То в гору, то вниз часть вторая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
                1
Отмотав срок, я решил податься вновь в город, откуда началась моя уголовная карьера. А куда мне еще было возвращаться?  Нигде, и никто меня не ждал. Можно было поехать в город, где я родился, к сестре. Да, только, зачем ей еще одна обуза? Она два года назад третьего родила, так что мне теперь у неё и раскладушку негде поставить. Нет, к сестре ехать - это самое последнее дело. Там безнадега полнейшая. А здесь, в городе, теплилась в моей душе, словно огонек под кизяком, крошечная надежда на Антонину. Правда, приезжала она ко мне в колонию только один раз. В самом начале  срока. Вот. А потом я узнал, что вернулся по амнистии её муж Вовка Банкин. В нашу колонию из города многих присылали, и потому были мы в курсе всех городских событий. А возвращение Вовы Банкина от «хозяина», событие еще то. Пацаном в городе он считался авторитетным. Связываться с Вовой мне не особо хотелось, но желание увести от него Тоню, и до освобождения и после, то и дело вспыхивало в душе моей  неким ярким сполохом в тумане полнейшей безнадежности. А чего бы, не попробовать? Тоня – хорошая. И нам с ней вместе хорошо было. Было и будет. Сойдемся с ней, и я опять пойду работать на завод. Конечно, хорошей должности мне сейчас никто не даст, но можно и с литейщика начать, благо я в колонии все два года  по этой профессии отработал, а потом еще два года наладчиком отпахал.  И всегда на хорошем счету был. Только бы Тоня не отказала мне. Только бы не отказала.
Жили они теперь всё в том же домике возле больницы. Как только я сел, Тоню попросили из квартиры убраться в двадцать четыре часа. Ни она, ни Санька там прописаны не были. Да что Тоня, я сам, когда пришел к родным некогда дверям получил полнейший «от ворот поворот».
  - Да, пошел ты, - сказал мне мужик с жилистой шеей, одетый в линялую майку и тренировочные брюки заляпанные светло-голубой краской,  давно уже не первой свежести. – Моя это квартира. А будешь выступать, так сейчас же милицию позову. У меня там свояк в таких чинах, что ему новый срок тебе оформить, что в лужу плюнуть. Вали отсюда, пока я добрый. И чтоб больше ноги здесь твоей не было.
Связываться с милицией мне никак не хотелось, и я решил уйти без всяких там катаклизмов, хотя, признаюсь честно, руки чесались. 
Я подошел к палисаднику Тониного дома и тут же увидел его. Вован возле крыльца играл с Санькой в футбол. И так весело да задорно играли они, что я почувствовал себя последней сволочью и, низко опустив голову, побрел к залу, где тренировалась боксерская секция. А куда мне еще оставалось идти? Только сюда. Ребята из секции не бросили меня в трудную минуту. Пару раз Шура приезжал,  раза четыре  Юрик, а еще посылки раз в два месяца (почти регулярно) посылали. Короче, только они от меня по- настоящему не отвернулись. Лишь они поддержали, чем могли.
 - Боксеры своих не бросают, - сказал мне Юрик во время одного из наших свиданий колючей проволокой. И спасибо ему огромное за такие слова. Никогда я их не забуду.
Тренировки в зале не было, но в тренерской комнате народу было битком. Яблоку негде упасть. Я протиснулся, к письменному столу, где восседал тренер Шура, и молча протянул ему руку. Шура сперва глянул на меня строгим  и даже, как мне показалось, очень сердитым взором, но тотчас же лицо его озарилось приветливой  улыбкой.
 - Андрюха! – радостно закричал он, крепко обнимая меня за плечи. – Вернулся! Молоток! Ты нам сейчас как раз и нужен! Нам сейчас крепкие парни как воздух нужны.
Вслед за тренерскими объятьями, последовали и другие. Потом меня усадили за стол, и я кратко поведал друзьям о своих первых злоключениях на свободе. Естественно в моем рассказе мечтам о воссоединении с Тоней места не нашлось. Я решил, что посвящать посторонних в свои наивные мечты с интимным уклоном не следует, тем более, как я уж говорил, авторитет  Вована в городе был на приличном уровне.
 - У меня пока поживешь, - хлопнул меня по плечу Колька Мордвин. – Квартира у меня трехкомнатная, бабу свою я прошлой неделе выгнал, чтоб не выступала, когда не спросят, и теперь один панствую. Одна комната твоя. Живи, как хочешь да в свое удовольствие.
 - Правильно, - кивнул головой Шура, - первое время у Кольки перекантуешься, а там и с твоей квартирой чего-нибудь решим. Мы сейчас с заводом начинаем работать. Такую проблему нам плюнуть да растереть! Через месяц всё ладушки будет.
 - Спасибо, братцы, - первый раз весь день радостно рассмеялся я. – Спасибо. Мне бы еще чего-нибудь пожрать, для полного счастья.
 - Не вопрос, - хлопнул ладонью по столу Шура и мы всей толпой двинули в близлежащий  кабак.
В ресторане мне велели заказывать всё, что душеньке моей угодно, но с одним условием.
 - Бухать будем потом, - подмигнул мне Юрик. – Вечером. А через час у нас «стрелка» с блатными. Они вчера на колхозном рынке нарисовались, да с наших клиентов бабки хотели срубить. Оборзели малость. Сегодня   в парке разобраться надо с ними. Эти козлы давно напрашиваются.
Пока я ел первое да два вторых, пацаны кратко пояснили мне ситуацию. Они «крышевали» в городе рынок,  два автосервиса,  с десяток магазинов и готовились взять под себя завод, но тут в их «угодья» полезли блатные во главе с Колей Меченым. У Коли было четыре «ходки» и «откинулся» он со строгача пару месяцев назад. Без него с блатными особого напряга не  наблюдалось. Под  блатными был вокзал и всё, что торговало возле главной городской дороги. На рынок блатные пасть не разевали, но Меченому захотелось прибрать себе ту часть рынка, где торговали фруктами южные гости. Начал он потихоньку и почти ласково, но с каждым днем он наглел все больше.
  - Если мы им сегодня «рога не отшибем», - сказал Юрик, терзая ножом здоровенный кус мяса в своей тарелке, - оборзеют они в конец. Мы просто обязаны им сегодня все понты обломать.  Просто обязаны.

                2
В городской парк мы пришли вооруженными. Если не до зубов, то до кадыка точно. Мне дали метровый обрезок водопроводной трубы.
  - Эти суки на стрелку точно с «перьями, придут, - подмигнул Колька Мордвин, наматывая на руку стальную цепь. – Они только и умеют «пером» исподтишка ткнуть. На кулаках против нас ссат.  Ты, Андрюх, сегодня на рожон особо не лезь.
  - Но и в стороне не стой! – хлопнул меня по спине Юрик. – Не нам тебя учить. Ты пацан тертый. Не посрами братву нашу боксерскую.
С противником встретились мы за развалинами церкви. На бывшей спортплощадке. Численность наших группировок была приблизительно одинаковой – человек по двадцать. Сперва на переговоры с представителем городского уголовного элемента пошел Шура. Степенно пошел, не спеша, с достоинством, как и положено в таких случаях. О чем они там говорили, не знаю, но до какого-то консенсуса (модное слово в некоторых кругах) добазариться у  них не получилось. Минут через пять после начала переговоров, блатные сотворили нам подлянку. Человек восемь из их кодлы, пока мы ждали Шуриной  отмашки, прокрались по кустам  сзади да пошли «метелить» нас прутьями арматуры. Гниды, они гниды и есть! Мне повезло. Я успел обернуться и отбить летящую в голову железяку трубой. Отбив нападение, я удачно вписал ногой этому, нападавшему на меня сучонку, как раз туда, куда и хотел. Этот чмо взвыл, как кот, которому дверью хвост прищемили.  Будут ли у него после этого дети – огромный вопрос!  Нога у меня резкая. А дальше началась злая и кровавая круговерть. Сперва мне мечталось  встретить среди блатных Вову Банкина да в хайло ему от души зведануть, чтоб кровь ошметками в стороны, но  после чувствительного удара железным прутом по плечу, мечты мои испарились, как студенческая стипендия  в пивном баре.  Я махал трубой, словно витязь в тигровой шкуре или кто-нибудь еще в этом роде.  Второй больной удар чем-то тяжелым по ребрам вновь разжег мой боевой пыл, и так меня раззадорил, что только держись. Всё я в этот миг забыл. Всё кроме желания бить, бить и бить! И до тех пор я бил, пока эти все сволочи не разбежались по кустам. Меченный убежать не успел, и мы его «отметелили» до такой степени, что он начал кровью харкать. Я тоже лепту в это кровавое дело не преминул внести. Уж, очень Меченый был похож на смотрящего нашей зоны. Та еще гнида! От души я ногой по этому поганому хлебалу приложился. Так ему гаду и надо!
Не обошлось без потерь и у нас. Легковеса Ваню Трушкина прошлось срочно везти в больницу. Ему здорово по голове досталось. Сашке Степанову сломали его ударную левую руки. Он скрипел зубами от злости и боли то и дело повторяя:
 - Как же я теперь тренироваться буду? У, суки, не могли другую сломать! Я ж левша! Суки!
В больнице нас встретил знакомый Шуре врач Куракин и сразу же стал пользовать наших особо пострадавших товарищей. Молодец, без всяких понтов, типа, надо в милицию сообщить, мужик работал. Молодец! Ваню Трушкина пришлось оставить под капельницей, а мы же всей гурьбой ломанули в кабак обмывать победу. До третьего тоста здорово дрожали руки, и водка обильно окропляла белоснежную скатерть стола. А где-то после пятой рюмки, дрожь из-за нашего стола слиняла, уступив место хвастливым воспоминаниям и душевным разговорам.
  - Понимаешь, Андрюха, - вещал мне Шура, подперев правую скулу крепким кулаком, - как было нам обидно, когда всякая падаль жиреть начала. Кто, ведь, в эти кооператоры и торгаши полез – гнильё одно. Понимаешь, я здоровый мужик, на одной руке могу три раза подтянуться, а эта  сука, гниль эта, себе иномарку новую купила, дом в три этажа строит. Как мне может быть не обидно? Понимаешь, сердце разрывается, как обидно. Мне в районном спорткомитете зарплату четыре месяца не платят, а эти говнюки деньгами направо и налево швыряются. А чем я хуже их? Чем?! Кто из них хотя бы раз на одной руке подтянется? Кто?! Я как-то в столице был, и там, на вокзале другана встретил. Мы с ним вместе заочно в техникуме физкультуры учились. Он мне и говорит, так, мол, и так, Саня, сейчас время такое – либо пан, либо в заднице на всю оставшуюся жизнь. Короче, рассказал он  мне, как они всю эту гниль у себя в городе за шкибон держат. Я сюда приехал, ребятам после тренировки ситуацию объяснил и мы пошли. Только первый ларечник вякнуть против нас попробовал. Гнида! Юрик ему прямой правый в пятак впаял, торгаш с катушек да в коробки свои. И куда весь гонор делся? Сразу лебезить перед нами стал. А потом уж никто не рыпался. Два года мы здесь всё держим. Теперь мы сила. Давай еще по одной.
Мы с Шурой разговаривали, рядом Сашка Степанов бил здоровой рукой стол и голосил благим матом:
  - Суки! Как я теперь тренироваться буду?! Зачем же левую?! Убью! Суки!
Под руку Сани попадались тарелки с закусью, вилки, ножи и прочие атрибуты ресторанной трапезы. Со звоном все летело на пол. Официант разгибаться не успевал.
Я хотел немного успокоить Саню, но тут мне на колени как-то попала ярко размалеванная «симпатишная» деваха. Мы с ней выпили, и стали тут же за столом целоваться взасос. От девахи почему-то пахло чесноком и еще какой-то подтухшей гадостью, но мне все равно нравилось целоваться, а когда мы выпили еще по паре стопок я потащил свою собутыльницу под стол с известными намереньями. Затащить под стол её не получилось, но видимо от натуги, всё вокруг затуманилось и стало расплываться. Потом окружающее меня пространство чуть прояснилось. Чуть-чуть. Деваха стала еще краше, а вот какой-то перец недобро посмотрел на меня, и я решил поучить его жизни, но в лицо с первого раза не попал. Не попал и со второго. Размахнувшись в третий раз, я увидел перед собой броский макияж своей ресторанной подруги. Бить я её не стал, полез вместо этого вновь целоваться. А уж долез ли, нет ли, не помню – опять в сизом тумане утонул.

                3
Проснулся  я голым на тесной скрипучей кровати. Рядом со мной храпела баба пудов в шесть. У бабы были черные как смоль волосы, часто усеянные крупной перхотью. Зрелище не из приятных, но мне было как-то не особо до него. Голова у меня гудела, словно готовившийся сменить  место обитания пчелиный рой, а во рту было так сухо, что всё там могло вот-вот потрескаться. Тут еще эта голова с прочим телом! Попробовал отодвинуть тело в сторону. Первая попытка успехом не увенчалась, поднатужился для второй, собрался, и вот уже лохматая баба верещит, сидя голым задом на линолеуме цвета морской волны возле грузового пирса.  Верещала она не меньше минуты, затем протерла кулаками глаза, и полезла ко мне на кровать, хрипло приговаривая:
  - У тебя выпить нет ничего? Поправиться бы немного. Череп трещит. Выпить бы. А?
Пробую оттолкнуть похмельную бабу, но, то ли сил у меня мало, то ли не судьба сегодня, эта лохматая зараза продолжает теснить меня на кровати.
   - Мне бы грамм сто, - будто два жирных дождевых червя, шевелятся её сизые губы. – Мне бы поправиться чуток. Я потом для тебя чего хочешь сделаю. Чего пожелаешь. Только похмели меня. Придумай чего-нибудь. А потом я для тебя расстараюсь так, что век не забудешь. Мне б сто грамм только. Ну, придумай.
Вместо того  чтоб придумать чего-нибудь, я поднапрягся изо всех сил и вторично вытолкнул эту скулящую дуру с кровати. Она с глухим стоном шлепнулась на пол, потом медленно поднялась на четыре точки и поползла к двери, бесстыдно выставив на мое обозрение крупный белый зад, усеянный бледно розовыми прыщами. Я хотел тотчас же зажмуриться, чтоб такого безобразия не видеть, но тут во мне проснулось дикое нечеловеческое желание. Именно – нечеловеческое, именно – дикое, вырвавшееся из какого-то глубинного звериного подсознания. Точно  оттуда! То, что я сотворил, с человеком случиться никак не может, а только зверю такое по плечу. И уж, будто не в тесной  я комнате с бледно-розовыми обоями в сизый цветочек, а в диких зарослях тропического леса. А она… Я вздрогнул, встрепенулся, и прыгнул на ползущую бабу, как мартовский кот, почуявший крепкий запах кошачьей любви. У-у-ух…
Колька Мордвин, на котором из одежды были одни лишь боксерские шорты, застал меня в изнеможении лежащим на полу, а мою партнершу ползающей под столом, где она проверяла валявшиеся пустые бутылки на предмет - «а может там чего осталось?». Следом за Колей порог переступила худая рыжая девица в синих, сотни раз стиранных, мужских трусах.
  - Машка! – звонко заорала рыжая, шлепнув голой ступней по ягодице мою женщину, большей частью своего тела находящейся под столом. – Вылезай! Похмеляться будем.
Машка проворно выползла, села на табурет, как говорится – в чем мать родила, и, сложив руки, как дисциплинированная школьница младших классов, стала ждать счастья. Бутылку водки рыжая достала из трусов, словно цирковой факир кролика. После первой дозы Колька подмигнул мне, как, дескать, справил застарелую нужду? Я же в ответ шепнул ему на ухо, кивая на толстую Машку:
 - А кто это такая?
 - Не понял? – вытаращил глаза Мордвин. – А я думал это твоя знакомая. Они вчера в кабаке мимо нашего столика проходили, так ты её схватил за рукав да себе на колени посадил. Я еще подумал, чего это ты на эту помойку запал? Потом решил, что это не иначе какая-нибудь твоя старинная любовь.  А эту мочалку я с собой за компанию прихватил. Так ты чего их не знаешь?
 - Нет, - мотнул я головой. – А откуда?
Незнакомок Колька тут же прогнал вон пинками под зад. Охапка их одежды полетела следом через окно. Мы допили бутылку, хотели пойти за второй, но тут входная дверь распахнулась, и к нам в комнату вбежал чрезвычайно взволнованный Сашка Клюев (второй полусредний вес и второй же спортивный разряд).
