Ч1. Гл1. Могила царицы амазонок

БИНОМ ДОКТОРА ГАВРИЛОВА
роман

Единственной и неповторимой на все века
Лоре Симанович в память о нашем путешествии
к синему морю в прошлом тысячелетии.

...Пленили их, чтобы потом продать людоедам-скифам.
Но одной из амазонок жаль стало юноши, захваченного
вместе с ними, за его красоту, а затем между ними
возникла любовь; тогда амазонка упросила царицу,
которая приходилась ей сестрой, не продавать чужестранцев.
Таким образом они были освобождены, вступили с амазонками
в сношения и стали говорить на их языке...
 Филистрат-младший

Часть первая
ПОПУТЧИЦА С ФОТОРОБОТА

...Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную
тайну дао, а кто имеет страсти, видит его только
в конечной форме... Дао пусто, но в применении неисчерпаемо.
О глубочайшее! Оно кажется праотцом всех вещей.
Если притупить его проницательность, освободить его
от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке,
то оно будет казаться ясно существующим. Я не знаю,
чьё оно порождение...
«Дао Дэ Цзин»


Глава I

1
Я как раз обмахивал кисточкой хорошенький, увенчанный короной, местами сохранивший фрагменты мумифицированной тёмно-коричневой кожи и рыжих волос череп царицы амазонок, пытаясь по дырам глазниц и носовым скважинам представить её прекрасное, но, увы, уничтоженное временем лицо. Юджин Барлоу, мой калифорнийский коллега-профессор, сидел в той же канаве раскопа и, отрешённый, весь ушёл в себя. Его скальпель совершал бережные движения там, где две с половиной тысячи лет назад, надо полагать, было упругое бедро, а теперь наблюдались лишь ошмётья ссохшейся, как вяленая рыба, полусгнившей мышечной ткани. Согбенный, как младенец в утробе, Ма Фу Лань — где кисточкой, где скальпелем — разгребал завалы песчинок, заполнивших тазовые кости царственного скелета. Вот тут-то и раздался над нашими головами девчоночий голосок с эдитпиафовской хрипотцой.

— А ну, мужики, выкладывайте-ка золотишко! Да поживее!
Я поднял голову. Перед глазами всё ещё стояли сфотографированные сетчаткой выпуклости и пустоты черепа. Всё это наслоилось... И я увидел, как череп, скалящийся несколькими удерживающимися в дёснах зубами, словно облепившись мышцами и кожей, превратился в смазливую мордашку. Я слишком долго созерцал лик мумии — теперь его очертания накладывались на всё, что попадало в поле зрения.

— Не подымать голов! Лежать! — скомандовали презрительно-насмешливые губы. Девица так громко кричала, что со склона ямы струйками посыпалась пыль. Мне не сильно-то улыбалось проверить — пальнет ли настоящей пулькой блестящая, похожая на пистолет-зажигалку штуковина в руке девицы. Тут же выполнив повеления командирши, я всё же успел запеленговать вытаращившийся на меня «зрачок» пистолетного дула. Из-за тройного наложения кругленькая дырка выглядывала как раз из правой глазницы «впечатавшегося» в лицо охальницы черепа. К тому же над головой красотки, слепя, сверкало солнце. Окружающее воспринималось какими-то вспышками. Огненные пики лучей, плывущие перед глазами гирлянды разноцветных кругов, как на телеизображениях, запечатлевающих старт с космодрома, когда кинокамера фокусируется на вырывающемся из сопл пламени, вызвали боль и резь в глазах. Искристые отблески, волной прокатившиеся по нашим находкам, иллюзия того, что бандиты не двигались, а перетекали — всё это создавало ощущение ирреальности происходящего. Мгновениями казалось, что свет мерк — и на абсолютно тёмном фоне перед нами метались не люди, а прозрачные на просвет фантомы. Было такое чувство, словно всё это происходило не средь бела дня на вольном воздухе, а в затемнённом кабинете рентгеноскопии. И всё же я не мог не засечь и великолепных рыжих волос, сдуваемых набок шаловливым ветерком, и мстительного прищура кинематографичных глаз командовавшей бандитки, и непомерно удлиняющих ноги пробковых «копыт» сабо. А главное — ещё двух нависших над ямою фигур в масках, наподобие куклуксклановских: две белые лыжные шапочки типа «петушок» с миндалевидными вырезами для обзора и прорезями-кругляками для губ.
Не мог я не заметить и того, что в руках у «куклуксклановцев» было по «акаэму». Это Юджин назвал их так позже — «куклуксклановцами». Хотя не был негром, и его дедушка никогда не вкалывал во Флориде на плантации сахарного тростника. И пусть в руках нападавших не наблюдалось наспех изготовленного из двух связанных верёвкою палок креста и петли из пенькового каната для суда Линча, калифорнийский археолог был недалёк от истины.

