Любовь. Кокаин. Революция

Эта история произошла со мной, очень  давно во времена моей безусой  юности. Я, закончив гимназию отправился в губернский город, для получения высшего образования в университете. Мой достойный родитель мечтал, что бы отпрыск его стал инженером, потому, провожая меня, из нашего имения близ Саранска, мой папа сказал, что денег ему на моё образование не жаль. И коли я буду испытывать финансовые затруднения,  вроде нехватки денег на покупку тетрадей, учебников или просто надо будет дать на лапу преподавателю, что бы я ни стеснялся, и немедля писал.
 "Запомни Андрон, без образования ныне не куда", - молвил на прощание батюшка, а по его щеке скользнула скупая слеза, офицера в отставке.
 И вот попав из скучного и серого уездного городка, в крупный мегаполис, где по центральной улице курсировал трамвай, где огни рестораций с кабаре, манили провинциального юношу, где не было сурового надзора родителей, я с головой окунулся в разгульную жизнь. Батюшка слал мне деньги, золотом и ассигнациями, веря моей лжи, что я записался в библиотеку технического чтения, где необходимо платить взносы или что мне нужен репетитор по черчению и сопромату. На самом же деле, я спускал родительский капитал на проституток и гулянки в "Метрополе".
 Однажды с такими же "студентами", после изрядного возлияния пенного, янтарного напитка, в кафе на набережной, мы отправились в театру. До этого я был лишь на представлениях цирка шапито, с бородатыми женщинами и пьяными борцами, потому с энтузиазмом воспринял культпоход в храм драматургии.
 В начале первого акта, мы с товарищами шутили, наблюдая присутствующую в театре публику. Нас забавляли дамы,  в широких шляпах со страусиными  перьями и их кавалерами с усами, напомаженными брильантином и нелепых фраках, отвратительного колера. Какой то пехотный штабс - капитан, сурово взглянул на нас и его жёсткий и холодный взгляд  заставил нас умолкнуть.
 Дали третий звонок, занавес распахнулся и началось действо…  Какая то пошлая драма, об отношениях купеческой дочери и сына местных, уездных дворян, о том как разница между классами, не давала им обрести друг друга. Вобщем, полное говно-с. Но всё изменилось во втором акте, когда на сцене появилась ОНА, в роли кузины главного героя, которую беспринципные родители выписали из столицы, дабы отвлечь своего отпрыска от купеческой девки. Я смотрел на неё, не отрывая глаз, подобной красоты я ещё не видел никогда, она будто сошла с эротических фотокарточек из ателье месье Жанна, которыми у меня были забиты все карманы. Её гордый и прекрасный стан, её карие глаза, манера говорить, всё поражало меня, с каждым следующим актом я влюблялся  всё больше и больше.
 Но в третьем акте, мою неожиданную пассию, убил пьяный казацкий урядник на ярмарке. Случайно, размахивая шашкой, отсёк ей голову, а юная купчиха и слюнявый дворянин обрели друг друга, оставшись без надзора кузины. Местная публика, искренне радовалась счастью молодых, а я рыдал хоть и над театральной, но всё же смертью любимой. И когда актёры вышли для поклона, я увидел её, немного перепачканной бутафорской кровью, но всё же прекрасную. Я купал её в своих овациях,  кричал, "Браво мадам, Вы чудо и прелесть" посылая ей воздушные поцелуи.  По окончанию спектакли, я и мои университетские приятели, бурной толпой высыпали на улицу и принялись искать извозчика . Хутяев, едемте в кабак, кричали мне товарищи. Но я сославшись на боль в печени, оставил их. Друзья укатили в ночь, вдоль Николаевского проспекта, освящаемого огнями газовых фонарей. Я же купив у старушки, букетик резеды, затаился в ожидании той, с кем теперь были связаны мои мечты и грёзы.
 Вот и она, в сопровождении пехотного штабс-капитана. "Ёптыть,-  подумал я, - неужто сердце её уже занято".  Но в те времена, я был ещё горяч и молод, посему ни сколь ни смутившись офицера, бросился к ней. "Ах, мадам, сегодня Вы были бесподобны, Вы блистали словно бриллиант, среди серых провинциальных бездарей.  Прошу, примите сей букет в знак моего восторга Вами." Она улыбнулась, взяла букетик и дозволила мне припасть к своей руке, облачённой в белую кружевную перчатку.  "Как зовут вас, о пылкий юноша",-  задала она мне вопрос. "Андрон Хутяев, Ваш покорный слуга, до скончания лет"  " Моё имя Ангелина Феропонтова, актриса больших и малых театров,- представилась она,- а сей статный штабс-капитан, Альберт Кудашов."  Штабс-капитан, увидев в моих глазах пламя страсти и любви, отозвал меня в сторонку и заговорил, быстро и неразборчиво, "-Юноша, умоляю вас бегите от неё, вы ещё молоды, у вас всё впереди, вы ещё встретите ту, которая станет вашим идеалом. Но только не она, поверьте моему горькому опыту, от неё невозможно добиться взаимности." " Но, от чего сударь?" не понимал я неадекватного, скорее всего контуженого штабс-капитана.  " У неё роман лишь с одним, с тем кому она отвечает взаимностью и любит всей душой,- Кудашов выдержал многозначительную, театральную паузу, и молвил,- с кокаином." Грустно опустив при этом глаза.