  - Блатные Женьку Прошина зарезали! – заорал он, вытаращив глаза. – Насмерть!
Бежим в спортзал.
  - Ночью они его вчера заточкой саданули, - рассказывает нам Сашка набегу, - и в кусты за мусорными баками бросили. Падлы! Ближе к обеду его нашли! Сейчас в морге он.
Когда мы прибежали, все были уже почти в сборе.
  - Суки! – стучал Шура кулаком по столу. – Давить их надо! Давить!
  - В «Ветерке» они сейчас сидят, - вбежал в тренерскую мальчишка лет двенадцати. – Пиво пьют! Ржут чего-то. Веселые.
  Шура скрипнул зубами, резко встал из-за стола, сверкнув глазами, прошипел:
  - Пошли. Сейчас покажем им веселье. Бить только в полную силу.
Разобрав из патронного ящика, стоявшего под лавкой, холодное оружие мы скорым шагом пошли на окраину города к известному заведению «Ветерок», который звался в недавнем прошлом – пивной, а теперь гордо именовался – баром.
Били мы в баре подряд всех и всё. Что под руку попадало – то и били. Ворвались мы в бар резко и стремительно. Через миг половина посетителей валялась на полу. Другая половина пыталась бежать, но были там и отчаянные головы, которые схватили бутылки за горлышки, и пытались этим оружием обороняться. Одним из героев был Вова Банкин. Я увидел его, когда он рассадил разбитой бутылкой бок одному парнишке из нашей секции. Теперь у меня была цель. Мне надо было трубой размозжить коротко стриженную шишкастую голову. 
 - Сумею, если, - блеснула в кипящем злобой сознании мысль, - и всё у меня будет хорошо, а если нет…
Понять мысль до конца -  мне было не суждено. Не успел я. Когда тут успеешь, если вдруг тупая боль в затылке, яркая вспышка, а потом непроглядный мрак.
                4
Голову терзала пульсирующая боль. Тух-ту- тух, тух-ту-тух. Белый потолок медленно кружит и наклоняется то в одну, то в другую сторону.  Тух-ту- тух, тух-ту-тух.
- Где я? А может, меня уже нет?
 Тух-ту- тух, тух-ту-тух. Страшно. И тут я увидел над собой лицо Тони. Это, верно, сон.
  - Тоня, - пробую прошептать, но из спекшихся губ исходит только невнятное шипение.
Она улыбается и осторожно гладит своей прохладной ладонью мой огненный лоб. Гладит и шепчет:
 - Уезжай ты отсюда, Андрюша, уезжай. Не будет тебе здесь хорошей жизни. Беги.
 - Поедем со мной, - шепчу ей в ответ.  – В любую глушь. Только с тобой. С тобой и с Санькой. Поедем.
Еле слышно шепчу, но она меня поняла, осторожно приложила палец к губам и чуть повела головой в сторону. Осторожно, превозмогая жуткую боль, поворачиваю голову и вижу на соседней кровати Вована Банкина с перевязанной головой. Вован спал. А, может, притворялся, что спит? Вова – еще тот жучина. Неволя его многой хитрости научила. С такими, как он, всегда надо ухо востро держать. Неволя – учитель хоть куда.
Тоня ушла, а я стал пробовать думать. Получалось думать не особо, но все же кое-что получалось.
  - Значит, я в больнице, - шевелились в моей голове еле поворотливые мысли. – Чего со мной? Наверное, по голове чем-то съездили, а иначе от чего ей так болеть. Ой, больно.
Немного продумав, я уснул. Даже и не уснул, а как-то вроде провалился в какое-то тревожное забытье.
Когда я проснулся, в больничной палате было темно и только закрашенные белой краской двери  тускло светились.
 - Ночь, - решил я, осторожно попробовал повернуться на правый бок. Я всегда сплю на правом боку. Так мне удобнее.
Получилось перевернуться. Теперь надо попробовать уснуть. И тут я почувствовал, что кто-то взглядом сверлит мой затылок. Не знаю как, но почувствовал. Я сразу догадался, кто это и стал поворачиваться, теперь уже на бок левый. Терпеть не могу, когда мне в затылок смотрят.
 - Слышь, Студент, - прохрипел Вован с соседней кровати. – Ты на бабу мою не зарься. За то, что у вас было, она уже получила сполна. И поверь мне, что ей больше такого не надо. А тебя предупреждаю, что ежели замечу чего – убью. И её и тебя. Век мне свободы не видать. Ты понял меня, Студент?
Ничего я ему не ответил, и решил повернуться опять на правый бок. Если Вован пугает меня, то, значит, он сам меня боится, а не боялся бы, то сегодня же без слов бы пришил. От такого понимания мне стало гораздо легче, и я сразу же уснул. А вот Тоню мне жалко. Честное слово жалко, но чего я могу в этой ситуации?  Ничего.
С Вованом мы больше не разговаривали. Он целыми днями лежал с закрытыми глазами. Спал он, не спал, это ему только одному и известно было. А в палате нас четверо лежало, потому и, кроме гражданина Банкина, было с кем переговорить. Правда, при крепко гудящей голове особо не разговоришься, но голова моя скоро пошла на поправку и через три дня я с Иваном Семеновичем - бухгалтером из районного отделения потребительской кооперации даже пытался в шахматы играть. А еще через три дня меня выписали.
Пока я отлеживался в больнице, в городе произошли серьезные события.
  - Короче, - ведал  о городских новостях Колька Мордвин, когда вез меня на своей подержанной иномарке от больницы к дому, - с блатными теперь работаем вместе. Одной командой. Шура с Колей Меченым всё, как следует перетерли и решили, что так гораздо лучше будет. Навару в городе на всех хватит, а жадность она уже не одного фраера сгубила. Теперь у нас мир. Всё в общий котел сдаем, а потом уже делим по справедливости. Так лучше, но я этим козлам всё равно не верю. Не верю, но надо, иначе пацаны не поймут.
Потихоньку приходя в себя после головной травмы, я стал ежедневно посещать спортивный зал. Конечно же, боксировать я не мог, потому как, даже удар по боксерской груше отзывался в голове резкой болью.  Бить в полную силу я не мог, а вот отжиматься, подтягиваться на перекладине у меня получалось. Тоже временами было больно. Больно, но терпимо. Врач Куракин, который тоже вместе с заместителем начальника городской милиции два раза в неделю приходил в спортзал, никаких физических нагрузок не советовал мне, по крайней мере, в последующие два месяца.
  - Мало ли чего, после такой травмы и кровоизлияние может запросто случиться, - протяжно вздохнул он, развязывая зубами случившийся узел на боксерской перчатке.
Да только я его не послушал. Я продолжал тренироваться. Нечего мне больше было делать. Пробовал читать, но от чтения голова у меня ныла сильнее, чем от бокса. И глаза через пару минут над книгой слезились. Я все это соизмерил и продолжил свои тренировки.  Единственное, что сделал после медицинского совета, так это – перестал попадаться Куракину на глаза. Правильно я сделал или нет? Не знаю, хуже мне от тренировок не стало.
Через две недели я первый раз, практически безболезненно, три минуты кряду смог побить боксерскую грушу. Побил и понял, что пора устраиваться мне на работу. Не из-за денег. Деньгами меня пацаны без проблем обеспечивали. Мне хотелось чувствовать хотя бы какое-то уважение к себе. Не мог я трутнем жить. Глупость, конечно, все это, но мне было противно жить не работая. В душе противно.  Муторно как-то. О своем желании пойти завтра в заводской отдел кадров я поведал Кольки Мордвину, который отдыхал на скамейке от очередной серии правых боковых ударов по мешку.
  - А на хрена? – утирая лоб перчаткой, не совсем понял меня Коля.
  - На работу устраиваться. В цех пластмасс попрошусь.
  - Чего?! – вытаращил на меня не особо крупные глаза Николай. – Здорово же тебя, Андрюха, по голове долбанули. Чего ты на заводе делать собираешься?
 - Работать.
 - Зачем?
- Как «зачем»? Деньги на жизнь зарабатывать. А как же иначе жить?
 - Ну, ты даешь! – заржал Колька так громко, что все в зале тренировку прекратили. – Деньги зарабатывать! Да, ты знаешь, что на заводе уже четыре месяца зарплату не выплачивали?!
 - Как не выплачивали? – насторожился я, подозревая, что друг меня пытается для чего-то «развести». – Разве так можно?
 - Теперь всё можно, - подключился к нашей беседе Юрик. – Теперь рынок. Ты, Андрюха, пока «срок мотал», от жизни отстал категорически. Сейчас люди идут на завод не для того, чтоб заработать, а чтоб украсть. Теперь, кто не ворует, тот не живет.
  - Кончай, Юрик, - сердито махнул я рукой. – Чего ты мне тюльку на уши вешаешь? На заводе охрана есть. Руководство, в конце-то концов. Они-то все куда смотрят.
 - Туда и смотрят, - резко выдохнул Николай и провел серию сильных ударов по кожаному мешку. – Все всё знают. Знают, но делают друг перед другом умный вид: одни нормы вроде как выполняют, другие командуют и с хищениями борются. Да, чего я тебе рассказываю, сам всё увидишь. Денег заводу за продукцию почти никто не платит, зарплату работягам выплатить нечем, а жить-то им как-то надо. Вот они и несут из завода детали да продают их за проходной.
   - Кому?
   - Есть кому. Желающих купить детали с нашего завода полно. Это же запасные части для автомобиля. Некоторые местные деловые ребята скупают детали, в гаражах вручную собирают комплектующие для автомобиля и продают их посредникам с авторынков. Бизнес хороший, но там почти всё уже поделено. Тебя туда, Андрюха, не пустят. Тебе останется только выносить детали с завода и тебя на первом же выносе возьмет охрана. Своих они не берут, а чужих за милую душу. Им, хоть и для виду, но отчитываться все равно надо. Вот они на тебе и отчитаются с превеликим удовольствием. И сядешь ты за хищения еще лет на пять. Понравилось на зоне-то?
Собравшиеся вокруг нас спортсмены весело засмеялись. На дружный смех подошел тренер Шура и поинтересовался о причинах вспыхнувшей веселости.
  - Да, вот Андрюха решил завтра идти на завод литейщиком устраиваться, - кинул в мою сторону Юрик.
  - Литейщиком?! – чуть закашлялся тренер. – На хрена?
  - Работать хочет. Деньги зарабатывать.
И под высокими сводами спортивного зала случился еще один взрыв веселого громкого смеха. Тренер Шура ржал вместе со всеми. Затем, насмеявшись вдоволь, он утер глаза и сказал.
 - Ежели очень хочешь пойти на завод, так завтра вместе туда и пойдем. Помогу я тебе по старой дружбе работу найти. Литейщиком!
Потом Шура мигом сменил веселый блеск глаз на суровую строгость и раздался по спортзалу его хлесткий крик:
 - Чего встали?! Работать! Работать, я сказал!

                5
К заводской проходной мы с Шурой подошли часов в десять утра. И тут меня крупные сомнения посетили.
  - А, ведь, не пустят меня сейчас на завод, - испугался я. – У меня паспорта нет. Из документов при мне лишь справка об освобождении имеется. А какой дурак по такой справке мне пропуск выпишет?
Я тут же поделился своими насущными заботами с Шурой.
  - Я чего раньше молчал? – глянул он на меня, нахмурив густую бровь. – Сфотографируйся сегодня и завтра Славе Кузмину фотки отдай, а он тебе через пару дней принесет в спортзал паспорт. Ему это дело, что тебе в кулак чихнуть. Славка же, заместитель начальника милиции и начальник паспортного стола под ним ходит. Паспорт для тебя вообще не проблема. И чего ты молчал?
Проходную мы прошли беспрепятственно без всяких там пропусков. Зря я переживал. Никто никаких документов у нас спрашивать не стал. Более того, худосочная  охранница в зеленом берете мило улыбнулась нам и пожелала Шуре доброго здоровья, назвав его Александром Васильевичем. Миновав проходную, мы сразу же свернули к административному зданию.
  - Может, в цех сначала сходить? – робко поинтересовался я у Шуры возле ворот некогда мне родного цеха. – Спросить там насчет работы.
  - Потом сходишь, если захочешь, - махнул рукой тренер. – Сперва к директору потолковать зайдем.
В приемной директора нам попыталась преградить путь молоденькая секретарша.
  - Николай Петрович занят, - улыбалась она, отважно прикрывая дверь шефа высокой грудью.
  - Ты, чего, Светка, нюх потеряла? – шутливо замахнулся на секретаршу Шура. – Понты попутала. Смотри у меня. Ишь, моду взяла - старшим дерзить. Ты чего не знаешь кто я такой? Вот скажу отцу твоему – Генке, чтоб отшлепал он тебя по нужному месту опосля ужина.  Смотри у меня!
Секретарша хлопнула пару раз крупными глазищами и оборону сдала.
Мне до «посадки» иногда приходилось бывать в директорском кабинете и чаще всего (да чего там «чаще» - всегда) приглашали меня сюда не за пряниками. Директор - мужик строгий, так бывало отсобачит, что волосья в самых интимных местах дыбом вставали. И потому перешагивал я порог высокого кабинета с некоторым душевным трепетом. А вот в Шуре вместо трепета кипело нахальство.
 - Ну, ты решил али как? – без всяких вежливых прелюдий поинтересовался он у высшего заводского руководителя. – Скоро титьки мять кончишь? А?
  - Извините, не понимаю, - пытался рассердиться на нас директор, хватаясь за телефонную трубку. –  Кто вам позволил сюда войти? Кто вы такие?! Я сейчас…
  - Брось Ваньку ломать! – грохнул кулаком по столу Шура. – Всё ты понимаешь! Согласен или нет?!
  - Нет, - чуть ли не с рычанием  выдавил из себя директор. – По таким ценам я вам продукцию продавать не буду.
  - А чего так? – изумленно, но с изрядной долей ехидного притворства поинтересовался мой кореш.
  - Это грабеж! – взволнованный руководитель перешел на крик. - Ваши цены много ниже себестоимости! Вы понимаете это?! Существуют же экономические законы!
 - Да, плевал я на твои законы соплями зелеными! – пуще директора разорался Шура. – И на тебя вместе с ними! Не хочешь, как хочешь! Только не пожалей потом!
Шура бросил на директорский стол две фотографии, резко развернулся и пошел из кабинета вон. Я двинул следом. В спину нам со стены директорского кабинета строго смотрел президент. Он явно не одобрял наше поведение, но мы его не особо страшились. Даже больше того, не обращали мы на него никакого внимания.  Висишь – и виси, а другим жить не мешай.  Уходя, я мельком глянул на фотографии. На одной из них был добротный дом в два этажа, а на другой груда головешек.
 - Вот, ведь, козел! – кипятился Шура, шествуя по коридору заводской администрации. – Мы ж по-хорошему с ним хотим, а он… Тля! Законник хренов! Экономист! Неужели не понимает, что мы всю его продукцию за так на лесной дороге из фур взять запросто можем! Можем же! А мы не хотим так! Мы цивилизованно хотим, по-людски,  а он..!
Все шедшие навстречу люди уступали нам дорогу с хмурой почтительностью. Вдруг я заметил впереди главного технолога завода и хотел с ним поздороваться за руку,, но тот, завидев меня рядом с Шурой, так испуганно шарахнулся в сторону, словно  обнаружил гадюку на белом кафельном полу своей ванной комнаты. Чего он так испугался? Вроде бы и не из робкого десятка мужик?
За воротами проходной, продолжая крыть директора всяческими непотребными словами почем зря, Шура просветил немного меня в тонкости нашего не совсем удачного визита.
 - Мне эту идею кореш из столицы подсказал, - рассказывал мне он, когда мы шли от проходной к спортивному залу. – Они у себя там так уже начали делать. Никакой уголовщины. Крышуют всё через охранные предприятия и торговые предприятия создают. Перетирают вопрос с директором, и он продает продукцию по нужной цене малому предприятию. А уж предприятие это продает дальше так, как надо. Комар носа не подточит. Да, кстати, ты будешь директором нашего малого предприятия.
 - А почему я?
  - Потому что у тебя голова есть и высшее образование, а у остальных ни того, ни другого и ума кот наплакал. Мы с Меченым эту тему перетерли. Сейчас этого мудака уму-разуму поучим, и начнешь работать. Завязки с каналами сбыта в столице подскажу. Сгоняем туда вместе, с братвой тебя познакомлю, а уж дальше сам. Планируй, покупай, продавай! Отчет только передо мной и Меченным.
