Малая земля

Малая земля
- Есть ли жизнь за МКАДом?
                - Нет! – решительно отвечают жители питерского метро.
Анекдот 2033 года.   

Олег чихнул, вытер нос жёстким рукавом старой латанной-перелатанной кожаной куртки и снова позвонил. Потом постучал. Повторил процедуру. Только после третьего повторения за дверью раздалось: «Да иду я уже!», послышались приближающиеся шаги ног в давно и безнадёжно стоптанных домашних тапках, затем грохот опрокинутой вешалки, ругань, и лишь через минуту голос хозяина устало спросил:
- Кто там?
- Отпирай, Володька, - отозвался гость, очередной раз тщетно пытаясь стряхнуть с себя капли дождя, под который угораздило попасть во время возвращения домой. – Это Олег.
В ответ за дверью щёлкнул замок, она немного отворилась, и в образовавшейся щели показалось усталое и слегка осунувшееся лицо Володьки.
- Здорово, - сказал Олег, пожимая протянутую руку, и снова чихнул.
- Будь здоров, - произнёс хозяин вместо приветствия. – Ты чего пришёл в такой дождь? И так ведь, ёлки-палки, простужен.
- Да я на работе задержался, вот и не успел до дома дойти. Тут вижу – у тебя окошко светится.  Дай, думаю, загляну, пережду.
- Блин, совсем счёт времени потерял, - дверь отворилась шире, и перед Олегом предстал Володька во весь свой немалый рост, который, правда, сводила на нет его сутулость. – Проходи.
Олег благодарно мотнул головой и вошёл. Повесил куртку и кепочку на предусмотрительно поднятую хозяином вешалку, стянул с ног потяжелевшие от неожиданно появившейся из-за дождя грязи кирзачи.
- Я как раз собирался ужинать, - донёсся из кухни голос Володьки. – Ты есть будешь?
- Нет, ребята-демократы, только чай, - Олег всё ещё помнил, как в поужинал у Володи в прошлый раз. Всю ночь с унитаза не слезал. Однако, что удивительно, самого Володьку его стряпня не брала. Ест и всё тут. Оно и понятно, у него, как у змеи, иммунитет к яду.
- Как хочешь, - отозвался хозяин. Из кухни, перекрывая запах разогретой паяльной лампы, веяло чем-то съедобным, однако это «что-то», как показывал горький опыт, было съедобным и удобоваримым только для одного человека в округе, а может и во всей области.
Олег прошёл в комнату. Однушка, точнее, не однушка даже, а просто бывшая комнатка лифтёра, в которой жил Володя, хороший друг Олега ещё со времён Катастрофы, всё так же просила уборки и новой штукатурки в левом углу потолка – там когда-то протекло. Единственное, что было в идеальном порядке – это стоявший у окна рабочий стол. Там выстроились бесчисленные картонные коробочки с радиодеталями, лежали по местам инструменты, остывал в уголке паяльник, а посередине гордо возвышался почти доделанный радиоприёмник. Тут, собственно, порядок и заканчивался: уже стоящая рядом тумбочка была завалена чем-то непонятным, тут же печально толпились погасшие двадцать лет назад компьютеры; кровать из ДСП стояла незаправленной, судя по виду, уже не первый день. Больше в комнате ничего, кроме одного-единственного шкафа, где друг держал одежду, да, пожалуй, ещё нескольких ящиков и коробок, не было.
Олег прошёл на кухню, где Володя колдовал над сковородой с шипящей яичницей. Рядом на подоконнике медленно закипал захватанный электрический чайник. Гость сел за небольшой колченогий стол, застланный полинявшей от долгого употребления скатертью. Между старыми друзьями слово за слово начался обычный вечерний мужской разговор:
- А ты всё так и не убираешься? – спросил Олег, водя пальцем по столу.
- Почему же? – обиделся Володька, посмотрев на друга единственным здоровым глазом. Второй подвергся мутации: оброс по краям чешуёй, пожелтел и напрочь отказывался поворачиваться. Такое было обычным делом в Металльске:  радиоактивное облако, прилетевшее из разбомбленного Челябинска, накрыло городок, отправив на тот свет половину стотысячного населения, не успевшего спрятаться в убежищах или надеть хотя бы противогазы, и сделав частичными мутантами ещё четверть. Но тогда, в первые месяцы после Катастрофы, такие мутации ещё не успели проявиться. Первые изменения во внешности облучённых были замечены только через два года. Примерно тогда же в лесу пристрелили первого монстра – здоровенного волка, который, по словам охотников, умел бегать на задних лапах. Сначала был шок, из урода набили чучело, по сей день стоящее в краеведческом музее, а потом, после напавшего на стадо коз шестилапого медведя и крыс с тремя глазами, постепенно начали привыкать. Примерно тогда же вокруг Металльска стал строиться защитный периметр – никто не хотел увидеть перед своей дверью мутанта с утра пораньше. За прошедшие годы периметр общими усилиями горожан  превратился из ряда колючей проволоки, в котором кое-где имелись проходы, запираемые почти декоративными воротцами, в мощное регулярное укрепление – частокол из толстенных брёвен, смотровые вышки с прожекторами, на которых денно и нощно дежурили вооружённые милиционеры, если, конечно, можно было назвать милиционерами суровых мужиков в бронежилетах, омоновских шлемах и респираторах. Колючая проволока теперь стояла в три ряда, змеилась по частоколу, а попасть в город можно было только через ворота, закрытые снятыми с заборов самых крутых особняков створками.
- Пол вон, видишь, помыт, ёлки-палки – продолжал Володька, принимаясь за яичницу. – Пауков по углам нету. Занавески на окнах чистые, - хозяин указал на кухонное окошко, на подоконнике которого стоял маленький, но живой цветок герани в опрятном горшке. – Короче, не так уж тут и грязно, чтобы убираться ещё раз.
- Разве сегодня второе число? Или третье? – недоуменно спросил Олег и посмотрел на настенный отрывной календарь. Однако календарь  был позапрошлогодний, поэтому гостю пришлось лезть в карман за своим. Убедившись, что сегодня двадцатое, а о состоянии своего жилища Володька вспоминал в только в начале каждого месяца, Олег одобрительно похлопал друга по плечу:
- Молодец, Володя! Начинаешь жить по-человечески. Скоро вообще радиодело бросишь, пойдёшь на ферму батрачить.
- Да ну тебя, - отмахнулся тот. – Не брошу. Прикипел я ко всему этому, ёлки-палки. Да и лень мне из дому выходить, а ты говоришь – ферма.
- Во-во, дружище, твоя лень тебя и губит. Ничего, кроме деталей своих, видеть и знать не хочешь. Я понимаю, конечно, что тебе это очень нравится, но мир куда красочнее и ярче, чем твои четыре стены. Вот ты сколько уже дома сидишь?
- Ох, - Володя провёл рукой по лицу. – Дня три уже, наверное. А чего там делать? Еды у меня хватает, детали ещё не кончились, талоны мне мальчишка из мастерской приносит.
- Прямо беда с тобой, - вздохнул Олег, запуская мозолистую руку в свою густую шевелюру. – Вот ты попомни моё слово, Володька: если б не твоя лень, давно бы был главным радиоинженером Металльска, получал  талоны на шоколад. – И Олег прекрасно знал, о чём говорил. Мастер был Володька Глухарёв от бога, да и мозгов хватало. Так нет! Лень.  Ему жениться пора давно – да и неохота, хотя мужик он, несмотря на мутацию, видный. Да и кого сейчас чешуйчатым глазом напугаешь: полгорода таких.
- Не капай, Олег, сам всё понимаю. – Володя разливал чай по кружкам и скупо сыпал сахар.  -  Да только что же я сделаю, ёлки-палки? Захочу вечером новую жизнь начать – утром забуду. К тому же, меня всё устраивает, - он сел и обвёл рукой своё скромное обиталище. – Да ещё Вера иногда на связь выходит… Блин! – Володя зажал себе рот ладонью, но Олег уже зажёгся:
- Так вот кто тебе помог разогнать душевную пыль! Ай да Володька, ну ты даёшь стране угля, мелкого, но много! Что за Вера? Колись давай.
