Судьба Глава 8

                Глава 8

     Только через несколько лет  после женитьбы Григория и Марии, я впервые познакомился с ними.
     Я – журналист, по долгу службы, был направлен в длительную командировку в областное городишко, где разворачивалось крупнейшее в наш век строительство атомной электростанции. Поселок у притока реки Днепр на глазах вырастал в настоящий город и находился в ста километрах от столицы. Могучие воды сизой реки наполнялись такими же полноводными ее притоками. Здесь у горла реки Припять  развернулось строительство атомной.
     От меня, как журналиста, требовалось наблюдать и описывать этот новый, уникальный,  колоссальных размахов монтаж строительных конструкций. Таких площадей строительства я не видел еще никогда. Полигон  простирался на гектары, невероятные по высоте краны с помощью траверсов поднимали блоки весом до трехсот тонн. Один «лепесток» защитной оболочки, который  лепестком трудно назвать, а лепестище – тоже весом более двухсот тонн. Возле этих монтируемых блоков люди выглядели муравьями, которые строят пирамиду Хеопса.
     Приехал я не один, много коллег, у каждого свой участок наблюдения.
Нас поселили в гостиницу с хорошими номерами, где обитал уют и покой, однако мы сами себе мешали отдыхать или работать спокойно. По вечерам устраивали долгое чаепитие, понятно со спиртным, долго делились впечатлениями, беседовали. Времени писать не оставалось, а после вечернего перепоя, по утрам болела голова. Чтобы уйти от всего этого, я решил поискать частное  укромное жилище. Нашел его на одной самой тихой улочке, оканчивающейся тупиком.
     Природа в этом поселке дивная! Рядом буйные сосновые леса, пышный яблоневый сад у каждого дома, а в районе многоэтажных новостроек радужные переливы всевозможных цветников и клумб. Разбивались небольшие скверы, с желтыми песочными аллейками, множеством лавочек и таких же ярко цветущих клумб.
      Дом, в котором я поселился, разделен на две половины, в одной жили мои хозяева, другую они сдали мне. Комната, кухня, отдельный выход во двор – меня очень устраивали для моей уединенной и скребущей пером работы.
     Здесь впервые я познакомился с Григорием Каршиным и его женой Марией. Моя квартирная хозяйка была матерью Марии. Дородная, полногрудая женщина, немного старше пятидесяти лет, очень подвижная, все носилась по двору с горшками, тряпками, метлой.  Муж ее, с которым она состояла во втором браке, очень тщедушным мне показался. Низенького роста, лысоватый и худощавый старичок, днями  просиживал    на подмостке  дома, курил сигарету за сигаретой, плевался и чертыхался. Он постоянно был чем-то недоволен, часто выкрикивал на хозяйку, что-то требуя от нее. Очевидно, выпить, потому что Розалия в ответ громко отчитывала его. Хозяина звали Прокопий, имел ремесло печника  и часто подрабатывал у частников домов по поселку. Там его частенько угощали, приходил он домой выпившим, а то и совсем приползал. Но никого не трогал, не задирался, а тихонько ложился спать.
     Когда в их доме бывали праздники, Розалия  водки к столу не жалела,  и не брезгала сама выпить так, чтобы заиграло и в душе, и в голове, и в ногах. Правда, не водка у них лилась рекой, а жгучий дурно пахнущий самогон. Единожды на такое застолье пригласили меня. В тот день я не был занят по горло, потому не отказался, тем более отмечали день рождения хозяйки, не пойти –   не прилично.
     Гостей собралось немного: кумовья, две дочери с мужьями и детьми. Одной из дочерей и была Мария, которая пришла с Григорием и тремя детишками:  двое -мальчик и девочка постарше, а третьей -  девочке и трех лет ,очевидно, не было.
