Когда не было войны 16 - Трудности службы

             
На фотографии фрагменты рисунков Ирины, которыми она дополняла тексты писем. Вот так я стреляю из пушки, а она ходит в институт.



              Это мои армейские воспоминания одного из периодов в нашей стране, КОГДА РЕАЛЬНО НЕ БЫЛО ВОЙНЫ. Венгерские события уже прошли в 1956 г., а Чешские ещё только будут в 1968 г.

              Кстати, моя дивизия, в которой я так мирно прослужил три года,  была участником и тех прошедших и этих будущих событий по причине близости расположения к этим двум границам. Я же, действительно, совершенно мирно прослужил в этой опасной точке, без всяких поездок в соседние страны.
              В основу этого мемуарного повествования положены письма, присланные мне в армию моей первой женой Ириной, за период службы с 1963 г. по 1966 г.

16глава.  ТРУДНОСТИ СЛУЖБЫ

             Закончилась первая армейская осень, и зима сразу вступила в свои права,  насыпало снега огромные горы, в Москве я никогда не видел столько чистого белого снега. После принятия присяги меня уже стали посылать в караулы по охране складов и автопарка, и тут для меня как бы само собой стало ясно, в погоде для часового не столь важна температура воздуха. При условии, если температура конечно не запредельная -  за тридцать и более градусов. Гораздо страшней для часового сила ветра. При нуле уже даже при среднем ветре часового пробирает насквозь, и поэтому - спасение в тулупе. Но в том-то и беда, что опять помехой проклятый Устав со своими дурацкими предписаниями.
            
             Оказывается, форма одежды зависит не от погоды, а от каких-то идиотских указаний, когда и что носить, причём делать это требуется всем сразу, тоесть носить предписанное, не взирая на объективные погодные условия. Это у них называется соблюдением формы одежды. И самое удивительное, что соблюдение этой формы одежды - это самоё любимое для исполнения указание, за ним следят все, как бы именно в этом указании и кроется наивысшая степень боеспособности каждого рядового, включая всех и даже комсостав. Вот и приходилось идти на пост под ветер в шинели, пока не поступит приказ о переходе на зимнюю форму одежды. Но зато после приказа красота, одеваешь тулуп, и это кайф.
            
             Я думаю, такие тулупы были у ямщиков, когда сидя на облучке в санях он кроме как тулупом и шапкой в паре с валенками не был защищён ничем, не то, что водитель современного автомобиля с климат-контролем и электроподогревом сидений. Шапка-ушанка, огромный воротник тулупа - это вещь. Вот так же и часовому, одетому в тулуп, причём прямо на шинель, в огромных валенках, правда, без сапог, но зато с зимними портянками, и шапкой с опущенными ушами - при таком наборе, ничего не страшно. Да, забыл, упустил из виду, ещё рукавицы с двумя пальцами как бы для возможности нажатия курка на автомате в момент отстреливания от наподавших, вот теперь весь комплект в сборе.

            Совершенно однозначно заявляю - в таком одеянии часовой может только стоять и медленно передвигаться по прямой. С большим трудом он может сесть, но лучше прислониться к чему не будь и стоять. Если в тулупе случайно поскользнуться и упасть, то сразу не встать, для этого предварительно надо расстегнуть тулуп и только тогда можно исхитриться и встать. Даже удобно повесить автомат на плечо - и то невозможно самостоятельно вышел в дозор помогли тебе повесил автомат поглубже на плечо и лучше не снимать его, потом так глубоко и удобно не повесишь. А если вдруг стрелять? То это просто совершенно невыполнимая фантастика. В специальных рукавицах огромного размера никакой второй отдельный палец не то что согнуть, его просто невозможно даже вставить туда, где расположен курок автомата. Поэтому часовой в такой форме просто некое пугало, вот и всё.

            Забегая вперёд скажу зимой на посту, конечно, не почитаешь, и писем не попишешь как летом, но зато можно размышлять, и вот одно из моих караульных размышлений того времени.