- Неважно, - буркнул проговорившийся друг. Тут только Олег заметил, что Глухарёв до этих слов будто бы светился изнутри, словно радиоактивная железка, чего давно с ним давно не было. Гораздо чаще его лицо выражало бескрайнюю иронию и абсолютный пофигизм. Баба Варя – соседка Володьки по этажу, часто говорила, что он похож на какого-то юмориста времён её молодости, но всё никак не могла вспомнить, на кого конкретно.
Однако дулся Володя всего ничего. Уже через двадцать секунд молчания он нехотя поведал подробности:
- Это случилось месяца два назад, - начал он, прихлёбывая чай. – Я, как обычно, тестировал очередной приёмник. Кручу туда-сюда ручку настройки, слушаю помехи и вдруг… - Володька огляделся и перешёл на шёпот. – И вдруг поймал чей-то голос! Представляешь? Там, где двадцать лет до этого было глухо, женский голос читал сообщение из разряда «Всем выжившим», ну, ты знаешь, какие они бывают: координаты, населённый пункт, частота… Ты чего глаза вылупил? Не одни мы, ёлки-палки, выжили.
- Неужели… Москву поймал? – выдавил из себя Олег. Он, разумеется, знал, что где-то ещё есть люди. Сколько деревень вокруг Металльска было живых! Удивлял его даже не факт наличия других групп уцелевших людей, а то, что в городской администрации после Катастрофы ещё три года десяток радиоинженеров с мощнейших в округе передатчиков выкликивал выживших. Тогда удалось связаться с Владивостоком, Ярославлем, Брянском и дюжиной небольших городов вроде Металльска. Когда за дело взялись военные связисты, смогли поймать хутор, возникший возле ракетно-ядерной части, погибающих севастопольцев и даже заполярный наукоград Мурманск-95. От обитателей последнего узнали, что настоящий Мурманск погиб в огне ядерного Армагеддона. Но вот больше никого тогда найти не удалось. Молчал даже  Челябинск – центр области. После этого поиски прекратились.
И вот его, Олега, старый друг, радиоинженер Глухарёв, который иногда терял даже счёт времени из-за патологического домоседства,  вдруг нашёл выживших, у которых, судя по их выходу в радиоэфир, было электричество. Это не укладывалось ни в какие рамки, стояло на грани сенсации местного масштаба, но Олега, как мужчину, больше интересовала загадочная Вера, и потому он спросил:
- Ну, а Вера-то тут при чём?
- А при том, ёлки-палки, что это был её голос, - ответил друг. – Представляешь? Поймал её на волне Челябинска.
- Значит, центр жив! – вскочил Олег. – Почему же мы раньше не слышали их? Что ж они, собаки, молчали-то?
- Вера говорит, что это мы молчали, а они-то и с Питером, и с Москвой давно по вечерам общаются…Ты не представляешь, какой у неё красивый голос.
Олег медленно осел на стул. Шуршал за окном дождь. Ветер прогнал по тёмной улице консервную банку. Володька несколько удивлённо глядел на старого друга обоими глазами: и обычным, и мутировавшим.  Всё было вполне обыденно. Нет, не всё. Протёртые до дыр локти Володькиного свитера были заплатаны, причём весьма аккуратно. «Что-то случилось с Глухарёвым, к гадалке не ходи. Неужели… Неужели можно влюбиться в голос?» – подумал Олег. Он вспомнил, что до Катастрофы были случаи, что люди знакомились и влюблялись в Интернете, но это было тогда.  Теперь всемирная паутина канула в Лету, сервера пылились где-то на столах, оптоволоконные кабели стали пищей для крыс, а от сисадминов остались только белые обглоданные  кости. Через год после Катастрофы все смирились с мыслью, что Интернет утерян навеки, как и сотовая связь. С тем, что теперь они смогут услышать людей, которые живут на другом конце страны, только через нестабильную и нерегулярную радиосвязь. И вдруг такое… «Что ж, вполне в духе Володьки, - продолжал размышлять Олег, прислушиваясь к дождю на улице. – Этого и следовало ожидать. Рыбак рыбака видит издалека».
- Жаль только, что ты её никогда не увидишь, - сказал Олег вслух.
- Почему не увижу? – возмутился Володя.
- Думай головой! Где мы, и где Челябинск! Сто десять километров через радиоактивные леса, что пешком, что на машине – это тебе не в магазин за хлебом сходить! Туда и раньше-то два часа ехать надо было. Это по хорошей-то дороге! Сейчас дорога может занять целые сутки! Как ты туда собрался добираться, Володя? – в голосе Олега прозвучали тревожные нотки. Ему вдруг показалось, что друг сошёл с ума. Да, просто спятил! Конечно, когда сидишь дома целыми днями, ничего не видишь, ничего не слышишь, не то что Челябинск – само Сатанинское посольство на связь выйдет.
- Да откуда ты знаешь?
- А ты забыл, да? Или просто не знал, что неделю назад туда ушла экспедиция в составе одного грузовика и семи вооружённых людей, среди которых наш Угарадзе, и завтра после обеда они должны вернуться?
- Ёлки-палки… - сокрушённо покачал головой Глухарёв. Действительно, он забыл об этом. Забыл, как две недели назад своими руками ввёл в строй несколько раций для этой экспедиции.  – Нет, хватит мне тут киснуть. Надо жить… Я всё равно должен добраться до Челябинска.
 - Хорошее решение. Только запоздавшее малость. Всего на недельку.
- Это неважно, - Володя встал и подошёл к окну. – Будет новый поход. В Челябинске есть живые, Барсуков наверняка отправит туда вторую экспедицию.
- Ты думаешь, Роман Валерьевич знает о твоих переговорах? – с улыбкой осведомился Олег.
- Олег, ты меня иногда просто удивляешь, - теперь улыбался Володя. – Думаешь, я тут дурью маюсь? Ха! Да я каждый вечер ловил его переговоры с экспедицией. Они рапортовали, что нашли поселения за городом и несколько сообщающихся убежищ, под завязку набитых вполне разумными людьми.
- Да ну! Почему же никто в городе не знает об этом?
- Узнают завтра, - с нескрываемым сарказмом сказал Володя. – У Барсукова котелок на плечах варит, иначе чёрта с два стал бы он председателем горсовета. Нет, всё не так просто. Роман Валерьевич раскроет все карты только завтра вечером, когда командир экспедиции по радио расскажет всем о её результатах. Любопытство разогреется до предела, авторитет Барсукова вырастет, когда оно будет удовлетворено. Ещё бы! Челябинск жив! А кто это узнал? Правильно, Роман Валерьевич! Качать его! Виват, ёлки-палки!
- Ладно, ладно, Володь, понятно, - прервал его Олег. – Не заводись. Мы вообще-то про тебя говорили, а не про интрижки нашего председателя. Так вот, даже если тебя и возьмут во вторую экспедицию, даже если ты благополучно доберешься до Челябинска, как ты найдешь там эту свою Веру? Ты хотя бы знаешь, как она выглядит?
- А то, - хмыкнул Глухарёв. – У меня есть её фото, а у неё – моё.  – Тут он увидел мину недоверия на лице у друга и шёпотом пояснил: - Знаешь, что такое факс? Это такое устройство для передачи изображения на расстоянии. Качество, правда, не пять баллов, но для нашего случая сойдёт, - лицо Олега не изменилась. Володя глубоко вздохнул и пошёл в комнату. Друг поднялся со стула и отправился следом.
Володька покопался в одной из бесчисленных коробочек с радиодеталями, довольно хмыкнул и извлёк на свет божий какую-то свёрнутую неимоверное число раз бумажку. Затем подошёл с этой бумажкой к Олегу, развернул и, держа на некотором расстоянии от его лица, с какой-то гордостью произнёс:
- Вот она, Вера. А ты говоришь, не узнаю.
Олег только открывал и закрывал рот, глядя на плохое чёрно-белое фото. На нём была изображена молодая женщина в драном ватнике поверх свитера.  Длинные тёмные волосы струились по плечам. Глаза глядели устало, но добродушно, даже как-то снисходительно.
- Ну, ты гигант, Володька, - произнёс он после долгого молчания. – А я думал, эра виртуальных знакомств давно кончилась. Только как тебе удалось то, чего не смогли радиоинженеры из горсовета, я просто отказываюсь понимать.
