Цыганская серенада

         Недавно  Казахстан отмечал юбилей народного композитора Шамши Калдаякова. Его называли "Королем казахского вальса". Недруги и завистники сделали все, чтобы его выгнали из последнего курса  консерватории, оставшуюся жизнь больной композитор провел в городе Таразе жил в гараже пока  поклонник его таланта - обеспеченный дунганин не позаботился о нем. Он написал гимн Казахстана и имя стало его бессмертным. До сих пор живы его недоброжелатели и их не мучает совесть они сейчас с пеной у рта расхваливают Шамши Калдаякова и забыли как сделали все, чтобы уничтожить гения казахской музыки.

         Жаркое  летнее  солнце катилось по небу, как огненный шар,  испепеляя всё  вокруг. Одинокий молодой человек бесцельно брёл по городу ничем  не интересуясь, его  отрешённый взгляд вызвал сострадание у одной пожилой женщины участливо  спросившей, что случилось, но парень, погруженный в свои думы  не заметил её, и не остановился,  остальные  равнодушно спешили по своим делам. Алмас, двигался по улице, словно сомнамбула, ничего не видя вокруг, потрясённый до глубины души от неожиданного удара судьбы. 
         Утром  секретарша деканата вывесила  на видном месте   приказ  об отчислении студента второго курса консерватории А. Рахметова. Однокурсники,  прочитав приказ, безучастно проходили мимо. А приятели,  едва кивнув, при встрече тут же исчезали в толпе студентов. Некоторые злорадно ухмылялись про себя:
 «Давно  этого пьяницу надо было  выгнать! Ишь, возомнил себя великим композитором! Не хочешь  учиться, езжай в аул! Там  на домбре без знания нотной грамоты  можно тренькать!»
         Алмас  запоздало кинулся к вечно спешащему  декану,  но тот  сердито буркнул, что занят. Увидев появившихся в коридоре друзей, он рванулся к ним: «Берик!, Мурат! Сембай! Рамазан! Жанат!» Но они даже не сочли нужным, остановиться, поговорить, подбодрить, помочь советом. А тут ещё его настигла  комендант общежития и  потребовала освободить комнату. Алмас  еле-еле  уговорил женщину немного подождать и  не выбрасывать  его вещи. Растерявшись от внезапно свалившейся на него беды, Алмас стал корить себя за беспечность: «Предупреждали же благосклонные ко мне  профессора, что меня могут отчислить из консерватории, а дружки успокаивали:  «Ты гений у кого поднимется рука подписать приказ?  Однако, не дрогнула. Конечно,  в большей степени  виноват я  сам! Ох и дурак же  я, что был слеп,  как  щенок, которого хотят утопить. Мне казалось, что у меня  много друзей, ¬– так где же они?  Вот случилась у меня  беда, а  рядом  не оказалось  никого, кто  бы мог поддержать: «Алмас,  мы пойдём за тобой в огонь и в воду!»
         Ещё вчера я  заметил, как дружки о чём-то  оживлённо разговаривали, но при моём  появлении замолчали и стали перемигиваться.  Как  я оказался я в их компании? Скорее всего, они знали, что готовится приказ о моём отчислении, но решили мне об этом не говорить, а может, просто не хотели  расстраивать? Нет, если бы они предупредили меня, я мог бы зайти к ректору, переговорить с ним, повиниться. Значит, они сами  хотели, чтобы я был отчислен, для некоторых из них,  я был видно  соринкой  в глазу. Он вспомнил, как  преподаватель по струнным инструментам однажды  сказал: «Алмас ты поцелован Богом, такой талант даётся только избранным». –  В своих  бедах я виноват  сам нечего перекладывать вину на других!  Что скрывать я не  был прилежным   студентом,  часто пропускал занятия, увлекался спиртным  и довольствовался дифирамбами многочисленных  приятелей. Разве настоящие  друзья так поступают? Не зря же  однокурсница  Назым сказала: «Алмас,  ты  что им веришь? Если  с тобой завтра случится беда, они как тараканы разбегутся». Но я обманулся. Не прислушался к справедливым словам. Был как в угаре» – раскаивался прозревший Алмас. Чего греха таить, он и в самом деле в последнее время вёл праздный образ жизни, прилипшие к нему дружки постоянно водили его на свадьбы и различные юбилеи-тои. Люди встречали его с почестями, вместе с ним пели его песни, а приятели щедро ему подливали.  Сколько раз его спрашивали однокурсники о деньгах, за участие в празднествах. которые якобы он получает, но Алмас ни сном, ни духом об этом не знал, не интересовался у дружков, платят ему деньги за выступления  или нет? Он был счастлив, что его  песни  поёт народ.  Юноше  казалось, что вместе  они делают доброе дело: друзья  договариваются, знакомят его с публикой, а до остального, ему не было  дела, тогда как за его спиной ушлые приятели, называвшие себя друзьями, набивали себе карманы за счёт Алмаса, скрывая это от него. Горечь, отчаяние, обида  и неудовлетворённость, охватили всё его существо. Алмас едва передвигал ноги от тяжкого груза, свалившегося на него. И не было никого, к кому можно было обратиться за помощью и поддержкой.
