Ч. 3. гл. 15. Вдвоём с наядой

Глава XV

1

Взревевший мотор выстрелил нас, словно это был не прогулочный скутер, а «шаттл», стартовавший с мыса моих неотвязных мыслей о побеге.
Всё-таки долго натягивавшие тетиву пальцы разжались, Гаврилов! Ты — взрезающий пространство акульим рылом «Мига» наконечник! Она — поющее перо. И только инверсионный след — белой ниточкой по голубому скленеву.

Лодка подпрыгивала на волнах. Солёные брызги летели в лицо. При нас были и акваланги, и рюкзак с провиантом, и пресная вода. Добрый пьяница Василий то ли по безалаберности, то ли специально оставил всё это в лодке на ночь. А может, нарочно приволок поутру весь наш скарб из своей сараюшки, чтобы предоставить нам возможность бегства? Скорее всего. Вспомни, Гаврилов, телевизор в его каптерке, придавленную бутылкой газету с фотороботом! Может, он её сразу вычислил, а ты!

— Здоровско, Саша! — размахивая миниатюрным «Бэби» и громоздким «Макаровым», кричит неизвестно кто непонятно кому. У персонификаций либидо не бывает имён. Брызги летят ей в лицо. — Смотри! Они забегали! Но пусть попробуют догнать!
Я оглянулся. Берег стремительно отъезжал. Было видно, как на крыше отеля суетятся, загружаясь в вертолёт. Милицейских машин на пляже видно не было. Значит, всё-таки Безбородько не успел никого вызвать по рации! А может, и не собирался. Из отеля выбегали чёрненькие фигурки. Ну, Гаврилов, держись! Устоишь ли ты с мегафоном на своём золотом крыльце? Если тёмный легион ломит стеной. Если там и сям шныряют литературоведы в штатском. Если слово вождя «Коловрата» Сергея Юрьевича Потятова вращается огненным коло и с шипением катится по головам в кроликовых шапках, лыжных шапочках, кепках, беретах. Если Иоанн Патмосский, грозно предупреждая об отверстых вратах, обуянный, вещает слогом бояновым. Если вдохновитель и ободритель движения «Не запамятуем!» Самуил Рувимович Гладов никак не насытится приглаженными речами. Если князь Игорь-свет-Адистов ведёт за собою полки требующих вернуть паволокы, узорочье и дорогие аксомиты. И полощутся на леденящем ветру червлён стяг, белая хоругвь и лядащая старушка в демисезоннике. Если Мария Колыванская, пропалывая грядку с монастырской капустой, уже видит дырищу-разлом над Обью, а аспирант-контактёр Слава Клунин и его Рита-Маргарита, как и триста лет назад наблюдавшие то же самое из своих скитов бегуны-самосожженцы, зрит врывающиеся в небесную брешь огненные веретёна. Если в торсионных вихрях человеческого вакуума твоего хеви-металиста уже охаживают по бокам резиновыми остудителями юношеского пыла, отрывая от него и обламывая длинноволосые крылья с размазанным помадным пятном и потёками французской туши посредине…

Сейчас объединённые силы Бурака и Остапенко начнут за тобой охоту. А это как минимум человек тринадцать мордоворотов! Где же подполковник Иванов-Петров-Сидоров со своим психофазотроном?! Предоставляет возможность событиям развиваться самим? Или, манипулируя кнопками в чемодане, будет руководить операцией? Где вертолёт с собровцами? Где культуристки с луками?

Береговая черта отскочила вдаль. Человеческие фигурки съёжились в точки. Обернувшись, я увидел: от кровли отеля отделилась оранжевая «стрекоза» вертолёта Остапенко. (Летунья не хотела подчиняться заклинанию нацелившегося на неё бейсболкой Сенечки и, взмыв с травинки, намеревалась в самом деле показать нам свои глаза.)
— Готовь акваланги! Будем уходить под водой, — перекрикивая и рокот космодрома, и плеск волн, проорал я.
— Поняла! — кивнула она.
— Если не успеем дотянуть до острова, придётся нырять прямо с лодки! Раздеваться не будем! А то потом голые далеко не уйдём!
— Угу!
В сущности, на ней кроме майки с Цоем и шортов ничего и не было. Это на мне…
Она уже надевает акваланг. И помогает мне просунуть руку под лямку второго. Я рулю одной рукой. Она застегнула акваланг у меня на груди — жест Каботажного, проверявшего «подпругу» парашюта перед тем, как сигануть вниз, десантируясь.
— Маски! Ружья заряди гарпунами! — командую я.
Она послушно выполняет.
— Вынь из рюкзака целлофановые пакеты и упакуй поплотнее оружие! И манускрипт!
— А может, лучше вот это?! — вынула она из кармана шортов коробочку с изображением обнажённой натуры. Это была импортная противозачаточная резина. Как нельзя кстати!
— Давай! — порадовался я великолепной идее, рождённой в хорошенькой головке Лолиты-2.