  - Слушай, Шура, - покачал я головой. – Стремно это всё как-то.
  - Чего стремно?
 - А, ну, директор сейчас пойдет и в ментуру на нас стуканет?
 - Не стуканет. Он чего, дурак что ли? Ну, возьмут нас, мы же с тобой сразу же в несознанку пойдем, а пока мы паримся, его дача сгорит. У нас алиби, а у него дачи нет. Сечешь?
Только мы пришли в спортзал, так Шура сразу же послал малолетних пацанов в город, чтоб собрать в тренерской комнате весь активный костяк нашей секции. Когда все собрались, Шура пересыпая свое повествование всевозможной нецензурной бранью, поведал достопочтенейшему собранию результаты нашего похода в высокие кабинеты завода. Пацаны здорово удивились, загоготали возмущенно, но быстро с удивлением справились и наметили план оперативных действий, чтоб этой суке неповадно было.  План  тут же озвучил Юрик:
  - Сегодня вечером шуганем всех дальнобойщиков от стоянки возле заводских ворот, а завтрашнего дня ни одна машина с грузом для завода в город не въедет. И не одной машины с продукцией не выпустим. Всё перекроем. Посмотрим, как он у нас после этого запоет? Экономист хренов!
 - Слышь, Коль, - толкнул я легонько Мордвина под локоть, - про какие машины он говорит? Ты же говорил, что заводу никто денег за продукцию не платит, как же он её производит и куда возит?
 - А я, Андрюх, сам не пойму, - пожал плечами Колька, - откуда у них чего берется. Чего-то обменивают, у одних в долг берут, а другим бесплатно продукцию поставляют. Сам черт у них не разберет. Дуболомы чокнутые, одним словом, и без понятия все, как один. Я бы лично никому ничего за так не отдал. Что я, дурак? Хрен им всем с дулей в нос. Сперва денежки принеси, а уж потом продукцию спрашивай. По уму всё надо делать.
  - Это ты здесь шустрый такой, - вклинился в наш разговор Шура, - а у директора другой расклад. Он один раз не поставил продукцию на автозавод. Уперся.  А там тоже не дураки сидят. Они позвонили в администрацию президента, оттуда дали втык нашему областному губернатору, тот вздрючку директору устроил за неправильное видение жизни и частнособственнический интерес.  Отчитал его с матом. На следующий день продукция на автозавод пошла. И заметь – без всяких денег пошла. Короче, у нас здесь везде страна испуганных идиотов.  И нам их надо учить. Чем больше, тем лучше.
Вечером мы громили стоянку дальнобойщиков возле заводских ворот. Пришлось еще раз подраться. Не из легких драка случилась. Там тоже ребята не промах были. Одного я мигом с правой вырубил, а вот со вторым сладить не смог. Килограмм под сто пятьдесят детина попался. По корпусу его ударить получилось, но ему от моего удара, как слону от воробьиной какашки. Неприятно, но вреда ноль. С таким же успехом я ударил бугая еще раз. Он же в ответ на мои малоэффективные действия выхватил из кабины монтировку и на меня, а еще, как на грех споткнулся да неожиданно на попу сел.
 - Ну, - думаю, - всё. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.
И пришел бы кирдык моему танцу, но тут у меня над ухом грохнуло чего-то, и бугай с визгом стал кататься в грязи.  Понимаю глаза и вижу: стоит надо мной Вован Банкин с обрезом в руке и лыбится во весь свой щербатый рот. Спас он меня, выходит, сегодня. 

                6
Директор завода выдержал только шесть дней осады. На седьмой день мы с Шурой сидели в директорском кабинете, и директор знакомил нас с работниками завода, которые по первому моему требованию будут оформлять документы на отгрузку. Еще через три дня я оформил документы на  малое предприятие.  Правда, директором этого предприятия я не стал, предложив Шуре несколько другой вариант своего участия в этом предприятии.
   - Знаешь, Шур, - сказал я своему товарищу по дням суровым, - мне как-то сразу после зоны да в директора не особо по зубам. Мне б чего-нибудь попроще да и зону еще раз топтать не охота. Я к любой работе готов, но директором другого поставь.
 - А кого?
 - Фунта, например.
 - Какого еще Фунта? Не знаю такого.
 - Ну, помнишь, у Ильфа и Петрова: есть такая профессия – страдать за других.
 - «Двенадцать стульев»?
 - Не, «Золотой теленок». Открыл Остап контору «Рога и копыта» и к нему пришел зицпредседатель Фунт. Помнишь? Я при Керенском сидел. Я всегда сидел.
 - Точно! – хлопнул себя по колену Шура. – Вспомнил! Ну, ты Андрюха голова! Даже и не голова, а дом советов. А мне б жизнь не догадаться. Зачем друзей подставлять, когда дураков кругом пруд пруди. Отлично, Андрюха! Отлично!
А на следующий день я, начитавшись советов в газете «Домашний адвокат», обивал пороги властных структур нашего города, регистрируя малое предприятие  под не особо звучным названием «Хук». Мы с Шурой минут пятнадцать думали, как нам свое бизнесменское детище назвать, но в голову путного ничего не лезло. Одна фигня какая-то там терлась. Устали мы, а Ваня Самойлов подходит к нам и говорит:
  - Пацаны, как у меня хук с левой получается?
И нас после слов совместно осенило. А чего? Название еще то: и оригинально, и ассоциации возле него едко-веселые бродят. Сколько народу по Руси каждый день почти  на наше предприятие посылают.  Буковку поменяй и ты в «Хуке». Директором «Хука» стал вдовый кочегар из соседней котельной Семеныч.
 - А мне по хуку, - сказал он, - кем быть. Хошь буду директором, хошь истопником. Мне лишь бы на три пузыря в неделю хватало. А ежели больше будет, то счастливей меня по всему свету не сыскать.
В общем, нашли мы с Семенычем общий язык в два счета: мы его каждый день пузырем обеспечивали, а он нам свой паспорт в долгосрочную аренду сдал. А подпись у него простая была. Почти крест.
Работа мне очень понравилась. Хорошая работа, интеллектуальная. Кулаками я теперь ходил махать не по обязанности, а только ради удовольствия. В столице Шура свел меня с парой деловых корешей, а те подсказали, где найти мелких оптовиков, которым наш товар нужен так же серьезно, как нормальному человеку сто грамм с похмелья. Собрав список их пожеланий, я мчал в отдел сбыта завода, где  с печальными вздохами все мои требования удовлетворяли без лишних разговоров. Новая работа требовала новых знаний, и я в нашем городском книжном магазине скупил все книги по маркетингу и прочему бизнесу. Начитавшись я стал искать новые ниши для нашей продукции до того рьяно, что один из Шуриных корешей предупредил меня на российском рынке свято действует правило: на чужой каравай рта не разевай, а если разинешь, то жевать точно нечем будет. Век живи, век учись, как говорится. Подкорректировав знания по маркетингу через призму понятий, я нашел относительно безопасное место для выгодной реализации продукта деятельности нашего славного завода. И полились деньги от этих продаж к нам рекой полноводной. Доливались они до шлюза, а дальше распределялись, как положено, отставляя течь в мою сторону хиленький ручеек. Относительно полноводной реки хиленький, а я возле него так красиво жил, что не знал, куда денег девать. Не зря мудрые люди говорят, что лучше торговать на мизинец, чем работать по плечо. А с деньгами у меня появилось всё, чего только не пожелаешь. С деньгами мне теперь всё было по плечу да по колено.
Как-то раз, мча по городской улице на новенькой, только что купленной машине я познакомился с Вероникой. Вернее, сперва я чуть не сбил её на проезжей части, а потом познакомился.
  - Куда прешь, дура? – заорал я, резко затормозив перед внезапно возникшем препятствием в красной куртке. Заорал и осекся.
 Дура была из себя довольно-таки ничего. Да что там «ничего». Красивая она была. Красивая, но не особо сдержанная на язык.
 - Сам зенки разуй, козел! – крикнула она мне в ответ, до безобразия вытаращив свои огромные глазища, проворно вспрыгнув на тротуар,  побежала, не оборачиваясь, к воротам городского рынка. – Мудак!
Ежели бы мне подобный слова сказал кто-то другой, то я непременно бы пробкой выскочил из машины, чтоб отстоять свое достоинство кулаком, но красота страшная сила. Не пустила она меня за честь свою постоять.
  - Чего с дурой связываться! – решил я и помчал дальше.
Я, может быть, и забыл бы сие происшествие, но под вечер того же дня мы пошли с Шурой на юбилейный день рождения директора рынка. Гуляли юбилей в лучшем ресторане города со светомузыкой серебристо-фиолетовых тонов. Народу на торжестве собралось значительно. Человек сто, не меньше. Нас с Шурой, от большого уважения к нам, разместили как чуть наискосок от виновника торжества. Хорошее месте: закусь туда самую лучшую приносили. Устроился я на этом тепленьком местечке поудобней, огляделся, а напротив меня сидит та самая несдержанная на язык наглая девица. Я сразу узнал её, и по моей коже резко засуетились мурашки. Они у меня часто при виде красивых женщин по спине егозят. При ближайшем рассмотрении проказница оказалась краше, чем показалась мне при первой встрече. Всё было при ней, и не просто при ней, а в самых что ни наесть прекрасных пропорциях. Одним словом, не женщина, а сплошное загляденье. Вот лысоватый «перец»   в клетчатом пиджаке был явно не у места рядом с такой красотой.
 - Чего за фраер? - еле заметно кивнул я головой в сторону пиджака в клетку.
 - А хрен его знает, - пожал плечами Шура, - но телка с ним – класс. Я б с такой не прочь где-нибудь на рандеву перепихнуться. Может, рискнуть? Уведу я ей сейчас куда-нибудь  в укромный уголок, пока это чудо клетчатое хлебалом щелкает, а там видно будет. Хороша. А, грудь…
   -Не советую, - прошептал сидевший подле нас владелец городской гостиницы Константин Цигин. – Это же Гена Карантин.
  - Кто? – переспросил Шура, одарив не совсем добрым взором воротилу городского гостиничного бизнеса.
  - Гена Карантин. Вор в законе. Смотрящий нашего областного центра. Его в прошлом году на воровской сходке поставили. Могучая величина. Весь областной бизнес под ним ходит. Странно, что Вы о нем ничего не слышали. А девушку Гены – Вероникой зовут. Мисс Зауралья или что-то в этом роде прошлого года. Модель, короче.
  - Это он у себя величина, - махнул рукой мой бесшабашный друг, -  а у нас хрен с горы и не более того. Здесь наша территория. И все «миски захребетные»  тут тоже нашими будут. Ишь, моду взяли… Короче, я пошел.
Момент Шура выбрал самый, что ни на есть подходящий. Тамада, величавший себя почему-то конферансье, предложил гостям слегка размяться, и по его команде малость лишку накрашенная певичка затянула душевную песню про любовь. Я на всякий случай тоже пошел следом. Мало ли чего? Друг все-таки. Когда до желанной красавицы Шуре оставалось два шага, пред ним, как черт из табакерки, вырос юбиляр. Шура хотел его отодвинуть в сторону, но не тут-то было. Юбиляр умел настоять на своем. Характерный дядя. Слабохарактерному до директора городского рынка не дорасти.  Отстоял юбиляр свою линию и потащил Шуру знакомиться с Карантином. И тут я понял, что у меня появился шанс, не воспользоваться которым было грех. Красотка оказалась свободной  и от скуки мерно покачивала красной лакированной туфлей.
  - Потанцуем? – предложил я ей, протягивая повернутую вверх ладонь.
  -  Легко, - засмеялась она, и мы вошли в пустой еще круг. Певица приветливо нам улыбнулась.
  - Может, пересечемся завтра? – за неимением какого-либо плана разговора, решил я сразу взять телку за рога. За вымя взять постеснялся.  – Звать-то тебя как?
  - Вероникой, - продолжала смеяться моя партнерша.
  - Ну, так насчет завтра как? – продолжил я свои притязания на воровскую собственность. – Договоримся?
 - Да, я б и рада, - глядя на мое лицо искрящимися глазами, ворковала она, - но завтра утром я улетаю отдыхать в Турцию. Слышал про такую страну.
А как же я не слыхал про Турцию? Юрик вместе с нашим тяжеловесом Серегой Хромовым буквально месяц назад прилетели оттуда и еще не перестали делиться бурными впечатлениями.
  - Всё там запипись, - вещали они каждому встречному и поперечному. – Гостиница запипись, жрачка запипись, телки вокруг, тоже запипись, но мы, как дураки, со своими бабами туда поперлись. А море там, тля, такое запипательское, что в душе хрен чего.
Наслушавшись друзей, я тоже захотел в Турцию, и даже паспорт заграничный мне сделали. И на волне этого хотения я сморозил очередную глупость, которая как-то разом стала моей заветной целью.
  - И где ж я тебя в этой Турции найду? – поинтересовался я, покрепче прижимая к себе Веронику и нервно чувствуя телом ею ответную тягу к себе.
  - Отель «Дельфин».
 - И лысый френд твой там будет? - шепнул я ей тихонько, намеренно касаясь губами мочки уха.
 - Да, что я дура в Тулу со своим пряником ехать, - в очередной раз рассмеялась Вероника. – Одна я там буду. Одна.
У меня появилось желание прижать её еще покрепче да напомнить немного о нашей мимолетной утренней встрече, но тут у певицы кончилась музыка. Под следующие две песни мы плясали кругом, а как только музыка падала команду к парному танцу, я бросился к Веронике, но на этот раз не успел. Меня опередил начальник нашей милиции. С ним Вероника смеялась тоже задорно. И в глаза ему дерзко заглядывала. Так дерзко, что у меня в горле  легонький комочек обиды загустел. Вроде не с чего, а вот на тебе – загустел. Наливаем с Шурой по рюмке, потом еще по одной. А после третьего налива  Вероника исчезла. Вместе с нею исчез и Карантин. После этого исчезновения свет праздника слегка померк, но это не помешало мне заснуть в обнимку с Надькой Крошиной  - молодой вдовой и владелицей магазинов: «Семена» и «Всё для интима».

                7
Утром я прямо от Надьки я поехал в областной центр. В нашем городе путевок в Турцию пока еще не продавали. Да, что там в Турцию, у нас в городе вообще никуда путевок не было, разве что судья по ходатайству прокурора выпишет тур в исправительную колонию на некий срок и всё. Короче, жили мы пока дико.
В туристическом бюро областного центра приняли меня ласково: усадили в мягкое кресло, сунули в руки красочные проспекты и даже предложили на выбор чай или кофе. Мне хотелось пива, в чужой монастырь за пивом не ходят. И пришлось ублажать мне легкую головную боль «после вчерашнего» горячим кофе. Но в тот момент это для меня было не самым главным. Мне надо было как можно скорее купить путевку на становившийся очень популярным в наших кругах заморский курорт, и притом не просто на курорт, а именно в нужный мне отель. Свои требования я выдал молодящейся бабенке, которая показалась мне за главную, залпом.
 - Ну, что Вы, -  всплеснула она руками, - это невозможно. Чтоб завтра вылет, и именно в строго определенный  отель? Не знаю…
 - А если попробовать? – озаряя свое лицо простецкой улыбкой, положил на стол зелененькую бумажку в сто долларов номиналом.
 - Ну, я не знаю, - легонько вздохнула она, принимая от меня мзду, и проворно защелкала клавишами компьютера. – Не знаю.
До вечера я утряс по телефону всевозможные вопросы по бизнесу и в ночь помчал меня джип Кольки Мордвина в столичный аэропорт, откуда я собирался отлететь в теплые края.
Сперва Турция поразила меня резким жаром. Когда я вышел из блаженной прохлады аэропорта, это жар вдарил мне так неожиданно, как пионер бьет подушкой по голове своего заспанного товарища по лагерю. Привык я к жару через несколько минут. Затем был автобус, полуторачасовое ожидание опоздавших, вводный инструктаж гида, турецкая бензозаправка с дикими (по нашим меркам) ценами на воду, вестибюли отелей, куда торопливо входили мои недавние попутчики  и море. В свой отель я попал далеко затемно. Идти искать Веронику, было вроде бы как,  поздно. Надо терпеть до утра. И я стал терпеть. Сначала смотрел в окно на ночное шоссе, по которому изредка проносились автомобили, потом лег в надежде уснуть, но не тут-то было. Уснуть не получалось. Опять выхожу на крошечный балкончик и смотрю на шоссе. Минут двадцать посидел и вновь падаю в кровать. Надо уснуть! Чем быстрее усну, тем быстрее увижу её. Надо уснуть! Может, верблюдов посчитать? Где здесь верблюды? А ну выходи! Один шагает по бархану, гордо подняв голову, второй, третий… Забылся я, когда за окном забрезжил рассвет. Забылся и проспал почти до десяти часов.
