Сторож! сколько ночи?

              Сторож! сколько ночи? Скоро утро, но все еще ночь                (Исайи 21, 11-12)

     Почти одновременно с грохотом кровать подскакивает. Через секунду сынишка уже рядом, тесно ко мне прижавшись. Выходя из ночного забытья, пытаюсь сориентироваться во времени и пространстве. Шкаф, дверь, окно. Так, ясно, мы на даче. Время? – полночь. Ну, слава Богу, все в порядке, мир. Просто на полигоне, в ближайшем поле, опять взрывают недавно найденные боеприпасы. Делают это в основном осенью, когда людей мало, и по ночам – наверное, чтобы не погубить случайного прохожего. Мы все понимаем и не обижаемся. Вот только интересно, почему один раз дом подкидывает вверх, а другой – трясет из стороны в сторону так, что можно упасть с кровати, если окажешься на краю.

      Пригревшись возле меня, сын быстро заснул. Я же долго лежал, боясь и зажечь свет, и сильно пошевелиться. Наконец, не выдержал и, осторожно перелезая через сына, сошел с кровати. Распутав веревочку, служащую вместо щеколды, отворил дверь на участок.

     Чернота ночи уже слегка поблекла. Смутно видны  две дорожки, крестообразно  проходящие по участку. Они сделаны из поперечно положенных отрезков тонких березок. Крепко любили березки  гитлеровцы – не меньше, чем нашу «Катюшу» - конечно, песню, не минометы. Когда мы с отцом впервые увидели это место, прошло чуть больше двадцати лет, как выбили  отсюда 26 АК фашистов. Тогда дорожки были в полном порядке; сейчас же я, наверное, вижу память о них.

     Вряд ли рядовым немцам  был здесь досуг строить дороги. Думается, распорядился так офицер из штаба, который располагался где-то неподалеку. Может быть, тот оберст, который позже попал в плен и командовал ротой? батальоном?  пленных немцев. Они восстанавливали предприятие, где работал отец.   

      Хотя вероятнее, этот фашист сражался под самым Ленинградом: он неплохо освоил русский язык  и сокрушался, что Жуков часто по многу раз заставлял наших отвоевывать одни и те же позиции. «Не берег солдат». Сам Жуков, как помнится по книгам, отвечал на упреки так: нельзя дать врагу время закрепиться на позиции. Да и счет шел буквально на сотни, если не десятки метров до границы города  - что упущено сегодня, завтра исправить в десять раз труднее или невозможно.

     Первое послевоенное время кормежка у всех была неважная, у пленных – тем более. Они приходили строем, очень медленно, и так же медленно принимались за работу. Это вызывало насмешки наших рабочих, ретиво бравшихся за дело, но быстро остывавших. Немцы же сохраняли свой механический ритм до конца, успевая сделать столько же или даже больше.

      Но вот и первая электричка от города – раньше движение начиналось очень рано  и ходили поезда быстрее. Возможно, на этом поезде едут грибники, которые разведут в лесу костер на снарядах, слегка прикрытых землей, и подорвутся. Другой грибник сообщит об этом кассиру на станции – только у него был тогда телефон – и уедет в город.  Скорая приедет, ориентируясь только на известное среди грибников озеро. Несколько часов фельдшер и санитар будут искать в лесу пострадавших – и найдут, и спасут.

      Скрипнула калитка – соседский мальчишка спозаранку  ускользает на поле или в лес. В конце лета он погибнет, пытаясь разрядить мину. Как обидно, что я не могу предупредить его!

      Светает. Наверное, скоро все станет на свое место и время. Пойду – может, удастся уснуть.