Она принялась натягивать презервативы на пистолеты. Последним был револьвер. В белой резиновой оболочке он весьма походил на улучшенный вариант менее полезного в нашем положении «нефритового жезла». Это её рассмешило. Я тоже засмеялся, глядя на творение её рук, хотя понимал, насколько неуместен мой смех. Впрочем, вполне возможно, что это уже была истерика. И я обманывался на тот счёт, что с моим дао, как всегдао, всё о'кей.

Я опять оглянулся. Вертолёт успел проделать полпути от отеля до нас и довольно быстро набухал, увеличиваясь в размерах. Конечно, если бы у меня была ручная ракета «Игла», был бы шанс пришпилить это надоедливое насекомое. А так!..
Впереди показался остров. Марина упаковывала пистолеты в сумку. Она расфасовала по презервативам и кое-что из продуктов. А главное — манускрипт! Ну и спички! Так что у нас была вполне реальная перспектива, вынырнув где-нибудь на острове или на безлюдном берегу, развести костёр и подкрепиться съестным.
— Ну что?! Будем нырять? У меня всё готово! — натягивала она ласты на узкие ступни, обращаясь в рыбохвостую наяду.
— Погоди! Они ещё далеко! Высадимся на острове! Это как раз тот, про который экстремал Гена говорил. Тут где-то рядом затонувший эсминец. Спрячем золото туда! Нам с ним далеко не уйти!