Завтрак мне понравился, хотя, одна тетка, которая приехала ночью со мной на одном автобусе нудно брюзжала за моим плечом.
  - Сплошное однообразие. Сплошное. Вот когда я была в Египте в прошлом году, так там…
Не знаю, чего у неё было там, в Египте, но для меня здесь всё запипись на все сто процентов.  А уж если честно сказать, но не до завтрака мне было. У меня  свое на уме. Скорее выпить  кофе, сжевать булку с маслом и бежать на поиски Вероники. Ну, где ж она тут?!
Вероника лежала в тени плетеного пляжного зонтика, а рядом с нею терся смуглолицый фрукт с глазами цвета миндаля, длинным носом и гармонично развитым сильным телом.  Мышцы его были великолепны. Заглядеться можно. Это не тяжелые бугристые мускулы «качка», а ловкие мышцы гимнаста. В таком теле таился громадный потенциал. С таким ввяжешься в кулачную драку, так обязательно тебе же дороже и выйдет. Ко всему прочему он явно местный. Но у меня сейчас не то в предмете.  Хватаю свободный пластмассовый лежак, маневрирую с ним промеж разморенных полуголых тел. Некоторым телам от лежака чуть-чуть достается. Какое-то чучело даже попробовало вякнуть в мою сторону. И привалило ж ему счастье, что мне разобраться с ним недосуг, а то б…
Ставлю свой лежак вплотную к её лежаку, ложусь на него животом и шепчу ласково:
  - Привет.
Она торопливо снимет темные очки, как-то испуганно вертит головой, и, наконец, признав меня начинает удивленно улыбаться.
  - Ты?!
 - Я же обещал.
У оставшегося не у дел аборигена наливаются кровью глаза, на скулах под смуглой кожей взбесились желваки. Краем глаза слежу за ним. Казалось, что еще мгновение, и он бросится на меня. Путь попробует. Я не собираюсь показывать ему кулачное искусство выдуманное английскими джентльменами, а просто по зековски швырну в глаза горсть песка, а потом туда же по разу ткну указательным пальцем. Чему-чему, а злым приемам беспощадной драки меня в лагере учили на практике и, как говорится, на совесть. Абориген понервничал с минуту и гордой поступью пошел от нас прочь, показывая тем самым, что, несмотря на сильное тело, кишка его слабовата. Мы остались вдвоем. Вдвоем средь копошащихся вокруг нас отдыхающих тел.
Искупались, позагорали, еще раз искупались. Поплескались немного под прохладным душем из пресной воды и медленно пошли к отелю. Скоро обед. 
Оказалось, что жили мы на одном этаже. Мне даже стало на секунду стыдно, что я пожадничал, оплачивая сверх тарифа услуги работницы туристического бюро. Она все же молодец! Так клиента удовлетворить! Когда мы дошли до двери моей комнаты я осторожно взял Веронику за запястье и тихонько провел большим пальцем вплоть до локтевого сустава. Она улыбнулась. Торопливо отпираю дверь. И вот мы уже в тесной прихожей номера. Не успела дверь захлопнуться, а наши губы уже сомкнулись в страстном поцелуе. Хватаю её на руки и к кровати. Она оказалось поперек кровати, но это уже всё мелочи. И влажный купальник – мелочь. Дианы грудь, ланиты Флоры…  А еще её длинные подрагивающие волосы цвета спелой пшеницы на голубом полу моего номера – красота. И набухшие перси упруго упирались мне в грудь…  И…
Пять дней у нас пролетели как миг. Мы мало видели моря, от этого отдых наш не стал еще более счастливым. А когда Вероника уехала в душу мою вползла безысходная тоска. От этой тоски я познакомился с какой-то румяной толстушкой-хохотушкой и две последних ночи отдыха провел с ней, как говорится, бок о бок, но это все было не то. Я бредил Вероникой.
Домой я вернулся тоже ночью и еле дождался утра, чтоб прыгнуть в машину и гнать на всех парах в областной центр. Подъезжая к городу, делаю ей условленный звонок и вот она уже рядом со мной. Только вот беда – нет никакой здесь возможности нам уединиться. Идти в гостиницу она отказывается наотрез.
  - Там везде Генкины шестерки, - упрямо мотает она головой на мои настойчивые уговоры. - В два счета нас заложат. В гостиницу не пойду.
Решение созрело в моем мозгу мгновенно. Надо купить здесь квартиру. Непременно и как можно скорее. Как только мы простились с Вероникой, бросаюсь со всех ног (а вернее со всех шин) искать агентство недвижимости.  У них, в областном центре – такие заведения уже появились. Культура! Приценяюсь. Моих накоплений не хватает. Ничего! Займу у Шуре. У него деньги всегда есть. Да я ради такого дела и у дьявола не побрезгую кредит взять. Только побыстрей бы. Только быстрей. И когда я уже полностью определился в своем решении, один парень, тоже пришедший к этим акулам рынка недвижимости, присоветовал мне.
  - А на хрена тебе сразу квартиру покупать? Сперва сними на полгодика, осмотрись, а потом купишь, если не передумаешь, а то мало ли чего. Тут осторожность нужна.  Все-таки не маленькие деньги платить надо.
Работник агентства поскрипел слегка зубами, видя, как я срываюсь с крючка, и где-то, через два часа я имел на шесть месяцев  съемную  квартиру. Сервис в этом агентстве был на грани фантастики. Правда и цены возле этой же грани уверенно терлись. Вероника в эту ночь приехать ко мне не смогла, но через два дня мы с ней там встретились.
И с того дня такая прекрасная жизнь у меня началась, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Я чувствовал себя таким счастливым, что левую руку до синяка исщипал. Неужели и мне все-таки привалило в жизни счастье? Заслужил, выходит, я его! Теперь все мои мысли были только о Веронике. О ней я думал всегда и при первой возможности спешил в нашу заветную квартиру. Еще с дороги я звонил ей, она сразу же спешила мне навстречу. Как радостно мне было видеть её огромные, сияющие счастьем глаза. Как страстно обнимались мы во время заветного свидания! Как я любил её! Счастье продолжалось четыре месяца, и как не трудно догадаться – рухнуло разом. Где-то в начале зимы у меня на работе случилась запарка. Надо было срочно уехать в столицу и разрулить там пару стремных ситуаций. На мелких оптовиков, которым я сбывал продукцию «наехали» какие-то отморозки. Пришлось поднимать братву, «забивать» стрелки и даже пару раз помахаться с этими юными придурками.  По большому счету – дело привычное, но на этот раз разобраться получилось только в пять дней. Да еще в ментовку меня на сутки замели. Тоже бывает. И оно бы всё ничего, но уж больно я по Веронике соскучился, а потому решил сразу из столицы, не заезжая домой, махнуть в областной центр. С дороги Веронике звонить не стал, потому как, после камеры предварительного заключения пахло от меня лишь ароматами сивого мерины. И хотя истомился я дальше некуда, но ванну перед долгожданным свиданием надо было принять обязательно. Так что, решил я сначала помыться мылом душистым, а уж потом любимую в свои объятья звать. Без объявления явился я в съемную квартиру. А дальше, как в скверном анекдоте. Открываю дверь, а мне навстречу мужчина в модных трусах и с повышенной волосатостью груди. Без раздумья бью ему в солнечное сплетение и начинаю разбираться. А, хотя, чего тут разбираться? Здесь и без разборок всё ясно! Вероника сидит на кровати укутанная в мятую простыню и в мою сторону смотреть опасается. Я к ней с вопросом:
  - Что за дела, милая? Это чего за ботва!!! Как ты смела, тля?!
А она, вдруг, встрепенулась вся, сбросила с себя простыню, встала на кровать и глядит на меня, практически в упор. А взгляд у неё такой наглый да бесстыжий, что я думал дальше некуда, но, оказалось – было куда. Это я понял, когда моя любимая открыла губы цвета вишни.
  - А тебе какое дело с кем я сплю? – молвила она, неторопливо натягивая на свое изумительно красивое тело тонкое бельё. – Ты кто такой? Ты чего возомнил? Придурок! Разорался он тут!  Я чего с тобой по любви спала?  Накатило чего-то, вот и спала. Чего в тебе любить-то? Короче, хреновый ты мужик!  Тьфу! А еще сейчас чего против меня вякнешь, я скажу Карантину и его «шестерки» завтра же тебя на ремни порежут. Понял? Чудо!
Потом она ушла с удачливым соперником своим драться я больше не стал. Потух как-то разом во мне весь боевой запал. Почти до слезы обидно стало. Незваный гость тоже суетливо убрался восвояси, а я остался один в пустой квартире. И жить мне больше всего этого как-то не хотелось. Ужас! Первый раз со мной случился этакий душевный катаклизм. В первый раз. Раньше бывало мне плохо, но чтоб так…

                8
А на следующий день я в полной мере познал истинность мудрости народной, гласящей, что беда никогда не приходит одна. Меня не пустили через проходную завода. Представляете? В родной проходной и такой облом! Пока я мотался по столичным делам да страдал от предательства на любовной ниве, на заводе сменился собственник. Случилось это как-то незаметно и разом. Всё катилось по накатанной колее и, вдруг, на тебе. Какая-то столичная компания потихоньку скупила у трудящихся нашего завода данные им за долголетний труд  акции и отнюдь не вежливо попросила директора подвинуться. Он туда дернулся, туда-сюда, но кругом все было схвачено острыми когтями русских капиталистов новой формации.
Первым делом капиталисты сменили охрану на заводе, а вторым – вынесли директора вместе с креслом на широкую площадь перед проходной. Где-то, через час после этого исторического (по меркам нашего города) выноса, я пытался пройти через проходную, но получил от ворот поворот. Охрана теперь была не из местных, а из каких-то приезжих уродов. Сперва я пытался разобраться с наглецами горлом, затем хотел подраться, благо настроение моё уж очень этому желанию способствовало, но силы были явно не в мою пользу, а некая толика здравого смысла, несмотря на все бедствия, в голове осталась.  Вместо драки я помчал к Шуре.
  - Вообще оборзели! – влетел я в наш офис, расположенный в бывших детских яслях напротив спортивного зала. – Шура, ты знаешь, чего они творят?! Меня в завод не пустили!
  - Кто не пустил?! – диким зверем взревел Шура, резко отодвинув в сторону  клавиатуру компьютера, купленного на прошлой неделе, чтоб играми диковинными вдоволь насладиться. – Какая сука?!
Я вкратце поведал товарищу по бандитскому фронту о своих приключениях на проходной, и он рассвирепел еще пуще. 
  - Это же беспредел! – зло тыкая в кнопки телефонного аппарата, ревел Шура. – Ну, я ему сейчас в натуре устрою хрен с маслом!
Потом позвонили ребята из нашего охранного предприятия, приставленные к складам готовой продукции. Их тоже «попросили» с территории. Причем так невежливо попросили, что два наших охранника попали в реанимацию.
С директором секретарша в последний раз его соединила и больше после того соединения на заводе она не работала.
 Разговаривал Шура с новым директором строго, и каждое его слово явно отдавало стальным привкусом.
  - Чего за ботва, баклан? Ты на кого  хвост распушил? Ты знаешь, тварь, кто такой Андрюха? Это же наша земля! Мы ж тебя в бараний рог свернем! Чудо ты в перьях... Не понял? Ты на кого…  Не понял. Какого хрена? Чего?  Где? Когда?
Потом мой друг положил трубку, задумчиво почесал затылок и поведал мне о результате телефонных переговоров с новым руководством:
  - Сегодня вечером в кабаке базарить будем. Ох, и покажу я этому гаду кузькину тещу. С удовольствием покажу. Подготовь-ка, Андрюха, новые за их продукцию. В половину их скинь! А то, ведь, оборзели все так, что дальше некуда. Если так будет продолжаться, то они вообще на шею сядут и ножки свесят.
На встречу с директором мы пошли втроем: я, Шура и Коля Меченый. Настроение у нас было злое и боевое соответственно. Честно скажу, кулаки у меня чесались нестерпимым зудом. Я шел и мысленно представлял, как вдарю в  эту холеную рожу. Вдарю так, чтоб хрястнуло у него там всё! За все унижения мои сполна получить ему придется. Директора я в лицо не видел, но рожа у него должна быть непременно холеной. В этом вопросе у меня никаких сомнений не было,  очень хотелось мне именно по холеному лицу ударить. У, тварь…
Предчувствие на этот раз надо мною посмеялось. На встречу с нами пришел человек, лицо которого нельзя было назвать холеным даже с самой большой натяжкой. Боевое лицо было у нашего визави. Даже чересчур боевое всё в буграх да шрамах. Бить по такому лицу удовольствия мало, по нему уж столько били, что твои удары для него всего очередная мелкая неприятность, к тому при таком лице противника  сомнений в своей безопасности пруд пруди. Еще в придачу к шрамам был орлиный нос, раскосые глаза с темно-янтарным отливом и жесткие черные волосы.
  - Ты, что ль новый директор? – взял на себя инициативу в переговорах Коля Меченый.
 - Нет, - мотнул головой человек со шрамами. – Я его заместитель по безопасности и он мне поручил все «терки» с вами. Меня зовут Чоха.
  - Чего?! – грозно привстал со стула Коля, опрокинув тарелку с салатом. – Он чего, вообще, страх потерял?! Он чего думает, что мы о серьезных делах с «шестеркой» говорить будем? Хрен ему в нос! Или через полчаса он здесь, или завтрашнего дня ни одна фура к заводу не подойдет! Звони ему, чмо! А не то сейчас…
Договорить Меченый не успел и здорово поперхнулся. А как не поперхнуться, если на тебя в упор два дула коротко ствольных автомата смотрят. Тут любой поперхнется.
Откуда взялись  возле Чохи хмурые головорезы с автоматами в руках, я не понял. Будто с неба, то есть с потолка, свалились. Всё не было их, и вот тебе на…  А Чоха презрительно скалил крепкие зубы в хищной улыбке.
  - Сейчас «положим»  вас здесь без свидетелей и всё, - подмигнул он Коле. – Потом в мешок да в болото.
Мы как по команде задергали головами, осматриваясь по сторонам, и от удивления вытаращили глаза. В ресторане кроме нас не было не единой души. Всё словно испарились: и посетители,  обслуга.  Только мы за столиком и эти гады со стволами над нами.
  - Так, - глаза Чохи сузились и блеснули зловещей опасностью, - к заводу больше ни ногой. И пятьдесят процентов от вашего говенного рэкета мне. Тогда будете жить. А если не согласитесь…
  Ты, чего, падла?! –  резко вскочил Коля, будто кто-то его пониже спины укусил. – Ты на кого тявкаешь?! Да я тебя сейчас…
Завершить своей угрозы Меченый не успел. Стоявший ближе к нему бритый головорез молниеносным ударом приклада свалил его на пол. Мы будто окаменели. А кто б под стволами не окаменел бы? Кто? Потом противники  наши ушли, ни проронив больше ни слова. Коля долго плевался кровью, рычал и орал визгливым голосом разнообразные угрозы. Одну страшнее другой. Успокоился он немного только после того, как мы грамм по шестьсот водки. Как они нас! Действительно – гады!
Через два дня Колю взорвали в его же машине. Он как обычно вышел поздним и утром из дома, сел за руль, чтоб поехать в кабак да пообщаться там с корешами, повернул ключ зажигания и всё…

                9
На похороны Коли народу пришло – человек триста. Уважаемый он был человек. И не только в нашем городе уважаемый. Даже из областного центра человек двадцать братвы приехало, а уж про соседние районы и говорить не приходится. Кто-то сидел с ним вместе, кто-то по делам пересекался, а кто просто бухал.  Много было друзей у Коли. Было, а теперь… Мы – ближние соратники Колины были, конечно же, в первых рядах и попеременно несли гроб. Гроб Меченому сделали по заказу.  Добротный, тяжелый и красивый. Резной да с кистями. Только на что ему теперь вся эта красота?
