Родственник. Мельников Сергей. Проза

Родственник.

У Сергея Петровича Тищенко был праздник души. Во-первых, суббота.  Во-вторых, жена уехала в отпуск к тёще с детьми.
Он решил отметить это радостное событие: накрыл стол. Не, то, что бы шикарный, Сергей Петрович, иногда, любил что-то приготовить, но что бы было вкусно и не слишком сложно.
Посреди стола, в синей глубокой тарелочке красовались, поблескивая тёмно-коричневыми шляпками маринованные грибочки, политые белым, как снег майонезом.  Рядом стоял салат из нежно-розовой сёмги, посыпанный зеленоватым молотым перцем,  политый для пикантного вкуса, лимонным соком. На блюдце, в ряд лежали небольшие, в пупырышках солёные огурчики, только что вынутые из пряного рассола, с зубчиками чеснока и веточками укропа, так и дразнившие: «Съешь меня, съешь!».
Кроме этого, была отварная, очищенная картошка, ещё парившая, обвалянная в сливочном масле и  мелко посечёнными листочками петрушки. И так,  ещё, по мелочи: зелёный лучок, несколько круглых, сочных красно - белых редисок, два кусочка чёрного хлеба, посыпанных крупной солью. Самым сложным блюдом было мясо,  вымоченное два часа в   соусе, из кетчупа и горчицы,  потом долго  жаренное на медленном огне в духовке, с добавлением лечо из сладкого болгарского перца с томатным соком. Для усиления аппетита домашняя аджика, сваренная из перемолотых помидор, с хреном и чесноком.
Он подвинул к себе тарелку, наложил туда всего понемногу:  парочку картофелин, ложку грибов, сёмги, мяса, полил всё это аджикой.
Потом открыл морозилку, достал, покрытую тонким матовым слоем инея, бутылку водки. Открутил пробку, не спеша, наслаждаясь звуком наливающейся водки, налил стопку. Поднял её на уровень глаз, посмотрел на свет, любуясь прозрачным, кристально чистым видом водки, другой рукой вилкой наколол огурчик. Выдохнул воздух, и уже предвкушая, как холодная жидкость слегка обжигая  язык, мелкими глоточками будет выпита, а потом, внутри  разольётся благотворное тепло.  И в этот момент раздался звук дверного звонка.
Звонили долго, с короткими перерывами. Так мог звонить только один человек – его шурин Тарасенко Лёнька.
Дело заключалось в том, что шурин  должен ему деньги, сумму,  не очень большую, но Лёнька, когда брал деньги, клятвенно обещал их вернуть через неделю. Прошло уже три недели,  если сейчас не вернёт, то тогда,   неизвестно, когда  их принесёт.  Досадно поморщившись, понимая, что вся торжественность момента пошла насмарку, а деньги надо, получить, Сергей Петрович, поднялся,  пошёл к двери.
- Здорово, Тищенко! – Лёнька, радостно улыбаясь, вошёл в комнату. – Вот проходил мимо, дай, думаю, зайду на огонёк.


