Лекарь

Жека готовился «откинуться». До долгожданной свободы оставалось две недели. Всего каких-то четырнадцать дней! И в эти последние дни он просто не знал, куда себя деть от нетерпения. Причина была не только в приближении долгожданного мига свободы. И даже не столько в ней. Причина была в Миле, потому что Мила обещала за ним приехать. Так сказать, самолично встретить его прямо у тюремных ворот.

Ах, Мила!.. Очаровательная, стильная, веселая и совершенно безбашенная в любви. Да, да, у них  без всяких сомнений была любовь! Все те полтора года, пока он сидел в тюрьме, она писала ему по 2-3 письма в неделю. И посылки посылала. И передачи. И гнёздышко дома обустраивала в ожидании его возвращения. И романов ни с кем не крутила, ждала честно. Он это точно знал – был рядом с ней один верный человечек, который вёл «дневник наблюдений» и периодически Жеке обстановку докладывал.

Вот только на свидания Мила не приезжала. Категорически и в резкой форме отказывалась от всех Жекиных приглашений. «Ни ногой, говорит, в тюрьму. Меня от одного вида тюремных стен выворачивает. Уж лучше полтора года потерпеть в разлуке, зато как потом при встрече оторвёмся! Ждут же некоторые парней из армии, и ничего дожидаются. И подольше, бывает, ждать приходится. И вообще, чем дольше терпишь, говорит, тем больше кайфа». Такая вот своеобразная женщина была эта Мила.

А уж как Жека её любил! Словами не передать. Писал письма, конечно. Во сне видел. Мечтал так, что от фантазий ноги подкашивались. К концу первого полугодия отсидки даже стихи начал писать, чего отродясь не бывало… И вот до долгожданной встречи осталось всего 2 недели, каких-то 14 дней. Жека уже вовсю прокручивал в мыслях красивый видеоролик, в котором Мила в нарядном платье бросалась ему навстречу прямо у тюремных ворот и припадала к его губам в жадном поцелуе, как вдруг случилось самое настоящее ЧП.

Соседу по бараку где-то удалось раздобыть пару бутылок самогонки к своему дню рождения, и он устроил небольшой сабантуйчик «для своих», в число которых входил и Жека. И всё бы ничего, только кое-кто слегка перебрал на «вечеринке» и затеял потасовку, и Жека как-то неожиданно для себя оказался в её эпицентре. Из потасовки все вышли живыми и почти невредимыми – кто с синяками, кто с царапинами, кто с ушибами. А вот Жеке по закону подлости крупно не повезло – ему порвали нижнюю губу. В самом прямом, некрасивом, кровавом смысле. И что самое обидное – совершенно незаслуженно. Просто тупо и неудачно попал под горячую руку одному из самых активных дебоширов...
       
На утро губа нестерпимо болела, надорванный кусок плоти кровоточил и уродливо полувисел-полулежал на подбородке. Но самым ужасным была охватившая Жеку паника – как он предстанет перед своей Милой таким уродцем?! Какая вообще может быть речь о нежностях с таким квазимодой?! Картинки со страстным поцелуем после долгой разлуки мгновенно трансформировались в Жекином воображении в нечто-то невообразимое. Вот нарядная Мила бросается к нему навстречу и …отшатывается в испуге и отвращении, увидев его изуродованный рот. Ужас!...
В таком отчаянном положении Жека оказался впервые.  Кое-как смыв засохшую кровь сразу после утренней проверки он побежал к лагерному фельдшеру. Тот посмотрел на Жеку, повздыхал, поцокал и сказал:
- Парень, ты знаешь что? Ты себе губу пластырем залепи, авось срастется как-нибудь. А потом выйдешь, тебе какие-нибудь нормальные врачи всё красивенько перешьют…если денег у тебя, конечно, на это хватит. А я тебе ничем не помогу, уж ты не обессудь…

Жека вернулся в свой барак совершенно убитый. Губа нестерпимо болела, на душе было отвратительно и не было никакого понятия о том, что делать дальше. И тут один симпатизирующий ему парнишка вдруг подал идею.
- Чё загрустил, Жека? Губа болит? Дак ты сходил бы к дяде Толе, может он тебе чего наколдует?...
Жека аж подпрыгнул. Дядя Толя! Как же он не подумал о нём сразу! Может и правда чем поможет, ведь у него же золотые руки!!!

Дядя Толя был местным знахарем-самоучкой, который и вывихи вправлял, и правильный диагноз по глазам определял, и даже камни из почек мог вывести – случалось и такое. На зоне он был давно, сидел за двойное убийство, к медицине никогда никакого отношения не имел. Лечить людей начал уже за решёткой. Сам удивлялся своим внезапно проявившимся способностям, даже пытался отмахнуться от них, но народ каким-то чудесным образом в одночасье узнал о его целительстве и потянулся вереницей…
Дядя Толя напрямую никому в помощи не отказывал, но лечил не всех. Если честно, то Жека даже не был уверен, что дядя Толя с ним вообще разговаривать будет, не то что помогать возьмётся. Но надежда, внезапно шевельнувшаяся в сердце, требовала немедленных действий. И Жека пошел сдаваться на милость сурового тюремного знахаря. 
Дядя Толя внимательно разглядывал Жекину губу, рассеянно слушая его невнятные объяснения и скептически хмурясь. Когда Жека завершил свою отчаянную речь рассказом о скором освобождении и встрече с Милой, дядя Толя стряхнул с себя оцепенение и наконец-то заговорил.
- Вот что, браток, - сказал он, - Давай дуй в свой барак, узнай, осталась ли у именинника самогонка. И тащи сюда всю, какая есть. Быстро.

