Жизнь как она есть or Затупленная игла в яйце ПМ

Жизнь как она есть or Затупленная игла в яйце постмодерна


«Меня всегда поражало человеческое легкомыслие: уж так люди тревожатся, что с ними станет после смерти, при том, что им глубоко наплевать на события, произошедшие с ними до рождения. А  ведь дожизненное существование не менее важно, чем послежизненное, и, к тому же, не исключено, таит к нему разгадку».
Мишель Турнье. «Лесной Царь».



Роман Барнет. «Первый декрет» {http://www.proza.ru/2008/07/07/93}



Паззл с голубым шаром земли складывается в… черный квадрат Малевича. Обрывки газет – вместо афиш у оперного театра: Агностицизм, Нигилизм – в 5. Гиперрефлексия – в полшестого. Ирония с сарказмом – круглосуточно! Добро пожаловать в Постмодерн, Дамы и Господа!

Утренние выпуски новостей: Российский литературный постмодернизм обвиняется в глумлении над своим прошлым и намерении «дойти в своем доморощенном цинизме и самоуничтожении до крайности, до последнего предела» (Илья Коляжный).

Зрители в ужасе. Рекламная пауза спасительным кругом падает на шею: «Выпил сок – закуси трубочкой!» и… тащит на дно пудовым камнем прямо в белых тапочках: «Постмодернизм – это художественная практика, сосущая соки из культуры прошлого, литература истощения» (Джон Барт).

Уставшие игроки в авторов падают с голубых экранов. Пригов шепчет еле слышно: «Я уже давно не человек. Столько лет занимаясь такого рода поэзией, чувствуешь, насколько изжита жизнь».

И только Бодрийар соблазняет нежным баритоном: «Имманентная сила соблазна – все и вся отторгнуть, отклонить от истины и вернуть в игру, чистую игру видимостей». Соблазн искусства постмодерна – в намеках на тайну, которой, на самом деле, не существует, которая не может быть раскрыта. Тем и сильна (Онлайн Энциклопедия Кругосвет).

Вконец обалдевший зритель выключает телевизор, почесывает макушку и идет жарить яичницу, подкрепляя уверенность в завтрашнем дне (и своей нормальности) остатками сала из морозилки, в то время как его супруга… открывает «Первый декрет» Романа Барнета и хищно улыбается.

Даже если бы мы жили в счастливую эпоху с мамонтами  без и-нета (что выдает истину на любой вкус и цвет в красочной упаковке от Гугла) и не знали, что автор увлекается Сорокиным, мы с легкостью бы обнаружили это в самом тексте, на пожелтевшей шкуре того самого невинно убиенного чудо-зверя. Само построение рассказа является классической моделью разрушения текста и соответствует методу «жизнь, как она есть», широко используемому Сорокиным. Суть его сводится к следующему: текст начинается как привычное морализирование, в которое врывается  нечто ужасное, под беззаботной маской «c’est la vie». В «Первом Декрете» переломный момент буквально ломает героя отца напополам, скальпелем его любящей жены, а читатель отпрыгивает от монитора (или отбрасывает шкуру с написанным, сплевывая недожеванного мамонта). И идет еще раз перечитывать текст: по што ж он так? автор-то?

Следует признать, что вопрос «пошто?», равно как и любимчики души русской, братья-близнецы: «кто виноват?» и «что делать?», в постмодерне отпадают за ненадобностью. Более того авторская интонация «он стебается? или на полном серьезе, молвит?» не имеет никакого значения. Традиционная пародия приобретает аппетитное название «пастиш» (от итальянского pasticcio – опера, составленная из отрывков других опер, смесь, попурри, стилизация), где фантазия, пародия и автопародия (А.Гуельман)  помелены на миксере в равных пропорциях и поданы к ужину с пастой. Пардон, с яйцами. Причем всмятку. Поэтому не стоит пенять на Автора, мол, это он пропустил пару рюмок с героями в начале рассказа и кровавая сцена в роддоме – орех, что белка в зубах принесла. Ибо весь постмодерн – это уже не Пушкинская белочка,  а обезумевшее - симпатичное создание из «Ледникового периода», которое то ли хочет отыскать желудь текста. То ли тешится - не натешится возможностью потерять его. Но именно Текст! (учитывая смерть Автора) становится предельно важным.

И что же мы видим в самом тексте Романа? А не видим мы, прости меня, белка, ничего. И это тот случай, когда лучше метнуть желудь куда подальше и наслаждаться смелостью Автора, не побоявшегося догонять его. Но не самим текстом. Почему? Да потому что он очень зеленый. И непонятно с какой радости с дуба так рано упавший. Ну, силу земного притяжения и в постмодерне никто не отменял.

// Роженицы наперебой рассказывали новости //  – «рассказывали новости» –  соцреализм, конечно, дело тонкое, но штампы остались в красной книге коммунистических расстрелов и не приветствуются в безмамонтовую эпоху

// - О-о-й… бля….. Давай ещё наебнём!..
- Наливай! //
–  такое чувство, что Автор воскрес и влез в текст, с присущей интеллигенту рассеянностью и беспечностью, не подумав, что его третьим не звали. «Давай» с «ещё наебнём» выглядит примерно так же уместно, как трюфеля на столе провожающих в кормящие отцы. / - Наебнём? Наебнём! / Не бойтесь повторов. Особенно в таком милом деле.

// Нежно поддерживая, сёстры подвели будущую мать к стоящему обнажённым в готовности посреди цинкового углубления в кафельном полу Степану //  – стоящий обнаженный в готовности посреди – это как «Интернационал!» в 3 часа ночи! Сразу хочется вскочить на ноги и сбросить клеймо проклятья.