    Розалия носилась  из кухни в комнату, накрывая стол всевозможной снедью:  голубцы, котлеты в заливке из сухофруктов, всевозможные салаты и винегреты, холодное свиное и рыбное, квашенные капуста, помидоры, огурцы и даже, моченные арбузы. Меня очень привлекала квашенная снедь. Кисло-сладкий вкус Розалиных моченостей я знал, она часто приносила мне мисочку, наполненную до верха то с яблоками, то огурцами. Умудрялась Розалия квасить тыкву, сладкий перец, свеклу, баклажаны, маленькую свеклу и морковь, груши и яблоки. Одаривая меня такой экзотикой, приговаривала: «скоштуйте маленько моих моченных тыквочек, такого вы сроду не едали. У нас все в погребке, да в бочках дубовых замочено, дед мой каждый год бочарит и бочечки крепкие, не протекают. Дома такого вы не едали никогда!» Да, дома, конечно «не едал», на этажах  бочек негде держать, вся консервация в банках и то, если летом жена постарается заготовить. Знал я и то, что естественное квашение овощей и фруктов полезно для здоровья настолько, что никакие кишечные болезни в тебе не разовьются, если будешь ежегодно питаться такой пищей. Потому не отказывался от Розалиных угощений и сейчас за столом с удовольствием лакомился.
     Мария с Григорием сидели на диване рядом, а дети все бегали по комнате вокруг стола, забегали под стол, и Мария то и дело вытягивала их. Фигурки детей были тоненькими, руки длинными, а лица настолько бледны и безжизненны, что я подумал – их истощают глисты.
     Когда все уселись и притихли перед первым тостом, я обратил внимание на Григория, который, дрожащей рукой держал стакан с зельем, и выпил его залпом, не дождавшись тоста. Второй стакан он уже пил со всеми. Небритое лицо Григория как-то удивляло, потому что на нем был черный выглаженный костюм с белой рубашкой, явно праздничного вида. И небритое лицо?. Не успел? Или не смог? Или заводит бороду? Позже я узнал из слов Марии, что он просто много спит,  давно не ухаживает за собой и, чтобы привести его на праздник к матери, Мария одела его и потащила как еще одного ребенка.
     Мария выглядела очень худой, с уставшим лицом, потухшими глазами. За столом она несколько раз только пригубила домашнее жгучее варево,  почти ничего не ела.
Григорий рядом с ней казался огромным детиной, но очевидно слабым и обессиленным. После третьего стакана он отвалил голову на спинку дивана - уснул.
     Вдруг две пожилые женщины (кумы) затянули украинскую народную песню «Ой,
 на горі, туман в;ється...», подхватили Розалия и Прокопий. Лица поющих от высоких нот сразу раскраснелись, на шее натянулись жилы, щеки расплывались в улыбчатой гримасе. В этой обстановке я чувствовал себя немного неловко – не пел, не очень был разговорчив, поэтому старался только улыбаться. Хотя песня заставила меня не только улыбаться, но и рассмеяться. Слова песни далее зазвучали пародией, смысл которых заключался в пьяном камыше-нагише, искупавшемся в болоте и в туманную ночь пришедшим домой  черно голым Ваней.
     Когда закончили петь песню, Мария поднялась с дивана,  вышла на кухню, за ней последовала мать и еще две женщины, потом они принялись обновлять закуски на столе. Мне было неловко, что ни с кем не разговариваю, да и вставить слово невозможно. Общий гам, беспорядочные выкрики каждого с пожеланиями хозяйке, превращали это застолье в митинг, где все кричат, но никто ничего не слышит.  Я подсел поближе к Прокопию. Тут он мне и рассказал о своих бедах: как недоволен жизнью Марии с Григорием, который беспробудно пьет, как болеют дети,  что Мария держит детей в школе-интернате, где их бьют не только дети, но и воспитатели.
     Гости еще раз сели к столу с  десертными  закусками и  красной наливкой каких-то ягод, как позже я узнал, это была клубничная наливка.  Во вкусе этой наливки присутствовал спирт, или самогон, потому что она оказалась очень крепкой и хмельной. Выпив одну рюмку, я больше не рисковал.