- Ловкость рук и никакого мошенничества, - объяснил друг. – Ты же знаешь, что на крыше этого дома стоит ветряк? Так это, ёлки-палки, не просто ветряк – это антенна, которую построил я.
Олег хлопнул себя по лбу. Ну, конечно! Дом, на первом этаже которого жил Володька, был построен в последний год перед Катастрофой. Ультрахамбициозное творение теперь уже безымянного архитектора, призванное стать одновременно бизнес-центром, жилым домом и школой, гордо возвышалось над остальными зданиями. Квадратные метры в нём стоили безумно дорого, но когда наступил Судный день, счастливые владельцы этих метров просто не успели спрятаться. После Катастрофы, когда жилья в Металльске впервые за всю его историю стало больше, чем живых людей, это здание из-за своих неимоверных, просто пугающих размеров долго пустовало – лет десять, наверное. Тогда ещё совсем молодой Владимир Глухарёв, решив начать свою самостоятельную жизнь с отселения от родителей, стал его первым обитателем и отстроил на крыше ветряк, дабы не зависеть от работы городской теплоэлектростанции. Со временем нижние этажи вновь наполнились жизнью, но верхние по-прежнему пустовали. Запала граждан хватило только на то, чтобы убрать оттуда трупы, обживать бывшие офисы никто не захотел, потому что в горсовете жалели электричества на лифт. Так что Володька творил там, что хотел, а хотел он, как оказалось, не так уж и мало. Только теперь Олег понял, откуда у Глухарёва работающий факс.
Шорох за окном утих. Дождь закончился. Олег тряхнул головой, заставляя бултыхающиеся мысли снова опуститься на дно подсознания. Володя спрятал фото и спросил:
- Так когда, говоришь, возвращается экспедиция?
- Завтра, после полудня. На площадь Ленина,- ответил Олег. – Хочешь встретить наших путешественников?
- Представь себе, ёлки-палки.
Они попрощались, Олег оделся и ушёл домой, где его ждала уже почти сошедшая с ума от волнения жена – на полтора часа всё-таки задерживается. Стоило двери за другом закрыться, как Володя бросился к столу, схватил ручку настройки приёмника и, в десятый раз за вечер ловя на нужной волне только шорох помех, прошептал:
- Ну, что же ты молчишь, Вера… Сюрприз… Какоё ещё сюрприз?.. Лучше бы, как всегда, на связь вышла, ёлки-палки. Я же скучаю, - он снова вытащил фото и с нежностью посмотрел на него обоими глазами. Володя начал предполагать самое худшее.
Тем временем Олег шёл по улице, обходя большие лужи и форсируя малые. У него в голове была каша, которая, как известно, не является пищей для ума. В этой самой каше мелькал то Володька, жарящий яичницу, то печальная толпа много  лет назад погасших компьютеров, то женщина на фотографии, которая оказалась в Металльске благодаря двум чудом сохранившимся факсам.
От рассказа друга веяло чем-то давно утерянным, какой-то другой эпохой. Эпохой, когда от Металльска до центра области можно было добраться за два часа, сидя в удобном кресле междугороднего автобуса. Когда телевизоры показывали кино и рекламу, а не паутину или сплошную синеву. Когда бумажки, из которых сейчас делают самые дрянные самокрутки, для кого-то были важнее родной бабушки. Когда на клумбах росла не картошка, а цветы. Эпохой, в которую мир казался таким обжитым, даже немного тесноватым. Эпохой, которая кончилась два десятка лет назад словами, произнесёнными на разных языках в разных концах света, но значащих одно и то же: «Ключ на старт!».
Олег оглянулся. Хотя он и ушёл уже достаточно далеко, но дом, на первом этаже которого была каморка, наверное, лучшего в городе радиотехника, не желавшего, тем не менее, что-либо менять до сегодняшнего вечера, всё ещё грустно смотрел на уходящего гостя глазами разбитых окон. Никто уже не помнил, как называлось это здание сначала. Говорят, мудрёное имя было больно, и сейчас все обходились прозвищем Верхушка, которое, впрочем, вполне соответствовало дому. С вершины Верхушки был отличный обзор – как-то раз Олег, не застав Володьку дома, отправился искать его по зданию, потому что, по словам сидящих у подъезда старушек, он не появлялся на улице. После часа бесполезных блужданий по опустевшим разгромленным немногочисленными мародёрами офисам Олег выбрался на крышу, где, наконец, обнаружил друга. Он сидел рядом со своим ветряком, лопасти которого были позаимствованы у ставшего ненужным вертолёта, прямо на краю, свесив ноги в китайских кроссовках вниз, и смотрел куда-то вдаль. А посмотреть было на что: весь Металльск, включая периметр, поля и лесозаготовки за ним, был как на ладони. Когда Олег окликнул друга, тот чуть не упал на растрескавшийся от времени асфальт с высоты тридцати этажей. Однако, к удивлению Олега, Володька не рассердился, а заговорил спокойно. Только вот о чём тогда они болтали, было уже не вспомнить. В любом случае, просидели друзья долго.
Именно из-за отличного обзора горсовет хотел устроить на крыше Верхушки наблюдательный пост. Однако выяснилось, что решительно все сотрудники милиции отказываются подниматься на такую высоту ежедневно и часами торчать там. Ещё бы! Тридцать этажей пешком с оружием и пайком в руках, да к тому же по вымершим помещениям, где, по слухам, творилась по ночам всякая чертовщина: блуждали в окнах огоньки, звучали голоса погибших от радиации менеджеров среднего звена, а по коридорам гуляли то ли мутанты, то ли черти, то ли заблудившиеся мародёры. Последнее опровергалось тем, что даже самые наглые из этих грабителей не отваживались забираться выше двенадцатого этажа – иначе спускать добычу было бы слишком трудно и долго. Да и к тому же, следующий этаж был тринадцатый, а после Катастрофы суеверия вновь вернули себе ту власть над умами людей, которой не владели, наверное, со Средневековья.
Олег не верил в эту брехню уже хотя бы потому, что страшилки о голосах менеджеров и чертях распространял Володька. Он появлялся на улице редко, поэтому знакомые и коллеги по радиоделу внимательно ловили все его слова о том, как проходит его житьё-бытьё. А тот, не будь дурак, каждый раз сводил весь разговор к своим жалобам на то, как страшно ему по ночам, когда монстры скребутся в его и соседские двери своими жуткими когтями. Самое интересное во всей этой истории – это то, что и соседи Глухарёва поверили в колобродящую по ночам нечисть. И не только соседи – жители близлежащих домов запрещали своим детям выходить на улицу после наступления темноты. Это наводило на них такой страх, что все двери, ведущие на шестой этаж Верхушки, а последним обитаемым был пятый, были заперты чудом сохранившимися ключами. Те же проёмы, что не имели дверей, были забаррикадированы, заколочены или вовсе заложены кирпичом. Ключи затем были выброшены в окно старшим по дому, однако соседские мальчишки за полпачки рафинада нашли их для чудаковатого «дяди Володи». В результате Глухарёв снова смог прохаживаться ночами по верхним необитаемым этажам, правда, ещё месяц он пил чай без сахара.  А когда Володька под большим секретом рассказал всё это Олегу, не раз видевшему проявления мнимой чертовщины, тот чуть со смеху не лопнул: блуждающие огоньки оказались лишь светом Володиного фонарика, голоса мёртвецов – его собственным бормотанием под нос, которое гулко разносилось по пустым помещениям, а мутантов он, разумеется, выдумал сам. Нет, там, конечно, было не без живности. Крысы с мелкого кота, тараканы длиной пять сантиметров, пауки, плетущие громадную паутину, совы с горящими глазами, вороньё, но такое водилось почти везде, к этим существам все привыкли, крыс даже ели, когда было невмоготу.