             Постепенно, присмотревшись к службе, я вдруг осознал, в чем заключалась наша такая большая военная тайна для буржуинов. И действительно, по всяким пустякам, куда не ткнись - всё у нас секрет, везде сплошные первые отделы. И вот ещё тогда, в самом начале службы, при замене колёс у послевоенных «КАТЮШ» я невольно задумался насколько они уже устарели. Впоследствии, наблюдая другую технику во время караулов, а это 152-миллиметровые гаубицы довоенного производства, всё теже грузовики ЗиС-151 уже снятые с производства я действительно подумал - где же что-то новое, современное. Немало меня удивили и обычные сельскохозяйственные трактора С-100 для транспортировки пушек вместо артиллерийских тягачей. Да и даже просто смотря на этих двести солдат включая меня, вместо положенных нескольких тысяч, я вынужденно приходил к следующему выводу. Вот это всё, как раз и является секретом. Просто по своей наивности я, как и многие другие понимал под словом секрет какое-то новейшее особо современно вооружение, и, естественно столь сильно охраняемое. Какой наив, как я ошибался, настоящий секрет - сохранить в тайне это истинное плачевное положение дел, вот это и есть наш большой секрет для буржуинов.

            Подчёркиваю, так было лично у меня в отдельной энской части, в моих несведущих глазах, и к тому же в то далёкое время. Как ни странно, но в перечисленном мною списке несоответствий для современной армии, к большому моему удивлению, скрылся один элемент продуманной хитрости, которую я узнал позже. Оказывается, сельскохозяйственные трактора С-100 были не случайно, и совсем не из-за нашей бедности. При всей своей медлительности по сравнению с артиллерийскими тягачами, они обладали несравненно большей проходимостью, и это в особенности было важно для той горной местности, в которой мы и располагались. Наверное, это обстоятельство и было неким истинным секретом, вот вам и очередная ложка мёда в бочку с дёгтем.


       Фрагменты из писем Иры (с 34-го по 36-е письмо).

      Эдинька, родной мой, здравствуй!
     Как ты там живёшь, любимый? Скучаешь, наверное? Я здесь просто умираю от тоски. Мне так хочется увидеть тебя. Иногда мне вдруг покажется, что я совсем не помню твоё лицо. Эдька! Ты просишь меня прислать тебе мои карточки, но ведь у тебя штук 5-6 есть. А у меня кроме маленькой и той, что ты мне прислал, ничего нет.  Но они очень маленькие, и мне трудно увидеть как следует твои глаза. А знаешь, как я по ним соскучилась! Хоть на минутку увидеть бы их. Мне так трудно без тебя. Как-то очень одиноко. Вот вроде бы и смеёшься с ребятами, говоришь, а сама думаю о тебе. Вот тут как-то ехала от Танюшки Кутуковой (мы делали у неё математику), было уже часов 10. В автобусе ко мне пристал какой-то парень.  Подсел ко мне и начал заговаривать. Я, даже не посмотрев на него, отвернулась к окну. Сидела и думала: «Будь Эдька здесь, со мной, разве стал бы он лезть? Вместо этого пижона сидел бы мой Эдька, и я бы могла прислониться к его плечу. Неужели пройдут эти три года, и когда-нибудь мы будем каждый день видеть друг друга».

         Да, Эдька, я хочу тебе рассказать один случай. Сижу я во вторник на практических занятиях по строительным материалам в лаборатории на Кировской. Вдруг лаборантка спрашивает: «Крюкова в этой группе?» Я говорю: «Да». Она сказала, что меня кто-то вызывает. Я выхожу и, как ты думаешь, кого я вижу? Натурщика! У меня аж ноги подкосились. Ну, поздоровалась я с ним, он спросил как моё здоровье, сказал, что приходил в институт, но я в то время болела. Пока мы с ним говорили в коридоре, ребята вышли покурить. А Карапетян-то его знает, ведь я его просила в тот раз сказать, что я больна. Так вот, он подошёл к нам ближе и ржёт. Я как на него посмотрю, тоже смеюсь.
     (Эдька, продолжу завтра утром. Умираю, хочу спать. Ведь папе было плохо сегодня ночью, и я не спала, вызывала неотложку, сидела с ним. А сейчас еле голову держу, почему-то дикая головная боль весь день.)

