые же утренние пешеходы или автомобилисты. Я исчезну навсегда и бесследно, и никто никогда не узнает, куда я сгинул. Даже Павел.
         А если не высадят, чем это лучше? Если мне удастся без билета каким-то образом проскочить границу и вернуться в автобус, то в Дар мы приедем, как и в прошлый раз, поздно ночью. Город мне абсолютно незнаком. Никаких названий я не помню. На суахили я не говорю, а они не знают английского. Ни одного знакомого в Танзании у меня нет, не считая д-ра Масау, но ночью он озабочиваться мной не станет. Да и у меня не хватит наглости беспокоить уважаемого человека в столь поздний час. Элеонора упрямо молчит. Я надеялся только на Павла, а теперь получается, что к моему багажу прибавились еще и его сумки. Они там, конечно, разберутся с его паспортом и, возможно, ближайшим автобусом он меня догонит. А если нет? Камер хранения багажа в Африке не существует. Сидеть по прибытии на автовокзале на сумках, опасаясь даже сходить в туалет, и ждать, пока кто-то из них появится?».
         Вся эта внезапно возникшая мешанина вопросов привела меня чуть ли не в паническое состояние. Ни на один из них ответа я не находил. Я снова стал лихорадочно набирать номера, но ни он, ни она мне так и не ответили. Ко всему еще я вспомнил, что даже если я каким-то чудом сумею по приезде в Дар разыскать их дом сам, та железная дверь на лестнице будет уже закрыта, и если я так и не дозвонюсь, открыть ее мне будет некому.
         Эпитафией всему послужило то, что в моем телефоне окончательно «села» батарея и он, а значит теперь уже и я сам, превратились в составные части багажа. Меня несло в неизвестность, как щепку по течению, и я ничего не мог предпринять, чтобы как-то заявить о себе, как о живом существе.
         Ну-ка, незабвенный Илья Николаевич, что это ты там говорил насчет чувства юмора?

   - Приготовьте билеты, пожалуйста. Дорожный контроль, - окончательно отрезвил меня громкий молодой голос.
   «Ну вот я и приехал, - обреченно подумал я. - Накаркал».
         Я всмотрелся в темноту за окном, но так ничего и не увидел. Мы ехали по совершенно безлюдным местам, и я отчетливо понимал, что здесь мне и предстоит провести последние минуты своей жизни. Я взглянул на часы. Было около часа.
   «Какой мудак додумался до проверки билетов в час ночи? Самое время спать...  Спать? А действительно!»
          Это было неплохой и единственной идеей. Я прикинулся спящим, придав себе расслабленную позу и беспомощно мотая головой на дорожных колдобинах.
   «Будь, что будет. Белого, может быть, и не станут будить. А если разбудят, то даст Бог, не высадят».
         Через узенькую щель своих век я видел, что контролер медленно и неумолимо приближается. Остановившись около меня, он видимо решал для себя, нужно ли меня беспокоить. Долг все-таки пересилил, и он прикоснулся к моему плечу. Я открыл глаза, несколько секунд поизображал выход из дремы, а потом скорчил недовольную рожу и... послал его сначала на три, потом в четыре, а в конце и в пять букв. И все это на чисто русском языке. А потом с чувством исполненного долга отвернулся, закрыл глаза и сделал вид, что продолжаю рассматривать «веселые картинки» своего сна. Когда я вновь посмотрел в салон через полуприкрытые веки, «мудака» уже не было. Видимо, ушел по одному из указанных мной адресов.
   «Сработало. Интересно, что он для себя выбрал?».
         И после этого я действительно задремал просто потому, что устал думать.

         Автобус остановился. Открыв глаза, я обнаружил, что уже раннее утро, что мы стоим на границе, и что предстоит бежать и оформлять документы. Толпа менял опять налетела на меня, как только я показался в дверях автобуса, но мне пока было не до них. С документами я все прошел быстро, но потом выяснилось, что я должен притащить на досмотр весь свой багаж, включая и то, что прибавилось. В три приема я все приволок. Потом пришлось все открыть и показать. Я сделал и это, но когда рассовывал все по своим местам, в спешке вдребезги переломал два красивых пластмассовых подноса, украшенных замбийским национальным орнаментом. Пришлось эту кучу обломков тихонько, чтобы не привлекать внимание, отодвинуть ногой к стенке. Иначе заставили бы выносить.
         После перетряхивания моих вещей меня оставили, наконец, в покое. Но демонстрируя таможеннику содержимое всех сумок, я (о, счастье!) обнаружил в кейсе Павла автобусные билеты. Я оказывается просто не заметил, как он их туда переложил. На душе чуть полегчало, и я подумал:
   «Грубиян. Ни за что нахамил контролеру. Где его теперь искать? А у него, может быть, семья, дети...».
         Теперь предстояло тащить весь багаж назад, к автобусу. «Приемы» здесь уже не годились, потому что пока я буду ходить за очередной партией, одна из моих сумок, а может быть, и обе, могли «раствориться в тумане». Пришлось нанять помощника. А для этого прежде надо было поменять сотенную долларовую бумажку. Завидев серо-зеленый листок, толпа желающих его получить чуть не унесла меня с собой. С трудом отбившись, я зацепил одного парня в грузчики. Когда вся работа была закончена и мои сумки и картонку вновь впихнули и с некрасивым треском утрамбовали в багажном отсеке автобуса, он мне назвал такую цену за свои услуги, что я рассердился.
   - Ты что, считаешь меня идиотом? - спросил я его, зыркнув ему в глаза взглядом Брюса Ли. - На и успокойся, - сунул я ему в руку бумажку в 5000 шиллингов (примерно 3.5 доллара).
   - Ну тогда хотя бы угостите меня пивом. И сигаретой, - обреченно сказал он.
   - А вот это уже мужской разговор, - сразу же перестал я сердиться. - Где тут у вас пиво продают?
         Пиво нужно было и мне самому. Но не много. Следующая остановка часа через четыре, и ерзать все это время в тряском автобусном кресле, мечтая о писсуаре и стараясь не расплескать в штаны, не хотелось. Мне достаточно других кошмаров. Вскоре мы расстались.
         Догнать меня у Павла не получалось, и я теперь с ужасом думал, что будет делать без билета он сам.
         За ночь батарея в моем телефоне слегка подзарядилась, и я снова попытался позвонить и ему, и Элеоноре. Но никто из них мне так и не ответил, а батарея «села» вновь и уже насовсем. Это вернуло меня к невеселым раздумьям, а потом и к смятенью.
         За своими размышлениями я не заметил ни предгорья, ни перевала. Мы спустились в долину, проехали национальный парк, пару мелких городишек. Постепенно сгустились сумерки, и скоро вновь наступила ночь. Мы продолжали гонку. Я неумолимо приближался к финишу своего путешествия, так и не найдя никакого выхода из беспросветного положения, в которое влип. Единственной надеждой оставалась Элеонора, которая, по словам Павла, намеревалась нас встретить. Но по законам жанра моя надежда не оправдалась. Меня не встретил никто.