Олег продолжал брести по ночной улице мимо тёмных окошек. Фонари гасли один за другим: время подходило к десяти, после чего в Металльске наступал комендантский час, и весь город, за исключением периметра и ещё нескольких жизненно важных объектов обесточивался. Электроэнергию в новом мире приходилось беречь, потому что без неё был велик риск скатиться в варварство. Да, пожалуй, только после Катастрофы люди поняли, что вся их цивилизация, по сути, держалась на одном только электричестве. Промышленность, оборона, наука, связь, торговля – без электричества всё это в том виде, в каком оно было, не могло существовать.  Уже без искусственного света человек чувствует себя неуютно, особенно в темноте, а ведь электричество – это не только освещение. Это знания на компьютерах, это быстрая и удобная связь, это бегающие по улицам троллейбусы, это не сбивающиеся с пути самолёты,  это масса приятных бытовых мелочей. То, что до Катастрофы звали цивилизацией. Теперь там, откуда уходило Его Величество Электричество, люди в течении пяти-десяти лет теряли всё, что их предки наработали за столетия: на смену ставшей редкой бумаге вновь приходила береста, грамотных снова начинали ставить на учёт, лампочки уступали место лучинам, стрелковое оружие становилось кучей плохих дубин, компьютеры – бесполезными пластиковыми ящиками, а автомобили превращались в телеги. Разумное же человечество сокращалось до обитателей соседних хуторов, а дальше всё. Ничего нет, только шумит опасный негостеприимный лес.
Олег знал подобные случаи. И последние беженцы из ближайших деревень рассказывали о падении цивилизации и культуры на своей  малой родине, и сам в лесу пару раз встречал такие вот донельзя обросшие фрукты в рубищах из домотканого полотна и с рогатинами в руках. Работа располагала к подобным встречам: всё-таки Олег Десятников был начальником бригады лесорубов, что валила могучие деревья  на нужды города. Когда он только начинал работу простым дровосеком, древесину ещё можно было добывать в городе: не до конца был сведён Парк Культуры и Отдыха, на укромных улочках оставались нетронутые скверы и аллеи. Но эта благодать продлилась недолго. Уже через полгода был уничтожен и отправлен в топку теплоэлектростанции последний тополь в Металльске, но город не стал голым и серым: стоило лесорубам свалить очередной ствол, как ребята из горзеленхоза сажали на его месте яблоню, грушу или ещё какое-нибудь плодовое дерево. Когда не было саженцев, в землю зарывались косточки. И вот, теперь вместо кленовых, еловых и тополиных аллей шумят на ветру зелёными листочками деревья, дающие жителям дополнительное питание, бывшие клумбы и газоны забыли о нежной травке и прекрасных цветах, потому что на их место пришли овощи, а железные оградки, которые раньше были просто украшением, вдруг стали просто необходимы для защиты грядок от тех, кто по старой привычке срезал углы.
 Каша в голове тем временем улеглась и стала просто кучей мыслей, из которой можно было извлечь и поострить в логическую цепочку факты, но Олег уже слишком устал для рассуждений. Ему тупо хотелось есть и спать, тем более, что завтра ожидал новый трудовой день.  Освободив голову от ненужных мыслей с тем, чтобы вернуться к ним на досуге, Олег достаточно быстро дошёл до унылой серой хрущобы, на третьем этаже которой была его с женой квартира.
Фонари над подъездом и в самом подъезде ещё горели, но стоило Олегу войти внутрь, как они погасли. «Время десять, - подумал Десятников, поднимаясь по тёмной лестнице. – Обойдёмся без ужина». Его тяжёлые от налипшей грязи кирзачи пробухали шесть лестничных пролётов, и вот она, дверь с потускневшим от времени номером «98», неработающим звонком и аккуратным резиновым половичком. «Оксана уже, наверняка, спит, - решил Олег, вспомнив, что окошки были тёмными. – Не будем ей мешать». Он похлопал себя по карманам в поисках ключей, и тут…
И тут чья-то лёгкая ладонь  легла ему на плечо. Олег, чьи нервы после посещения Верхушки всегда почему-то становились очень чувствительными, резко обернулся. Он был готов увидеть перед собой кого угодно: лесного упыря, восставшего мертвеца, шестилапого медведя, кикимору из тех, что встречались на окрестных болотах, призрака Последнего Президента, хоть чёрта лысого – но перед ним стояла, глядя огромными серыми глазами слегка снизу вверх через  треснутые стёкла очков, всего лишь его жена.
- Фффууу, Оксана, - облегчённо вздохнул Олег. – Это ты. Больше не надо ко мне так подкрадываться. Я ведь и врезать мог.
- Но ведь не врезал же, - тихо ответила она. Это был не шёпот, просто работа в библиотеке сделала некогда звонкий, как капель, голос Оксаны значительно тише. – Где ты был?
- У Володьки Глухарёва дождь пережидал, - Олег снова чихнул.
- Будь здоров. У Володьки… Это тот, что в Верхушке живёт, да? – Оксана мягко оттеснила мужа от двери и стала во мраке перебирать ключи.
- Он самый. А где ты шаталась? Я думал, ты спишь уже.
- Да всё тот же ливень, - она открыла дверь и вошла. Мимо носа Олега проплыла копна её мягких волос, которые днём можно было бы назвать светлыми, если бы они не были будто слегка припорошены золой. – Представляешь, - продолжала Оксана, снимая плащ. – Только собралась уходить, уже свет отключила да налетела в темноте на шкаф. Книги – все на меня, хорошо хоть сам не упал. Пока вылезала, пока книги на место ставила, и полило. Пришлось подождать.
- Угу, - Олег тоже разулся, снял верхнюю одежду, взял с трюмо спиртовку, зажёг и только тогда прошёл в комнату, освещая себе путь. Квартира им с Оксаной, как молодой семье, полагалась двухкомнатная, благо после Катастрофы недостатка в жилье не было. Они жили здесь, на улице Пушкина, уже, наверное,  лет пять. Детей у Десятниковых пока не было, но Олег и Оксана уже подумывали об этом. После Катастрофы вообще заводить детей было рискованно: кто знает, как подействует на потомков облучение родителей, хотя удачных примеров в городе было более чем достаточно. Взять хотя бы Сеньку Кандагарина, самого молодого лесоруба в бригаде Десятникова: нормальный парень, без умственных и физических отклонений,  да и работает на совесть. А ведь годков ему всего восемнадцать, он из первых детей нового мира. Однако процент уродов всё же был не так мал, как хотелось бы. Именно поэтому людей с мутациями в городе меньше не становилось.
Через пятнадцать минут Олег уже спал, обняв свою супругу. И приснился ему сон, виденный уже много раз с того дня, когда Металльск стал для своих жителей не только малой родиной, но и малой Землёй. Этот день памятен всем, кому  больше двадцати пяти.
Льётся в распахнутое окно ласковый свет смеющегося солнца, которое греет уже совсем по-летнему. Олег сидит на диване в квартире родителей и смотрит телевизор. Десятникову всего десять лет. Рядом устроился отец – крепкий уральский мужик. Сейчас его уже и на свете нет: провалился прошлой зимой в прорубь и утонул, царствие ему  небесное, но здесь, во сне, он жив. Он сидит рядом и вместе с Олегом смеётся над яркими картинками, мелькающими на экране телевизора. На кухне бренчит посудой мать – готовит обед, и с кухни доносится аромат чего-то вкусного. Конечно, запах не может сниться, но Олег его явственно помнит. О, сколько бы он отдал сейчас за то, чтобы хоть на мгновение вернуться туда! Но время безвозвратно ушло, и Олегу ничего не остаётся, кроме как безвольно смотреть  дальше.
Вдруг весёлый Микки-Маус исчезает с экрана, и вместо него появляется скучный дядька в пиджаке, который что-то читает сухим голосом по бумажке. Улыбку будто сдувает с отцовского лица. Он вскакивает, спешит что-то объяснить вошедшей матери, та взволнованно кивает и бросается собирать вещи. Отец же оборачивается к Олегу и как-то жутко спокойно просит его одеться. Вскоре они все покидают квартиру. У родителей в руках те самые сумки, до этого три месяца пролежавшие в шкафу, и к которым маленькому Олежке было строго-настрого запрещено притрагиваться. Вот отец закрывает дверь и вешает на неё заготовленную табличку: «Помещение освобождено». Мимо пробегает вниз по лестнице сосед дядя Женя с небольшой папкой в руке. Больше при нём нет ничего.