На кладбище, бросив прощальную горсть земли, я неожиданно вспомнил о могиле племянницы директора музыкальной школы. С чего вспомнил? Не знаю. Я давно об этой девушке не вспоминал. С тех пор, как освободился из колонии, так и не вспоминал. Года два я уж так жил. В колонии я о ней почему-то вспоминал часто, и во сне её не раз видел,  а вот как на волю вышел, так за другими буйными и сладостными заботами образ красавицы затуманился  и забылся, вроде как навсегда. Так мне казалось. Но не тут-то было. Вновь я вспомнил эти прекрасные золотисто-зеленые глаза.  И я пошел искать её могилу.
Я помнил примерно то место и вроде нашел его,  но нужной мне надгробной плиты отыскать никак не получалось. Где же она. Вот развесистый куст сирени, вот куча разнообразного кладбищенского мусора, вот полуразвалившийся старинный памятник. Где-то здесь должна быть и она. Где-то здесь. Но где же? Не найдя ничего самостоятельно, я решил поинтересоваться по волнующему меня вопросу у старушки, которая железными граблями без ручки старательно гребла сухую траву, ветки и прочий мусор.
  - Слышь, мать, - подошел я поближе к трудящейся пожилой женщине, - где-то тут было могила племянницы директора музыкальной школы. Не подскажешь? Помню, что где-то здесь была, а вот найти никак не могу.
Старушка так быстро выпрямилась, что я невольно удивился подвижности её суставов. Суставы эти явно многое испытали на своем веку и по всем меркам должны в конец  износиться да подвижность потерять, но бойкая старуха всем меркам нос утерла со смаком. Распрямилась она мгновенно, смотрит на меня округлившимися глазами, подернутыми мутно-желтоватой поволокой, крестится часто да причитает в полголоса:
   - Свят, свят, свят. Изыди, сатана. Прости меня, Господи. Прости и помилуй. Изыди. Свят, свят, свят.
   - Ты, чего, старая? – хмурюсь я от столь непонятного ответа на свой вопрос. – Чего буровишь?
Старуха же, на мой спрос ноль эмоций и продолжает бубнить  себе под нос, свою же ересь. И вот тут я не вытерпел. Нервы у меня тоже не железные. Я ж тоже человек! В последние дни на меня столько навалилось, что вместо души крутой кипяток! Чуть что не так и сразу в любого брызги полетят. На этот раз от моего душевного кипения досталось малознакомой старушенции.
  - Ты! – орал я взъярившись. – Ведьма! Охренела совсем? Ты на кого рыпаешься?! Да я тебя сейчас здесь же в порошок сотру и вон под тем гнилым забором закопаю! Голыми руками закопаю!
Старуха как-то разом вздрогнула от моего крика, ссутулилась и попросила меня жалобно:
  - Перекрестись, сынок.
  - В смысле?
  - Знамением крестным себя осени, чтоб я поняла, что не сатана ты. Перекрестись ради Бога.
  - Еще чего? – упирался я, но уже не во весь голос. – Надо, больно.
  - Перекрестись,  - для чего-то продолжала ныть старуха.
Вообще, ненавижу я при людях креститься. Стесняюсь. Вдолбили мне в пионерские годы, что религия «опиум для народа», вот я и не могу принародно перекреститься. Рука не поднимается. Внушили мне, что Бога быть не должно, а, значит, и креститься при народе стыдно. Да, так оно и есть, но когда отца моего на операцию положили, я всю ночь на коленях перед иконой простоял. Стыдно вспомнить, но простоял.  А, может, он и вправду есть? Чего особенного – перекреститься, но отчего рука, словно свинцом налилась. Тяжелая. Но чего-то стыдно стало перед обиженной старушкой, и преодолел я себя. Перекрестился.
  - Дела с этой могилой сатанинские творятся, - убедившись, что от креста на своей груди я не рассыпался в прах, торопливо зашептала мне старушка. – Пропала она. Как раз перед Светлым Воскресеньем и пропала. Всё была, была, а потом, вдруг, раз – и нету её. А на этом месте лишь букетик искусственных выгоревших на солнце цветов остался. Сатанинские цветы. Мы так решили, что сам дьявол с этой могилой тешится, а  Лизка ведьмой была. Понял? Заодно она была с сатаной. Заодно. На пару с ним работала. Сперва сатана по её указке, тетку в петлю сунул, затем в душу дяди Лизкиного влез, потом погубил его. Вот. Погубил и вместе с Лизкой на камне надгробном в преисподнюю улетел косточки погреть.  Понял? А Лизку-то на днях тут видели. Вот я и думала, что тоже из племени того сатанинского и с Лизкой заодно. Ты уж прости меня, сынок, ежели это не так. Прости, ради Бога.
Выговорившись, старушка перекрестилась и торопливо засеменила от меня прочь. И в тот же момент я очутился в толпе народа, который двинул от свежей могилы Меченого к стоящим «под парами» автобусам. Смысла оставаться одному на кладбище мне никакого не было, и я вместе со всеми поехал на поминки.
За поминальным столом я оказался рядом со своим бывшим начальником – Виталием Петровичем. Если я был на этой  роскошной тризне, как коллега усопшего Коли по трудам не особо праведным, то Виталий Петрович сел за стол по родственному делу. Его жена была не только двоюродной сестрой Меченого, но еще и лучшей подругой его жены. Сперва мы с Виталием Петровичем пили молча, а потом разговорились. Вернее, больше он говорил, а я так, то поддакну, то словечко вставлю, но вздохну в тему, да и не в тему тоже.
  - Кончал бы ты Андрей с бандитами этими путаться, - шептал мне Петрович, неопределенно махая ладонью перед лицом. – Зачем тебе всё это надо? Ты же был спец отличный. Ну, не повезло тебе в жизни. Только ты наплюй на всё это и прости её. Понимаешь? 
  - Кого простить? – переспросил я и поднял в очередной раз рюмку.
  - Жизнь прости. Её подлую. Ну, подкинула она тебе подлянку. С кем не бывает? А ты выше этого будь. Бросай этот бизнес поганый. Бросай! Тебе деньги нужны? А Кольке в могиле чего сейчас нужно? А? Ему сейчас уже ничего не нужно. А почему не нужно? Да всё из-за них! Из-за денег. Они еще никого до добра не доводили? Они только с виду легкие… Андрюха, ты меня понимаешь? Иди лучше ко мне работать… На руководящую работу сразу взять тебя не смогу. Насветился ты здорово на заводе. Пойдешь сперва наладчиком.  Мне сейчас в цех хорошие наладчики позарез нужны. К нам заказы пошли, а налаживать оборудование некому. Разбежались все хорошие специалисты. Все в столицу подались. В охрану. Приходи. Годок наладчиком поработаешь, забудется всё немного, и я тебя старшим мастером назначу. А дальше…
А дальше я полез к Виталию Петровичу обниматься. Он мне показался таким родным, что я самым натуральным образом расплакался. Лет уж двадцать не плакал, и вот на тебе…
  - У меня ж, Петрович, роднее тебя никого нет! – истошно орал я, размазывая грязным рукавом по лицу слезы. – Все меня предали! Все! Только ты один и остался. Настоящий ты человек Петрович, а остальные все гниды! Гниды-ы-ы-ы!
                10
Утро у меня случилось тяжелое, туманное и постыдное.  На душе было так паршиво, что я и вправду подумал:
  - А не пойти ли мне работать наладчиком? Виталий Петрович меня, ведь, от чистой души приглашал. А, ведь, здорово было бы…
Я печально усмехнулся своим глупым мыслям, загнал себя под холодный душ и поехал в офис. Часы показывали двенадцать. Был на часах именно тот час, когда мы решили встретиться и обсудить свои дальнейшие планы. Договорились мы об этом еще до начала поминок. На трезвую голову.
На встречу я пришел последним. Все наши ужи были там. И никогда еще я не видел их такими их такими молчаливыми и понурыми. Ни одной шутки, ни одного острого слова. Даже матом товарищи мои сегодня не ругались.  Я вошел и сел.
  - Вот, что мы решили Андрюха, - тяжко вздохнув, сказал мне Шура. – Будем работать с Чохой. Он вчера приезжал на поминки, и мы там же «забили ему стрелку». Ты к тому времени уже вырубился. Вот. Чоха не сам по себе. За ним стоят серьезные люди из столицы. Так что переходим теперь на более высокий уровень. Город, мы так и продолжаем держать, но тридцать процентов будем «отстегивать» в «общак».  Смотрящим у нас поначалу будет брат Чохи Муса, а потом может, кого из наших поставят. Здесь уж, как покажем себя. Сегодня встречаемся вечером в кабаке. Там все будут: мы, менты, из районной администрации пацаны. Короче, все кто нужен. В общем, побазарим там, как дальше жить будем. Чоха с Мусой расскажут, чего они от нас ждут, ну а мы соответственно доложим им все наши возможности. Потом, может, они еще чего из своего опыта подскажут. Нам же теперь вместе работать. Короче, в семь сегодня в кабаке собираемся.
  - Я не пойду, - вяло покачал я монотонно гудящей головой. – Не хочу.
  - Как так? – почти в один голос вскричали все, кто был в офисе. – Почему?
  - Завязываю я с этим бизнесом и пойду на завод работать. Надоело. На хрену я всё это видал.
  - Ты чего, Андрюха, вообще охренел? – потряс меня за плечо Колька Мордвин. – Ты знаешь, сколько сейчас на заводе платят? Месячной зарплаты тебе не хватит, чтоб один вечер, как человек в кабаке посидеть. Ты думаешь, нам с этими абреками особо делиться хочется?  А куда денешься? Жизнь есть жизнь. Хочешь жить умей вертеться. Выбрасывай всю дурь из головы и вечером в кабак. Заметано?
  - Не пойду, - усердно мотал я головой без уточнения причин своего упрямства.
Не хотелось мне друзьям о своем позоре рассказывать.  Если сказать что я ненавидел парней типа Чохи  лютой ненавистью, то это будет очень и очень мягко. Я их терпеть не мог. И были у меня на то веские (по моему разумению) причины. С подобными абреками я познакомился во время армейской службы. Здесь еще следует сказать, что я до армии вообще не понимал, для чего существует какое-то деление по национальному признаку. Не понимал и не хотел понять.
   - Какая разница какая у него кожа и какой разрез глаз? – доказывал я соседу Вовке, только что отслужившему в железнодорожных войсках. – Все люди одинаковые. Вон, Мишку, взять. Он – узбек. И чего?
Мишка был мой друг, и мы с ним за одной партой с третьего класса сидели. Как его семья оказалась в нашем городе не знаю, но Мишка родился здесь и был парнем хоть куда. Я доказывал Вовке прописные истины, каковым настойчиво учили меня в средней школе, он же яростно со мной не соглашался. Кроме средней,  Вовка еще одну школу прошел, где учат менее настойчиво, но достаточно успешно.  Так что мы с ним чуть не подрались тогда по расхождению взглядов в национальном вопросе.
А через полгода я сам в армию пошел, и вот там судьба решила испытать не только мое физическое существо на прочность, но и мировоззрение тоже.  С товарищами по службе других национальностей я познакомился в первую же ночь исполнения своей почетной обязанности. И так случилось, все эти товарищи числились в части нашей старослужащими, а если проще сказать, то – «дедами».  Именно в ту ночь «дедовщина» мгновенно обратилась для меня из мифа в реальность. «Деды» отобрали у меня всё, что можно было отобрать (часы – отцовский подарок мне до сих пор жалко),  потом, весело улыбаясь с шутками да прибаутками,  по очереди попробовали своими крепкими кулаками мою грудь, а жесткими сапогами мягкую часть ниже поясницы. По лицу в нашей части старались никому не бить. Комбат очень трепетно к лицам солдат относился: как заметит у кого какую ссадину или синяк, такой шмон наведет, что не только уши, но и все прочие висячие части тела в трубочку заворачивались. Причем заворачивались у всех, не взирая ни на срок службы и национальность.  Уважительно в нашем строительном батальоне к лицу относились, а вот другим частям тела (видимо, в отместку за это уважение доставалось по полной). Ночи наши большей частью проходили в трудах: то на мытье полов, то на стирке обмундирования с нижним бельем старослужащих, то на освобождении картофельного тела от тяжкого гнета очисток.  Затем, поспав часа три, мы завтракали ячневой кашей сизовато-серого цвета, чаем без сахара,  хлебом без масла (хлеб с маслом да сахар старослужащие товарищи очень любили, и нам из-за этой любви ничего не доставалось) и шли на построение. На построении было хорошо и спокойно: никто здесь тебя ни рукой, ни ногой не ударит. Красота! Только длилась эта красота недолго. Минут десять всего. Поставив нам  боевую задачу со строительным уклоном, командир с офицерами шел в штаб, а мы за угол казармы, где нас ожидала телега старинной конструкции, но весьма неплохо сохранившаяся. Наши товарищи (годом службы постарше), которым не удалось «откосить» от выхода на объект, садились на телегу, а «молодой» контингент роты впрягался в неё и тянул это тяжелое транспортное средство  километра четыре под заунывный скрип несмазанного колеса. Особенно тяжко было транспортировать соратников по службе в осеннюю слякоть.  На объекте усатые хлопцы с крепкими зубами и веселыми глазами распрягали нас и, одарив по заду сапогом, отправляли класть кирпичи. Клали мы их за себя и за тех парней, которые мирно спали где-нибудь в укромном уголке. На наше счастье спали.  А вот ежели сна у них не было, но наряду с кладкой нам приходилось резво исполнять всяческие мелкие поручения «дедов». По мелочи все: за сигареткой сбегать, ведро с мочой на улицу вынести,  так как дедушке лень было двадцать метров до туалета дойти, а еще на нашу беду, души парней с гор были здорово подпорчены атеистической пропагандой. Из-за этой пропаганды они часто пренебрегали некоторыми канонами своей веры и пристрастились к вину с водкой. Бегать за спиртным полагалось опять же нам. Денег на покупку вина, к слову сказать, должны были найти тоже мы.  По пьяни деды измывались над нами еще хлеще. Один из них по имени Ваха получал особое наслаждение от того, как ему сослуживец сапоги языком лизал. Был у Вахи такой бзик.  Казалось нет для него высшего счастья, кроме как стоять с метровым прутом арматуры в руке и приговаривать:
  - Лызать. Лызать, салаги. Лучше лызать. До блеску.
И попробуй не полижи.
Мы лизали, искали, бегали и терпели в надежде, что пройдет эта страшная половина года и нас опять начнут считать людьми. Горцы должны весной демобилизоваться, а парни, которые станут «дедами» после них, были из славянского племени. Из наших были они. Но случилось всё не так, как виделось в мечтаниях.  Штабные стратеги строительных войск такую нам «пенку» приготовили, какой в самом страшном сне присниться не могло. В мае месяце прибыл к нам долгожданный новый призыв. И прибыл он  из тех же самых горных краев, откуда происходили наши мучители. Теперь мы узнали, что «дедовщина» против «землячества», как пряник против крысиной отравы.  При дедовщине понимаешь, что надо перетерпеть и скоро сам дедом станешь. А при «землячестве» да еще, если землячество позже тебя на службу призвано, никакой светлой мечты не остается. Уходящие на заслуженную «гражданку» «деды» передали власть в роте своим юным, но сильным землякам и никто из нас вякнуть против этого не мог. Еще полгода пришлось нам телегу возить, на которой теперь вместе с нынешними «дедами» сидели еще и земляки прежних «дедов». Вот, ведь, как получалось: парни из Ярославля вместе с абреками весело хлестали кнутом по спинам парней ивановских. Они «скорешились», а нас унизили до самого некуда и еще ниже.  Обидно. Так я целый год в упряжке и проходил, еще в течение года,  раз в месяц от абреков обязательно по морде получал. Не хотел я им зад лизать, потому и получал за непокорство свое регулярно «по хлебалу». Чего уж теперь об этом вспоминать? До самого дембеля  гнобили меня эти подонки. А самое страшное то, что я поддавался им и терпел. Я старался вытравить из души весь этот позор, и уже почти вытравил, а тут, вдруг, мне опять предлагают под горцем ходить. А, ну, как он опять заставит меня сапоги лизать.  Ну, уж, теперь дудки!
