Виолетта

В то кафе целый год я ходил с завидной регулярностью, почти как на работу, несколько раз в неделю, и просиживал в нем каждый раз по два-три часа. Собственно, приходил туда не ради кофе и вкусных булочек, хотя люблю и то, и другое. Обычно там я читал критические статьи и рецензии, а порой и весьма  толстые книги. Довольно часто готовился к лекциям. Я преподаю в универе спецкурс по истории критики для журналистов. Как-то раз, еще в начале своей академической карьеры, поздней осенью,  не добравшись до дома, я устроился в парке, чтобы почитать только что купленную книгу по эстетике. Увлекшись, не заметил, как просидел на скамеечке почти до темноты, тщетно кутаясь в демисезонное пальто, назначение которого было скорее украшать его обладателя, чем согревать, а в результате жестоко простудился и чуть не схлопотал радикулит. С тех пор предпочитаю заниматься этим делом в тепле и уюте.

Не сказать, что в кафе обстановка была домашняя, но и чопорностью оно не отличалось. Нередко здесь бывало почти безлюдно. Чувствовалось, что хозяйка держит его не столько ради прибыли, сколько, что называется,"из любви к искусству", то есть для души. Мне нравились здесь покой и чистота, мне нравилось, что, быстро изучив мои вкусы, меня обслуживали без лишних слов. Едва я успевал появиться в дверях и снять куртку или плащ, как на стойке уже стояла чашка горячего черного кофе с дымком и рядом на тарелке лежали бутерброд или булочка, а по определенным дням добавлялись еще и рюмка коньяку или стаканчик виски. Всегда один и тот же сорт, потому что я не люблю менять привычки.

Барменши работали посменно, обе были миленькие девочки, чистые и аккуратные.

Одну из девушек звали Светлана. Для официантки она была слишком блестяща: хороший рост и прекрасное телосложение, неизменные кожаные брюки в обтяжку и туфли на очень высоких каблуках, экстравагантные блузки и много золотых украшений… С ней я обычно шутил на одну и ту же тему: когда ее выберут Мисс Вселенной. За это я был у нее в любимчиках. Время от времени она наливала мне чашку кофе «за счет заведения».

Имя другой долго не мог запомнить. Вспоминал так: Вероника? Нет. Виктория? Нет… Ах, да! Виолетта. Виолетте было лет двадцать пять. Она практически не пользовалась косметикой, одевалась простенько, особенно на фоне Светланы, и было заметно, что ее вещи куплены в каких-то дешевых магазинах.  Лицо ее, круглое и румяное, было далеко не дворянским, хотя и довольно приятным. Было ясно, однако, что она привлекательна, пока молода. Уже за год нашего знакомства черты ее лица стали как-то сминаться, потухать… В отличие от болтливой Светланы, она была молчалива – то ли от застенчивости, то ли потому, что ей было нечего сказать. Порой она начинала громко смеяться каким-то шуткам, которыми одаривали ее случайные посетители. Иногда вслух повторяла наиболее удачные из них по нескольку раз, отчего они сразу же становились скучными. Странно, но она мне нравилась.

Я практически не разговаривал с ней. Я даже редко смотрел на неё. Но я всегда чувствовал ее присутствие, и этого мне было достаточно. Временами она начинала что-то подсчитывать на калькуляторе и, записывая цифры в тонкую тетрадочку, полушепотом повторяла их, и тогда ее милое бормотание наполняло душу каким-то домашним, дурманящим  теплом.

Когда я делал наброски к очередной лекции и что-нибудь писал на сложенных вчетверо листках, Виолетта сама приносила мне кофе и задерживалась у моего столика на несколько лишних секунд. Я не глядя чувствовал, как она пытается вчитаться в мои каракули, сгорая от любопытства, но ни разу не спросила, что, собственно, я пишу. Один раз задержалась что-то чересчур долго, я поднял голову от листка бумаги, посмотрел ей в лицо и сказал: - Вот, стихи пишу. Она вспыхнула, но, не сказав ни слова, упорхнула обратно за стойку бара. Вероятно, ей показалось, что я над ней смеюсь.

Надо ли говорить, что в те недели, на которые выпадала Светланина очередь стоять за стойкой бара, я чувствовал себя скованно и одиноко. Но Виолетта почему-то меня вдохновляла. Как бы там ни было, свои лучшие лекции того периода я написал в ее присутствии.

Однако приближалось Восьмое марта. Как-то я просидел в баре дольше обычного, и за все это время мы обменялись с Виолеттой едва ли парой реплик. Я поднялся с кресла и собрался уходить. У самых дверей остановился, чтобы поздравить Виолетту с предстоящим праздником. И неожиданно увидел ее глаза. Она смотрела мне вслед таким чистым, прозрачным и глубоким взглядом, будто ангел на мгновение прорезался своим небесным ликом на ее потухающем лице.

Но я не хожу по барам в поисках ангелов. Я вышел и закрыл за собой дверь. Больше ту дверь я не открывал.