Они все вместе быстрым шагом выходят из дома и направляются к маленькому бетонному домику, что стоит в соседнем дворе. На тротуарах много людей, которые куда-то спешат. Олежка не понимает, что происходит, но родители ничего не объясняют, а лишь повторяют: «Всё будет хорошо… Всё будет хорошо…»Людей вокруг становится всё больше. Они все кричат, ругаются, где-то раздаётся детский плач. Вдруг весь этот гомон рвёт в клочья вой милицейской сирены. Олег вертит головой по сторонам и обнаруживает, что машина с мигалкой стоит у того самого маленького бетонного домика. К этому же домику тянется бесконечный людской поток. Тут отец, чтобы не потерять сына, берёт его на руки. Теперь и Олежке становится тревожно и страшно. Ему хочется реветь, но он крепится. Отсюда, с высоты отцовских плеч, он видит, что люди один за другим входят в домик. Его поражает, как они там все умещаются: домик-то маленький. Возле распахнутых дверей стоят милиционеры и пытаются упорядочить испуганную толпу обывателей. Шум стоит невообразимый. Снова плач, снова крики, снова брань, снова вой сирены и едва слышные звуки записи из динамика на столбе,   призывавшей не поддаваться панике. А это, как потом узнал Олег, была именно запись, ведь никто не смог бы так сухо и бесстрастно зачитать эти убогие слова, когда рушится целый мир.
Но вот подходит и очередь Десятниковых. Живой поток буквально вносит их в домик, и они начинают спускаться куда-то вниз по узкому коридору с белыми стенами и потолками, на которых через каждые несколько метров горят лампочки в решётчатых футлярах.  Идти вниз приходится довольно долго. В конце концов, спуск выводит людской поток в обширнейшую комнату с такими же белыми потолками. Только вот стены до определённого уровня выкрашены зелёным, а вместо куцых лампочек накаливания помещение освещают мощные ртутные. Через несколько томительных минут  вновь прибывших становится меньше, и, наконец, они исчезают совсем. Мелькнули на лестнице милицейские фуражки. Затем огромные стальные двери, доселе мирно стоящие по бокам прохода, ожили и с жутким грохотом захлопнулись, отрезав мир живых от мира мёртвых…
Здесь Олег проснулся. Он всегда просыпался на этом моменте. Грохот гермозатворов из прошлого имел поразительное свойство будить Десятникова в настоящем. Олег зевнул, но спать больше не хотелось. Он сел на кровати и огляделся. Всё было как обычно. Тихо сопела во сне Оксана, слегка шевелилась занавеска на окне из-за сквозняка, что шёл через открытую форточку, мебель тонула во мраке ночи. Рядом на тумбочке равномерно тикал будильник. Его светящиеся стрелки показывали два часа ночи. До утра ещё далеко. Олег тряхнул головой, снова лёг и попытался заснуть. Но сон, как всегда было в таких случаях, шёл плохо. Лезли в голову воспоминания о давно минувших днях ядерного Армагеддона.
На счастье металльцев, последний мэр города, Михаил Швабрин, был параноиком и всерьёз боялся ядерной войны, поэтому громадные деньги из бюджета пускал на содержание в должном порядке построенных ещё в советские годы противоатомных бомбоубежищ, а так же задолго до Катастрофы каждые три месяца  проводил в Металльске широкие учения по гражданской обороне.  Это здорово всех доставало, Олег помнил, как злился отец, когда на улице начинали выть сирены учебной тревоги.  Однако в итоге, когда пришёл Апокалипсис, почти половина населения смогла укрыться под пятиметровым слоем земли и бетона, где людям пришлось провести целый месяц. Целый месяц набившиеся в подземелья, как кильки в банку, горожане жевали консервы при свете ртутных ламп под звуки успокоительных речей Швабрина, который вещал во все убежища Металльска по линии резервной связи.
Первый день был самым напряжённым. Укрывшиеся в бомбоубежище жители Металльска ждали толчка от ядерного взрыва с минуты на минуту. Но ни через пятнадцать минут, ни через полчаса, ни через час, ни через три ожидаемого удара не последовало. Тем не менее, Швабрин категорически запретил открывать гермозатворы, справедливо полагая, что по их родному городу была выпущена если не ядерная, то точно химическая или бактериологическая ракета. А на следующий день поднявшиеся наверх разведчики принесли нерадостные вести: Металльск окутан неизвестно откуда взявшимся радиоактивным облаком, фон такой, что люди, ещё вчера бешено стучавшиеся в двери убежищ, превратились в совершенно тихие, но жуткие трупы. После этого мэр сообщил о том, что нет связи с Челябинском, так что, есть основания полагать самое худшее и становится понятно, откуда взялось облако.
В течение всего месяца, что люди провели в убежищах, на поверхность ежедневно поднимались разведчики. Через две недели после Катастрофы в подземелья вместе с возвращающимися разведчиками стали спускаться отдельные группы выживших, которые спаслись благодаря средствам химической защиты. Однако ничто не вечно под луной, поэтому их костюмы к этому времени перестали задерживать радионуклиды, закончились фильтры для противогазов, иссякли запасы безопасного для потребления продовольствия.
Именно среди людей, которые смогли прорваться к живым из мира мёртвых, Олег впервые увидел Володю. В мешковатом, явно большом ему балахоне противорадиационной защиты, в едва не слетающем с маленькой головы противогазе и большой сумкой в руках, Глухарёв сразу привлёк внимание, тем боле, что детей среди вновь спустившихся вообще было немного. Тогда ещё оба его глаза были вполне нормальными, он не сутулился и потому, будучи от природы крупным, казался старше своих лет, к тому же, уже в таком возрасте у Володьки уже читались на лице зачатки будущего абсолютного пофигизма и бескрайней иронии. Он был интересный и общительный мальчик, поэтому ребята быстро подружились. Тогда же Олег узнал, что у Володи, в отличии от него самого, спаслась не вся семья: на поверхности среди тысяч трупов осталась его старшая сестра. Просто забыла сменить фильтр, наглоталась радиоактивной пыли и свалилась замертво уже через три часа. Такое было время. Пятьдесят тысяч человек в одном только Металльске стали жертвами Катастрофы.
Когда же наступил долгожданный день возращения на поверхность, щурящиеся от непривычного солнечного света, который не могло заменить никакое другое освещение, люди вступили в новый, непривычный для них мир. Мир, сузившийся до пределов городской черты. Мир, хозяином которого человек уже не был. И горы жутких разлагающихся трупов. Они были повсюду, но больше всего их было возле входов в подземные убежища. Дети и взрослые, старики и молодёжь, мужчины и женщины. В латах химической защиты и повседневной одежде. Все, кто не успел спуститься под землю в те короткие пятнадцать минут, что отделяли момент нажатия красной кнопки от момента, когда первые ракеты обрушились на охваченные паникой города.
Благодаря тому, что вся городская администрация проявила поразительную прыть и уже через минуту после объявления ядерной тревоги заперлась в мощном бункере под зданием мэрии, а в народные убежища последними спускались милиционеры, хаос и погромы удалось предотвратить. Уже в первый день ввиду того, что банки были обесточены и разгромлены оставшимися на поверхности в день Катастрофы, а ветер свободно гонял по улицам бумажки, раньше называвшиеся деньгами, была введена до сих пор не отменённая карточная система. Мэрия распределила между горожанами обязанности. Расход электричества стал строго нормироваться, так как единственным его источником стала городская теплоэлектростанция, а угля оставалось всего ничего. Правда, потом на смену закончившемуся углю встали дрова, благо город был окружён густыми лесами, но электричество всё равно продолжали экономить.