        Ну вот, милый, уже вечер, 29-е. Я только что пришла с физкультуры. Устала, страх. Ну, продолжаю. Так вот, старик и говорит: «Давайте я буду провожать вас домой из института, а то скользко, и вы можете упасть». Ты представляешь? Карапетян уже ржёт в голос. Тут я не выдержала и говорю: «Нет, спасибо! Меня вот этот молодой человек каждый день провожает». И показываю на Карапетяна, а он аж за живот схватился, ржёт. Тогда старик говорит так серьёзно: «Да, ему хорошо. У него, наверное, и мама и папа есть. А я пять лет в одиночестве!» Ну тут уж вышел наш учитель, и я гоню старика. А он говорит: «Я вас подожду. Когда вы кончите?» Я уже кричу: «Вот ещё. Идите, пожалуйста, мне заниматься нужно». А он говорит: «Возьмите письмо». И даёт мне авоську. Я как заору: «Ни в коем случае! Если хотите письмо, давайте, но ничего другого я не возьму». И гоню его.  Тогда он разворачивает бумагу. Там лежит целлофановый пакетик с клюквенной карамелью, письмо и два новых мужских носовых платка. Ну, я, конечно, взяла только письмо и с трудом выпроводила его.
 
         Когда я вошла в аудиторию, меня засыпали вопросами: Кто? Зачем? И т.д. Ну, я, конечно, рассказала им всю эту хохму. Они так ржали, что нам сделали замечание. Ну, письмо я тебе посылаю. Только очень боюсь, как бы оно не затерялось. Всё-таки интересная вещь для нашего будущего альбома (семейного). Если тебе некуда будет положить его, пришли его снова мне. Обрати внимание на вопросительные знаки, которые он всовывает куда не надо в огромном количестве.

        Ну, теперь вот о чём, мой любимый солдат. Я тебе буду иногда рисовать, в чём я хожу на занятия. В тёмно-коричневых чулках, в рыжей юбке и чёрной кофте, с серым чемоданом и с браслетом. Вот. А на лыжи я хожу так:

   ((В этом месте Ирин рисунок который я разместил в начале главы, к сожалению все рисунки Иры невозможно разместить, но некоторые уже представленные мною подтверждают отличительную особенность этих писем и в этом плане.))

     Ну вот, теперь ты увидел своего хлюпика.
     А сейчас я расскажу о продолжении того случая со свистом. У нас вышла газета. Сейчас я нарисую тебе наш стенд, чтобы ты понял, как всё выглядит. А вот эта газета:

     ((Я уже приносил свои извинения, что окончание этой истории со свистком по случайности оказалось уже опубликованным, в главе №14. «ПОЧТИ В ТЕМУ – 1». Вся история происходила в аудитории во время лекции в МАРХИ. В этом письме продолжение истории, а её начало оказалось в главе № 15. «ПРО ДЕДОВЩИНУ» здесь как бы промежуточный момент этой необычной истории про свист. Как вы сами поняли очень запутанная история, не только там в те годы, но и у меня в моих мемуарах.))

     Ну так вот. Собрали нас на собрание. Сидим, входят декан и замдекана. Говорят, что раз мы не нашли свистуна, значит они исключат по своему усмотрению кого хотят. И называют Балашова и Полякова из 6-й группы. Мы возмутились, давай орать, а они не объясняют, почему их.  А потом ребята ходили в деканат. Ну, Балашова - ещё понятно, а почему Полякова? Лучший студент 6-й группы. Они только и сдавали в срок работы, потому что списывали всё у него. Он, говорят, уже учился год в строительном. Ну вот, а сегодня выяснилось. Когда искали свистуна, перерыли все личные дела и вдруг обнаружили такую вещь. У Полякова справка из института, что он учился в 1962-1963 году на 1-м курсе. И у него же справка из какой-то воинской части, что он демобилизовался в 1963 г., и даже характеристика из этой части. Несоответствие! Вот так вот обнаружили подделку документов. А это подсудное дело! Вот так-то вот! Теперь деканат послал письмо в эту воинскую часть, так как подделать этот документ очень трудно, а Поляков не сознаётся, кто ему помог это сделать. Вот.

     Ну чего ещё написать. Сейчас я уже сижу на истории искусств. Только что встретила маму. Но мне пришлось пойти в институт, так как первый её вопрос был: «А почему ты не в институте?» А мне очень интересно послушать её и посмотреть, что она привезла.

     Да, Эдька, ты знаешь, мы тут смотрели по телевизору похороны Кеннеди. Было неплохо видно, а передача велась непосредственно из Америки через спутник «Телестар». Эта передача велась для всех стран, и я не знаю, почему вы не видели этого.