          Юноша  остался один в большом городе, без денег и крыши над головой, и  походил на  котёнка, с которым поиграли и выбросили.. Старшекурсница  Айганым, встретившая Алмаса  пожалела его,  напоила чаем и упрекнула: « Алмас  раньше ты проходил мимо  и не замечал меня. А сегодня  ты похож на стрекозу из басни  Крылова. Пропьянствовал с людьми, которые никогда  тебе не были друзьями, они наживались благодаря тебе, а сами  губили твой талант.  Неужели до сих ты не разобрался, кто они? Саги и Арман ненавидели тебя, завидовали. А ты  принимал их льстивые слова за чистую монету, а им же нужно было, чтоб ты исчез,  им не нужен  Алмас- композитор, они прекрасно знают, что ты талантлив, твои песни поёт народ, они звучат  по радио.  Дружки  таскали тебя по тоям,  вечеринкам,  спаивали  тебя,  простодушного, а сами глумились  над тобой и рассказывали преподавателям, что водку ты запиваешь  вином,  а не  ходишь на лекции оттого,  у тебя  болит голова с похмелья, и ты   отсыпаешься от вчерашнего застолья. Алмас уже убедился в правоте Айганым, ещё раз открывшей ему глаза на внутренний облик тех, кого он наивно считал своими верными друзьями. Ещё до встречи с ней он попросил,  как ему казалось,  самых надёжных друзей  сходить с ним к ректору, похлопотать  за него. Саги заявил: «Ты что одурел? Что я  скажу ректору: «Алмас, хоть и  пьяница, но он  мой друг! Пожалуйста, не отчисляйте его!» Что он подумает  обо мне? В отличие от тебя мне надо закончить учёбу. Я не такой талант,  как ты! Каждый выпитый стакан рождает  в тебе новую мелодию. Тебе не надо учиться.  Руководству консерватории ты надоел, оно правильно сделало, что отчислило тебя, ты  позоришь консерваторию! «
Марат  который всегда восхищался им, отрезал: «Будь, Алмас, мужчиной, это  твои проблемы, ты их и решай!» А Сайлау, как преданная собака бегавший за ним, называвший его глыбой, теперь сделал  вид,  будто никогда не знал Алмаса. «О, что за жизнь! Как можно жить среди лжи, подлости и  лицемерия, что мне делать?» – сокрушался обескураженный Алмас, выходя из комнаты. – Права Айганым, я подобно  стрекозе летал от одного праздничного стола к другому, не задумываясь о  последствиях. Самые вроде бы надёжные  друзья обошлись со мной хуже, чем с собакой! И впрямь: ослеплённый успехами, свалившейся на голову известностью, славой, я по дурости своей не понимал, что не могут быть настоящими друзьями такие как Жанат, Оспан, Мади. Они просто–напросто  завидовали мне, таскали в компании, где прикрываясь моим именем, пили- ели и хвастались дружбой со мной. А на самом деле они вынашивали мерзкие планы исподтишка разделаться со мной, для чего подталкивали к опрометчивым поступкам.
