Ч2. Гл. 10. Весёлая ночь в отеле

Глава Х

1

Свиваясь в кольца, она сползает с тебя и, обернувшись в прежнюю себя, подходит к столику. Она берёт бутылку — нет, не для того, чтобы отоварить ею тебя по лбу, как ты намеревался огреть копа-кэпа, — она оборачивается и, приложившись к горлышку, жадно пьёт. Потом подходит к тебе, льёт вино тебе на живот. Оно течёт, щекоча.
Затем она берёт со столика грушу и остриями клыков девочки вамп вонзается в плод. Что с тобой, Гаврилов?! Ты вскакиваешь, ты отшвыриваешь грушу в раскрытые балконные двери-раздвигушки, словно это граната с выдернутой чекой, ты валишь девицу на сдвоенную взлётно-посадочную полосу двуспального аэродрома. Ты, просто как какой-нибудь сексуальный маньяк, вдавливаешь это девчоночье тельце в пружинистую поверхность.

Это что-то вроде длинного дышащего туннеля, который видят в момент клинической смерти. Ты падаешь в него, распластав руки, ты паришь, как цеппелин над Парижем — и Алекто, Тисифона и Мегера напрасно швыряют в тебя своими факелами — не достать.
Твои ненасытные губы всасываются. Твои загребущие ручищи — мнут. Мокрый от вина живот — липнет. Выброшенная тобою за балкон груша — вовсе не груша, а граната РГД, противотанковая, и там, внизу, уже ахнуло, подняв на воздух водяной столб, пяток нудистов с шезлонгами, машину босса. И сам босс вместе с двумя белопиджачными телохранителями сейчас падает, кувыркаясь, в образовавшуюся на месте голубого бассейна чёрную воронку. Они как раз сейчас вот пролетают мимо балкона; и босс, парашютирующий на раскинутых полах малинового пиджака, сквозь прилипшие к его морде тёмные очки, видит, как ты подхватываешь уже всего мокрого и потного дельфинёнка и, перевернув его, опять заходишь на посадку, прицеливаясь фюзеляжем в ангар, отворивший ворота во всю эх настасьину ширь. Белые пиджаки как раз тоже видят этот великолепный, опушённый рыженьким ворсом вход и, озадаченные, зависают. Телеонанист с двумя змеями-не-змеями в кулаках похотливо лыбится. Он чего-то там комментирует в духе экологии, зоологиии и ботаники. И это правильно, потому что передо мною сейчас некий, говоря гётевским языком, «дуплистый ствол», и для лечения нужен «приличный кол».

Вонзаю. На экране — дупло. В дупло лезет тигровый питон. Ему хорошо и уютно в тёплой темноте. Малиновый пиджак и с ним два белых вместе с «саламандрами» и покорёженными останками «Опеля» валятся в воронку. Уталкиваю их поглубже своим хопром. Воронка смыкается, всасывая, облекая крайнюю плоть слизистым, растворяющим всё и вся клеевом.
С подушки, удивлённо взирая на происходящее, таращится Барби в невестиной фате. Из экрана лезет зелёная длинная змея. Она шипит. Она кажет двойной язычок. Она ползёт. Следом за ней извивается вторая. А следом — из дупла, обросшего бархатистой кожей, — ещё и ещё. Мои пальцы впиваются в рыжие — огонь факела! Ей нравится эта ласка. И я продолжаю. Я массирую кожу на её голове. Что это?! Кожа слазит, волосы сыплются. Я отдёргиваю запутавшуюся в джутовом мочале руку, голова обламывается. Тыква! Вырезанная в ней пасть с пилообразными зубами. Из дыры-глаза выпадает гаснущий огарок свечи. Загнутый чёрный фитилёк. Дымок беленький. Голый, совершенно обнажённый череп. Я вскакиваю с постели. В моих руках ухмыляющаяся дыроглазая башка мумии. Из её пустых глазниц, как из двух дупел, вьются, шипя, две зелёные змеи. Неоновые. Светящиеся. Я отшвыриваю череп, сбрасываю с постели ссохшийся вонючий труп, пытаюсь стряхнуть с себя холодных скользких змей, но они лезут отовсюду снова и снова. Я кричу…