                11
Когда я пришел в отдел кадров и попросил принять меня на работу наладчиком в цех пластмасс, у Варвары Денисовны глаза, чуть было, из орбит не выскочили. И не у неё одной. На весь отдел кадров, словно столбняк напал. Сперва все посчитали, что я так неудачно шучу, и пришлось мне немного настоять на своем. Даже с некоторыми не особо приятными для женского уха выражениями настоять. И это возымело некоторое действие. Варвара Денисовна тут же метнулась к начальнику отдела кадров, и тот лично вышел из своего кабинета посмотреть на диковинное чудо. Посмотреть-то он посмотрел, но в решении моей настоятельной просьбы засомневался. Наладчики заводу нужны были, как воздух, но моя недавняя репутация не позволяла этим воздухом сразу воспользоваться. Слух о моем приеме мигом облетит все кабинеты, вплоть до самого верха. Иначе никак нельзя.
 - А что скажет по этому поводу новая власть? – видимо подумал опытный кадровик и, не сказав мне ни слова, побежал на «верх».  – Да и отказать этому бандиту сразу боязно. Мало ли чего?
Варвара Денисовна пришла немного в себя и предложила мне  посидеть. Начальник отдела кадров явился минут через десять вместе со знакомым  мне уже Чохой. Вернее Чоха пришел с начальником. Он исподлобья глянул на меня, а потом, махнув рукой, молвил свое слово кадровикам.
  - Пускай, работает. Чудо.
После этого лаконичного заключения меня оформили в течение часа. Даже на медкомиссию не послали, хотя надо было. И на следующий день я уже вышел работать по своей новой специальности. Точнее, не совсем новой, в  исправительной колонии много я наладкой оборудования занимался. Так что, какой-никакой опыт у меня был.
За те шесть лет, что я отсутствовал на заводе, в цехе пластмасс ничего не изменилось. Всё также здесь было сумрачно, дымно и масленые лужи на каждом шагу. Коллектив наладчиков принял меня как-то настороженно. Даже знакомились они со мной под легкий зубовный скрежет. Не знаю, чего я им такого сделал, чтоб зубами из-за меня лязгать? А, впрочем, это их личное дело. Не судья я им. Мне  на их прием – самым натуральным образом глубоко наплевать. Пусть думают, чего хотят, а я буду работать.  Сперва я сходил в кладовую, получил там спецодежду и инструмент. Потом мастер, а мастером у меня был мой старый знакомый – Женька Сидоров, показал мне пустой шкаф.  В шкафу оказалось полным-полно различного мусора и часть его весьма дурно пахла.  Разгреб я этот мусор  уже ближе к обеду, так что поработать по специальности до обеда мне не пришлось. А вот после обеда Женька дал мне первое задание: поставить пресс-форму, наладить машину и отлить деталь. Всё это я сделал в течение часа и пошел к мастеру за другой работой. Услышав мой доклад об исполнении, Женька раскрыл от удивления рот и стал часто чесать затылок. Начесавшись всласть, он спросил меня:
  - Точно деталь годная получилась? Контролеры её видели?
  - Да, все видели, - махнул я рукой. – И увидели, и замерили. Всё, как полагается.
  - И ничего не сказали?
  - Ничего.
 - Странно, обычно наладчики вдвоем такую работу за полсмены делают, - Женька поскреб еще немного затылок и велел поставить еще одну форму.
На следующий день я попросил у мастера список заданий на весь рабочий день, чтоб не бегать мне за ним каждый час по всему цеху. Получив желанную работу,  я так увлекся, что обед прозевал. Пришлось дорабатывать до конца смены на голодный желудок, но я этому особо и не расстроился. Некогда мне было расстраиваться: ко мне то и дело подбегали женщины-литейщицы с просьбой устранить какой-нибудь дефект литья. Дефектов литья в цехе как всегда была чертова пропасть. Наладчики с этими  дефектами сражались неохотно, и потому поле деятельности у меня было преогромное. Я метался от одной машины к другой, устраняя то одну, то другую неполадку. И чем я их чаще устранял, тем чаще меня звали на помощь. Минутки свободной у меня не случалось. А самое главное – мне эта работа очень нравилась. Хотите верьте, хотите нет, но я был в эти суматошные дни счастлив. Я почувствовал, что я нужен людям. Очень нужен.  А это так здорово – быть нужным людям! И я ни о чем больше не думал во время работы, кроме того, а как бы поскорей разгадать очередную технологическую загадку. Мрачные мысли о никчемности загубленной жизни посещали меня только дома. Тошно от них было и постоянно хотелось забыться. Забыться получалось только в работе.
Где-то на третий день моих трудовых подвигов ко мне подошли два самых авторитетных наладчика смены: Петрович и Ваня Усатый.
  - Ты, это, - сказал мне Петрович, этак брезгливо трогая меня двумя пальцами за рукав спецовки, - кончай выёживаться. Ты здесь не один. Не надо нас в неудобное положение ставить. Не выеживайся, а то мало ли чего.  По хорошему предлагаем.
  - Не понял, - глядя прямо в глаза рабочему авторитету, резким движением стряхнул я его руку со своей одежды.
  - А чего тут не понятно? – выглянуло из-за плеча Петровича побагровевшее лицо Вани. – Ты теперь не при делах. Соссал ты с реальными пацанами работать. Кто теперь тебя уважать будет? Ты сейчас только пред бабами выеживаться и можешь. Кончай и работай как все, а не то…
 - Чего «не то»?! – отшвырнул я в сторону со своего пути Петровича и схватил Усатого за грудки. – Ты, чего, мне грозить вздумал, падла? Да, я таких грозных на зоне знаешь, сколько видел?!
И тут какая-то сволочь ударила мне сзади в ухо. И столько больным был тот удар, сколько обидным. Ух, как во мне всё вскипело. Разборка наша случилась возле пожарного щита, а уж схватить с того щита лом - дело плевоё. Я прыгнул вперед  да резко крутанул ломом вокруг себя. Кто-то взвизгнул, кто-то охнул и тут же никого вокруг меня в радиусе пяти метров не осталось. Мужики проворно попятились, и смотрели сейчас на меня исключительно издалека. Ох, как они меня испугались! Но мне этого казалось мало, и я решил упрочить свой боевой успех нападением на Петровича, который торопливо прятался за работающий станок. Только против лома нет приема, и я рванулся что есть мочи к испуганному провокатору. Я бы точно ухайдакал эту тварь своим грозным оружием, но тут на меня поперла толпа разъяренных литейщиц.
  - Бандит! – истошно орали они. – Ты почто наших мужиков бьешь?! Да мы тебя сейчас в милицию сдадим! Проходят тут всякие! Сперва наворуют с три короба, а потом наших мужиков бить! С жиру бесятся!
Пробую ретироваться, но не тут-то было. Разъяренные женщины  окружили меня со всех сторон, а лом против них разве поднимешь? Из окружения меня вытащил начальник цеха. Он как раз на моё счастье мимо проходил. На следующий день мне было велено выходить в другую смену. В той смене с коллегами мне повезло больше. Там работали два парня, которыми я когда-то вместе занимался боксом. Потом они это дело бросили, но отношения между нами с той поры остались самыми дружескими. Еще в той смене работала Зина. Та самая Зина, под руководством которой начинал я трудовую деятельность на этом заводе.
Поначалу она, вроде как, и не особо признала меня. Так, кивнула легонько, словно какому-то случайному знакомому. Я обрадовался встрече, а она… Где-то через час я вновь подошел к ней. Сделал вид, что работу машины проверяю, а сам думаю, как бы с ней заговорить? Только как? А, была не была!
  - Давно здесь работаешь? – спрашиваю, рассматривая показания приборов.
  - Второй год уж, - ответила она чуть слышно, не отрывая взгляда от детали, которую чистила ножом, срезая всё лишнее.
  - Ну и как?
- Да,  так. Мне выбирать не приходится.
Дальше разговор никак клеиться не хотел, и уж собирался я уйти от старой знакомой с другой угол цеха, но тут она поранила руку. Прямо у меня на глазах поранила. Острый нож сорвался с детали и угодил Зине в запястье. Здорово саданула она по руке! Бегу к аптечке, хватаю бинт, перевязываю сильно кровоточащую рану и поскорей веду Зинаиду в медпункт. Следом за нами бежит мастер Витька Крошин. Бежит и причитает:
 - Зина, Зина, ты в медпункте скажи, что за обедом поранилась . Скажи, дескать, банку консервную ножом открывала и вот…  А то ж меня премии за несчастный случай лишат! У меня и так зарплата с гулькин нос, а тут еще это. Зин, скажи, что за обедом.
Я хотел рявкнуть на мастера, но Зина строго глянула на меня и покачала головой. Она хорошо знала тяжкую долю мастера и, конечно же, никоем образом не хотела его подвести. Из медпункта Зину отправили в больницу. Я поехал с ней.
В больнице пожилой хмурый хирург зашил рану и отправил пострадавшую домой.
  - Завтра на прием придешь, - буркнул он, умывая руки. – Травму какую писать: бытовую или производственную?
  - Бытовую, - вздохнула Зина, и мы пошли с ней с больничного крыльца. На улице было уже темно. Шли мы молча. А о чем нам было говорить? Во всяком случае, я не знал с чего начать. Спросил пару раз больно ли ей, и всё – этом мои идеи закончились. Возле одного повалившегося забора Зина нарушила наше затянувшееся молчание.
  - Дальше не ходи, - сказала она. – Не хочу, чтоб тетка тебя видела. А то она – дура.
 И только она промолвила это, как из-за угла выскочила худущая баба в синем берете и давай орать во всё свое луженое горло:
  - Зинка! Опять с кобелем! Еще одного инвалида мне в подоле принести хочешь! Ты думаешь я железная?! Бесстыжая! Тварь! Сука! Ни стыда, ни совести!
И так эта баба истошно и надоедливо орала, что я не выдержал, схватил её за шкирку и швырнул в грязную канаву. Дело-то было под фонарем, потому я ясно видел, как заскулившая крикунья выползла из грязи и, ссутулившись, потрусила за темный угол. И уже возле самого угла баба обернулась и погрозила нам костлявым кулаком.
  - Чего ты наделал, Андрей, - испугано прошептала Зина, прикрывая ладошкой рот. – Она же выгонит меня. И куда я теперь с Велеркой денусь? Куда? В деревню ехать нельзя, там работы нет. Мы там с голоду помрем. Квартиру снять, так у меня денег не хватит. Куда ж нам теперь? Куда?
 - Ко мне пойдете! – решительно сказал я. – Пошли вещи забирать!
Я тут же позвонил Кольке Мордвину и через два часа Зина с Валеркой и со всеми их пожитками были уже в моей квартире.

                12
И зажили мы втроем  так хорошо, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Одна только беда была у нас на троих – это больные Валеркины ноги. Ему было уже почти десять лет, но ноги его слушались плохо. Ходить он мог только костылями. Но наряду с бедой у нас была и цель единая – мы должны, во что бы то ни стало вылечить Валерку. Нельзя такому парню без ног. Никак нельзя. Всё у него было: и ум, и сила воли, и терпение, дай Бог каждому. А самое главное: он не унывал и верил в свою счастливую звезду. Еще он в шахматы играл классно, лучше всех в своем классе. Нельзя такому парню инвалидом оставаться. Никак нельзя. В первый же выходной, после того, как они переехали ко мне, я повез Валерку в областной центр к местному корифею медицины. Это была такая величина областного масштаба, что без протекции к нему и не сунешься. Так вот эту протекцию сделал для меня Шура через каких-то своих особо влиятельных знакомых. Несмотря на то, что я покинул бандитский бизнес, наши дружеские связи ничуть не ослабли. Понадобилась мне помощь,  и Шура наизнанку вывернулся, но помог. И я перед ним никогда в долгу не останусь. Здесь уж ни к какой бабке не ходи. Настоящий друг, он всегда другом остается, а тот, кто носом по ветру вертит, не друг, а…
Корифей оказался тоже мужиком стоящим. Во всех смыслах этого слова. Порадовал он нас.
  - Перспектива выздоровления есть, - сказал профессор, принимая заслуженный гонорар. – Будем лечить.
Через неделю мы отправили Валерку в санаторий. Лечение там было не из дешевых, но деньги у меня были. Да, что там деньги? Главное, чтоб Валерка поправился! Такая теперь у меня была жизненная идея. Откуда она, вдруг, взялась, не знаю, но в душе моей укоренилась крепко. А еще я через эту идею понял, что никогда никого кроме Зины я не любил. Все прежние отношения с женщинами казались мне теперь бредом и лабудой. Это я четко осознал, когда остались мы на некоторое время одни. Это было счастливейшее время. Такого удовольствия от общения с женщинами я не испытывал никогда. Я даже и не представлял, что такое, быть может. Нельзя сказать, что Зина была красавицей. Нет, тысячи, да что там тысячи? Десятки тысяч женщин были красивее её и лицом, и фигурой, но в тех женщинах не было её запаха. Даже нет, не запаха, а какого-то особенного божественного эфира, который исходил только от неё и ни от кого более. Я не мог понять,  что это такое? Это было только её, а, вернее, наше. Наше и ничье более. Я не мог найти этому удивительному чуду из чудес никаких объяснений. Да, если честно, я и не искал их. Зачем чего-то искать, когда счастлив? Где я раньше-то был? Точно же говорят в народе: счастье не лихо – бродит по миру тихо. Просмотрел я тогда свое счастье! Проворонил! Десять лет коту под хвост.  Десять лет жизни мы с Зиной потеряли. Десять лет счастья.  Не сойдись я тогда по пьяному делу с Викой… Кстати сказать, она у нас теперь в городе из баб самая крутая. Две парикмахерских, баню и фитнес-клуб держит. Через мужа своего она так продвинулась. Через заместителя главы нашей администрации. Ну и черт бы да с ними – пусть жиреют. Не в деньгах счастье. Любовь – она всяких денег важнее.
На работе у меня тоже потихоньку всё налаживаться стало. Успокоилась моя душа и не рвалась теперь постоянно в бой. Хотя и продолжал работать, как зверь, но всё чаще стал вокруг себя оглядываться. Попроще я стал ко всему относится. Без злости. И народ, соответственно, добрее ко мне стал. Правда, пару раз недруги из другой смены раскурочили мне шкаф да украли оттуда инструмент.  Я хотел им за это показательно разбить морды, но Зина отговорила меня.
   - Чего с дураками связываться? – погладила она меня по плечу в момент, когда гнев мой разгорелся самым жарким пламенем. -  Плюнь ты на них. Чего об дерьмо руки марать? Доказать ты никому ничего не докажешь, а на смех люди тебя мигом поднимут. Народу у нас палец в рот не клади. Он из чего хочешь, комедию сотворит. Плюнь.
 - А, ведь, она права на все сто процентов, - решил я и сразу же успокоился. – Пусть они моим инструментом подавятся, а я себе новый куплю
Через месяц  мое производственное рвение, как-то вдруг, на убыль пошло резко. Я, ведь, первый месяц тот работал так, что пот градом во все стороны. Ни разу вместе с наладчиками за столом не посидел. Утром приду, переоденусь и сразу на участок. Там всегда для наладчика дел невпроворот. Пообедаю, и без перекура опять за дела. Как единый миг у меня первый по-настоящему рабочий месяц пролетел. А вот первая рабочая зарплата меня немного озадачила. Когда мне принесли листок с её расчетом, я впервые присел на стол, где мои товарищи по смене в любую свободную минуту в карты играют, и яростно стал затылок чесать. Получалось, что я за месяц в поте лица заработал в пятьдесят четыре раза меньше, чем за неделю своей  деятельности в криминальном бизнесе. Причем неделя та была не из самых удачных, но запомнилась она мне, потому как мне денег на новую машину не хватало, так вот я эту сумму тогда легко за неделю срубил. А в другие недели я денег вообще не считал. Не люблю я их считать, а вот теперь на свою беду решил. И лучше бы мне этого не делать никогда.  Счет денег еще никого до добра не доводил. И меня он довел до неприятного изумления.  Главное было даже  не в величине моего денежного вознаграждения. То, что мало буду получать, я, ведь, это прекрасно понимал. Как говорится, знал на что шел. Конечно, удивился я мизерности рабочей копейки, но, ау брат. Зато совесть чиста! Другое обстоятельство крепко душу мою покоробило. Случайно увидел я расчет зарплаты Коли Булавкина. Вот тогда у меня настоящий озноб и случился.  Работник Коля был еще тот. Про таких говорят: сидя спит, а лежа работает. Любое задание мастера Николай встречал обязательно в штыки и рассказом о своей маленькой зарплате. Причем рассказ тот был всегда ярок, красочен и с такими выражениями, что любое лицо алой краской пойдет. Да и ладно бы после того выступления Булавкин работать шел, так нет: ему еще не меньше трех напоминаний надо. И только тогда, обложив всё и вся трехэтажным матом, может быть, Булавкин пойдет поработать? А может, и нет? А уж если к Коле литейщица подойдет да попросит его машину наладить, так эту просьбу иначе как личное оскорбление и не воспринимал. Боялись литейщицы к Коле подходить. Пуще огня боялись. Если короче, то работал Николай крайне редко, а всё больше лясы точил да в газете кроссворды угадывал. Умный он был, стервец! И вот за «ум» его да пререкания с начальством заплатили Николаю процентов на тридцать больше, чем мне.