Какой позор! Скоро до родителей дойдёт весть о моём отчислении,  –  и тогда  весь аул будет смеяться над моими стариками, как я вернусь, что скажу им, не оправдав их надежд?» – терзался Алмас.
           У пожилых родителей он был единственным сыном, они могли дождаться, когда он закончит учёбу и вернётся в родные края.  Отец Алмаса играл на домбре, кобызе, казанской гармошке, был акыном, а мать считалась певуньей,  и всё же не понимали, почему их сын называет музыку своей профессией. В те времена пели и в  каждой казахской семье, и родители полагали, что  есть более достойные профессии, которые могут принести в будущем достаток семье сына, когда он обзаведётся женой и детьми. Но о женитьбе он не помышлял, а его родители мечтали о добронравной и хозяйственной  снохе, им хотелось нянчить внуков и достойно прожить свою старость в кругу семьи сына. Но  Алмаса обычные житейские радости совершенно не трогали, благонамеренные мысли скорее обзавестись семейным уютным гнёздышком не приходили ему в голову. Он был обуреваем одной всепоглощающей страстью, одной любовью. И этой страстью и любовью была музыка. Она зарождалась в глубине его души, звучала там и рвалась наружу, в простор, к людям.
           Молодой композитор   не мог взять в толк,  почему целыми днями он должен  торчать на занятиях в консерватории, тогда как лучшие и самые проникновенные мелодии возникают не в тесных помещениях,  а  на природе, в тенистых аллеях парков и скверов. Он обожал фонтаны, любовался как радужные  брызги воды, разноцветным   бисером  рассыпаются в воздухе, достигая одежды прохожих.  Молчаливые  вершины  Алатау в его представлении оживают и ему слышалось, как они переговариваются между собой.  Неужели профессора консерватории не понимают, что будущему композитору необходимо одиночество,  чтобы творить? Ведь только в уединении душу охватывает вдохновение, обостряются зрение и слух, даётся неожиданный толчок возникновению новых напевов. Такой пример, когда Алмасу случайно попались на глаза строчки стихов:
   Звуки, о чарующие  звуки!
   Природою вы рождены.
   Я слышу отовсюду
   Мелодию нашей земли.

   Капли росы холодной
   Стекают с куста в траву.
   Вот гусеница вцепилась в горло
   Цветку на зелёном лугу.
    (Подстрочный перевод с казахского).

           Алмас  улыбнулся: « Вот на эти стихи напишу  свою новую   песню. Гусеница исчезла в лепестках цветка. Сколько ещё  красивых мелодий родится  в моей голове?  И если  я отчислен из консерватории, значит ли это, что никому не нужны  мои песни?  Он остановился, услышав из окон университетского общежития льётся его песня. «Мои песни,  поёт мой народ, значит,  я нужен народу»,  –   приободрился Алмас. Он не был обделён вниманием. Красивых девушек. Дружки не раз говорили ему завистью:  «Эх, Алмас  нам бы твою популярность! Ты можешь жениться  хоть на дочери министра, ни одна красотка не откажется стать твоей женой. Вот тогда у тебя была бы не жизнь, а полная чаша. Лежи себе на диване сочиняй свои песни. Однако Алмаса такая жизнь  не прельщала: «Какой же я композитор – если женюсь из-за корысти?  Нет, я  должен жениться по любви, потому что чувства рождают новые песни. Одной  из первых его песен была «Кайыкта» – «На лодке»:
           Я катал тебя  на лодке,
           Ты следила за волной,
           Ветер ласковый и нежный
           Окатил тебя водой.

           Месяц звёзды, как монеты,
           В синем небе разбросал,
           Подари  свою невесту,
           Подмигнув,  он мне сказал.
          (подстрочный перевод с казахского)..

Выброшенный на обочину жизни после отчисления, отторгнутый высокомерным музыкальным сообществом, Алмас всё же надеялся рано или поздно вернуться в консерваторию. Но этого не произошло, Алмас так и не закончит консерваторию, потому что недоброжелатели и бесталанные завистники,  сделали всё, чтобы он не получил диплом композитора. Некоторые из них живы и до сих пор не приняли его в «Союз композиторов» и вряд ли их мучает совесть, что не один год своей жизни, композитор Божией милостью провёл в нищете и лишениях. И всё-таки вопреки всему Алмас станет композитором Казахстана, его назовут королём казахского вальса. Одно из лучших его произведений, в конце концов превратится по воле народа  - гимн Казахстана.