Жеку как ветром сдуло. На его счастье нужной жидкости нашлось аж почти пол-литра. Когда он с тщательно спрятанным в штанине бутыльком вернулся в камору к дяде Толе, тот уже прокаливал иглу на свече. На столике у него мерцала какая-то допотопная склянка с одеколоном, лежали две катушки разных ниток и несколько застиранных клочков марли.
- Это…это всё для чего? Что делать будем?, - вдруг одеревеневними от страха губами спросил Жека.
Дядя Толя бросил на него быстрый внимательный взгляд и ответил спокойно:
- Что делать-то будем? Ты пить, а я шить. Принёс?
Жека кивнул.
- Ну пей, что смотришь на меня как пенёк с глазами?
Жека достал бутылек и выпил. Всё, что в нём было. Потом уселся на лавку, которая стояла у стены, и стал молча смотреть, как дядя Толя неторопливо готовится к операции. Лекарь смочил все клочья марли одеколоном, одним промочил Жекину губу, от чего тот дёрнулся, потому как влажная марля нестерпимо обожгла губу, вторым куском протер себе руки, а третьим иголку со вдетой в неё поблескивающей ниткой.
- Ну, держись, браток, будет больно. Терпи. Когда всё закончится – станешь таким красавчиком, что ни в сказке сказать...

…Операция длилась около часа. Дело продвигалось медленно, потому что разрыв был рваный, и дяде Толе пришлось каждый стежок делать максимально тщательно, каждый раз завязывая нитку на  отдельный узелок.  К концу этого часа измученный Жека, совершенно очумевший от самогонки и  боли, встал наконец со скамьи и пошатываясь пошел к выходу.
Не менее измученный дядя Толя прижал проодеколоненный кусок марли к Жекиной губе и сказал ему вслед:
- Ты вот что… Сходи ещё раз в санчасть. Попроси, чтобы пенициллина вкололи…или другого какого антибиотика. Зарастёт твоя губа, зашил я аккуратно, теперь главное – чтобы воспаление не началось, чтоб не загноилось, обязательно зайди в санчасть. Всеми правдами и неправдами выпроси хоть пару уколов...

*****

...Прошло несколько месяцев. Дядя Толя сидел в своей каморке, паял. На зоне он был электриком, причем востребованным и уважаемым, у него даже была своя каморка – отдельный закуток со столом и стулом, типа «для дежурств». В этой каморке он и принимал своих «пациентов» в свободное от электрических дел время.  И вот сидел он, паял, и размышлял о превратностях судьбы, которая превратила его из главного энергетика крупного предприятия в лагерного электрика.

Поток его мыслей тек плавно и неспешно, аккуратно обходя острые моменты, вызывающие ненужные эмоции. Но додумать свои мысли дяде Толе так и не удалось – их прервало дребезжание старенького телефонного аппарата на столе, по которому обычно звонило лагерное начальство. Он снял трубку и услышал женский голос:
- Анатолий Михалыч? («Так спросила, как будто тут ещё кто-то может ответить» - подумал про себя дядя Толя) Зайдите в контору, Вам тут письмо пришло. Заказное. 
И трубку повесили. Он даже ответить не успел. Да и чего отвечать? Спрашивать «от кого»? Приходи и увидишь.

Внутри зашевелилось что-то похожее на любопытство. Кто бы мог прислать ему письмо? Детей и жены давно нет на свете, писать некому. Собственно из-за этого он и «сел» так надолго, заживо похоронив себя за тюремными стенами. Прихлопнул в отчаянии двух типов, которых считал виновными в гибели семьи… Родители умерли ещё до этих страшных событий. Брат жил за границей и связь с ним не поддерживал. Друзья давно забыли. Был, правда, один, который не забыл, но он писал только два раза в год  - к новому году и ко дню рождения… Может он что-то прислал?.. Других вариантов всё-равно не было.

В конторе дяде Толе выдали пухлый распечатанный конверт. Обратный адрес был незнакомым – какой-то городок в Тульской области. Он не спеша вернулся к себе и только тогда заглянул внуть.

В конверте лежали две цветных фотографии.
На одной красивый смеющийся блондин держал на руках яркую синеглазую девушку в обтягивающем свадебном платье с глубоким вырезом.  Их окружала нарядная толпа, какой-то парнишка на переднем плане открывал шампанское.
На второй фотографии красивая парочка замерла в поцелуе. Фотограф выбрал очень необычный ракурс, сняв молодожёнов чуть сверху, и слегка затуманив задний фон. На фотографии было ясно видно, что, даже целуясь, они не перестали улыбаться. От фотографии исходило невероятное тепло, какая-то неуловимая аура счастья и любви.

Дядя Толя перевернул фотку и прочел: «Дядя Толя! Спасибо тебе за помощь! Ты оказался прав – я стал красавчиком ; А главное – мы с Милой теперь вместе. Спасибо, спасибо, спасибо! Пожалуйста, когда освободишься – приезжай к нам в гости. Мила очень хочет с тобой познакомиться! Жека»
На обороте второй фотографии стояла дата свадьбы и адрес новоиспеченного семейства. Дядя Толя почувствовал, как что-то ёкнуло в сердце и как будто даже защекотало в носу. Пять лет "знахарства" не были щедры на благодарность...
 
Ещё раз всмотревшись в фотографию с целующейся парой, он неожиданно вздрогнул: на счастливый свадебный поцелуй вдруг упала крупная солёная капля...