      ((Да конечно прямой показ похорон Кеннеди это круто для того времени, я почти уверен, что это самый первый такой телемост между Москвой и Вашингтоном, правда, пока только в одном направлении. Почему я не видел похороны объяснений уйма. Самое простое был в карауле, второе вряд ли кто-то из командования сконцентрировал внимание на этом событии для солдат. То что наш единственный телевизор вполне мог принять этот показ сомнений нет, мы же могли смотрели именноз только запад, и даже если бы Ира не могла видеть этого события то мы безусловно могли его увидеть не зависимо от показа нашего телевидения. Могла быть и ещё совершенно банальная причина моего не видения, мы не видели из-за разницы во времени, просто всё это происходило далеко за полночь, а это уже после отбоя. Вот и всё, вот я и не увидел похорон президента США Кеннеди.))

     Ну, ладно. Ещё раз поздравляю с принятием присяги    
Целую тебя.
     Твоя Ирина.     30.11.

       Эдька, здравствуй!
       Я не писала тебе, наверное, целую вечность. Только ты, пожалуйста, не сердись, ведь ты сам же знаешь, что мне сейчас совсем некогда. С сегодняшнего дня мы: две Тани, Володька и я – собираемся и начинаем готовить историю искусств и начертательную геометрию. Надо начинать, а то время очень мало осталось.

       Ты ругаешься, что я не звоню ребятам. Так вот, ты мог бы и не предупреждать меня, что Жэн придёт драться. Они с Алкой уже были, но у него только руки чесались, а до того, чтобы всыпать мне, дело не дошло. Он только минут 5 лохматил меня, да содрал 3 рубля на греческий театр.
 
       Тут я убедилась, что ничего не стою без тебя, и ни на что не способна. Даже на такую простую вещь, как натягивание бумаги на подрамник. Знаешь, сколько я листов ватмана испортила?  8 штук! Представляешь! Кто мне только не помогал: и Нанка, и папин товарищ из «Аэропроекта», и Альфред Александрович, и наш сосед сверху, и ещё целый вагон всякого люду. Но все усилия наши были напрасны: ничего не получалось. Вот тут-то я всплакнула.

       ((Сожаления Ирины по моему отсутствию и не возможности помочь натянуть подрамник связаны с моей некой способностью работать не только руками. Я почти совсем не могу похвастаться аккуратностью конечного исполнения ручной работы, но у меня действительно присутствует некая способность находить решения при возникновении проблем. Наверное, неудачи преследовавшие Ирину при натяжении бумаги на подрамник были связаны с какой-то повторяющейся ошибкой совершаемой ею и её помощниками.

         Вот понять и устранить эту ошибку как раз работа для меня, я люблю решать такие задачи, и более того я всю жизнь этим и занимался на всех работах моей трудовой деятельности. Исхитриться и сделать то, что кажется невозможным это мне по душе, самое главное не ошибиться, чтобы потом не переделывать, переделка это самое противное, что может быть. К сожалению, частенько приходиться начинать всё заново, но иногда удаётся и без переделки, и тогда сам себя хвалишь. И это понятно, больше хвалить за такое некому, так как это промежуточный момент твоей работы и он некого не волнует. Всем важен конечный результат, а сколько ты там переделывал действительно важно только для тебя.))

       Да, ещё. В субботу приехала мама. Привезла такие красивые кофточки Нанке и мне – ахнешь! Из самого модного материала – дралона. Нанке – голубую, а мне – светло-желтую, причём неаполитанская желтая.  Очень красивый цвет, особенно здорово с рыжей юбкой. Как скажет наш Колотов: «Клёвейший шанс!» Все ахают и называют меня венгеркой, так как в этой кофте и с такой короткой общипанной причёской у меня совершенно не советский вид.

       Да, ещё на шее на кожаном коричневом шнуре висит медаль медно-коричневая, финская. Потрясающе здорово.  Я посмотрела на себя, и так мне захотелось скорее лета или даже осени, когда ты смог бы приехать и увидать её. Ты знаешь, что мы выяснили? Что у меня полно шерстяных кофт. Раньше они были мне велики, а теперь нормальны и очень идут мне.  Вот только не для кого надевать их.  Жалко, да?