2

Проснувшись, я обнаружил себя на той же самой двуспальной гостиничной кровати. Через открытые раздвижные двери балкона доносилась музыка. В номере царил полумрак. И только зеленоватые неоновые отсветы играли на стенах. Было душно, несмотря на то, что я лежал поверх даже не разобранной кровати совершенно голый. Все вышло, как в Буэнос-Айресе с Кончитой. Только развязка другая. Не хеппи-энд, конечно, но всё же — не подброшенные ряженым под полицейского наркотики под подушкой, не Хуан, требующий денежной компенсации. Пусть кокаин в пакетиках оказался мелом, а тыкавший мне в лицо замызганные корочки Габриэль в кителе с аксельбантами — мошенником, и всё-таки…
Я вспомнил, как после впечатляющих гимнастических упражнений на двуспальном батуте мы с моей сокамерницей всё допили, доели и ещё два или четыре раза звонили по телефону горничной, после чего она закатывала столики на колёсиках с горячими блюдами, горячительными напитками и десертом, нисколько не смущаясь нашей античной наготы. Чревоугодие мы перемежали плотскими утехами. Это был какой-то иньско-янский кикбоксинг, в котором я потерял счёт раундам. В итоге осексозавревший археологозавр отрубился в алкогольно-сексуальном нокауте.

Очухавшись, я позвонил по телефону горничной. Девушка опять вкатила столик, и на нём я увидел собственную оторванную по самый подбородок голову.
— Что, Данилыч? Тоскливо? Гоняются они за тобой — эти Алекто с Тисифоной. И Мегера не отстаёт! — подмигнула мне голова. И из её рта полезли черви.
— Что вы привезли! — поднял я взгляд на жрицу гостиничного сервиса. — Я заказывал минералку…

Девушка улыбнулась — и я узнал в ней своих преследовательниц. Мумия амазонки скалилась зубами-фишками. Она зияла пустыми глазницами. На голове у неё вместо волос шипел «шиньон» из змей. Она шагнула ко мне и стала ловить меня костлявыми руками. Я ударил её в грудь пяткой. Посыпалась труха. Голова на столике дёргалась и хохотала. Это была всё-таки голова водителя «Запорожца», а не моя. Но через мгновение, как в пластилиновом мультике про отправившегося в лес за ёлочкой мужика с топором, ворону и вылупляющиеся из яиц избушки, она слепилась в посиневшую «тыкву» Олега-коммерсанта. Гримасничая, голова продолжала менять черты, словно лепя из самоё себя всё новые и новые маски. Вдруг, пыхнув пламенем из разинутого рта, как это делают факиры, она задымилась и обуглилась. Затем на голову-головёшку откуда ни возьмись нахлобучилась таможенная фуражка. Я ещё раз ударил ушуистской ногою по падающей на меня мумии. Обломившийся череп брякнулся на столик и сшиб печёную голову мне на колени. Зубы впились в ляжку чуть ниже паха. Фуражка скатилась на пол, больно оцарапав кокардой бедро. Я вскрикнул — и опять проснулся.

+++
Более, доктор, я не хотел ни пить, ни есть, ни упражнять свой обвявший, как кошелёк мота, орган, поэтично называемый набоковским Гумбертом Гумбертом нефритовым жезлом.
Я нажал на кнопку лампы у изголовья и окончательно убедился, что был один. Вынув из шкафа полотенце, я направился в ванную. Щёлкнул выключателем. Потянув двери на себя, я наткнулся на виденного мною в таганрогской контрразведке антропоморфного шкафа. Он сидел на краю белого эмалированного корыта и, приложив к губам ствол чёрного-чёрного пистолета, шипел: «Тс-с-с!». Он был в антрацитовом костюме, траурных штиблетах и таком же галстуке. Типичный представитель несметного войска чернопиджачных. И только рубашка словно бы рекламировала стиральный порошок-отбеливатель.