 Но я лишь обрадовался, услышав эти слова от штабс-капитана. Значит, у неё есть слабость, которая должна стать моим достоинством. У меня были деньги, и я мог, себе позволить то без чего моя богиня не могла жить.
 Уже на следующий вечер, я стоял у театра, с позолоченной коробочкой набитой кокаином. Внутри театра, послышались овации,  крики браво, значит драма о мещанских Ромео и Джульетте окончилась. Вот высыпала публика, затем труппа и вот она в гордом и прекрасном одиночестве. "Добрый вечер мадам Ангелина, а где же ваш вчерашний спутник?"- начал я разговор."Ах, добрый вечер, молодой человек Афинаген кажется? " "Андрон",- поправил я её. "Да, да простите, Андрон. А мой вчерашний спутник застрелился сегодня утром. Декаданский идиот,- мило улыбнулась она,-  но почему вы сегодня без цветов, милый юноша?"- спросила мадам Феропонтова. "Вместо букета, у меня есть нечто иное,- загадочно произнёс я, и извлёк из кармана кашемирового сюртука, золоченую табакерку. Когда же, коробочка с мелодией турецкого марша распахнулась и королева моих грёз увидела содержимое, то ноздри её нервно задрожали, а в глазах вспыхнул огонь необузданной, какой то первобытной страсти, "Дайте мне её Андрон, молю вас, всё что угодно, хотите я даже дам вам раком." "Примиленько,- сказал я, - тогда милости прошу в апартаменты."
 Ту ночь забыть невозможно, мы наслаждались кокаином и друг другом. Я испытывал невиданные доселе ощущения, любовная эйфория усиливалась в сто крат, эйфорией наркотической, мы отдавались друг другу, не жалея себя и собственных сил, ведь у нашей любви был непревзойденный допинг, кокаин. Как только силы начинали покидать нас, мы вновь бросались к золочёной табакерке и вновь для нас звучал турецкий марш и мы вновь были  исполнены любовных сил и безудержной страсти.
 Наши отношения длились до тех пор, покуда мой батюшка не прознал о моих приключениях, о том что я забросил университет, растрачиваю свою жизнь и родительский капитал на актрису-кокаинистку да и вообще веду образ жизни недостойный семьи, родословная которой идёт ещё со времен Мономаха.
 Родитель проклял меня, лишил наследства и понятно, что денег он мне больше не слал. Когда моя возлюбленная узнала, что я финансово иссяк, и носить кокаин ей прямо в постель, я не имею боле ни какой возможности, она отвергла меня и завела роман с сыном мануфактурщика Сизова. Вечерами я караулил её у театра, умолял поговорить со мной, она делала вид, что не замечает меня, а её ухажёр Сизов, сын местного фабриканта, похожий на розовощёкого поросёнка, с пасхальных открыток, просто давал мне в морду. Обессиленный, от частого употребления кокаина и голода, я не мог дать ему сдачи и падал в лужу с конскими нечистотами.  Ангелина хохотала, от вида моего унижения и награждала поцелуем, в гладкую щёку, сынка промышленника,"Ты мой отважный Ланцелот,"- говорила она, беря под руку ненавистного Сизова.
 Но я не сдавался, каждое утро я был у её дома, на Дворянской улице. Но её жестокий конюх Игнатий, гнал меня со двора, бранясь и угрожая остро заточенным финским ножом, а из окна спальни на меня смотрели, Ангелина, облачённая в прозрачный пеньюар, столь любимый мной и Сизов, выпятивший своё волосатое пузо. Они хохотали надо мной и моим горем.