      ((Внимательный читатель конечно заметил, что часть этих писем он уже читал раньше, но это всё из за той путаницы которая возникла по моей вине причём ещё тогда в армии. Дело в том, что идея присвоить номера Иринам письмам посетила меня не сразу а где-то к середине службы. Писем оказалось достаточно много и мне стало трудно их хранить в конвертах, вот я и предпринял рационализацию для их хранении. Я их развернул и постарался сложить раскрытыми. По всей видимости, я и совершил тогда роковую ошибку, я стал их складывать по мере их прихода с почты, а это оказывается совсем не соответствовало истинному положению дел. Наша почта, как известно лучшая почта в мире, вот по этой причине некоторые письма преодолевали расстояние между нами за три дня, а не которые за неделю и больше. Все эти факты дошли лично до меня только сейчас и я конечно постараюсь переставить их местами, но положение дел осложняется не аккуратностью Ирины при расстановке чисел на своих письмах. Уже тогда я неоднократно призывал её следить за датами, но она всё равно забывала это делать и в результате возникают несоответствия в тексте. Но вот, кажется оправдался, свалил вину на другого, как-то сразу полегчало.))

       Ну, что ещё мне написать? 7 декабря мы все пойдём к Ольге Самуиловне. Представляешь, всех ребят увижу! Потом обязательно напишу тебе обо всех. Да, чуть не забыла! Когда у меня были Женька и Алка, они мне рассказали о Вальке Шоре. Оказывается он сейчас лежит в больнице. В ноябрьские праздники он отправился с какой-то компанией за город в поход. В первый же день он свалился с дерева, весь поцарапался и получил сотрясение мозга. Но эти олухи, его товарищи, не только не вернулись с ним домой, но и заставляли его петь, ходить и вообще плевали на то, что он с трудом соображает. Так они вернулись только через три дня. Когда он ввалился домой, первой его фразой было, что он сейчас же отправится в институт дежурить, чтобы выгадать день для майских праздников. Вот так он угодил в больницу. Алка с Жэном его проведывали и говорят, что у него вполне человеческий вид, и он даже там рисует. Вот!

       Ну, Эдька, я кончаю. Сегодня мне надо позвонить твоей маме, а то я ей уже не звонила больше недели.
       А тебе я буду писать сейчас не часто. Нет времени. Так что тебе придётся пережить этот период, тем более, что он продлится только месяца 2, а потом я буду работать, и времени должно быть уйма.
       Ну, до свидания, милый.
       Целую. Твоя Ирина.
       3/12.

       Эдька!
       Это дополнение. Я всё-таки решилась послать письмо старика.  Но ты мне его перешли назад, а то у тебя оно где-нибудь затеряется. Да, ещё я хотела тебе сказать, что Нанка написала тебе письмо, в котором она посылает календарь, но я его, по-моему, потеряла.

       ((С этим стариком просто напасть какая то, я совершенно не помню этого его письма, а в наличии у меня его конечно нет, я определённо отослал его обратно Ирине. А так как наш семейный альбом для воспоминаний в старости не состоялся, то прочитать мне его негде. История конечно странная, но она лишней раз подтверждает убеждённость Иры в том, что я не подвержен такому чувству как ревность. Все мои жены совершенно свободно общались со мной на любую тему, им даже не приходило в голову, что либо скрывать если в этом действительно не было, что либо существенного, например тайны. Кстати я почти уверен, что в дальнейшей своей жизни они не раз вспомнили насколько комфортно жить и о таком не задумываться. Конечно, пока они были со мной они не очень это ценили, и я не знаю, как обстояли дела у Ирины в последствии после её ухода я о ней совсем мало знаю, а вот Лиля она точно почувствовала разницу уйдя к другому.

        Кстати, коли зашла о таком речь, то настоящая жена Леночка она также свободно себя чувствует и говорит всё, что ей прейдет в голову, она так же уверена в полнейшем понимании с моей стороны, так вот она как раз тот человек, кто на самом деле определённо это ценит и я знаю почему. Дело в том, что взять Иру, или тужу Лилю они не могли этого ценить, они обе некого не знали и не любили до меня. А вот Лена, она единственная из них побывавшая замужем до меня и я думаю это очень положительный фактор мне в пользу.))