— Тихо! — прожурчал он, имитируя звук наполняющегося сливного бачка, и припал ухом к устройству, напомнившему мыльницу. От этой стилизованной под бытовой предмет коробочки тянулись к водопроводной трубе два заканчивающихся присосками «жгутика».
В абсолютной тишине я услышал доносящиеся из «мыльницы» глухие металлические голоса.
— Покупатели должны появиться завтра. Девчонка — здесь. И доцент — тоже. Сокровища при них. Яша Остапенко звонил. Они сделали подсадную утку. Нужно определить цену.
— Главное, чтобы девчонка не начала дурить. Не нравится она мне.
— Куколка? Да долго ли с ней организовать жертву хвостокола. Ха! — узнал я голос Сивуча. (Такая уж у меня с зоновских времен привычка — давать кликухи!)
— Ты, Вареник, на эти дела мастак.
— Остапенко прибудет со всей бригадой. С Есаулом, Молдаванином и Серым. Не многовато ли паёв? — опять пробубнил голос Сивуча-Вареника.
— Но Яша говорил, что этого куша на всех до конца жизни — за глаза. Все мотанём в Штаты. На Брайтон-Бич. Побичевали тут, там побичуем. Правильно, Генуля-Цыбуля? А здесь оставим тебя. Вылавливать затонувшие корабли.
— Ты ещё хотел аттракцион с эсминцем организовать. Ха! Я там пять жертв хвостокола в трюме захоронил! Во рыбам пожива!
— Ладно. Хватит трепаться, Вареник, лучше не спускай глаз с этого учёного-профессора. Через него — прямая связь с западными клиентами. Это верняк. У нас еще есть и китаец. Если сорвётся со Штатами, будем уповать на него. В оконцовке, может быть, из японских коллекционеров кто заинтересуется. Всё-таки — золото амазонок! Сенсация в научном мире! Антиквары с ума сходят.
— А ты, Бурак, уверен, что клад при них? А вдруг они, петухи Гамбургские, его где-нибудь уже прикопали, а мы ушами хлопаем. Это тебе не могилы бизнесменов потрошить. Не те деньги. Да и с перепродажей посложнее, чем с золотыми печатками и цепями-верёвками. Далеко шагнула фирма Яши Остапенко! Из агентства по ритуальному страхованию преобразовалась в настоящий концерн. Что-то мне не совсем понятно, почему Яша взял нас в пай. Нет ли тут подвоха…

На этих словах в «мыльнице» зажурчало, забулькало — и больше ничего нельзя было расслышать.
— Э! Сволочь! Кто-то на девятом этаже в ванну залез! — отлепил «шкаф» присоски от трубы и, обмотав проводки вокруг подслушивающего устройства, сунул интересную штуковину в кейс.
— Подполковник контрразведки Иванов! — представился он. — Впрочем, можете называть меня так же Петровым, Сидоровым или любой другой фамилией. Имя тоже выберите на свой вкус. Не в этом дело. Вы всё слышали. И это хорошо.
Заведя руку за спину, он дулом громадного пистолета почесал между лопатками.
— Фу! Упрел! Ну и жарища тут! Значит, так, Александр Данилыч, вы забирайтесь в ванну, мойтесь, а я буду вводить вас в курс, мне тут надо небольшой маскарад совершить, — толкнул он носком клоунского башмака чёрный кейс у его ног.
— Полезайте же в ванну, — обнажил человек-шкаф напоминающие о синеватых накрахмаленных простынях крепкие зубы и протянул мне джутовую мочалку. — Включайте воду на всю катушку, гремите и фыркайте. Того, о чём мы будем говорить, никто не должен слышать. А этот номер наверняка прослушивается, как какая-нибудь концертная студия. Да и Кукла, без сомнения, натолкала вам «жучков»…
«Если бы это были жучки-скарабеи, можно было бы предположить, что девушка проявила трогательную заботу о том, чтобы я предстал перед Анубисом не с пустыми руками», — подумал я.

