Друд - сын пирата Как Кристиан Беер, предав однажд

15 Как Кристиан Беер, предав однажды, предал ещё дважды

В далёкой юности наместник Кристиан Беер, преисполненный самых светлых мечтаний, приехал из своего родного Арнес на Скалла-Веру, тогда ещё принадлежавшую  Соединённым провинциям, чтобы поступить в местный университет. Здесь у него обретался дальний родственник, который согласился приютить бедного, но подающего надежды юношу, мечтавшего с помощью образования подняться по карьерной лестнице. В университете Беер тянулся изо всех сил, однако ему не удавалось достичь уважения в среде товарищей до тех пор, пока он не подружился с представителем местной знати Ригюрдом Ланселином. Они сошлись по принципу притяжения противоположностей. Ригюрд Ланселин был на удивление красивым человеком, в чьих манерах органично соединялись аристократизм и самоуверенная вальяжность, широта натуры и сословная ограниченность. Впрочем, сначала восхищённый Кристиан Беер не видел в своём друге ни одного недостатка. Он наслаждался собственным возросшим статусом и полагал, что нашёл круг, где его оценили по достоинству. Заблуждение его продолжалось до тех пор, пока, ощутив себя равным среди равных, он не положил глаз на сестру Ригюрда – Малин-Эглантин. Девица ответила ему взаимностью, и Кристиан решил открыться другу. Ярость Ланселина, удивлённого наглостью нищего выскочки, была неописуемой. Будущего наместника даже кубарем спустили с лестницы. Встав и отряхнувшись с достоинством, Кристиан отправился домой и сел писать письмо Малин-Эглантин, получив которое, девица упала в обморок, так как вообразила, что он покончил с собой. Позже из содержания выяснилось, что её незадачливый поклонник вовсе не думал топиться в реке или лезть в петлю. Он сообщал, что вынужден покинуть Скалла-Веру из-за болезни отца, но увезёт любовь к ней в своём сердце.
Дома родственники очень обрадовались возвращению Кристиана, так как у них возникла возможность поправить свои дела с помощью его выгодной женитьбы на девушке из благородной, но несколько обнищавшей вследствие жизни не по средствам семьи с обширными связями. Не желая выглядеть негодяем, Беер написал Малин-Эглантин душераздирающее письмо о невозможности противиться воле умирающего отца (старик после этого протянул ещё лет пять) и вечной любви к ней, которую он сохранит  в своём сердце, после чего женился. Так он принёс в жертву Малин-Эглантин в первый раз. С женой они были равнодушны друг к другу, а вот с тестем сразу нашли общий язык. Связи тестя, помноженные на способности и хватку его зятя, способствовали новому возвышению чуть было не захудавшего рода. Вечерами, сидя у камина, тесть и зять часами разрабатывали новые планы политических и административных многоходовых операций, которые помогали Бееру подниматься по карьерной лестнице. Впрочем, жена его, никогда не забывавшая, что семья мужа стоит на социальной лестнице много ниже её собственной, так и не смогла этого оценить. Она жила своей жизнью, и её смерть мало опечалила мужа.
В это время внимание Беера привлекли события Мартовского мятежа, произошедшего на Скалла-Вере. За годы, пролетевшие со времени его учёбы, обида Кристиана нисколько не прошла, а только затаилась внутри. Он почувствовал жгучий интерес к судьбам былых своих знакомых и опечалился, когда узнал, что ему не удалось стать свидетелем наказания гордости Ригюрда Ланселина. Беер захотел взять реванш за свою бедную и голодную юность. Он добился перевода в должности наместника на Скалла-Веру, сумев убедить власти, что деятельность его предшественника была непродуманной и близорукой.