        А ещё я хочу у тебя спросить, стоит ли присылать в письме жвачку. Мама привезла их штук 8 – 7. Но я боюсь, они не дойдут. Так как ты думаешь, посылать или нет?

        ((Представляете проблема того времени, послать жвачку или нет, а вдруг не дойдёт, а мама смогла привезти из Финляндии только несколько штук. Вот это и есть действительность того времени и жвачка просто слишком показательно на самом деле не было огромной массы вещей которые уже давно заполонили весь оставшийся мир.)) 

        Ну, ладно, я кончаю, а если и дальше ты будешь получать дополнения на таких клочках, не удивляйся. Мне жалко тратить лист две-три строчки.
       Всё, кончаю. Привет женатику.

        ((О том насколько по детски наивна Ира и вообще все мы из того времени, красноречиво подтверждают концовки её писем. Я специально оставляю их, так как они просто умиляют слух современного читателя, мы действительно испорчены, а ей даже в голову не приходило то о чём мы можем подумать сегодня. Хотя я и не призываю назад в прошлое, и я даже совсем не против использования современных вырожений. Конечно именно, они определяют и подчёркивают время, когда что написано. Так вот и Ирины концовки это то самое время и это не она такая это время такое.))

      Эдька! Морда ты моя носатая! Как ты там поживаешь, гнус? Наверное, скучаешь? Я очень скучаю, просто страшно как скучаю по тебе. И очень жду лета. Ведь в сентябре я всё-таки, наверное, приеду к тебе. Ты против? А?

     Знаешь, вначале я сомневалась, что лучше: ехать самой или ждать, пока ты сам приедешь.  Но ты пишешь, что какой-то парень получил отпуск только на 3-й год. Меня это совсем не устраивает. 3 года не видеть тебя, не стоять рядом – я не смогу. Вот, что хочешь делай, а я очень хочу приехать. Конечно, если ты категорически запретишь мне, тоя смирюсь. Но тут даже мои родители, кажется, не против. Они даже на моё замечание, что на это надо 100 руб., сказали, что это не так много.

     Сейчас вечер… Я недавно пришла с улицы. Знаешь, сколько у нас градусов? 25 градусов мороза! Вот! И твой хлюпик, как ты, наверное, догадался, отморозил себе щеки. А сейчас он сидит и пишет тебе, своему любимому… Сидит на кухне, так как у нас гости. Там у них идёт очень интересный разговор о том, как получить хороших архитекторов. Сейчас Константин Владимирович рассказал, что, оказывается, Лобачевский в юности был очень посредственным физиком. Но после того, как он случайно упал со второго этажа на голову, он стал замечательным математиком. После вскрытия трупа обнаружилось, что в детстве у него в черепе была опухоль, а после падения она опала, то есть образовалось пространство для развития какого-то участка мозга.

     Вот! Понял? И таких случаев немало. И Кринский предложил бить молотком по головам студентов, может быть тогда, наконец, из них выйдут хорошие архитекторы.
     «Клёвое» предложение, да? Только осталось уточнить, по какому месту надо бить.
     Эдька! Сегодня я искала себе шапку, но красивых нет. Я её хотела купить с таким расчётом, чтобы она тебе понравилась. И, насколько я тебя  знаю, огромная, пушистая, рыжая меховая шапка именно в твоём вкусе.

     Пиши, какая тебе больше понравится. Эту я и буду искать.
     Люблю больше всех на свете и жду!
     Твоя Ирина.
     22.12

     Эдька! Проект – «отл.» - метфонд, а контрольную по математике, кажется «неуд», по физ-ре – зачёт, а вообще целую тебя много-много раз, столько, сколько ты выдержишь.
     Привет тебе от моих, своих, ребят, от Нанки, которая страшно ждёт ответа на её письмо, и от Вовки Хведкевича.
     Ещё целую тебя, родной мой.
     Твоя несносная молекула.
   
      Эдька, любимый мой!
     Сижу на стройматериалах, сегодня твой хлюпик получил два зачёта: автоматический, то есть без спрашивания по Истории КПСС и по строительным материалам.
     Люблю очень-очень и много раз целую тебя, мой самый родной, самый дорогой человек.
     Набросок очень хороший, и я обязательно точно также сфотографируюсь.
     Ещё и ещё целую и обнимаю тебя.
     Да, ещё поздравляю с 23 декабря. Ведь в этот день было ровно 3 месяца, как мы не вместе. Уже три месяца, а мне кажется, что ты всё время рядом со мной. Я ведь разговариваю с тобой каждый день, думаю о тебе каждую минуту, любимый.
     Ну, до свидания, мой родной. Мало времени, так что ты не обижайся. На этой неделе мне надо сдать уйму зачётов.
     Люблю. Твоя невеста.
     24.12.