— …Мы-то только в автомобиле установили прослушивание, — намылил он мочалку и шоркнул меня между лопатками. — Вот и потеряли вас из виду, как только вы покинули «Тойоту» и переместились в отель. Пришлось срочно вылетать вертолётом. Сели тут недалеко, чтобы внимания не привлекать. Ну и там — группа захвата на всякий случай. Если нужно будет, воспользуемся подкреплением украинской милиции.
— Помощью капитана Безбородько? — врубил я на полную мощь брызгалку, так что прохладная струя ударила в ванну и окатила подполковника с ног до головы.
— Уф! Вот хорошо! — подставил он лицо душу. — Упрел я! Безбородько куплен. Элементарная коррупция. Вас, как вы понимаете, я посвящаю во всё это потому, что мы вас вербуем. Вы будете нашим резидентом. Предстоит сложная игра, — отвёл он брызгалку, направляя её на блаженствующую спину.
— Но ведь я же судим. Диссидент. И вообще…
— Александр Данилыч, сейчас не время дискутировать. Мы не на научном симпозиуме. Я знаю, вы — русский патриот. Речь идёт не только о сокровище, являющемся нацдостоянием, но и, что вполне возможно, — скинул он пиджак и ослабил узел галстука. — …Вполне возможно — о секретном оружии. Тут сегодня ночью встретятся два мафиози. Уголовные авторитеты. Мариупольская и бердянская братва. Поделят они или не поделят между собой золото — это дело десятое. Хоть и уголовное. Если перестреляют друг друга, меньше работы РУОПу. Но тут есть ещё одна деталь. По информационному каналу из Аризоны нами от тамошнего резидента получена информация о фу-файтерах, которыми в своё время занимался Юджин Барлоу.
— Ну и что?!
— А то! Эти самые ракеты-призраки. Ими занимались ЦРУ и авиаракетная компания «Макдонел-Дуглас». У нас есть информация… Фу-файтеры как-то связаны с кладом древних амазонок. Кстати, вы не замечали никаких странностей?
— Пока — нет, — соврал я, умолчав про чудеса с жертвенным ножом. Да и мумия вела себя как-то неадекватно. По поводу же таинственных совпадений международного масштаба я вообще предпочитал держать язык за зубами.
— Понимаете! Тут такая ерунда. Для нас, воспитанных на материалистических представлениях, не совсем привычная. Биоэнергетические сущности. Небывалая концентрация информации. Информационные энергетические сгустки. Каким-то образом они передаются в пространстве и во времени… Возможность манипулирования целыми народами. Психотронные штучки. Это оч-чень, оч-чень серьёзно, Александр Данилыч! И вы должны согласиться.

3

Я ещё несколько раз тиранулся мочалкой и встал под душ. Струи приятно массировали кожу. Подполковник стремительно переодевался в одежды пляжника-отдыхающего. Майка, шорты, сандалии, тёмные очки сменили двубортный чёрный костюм, штиблеты и белую рубаху с галстуком.
— Вот! Это вам! — протянул он мне пистолет.
— Но я ещё не дал согласия!
— У вас нет выбора. В противном случае вы будете просто уничтожены. Как только они узнают истинную цену сокровища и выйдут на связь с покупателем, вы окажетесь им не нужны. А как они разделываются с конкурентами, вы видели. Вон как они коммерсанта Олега Глобова уделали!

Я хотел возразить насчёт жертвы хвостокола, выложив свои аргументы в пользу того, что в окрестностях отеля, а возможно, и в нём самом, идут съёмки остросюжетного боевика, а то и фантастического триллера, и, не подозревая того, мы вовлечены в сценарий, состряпанный Ириной Шлимман. Так что даже если на съёмочной площадке встретятся две мафиозных группировки — где гарантия, что всё это не фуфло и они не ряженые фраера? Слова сомнений вертелись на языке. Всё-таки вербовка в резиденты — дело не шуточное. Но, повертевшись между нёбом и стёбом, мои доводы застряли по ту сторону зубов, остановленные тем, что с ласковых уговоров подполковник перешёл на беспардонный шантаж.

— Не артачьтесь, – застёгивал он сандалию на босу лапу. — При желании… Вы же понимаете, сколько можно на вас навешать уголовных статей? Впрочем, пока вы спали, сюда в отель уже прибыли двое иностранных граждан, не равнодушных к коллекционированию древностей. И они, видимо, не последние. Намечается полноформатный аукцион.
— Как?!
— А вот так! Кукла ведёт двойную игру.
— Вот оно что!