  - Почему? – заклокотало всё у меня внутри, видя такую несправедливость. – Я чего, дурак? Пашу как папа Карло, а зарплата у Коли больше? За то?
И лучше бы мне его зарплаты не знать! Тонну нервных клеток я бы себе сберег. А вот как узнал, так, будто что-то во мне переломилось. И так мне сделалось  обидно, что я через неделю стал – как все. И зачем мне жилы на работе рвать, если наглому лентяю больше платят. Я не рыжий, и справедливость в мире все-таки должна быть!
Ровно на год моих прежних сбережений нам хватило.  И недаром они потрачены были: теперь Валерка уже отложил костыли и мог передвигаться без них. Правда, с трудом, но мог! И теперь, когда положительные сдвиги были на лицо, надо обязательно закрепить достигнутое и двигаться дальше, но отсутствие денег это движение нам здорово стреножило. Когда мы подсчитали стоимость лекарств на следующий курс лечения, меня пробил холодный пот. Денег не хватало даже на десятую часть наших потребностей. А еще лечащий врач посоветовал отправить Валерку на месяц в специальный санаторий. Там тоже надо было платить, и платить очень даже хорошо. Таким образом, на нас надвигалась катастрофа. Пытаясь её хотя бы немного отсрочить, мы с Зиной работали  при любой возможности сверхурочно, но это всё было, как мертвому припарка. Никакие усилия при нашей работе не могли даже на йоту приблизить нас к желанной цели. И я стал уже подумывать о возвращении в криминальный бизнес. Совсем немного оставалось мне, чтобы решиться переступить через свою гордость и пойти на поклон к Чохе (это мне друзья посоветовали).  И я уже собрался идти, только всё старался отсрочить миг своего очередного падения, и тут, вдруг, счастье осторожно улыбнулось мне еще разок.

                13
Как-то на пересменке ко мне подошел Женька Сидоров и поинтересовался:
  - Андрюха, а ты в строительных работах «рубишь»? Ты, вроде рассказывал, что в строительных войсках послужил?
Еще бы я по строительству «не рубил»? Два года стройбата из меня такого спеца сделали, какого ни одно строительное училище не подготовит. Правда, слово я дал сам себе в последний день службы армейской, что никогда больше мастерка с раствором в руки не возьму, и даже тогда чем-то страшным поклялся. Сейчас уж точно не помню, но что-то ужасное предвещал я себе в случае нарушения клятвы дембельской. Эх, молодость! Знала бы ты, что дальше в жизни будет… Жизнь, она ведь так к стенке припрет, что на любое обещание плюнешь да разотрешь!
  - Соображаю немного, - скромно ответил я товарищу по производству, после краткого размышления. – А чего?
 - Напарник мне нужен,- сказал Женька.  – У меня на дачном участке сосед-москвич  просит  домик ему сложить. И заплатит за тот домик такую сумму, что на заводе её за погода не заработать. Вот так вот. Он в столице по торговому делу крутится, а потому денег у него – куры не клюют. Пойдешь ко мне в напарники?  Мы с тобой за два выходных коробку ему запросто сбацаем. Пойдешь?
Я пошел. Сложили мы коробку не за три выходных, а за два. Камень на камень, кирпич на кирпич мы положили, плати нам москвич! И он заплатил. Действительно заплатил больше, чем я за два месяца на заводе получу. А пока мы работали, часто утирая пот со лба, к нам товарищи заказчика подошли и еще работу предложили по самой что ни наесть выгодной цене. По такой цене, от которой у нас Женькой не хватило духу отказаться. Побежали к начальнику цеха отпуск на три недели оформлять. Обматерил он нас матом семиэтажным, пристыдил словами всяческими, но отпуск подписал. Мы за эти три недели аж три заказа выполнили. И хватило мне денег, чтоб Валерке лекарства купить. Теперь надо было зарабатывать на санаторий. И возможность такая была. Видимо, наша работа понравилась столичным жителям, и они своей радостью с друзьями делится стали. Как из рога изобилия заказы на нас посыпались. Да такие всё уважаемые люди с просьбами приходили, сто захочешь отказать – не откажешь. С завода пришлось уволиться. Слышали бы вы, как орал на нас Виталий Петрович! А что делать? Нам тоже надо было жить.
В середине августа мы ставили крышу одному столичному профессору, а так как ему всего всё было недосуг, то нас просил, и материалы для крыши закупить. Денег дал, правда, скромно и по интеллигентному напомнил нам, чтоб мы не забыли ему кассовые чеки и прочие товарные квитанции привезти. А что?  Правильно сделал, что напомнил. Всяк копейку свою беречь должен. Будь профессор ты, будь грузчик, а разинешь хайло, так мигом тебя вокруг пальца и обведут. Сейчас это махом.
Я уж не помню, кто нам посоветовал за материалами в соседний район поехать, но кто-то нас на эту поездку надоумил. На КамАЗе мы туда рванули и минут через сорок уж к брусу приценялись. Вернее, Женька приценялся, а я рассматривал то, что в этом магазине продается. Магазин действительно был богатый, у нас в районе такого еще не было.
  - Эх, были бы у меня деньги, - подумал я, рассматривая разнообразное сантехническое оборудование, - то можно было бы…
А вот, что «можно было бы» я додумать не успел. Кто-то больно ударил меня и по плечу и заорал в ухо:
  - Здорово, Студент!
Оборачиваюсь. А передо мной стоит и лыбится Витек Сухов. Тот самый Витек, который когда-то под моим началом в сушилке работал. И так я этой встрече обрадовался, что обнялись мы с Витьком крепко-крепко. Еще бы не обняться – лет десять, чай, не видались.
 - Ну, как ты? – спрашиваю его.
 - Всё пучком! – смеется он мне в ответ.
 - Где работаешь? На заводе?
 - Э. нет, - машет перед моим лицом пальцем Витек, – я теперь не дурак, чтоб на дядю горбатиться. Я теперь сам по себе. Шустрю потихоньку. Кстати, тебе не надо три поддона кирпича по цене вдвое меньше, чем в магазине? Мы тут с пацанами у одного лоха тиснули, так что могу тебе по старому знакомству их уступить.
Я-то раздумывать стал насчет предложения бывшего сушильщика, а вот подошедший к нам Женька схватил сразу быка за рога, и ночью к его гаражу подвезли три поддона силикатного кирпича, сорок мешков цемента, семь ящиков гвоздей да четыре коробки керамической плитки. За реализацией ночного привоза проблем не случилось, а деньги обломились неплохие. Достойная у нас случилась маржа. Такая достойная, что мы на следующий день опять к Витьку поехали, и в ночь к нам еще партия товара прибыла. Во время разгрузки посетила меня блистательная идея.
 - Слышь, Жень, - выдохнул я, сбрасывая с плеча очередной мешок с цементом, - а давай магазин строй материалов у нас в городе откроем.
 - На хрена? – подставляя плечо под очередную ношу, не выразил особого восторга от идеи мой напарник.
 - Как это «на хрена»? – я даже ногой притопнул от возмущения его непонятливостью. – Деньги делать будем. Брать у Витька товар, и гнать его через магазин.
 - Спалимся.
 - Ничего не спалимся. Мы только через Витька первые бабки на развитие сделаем, а дальше официально торговать начнем. Ты посмотри: у нас в городе ни одного приличного строительного магазина нет. Стоят два сарая и всё. А в соседнем районе видел, как дело поставлено? Торопиться нам надо, чтоб идею никто не перехватил.
Развивать запавшую в душу идею я продолжил и во время распития трех пузырей на четверых. Это Витек проставился, возжелав удачную сделку обмыть. Ну, а четвертым к нам водитель КамАЗа прибился. Когда мы по третьей дозе опрокинули, меня сразу же и понесло. Я даже кулаком по верстаку, где напитки с закусью стояли пару раз стукнул. Женька же никак не хотел на мое предложение положительно отзываться, а только рукой махал да бухтел себе под  нос:
 - Ну, еще с этими магазинами вязаться. Мы и так закалымим сколько надо. И товар ворованный за милую душу толкнем.  На хрена нам всякие заморочки с магазином этим?
 - Да как же ты не понимаешь? – горячился я. – Это же бизнес. Тут такие «бабки» можно сделать, что все твои калымы глубоко в заднице остануться. Это же бизнес!
  - А чего, - неожиданно получил я поддержку со стороны хмельного Витька, - Венька Сопрыкин с в соседнем районе тоже торговли ворованными материалами  начинал, а теперь, видишь, как развернулся, супер-маркер открыл.
  - Супермаркет, - поправил Витю шофер Георгий, тоже уже созревший для разговора. – Ты, хоть, Витя в торговле разбираешься  малость. Венька-то – голова. Я, ведь, с ним в одном классе учился. Он и тогда пройдоха был еще тот. А супермаркет у него зашибись.
  - А я и говорю, - прижал растопыренные пальцы к груди Витек. – Вместе мы с ним начинали по дачам москвичей шарить. Эти фраера моду взяли в районе дачи себе строить. Материалов навезут, типа, мы крутые. А на поверку фуфло одно у них получалось. Только они в столицу свою с понтами укатят, а  мы у них в ту же ночь всё скоммуниздим и порядок. Эти придурки в субботу опять приезжают: туда-сюда, в милицию, в полицию, а строиться всё равно надо. Вот. Мы им ихнее же и продаем. А чего? Лохов никогда поучить не грех. Я-то, бывало, как зашибу деньгу, так сразу бухать, а Венька  - он жмот. Рублик к рублику, сотенка к сотенке. Зато теперь живет кум королю. Даже иной раз и с жиру бесится. Всяко бывает.
 - А я что говорю! – вновь дернул я на себя нить беседы за хлебосольным верстаком. – Магазин строительный в нашем городе открыть – это самое милое дело. Сто процентов прибыль будет.
  - Открывайте! – поддержал меня Витя, разливая остатки из третьей бутылки. – Мой вам совет – открывайте. Только сначала к Шуре Боксеру сходите. Без «крыши» магазин открывать – дело тухлое. А сейчас, Гоша, заводи свою таратайку и гони в магазин. Три на четверых нам явно мало. Еще пару возьми, чтоб все вопросы насчет магазина по-хорошему обсудить.
Через минуту за воротами гаража сердито заурчал двигатель КамАЗа, а через десять минут мы продолжили обсуждения моей идеи. Как мы дальше её обсуждали – помню плохо, но утром в гудящей голове идея та не потерялась и я взял в ларьку бутылку коньяка да двинул к Шуре на переговоры.

                14
Не зря говорится, что коня в сече познаешь, а друга в беде. Не устану повторять, что Шура – настоящий друг. Поискать таких. Есть друзья до беды, а Шура не таков. Не отвернулся он от меня, когда я голью перекатной стал. Не побрезговал. Только меня увидел, игру сохранил, компьютер выключил и обниматься. Я бутылку на стол, а он закусь из стола. Поговорили для приличия о былом, потом я  идей своей поделился.
 - А, чего, - пожал плечами мой друг, - открывайте. Пару месяцев ничего платить не надо, а потом десять процентов с оборота. Тут уж, Андрюх, извини: меньше никак нельзя. Здесь все рассчитано: пять процентов нам, в смысле, братве городской, а пять остальных в «общак» - Чохе. Не нами придумано, и не нам нарушать.
  - Десять процентов? – я задумчиво прикусил мизинец.
  - Да, не парься ты! – махнул рукой Шура, немного поучил меня по экономическим вопросам. – Посчитаешь, в цену заложишь и дело в шляпе. Все умные люди так делают, а дураки магазинов не открывают. А тебе еще по дружбе маляву пацанам из городской администрации черкну, что препонов тебе не чинили. Заметано?
Итак, первый шаг сделан, а, дальше, лишь бы не остановиться. Подтянули мы с Женькой пояса, я машину свою продал и за дело. Сперва оформил я по «маляве»,  а значит и без проволочек,  в нашей городской администрации  регистрацию товарищества с ограниченной ответственности под гордым названием «Шпунтик». Потом в одном из близлежащих колхозов арендовали мы скотный двор. Он-то колхозу был уже ни к чему: там еще четыре года назад всю скотину «под нож» из-за бескормицы пустили. А куда её еще было пустить? Раньше-то колхозникам рабочий класс помогал, а как все в вольное плаванье по рыночным волнам пустились, так уж и не до помощи друг другу стало. Развернулись рабочий с колхозницей – спина к спине. Свои б штаны не потерять, где уж тут о других думать. Вот и остались коровушки без кормов. Их на наше счастье прирезали, а уж дальше мы сами: навоз выгребли, прилавки из горбыля сбили и вывеску красочную на картоне намалевали. Хотя и со скрипом, но дело пошло потихоньку.
Поначалу Витек у нас главным поставщиком был. Даже, вернее, сперва наводчиком он нашим стал. Из-за желания побольше сэкономить мы сами по воровской тропке на подлое дело решились пойти.
  - Там где живешь гадить нельзя из принципа, - поведал нам свои некоторые жизненные правила Витек и позвал в темную ночь до соседнего района.
Лесопилку он там одну облюбовал с пьющим сторожем и гнилым забором. Пришлось здорово в ту мерзкую осеннюю ночь изрядно попотеть, зато наутро в ассортименте нашего магазина появилась обрезная доска по вполне приемлемой для народа цене. Еще через ночь с одной дальней станции умыкнули мы два КамАЗа цемента, а через неделю сантехника там плохо лежала. Три месяца активной деятельности на подлом воровском поприще позволили нам сделать первую серьезную закупку на оптовом рынке строительных материалов в столице. Там же и первые наши связи с юркими поставщиками наметились. Так что, когда через полгода  Витька взяли поличным и посадили на три года, бизнес наш уже достаточно прочно стоя на ногах. Сами мы уже почти и не воровали, так если стоящее чего случится или по пьяному делу для развлечения. А потом и развлекаться, таким образом, бросили. Поняли что для развлечения охота лучше.  Охота – это вещь!
Хорошие деньги появились у меня через год. Я расплатился тогда с долгами, купил новую машину и отправил Валерку на зарубежный курорт. А как с того курорта он приехал, так у нас с Зиной радости предела не было. Ходить стал наш Валерка, без всяких там палочек – ходить! Я с такой радости даже спортом решил с ним заняться. Спортивной ходьбой. А Валерка парень упорный, так что на следующий год на районном чемпионате среди своего возраста он третьим стал. Молодец! Рассказал бы мне кто про такое, не поверил бы, но было ведь это, было.
Наше с Женькой товарищество ширилось, как говорится, и вглубь и по сторонам. Первым делом мы в помещение другое переехали. Не солидно стало в скотном дворе работать. Потом еще продуктовый магазин открыли, три строительных бригады держали, экскаватор с бульдозером приобрели. Короче, развивались мы не по дням, а по часам. И скоро решили в соседней области приобрести завод по изготовлению железобетонных конструкций. Его там на аукцион выставили, вот мы и подсуетились. Вернее, сперва в столице насчет поставок тех самых конструкций на их стройки огромадные договорились, а потом и покупать ринулись. Приехали, с пацанами местными побазарили, подмазали по их наводке кому надо и дело в шляпе. Осталось только собственность оформить. Еще подмазать чуть-чуть  - и оформить.