Когда Малин-Эглантин пришла к новому наместнику просить о возвращении её имущества и дворянских прав детям её брата, он был рад оказать ей эту услугу, потому что теперь они поменялись местами, и она дала ему возможность проявить своё великодушие. Теперь, когда она была сестрой казнённого преступника, ни о каких официальных отношениях между ними не могло быть и речи, но она всё ещё притягивала его. Часто наместник ловил себя на приятной мысли о том, как, должно быть, в тишине своей комнаты эта женщина просчитывает, какие выгоды могла бы она извлечь, не вмешайся её брат в их сердечные дела, и вздыхает об упущенных возможностях. Впрочем, он не ставил на ней крест совсем и временами проводил время с визитами в её доме, даря ей ни к чему не обязывающие надежды. Она же его боготворила. Изредка он даже допускал мысль, что в старости выгодно иметь под рукой такую преданную женщину, чтобы обеспечить себя заботой и хорошим уходом. Так он принёс в жертву Малин-Эглантин второй раз.
Не успев порадоваться широте своего сердца, Кристиан Беер вдруг открыл, что даже мёртвый Ригюрд Ланселин не даёт ему покоя. Он понял, что наслаждается мыслью, как бесновался бы этот человек, узнав, чьими милостями живут теперь его дети. И тогда он решил продолжить свою месть, воспитав детей во враждебном принципам их отца духе. Его стремлению привязать их к себе помогали усилия Малин-Эглантин, учившей Маннинен и Осе никогда не забывать, чьему великодушию они обязаны всем в жизни. Казалось бы, его план сработал. Беер пережил настоящее физическое наслаждение, когда увидел, как Осе равнодушно переписывает приказ об ужесточении наказания ближайшего соратника своего отца  - Роберта Алиисандера и ставит под ним: «Написано рукой младшего секретаря Осе Ригюрда Ланселина». Это свидетельство его маленькой победы останется в архивах наместничества навечно к посрамлению его врага.
Когда Беер узнал, что мальчишка долгие годы водил его за нос, он был потрясён. Мёртвый Ригюрд смеялся над ним из своей могилы. Наместник не мог поверить, что судьба от него отвернулась.
Но вот уже три недели, как всё встало на свои места. Нет, судьба на его стороне, а то, что случилось, было всего лишь небольшим испытанием его терпения. Уже прошло три недели, как Осе Ланселин, среди сотен ему подобных, находится в цитадели замка Ваноццы. Не меньше семи раз Беер разговаривал с ним, наслаждаясь тем, что этот щенок Ригюрда Ланселина у него в руках. Всякий раз он скрывал свое наслаждение под разными масками. То он прикидывался чуть ли не родным отцом, убитым неблагодарностью своего ребёнка, то был строгим воплощением неумолимого закона. Однако ходить вокруг да около наместнику надоело. И сегодня он сделал то, что о чём мечтал долгие годы в отношении Ригюрда: он отхлестал Осе по лицу так, что разбил ему нос и губы. При этом острая истома охватила всё его тело. Он понял, что не выпустит Осе из своих рук никогда. Если бы он мог, он бы долго и мучительно уничтожал его бесконечное число раз, но потом обязательно оживлял, чтобы сделать всё снова, ибо с его смертью будет невозможно повторение этого изнуряющего чувства удовольствия. Жаль, что это невозможно, и ему придётся пользоваться своими возможностями по чуть-чуть из-за состояния здоровья Осе, остальное воплощая в своих фантазиях.
Что же до этой унылой старой девы, Малин-Эглантин, она утомила его тем, что часами сидит и ждёт в его приёмной, маячит под окнами его дома, без конца стучит в его двери. Она беспокоит его тем, что бродит, похожая на тень, словно покинутая совесть. Наместнику хочется, чтобы это она во всём была виновата, тогда исчезнет это мелкое подленькое чувство, словно у нашкодившего кота, которое свербит где-то в его душе. Может, стоит встретиться с ней? Она будет просить, он ей ответит, что её просьба невозможна; она станет обвинять, а он скажет, что это она во всём виновата: не усмотрела за мальчишкой.
Наместник Беер едет домой в карете мимо дома Ланселинов и решает, что ему действительно нужно туда зайти. Он стучит набалдашником трости в потолок, и кучер останавливается. Услужливый лакей распахивает дверцу и опускает лесенку. Всё это время Беер строго смотрит на его затылок и расшитый воротник зелёной ливреи. Затем он торжественно ставит ногу в белом чулке и тёмной туфле с бантом на верхнюю ступеньку, выносит вперёд руку с тростью, а затем, почтительно поддерживаемый под локоть, показывается сам. Важность момента нарушается лишь шляпой, которой он задевает за притолоку каретной двери. Шляпа съезжает, и он, словно между делом, поправляет её позолоченным набалдашником.