          Возможно,  среди цыган забылась давняя  история  любви юноши-казаха и  девушки-цыганки. Говорят,  что этим  юношей, был  композитор Алмас. Легенда это или быль, сейчас этого никто не знает. А может это правда? Тогда почему никто из культурологов, музыковедов, учёных и журналистов,  не задался целью найти же истину, разыскать знающих людей, чтобы по их рассказам восстановить события той поры?
         У каждого человека в жизни чередуются  белые и чёрные полосы. Почему-то у Алмаса в судьбе выпало  больше черных полос. В период своей безысходности, он случайно познакомился с  цыганами, которые пригласили его в табор. Там он влюбился в цыганку, а цыгане в его песни. Продолжая кочевать, они предложили  ему  продолжить путешествие в Бессарабию,  однако Алмас  отказался и вернулся в Алма-Ату, где его песни по прежнему боготворили простые люди. Как это было в действительности, конкретных свидетельств нет, однако я под впечатлением услышанной истории  придумала  свой вариант развития событий.
          Итак это было давно,  и никто не помнит  подробности той встречи, кроме цыганки Изольды. Она  с бабушкой спешила  в табор, возвращаясь туда по многолюдной алма-атинской улице. Летнее солнце нещадно палило. Пирамидальные тополя  воинственно  направляли свои остроконечные  пики,  на жаркие лучи солнца, чтобы защитить  землю. Многочисленные  фонтаны разбрызгивали  струи  воды,  а в мельчайших капельках трепетали радуги,  вызывая восторг у резвящейся здесь детворы.  Лёгкий ветерок  шелестел на кронах молодых дубков, заставлял вибрировать  листья, извлекал из них разнообразные звуки, шаловливо  дирижируя  своим оркестром. Но юной цыганка была не в том настроении, чтобы любоваться фонтанами и тенистыми аллеями. Ей опротивело ремесло, которым приходилось заниматься с детства. Ей  хотелось иметь семью, жить  благоустроенном доме, где были постоянно  вода и свет.  Встречать и провожать любимого  мужа, занятого нормальной работой. Она тяготилась вольной жизнью своих соплеменников и не хотела жить по цыганским обычаям. Ей надоели  частые переезды, с места на место и кочевой образ бытования. Изольда стеснялась обманывать людей, считала унизительным приставать к ним с гаданием. Старая Мария любила внучку и с неодобрением относилась к её фантазиям. У цыган слово «работа» почти как  ругательство. Их удел – ездить по миру, наслаждаться свободой, плясать и петь песни.  Бабушка пыталась  вразумить внучку: «Ты не представляешь, как тяжело жить в таких домах, там постоянно тесно и душно,  не хватает свежего воздуха, потолки и стены  давят на психику людей, все проживающие в этих домах хворые. У них постоянно болит сердце и скачет давление. А цыгане привыкли жить вольно на просторе, под открытым небом. Видела ли  ты  больных цыган?  – усмехнулась и пояснила: –  Цыгане почти не болеют – ¬ вот ответ на твой вопрос». Внимание  старой цыганки привлёк  красивый человек, азиатской внешности. У него были  тонкие черты  лица, нежная кожа, только  лопоухие  уши,  немного портили  его облик, придавая  ему,  мальчишеское выражение. Он видимо брел куда глаза глядят ко всему безразличный будто что-то потерявшей в себе. Некогда  дорогая одежда на нём давно потеряла свой вид и была основательно потёртой. Мария своим взглядом словно опалила его.