2

— Правильное решение! — возник в моей голове металлический булькающий голос.
Я снова оглянулся. На корме сидело чешуерылое существо и шевелило челюстями-сегментами. Из пасти у него торчало жало для высасывания энтифлегии.
— Опять он! — взвигнула наяда. — Я больше не могу! Я застрелю его!
Она навела на пришельца гарпунное ружьё. Переливчатые глаза вперились, гипнотизируя. Гарпун вошёл в хитиновое тело с характерным электрическим треском и, беспрепятственно пройдя страшилище насквозь, шлёпнулся за корму там, где мотор пахал винтом воду, распластывая её как портной ткань — ножницами. Гарпун не был прикреплён к линю, и пришлось заряжать следующий.
— Подожди! — остановил я её. — Это бесполезно! Не видишь, что ли?! Он, кажется, хочет нам помочь.
Мне показалось, что благодаря усилиям насекомо-рептила мы движемся гораздо быстрее. А точнее — перескакиваем. По крайней мере, вертолёт, довольно быстро нагонявший нас, два раза дёрнулся — и опять превратился в миниатюрную стрекозку. Летающая мясорубка по перемалыванию надежды на побег застряла в голубени небес и не могла сдвинуться с места, будто кто-то тянул прозрачнокрылое насекомое за привязанную к хвосту ниточку.
— Слушайте! — защекотало у меня «под крышкой», словно подушечки бархатистой лапки гладили по извилинам. Видимо, то же самое ощущала и дева-галлюцинация. — Меня зовут Агафирс. Я эвелейн. Обитатель третьего уровня. Я командир экипажа эвелейнов, засланного сюда, чтобы изучить текущую обстановку с перераспределением энтифлегии.
Гарпунщица зажала уши. Видимо, всё же этот внутримозговой массаж шёл ей не впрок. Меня беспокоило несколько иное. Как бы, слушая этот хеви-метал, мы не угодили под пули настигавших нас пассажиров оранжевого вертолёта!
— Не бойся! Я пока их задержу! — на этот раз прошуршало у меня в голове, будто кто-то пересыпал металлические опилки. — И вообще ничего не бойтесь! Мы контролируем ситуацию!
— Кто это — мы?! Подполковник с кейсом?
— Подполковник — это всего лишь муляж. Робот. Немного психоголографии и молекулярной химии. Точная копия образа, запечатлённого твоим мозгом. Мы можем таких подполковников наштамповать хоть целую роту — была бы энтифлегия.
— Ну а кто же тогда вы?!
— Мы — экипаж фу-файтера, как называл наши летательные аппараты ваш американский коллега.
— А! Корабли-излучатели?! Ракеты-фантомы! Веретёна огненные!
— Да! Если вам так угодно! Нас трое. Я. Меня, как я уже сказал, зовут Агафирсом. Апи, она в вашем представлении женщина, это наш навигатор, и ещё пилот Аракс.
— Вот как?! У вас имена скифских богов?
— Вот именно! Мы тут уже бывали. И не раз. Кто-то должен направлять передвижение и сохранность энергофагов. А в древние времена, когда бывало столько войн…
— Значит, те два вампира в лифтах — это ваши коллеги были?
— Да. Но вы зря их назвали вампирами. Они просто забирали энтифлегию.
— Но ведь это же негуманно! Забирать, не спросив хозяина. И противозаконно…
— Кто сказал?! Галактический закон этого не запрещает. И потом, мы никогда не забираем энтифлегию у живых. Только у мёртвых. От умерших мы передаем энтифлегию родившимся.
— А трупы зачем оживляете?!
— Мы даём некоторым умершим возможность продолжить своё существование и после смерти, но, правда, в этом случае несколько ограничена их свобода.
— Раса мортроков. Что может быть отвратительнее!
— Ну не скажите! А чем люди лучше?! Мортрок, по крайней мере, не делает столько глупостей, потому что за него думают другие.
— Эвелейны?!
— Приходится и это делать нам! Больше некому. Вот вы — профессор, а ведь и вам тоже многое втолковывать надо. Апи уже предупреждала вас на тот счёт, что не стоит читать заклинания вслух! Да ещё и на ночь. Дважды предупреждала. Но вы упорствуете!
— А! Так это была Апи! Эта брюнетка из Бакинского университета! Госпожа Бениярова! Когда же она успела меня предупредить ещё раз?
— Это было на приёме у экстрасенса, куда посоветовала вам сходить жена. Составительница гороскопов и трактовательница снов тоже была Апи. Правда, в несколько видоизменённом обличии…
— А у меня как заноза в голове: где же я её видел?! Теперь всё ясно. Но почему же она выглядела человеком, а вы?!
— Видите ли! Мы, эвелейны, можем пребывать в трёх фазах — антропоморфной, зооморфной и полевой. Могут быть и переходные фазы. Во время разговора на кровле отеля Апи предстала перед вами в образе женщины-брюнетки Фатимы. Впрочем, это была только голограмма на биомолекулярной основе.
— А я-то! Болван! Принял её за настоящую магиню оккультных наук. Но почему вы отобрали у меня ритуальный нож? Это же национальное достояние! Ему место в музее!
— Ну, скажем, ему место не в музее, а вот здесь! — указал Агафирс на высунувшееся из пасти жало. — И это не нож, а зонд. Мой как раз вышел из строя. Вот мы и учинили этот маленький спектакль с ограблением археологической экспедиции. Да и экспедицию, собственно, организовали мы, чтобы воспользоваться вашей помощью, потому что нам по пятой заповеди третьего уровня нельзя тревожить жреческих костей. А этот запасной зонд, уникальнейшее, надо сказать, творение нашей цивилизации, я оставил две с половиной тысячи лет назад жрице Диотиме. Она была великолепной сборщицей энтифлегии. Никаких проблем. Всё в одном месте. Храм. Жертвенник. Это сейчас…
— Как?! Вы были и тогда?
— Мы были всегда! Мы и на плато Укок прилетали за две с половиной тысячи лет до нашей эры, и в погребениях всех фараонов участвовали, включая и безвременно погибшего Тутанхамона. И в создание лаборатории по сохранению мумии Ульянова-Ленина, предварительно, понятно, забрав энтифлегию, накопленную этим величайшим из сборщиков энергофагов, внесли свою лепту. Иногда мы погибаем, становясь донорами для существ четвёртого и пятого уровней. Тутанхомон как раз был эвелейном, ставшим донором. Произведшие недавно компьютерную томографию сотрудники Каирского музея обнаружили в подзатылочной части черепа юного царя отверстие, когда-то принятое за след удара убийцы, а позже — за вход, просверленный для введения мумифицирующей смолы. На самом деле, Тутанхамону ещё при жизни было вживлено перефазировочное устройство, а потом через эту дырочку была забрана энтифлегия. Будучи жрецом и земным богом, Тутанхамон являлся аккумулятором энергофагов. Думаете, для чего, как и прежде — внутренности мумий в сосудах, хранятся в наше время сердце и мозг некоторых великих людей? Это устройства, подобные тому, которым вы заинтересовались, когда узнали про кристалл Якоба Брюса... Впрочем, заболтался я тут с вами. Пора мне. Ещё увидимся! Дорасскажу в следующий раз. И, фыркнув заплечной слюдой крыл, он взмыл.