Выбравшись из ванны, я взял мокрой рукою пистолет. Это был «Вальтер» девятого калибра. Совсем не плохая машина. Я вынул обойму и, убедившись в том, что она под завязочку полна патронами, впрессовал её назад в рукоять с таким же удовольствием, как ещё недавно, хм… Конечно, «Вальтер» — не Вольтер. А я не вольтерьянец. Да и вряд ли стану вальтерьянцем. Это гусары в лосинах да денди в цилиндрах чуть что — стрелялись с десяти шагов и размахивали шпажонками из-за наставлявших им рога жён, а мы… Но для психологического равновесия и ироничного взгляда на окружающий мир ладонь, возлежащая на прохладной рукояти оружия, — столь же верное средство, как и жаждущая познания длань, ощущающая твёрдость тиснёного книжного переплёта.
Вода продолжала воспроизводить шумы бурной Катуни.
— Что я должен делать? — сжал я рукоять, чувствуя, как от оружия передаётся руке уверенность. С моим дао было всё в порядке.
— Вам ничего не нужно делать, — задрав исполинскую лапищу на край ванны, застёгивал только что завербовавший меня в резиденты подполковник контрразведки пряжку на второй сандалии, упихивая вслед за тем свой парадно-выходной клифт, башмаки, носки и белоснежную рубаху в мусорное ведро. — Предоставьте событиям развиваться самим. А там — действуйте по обстановке. Всё подмечайте. Конечно, археологические ценности не должны уплыть за границу. Хотя они уже за границей, — задумчиво потупился он. — Но более важное — это проверка информации о секретном оружии. Поняли?
— Понял.
— Это может быть нечто совершенно непривычное. Даже фантастичное на обывательский взгляд. Но вы — учёный. И, я думаю, не спасуете.
— Да. Конечно.

Подполковник шагнул к унитазу, оттянул резинку камуфляжных шортов, как для гимнастики, расставил ноги на ширину плеч и, внимательно изучая, не запрятано ли в санфаянсе подслушивающее устройство или, может быть, даже и вражеский резидент, протиснувшийся сюда через канализационную трубу и жадно черпающий сейчас информацию прильнувшим снизу к заполненной журчащей водой дыре ухом, — пустил струю.
— Нужно держать ухо востро! — сказал он, возвращая на удивление махонький брандспойтик назад в шорты. — На всякий случай имейте в виду. Здесь у нас внедрена группа женского спецназа — «Стигма». Женщины владеют всеми видами оружия, хорошо подготовлены. Пока они рядом — вам нечего бояться, — нажал он на никелированный рычажок унитаза, добавив журчания и грохота.
— Я это уже почувствовал, поучаствовав в шоу, — съехидничал я, заворачиваясь в полотенце и с пистолетом в руке выходя из совмещённого санузла, где всё ещё бушевал противоподслушивающий поток.
— В общем, отдыхайте! — сказал подполковник, выходя вслед за мною. — У вас, кажется, отпуск?
— Да! — сунул я «Вальтер» в шкаф под стопку свежих простыней.
— Ну и чудненько. У вас как раз хорошая подружка, — пошло подмигнул бывший гэбист. — Мочканула таможенника и ещё одного фраерка — на дороге, — добавил он голосом Армена Джигарханяна. — Впрочем, довольно безобидное создание. В куклы, я вижу, играет.

4

— Да, играю! — шагнула из балконной двери моя сокамерница, в одном верёвчатом купальничке повисшая на плече Гены по кличке Цыбуля, как проинформировал голос в «мыльнице».
— Семён Колупаев! — представился обряженный в шорты антропоморфный сейф с кейсом. — Украинский коллега вашего э-э-э…
— Папы.
— Вашего папы, — как спрут к жертве, присосался к небрежной ручке девицы завзятый гэбист-контрик. И я сразу пожалел, что завербовался. Впрочем, развербоваться было никогда не поздно.
— Галина! — сменила имя воспитуемая. — А это Гена! Он классно катается на виндсёрфере. Он знает почти всё о затонувших в Азовском и Чёрном морях кораблях. Мечтает доставать со дна парусники. Ещё он по аквариумам прикалывается! Ну там — рыбки, растения. Мечтает соорудить в отеле океанариум…
— Очень приятно! — пожал «шкаф» руку расконспирированному Цыбуле. — Я приехал сюда отдохнуть, расслабиться. И надо же! Совершенно случайно в книге учёта отдыхающих увидел знакомую фамилию — Гаврилов!.. Неужто тот Гаврилов? С которым копали на Алтае? Поднимаюсь. Звоню. Он! Вот так встречаются друзья-соратники.
— Ну, если вы кореша, — ухватила Марина-Галина не до конца выпитую бутылку, — вспрыснем встречу!