       – Что, цыганка,  погадать хочешь? Нет у меня денег! – с отчаянием в голосе  признался  он. Старая цыганка  не обиделась и  участливо сказала:
       – Знаю. Я  бесплатно тебе  погадаю,  судьбу твою  по глазам вижу! Непростой ты человек, богом отмеченный! Огромным талантом обладаешь! Нелегко  живётся тебе  среди завистников и недоброжелателей. Они водкой и лестью погубили  твой дар!   Жаль, слабым,  оказался ты!  В стакане  утонуть можешь! Долгий путь  у тебя к  славе! Непросто до неё добраться,  много ошибок сделаешь, пока достигнешь  её пика!  Только не доживешь ты до безмерной  славы! В народной памяти останешься!
         – Не верю тебе  цыганка! Как я останусь в памяти народной, если  не могу заработать себе на хлеб?
         – Не притворяйся, народ  уже любит тебя. Ты избалован его вниманием, жаль, дружки тебя с толку сбили. Идёшь по неправильной дороге. Вижу,  гложет тебя безденежье. Отчаяние  в твоих глазах. Ты  не разобрался ещё:  где друзья, где подруги твои?  Пойдём с нами  в табор! Я хочу  помочь  тебе!  Расскажи  мне про свои горести- беды?  Мы - цыгане вольные люди,  поездишь с нами по белу свету, может вдали от мнимых дружков у тебя появится время по-новому взглянуть на себя со стороны, разобраться в себе самом и другими глазами посмотреть на мир.
          Изольда удивилась, её  бабушка впервые  пригласила незнакомца  в табор. Как к нему отнесутся её соплеменники?  Незнакомец послушно шёл за старухой и её внучкой. Цыгане  встретили его приветливо.  Раз Мария его привела, значит так надо.
         – У цыган положено вначале покормить гостя. – сказала Мария, велев внучке подать ему еду – Мой народ тоже  славится своим гостеприимством – похвалился Алмас, понемногу осваиваясь в непривычной обстановке.  И хотя он был голоден, однако сдерживал себя, ел с достоинством, стараясь не торопиться, поедая лакомые куски мяса, которые ему она подкладывала Мария. Насытившись, Алмас поблагодарил старушку и её внучку за угощение. И всё же чувствовал себя неловко, не зная, что делать дальше. И тут заметил лежавшую в стороне гитару. Глаза его загорелись. Можно взять её? – Бери! – улыбнулась Мария и подала ему гитару. Но с первых взятых им аккордов все поняли, что перед ними настоящий музыкант. 
          – Какие   песни вам спеть?  – обратился  Алмас к Изольде.
 Та недоверчиво покачала головой, мол, разве можно спеть лучше  цыган?
           –Пой, какие знаешь!  –   нехотя ответила  девушка.
 Он запел старинные русские романсы. Цыгане одобрительно переглянулись.  Потом Мария попросила:  «А теперь спой  нам свои казахские песни. Я люблю слушать ваши песни, они красивые, как наши. В них простор ваших степей, полёт беркута и широта души вашего народа!»  Тогда я спою вам «Ты зрачок моих глаз» – окрылился Алмас – Это песня великого казахского поэта Абая.
            –  Я слышала о нём – подала голос Изольда – памятник ему  стоит в центре города.  Цыгане были заворожены, Алмас стал исполнять и цыганские песни. Многие из находившихся в таборе пустились в пляс.
            – Кто ты?  Поинтересовалась  Мария.
            – Композитор, то есть сочиняю музыку, песни.  Но учёные люди не хотят признавать меня, а завистники столкнули меня в пропасть. Меня выгнали из консерватории, и наверное,  поделом, я сам виноват в своей беспечности. – пропускал  лекции, считая, что они мне не к чему. Мне хочется писать песни. И я умею это делать. А  сидеть в душных аудиториях – для меня пытка. Песни  рождаются на свободе. И вот теперь я настолько свободен, что чувствую себя неприкаянным и никому не нужным,  – Тебе надо было родиться цыганом!  Мы бы оценили твои песни! – заметила Мария. Постепенно  Алмас  позабыл про свои печали и тревоги. Вдохновение окрылило его,  он, словно  вырастал  на глазах,  расправил плечи, становился всё красивее. Алмас будто поднялся на гору и пел с её вершины, был так далёк от окружавшей его обстановки, где-то в своём мире, где его понимали и любили. Вначале   из одного, а после  из другого  глаза  бусинкой выкатилась  слеза.  Мария  сделала вид, что не заметила этого. «Пусть поживёт у нас в таборе, отмякнет душой, – про себя решила Мария.–  И спасибо тебе,  Всевышний – что наделил меня способностью угадывать  хороших людей».