Всё это произошло в какое-то мгновение. Начавшись с того, что в голове что-то лопнуло и на перепонки навалился звук угасающих колебаний натянутой тетивы. Марина только успела зажать уши и отвести от них ладони, как всё кончилось, а разговор казался таким длинным. Лодка наша стремительно наезжала на островок, посреди которого сюрреально хватал пустоту рёбрами шпангоутов скелет фелюги. Вертолёта не было слышно. Мы от него смогли оторваться. И было совершенно непонятно, как нам это удалось. Или Агафирс действительно задержал преследователей, или у них что-то случилось с движком, и они решили вернуться на базу на крыше отеля. А может быть, на этом уровне игры, которую длили кот, сын и жена, так и должно было быть.
3
Лодка врезалась носом в песок. Ощутить босыми стопами его блаженное тепло! Вот чем ты бредил, Гаврилов. Ты отогнал совершенно идиотскую ассоциацию: лодка — наконечник стрелы. Остров — мишень. И тебя занесло сюда на стреле, посланной твоей жёнушкой-мегерой, которая теперь радуется, что «попала в десятку». Волны набегали и нахлёстывали. Я сбросил уже натянутые было ласты-лягушатины, чтобы запрятать рюкзак с провизией, спички. Баксы и нож, и ещё не просроченные билеты моих коллег-археологов я тоже решил не брать под воду. Не снимая акваланга, я побежал с рюкзаком к остову фелюги. Здесь выбросившимися на берег нарвалами бугрились навалы водорослей, высохших, пахнущих йодом. Я разрыл кучу возле сгнившего борта и сунул туда рюкзак с провизией, долларами, манускриптом. Мелькнула мысль: а что если и парочку пистолетов запрятать здесь же? Мало ли что! Под водой нам они не понадобятся. Если выберемся где-то на другой берег, хватит нам «Вальтера» и револьвера. А это — НЗ. Я снова бросился к лодке и, вынув из сумки «Бэби» и «Макарова», вернулся к фелюге. Закопав оружие неподалеку от рюкзака, я почувствовал, что вот теперь-то моё дао действительно устаканилось.

Запрыгнув в лодку, я завёл мотор и дал задний ход. Вертолёт показался с другой стороны. Непонятно, зачем он сделал такой крюк. Неужели его дезориентировал пришелец с третьего уровня — Агафирс? Или это трюк, смысл которого мне не ясен?
Вертолёт грозно надвигался. Я сделал резкий поворот и, протянув ещё сотню-другую метров, бросил руль и стал натягивать ласты. Лодка летела, перепрыгивая с волны на волну. Без руля, без ветрил.
Марина-мурена уже надела маску и смотрела на меня сквозь стекло широко распахнутыми глазищами. Я сунул в рот загубник и, усевшись на борт, махнул моей спутнице рукой. Упав спиной вниз, я сделал несколько дельфиньих движений. Гибкая наяда плюхнулась в воду с противоположного борта. Всё это выглядело довольно эффектным трюком: шлепки спинами об воду, каскады брызг, гирлянды пузырей ёлочными шариками — ну хоть снимай на рекламный ролик для интересующихся дайвингом туристов! Но запечатлеть всё это на плёнку было некому — ни над, ни под водой.

Мы спешно удалялись от отмели, высунутым наружу «горбом» которой и был выглядывающий из воды остров. Глубина здесь была приличная. Я быстро погрузился, влекомый вниз тяжестью золота амазонок в сумке. Развернувшись лицом вверх, я увидел стройное тело аквалангистки, контрастно выделяющееся на фоне мерцающего сквозь воду дневного светила. Днище своим ходом улепётывающей от нас лодки темнело чуть в стороне, обрамлённое солнечной короной. Быстро скользящая тень вертолёта совместилась с тенью лодки.