Вино наполнило бокалы. И мы тут же осушили их за неуклюжую, шитую белыми нитками легенду подполковника. Но никто не заметил ни ниток, ни несоответствующего размерам игольного ушка верблюда. Фээскашник ввернул анекдот про психов, которым обещали налить воды в бассейн, если научатся нырять насухую, — и вмиг стал почти что родным.
— Мальчики! — прищучив кнопку на пульте, вызвала на экран вращающегося в брэйк-дансе хлопца хорошенькая крошка. — Гуляем! Танцы до упаду! — И отшвырнув пульт на двуспальную, ещё хранившую смятым своим рельефом память о наших тектонических ласках, она ухватила за руку гэбиста и припустилась с ним в полинезийский танец живота.
Неуклюже выделывая лапищами в сандалиях нечто среднеарифметическое между строевым шагом и подпрыгиваниями старого козла, подполковник, не выпуская из рук кейса, затеял замысловатый пляс вприсядку. К ним присоединился Гена. Вслед за ним — я. Компанийка образовалась ничего себе! Матёрый гэбист, новоиспечённый резидент российской контрразведки, бандитка и член преступной группировки.
— Ну! Давайте! Давайте, хлопчики! Растрясите свой жир! — прихлопывая в ладоши подбодряла куколка (в этот момент мне и впрямь показалось, что это каким-то образом доросшая до человеческих размеров её игрушка-Барби). Она сексуально вертела попкой. Прекрасная и ужасная встряхивала ужами расползающихся по плечам волос. Подпрыгивала с переворотами и повторяла многое из тех движений, что откалывала со мной на двуспальном батуте, не забывая воспроизвести и кое-что из того, что вытворял экранный танцор то крутясь волчком на голове, то в полпритопа рукой и в полприхлопа ногой катаясь по кругу танцевального пятачка, то имитируя расхлябанными суставами колыхание морской волны. Что самое странное — на голове ожившей Барби трепыхалась фата.
Вдруг я почувствовал, что мои ноги хлюпают по мокру.
— Вода! Потоп! Тонем! — дурашливо орала затейница, отбросив «фату», оказавшуюся для куража накинутой поверх волос салфеткой.

Я кинулся в ванную. Рванув дверцу на себя, я увидел, что там в позе заколотого Шарлоттой Корде Марата лежит труп антропоморфного шкафа в чёрном, как типографский шрифт, пиджаке и катафалковых штанах. В белой, само собой, рубашке. В воронова крыла галстуке с ослабленным узлом. С дыркой во лбу, откуда струилось красное. «Я раньше думал, что все покойники непременно в шляпах. Теперь вижу, что нет», — шепнул кто-то на ухо. В том, что это был труп вытанцовывающего сейчас в комнате подполковника, не было никаких сомнений. «Рот приоткрыт, и из-под синих губ выглядывают неровные грязные зубы… Язык прикушен сбоку, толстый, распухший, цветом потемнее лица… Глаза широко открыты, куда шире, чем у людей, вытаращенные, тоскливые, а кожа напоминает утоптанную влажную землю», — проехало перед глазами нечто вроде бегущей строки. Кто же его сюда подбросил? Или постой, Гаврилов! Вы ж тут двое были. Выходит, он вовсе не отдал тебе пистолет, а ты сам… Ты его элементарно шлёпнул из его же «Вальтера». Как скучающий бретёр — ползущую по стене муху. Одним выбросом ушуистского мосла выбил «пушку» — и… Но что ж тогда за голограмма танцует сейчас с Мариной-Галиной и Геной в комнате? Может быть, это и есть те самые странности, которые было завещано подмечать… С намерениями остановить потоп я прикрутил барашки кранов до упора, соображая — что делать с трупом? Открытое мусорное ведро рядом с конским черепом унитаза зевало пустотой. Но ведь подполковник только что затолкал туда свой чёрный габардиновый костюм!.. Меня бросило в жар. Пот выступил. Может, где-то тут всё ещё набивают целлофановые пакеты «вещдоками» пакостливые мусора? С моим дао было не всё в порядке. Я глянул на труп. Дырки во лбу не было. Зато из груди торчал ритуальный нож из могилы Диотимы Меотидской. Неужели и этот пытался изнасиловать? По белой рубахе быстро расползалось красное пятно. Вода в ванне становилась ярко-малиновой и всё ещё перетекала через край (когда мы гоняли на кухне чаи, я любил добавлять в кипяток варенье). Я хотел ухватиться за рукоять в форме головы грифона. Хищно загнутый клюв. Глаз-рубин. Рука сама потянулась.
— Не трожь! — серьёзно сказал труп, распахнув знакомые мне пронзительные, холодного серого металла глаза. — Я сам.

