В темноте

Она стояла в дверном проеме и, казалось, могла стоять так часы напролет. Лишь бы он никуда не уходил, вот так всю ночь до самого рассвета сидел на подоконнике и бесконечно чистил апельсин, словно совершая какой-то немыслимый ритуал – медленно, вдумчиво, аккуратно. Будто в этом апельсине было зашифровано жизненно важное послание, и он, сидя совсем по-детски на подоконнике, передавал секретную информацию кому-то, кто наблюдал за ним оттуда – из никак не желавшего уснуть города. Перемаргивались светофоры, проезжали машины, витрины магазинов освещали дорогу неоном, а он все сидел и чистил – спокойный и очень серьезный.

Дом молчал, были отчетливо слышны лишь звуки дневной тишины, ночью превращающиеся в симфонию. Из кухонного крана редко капала и разбивалась о металл раковины вода, в проводах гудело электричество, в соседней комнате работал ноутбук. Звуки жизни, которых не замечает никто, но без которых жизнь умирает окончательно и бесповоротно.

Быть рядом с ним, когда он ее не видит, просто наблюдать, просто смотреть, затаив дыхание, как он движется, как поворачивает голову, как фокусирует взгляд, - стало для нее счастьем последних дней. Теперь ей казалось, что без него ее жизнь разрушится. С ним было спокойно, даже когда он совершал необъяснимые и непонятные поступки, - она принимала на веру, что так надо и пыталась его понять, а он просто жил – сам по себе. Она не была для него обузой, не была помехой. Он шел своей дорогой, а потом, случайно, его дорога пересекла ее узкую тропинку. Она была полезна ему, и вряд ли он хотя бы не секунду задумывался, что могло быть как-то иначе - если бы они не встретились. Он бы нашел выход, он бы и сам справился. И если сейчас задать ему вопрос – а представь, что мы разминулись бы тогда, что ничего не случилось? – вряд ли он поймет, что она хочет сказать. Он посмотрит на нее в упор, как всегда – сдержанный и спокойный, пожмет плечами и не ответит. А может и этого не будет.

Поэтому она не спрашивает. Это все равно что у снегопада спросить – а что, если бы тебя не было. Снегопаду будет все равно, только дети перестанут лепить снеговиков и оставлять на снегу вмятины в форме ангела с огромными крыльями за спиной. Она не спрашивает и никогда не спросит, она просто будет стоять вот так, издалека наблюдая за ним, пока он не заметит. А когда заметит – она сделает вид, что проходила мимо, что у нее какое-то дело к нему. Ведь так проще и понятнее – когда есть общее дело, цель. Целью можно объяснить все. А можно и не объяснять. Цель сама по себе – объяснение тому, что они сейчас вместе.

- Хочешь?

Он спросил это так, будто спиной чуял ее присутствие. Чуял, и не хотел нарушать тишину. Зачем? Зачем слова, когда сказать нечего?

Она медленно подошла, выверяя каждый шаг и наслаждаясь этой короткой дорогой из ниоткуда в никуда – из пустоты к нему. Села рядом. Положила ладонь на его кисть. Медленно наклонилась и, перевернув его руку, кисло пахнущую апельсиновым соком, поцеловала ладонь. В носу защекотало, а искусанные в кровь губы тут же начало саднить.

А потом он просто обнял ее. И плевать, что руки в апельсиновом соке. Он обнял ее, крепко прижал к себе, и никаких вопросов задавать уже не нужно. Просто он такой – спокойный, сдержанный, замкнутый, молчаливый.

- Хочу.

Она ответила так, будто всю жизнь ждала именно этого вопроса, и взяла апельсин, чтобы разломить его пополам.