Я вижу, как девчушка старательно работает ластами, и сожалею о том, что сумка с кладом не у неё: сейчас нужно было как можно скорее погрузиться, а золото — что камень, привязанный к ногам приговорённого советом флибустьеров и брошенного за борт на съедение акулам. Тень вертолёта остановилась над лодкой. Загребая во все ласты, я возвращаюсь и, схватив мою хорошую за руку, увлекаю её вглубь. На взгляд какого-нибудь режиссёра-постановщика подводных съёмок, мы выглядели весьма комично. Дайверы в одежде. Мои босоножки, правда, уносила виляющая над нами лодка. Да и сабо моей рыбки тоже. Всё остальное, включая майку с монголоидным Цоем, которая теперь облепила мою русалочку так, что даже здесь, под водой, были видны тёмные пятнышки беспомощных сосков, всё: мои джинсы с ключами от машины и квартиры с брелоком-Буддой в кармане, клетчатая моя рубаха, символизирующая пристрастие хозяина к стереотипам Дикого Запада, и даже часы на руках — всё было при нас. В руках у моего кашалотика — гарпунное ружьё. Другое висит на плече. И она подаёт мне его, заряженное, как только мы достигаем устланного ракушечником и обросшего косматыми волосищами Нептуна дна. Встав на дно, останавливаемся. Я задираю голову. В это время раздаётся хорошо слышный под водой взрыв. От яркой вспышки становится светло. Там, где над нашими головами видна тень лодки, пыхает пламя. Ага! Не понимая того, что они находятся внутри мегафантома моего подсознания, люди Бурака бросили гранату в скутер, и он, воспламенившись, разлетелся в клочья. Но ласковые имена, которыми фантазёр только что обволакивал своё божество, создали что-то вроде плотной прозрачной скорлупы, которой не страшны такие пустяки, поэтому её не достанут никакие взрывы!
Я сообразил, что сейчас они начнут кидать гранаты и в воду. Станут ли эти начинённые огнём кокосовые орехи взрываться в воде? Вот вопрос. Всё-таки не глубоководные мины. Но чем чёрт не шутит!
Сумка с сокровищем — у меня на плече. Свободной от гарпунного ружья лапищей я хватаю мою Лолиту-2 за руку и, распугивая бычков и камбал, бешено наяриваю ластами. И не напрасно. Не знаю, что они там бросали. Но рвануло сзади и отшвырнуло нас вперёд, потом ахнуло слева и отбросило нас вбок. Перед маской плавали вверх брюхом оглушённые бычки. Если бы поверхность моря не была изрыта волнами и установился штиль, наши преследователи легко могли бы вычислить беглецов по выдыхаемому воздуху. А так — кидали наугад. Возможно, если бы был штиль, затеявшие погоню могли бы даже и увидеть нас в прозрачных безмятежных водах Меотиды. И я благодарил пухлощёкого Гиперборея за то, что он так постарался, измяв поверхность воды волнами, словно это была постель, в которой мы барахтались прошедшей ночью.

Бомбы рвались то с одной, то с другой стороны. Мы быстро уходили на глубину. Я рассчитывал вскоре достигнуть затонувшего эсминца. Мы плыли, сколько было мочи вкалывая ластами. Взрывы становились всё тише и дальше. Тень вертолёта ещё два раза появлялась в вышине, заслоняя просвечивающее сквозь воду солнце. Мы погружались в пучину, словно две впаянные в прозрачный хрусталь блёстки. Полулюди-полурыбы. Нас окружали стаи серебристых кефалей. В полном безмолвии мы скользили всё глубже и глубже, распугивая прозрачной кисеей повисающих перед маской креветок. Продолжая работать ластами и держа за руку воплотившуюся иллюзию, я чувствовал, как меня затягивает мерклая глубина. И я знал, что уже ни за что не выпущу этой руки. Меня более не интересовало, что эта девушка, возможно, прирезала направлявшегося на морское побережье шахтёра из Луганска. Пусть бы она была трижды бандиткой и даже главарём банды, напавшей на экспедицию археологов, которой руководил я, — я бы не выпустил её руки. Ты не сделал бы этого, Гаврилов, даже окажись она ожившей трупачкой или инопланетянкой с третьего уровня. Мне хотелось увести её подальше, запрятать поглубже, затонуть, обосноваться на необитаемом острове, улететь на белом гидросамолёте или корабле-призраке светящейся веретенообразной формы подальше, насовсем, навсегда. Листая ластами страницы прозрачно-призрачной книги, мы ускользали от погони. И драйв этого дайвинга был завораживающим, как музыка с просвечивающей непорочно-голубенькой гибкой пластинки.


© Copyright: Юрий Горбачев, 2010