     Григорий по-прежнему спал на диване, несмотря на шум  и до конца  застолья  не проснулся. Сознание его ушло в тот темный мир забытья, в который впадают алкоголики, наркоманы или душевно больные люди. Это забытье приносит короткий и временный отдых. После пробуждения их физически истерзанное тело ломит и болит, вялое и обессиленное  не хочет двигаться, а спутанность мыслей требует новой дозы для пробуждения. Так впадает в круговую зависимость человек больной алкоголизмом. Алкоголик –  больной человек, и болезнь его не излечима ни медициной, ни обществом. Чем можно восстановить миллионы убитых спиртом  нейроклеток в мозгу?  Ничем…Берутся  лечить  гипнозом, но сколько не шамань над больным, организм восстает против любого шаманста, а вырабатываемый в кишечнике отравляющий спирт требует его погашения новым спиртом, и чтобы выжить требуется употребить.  Так алкоголики спасают себя от смерти  новой дозой, и в этом бесконечном круговороте нет выхода.   Сколько наших талантливых журналистов  спилось, и сколько их жены не таскали   по именитым  врачам или знахарям  – так ничего не помогло. Проходило время и новые запои стирали все усилия  борьбы.
     Время приближалось к полуночи, гости расходились. Дети выглядели уставшими, хотели спать. Розалия отправила их в маленькую комнату, уложила всех на одну широкую кровать. Мария пыталась разбудить Григория, похлопывая его по щекам, но голова его переваливалась из стороны в сторону, и он не просыпался.
     - Оставь, пусть спит, - сказал Прокопий и махнул рукой в сторону Григория.
    - Нет, завтра на работу сам не поднимется, я должна забрать его домой, - возразила Мария.
    Прокопий и я помогли ей  поднять Григория, но, встав на ноги, они подкосились,  он снова упал на диван. Мария с силой ударила его по щекам. Ощутив крепкую пощечину, он поднял руку, сжатую в кулак и замахнулся. Я подхватил эту руку, но, ощутив всю ее слабость и вялость, понял, что моя предосторожность была лишней.
     - Я помогу вам, Мария, - предложил я, - провожу вас домой.
    - Нет,  нет, не надо, я сама, - сконфузившись, запротестовала она.
    - Вам одной не справиться, - настаивал я.
     Мы взяли Григория под мышки,  повели  к выходу. Григорий волочил ноги.
    - Здесь до остановки недалеко, - объяснила Мария, чтобы меня долго не утруждать.
    - Какая может быть остановка? Мы возьмем машину!
    - Машину? Но у меня нет денег на машину.
    - Не волнуйтесь, Мария, все уладим. Постойте здесь у столба, а я мигом вернусь с авто.
Мария прислонила своего Гришку к дереву, подперла его своей спиной, чтобы он не упал, а я побежал за машиной. Когда вернулся, мы втолкнули Григория на заднее сидение, лежа, а Мария примостилась на краешке у его ног. Таксист поначалу не хотел нас брать, увидев с нами в стельку пьяного мужика, но мне удалось его уговорить: мол, пьяный спокойный, спит, а мы трезвые хотим отвезти его домой.
     Ехали долго - минут сорок. Поселок от города уходил все дальше и дальше. Многие жители не хотели расставаться со своими усадьбами, переходить жить в многоэтажки, а потому уходили на окраины строить новые дома. И поселок, и город отстраивались очень быстро, расстояния увеличивались, а транспорт ходил плохо. Один автобус оборачивался за один час, не доезжал до конца поселка, оставляя людей  идти к своим домам по километру и более.
     Григория мы с трудом втащили в квартиру, когда посадили на кровать, он тут же упал и захрапел. Мария вытаскивала исподнего одеяла, снимала брюки, разувала.
     - Теперь я провожу вас, - предложила она в благодарность за оказанную ей помощь.
      Я не отказался, мне очень хотелось с ней поговорить, но глубокая ночь не разрешила мне позволить ей идти со мной дальше подъезда. Мы стояли, говорили. Мария рассказывала о себе, о Григории, о детях и все же разволновавшись, стала плакать. Мне снова пришлось проводить ее в дом, помочь выпить валерьяновых капель, уложить в постель. Добирался, обратно  домой, я пешком, и о многом размышлял. Зачем Бог дал человеку мысль изобрести спирт?  Хотя не увидеть его получение просто невозможно. Брошенные хозяйкой загнившие яблоки в воду превращались в спирт, брошенная квашня в бочке  залитая водой превращалась в спирт.  Хлебнул той водицы от жажды человек и почувствовал, как весело ему стало на душе, как силенок прибавилось, а потом, увы, – наоборот. И стали люди делать наливочки ягодные да фруктовые, да овощные, а потом и отгонять хмельную водицу.


 Продолжение:     http://www.proza.ru/2010/12/16/1265