В доме его встречают слуги,  похожие на мышей, которых застали врасплох.  Беер идёт вперед, а двери, одна за другой распахиваются перед ним. Он удовлетворён этой  испуганной суетой.
Хозяйки находятся в гостиной. Молодая, Маннинен, бросается к нему и падает на колени:
-Господин Беер, господин Беер, помилуйте, я ничего не знала! Когда бы мне было известно хоть что-нибудь заранее, я сама бы первая сообщила вам! Не оставляйте меня одну!
-Ну, что вы, дитя моё, если я не посещал ваш дом, то вовсе не из гнева на вас, а из-за множества дел государственной важности.
-Господин Беер, я не с ними! Я хочу сменить имя! Я хочу покинуть этот проклятый дом! Не покидайте меня!
-Я никогда вас не покину, дитя моё, я же нянчил вас в детстве. Если вы письменно, по всей форме,  откажетесь от родства с  преступным братом и попросите защиты у арнесийских властей, я думаю, князь не откажет и назначит вам достойного опекуна, который станет охранять ваши интересы.
Маннинен клянётся, бросается искать перо, бумагу и чернильницу. До чего же она боится нищеты! Да, с этой всё получилось! А что же та, другая, которой он только что нанёс ещё одну рану? Почему она сидит и смотрит, словно испуганная овца, увидавшая волка? Или она чего-то ждёт? Неужели так ничего и не скажет? Ну, не зря же он шёл сюда! Тогда наместник начинает говорить сам. Он сам выдумывает, что она якобы хочет сказать ему, сам разбивает вдребезги её доводы, сам себя упрекает от её имени, и сам обрывает эти вздорные упрёки. А она всё сидит и молчит, всё прижимает руки к груди и чего-то ждёт. Чего она ждёт?
Наконец, он устаёт кричать и уходит.  Он едет, неудовлетворённый, домой и, всё ещё полный раздражения, садится за стол. Дочь наместника сидит напротив, опустив глаза в тарелку, и лишь изредка звук ложки, случайно задевшей тарелку, нарушает царящую за столом тишину. К концу обеда Беер уже немного остыл, хотя всё ещё сидит, глядя прямо перед собой. Его дочь поднимается из-за стола и, проходя мимо, целует его в висок, подсовывая под руку какую-то бумагу. Когда она уходит, наместник разворачивает бумагу и видит написанное на гербовом листе прошение о помиловании. Так вот  что провернула  Малин-Эглантин! Она передала прошение о помиловании через его дочь! Теперь девочка знает, что судьба бывшего товарища её  детских игр у него в руках и, если он не захочет выполнить это прошение, тень Осе Ланселина навсегда встанет между ними! Наместник думает, и тень улыбки мелькает под его лихо закрученными маленькими усиками. Он встряхивает локонами своего длинного тёмного парика и хмыкает, так он доволен собой. 
Да, Осе получит помилование, он единственный получит помилование из всех, с кем сидит сейчас в камере. Он останется там до тех пор, пока остальных не поведут на казнь.  Каждый из идущих на смерть проклянёт его, а затем все живые узники проклянут его, и потомки плюнут в него, потому что никто никогда не поверит, будто без предательства можно сохранить свою жизнь.
За этими мыслями Кристиан Беер не заметил, как принёс в жертву Малин-Эглантин в третий раз.
***
Поздней ночью, когда все уже спали, поднялась Малин-Эглантин с постели и тихо, без посторонней помощи разожгла камин. Когда пламя весело затрещало, пожирая сухие дрова, из потайного места она достала шкатулку и, вынув оттуда какие-то памятные цветочки, записочки, чей-то локон волос, стала бросать все эти дорогие её сердцу глупые вещицы в огонь. Дольше всех она помедлила над листком со стишками, заляпанном кляксами, по которому, видимо, текла вода. Но и его она отправила вслед за тем немногим, что столько лет олицетворяло внутреннюю жизнь её сердца. И так у неё ничего не осталось.