Уже через месяц после выхода людей из убежищ в городе исчезло понятие «клумба». Каждый клочок чернозёма оказался перекопан и засажен какими-либо семенами, потому что было ясно, что на одних только припасах из подземелий и магазинных складов зиму не пережить. К счастью металльцев, на дворе был только конец мая, так что время на то, что бы вырастить мало-мальски приличных урожай, у них имелось. В качестве источника мяса предполагалось использовать крыс, собак, кошек и голубей, другого выбора не было, однако судьба сжалилась над уцелевшими горожанами: в Металльск пришли беженцы из близлежащих деревень, оставшихся без электричества и водоснабжения, и пригнали с собой скотину. Козы, коровы, куры, свиньи – все они были поселены в загонах, устроенных в гаражах на окраине города. Там же разместились фермы. А автомобили… Автомобили стали никому не нужными грудами фонящего железа, поэтому и были почти поголовно отправлены на переплавку на местный металлообрабатывающий завод, вокруг которого, собственно, и был построен Металльск в тридцатые годы прошлого столетия. Конечно, чтобы тягаться с Челябинском, «металлургической Венецией России», мощностей этого завода было недостаточно, но с задачей градообразующего предприятия он справлялся. После Катастрофы изрядно поредевшее население Металльска оказалось в состоянии поддерживать работу всего одной печи, но её мощности хватило, чтобы превратить в аккуратные слитки то, что раньше называлось легковыми автомобилями. Судьбу машин  повторяло всё, что не носило какой-либо, хотя бы смысловой нагрузки: столь любимые декораторами двухтысячных декоративные фонари, беседки и столбики, афишные тумбы, аттракционы из Парка Культуры. Словом, если ненужная городу вещь была сделана из металла, то её ждал красивый конец в пламени плавильной печи и перерождение в какой-нибудь другой, более необходимый для горожан предмет.  Слитки затем отправлялись в устроенную при заводе кузницу,  плановым отделом которой вот уже два года заведует лучший друг Десятникова – Марат Гарипов.
Марат на момент Катастрофы был таким же мальчишкой, как Олег. Его родители переехали в Металльск незадолго до того, как их родная Казань превратилась в радиоактивные руины. С Маратом Олег был знаком ещё до ядерного Армагеддона, они жили в соседних домах. Не по-детски серьёзный Гарипов, будучи не слишком сильным физически, тем не менее, имел в глазах более массивного, но беззаботного Десятникова авторитет. У них была отличная компашка, к которой в убежище присоединился Володя Глухарёв. Он тогда, помнится, хотел стать учёным, Марат – бизнесменом, а сам Олег тяготел к дизайнерскому делу, хотя слова такого ещё не знал. «И что получилось из нас теперь? – подумал Десятников, переворачиваясь на другой бок. – Володя – радиоинженер, Марат – плановик, а я вообще лесоруб. Где они теперь, наши мечты? Где мечты всего человечества, в конце концов?». Олег вспомнил слова покойного отца о будущем. До Катастрофы он говорил, что в будущем люди не будут воевать, полетят к звёздам, где встретят зелёных человечков, что за нас всё будут делать роботы, что не будет больше  голодных и больных, и если Олежка будет хорошо кушать и заниматься спортом, то увидит все эти чудеса.  «Теперь при всём желании не доживу, - подумал Олег уже сквозь внезапно навалившийся сон. – Слишком много потеряли времени и ресурсов, долго навёрстывать будем. А может, уже и не наверстаем никогда….» Он провалился во тьму и проспал без снов до самого утра.
На следующий день в их бригаде только и разговору было, что о возвращающейся экспедиции из Челябинска. Даром что лесорубы народ деловой, обычно немногословный – во время перекуров бытовка гудела, словно растревоженный улей. Тут строились самые разные предположения по поводу судеб как Челябинска, так и самой экспедиции. Сенька Кандагарин, как все молодые, был оптимистом, потому до хрипоты доказывал «старичкам» - рабочим, родившимся до Катастрофы, что жив, мол, Челябинск, и хоть разрушен почти до основания, но люди-то, хоть тысячи три, должны были уцелеть. «Там же больше миллиона человек жили, в Челябинске! – горячился Сенька, размахивая своей ушанкой, которую носил вне зависимости от времени года. – Не может быть, чтобы там не было мало-мальски приличных убежищ. Да пригородов сколько - их могло и не зацепить».
«Старики» в ответ говорили, что у Сеньки ещё молоко на губах не обсохло, что он-де после Катастрофы родился, так и нечего умничать. Однако и среди них единства мнений не было. Одни поддерживали Кандагарина, другие возражали, что раз связи с центром области нет, то и от него самого остались одни фонящие головешки. Третьи вообще утверждали, что ничего в Металльске никогда не узнают, так как ещё неизвестно, не постигнет ли возвращающуюся экспедицию какая-нибудь беда. А бед на дорогах нового мира хватало: упавшие на полотно деревья, обрушившиеся от старости мосты, варвары, бандиты, мутировавшее зверьё. Шоссе могло, в конце концов, просто исчезнуть под покровом буйной растительности. Была и ещё одна проблема, с которой уже несколько раз пришлось столкнуться группам, обследовавшим собственно Металльский, а также соседние Дубровинский и  Старослободский районы. Проблема эта была весьма специфичной и в просторечии именовалась «пробкой». Тем, кто до Катастрофы сознательно смотрел новости, дальше можно было не объяснять, потому что эта «пробка» была действительно вереницей остановившихся машин со скелетами погибших от радиации пассажиров внутри. Ржавые, со спущенными шинами, пыльные, смердящие хуже городской канализации автомобили, у которых в баках вместо бензина плескалась какая-то мутная жидкость, порой серьёзно затрудняли движение по шоссе. Предположительно, машины принадлежали челябинским беженцам, которые, едва услышав сигнал тревоги, быстро покидали пожитки в багажники и попытались покинуть город. Судя по количеству машин, уйти удалось немногим.
- Слышьте, Олег Васильич,  вы что думаете? – окликнул Десятникова один из спорщиков. Олег, притулившийся в углу вагончика со стаканом травяного чая и доселе молча выслушивавший дебаты своих подчинённых, посмотрел на них, на секунду задумался и изрёк, глядя в небольшое окошечко:
- Я думаю, что Кандагарин прав. Его мысли вполне логичны. Челябинск, в конце концов, не чета нашей дыре. Это был большой город, да и куда старше нашего. Тем более, центр области. Уж там-то, сто пудов, бомбарей много было, плюс зенитчики рядом с городом стояли – у них тоже наверняка имелись свои командные бункеры. К тому же…
- Именно там работал Иван Дулин! – крикнул кто-то. – Первый фрезеровщик… - тут крикуна заткнули. Заезженная, как старый УАЗик, шутка, взятая из докатастрофного  комедийного шоу, которое крутили в кинотеатре и клубах, была явно не к месту. Рабочие замолчали, ожидая, что скажет бригадир. Но тот молчал. Стало слышно, как вьются мухи вокруг забытого на столе куска котлеты.
- Тьфу ты, с мысли сбился, - сказал Десятников, залпом допивая чай. – Перекур окончен. За работу! – и он вышел из бытовки.
Через два часа, во время обеденного перерыва, наскоро перекусив в столовой, вся бригада отправилась встречать экспедицию. Лесорубы спешили – перерыв был всего ничего, а путь предстоял неблизкий, ведь работать приходилось далеко за пределами периметра. Это раньше можно было валить стволы буквально в двух шагах от частокола, теперь лес отступил, на его месте колосился хлеб.
Уже в городской черте дровосеки услышали за своими спинами рокот приближающегося грузовика и отошли на тротуар. Секунд через двадцать с толпой поравнялся обшарпанный видавший виды КамАЗ, груженный мешками с овощами. Машина встала, и из кабины высунулась голова Соболя, или Витьки Соболева, давнего приятеля Олега.
- Здорово, лесорубы! – крикнул Витя, стараясь заглушить шум работающего двигателя. – Куда всей толпой намылились?
- Здорово, Соболь! – ответил Олег, остановившись. – Как все, идём экспедицию встречать.
- Ну, садитесь, - радушно махнул рукой Соболев. – Мне всё равно в тот район, подвезу.
- Мужики! – обратился Десятников к бригаде. – Нам предлагают транспорт до площади Ленина. Кому доктор не прописал пеших прогулок, живо в кузов!
Небритые угловатые лица лесорубов тут же осветились радостными улыбками, и меньше, чем через полминуты вся бригада уже не без комфорта сидела на мешках. Олега Витька по строму знакомству усадил рядом с собой.
Несмотря на то, что рожа у Соболева была самая что ни на есть интеллигентская, да и семья была такая, он предпочитал  работать скорее руками, чем головой. Баранку он крутит с тех пор, как окончил школу. Конечно, сразу многотонный грузовик ему не доверили. Начинал с веломобилей производства кузницы при металлообрабатывающем заводе, развозил на них почту, потом пересел на мотоцикл с коляской – возил главного механизатора, затем Витьке поручили обязанности шофёра «Скорой помощи», и только потом он стал водителем вот этого грузовика.