              В их роду из поколения в поколение передавался дар ясновидения.  А вот  внучка  Изольда не хочет быть гадалкой,  когда же  человек отказывается от этих занятий, то ему не суждено унаследовать талант. Цыгане безоговорочно слушают Марию.  Потому что  табор живёт  на  деньги, заработанные ею.  Мария может угадывать судьбы всех. Только не дано  ей узнать будущее  родных, в том числе внучки. Её предсказания сбываются, и это её огорчает.  Изольда   рано осталась без родителей, внешностью она напоминает Марию в молодости, но характер у неё  не такой, какой положено иметь цыганским женщинам. А это к добру не приведёт.
              Алмас продолжал  играть и петь, однако Мария плохо слушала его, погруженная в глубокие  раздумья, о выпавших на долю этого талантливого человека испытаниях и тех, что ему предстояло  перенести. Увы, она могла предугадать что-то учесть, но изменить её  было не в  силах.
       Алмас пел, заливаясь слезами, не замечая времени. Цыгане, слушая его, тоже украдкой вытирали слёзы. Незаметно пролетела короткая  летняя ночь.  Костёр потух. Рассвет розовым  фламинго распростирал над землей свои крылья. Чистый и холодный воздух  щипал ноздри.  Цыгане разбрелись по шатрам и кибиткам, напоминавшим весеннюю степь,  в алых и жёлтых  тюльпанах. Пряный запах трав, смоченных росой и знакомый Алмасу с самого детства, посвист и щебет птах,  вызвали в нем радостные чувства. «Вот так жил мой народ в привольной степи  сочиняя свои песни. Вот  так же  собирался у костра»,  – подумал Алмас. Сызмальства  он полюбил кюи Курмангазы,  мятежные, как небесные громовые  раскаты перед дождём, они будоражили душу, не давали  мальчику покоя.   Снились, вызывая  в нём восторженные звуки, которые он хотел передать музыкой. Он тоже пробовал писать кюи, но потом  понял, что  рожден не для кюев, его трепетная и нежная душа изливалась в лирических песнях.  Старая  Мария и Изольда неслышно подошли к юноше. «Как понравились тебе мои сородичи?» – спросила старуха и при этом продолжила, не дожидаясь ответа: – В отличие от твоих дружков, они не притворяются. Если не понравится, скажут прямо и не будут в глаза улыбаться, а за спиной пакостить. Мы – открытый народ. Божий. Может, поэтому  мы не такие, как вы. Мы видим и друзей, и врагов, и  судьбу можем предсказать. Не стану тебя утешать – жизнь твоя будет тяжёлой. Много предательства встретишь на своём пути. Будешь мыкаться, страдать от безденежья, людской подлости неблагодарности, но сам никогда не встанешь на путь лжи и коварства. Близкие люди тебя не поймут, но ты не обижайся на них. Такая уж у тебя  судьба. Чтобы стать великим,  надо много терпеть. Я тебе уже говорила об этом, когда только увидела тебя. А теперь ещё ясней видела твоё будущее. Я  вижу твою славу – она необъятна, как океан. Ты напишешь песню, которая никогда не умрёт! Умру я, умрёшь ты, а песня твоя будет жить! Твой народ будет петь её, она  станет главной в жизни твоего народа. Ты и цыганам подаришь песню, ты всем будешь дарить песни, а тебе при жизни, пожалуй никто ничего не подарит. Зато ты будешь вознаграждён бессмертьем, священной памятью, будешь вечно жить в своих песнях…» Ничего не сказал потрясённый откровением старой цыганки Алмас. Он стоял возле погасшего костра, размышляя над услышанным, и не замечал, как на него не скрывая восхищения смотрит Изольда…
     P.S. Читатели наверное узнали, в образе Алмаса Рахметова и отдельных эпизодах его жизни некоторые драматические события судьбы выдающегося казахского композитора-песенника Шамши Калдаякова.