Он с шумом поднялся из ванны. С него стекало. С него лилось. Он ухватился волосатым кулачищем за ручку ножа и, подойдя к унитазу, дёрнул. Нож довольно легко вынулся, и из продолговатой ранки возле сбившегося на бок намокшего в крови галстука брызнула упругая струйка и, ударившись в голубенький кафель стены, окатила и меня, и стерильный унитаз. — Ощерившись, мертвец повернулся ко мне. Струя ударила мне прямо в лицо. Омерзительная. Вонючая.
— Пей! — прицелился трупак в мой раскрытый в ужасе, ловящий воздух рот. — Пей, говорю! — занёс он нож.
Я разжал зубы и сделал глоток. Что-то солоновато-кисловатое, липкое, сладкое с напором наполняло рот, лезло в глотку, мешая дышать. Я глотал и давился. Давился и глотал, чувствуя, как вместе с гнилостной струёй рот забивают шевелящиеся черви. Струя опадала. Я смотрел в лицо трупака-подполковника и узнавал в нём водителя «Запорожца». Густая короткая шевелюра сползла, оказавшись париком-накладкой. Под ней обнажилась биллиардная желтизна черепа. В глазницах кишели черви. Трупак скалился, как бы зевая, и в его пасти тоже кишели опарыши и, валясь на залитый кровью пол, шевелились.

Я был весь в крови и червях.
— Всё! Теперь ты реабилитирован и посвящён! — нагнулся монстр в ванну за пробкой и, сорвав её с цепочки, заткнул дыру в груди.
— Теперь ты наш! Это проверочка была.
Малиновая вода с шумом уходила, всасываясь в дыру слива.
— Будь внимателен! Археолог! Это тебе не песенки тёзки Галича в тетрадку переписывать!
И, шагнув, он просочился сквозь стену, позвякивая оторванной цепочкой. Последними уходили нога и рука с ножом. Нога уже исчезла. Рука подзадержалась. Потом из стены вынырнула со снова хорошо оформленным волосяным покровом башка подполковника и сказала:
— Это — возьми! Трудись, резидент.