Вообще, автопарк Металльска после Катастрофы сделался немногочисленным, но весьма пёстрым. Тут были и могучие «Уралы» с КамАЗами, и трактора, и впряжённые в небольшие повозки мотоблоки, и мотоциклы с колясками, и веломобили – изобретение местного Кулибина, и собственно велосипеды, которые полностью заменяли теперь легковушки для большинства обывателей, и даже конные упряжки. Было также несколько микроавтобусов для врачей «Скорой помощи», пожарные автомобили, восемь оставшихся на ходу троллейбусов, которые наряду с извозчиками исполняли обязанности общественного транспорта. Автобусы и маршрутки давно ушли на переплавку – расходовать на них стремительно теряющий октановое число бензин было бы расточительством. То же самое случилось и с частными автомобилями, которых теперь осталось всего два десятка, да и те для нужд городской администрации и милиции.
Соболев уверенно вёл тяжёлый грузовик по пустынной проезжей части. В окне мелькали дома, склады, магазины, которые правильнее было бы назвать распределителями, люди, стремящиеся к площади, один раз пришлось пропустить стадо коз.
- Так, значит, Угарадзе тоже там, с Хариным? – спросил Витька.
- А то, - ответил Десятников, отрывая взгляд от улицы. Давненько он на машинах не ездил, отвык уже. – Ты же знаешь его. Не взяли бы, всё равно бы привязался. Хотя без врача к чёрту на рога ехать – чистое самоубийство, а Антон – единственный в городе достаточно опытный доктор, без которого больница, в сущности, обходится. К тому же, он ножом своим хирургическим не только больного спасти может, но и здорового зарезать так, что тот даже не успеет понять, что случилось, – и Олег знал, о чём говорил. Антон Угарадзе, несмотря на фамилию, кавказцем был всего на четверть, на грузинском знал всего полтора десятка слов, и те ругательные, зато умел вполне сносно говорить на английском, который выучил ещё в школе и ухитрился не забыть.  Невысокий, но крепкий и коренастый, темноволосый, Антоха имел  ровно столько  черт своих гордых предков, чтобы прослыть горячим и упрямым мужиком и в то же время считаться в юности первым парнем на весь квартал. Хирург он тоже был неплохой, хотя и почти доморощенный. Плюс ко всему, просто до безумия любил ножи, его золотая мечта была научиться владеть ими, что он и делал, периодически тренируясь с одним престарелым спецназовцем.  Трое искалеченных Угарадзе отморозков могли подтвердить, что тренировки пошли впрок.
- Каково, интересно, сейчас Даше? – то ли спросил, то ли подумал вслух Соболев.
- Будто ты не знаешь, - отмахнулся Олег. – Жена – она жена и есть. Тоскует, переживает, скалка из рук выскальзывает, тесто не слушается. Начальство, поди, за падение количества выпечки ругает.
- Вот только одного не пойму. Даша не женщина – конфетка, а Антоха, как ни встречу, всё на неё жалуется. Покоя, мол, ему не даёт. И что она в хорошем настроении, что в плохом, всё равно лучше подальше держаться…
- Да это он специально говорит, чтобы ты, два раза разведённый, ему не завидовал. Такое счастье, как Даша, встретить – это везучим быть надо. И любит она его до сих пор как  восемнадцатилетняя девчонка, ну, ты понимаешь, как это бывает у молодёжи: пылко, ярко, с сантиментами, объятиями, поцелуями и постоянной игрой в глупенькую блондинку. А ведь уже мать. Сыну четыре года. Хотя… М-да, действительно, если такое вот каждый день, а тебе уже за тридцать – поневоле взвоешь.
- Тем более, если этим занимается именно она. При её-то фамилии, - улыбнулся Соболь.
- Сколько раз повторять, - в шутку нахмурился Олег. - Тому самому Ежову она просто однофамилица. Помнишь,  месяц назад мы с тобой к Угарадзе на день рождения ходили и после пятой рюмки начали выяснять, как связана Даша с «кровавым карликом».
- Помню-помню, - отмахнулся Витька. Рук он при этом от руля не отрывал, характерный мах был совершён головой.  – Целый час перебирали всех её родственников, включая тех, что на седьмой и даже восьмой воде. Дошли до прадеда, который в Сибири золото копал– ни одной связи с тем самым Ежовым нет.
- А потом… Блин, что было потом?
- А потом Глухарёв предложил порыться в родословной самого Антохи, но ты встал, вполне трезвым голосом сказал, что вам с Оксаной пора, и, едва сделав один шаг из-за стола, упал и тут же захрапел. Мы с Маратом потом насилу тебя, бегемота эдакого, до дома дотащили. 
- Да, ядрёный был у Угарадзе спирт, - Олег закатил глаза к потолку кабины.
- Медик, чего ты хочешь, - тут грузовик остановился. Дорогу преграждала громаднейшая толпа людей, растянувшаяся ещё на добрых пятьдесят метров до самой площади Ленина. Всё в лучших традициях встречи космонавтов в советское время, которую Десятников как-то видел в одном историческом фильме: дети на фонарях, женщины с цветами, мужчины в шапках, которые в любой момент готовы взлететь в небо вместе с криком: «Ура!». Только вот встречают не героических космонавтов, а чуть менее героических исследователей нового мира, имена которых стали за прошедшую неделю известны всем,  тем более, что кое-кто знал чуть ли не половину из них лично.
- Всё, блин, приехали, - зло сплюнул Витька. – Заболтал ты меня, Олег, я свернуть на Толстого забыл, напрямую поехал.
- И что теперь? – поинтересовался Десятников, глядя на пёструю толпу. Все прямо с работы, кто в чём был: грязные спецовки, заношенные до дыр куртки, потускневшие мундиры, серые халаты. 
- Что-что.… Будем ждать, пока наши путешественники приедут, скажут Барсукову: «Здрасьте,  Роман Валерьевич, вот и мы», - Соболев заглушил двигатель, сплюнул за окно, попал, судя по раздавшемуся крепкому русскому словцу, кому-то по темечку и положил руки на руль. – Крикни своим архаровцам, что они получили билеты на лучшие места.
Олег кивнул, приоткрыл дверцу, и озвучил подчинённым, приправив парой слов из профессионального лексикона лесорубов, решение водителя. Дровосеки ответили удовлетворёнными возгласами. Десятников снова закрыл дверцу, устроился в кресле поудобнее и стал наблюдать за толпой. Кое-где из бурлящего, разливающегося всё шире и шире людского моря, словно утёсы вздымались грузовики и трактора таких же, как Витька, невольных зрителей, которые спешили куда-то на другой конец города, но, решив срезать путь, попали в такую вот пробку. Некоторые были уже облеплены вездесущими мальчишками, желавшими воочию увидеть участников экспедиции, имена которых за прошедшие две недели стали известны всем горожанам. Особняком стояла автоплатформа с духовым оркестром, трубы которого тускло блестели под лучами августовского солнца, неподалёку стоял на перевёрнутом мусорном контейнере оператор с профессиональной камерой и заботливо отлаживал свой аппарат. «А Роман Валерьевич оптимист, - подумал Олег. – Верит, что будет кому и на чём в будущем смотреть эту запись».
Напротив железного вождя мирового пролетариата группа милиционеров с трудом расчищала проезжую часть для экспедиционного «Урала». Ещё несколько стражей порядка следили за тем, чтобы в места для зрителей не превратился сам Ильич.
На крыльце здания мэрии стояла небольшая кучка отцов города. Среди них Олег увидел приземистую фигуру Барсукова и двоих подтянутых рослых автоматчиков. Такая картина повторялась каждый мало-мальски приличный праздник, поэтому, даже находясь от крыльца на расстоянии почти сотни метров, Десятников мог сказать, что сейчас эти шкафоподобные мужики, небрежно положив руки на висящие на бычьих шеях автоматы, с неподдельным безразличием смотрят на толпу сквозь приспущенные веки. Они выглядят вполне безобидно, но стоит появиться рядом чему-то или кому-то, что поставит под угрозу жизни членов горсовета и, в частности, горожанина номер один, два вороненых ствола с тускло блестящими штыками сразу будут грозно выставлены вперёд, а могучие спины, облачённые в бронежилеты, загородят Романа Валерьевича и его советников. Если источник опасности проигнорирует это предупреждение, то будет встречен двумя рожками патронов. Будь ли от этого толк – дело десятое, такова инструкция на подобный случай. И она будет выполнена в точности.
