Симфония безумия

   …Я начал играть. Из-под клавиш брызнули звуки, нервные, обрывающиеся, ломаные и напряженные. Они воспаряли  к небу, достигали земных недр и извилистых лент созвездий, геометрически правильно расчленявших космическое пространство, дробивших его на монотонные осколки, дополнявшиеся бессвязной, астматичной агонией бившейся в отчаянии и предсмертной тоске мелодии. Она взывала к полноводным рекам падающих звезд, воспевая их яростное деструдо, орошала луну черным пеплом сгоревших мечтаний, обращала вспять потоки крови.  Чуткие пальцы моего духа, прильнувшие к ней, повенчали смерть с жизнью, отринув рассудочность, подчинившись неистовству интуитивных порывов, разбивших скрижали Завета, окоченевшие в своем упадке миры, лабиринты предубеждений и каменные глыбы закостенелых догматов. Свобода билась и билась, пульсируя в жилах в такт музыке, была готова прорваться, дабы вспорхнуть, как птица, оставив острый росчерк на неизбежности нравственного увядания человечества.
   Почерневшие плоскости галактик и обгоревшие остовы светил оттеняли несовершенную богоподобную красоту, вплетая в дурман и аконит прозрения, исходившего от вибрировавших нот, нити законченности и непредвзятости. Облака ветвились, зеркала смыкались и размыкались подобно раковинам моллюсков, умиравшим и разлагавшимся в своих тесных обиталищах в мутных глазницах южных морей. В цветах ночных распускались слова, скованные несбыточной мечтой о вечном, о небесных далях вне искусственного ада. Его могло бы не быть в искалеченном разуме, изъеденном червями помешательства. Цветы лжи, запах предательства, сонмы утопических идей, взращенных в болезненном сознании под влиянием удушающих испарений метафизического мира и стеклянного порядка, добавляли в звучание мотивы элегической тоски и обреченности.
   Я сбил пальцы в кровь, но не давал музыке прерваться, не смотрел на ноты, ваяя ее из материи своей души и дыхания фантомов, роившихся в подсознании, порождавшем продолжение. Это было... выше чувственного и сверхчувственного. Нервы, напряженные до предела, струны, натянувшиеся и готовые порваться в титаническом усилии, вкладывали больше, чем возможно, для того, чтобы звуки продолжали рождаться изо льда и пламени, из развороченных зияющих бездн пустоты, перетекая по бутонам алгоритмов в белые дыры, а затем – в абстрактную реальность комнаты.
   Музыка не утоляла жажды сердца, обнаженного и иссохшего от вечной неудовлетворенности собой и всеми окружавшими предметами, событиями и явлениями. Она не приносила облегчения. Спокойствия. Отдохновения. Истерика поразила тело миллионами отравленных игл, разогрев кровь до немыслимой температуры, почти вскипятив ее. Солнца и луны звонко лопались, не сумев сдержать напор мощных силовых волн, расходившихся от воспроизводимых звуков, как круги от камня, брошенного в воду. Дни крошились в мельчайшую пыль, открывая двери нескончаемым потокам истекших и не наступивших эонов. Абсурдная пляска случайностей, закономерностей, бреда и безудержных грез, стирая границы, пропитывала мелодию эссенцией небывалого бешенства и непомерной сатанинской веселостью.
   Я ткал нити звуков из пушистой вербы, трогательно-нежного жасмина, чувственных роз и безгрешных лилий, крал воздушность облаков, подсвеченных восходящим солнцем, слезы любви, оставшейся без ответа, неприкаянность одиноких людей, убийственную радость открытий и полоумный, дикий восторг от свершенного злодеяния и причиненной боли.
   Разрушая себя до атомов и молекул, я собирал по кусочкам причудливую мозаику сознания, витражи эмоций, кружева переживаний, лепил себя из глины, безрассудно отсекая ненужное, воплощая в музыке структуру собственной психики, свои порывы и влечения...
   Я видел, как в моменты внутренних бурь пульсировали рецепторы, передавая возбуждение, как разрастались болезнетворные клетки, сомы высыхали и умирали, в сосуды листьев впрыскивался токсичный антоциан, зеленое оборачивалось красным, росли деревья и травы, мели снежные бураны и конвульсивно дрожали щупальца мглы, отступая перед солнечным светом и забрезжившими крупицами зари.
   Я положил руку на пульс Вселенной. Неистовое биение ослепляло. Оголенный разум парил над звездами, выжженными до схематичных оснований, в моих глазах загорались и гасли огни святого Эльма, мачты кораблей, паривших в безбрежной стихии океанов, ломались, водоросли залепляли днища, складываясь в причудливые узоры. Небо пылало фиолетовым. Воды вздымались и опадали, затапливая сознание, терпкое от морской соли и горьковатого привкуса полыни. Осока противоречий хлестала мое лицо, и с каждым шагом навстречу себе по дороге, выстланной музыкой, я освобождался. Цепи натягивались, совсем скоро я смогу вырваться...
   Весь мир – все миры – пылали в очистительном пламени; оно тянулось к верхушкам деревьев и выше, но ломало сверкающие крылья, падая на землю и восставая раз за разом. Основы грохотали и сотрясались, расползались трещины. Музыка неслась к апогею, рассекая плоть, пробиваясь сквозь темно-синюю толщу вод, сквозь плотные слои облаков, уничтожая лишнее, бесполезное, соединяя то, что должно пребывать в целостном виде, восстанавливая гармонию и привнося толику хаоса. Она бесновалась, опрокидывая устоявшийся порядок, поднимая ураганные ветры, пробуждая вулканы. Струны раскалились добела, кровь струилась по клавишам рояля, и в какой-то роковой момент они все-таки порвались.
   Мелодия - убита. Душа – искалечена ею.
   Боль и пустота – то, что осталось внутри меня.