К моим ногам брякнулся ритуальный нож. И, ударившись об пол глазом-карбункулом, тут же распался на части. Лезвие отделилось от рукояти. Из рукояти вывалился манускрипт. Я подхватил его, опасаясь, что влага и кровь, которыми был напрочь залит пол, испортят надпись. Но кожа не промокала. Влага скатывалась с неё как с гуся вода. Вообще я сильно подозревал, что этот пергамент — вовсе не пергамент, а нечто задуманное по сценарию. Припомнилось, как перед расставанием возле памятника Чехову в Таганроге Ирина Шлимман, скромно потупившись, вручила мне пухлую рукопись. Да и жена на дорожку подбросила в бардачок черновичок. Я спешно упихивал манускрипт в рукоять и вставлял лезвие на место, отлично понимая, что все эти голограммы с трупом в ванной, вполне возможно, как-то исходят от загадочного предмета, прихваченного мною из шкафа по дороге в ванну. Направляясь в ванну, я как раз и побоялся, что льющаяся из кранов и душа вода может проникнуть во вместилище нашего пропотевшего в дороге барахлишка и испортить древнюю тайнопись. Но, стало быть, мои опасения были напрасны. Манускрипт ли это? Или одна из страниц сценария, всученного мне начинающим кинодраматургом, как научному консультанту? А может, затеянный женою очередной роман, но теперь уже не в жизни, а на бумаге? И не чтением ли всего этого были вызваны только что посетившие меня видения? Ведь проснувшись, я обнаружил прилипшую к щеке страничку женской прозы (правда, рассказчица сменила пол), а под боком — залитую чем-то клейким мятую пачку бумаги (так иногда я проливал на словарные труды жены кефир, которым любил побаловаться после лагерного хлебала).

Украинская ночь уже развесила за окном свои чернобархатные занавески с люрексом, вполне годящиеся хоть для юбки, хоть для платка на плечи шалавой панночки. Зависший над головой торшер был не выключен. Вокруг лампочки толклись, вились, трепетали крылышками мошки, бражники и всякие мелкие чешуекрылые из ночных бабочек и мотылястых смертниц-камикадзе, летящих на обжигающий огонь, не сообразуясь с последствиями. Балконная дверь зазывала ночных летунов и летуний, и врывавшийся освежающий ветерок шевелил разбросанную по полу бумагу, как бы перетряхивая и сортируя выпавший обильный урожай мелкого посева погибших насекомых.

Выходит, прежде чем отрубиться, я всё же вникал в творение таганрогской продолжательницы славных дел Шекспира, Ионеску и братьев Вайнеров! А может быть, и вкушал плоды вдохновения пославшей мя в эту командировку жены, дабы остаться наедине с кинетиком и самосожженцем.

Выскользнув из ванны, я сунул нож рядом с «Вальтером», дарёным мне подполковником, и шагнул в комнату.

Под бодрый рэп двух лысых экранных негров, как бы растолковывающих подробности приготовления жаркого из копа-соплеменника с помощью высоковольтного стула, Гена-Цыбуля топтался вокруг моей подшефной, как папуас возле тотемного столба. Подполковник же в несерьёзных шортах и майке-безрукавке исчез вместе с кейсом, будто оказавшись самым осмотрительным из залетевших сюда энтомочудовищ, сделал круг почёта возле электрического светила — и был таков.
— Танцуем, Саша, танцуем! — командовала затейница, шлёпая по мокру босыми ступнями. — Сейчас придёт горничная, и всё будет о'кей!
— Шире круг!

Туго соображая, что же здесь у нас происходит, я, как бывало на острове Ниауа, продолжил начатое веселье, будто на мне опять была «маска полинезийского вождя»: построенный на этнографической экзотике тур подразумевал посвящение в повелителя духов. Так что производство меня в царя Тавлура было чем-то вроде рывками продвигающейся головокружительной карьеры военного, с капитанских погон «перепрыгнувшего» на полковничьи — всё-таки одно дело — вождь первобытного племени, другое — царь воинственных селурийцев!

Появилась гостиничная фея со шваброй и тазиком. Я подумал о том, что ей может не прийтись по душе кровь в ванной, но решив, что лучше уж пусть будет так, как есть, вышел вслед за молодыми людьми на балкон, чтобы не мешать уборке.
— Пойдём наверх! Там сейчас все соберутся! — чуть не крикнула Марина-Галина, обращаясь в полурастворённый темнотой силуэт на фоне дышащего звёздным планктоном неба, мигающей разноцветными огнями раковины эстрады внизу, чёрно-фиолетового моря и бассейна, в котором шевелили плавниками зелёные рыбины неоновых огней.
— Мне надо бы переодеться.
— Зачем? — опять повисла она на плече Гены. — Так тебе даже лучше. С этим полотенцем на бёдрах ты красив, как античный бог! Да тут вообще никто не признаёт одежды. Такая жарища!
— Ну пойдём.


© Copyright: Юрий Горбачев, 2010