Ожидая на улице нужного чиновника, я увидел её. Увидел и вспомнил. Представляете сколько времени я даже не думал о ней, а как увидел, так сразу, словно обухом по голове. Как глянул я в глаза те золотисто-зеленого цвета, и забарахталось мое  сердечко будто слепой кутенок в грязной луже. Вроде, чего мне еще надо? Зина у меня есть, а это всё блажь! Умом понимаю, а с сердцем поделать ничего не могу. Вот ведь она – рядом! Такая красота! Как же я мог её забыть?! Или сейчас, или никогда! Бросаюсь со всех ног, чтоб догнать её и тут же натыкаюсь грудь в грудь на горилообразного мордоворота!  Крепкий, сволочь! Такого ударом кулака не свалишь! Сто раз подумаешь, прежде чем ударить. В любой ситуации подумаешь. Вот и я подумал, а пока размышлял да мялся, она села в машину и укатила. Следом за ней уехал и подлый мордоворот. Он ушел, но я в одиночестве остался. Нужный мне чиновник явился. Явился и загоготал, лукаво подмигивая мне ехидным оком:
 - Хороша  Елизавета Михайловна?
 - Кто? – переспросил я, хотя и прекрасно понял вопрос чиновника.
 - Елизавета Михайловна, - продолжает смеяться он, протягивая мне руку. – Только ты рот на неё особо не разевай, а то мигом без зубов останешься. Не ты первый.
 - А кто она? – интересуюсь я, протягивая своему собеседнику конверт с мздой.
 - Это жена нашего вице-губернатора, а он мужик строгий, даже временами чересчур. Он всех здесь в кулаке держит. Все его боятся, а следовательно уважают. Тут один из местных наших молодых бизнесменов на приеме губернатора пригласил Елизавету Михайловну на танец, да ладонь свою не в то место на её теле положил. И что тут было…
 - Что?
 - Во-первых, мордобой. Да, такой мордобой, что маманя  не горюй. Ведь у нас второе лицо в области мастер спорта по борьбе и еще по чему-то. Вот такие пироги с котятами. Но мордобой – это всего лишь малая толика того, чего бизнесмену от рукоприложения к запретным местам  досталось. Через два месяца от бизнеса его пшик остался, да еще все знакомые стали шарахаться от него, как от прокаженного. Так что мой совет тебе Андрей – выбрось-ка ты Лизоньку из головы, чем дальше, тем лучше.
А я бы и рад выбросить, но образ красавицы, словно заноза в воображении застрял. Закрою глаза, а она тут, как тут. Даже напился на следующий день для того, чтоб забыться. Не помогло. Мы в ресторане сделку обмывали, так вот я там до поросячьего визга и наклюкался. Стыдоба!  Мало, что наклюкался, так я еще ко всем да к каждому со своей любовью к Лизе приставал. Юрику так надоел со своими россказнями о прекрасных золотисто-зеленых глазах, что он меня подальше послал.  Мне б дураку послушаться умного человека, пойти туда куда послали, а я - нет. Я вместо этого на эстраду полез. Певичку оттуда шуганул, да заорал во все горло:
  - Не никого прекрасней Елизаветы Михайловны! Остальные все твари и гниды! Ах, какая женщина, мне б такую. А-а-а!
Какой-то дебил хотел меня увести от микрофона, а его пластмассовым стулом по голове. Вот чудо в перьях!
  - Да я вас всех тут по стенке размажу!
Утром просыпаюсь, и боюсь вспомнить, а чего там вчера было.  Помню чего-то  я Шуре (он, кстати сказать, тоже в доле по нашему предприятию сподобился быть) весь вечер про любовь пламенную к незнакомке толковал. А, вдруг, теперь какая-то падла слова мои те Зине перескажет? Чего тогда будет?
                15
То ли не узнала Зина о моих пьяных бреднях? То ли сделала вид, что не узнала? Не знаю. Зинаида женщина мудрая и у неё такой богатый опыт житейский, что любой мудрец позавидует. Да, только, мудрость мудростью, но Зина, ведь, тоже женщина. А я дурак одурманенный глупой блажью. Ой, дурак! Может она знает всё и задумала чего? Тут чего-то точно не так. Зинаида  весела и ласкова со мной, как прежде. Я-то в опасениях своих всё высматривал намеки на наметившиеся льдинки в наших отношениях. Но сколько не смотрел – всё попусту. Нет ничего! Да только сомнения никак не хотели меня покидать.
   - Не может быть, чтоб никто не рассказал ей о моей пьяной тоске в ресторане, - часто думал я. – Не может быть, чтоб она не знала. Тогда, ведь, народу полно было. Половина города, не меньше. Неужели никто ей не рассказал? А, если кто рассказал, то чего она веселится? А?
День маюсь, ожидая расплаты, второй, а потом понемногу успокоился. Может, зря я эти волны мутные гоняю? Может, и не было ничего в моих выходках предосудительного? Зина мне даже намека не сделала, да и работать надо все-таки начинать. Душа душой, а дела делами.
Бизнес наш уверенно шел в гору. Теперь у нас уже была сеть магазинов. Магазины в нашем распоряжении имелись, заводишко успешно функционировал, но этого нам казалось мало. Захотелось еще и банк открыть.  Банк для дела, а для души я решил в нашем городке организовать спортивную школу по ходьбе. Юрик предложил вложиться в бокс, но мне как-то не хотелось, чтоб Валерке кто-то на тренировках по лицу бил. Вот, хоть убей меня, а не хотелось. Пусть лучше ходит пацан, благо у него это неплохо получается. И тренера я хорошего я ему нашел. Мастера спорта с дипломом института физкультуры. Очень толковый мужик оказался. За год наших парней по области в лидеры вывел. А Колька Бумажин даже на первенство России попал. Восьмым там пришел. Талант у парня. Такой талант, какой у одного на сотню тысяч бывает. Валерка, конечно, в чемпионы не выбьется, но первый разряд пацан сделал. Мы с Зиной, сидя на трибуне, ладони чуть ли не в кровь избили, когда он шестым на областных соревнованиях пришел. Молодец!
Всё у меня, вроде бы, стало налаживаться, но тут, как обухом по голове. Ничего в тот день плохого не предвещало. Всё, как обычно. Поехали мы с Женькой ресторан, со столичным оптовиком Вартаном пообедать да о новых поставках поговорить. Выпили по одной «под салат», и тут меня Женька, как бы между делом, спрашивает:
   - Вчера видел какой «мерин» себе Валерка Мельников  приобрел. Зверь – машина!
   - Какой Валерка? – переспросил я, отодвигая от себя пустую тарелку.
   - Как какой? – часто заморгал мой компаньон. – Мельников. Бывший гаишник местный. Впрочем… Ты его, наверное, не знаешь. Хотя….
Женька как-то замялся, хотел вроде как от разговора увильнуть, но я от этой темы не хотел уходить. Другой-то за столом не было. Вартан потанцевать пошел, а нам чего без дела сидеть? Хоть о неведомом мне Валерке поговорим.
  - Чего-то не припомню такого, - пожал я плечами, разливая еще по одной.
 - А где тебе его помнить, Студент? – вклинился в нашу застольную беседу Витек Сухов, здесь же в ресторане уже видимо не первый час отмечавший свое освобождение по амнистии. – Где тебе? А вот Зинка твоя помнит его хорошо. И, главное, забывать никак не желает.
  - Ты б Сухарь помолчал! – рявкнул на Витька Женька.
 - А, чего? – взъерепенился Сухов. – Студент мне друг и я ему обязан сказать, что баба его с другим путается. Весь город об этом знает. И смеются над Студентом «за глаза». А я ему друг и ни хрена не позволю стоящего мужика вокруг хрена водить.  Потому что я ему друг, а вы все…
Тут меня будто подбросило что-то. Хватаю Сухаря за воротник, тащу на себя и шепчу, словно подпорченная старинная грампластинка:
  - Чего ты сказал? Чего ты сказал?
Витька Сухов всегда вертким мужиком был. Вывернулся он из моего захвата, отпрыгнул в сторону и заорал на весь ресторан:
 - Я ему как другу всю правду в глаза, а он… Это же… Мать твою… Его баба путается с другим на глазах всего города, а он на лучшего друга прет.
В два прыжка подскочил к Витьку и шандарахнул его правым боковым в челюсть. Сухов полетел вперед спиной с переворотом, сшибая всё на своем путь. Истерично визжала с пола официантка Нюра, торопливо счищая ладонью салат «оливье» с совершенно новых колготок. Зычно матерились, изуверски коверкая русскую речь, гости с юга, на столике которых оказался вдруг Витек. Джигиты ждали жареного барашка,  а к ним прилетел вор-рецидивист с кровоточащим носом. В ресторане поднялся такой шум и гам, какой бывает в курятнике, когда подвыпивший хозяин решает отрубить петуху голову на глазах всего петушиного гарема.
А мне на весь этот шум было наплевать! Выбегаю на улицу, прыгаю в «тачку» и «по газам». Чего-то зазвенело, заскрежетало! А мне плевать! Еще5 быстрее! Быстрее! Неужели это всё - правда?!?
 - Прости, - прошептала мне Зина и ласково поцеловала меня в щеку, - но я люблю его. Я хотела его забыть, и уже почти забыла, но он явился, и я сошла с ума. Прости меня, Андрюша. Прости. Мы с Валерой завтра уезжаем в нему в Питер. У него нам квартира, работа и позвал нас с собой. Я хотела по-тихому уехать. Не хотела тебя расстраивать. Ты хороший, но я его люблю. Понимаешь? Его!
Как я очутился на кладбище возле храма - не помню. Я ничего не помню. Страшная обида вытравила всю мою память. Словно концентрированная кислота вытравила. О, Боже, за что ж меня так? Я все забыл и ничего теперь не хотел. Ничего. В первую очередь не хотел жить. А зачем жить? И как после такого можно жить? Я от жизни ожидал всего, что угодно, но чтоб так она меня… Сволочь! За что же ты со мной так?! За что же?! Все гады! За что?! Убью!
Я упал лицом в чуть порыжевшую уже траву и стал бить кулаками землю. Изо всех сил лупил я её. За что? Да, за всё! Мне непременно надо было кого-то лупить. Нещадно мутузить до боли в кулаках. Сейчас мне под руку попалась земля.
  - За что мне всё это? – хрипел я продолжая бить окровавленным правым кулаком по земле. Кулак я разбил о валявшийся здесь же осколок кирпича.
Рука сильно кровоточила, но боли я не чувствовал. Я вообще ничего кроме злости не чувствовал. А вот злости во мне было «под завязку». На весь мир хватит. Даже на два мира. За что ж меня так? За что?!
И тут кто-то тронул меня за плечо. Вскакиваю, готовясь придушить  потревожившего меня человека.
 - У, гад, - хриплю, а кулак уже на замахе. Еле-еле я его удержал.
Передо мной стоял молодой в рясе священника.  Стоял и улыбался какой-то особенной светлой улыбкой. И вот именно свет той улыбки, исходивший из ясных глаз напротив меня, и остановил мой кулак. Я почувствовал какую-то удивительную силу около себя. Силу способную любого защитить. Любого.
  - Пойдем со мной, - чуть слышно молвил мне незнакомец, указывая рукой на храм, и я ему повиновался.

                ЭПИЛОГ
  - Я хочу покаяться, батюшка, - прошептала она, глядя на меня огромными золотисто-зелеными глазами.
Кожа на лице её чуть дряблая,  местами испещрена мелкими морщинами, еле заметными пигментными пятнами и всё это вызывало у меня чувство некой странной жалости и грусти. Грусти об увядающей красоте. О том, что всегда уходит от нас и уходит навсегда. Всё съедает время. Всё... И лишь глаза её сверкали, как прежде и сверканием своим гнали прочь не только грусть, но и мысли о ней. Сколько раз я видел глаза эти в своих снах! И вот они рядом. Неужели такое могло случиться?
  - Из-за меня умерли люди, - продолжала шептать она. – Я не хотела ничьей смерти, а они умерли. Уже четверть века скребет душу мою эта злая тайна. Раньше умела с ней справиться, а теперь не могу. Покаяться мне надо. Покаяться.
Она замолчала. Молчал и я. Я не знал, что ей сказать, а она никак не могла решиться открыть свою тайну. Несколько минут мы молчали, а потом она протяжно вздохнула и начала свою страшную исповедь.
   -    Мне казалось, что я любила Колю больше жизни и когда он погиб, даже свет для меня померк. Жить мне тогда не хотелось. И если бы не дядя Валера с тетей Катей… Им было еще тяжелее, чем мне…  Тяжелее… И у меня не хватило духу – их оставить. Я решила жить ради них. Я сейчас не помню, как закончился тот черный год. Но… Но время лечит. Я встретила Сашу. Мне очень было стыдно перед дядей Валерой, но Саша… Я не знала, как рассказать дяде Валере о нем. Мне казалось, что встречаясь с Сашей, я совершаю жесточайшее предательство. После летней сессии Саша предложил съездить с ним в Крым. Я согласилась. Согласилась, но решила перед поездкой все рассказать дяде Валере и тете Кате. Решиться-то я решилась, но не смогла. И я попросила сделать это Валю. Она перевелась к нам из другого института. И случаются такие чудеса, что мы с ней были здорово похожи. Вот. Валя воспитывалась в детском доме, и у неё не было ни одного родственника. Представляете, что значит жить, не имея ни одного родственника? Я тогда этого еще не понимала, но мне все равно было очень жаль Валю… Наш поезд уходил утром, и мы сговорились с Валей, что она в тот же вечер поедет к дяде Валере с тетей Катей и расскажет им всё. У Вали никого не было, и я подарила ей свою куртку и серьги. Просто так подарила. Я думала, что узнав правду о моем предательстве, они никогда больше не захотят видеть меня.
  - Так может тогда Валя заменит меня, - роились в моей голове глупейшие из глупых мысли. – Они же тоже одни на всем белом свете. Им тоже кто-то нужен. Я предала их, я недостойна теперь быть с ними рядом. Не достойна.  Так пусть моё место займет Валя. Она хорошая. Еще я с Валей отправила записку.
Валя тогда не дошла до их дома совсем немного. Её убили и бросили в реку. А когда через неделю нашли, то по серьгам все решили, что погибла я. А я, дура, когда мы приехали из Крыма, даже обрадовалась такому повороту событий. Дура, кто ж еще? Конечно же, я этой радости ни кому не показала, но в душе моей… Мы с Сашей уехали в Сибирь. Я думала, что там всё забуду, но… Я пришла к ним вечером. Дяди Валеры дома не было. Тетя Катя смотрела телевизор. Я постучала в окно. Она выглянула на мой стук, увидела меня и так страшно закричала, что я бросилась бежать. В тот вечер я больше не смогла подойти к их дому. Мы с Сашей уехали в соседний город, а через два дня я узнала, что тетя Катя покончила с собой… Страшно… Мы, потом, стали жить с Сашей в соседней области, но я часто приезжала в город, где жил дядя Валера. Мне хотелось подойти к нему, но я боялась. Я следила за ним. А потом его убили. Мне стало плохо и каждую ночь пробиралась к своей могиле. Представляете, что значит ночью лежать на своей могиле? Саша с друзьями увез мое надгробье с кладбища и утопил его  в реке. Опять в реке. Всё началось с реки… Как же мне теперь жить? Саша был сильный. Он всё мог. Зачем же он утопил его в реке? Опять в реке. А, ведь, это я во всем виновата! Из-за меня его Господь покарал! Из-за меня! Прости меня, Господи. Прости! Каюсь я, каюсь!
Я слушал этот рассказ и не верил ему. Так не бывает. Не может такого быть. Не верил я ей. Старался поверить, но не мог. Грешен! Недоверием к человеку грешен. А она упала передо мной на колени и стала целовать мой ботинок. Делаю осторожный шаг назад, накрываю её склоненную голову епитрахилью и чуть слышно читаю молитву.
  - Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатями и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Елизавета, все согрешения твоя, и аз недостойный иеромонах; властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих от юности твоя, во имя Отца, и Сыны, Святаго Духа. Аминь! 
Услышав слова молитвы, она тяжко вздохнула, медленно встала с колен, утерла рукой глаза, повернулась и пошла из храма.
 - Ой, бедняжка, - прошептала подошедшая ко мне сестра Ксения. – Как мучается.  Смотреть больно. Блаженная она.
  - Как блаженная? - переспросил я свою собеседницу.
  - Так и блаженная. Мужа у неё убили. Большой человек он был да вот не уберегся. Взорвали его вместе с машиной, а она с той поры сама не своя ходит. Всё себя винит в смерти его и в каких-то грехах странных себя винит. Ты, батюшка, человек у нас новый, а потому и не знаешь Елизаветы. А местные её здесь все знают. Не в себе она. Такого про себя навыдумывала, что не приведи Господи. Во всем себя виноватой считает. Во всем. Блаженная, право слово – блаженная.

                КОНЕЦ.