— Лежать, я сказала! И не дёргаться! — продолжал командовать хрипловатый голосок.
Пришлось лечь. Рядом с останками амазонской царицы. Вдыхая запахи её две с половиной тысячи лет гнившей плоти. Да и что мы могли сделать в таком положении?! Дёрнуться, говоря словами девицы, значило организовать здесь небольшую братскую могилу. Против двух «Калашниковых» и пистолета даже два ушуиста и один кое-что соображающий в боксе — сущая безделица. Ну разве что кисточкой запустить? Скальпель метнуть?
— Эй ты! Бородатый! — это относилось ко мне. — Пакуй золото!
Рядом со мной что-то бухнулось, фукнув в лицо вонючим прахом. Подняв голову, я увидел: дорожный баул. Упав, он угодил прямо по фэйсу мумии. Взяв сумку в руки, я увидел, что зубы царицы рухнули, лицевая кость провалилась. Н-да! С дамою такого возраста можно было бы обращаться и погалантнее!

— Шевелись!
Ещё сомневаясь в том, что это нужно делать, я нерешительно взялся за корону. Её я до этого, боясь потревожить, полдня очищал от пылинок. Теперь надо было сорвать с головы мумии царственный убор, словно это была банальная песцовая шапка зазевавшейся при посадке в переполненную «восьмёрку» академгородковской студентки, чьи родители обитают в доме «под часами», и она, бедная, неспособная ужиться в общаговском шалмане, каждый день мотается туда-сюда.

Я ухватился за корону и, будто воришка-шапошник, ожидающий, когда тронется битком набитая человеческим мясом «колбаса» на колесах, медлил. Приподняв головы, на меня смотрели Юджин и Ма Фу Лань. Два вот-вот готовые выкатиться из век белка и две обманно-бесстрастные раскосые щелочки.
— Живее! — поторопила командирша.
Я дёрнул корону — и бережно положил её в баул.
— Давай-давай! Серёжки, браслетики, ожерелье! — подгоняла бандитка, словно путана в заурядной ювелирной лавке, куда она явилась с состоятельным, готовым осыпать её дорогими побрякушками любовником в летах.
Стараясь как можно меньше тревожить мумию, я снимал браслеты с обёрнутых в ветхие остатки ткани запястий и всё же разрушал ломкие, осыпающиеся, словно сгоревшая бумага, лоскуты кожи. Повинуясь командам мародёрки, я скручивал с желтоватых, иссохших до костей пальцев ещё не освобождённые от песчаной приазовской почвы кольца. Около прогнившей до позвонков шеи сквозь зеленовато-серые волокна сухожилий поблёскивал ещё не полностью расчищенный от песка гребень и запутавшийся в тёмно-рыжих волосах накосник.