           Наверное я слишком много сделал своих вставок в письма Иры пора и о труднастях службы продолжить размышления.

           Вот я в разделе № 10 «КАРАУЛ» довольно убедительно и красочно описал караульную дурь с одной стороны, но как истинный демократ, считаю несправедливым однобокое освещение любого вопроса. Хотите, смягчу краски и даже приведу доводы в оправдание столь бредового расписания разбить сутки по два часа. Как ни странно, собака зарыта не в расписании, и такое расписание, как я говорил, может быть и даже вполне оправдано, если идёт речь о нормальной, а не кадрированной части как наша. Поясняю, что такое армия вообще, и почему многое в армии допустимо, даже глупое и неразумное, но всё это допустимо только при нормальном положении дел и при других равных условиях.

            Дело в том, что армия – это учёба для призывников, следовательно, подразумевается умышленное преодоление надуманных трудностей. И это вполне оправдано, исходя из учета, что всё это «ВРЕМЕННО» пока продолжается срочная служба. И конечно только для того, чтобы дать человеку почувствовать возможность преодоления. Да, солдат должен преодолевать трудности, порой просто надуманные, но ты ему это объясни, как делают в других нормальных армиях. Ты поставь ему такую задачу, объяснив смысл - «зачем» это делать?

           Например, однажды мне пришлось бежать кросс 10 километров, правда не в сапогах, а в кедах, но зато с автоматом за спиной. Где-то на шестом километре я выдохся настолько, что подумал сейчас - упаду и не встану, но как ни странно преодолев этот барьер, к концу забега я вдруг ощутил удивительный прилив сил, и мне показалось, что я мог бы пробежать ещё сколь угодно долго. Конечно, я устал невероятно, да и задача по всем параметрам абсолютно бестолковая, я ничего не сделал полезного, я даже не передал важного сообщения в конце этой гонки. Но я знал и понимал - что поставлена такая формальная задача на мою выносливость, я просто выполняю поставленную задачу на усталость до изнеможения лично для себя.
 
           С таким же успехом и такой же целью можно объяснить мне, что необходимо рыть яму «от меня и до следующего столба», но не делай вид, что она нужна кому-то. Я её рою и думаю: «Приношу пользу», а в результате это просто чья-то дурь? Вот я уже поведал в начале своих воспоминаний, как мы меняли резину на колёсах «КАТЮШ», мы знали и видели, что их надо было менять ещё вчера. Так вот, в нормальной дивизии, не кадрированной, как наша, где солдат столько, сколько положено, то тогда за три года их службы в караул они попадут, как на праздник раз в год, а то и меньше. А за возможность охранять знамя дивизии, кому то наверное, ещё придется заслужить такую честь. Вот тогда можно и по Уставу.

           Все мы, и я в том числе ходили охранять знамя множество раз, и это один из самых плохих постов из всего списка охраняемых объектов. Сами понимаете, весь день на виду в штабе дивизии, стоишь и думаешь, когда же смена караула, нет мочи больше стоять на одном месте, вот вам и честь, и совесть, всё в одном флаконе.  И поэтому, когда у нас все «через день на ремень», почему бы не понять и не учесть эту разницу и отступить от Устава. В данном конкректном случае Устав просто вредил такому важному делу как охрана складов с нешуточными бое припасами в тысячи тон.

          Конечно, охрана - это не дурное рытьё канавы, охранять надо, как никак настоящие снаряды, и немалое количество. Но зачем по такому изуверскому графику, для испытания трудностей охраны достаточно 10 раз попробовать, а не триста как мы. А главное, при таком  изуверском графике смысл охраны для охраняющего терялся, лично меня уже не волновало - снаряды это или просто хлопушки для детей, меня волновал только один вопрос – ПОСПАТЬ хоть прямо на снарядах с факелом в руках.

   Продолжение 17 - Наряд на кухню                http://www.proza.ru/2011/03/14/1876