Часть тринадцатая. Первая любоФФ

Я ждал ее письма. Я жил ими. Кажется, что листочки в клеточку, исписанные ее красивым почерком, значили для меня в то время  почти наследство Билла Гейтса. Вернее они были более долгожданными и желанными. Я не один раз прокручивал в голове сценарии, как   с поезда  побегу к ней домой. У двери дрожащими руками прикоснусь к  светлым кудряшкам  у ее  лба. Буду чувствовать, как  ползают  трогательные мурашки  по ее телу. Мне кажется, она  непременно заплачет. А я вопьюсь поцелуем  в  беззащитные губы. Мои руки  будут бесстыдно  путешествовать по Машкиному  телу. Бляха от солдатского ремня слегка щекотнет  ее холодом и заставит засмеяться от неожиданности. А я подхвачу ее смех, закружу на руках. Уложу на постель и  с наслаждением рассматривать каждую клеточку на таком желанном и родном теле.


Эти фантазии  к концу службы окончательно превращали меня в параноика.  Уволился я со службы  на месяц раньше - зачли отпуск.  Безрассудство не победило. Приехав под вечер, с дороги я отправился домой. Обцелованный мамой, зажатый в железных ручищах отца, всю ночь просидел  с дедом и отцом на кухне с накрытым столом. Наутро болела голова с непривычки и жутко мутило. Провалявшись до обеда в постели, я привел себя в порядок, надел парадку и пошел к самой замечательной девчонке на свете. Букет цветов довел мой образ до нужного антуража.


Машки дома не оказалось. Впрочем, дверь мне совсем никто не открыл. Видимо и родители ее тоже отсутствовали про причине того, что день был будничный, рабочий. Я поднялся на площадку выше, что находилась  между двумя этажами, и стал ждать. Ждал я довольно долго. Сидя на подоконнике, я практически заснул, просыпаясь ненароком каждый раз, как хлопала входная дверь в подъезде.


Она только поднималась по лестнице, а я ее уже чувствовал. Казалось, что все органы пришли в немыслимую тревогу.  Сердце  молотило бешеным темпом, барабанило в висках, ноги  напряглись, волнение в паху нарастало. Машка зазвенела ключами в полутьме площадки,жалко освящаемой тусклой лампочкой с верхнего этажа, а я уже бесшумно спускался. Уткнулся носом в ее такую родную светлую голову, руки протиснул подмышками, и воровато, настойчиво стал гладить грудь. Она тихо ойкнула, но мой шепот ее успокоил. Мне казалось, что она от радости тут же бросится мне на шею, но видимо, как мне тогда показалось, силы ее покинули. Она, молча стояла, правда по реагирующей груди на мои прикосновения я понимал, что она вовсе не лишилась чувств, а так же как и я чувствует изуверское возбуждение. Я шептал ее имя, целовал любимую макушку. Меня посетила мысль овладеть ею тут же, в подъезде. Ну, что скажите мне, мешает совершать безумства двум любящим людям? Да и за это время,  неужели она не повзрослела и все так же придерживается своих детских страхов? Я настойчиво  стал лезть под  платье, не давая ей опомниться.  Машкины ягодицы под тонкой тканью белья, мягкие, бархатные, немного напряглись. А я уже расстегивал ремень, пытаясь прикоснуться к ней телом, дать ей почувствовать всю свою сумасшедшую сущность и желание. Ведь она все поймет, не отвергнет, не пошлет куда дальше. За два года, проведенных в разлуке, в письмах давала же она мне надежду на этот мой ненормальный поступок.


Она все же заплакала. Заплакала так беспомощно, как плачут маленькие дети, когда не могут втолковать родителям свои проблемы.

-Нет, Игорь, не надо. Не нужно, пожалуйста!!! - жалобно, умоляюще шептала она.


Потом резко отвела мою руку, и повернулась. Это было первое потрясение в моей жизни.Впрочем,потом, все перепитии в которые я попадал,уже не казались мне такими ужасными. Меня не поразили ее глаза, из которых бежали слезы. Не взляд, которым она на меня смотрела. Из всего образа Машки, что останется навсегда в моей памяти врезался лишь огромный ,нагло выпирающий живот. Это заставило меня от неожиданности  отступить назад. Мне кажется, я закрыл руками уши, не желая ее слышать. Что-то она там говорила, нервно прикасаясь к перилам,но я уже бежал прочь, спотыкаясь о ступеньки. Вниз! На ходу застегиваясь, туда, к спасительной двери. Далеко!!! Прочь!

Машка вышла замуж за моего компаньона. Того самого, с которым я дрался и попал в армию. Мне было наплевать, почему она так поступила. Я не рылся в причинах и не искал виноватых. С того дня я потерял способность любить. Любовь   и  ложь не уравновешивают друг друга, потому что у них разный удельный вес. Некоторые  считают, что  настоящая любовь - это когда прощаешь человеку то, что не можешь простить даже себе. По-видимому, это я решил навсегда остаться  Пинноккио.

 В этот же день я уехал из города. С Машкой мы больше никогда не пересекались.