16. 12. 10 Моя девочка больше не засмеётся
Я знал, что в ту субботу в городе неспокойно, но даже не представлял насколько. И я просто проклинаю тот день. И до сих пор не могу понять, почему, ну почему мы оказались именно там.
Я помню, как крепко держал её руку, слышал тяжёлое дыхание. Ей было страшно. Мне тоже. Метро гремело. Громыхало. Стучало и выло. А народ всё подходил, блокируя выход. Боже, мы всего лишь хотели добраться до дома. Нам были не важны все эти национальные разборки: кто кого убил, кто кого отпустил, кто чем не доволен. Мы просто хотели добраться домой. Я ещё сильнее сжал её руку, стараясь сохранять спокойствие. Народу становилось всё больше. Агрессивно настроенные люди, в шарфах на лице, с имперскими флагами; кто-то время от времени выкрикивал лозунги, и вся масса подхватывала. "Россия для русских!". Чёртовы нацисты. Спустя несколько минут все попытки выбраться хотя бы к эскалатору стали не то, чтобы тщетны - они были просто невозможны. Приехал состав, и возмущённая толпа начала добить по стёклам, по стенкам вагона. Выглядывая над головами безжалостного люда, я мог ухватить взглядом испуганные глаза женщин и возмущённые лица людей в вагоне. Кто-то пихнул её сзади, и она ударилась об меня. Сразу прижалась. И я почувствовал, как она дрожит. Дрожь её тела перетекла в моё, будто перелили жидкость из одного сосуда в другой. Она слегка привстала на носочки и хриплым голосом сказала мне в ухо:
- Егор, мне страшно...
Я сжал её руку, а волна злости и страха сжали моё сердце колючей проволокой под напряжением. Становилось невыносимо душно. Я огляделся, ища возможность протиснуться к выходу. Но мы стояли почти у края платформы, а с трёх сторон нас сдавливала толпа. Где-то раздался голос. Проклятый вопль, который до сих пор гудит у меня в голове. "Аллах Акбар, суки". Голос, как сирена при воздушной атаке. Странно, я думал, мы живём в мирное время. Разъярённая толпа кинулась в сторону кричащего, как голодная собака на кусок свежего мяса. Всё произошло так быстро. Толпа ринулась, отпихнув нас к самому краю платформы. Следом раздался шум подъезжающего состава. Я старался её держать как можно крепче, но ощущая на себе удары локтей, рук, ног, я не сразу сообразил, почему больше не чувствовал её ладонь в своей. Я обернулся, и перед моими глазами вспыхнула картина, которая навсегда отпечаталась на сетчатке: её большие, испуганные, так мною любимые зелёные глаза; лицо, застывшее в ужасе и вытянутая вперёд рука, хватающаяся за воздух, та самая, что я не смог удержать. Ещё секунда, и её образ скрылся за проезжающим составом. А дальше всё как в замедленных кадрах. Меня пихали в разные стороны, а я просто стоял и смотрел на мелькающие вагоны. Люди выглядывали испуганно, удивлённо, возмущённо из дверей остановившегося поезда. Никто не решался выйти. Двери захлопнулись, состав тронулся и уехал. Где-то слева добивали проклятый голос. Метро решили перекрыть. Когда я увидел то, что осталось от моей белокурой девчушки, единственное что раздавалось у меня в голове - это паническое "Почему?".
Почему метро перекрыли только сейчас? Почему именно сегодня нам пришлось возвращаться домой через эту станцию? Почему она не держала меня крепче? Почему я не смог её удержать? Почему она больше не засмеётся?
Почему?
Почему?
Почему?
Стенки станции метро отражали звуковые волны, издаваемые толпой. А у меня в ушах стоял лишь гул, заглушающий голоса.
Моя девочка больше никогда не засмеётся. Никогда из-за того, что кто-то решил слишком громко и агрессивно высказать свою точку зрения, из-за того, что, оказывается, у нас так много недовольных, из-за того, что кому-то просто не нравится цвет волос и разрез глаз другого. При чём здесь моя девочка?
Цивилизованное общество? Человек - венец природы? Чушь! Люди - всего лишь слабомыслящие существа с ярко выраженным стадным инстинктом. И если ты не в стаде, ты должен быть уничтожен.
Я знал, что в Москве в ту субботу не спокойно, но не представлял, что настолько. И я до сих пор не могу поверить, что моя девочка больше не засмеётся.
К.В.С.
Свидетельство о публикации №210121701423