Шанежки

      Бабушка никогда не называла их шаньгами, только нежно – шанежки. Такими они для меня и остались.
Написала « никогда», и остановилась.
       Это я помню как « никогда», как её хлопоты около русской печки , шлепок  скатерти на стол и неслышное появление блюда с шанежками прямо перед моим носом. 
        Нос чуть- чуть возвышается над обеденным столом, но зато за этим столом у меня есть своё место. 
        Мы с сёстрами давно уже разделили границы наших мест на широкой лавке, которая хоть и идёт во всю длину стены дома, но здесь около стола приобретает для нас свойство нашей личной территории.
         Моя – вот она от этого  среза сучка, который так похож на улитку, до другого, который можно закрыть  кончиком мизинца.
             Толкательно- пихательные войны с сёстрами давно закончились перемирием ,  мы сидим рядком, ожидая разрешения взять шанежку. На столе к тому времени появится плошка с топлёным маслом , а за столом – все взрослые. Только тогда, когда мы все сидим за столом, бабушка читает молитву и кивает нам – можно начинать есть.
    Описать вкус ? Ржаные шанежки. Не могу описать. Все слова не передают того вкуса, который был у них –розовато- румяных  , глянцевых сверху, а  снизу -ноздреватых, с восхитительным поджаренным ободком  . 
Мы брали их руками из общего  блюда и макали в плошку с топлёным маслом,  ждали намного, чтобы капли масла стекли обратно в плошку или стряхивали их на блюдо с шаньгами.
Я не помню, чтобы у нас были отдельные тарелки .
Ели спокойно и неторопливо , за столом не принято было разговаривать. Действовало  правило: « Когда я ем, я глух и нем».
Естественно, что не было и такого, чтобы перехватывать куски друг у друга или отталкивать от плошки с маслом.
Куда уходит время ?
Этот вопрос  задаст мне мой пятилетний сын, когда я приеду с ним в бабушкин дом.
 Давно пустующий, но всё ещё ждущий нас, живой дом.
Утром я буду топить русскую печку, а мой сын будет сидеть на лавке и смотреть на меня внимательными, умными глазами.
Я буду что-то отвечать ему, чувствуя радость во всех моих движениях – ни разу не хозяйничая около печки, я не сделала ни одной ошибки. Всё получалось как надо – чугуны и корчаги, ухваты и метёлка, угли, въюшка ,заслонка, загнеток – все слушались меня.
Всё ещё тихо радуясь, что у меня хватает умения справляться с печкой, иду вместе с ним в деревенский магазин – за мукой. Я уже готова испечь ему  шанежки.
Муку в магазине продают только мешками – так мне ответили на мою просьбу продать два килограмма. Продают только тогда, когда привозят. Следующий привоз через месяц.  Когда это было ? Это было в то время, когда слово « перестройка»   приобрело новый – государственный смысл.
Не испекла я сыну шанежки.
Не пекла нам  шанежки и моя мама.
Почему ?
Там, где мы жили, не было  в продаже не только ржаной муки, но и много другого.  Всё можно описать одной сценой : мама  держит в руках « Книгу о вкусной и здоровой пище «. Красивую, новую, привезённую папой из Москвы, в подарок для мамы. Я и сейчас вижу её маленькую руку на странице этой книги и помню слова :
- Мне никогда ничего не приготовить...Посмотри, сколько всего надо, а у нас ничего нет.
Слова были сказаны  растерянно,  что было  ново для меня и остались в памяти острой жалостью к маме.
Так я и не испекла моему сыну шанежек, не попробовал он их у своей бабушки, зато я привозила ему из Москвы ржаные лепёшки.  Он помнит  их вкус как вкус детства .
Сегодня, когда я могу испечь всё, что только захочу, и в магазине продавец не откажет мне в покупке  двух килограммов любой муки,  я пеку ржаные шанежки для внучек .  Они им в диковинку.