2
Царица амазонок, названная Юджином Барлоу Диотимой Меотидской, была погребена не только как носительница женского начала. В небольшом тайничке, в изголовье, мы обнаружили доспехи воина. Позеленевший от времени, полуразрушенный влагой медный щит с остатками орнамента в зверином стиле. Коротенький скифский меч-акинак с сильно повреждённым коррозией лезвием. Античный шлем с характерным «гребешком», напоминающим изображения Афины Паллады. Остатки поножей, лук (он, понятно, истлел), стрелы, от которых остались только наконечники. Лежавший здесь же золотой ритуальный кубок означал, что воинственная царица была в своей бурной жизни ещё и жрицей. Рядом с чашей — жертвенный нож. Он, подобно зеркальцу, отражал лезвием нависшие над могилой белые маски и златовласую голову девицы. «Рабочая часть» этого выкованного древними мастерами из нержавеющей стали кинжала представляла собою загадку, по поводу которой строились самые фантастические предположения...

Но сейчас... Сейчас можно было метнуть ножом в одного из «куклуксклановцев» и, если бы одновременно Ма Фу Лань запустил во второго скальпелем, а Юджин, двинув девицу царицыным щитом, выбил из её руки пистолет... Но так бывает только в кино. И когда бы нам удалось дать отпор негодяям, это выглядело бы даже более ирреально, нежели версии аспиранта Славы о космическом происхождении жертвенного ножа.
— Этот металлолом можешь оставить себе! — крикнула сиплоголосая нахалка. — Кубок, кубок не забудь! А ножичек — не тронь! — остановила она окриком мою потянувшуюся к жертвенному ножу руку. Впрочем, не склонный к суицидам, я и не думал заниматься здесь кинжалометанием. Не намеревался изображать из себя самурая, держа в руках жалкий скальпель, и Ма Фу Лань. Юджин тоже как-то не сильно ковбоисто согнулся в три погибели и, следуя приказу, не дёргался.

— Выцарапывайтесь наверх! И руки, руки за голову...
Я подал отяжелевшую суму подошедшему к краю раскопа и склонившемуся вниз бандиту. Эта сволочь мяла спецназовскими ботинками останки коней, что были две с половиной тысячи лет назад принесены в жертву царице и сложены поверх сруба домовины, а вместе с ними садист давил подошвами и крошечные черепа обезглавленных при погребении младенцев. В этот момент, конечно, можно было рискнуть — и сдернуть жеребца в канаву вместе с «Калашниковым», а потом, выхватив автомат из оторопелых рук, от бедра — веером... Свалить всех в одну братскую-панибратскую — и дело с концом. Только неизвестно, кто бы оказался в итоге на дне этой могилы: они вместе со скатывающимися сейчас вниз ребячьими черепами или мы и те, кто был наверху, но кого мы отсюда не видели. Безумству храбрых песню уже пели! Всё-таки на нас продолжали таращиться чёрными дырками три ствола. И чего тут выпеживаться! Наверх, так наверх, а там...
Со сцепленными на затылке руками — карабкаюсь, пропустив вперед Юджина и Ма Фу Ланя. Две хмурые спины со сдвинутыми под безрукавыми майками лопатками.
— Стоять! — продолжала командовать девица, топчась по косточкам закланных в честь богини Тамиас коней и младенцев.

Она держала меня на мушке, глядя сине-бесстыжими глазищами с расширенными зрачками, такими же отсутствующе-невидящими, как и кругляшки-зевища, имеющие обыкновение плеваться свинцовыми конфетками. Девчушка-покрикушка не на шутку разыгрывала из себя заправскую террористку.

Один из «куклуксклановцев» навёл оружие на стоящих рядышком Юджина и Ма Фу Ланя. Второй с громыхнувшей археологическими ценностями сумкой спрыгнул в раскоп могильника, ссыпая в яму крошащиеся останки принесённых в жертву коней и мальцов, имевших несчастье родиться мужчинами.

Как только я выбрался из ямы, тут же смог убедиться, почему наш сторож Серёжа не оказал гопникам отпора из побитого винтаря времён разбасмачивания. Бердана была в руках третьего «куклуксклановца», а сам Серёжа под дулом автомата во второй руке бандита стоял спиною к нам, упёршись руками в боковой борт кузова экспедиционной грузовой. Рядом с ним у этой «стены плача» в тех же позах горбились спинами двое рабочих, аспирант Слава со студенткой Ритой и повариха из местных.