Вообще, после Катастрофы, когда выжившие покинули подземные чертоги и вступили на улицы превратившихся в братские могилы городов, всяческие инструкции приобрели у жителей Металльска и двух соседних райцентров большой авторитет. Ещё бы, ведь именно те, кто в Судный день выполнил соответствующие предписания наиболее чётко и быстро, смог спастись, а затем выжить в новом, чуждом человеку мире, где Хомо Сапиенс уже не был венцом творения. Те, кто пробовал проявить характер или придумать свою стратегию существования, быстро погибли. Сделавшие же всё по науке были вправе ждать спасателей, но вот только не пришли они ни через обещанные пять дней, ни через две недели, ни через месяц. Через полгода все металльцы окончательно смирились с мыслью, что единой страны, которая едва-едва вернула себе статус сверхдержавы и вновь собрала разбежавшиеся было провинции, больше нет. Есть лишь несколько сотен населённых пунктов, отделённых друг от друга многими десятками, а то и десятками тысяч, километров и населённых остатками некогда величайшего народа на Земле. Между этими медленно, но верно гаснущими островками цивилизации – лишь неприветливые опасные леса, руины мегаполисов и растрескавшиеся от времени дороги, на самых оживлённых из которых засели беспощадные разбойники.
И вот, откуда-то издалека раздался мощный, усиленный эхом и специальными колонками гудок экспедиционного «Урала». Толпа затихла. И наступила тишина. Олегу показалось, что замолчал весь город. Он даже услышал, как взволнованно колотится его сердце. В наступившей тишине к площади приближался рокот могучего двигателя. Он становился всё громче и громче, в нём уже слышались своеобразные оттенки, и, наконец, из-за поворота показался сам грузовик. Оркестр грянул туш, а толпа взорвалась такими овациями, что Десятников чуть не оглох. В небо взлетела не одна сотня шапок, шляп, фуражек, кепок и касок.
«Урал» тем временем на само малом ходу, как на параде,  величественно двигался к площади. Впрочем, имея вид, сходный с бронетранспортёром, грузовик имел на это право. Все стёкла, в том числе и на предназначенном специально для перевозки людей кузове, были забраны железными решётками. Борта цвета хаки защищены дополнительными железными листами, фар на кабине штук десять, бампер оскалился грозными клыками, с могучих колёс тяжёло сыпалась дорожная грязь. Венчала конструкцию небольшая, но опасная башенка с пулемётом и прожектором, а также антенна с маленьким и пыльным, но всё ещё гордым имперским флагом. Парадности этому агрегату устрашающей наружности и повышенной проходимости прибавлял пулемётчик, который по пояс высунулся из своей башенки и встал по стойке «смирно». Это, тем не менее, не мешало ему украдкой залихватски подмигивать всем присутствующим представительницам прекрасного пола. «Вот оно, современное человечество, - неожиданно подумал Олег. – Ощетинились оружием, из своих крепостей носу не кажем, пользуемся каким-то барахлом, которое ещё не успело сгнить, но привычек не меняем. Так и живём».
Когда «Урал», утробно урча своим некогда куда более пламенным, чем сейчас, мотором, поехал по прочищенной стражами порядка просеке в толпе, на него посыпались цветы, некоторые из которых пулемётчик ухитрялся ловить. В из окошек кузова показались лица остальных путешественников и их машущие руки.
Вот грузовик остановился, пулемётчик скрылся в башенке, и участники экспедиции ступили на кое-где поросшую травой  брусчатку площади Ленина. Олег пригляделся. Облачённые в самые настоящие латы химической, противорадиационной и механической защиты, увешенные подсумками и разгрузками, они шли, старательно пытаясь подстроить шаг под музыку. Их было семеро, этих первопроходцев: командир отряда Артём Харин, водитель и по совместительству механик Шуруп, настоящего имени и фамилии которого никто не знал, пулемётчик Никита Андреев, штурман Василий Монахов, связист Юрий Есаулов, повар и по совместительству разведчик-охотник Эдуард Скоробогатый. Замыкал колонну…
- Соболь, глянь, Антоха! – Олег толкнул Витьку. Тот секунд пять вглядывался в лицо, а потом просиял:
- Блин, точно, Антоха! Жив, курилка! Вон, в конце топает, да?
- Он самый!
Тем временем путешественники, следуя по усыпанной цветами просеке в толпе, обогнули памятник и подошли к зданию мэрии. Музыка и восторженные крики сразу смолкли. Харин, бряцая снаряжением поднялся по отчаянно крошащимся под подошвами его тяжёлых стоптанных армейских ботинок, встал перед Барсуковым, приложил правую руку к виску и бодро отрапортовал:
- Товарищ председатель горсовета! Экспедиция в составе семи человек достигла Челябинска, установила контакт с местным населением и благополучно вернулась обратно. За время путешествия никаких чрезвычайных происшествий не произошло, движение шло по установленному маршруту. Кроме того, - Артём запустил руку в один из бесчисленных подсумков, - губернатор Челябинской области Руслан Сергеевич Мешков официально признаёт вас законным мэром Металльска, о чём информирует в данном документе, - и он протянул Барсукову какой-то бумажный лист, а затем обернулся к притихшей  толпе сограждан, вскинул руку вверх и проорал так громко, как только мог, фразу, которая с самой Катастрофы поддерживала жителей города:
- РОССИЯ ЖИВА!
Площадь будто взорвалась аплодисментами и одобрительными возгласами. Оркестр вновь грянул что-то очень бодрое. Благодарности Романа Валерьевича потонули в этой буре звуков. Десятников выпрыгнул из кабины и начал проталкиваться к крыльцу, чтобы пожать руку Антохе, Витька двигался следом. Уже на полпути Олег, встав на какой-то старый ящик, чтобы сориентироваться, краем глаза увидел, как из кабины «Урала» выскользнула и тут же скрылась в толпе небольшая фигурка, облачённая в длинный серый плащ.
Через три дня, когда улеглись страсти вокруг вернувшейся экспедиции, когда Харина и его соратников благополучно подбросили в небо энное число раз, а сами они успели красочно поведать о своём путешествии, Олег снова одним тёплым вечером заглянул на Верхушку. Глухарёва не было ни на площади в тот день, ни на последующих торжествах, а так как он обещал прийти, то Десятников всерьёз опасался, что с другом что-то случилось. Заболел там или током ударило, а то и вовсе сорвался с крыши своего обиталища. Или просто забил или забыл. Так или иначе, но Олег уже минут пять барабанил в его дверь, проклиная, на чём свет стоит, Володькину медлительность. Он уже было подумал, что стоит зайти завтра, потому что Глухарёв отправился в очередное странствие по опустевшим офисам, куда Десятникову в тёмное время суток соваться не хотелось, но тут за дверью раздался женский голос:
- Кто там?
- Открывай, Володька, это Олег, - машинально ответил гость. Тут дверь приоткрылась, но на привычном уровне Десятников увидел только чью-то темноволосую макушку. Он опустил глаза ниже и обомлел: перед ним стояла Вера, та самая женщина с фотографии, в том же самом драном ватнике поверх свитера. Глаза её вопросительно смотрели на пришельца.
- Здрасьте… - выдавил из себя Олег. – А это… Это какая квартира?
- Шестая, - ответила Вера. – Так вам кого? Володю?
Поражённый Десятников только кивнул. Тряхнул головой, протёр веки, но наваждение, если это было оно, не исчезло, а позвало Глухарёва. Из глубины квартиры послышались шаги Володькиных ног в давно и безнадёжно стоптанных домашних тапках, и вот уже и он сам возник за плечами у Веры. Он казался на голову выше, чем обычно, а может, так оно и было, потому что затворник-радиоинженер в кой-то веки выпрямился.
- Олег, - произнёс, улыбаясь, Володя, - познакомься. Это Вера.