// стерильный поднос // возникает уже когда переели. Так как если предыдущий кусочек был поистине лакомым :

// - Стёпа…
- Здесь я, здесь!.. - он подлетел к тележке, нежно поцеловал Клавдию в нос.
- Стёпа… Стёпочка… - её стало трясти, из глаз брызнули слёзы : - …мне страшно… Стёпочка-а-а-а…. ой-ёй-ё-о-о-о-й……… я не хочу… будь они прокляты, эти дети!...
- Клавонька, ты что… солнышко моё…. - Прусаков смущённо улыбаясь оглянулся на повитух, склонился над женой : - …ты что городишь-то!...Побойся Бога… мы-ж хотели-то как, помнишь?..
- Я… я… люблю тебя!..
- Я тебя тоже, золотко… ну что ты… ну не надо!.. Прекрати… Ну в самом-то деле!..
- Я не смогу!.. - она стала ещё громче рыдать.
Одна из повитух успокаивающе взглянула на механика :
- Иногда у некоторых бывает… ничего страшного.
Другая утёрла Клаве нос стерильной салфеткой :
- Так, милая, пора… - она нежно приподняла роженицу с тележки : - Пока перерыв у нас хороший есть между схваточками, надо начинать!.//

и я с радостью приложила салфетку к носу, перекрыв доступ кислорода, то поднос был лишним. Два под – носа, утертые стерильностью, это перебор. Vivent микробы!

Дальше за текстом и не уследишь, настолько увлекаешься процедурой яйцевыкачивания, но потом мышка пробегает и хвостом-хвостом! Все очарование – в скорлупки:

// пошли вываливаться крупные, покрытые слизью яйца//

а я пошла укатываться под стол со смеху. Это ж как они «пошли вываливаться»-то? Ирония - иронией, но не посредством языка. Язык следует приберечь для соблазна, памятуя Бодрийара.

Да и с кровью нестыковка вышла. Цвета уж очень замусоленные. А сделали бы голубою, а? (Шепотом, это же какой был бы подтекст: парень из народа – голубым фонтаном разлился! «Не отсиди, а высиди яйца»! – плакаты в багровых тонах на районном доме культуры…) А так // бурным фонтаном хлынула кровь//, // багровый дождь//, // Тёмно-алый ручей// штампы-штампы-штампы.

По тексту, пожалуй, всё. Лично я бы желудь все-таки поймала. Закопала. Высидела – поправила. А потом с чистой душой ринулась под сень дубов постмодерна.

А к чему эпиграф, спросит дотошный читатель, уже приготовившийся изречь глубокомысленное «М-да». А эпиграф к тому, что постмодерн, все же, начался с болота Турнье и его «Лесного Царя». Когда на почве перебродивших мифов вырос чудовищный цветок, приоткрывший лепестки фашизма. И получивший Гонкуровскую премию. Что вылупится из яиц постмодерна? Лично мне не хочется представлять. И это уже, конечно, запись не в книгу жалоб Роману. А скорее страх.  Потому что Гонкуровская премия еще вернется к теме фашизма с Джонатаном Литтллом и его «Доброжелателями» в 2006 году. Но не это страшно. Чтобы понять и избежать повторения истории нужно о ней забыть, уйти и вспомнить заново. А от соцреализма не так просто уйти. Не потому что Ленин вечно жив, а потому что «наебнём?» стройным хором слышится на заводах и фабриках разваленного постмодерном мира. А сменится ли дирижер… Не скажет ни умерший Бог. ни умерший Автор. А только текст. И совсем неуместно скатываешься в тихую просьбу: Высиживайте тексты, не равняясь ни на кого! Да вылупится из них травоядный, а не тиранозавр пост-постмодерна.



*
теория, представленная в статье, взята из Онлайн Энциклопедии Кругосвет





Марина Гареева.


Рецензии
Марина, если Вашу статью воспринимать легко и с улыбкой, то она вызывает аналогию с причёской, салатиком и трагедией – ну ведь из ничего же! Критикуемый шедевр-то - нулевой! Если же собраться и улыбку победить – аналогия возникает с экскаватором, который своим ковшом пытается вычерпать пару луж на асфальте. Хочется крикнуть: осторожно, вдруг под нами станция метро! Марина, это ведь всего лишь лужи! Имея такую чудесную машинку, как экскаватор, логичнее было бы попробовать выкопать котлован под фундамент собственного дворца (домика, баньки, сортира) или хотя бы траншею, окоп. И ведь при таком бедном источнике вдохновения Вы со своей саблезубой белкой заткнули за пояс всех литературных аналитиков-рунетчиков вместе взятых, Марина! Что это за пояс, фантазировать не стану…

Прикол из жизни.
Одна девица все уши мне прожужжала: «Ах, Сорокин-Сорокин! Офигеть как круто!» - и всё такое. Зачитал ей фрагмент из романа «Сердца четырёх» (приготовление «жидкой матери»), спрашиваю: нравится? Строит гримаску: «Да вы что, не в курсе? Его книги нарочно в издательствах портят! Вставляют какую-то белиберду!» И зачитывает фрагмент из «Романа» - мол, вот это настоящий Сорокин, но и тут в конце какой-то мути напихали. :) И как тут жить без толковой, живой критики!

В общем, очень и очень понравилось – смеялся, горел, размышлял, искал другие статьи, близкие к этой теме – и много интересного нашёл. Спасибо за импульс!

Роман Самойлов   23.05.2011 00:50     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.