От беглой оценки обстановки (обрушенные палатки, расшвырянные вещи) меня отвлёк шум в канаве. То, что я там увидел...
Стоя на краю раскопа, я с трудом удержался, чтобы не спрыгнуть на голову орудовавшему там шлиманенку. «Куклуксклановец» в чёрной, контрастирующей с белой маской униформе топтался высокими шнурованными ботинками по мумии, разгребая и выковыривая каблуком то, что не доковырял я.
— Эта… эта вандальизм! — на ломаном русском выкрикнул со стоном Юджин, будто топтались по нему самому.
Ма Фу Лань молчал. Глаза-щёлки, как мне показалось, смотрели как-то уж чересчур бесстрастно-равнодушно.
Тем временем, подняв в канаве пыль столбом, бандит ловко вымахнул наверх.
— У них должны быть баксы! — сказал он, впервые разжав видные в круглую прорезь губы.
— Баксы! — подхватила девица. Её я уже хорошенько успел разглядеть. На разбойнице были обрёмканные понизу голубые джинсовые шорты и линялая майка с изображением фаталиста Цоя.
Цой беззвучно аккомпанировал всему происходящему, задрав гриф чёрной-чёрной гитары и приблизив к микрофону мстяще-агрессивные губы.
— Баксы я взял! — голосом изображённого на майке отозвался тот из бандитов, что держал под прицелом подпирающих руками борт машины.
Как бы пасуя в баскетболе, он кинул целлофановый пакет с деньгами тому, что лазил в могильник и был с сумкой.
— Тут и рубли есть! И авиабилеты! Пригодятся!
Чуть в сторонке их ждала иномарка цвета кофе с молоком. Спрятанная мною за холмом, моя «Тойота» так и оставалась за шеломянем еси, отсюда была не видна, и впопыхах они её не заметили.
— Линяем! — сунул в баул пакет с деньгами обладатель шнурованных ботинок. — А вы, — скомандовал он нам, — живо — в яму!
Мы опять полезли в могилу.

3
Уж не намереваются ли они закопать нас живьём, чтобы избавиться от свидетелей? Я медлил отнюдь не оттого, что хотел быть забросанным землёю на манер героя светлого пионерского детства Олега Кошевого, распевавшего «Интернационал» до самого того момента, пока не залепило рот комком родной глины. Не улыбалось мне лечь здесь и наподобие норовистых скифских скакунов, заколотых некогда над этой могилой за компанию с крикливыми детишками. Я бешено соображал — что же делать? Зияющие дула продолжали глазеть в нашу сторону. И я ничем не мог помочь ни экспедиционной поварихе, охавшей и додавливающей своими слоновыми ногами конские и детские кости, пока она взбиралась по брустверу вынутой из могилы земли, ни печально глянувшему на меня охраннику Серёже, ни всем остальным, включая иностранных коллег.
Я ещё торчал на краю ямы, на что-то надеясь, но мгновение спустя нам всем пришлось поторопиться залечь в ставший окопом раскоп, устланный перетоптанными останками амазонки-воительницы. Загружаясь в машину, бандиты устроили эффектный фейерверк. «Куклуксклановец» в чёрной спецназовской формяге, выглянув из дверцы трогающейся с места в карьер машины, бросил в сторону грузовика что-то, маленьким мячиком кувыркающееся в воздухе. Граната!

Я тут же пригибаюсь за бугорок, махнув рукою остальным, чтобы не подымали бошки.
Рвануло так, что под нами колебнулась почва. Выглянув за край насыпи, я видел, как полыхает превратившаяся в факел бортовушка; на ней мы собирались доставить археологические находки в местный краеведческий музей. Сквозь клубы дыма и оседающую пыль букашкой по ладони, вот-вот готовой поднять надкрылья и взлететь, улепётывала в даль миражной степи машина.


© Copyright: Юрий Горбачев, 2010