В кому мне остановка. Пролог

               
                Реальный мир меня интересовал до  тех пор, пока этот мир интересовался мной. Мой, собственный, оказался настолько сер и банален что, порывшись немного в этом бедламе, решила навести относительный порядок и приукрасить. По-женски. Какое-то  время развлекалась, пока хватало фантазии и воображения. Но надоело быстро, так как мозг мой ограничен и тут ничего не поделаешь. Тем более что за всё прошлое время не было ни нужды, ни желания напрягать голову. Если и были какие зачатки мозговой деятельности, то атрофировались они на процентов семьдесят. Тем не менее, оставшиеся тридцать вдруг взбунтовались. Эта  топка в моей башке сожрала и  переварила подкинутые туда для разогрева жизни друзей и соседей, какие-то книги, какие-то фильмы, но это не помогло. Один  раз превращённое в пепел не восстанавливалось, а из ничего, ничего моя бедная головушка создать не могла.

                Даже просто сидеть и тупо смотреть в пустую чашку из-под кофе не получалось, - било по затылку, - а что дальше, дальше что? Да  что я могу выдавить из пустой чашки, даже из десяти подряд пустых, кроме мыслишки о туалете. И почему это, эти тридцать молчали столько лет, а тут стали изводить день и ночь подряд?

               Не известно, куда бы это завело, если бы не стали появляться гости. Гости, они на то и гости, - напрягают и заставляют шевелиться. Когда им рада,  когда не знаешь, как их выпроводить. А когда и приживутся, натопчут, намусорят, сожрут энное количество моего времени и энергии и исчезнут внезапно, ничего не объяснив и навсегда. Вот тут уж, хоть головой об стенку, хоть водку стаканами, хоть под cабвуфер на полную, - не вернутся, проверено. Но ещё долго потом будут мучить догадки, почему ушли, зачем приходили и обида на свои мозги, ясно же, - фантазии не хватило. А для таких гостей это первое лакомство.

              И главное, когда еле видимые, еле осязаемые, - только уловив то ли движение, то ли аромат, то ли тембр, чувствуешь их присутствие, а когда настолько сильные, что подчиняют себе, пытаясь прорваться в реальный мир. Вот тут уже серьёзно опасаешься за свой разум и приходится грубо указывать гостям на место.

             Для себя так и решила, - это игры, мои игры, мой внутричерепной уровень со своими вирусами, ловушками и запасными жизнями.

                *****

             Работа моя, заключается в произношении целый день цифр.
            - Триста пятьдесят два - тридцать, пожалуйста.
            - Заказывайте. Дести двадцать, пожалуйста.
            - Восемьсот пятнадцать - двенадцать. Да, двенадцать, пожалуйста. Спасибо.
            И так целый день, день за днём.
            Когда  уже невмоготу, то  просто могу надеть дежурную улыбку,  молча кивать, как та лошадь, подавая товар. Голову в это время можно занять всякой чушью, лишь бы не видеть деньги, лица. Я столько лет торчу на этом месте, что могу полностью довериться своим рукам. Поразительно,  в башке не могу произвести обычную математическую комбинацию, а руки самостоятельно уже отсчитывают сдачу, машинально выкидывая клиенту три десятки, пять, два, два рубля. Сколько это будет в сумме, можно даже не заморачиваться, руки не обманут, я знаю.  Скорее, это возрастное, - тысячи тысяч женских рук машинально трут, чистят, варят, гладят, делая свою привычную ежедневную тягомотину, та же защитная реакция организма, - лишь бы мозги не закипали.

            На её руки я глянула отстранённо, - мосластые, пергаментно-восковые, - даже натруженные вздутые вены побелели, даже от бывших старческих пигментных пятен остались еле видимые тени. Пальцы цепко держали тысячную купюру. Я знаю, что могут купить такие руки, - пачку примы для деда, чупик внуку, коробку конфет подешевле кому на праздник и, - никогда ничего себе.  Но гаркающий голос глуховатой старухи дерзко произнёс, - " Блок лёгкого винстона, пожалуйста". Ни тебе привычного в таком раскладе, - " Доченька, подай, пожалуйста". Ни тебе уже ставшей привычной той униженной интонации, с которой старые люди перед всеми извиняются за беспокойство. Все эти нестыковки в обычной обстановке тормознули мои руки и невольно включился мозг, - я удивлённо вскинулась.

             Не вглядываемся мы в лица старух, - они пролетают тенями мимо сознания, они из другого измерения, из другой жизни, прошлой. Никому в голову не придёт гадать, сколько лет той или иной старухе, обычно на ум идёт возраст - шестьдесят, восемьдесят. Дольше просто не живут. Дольше незачем жить, так мне кажется.

            Моей старухе было лет триста, - я так и подумала, - триста, не меньше. Надо просто видеть то лицо, с которого время стёрло все краски. "Отмороженная" - пронеслось в голове. Больше у меня не возникло ни одного сравнения, казалось, что единственным мостиком между этим телом и жизнью остались глаза, - напряжённые, сканирующие поточечно, как у хорошего разведчика в тылу врага.

           Я ничего плохого ей не сделала, но почему-то стала внимательно, по второму разу пересчитывать сдачу, из рук выпали две сотки. Подала ей и произнесла, как провинившаяся, - "Всё правильно, пересчитайте". Несколько секунд мимо сознания и в окошко киоска уже тянуться другие руки, требуя, подстёгивая. Я и ношусь, - в право, в лево, назад, вперёд, потянулась к верхней полке, нырнула за товаром под кассу, а лицо старухи как отпечаток на задней стенке под черепком. Ясно так. Чётко так. И, как музыка в такт моих па по рабочему месту, - ста - ру - ха, стар - уха, уха.., ста., три - ста, три - сте - сте.. стеша. Стеша! Стеша!

            Пары дней хватило, чтобы понять, Стеша - это надолго. Я даже не удивлялась, почему именно это имя заиграло. Почему я сама по идиотски вела себя, то, скрючив, по стариковски пальцы пыталась что-то делать ими, то, вдруг, боясь резко переступить с ноги на ногу, ясно осознавала, какая боль может пронзить позвоночник, когда "заступишь". Очень интересное состояние, когда еще не понимаешь, она играет тобой или ты играешься ею. Но что контакт состоялся и игра запущена, стало ясно. В башке машинально наводится порядок, утрамбовывается всё мелкое и неважное, безжалостно выкидываются всякие дурацкие мечтания, освобождая место для новых постояльцев. Смутное, тревожное состояние, как в театре перед открытием занавеса.

            Мне не выдали программку, я не знаю сценария и актёров, и главное, всегда одно и то же лихорадочное предчувствие, - это будет главная игра, последняя.


         Продолжение следует:

                http://www.proza.ru/2010/12/18/1365