 Вот так, в отчаянии и унижении, протекала моя жизнь. Но шёл четырнадцатый год, в воздухе пахло войной, и летом прогремел выстрел в Сербии, жестоким эхом отозвавшийся в сердцах всей Европы. Я отправился на фронт, гнил в окопах, хватнул немецкого газу, был ранен, оказался в госпитале, где имел мимолётный роман с сестрой милосердия, она была моя землячка. Затем вновь фронт, передовая, вновь ранение с контузией, опять госпиталь и снова роман, в надежде забыть ту жестокую актрису, поломавшую мою жизнь. Но ничего не помогало, она вновь и вновь являлась ко мне во снах, теребя незаживающую рану. После выписки из госпиталя, я снова на передовой, где завёл знакомство с интересным человеком, рабочим с путиловского,  идейным большевиком, хорошо знающего Ленина. Он увлёк меня марксистскими идеями всеобщего равенства и социальной справедливости, я вступил в партию и вместе с моим новым товарищем, стал делать мировую революцию. Бежали с фронта, на котором всё равно без перемен и отправились в Петроград, поспели аккурат к Великой Социалистической Революции, свергли временное правительство, постреляли немного юнкеров, понасиловали баб, из женского батальона и аплодировали речи Ильича в Смольном, который сказал, что революция, о которой так много говорили большевики, свершилась. Вот так в пылу революционной борьбы, я наконец то перестал думать о ней, об актрисе-наркоманке из провинциального театра. Но однажды, меня вызвал к себе Владимир Ильич, -"А откуда Вы годом батенька?"- начал  Ленин, хитро прищурившись. "Из N-ска, Владимир Ильич."- отвечал я. "А знаете ли, Вы батенька, что в N-ске, гасплодилась контг-геволюция? Вот Вам мандат, поезжайте, наведите погядок. Командиговачные , сух.пай и маузег, получите у товагища  Дзегжинского,"-закончил Ленин.
 И вот я мчу на бронепоезде на свидание с городом, где прошла моя, такая трагическая юность. Но теперь я уже не тот барчук, кутивший в "Метраполе", на отеческие деньги, я идейный коммунист, покрытый ранами от немецких штыков, одетый в кожанку, с мандатом, подписанным самим председателем совета народных коммисаров В.И. Лениным во внутреннем кармане и маузером товарища Дзержинского. Держись контра, наводнившая город моей юности, Хутяев уже близко.
 Прибыв на место, я отправился в губчека, получил ключи от служебного номера в гостинице "Националь",  автомобиль "Руссо-Балт"с шофером, реквизированный у генерал-губернатора и приступил к своим обязанностям. От агента вращающегося в кругах местной контр-революции я узнал, что сегодня у них сходка, где они будут решать как свергнуть советскую власть и открыть путь в N-cк для "Антанты". Медлить было нельзя, взяв с собой взвод проверенных бойцов революции, мы отправились в логово врага.
 Как вихрь, мы ворвались в полуподвальное   помещение, где контр-революционое подполье, строило свои коварные планы, по свержению наших священных завоеваний. Тусклый свет электрической лампочки освещал их напуганные и оттого немного глупые лица. Ну надо же какая встреча, лидер подполья, эсер и сын местного фабриканта Сизов, всё с той же поросячьей рожей, лишь добавилось пенсне, на толстом носу. А кто это сидит по правую руку от него, что это за дама с до боли в израненном сердце, знакомым лицом. Мадам Феропонтова или уже Сизова, хотя нет, кокаину она никогда не изменит, как всегда под кайфом. "-Ну что, господа контр-революционеры, намёки излишни, руки вверх. Выходим строится к стенке, сейчас вас в расход пускать будем, само собой именем революции."
 Узнав меня, Ангелина вздрогнула, кинулась ко мне, упала в ноги, "Молю, пощади, ради всего того что было между нами, неужто ты забыл?" "Нет, потаскуха, я всё прекрасно помню. Но я уже не тот, тебе не разжалобить меня. К тому же в Петрограде меня ждёт баронесса Шпилер, бывшая светская львица и дама прекрасная во всех отношениях. Я склонил её к сожительству, под угрозой расстрела всей семьи, за саботаж и контр-революцию, так что к стенке, сука." Увидев ледяной холод в моих глазах, она поняла, что умолять меня бессмысленно и молча, направилась к выходу.
  Вся отвратительная компания стояла у кирпичной стены здания губчека, я командовал, "Взвод, готовсь. Взвод пли." На заднем дворе губчека прогремели выстрелы, два обывателя, проходящие мимо, с безразличием оглянулись, "Опять, кого то расстреливают" и продолжили свой неспешный путь. Я подошёл к казнённым, что бы в последний раз взглянуть на ту, которая сперва научила меня любви, а потом унизила и растоптала моё невинное, юношеское чувство. Рядом с ней лежала золочёная табакерка, крышка открылась, играл турецкий марш, порошок рассыпался белой кучкой. Дунул ветер, кокаин закрутился в маленьком смерче, исполнил последний танец, над телом возлюбленной и умчался на поиски новой любви…