***

Холодным утром Марк сидел, уткнувшись носом в окно. За окном шёл дождь, который в быту все привыкли называть моросью. Через открытую форточку чувствовался его запах, холодный и пронзающий изнутри.
Марк не любил этот запах. Казалось, что кто-то прополз к нему в душу и методично достает пинцетом сокрытые в ней мелочи. Марку был милее запах ливня, смелый и резкий. В восприятии мужчины он был этаким бравым солдатом с шашкой наголо, бесстрашным головорезом с чистым сердцем.
Но единственное, за что благодарен был Марк этой мерзкой осенней мороси, так это за то, что проныра с пинцетом, оказывавшийся внутри него, доставал из глубин души и то, что рождало в Марке новые мысли. И сегодня Марк вновь столкнулся с этим, начав очередной разговор с самим собой.

Ему сорок, у него лысина и небольшое брюшко. Он женат на красавице вот уже восемнадцать лет. И его любимая женщина с каждым годом становится всё привлекательнее.
Он вспомнил, как пахло то утро, когда он впервые понял, что любит её. Пахло сеном и молоком, а в руках он держал небольшой букет фиалок, запах которых был едва уловим. На лепестках их блестели крошечные капельки еще не до конца испарившейся росы. Вдохнув полной грудью, он осознал, что влюблён… Теперь, каждый раз признаваясь жене в любви, вслух или про себя, он вспоминал этот запах. Так пахла его любовь.
Мысли уносят дальше. Вспоминает он теперь тот день, когда сдал последний вступительный экзамен в университет. Во время него он дрожал, как озябший щенок. Но в последнюю минуту собрался и сдал его на самую высокую оценку. Это значило, что место в университете ему уже обеспечено. Выйдя из аудитории, отерев платком со лба пот, быстрым шагом он направился домой.
Когда он вошёл, с кухни доносился запах печёного теста, - там пекла пирог мама. Он вошёл на кухню и присел на стул около стола. Мама не сразу заметила его. Но что-то внезапно заставило её обернуться и, увидев его, мама вопросительно и даже испуганно взглянула ему в глаза. А он, до сих пор не веривший в то, что случилось, тихо сказал «Мам, я сделал это». Полотенце, которое мать держала в руках, упало на пол. Она крепко обняла его, от неё пахло детским мылом и слезами, - они хлынули потоком из её глаз. И этот запах, запах пирога, слез, тепла и детского мыла в его памяти остался особым ароматом. Так пахла гордость, настоящая и радостная.
Теперь он видел, да, он вновь видел тот момент… Невообразимый, прекрасный, он даже всплакнул слегка, увидев это вновь…Он держал на руках свою дочку…Любимую, единственную… Он впервые увиделся с ней, и еще не мог понять, что это его, его кровинка, его малышка. Он наклонился к девочке, она спала сладким сном в его руках. Он поцеловал её в лоб. От нее пахло больницей, свежим бельем и почему-то карамелью. Его жена говорила, что все младенцы так пахнут, карамелью. Но в ту секунду, поцеловав её, он понял, что он папа. И каждый раз, целуя в лоб свою дочь, он вспоминал эту минуту и этот запах. Так пахло отцовство, его отцовство.
Но вот в его памяти всплывает один день, который ему от всей души хотелось бы забыть. Его дочь уже взрослая, она настоящая красотка, вся в маму. На неё заглядываются многие, но он спокоен, он уверен в своей дочери, думает, что с ней ничего не может случиться.
Но вот однажды дочка перестает разговаривать и запирается у себя в комнате. Он чувствует, что что-то не так, но решает, что ей просто хочется побыть одной. Он говорит жене, чтобы та не беспокоила дочку. Но проходит день, и дочь не выходит.
Через некоторое время она рассказывает, что случилось. Его лучший друг пришел к ним в гости, когда его и жены не было дома. Дочь, зная его с детства, разумеется, открыла ему. Угостила его ужином, поговорила. Но ей нужно было уйти, о чем она и сказала гостю. Ей не удалось уйти в тот вечер. Произошло то, чего дочь не ожидала. Друг её отца, дядя ***, которого она с детства знала и даже по-своему любила, сделал страшное. Он изнасиловал её.
Марк не стал заявлять в суд, не звонил, не крушил и не ломал, жаждая возмездия. Да и друг больше не появлялся, наверное, что-то еще осталось в нём от человека совестливого, если можно так сказать.
В тот момент, когда Марк услышал от дочери эту историю, он вдохнул воздух в комнате. И понял странное. Пахло ничем. Даже пустота для него чем-то пахла, она пахла жженной бумагой и чаем, сигаретами. Но это была не пустота. Это была не ненависть и даже не боль в полном её объёме. Ничем не пахло одно чувство, которое он надеялся не испытать впредь, и молился, чтобы не почувствовать этот запах. Так пахло разочарование.

Дождь за окном закончился, Марк встал из кресла у окна, переоделся и ушел на работу.