- Я думал, ты, деньги принёс, - хмуро сказал Сергей Петрович.
- Чего сразу, деньги, - Лёнька заулыбался, наивно, почти как дитё несмышленое.
- Я к тебе с уважением,  его ни за какие деньги не купишь.
 И, зайдя в комнату, удивлённо произнёс:
 - Как это я удачно зашёл!
«Что б ты лопнул, гад», -   Сергей Петрович удручённо смотрел на стол.
 По-хозяйски Леонид уселся за стол, подвинул тарелку с едой к себе, вопросительно уставился на хозяина:
- Ну, давай, наливай.
Сергей Петрович достал из шкафа тарелку и рюмку. Тарелку всполоснул, рюмку не стал:
«Тебе, паразиту, и с пылью пойдёт», - мстительно подумал он. 
- Телевизор включи, а то скучно. Может футбол или концерт там идёт.
Они выпили, закусили, но торжественность момента была уже не та. По телевизору показывали новости, говорили, что-то о правительстве.
- Вот, смотри, что делается! Продали Россию! – закусывая, промычал, шурин.
- А ты, что не успел к распродаже? – усмехнулся Сергей Петрович.
- Да мне, - родственник стукнул себя кулаком по груди, - за державу обидно. Воруют!
- Ты же тоже, на своих шабашках, что плохо лежит, тащишь. То банку краски, то гвозди. Это как, можно?
- А чего я? – он от возмущения задёргал плечами, - ну, взял банку краски, убудет от них, что ли?
- Ну, конечно, вот миллиард долларов возьму себе миллион, убудет, что ли. Просто у тебя возможности нет, миллионы воровать, вот, и таскаешь банки с краской.
- Так я бы и не таскал, если  ты, меня, к себе работать взял.
Сергей Петрович работал мастером на участке ремонта нефтяного оборудования. Зарплата там была высокая,   бригада подобралась работящая, не прогуливали, не пили на работе, боялись, что выгонят.
«Начинается», - с неприязнью подумал он, - « Мне такой работник не нужен, только и знаешь, что где спереть, да и пьёшь на работе».
- У меня мест свободных нет.
- Мог бы для родственника  найти.
Сергей Петрович тяжко вздохнул, налил ещё водки.
- Ты тут если пришёл на меня наезжать, - сурово сказал он, - то можешь катиться домой.
Катиться Лёньке домой не хотелось, хотелось ещё выпить и закусить. 
- Чего ты обижаешься, - Леонид примирительно посмотрел на родственника, - я же просто спросил. Давай выпьем.
По телевизору всё продолжали новости, теперь показывали  митинг против  строительства какой-то дороги.
- Вот смотри, что делается, совсем житья народу не дают. Сталина на них нет.
- Сталина, говоришь? – Тищенко покачал головой. – Он бы тебя первого и сослал  в Сибирь, осваивать новые месторождения с тачкой и кайлом.
- А меня за что? – удивился Леонид, - я рабочий. Он всегда за трудящихся был.
- Ты трудящийся? Не смеши меня, тунеядец. Работаешь время от времени, да всё по шабашкам. Ну, что, - Сергей Петрович налил водки, - давай ещё выпьем, каторжник.
- Что обзываешься? Народу с каждым днём всё тяжелее и тяжелее, понаехали тут нерусские, пойдёшь на рынок,  обвесят, обманут.
- А ты сам дураком не будь. Вот я, еду на рынок, покупаю коробку сока, она почти ровно килограмм весит, и проверяю ей весы.
- Ну, раз ты такой умный, поделись, как нам глупым, во всём справедливости добиться, - Леонид гаденько ухмыльнулся.
- Да ни как.
- То есть? - опешил он.
- Не может быть справедливости для всех ни когда. Да и не нужна она. Это то же самое, когда родители для своего сына делают всё сами, покормят его, погулять выведут, уберут за него. И кто из такого сыночка выйдет? Эгоист! Или вот, почему Бог допускает столько  несправедливости? А как будет жить человек, если ему всё время указывать, то не трогай, туда не ходи, то не бери. Так бы мы ни когда из пещер не вылезли. Поэтому и даны нам испытания, что бы пройдя их, мы стали более совершенные.
- Да, ты, философ.
- Какой из меня философ. Так, иногда, о жизни думаю. Или ты полагаешь, что я, в этой жизни всем доволен? Моя бабушка  говорила, всё переживём, лишь бы войны не было. А у некоторых руки так и чешутся в войну поиграть. Только вот, сами воевать не будут, струсят. Ну, да ладно, война, там каждый за себя воюет. А те, кто спящих людей в домах взрывает, так это вообще нелюди. Бомбе всё равно кого убивать, русского или нет, богатого или бедного.
- Правильно говоришь, - хмельным голосом произнёс Леонид, - расстреливать надо, смерти предавать, да принародно, наливай! – он подставил рюмку.
 Выпив и закусив, Петрович, немного задумался.
- А вот если тебя к расстрелу приговорят, как тут быть?
- Так я ни чего не сделал.
- Многие ни чего не сделали. А вот взяли и подвели под расстрел. Судью купят и улики подбросят. Потом, разобрались, а человека не вернёшь.
Такая вероятность не вкладывалась в голову Леонида, от небывалой работы мысли он впал в ступор, неподвижно глядя в одну точку.
- Не знаю, -  сказал он и что бы конец своим тяжким размышлениям с надеждой спросил:
- У тебя ещё водка есть?
- Есть, полбутылки. Но, она тёплая, не чаял я, что ты ко мне в гости нагрянешь, уж извини.
- Да, ладно, я и такую, тёплую могу.
- Он может, а я вот не могу, - возмутился Сергей  Петрович.
- Так ты же у нас, интэлэгэнт, - нарочно коверкая слово, ответил Леонид. 
- А в морду? – проникновенно спросил Сергей Петрович.
- Ой, что ты, шуток не понимаешь опять, - отводя глаза в сторону, произнёс Леонид.
- А, ладно, давай допьём, а то меня в сон чего-то клонит.
Проводив Леонида к двери, он вернулся на кухню, преодолевая навалившуюся сонливость, убрал со стола еду в холодильник. Посуду положил в мойку, решив вымыть её утром. Шаркая ногами, побрёл в спальню, не раздеваясь, лёг в постель, и тот же час заснул.
Снилось ему, будто скачет он по ковыльной степи, на белом коне. Конь его верный, буйный несётся, летит словно птица, свободно и легко. Выбран он из табуна ещё жеребёнком, выезжен, выхолен, к разным воинским хитростям приучен.  Делит хозяин с ним последний кусок хлеба, как с другом, за то, что конь его и от погони унесёт и в бою не подведёт.
В руке у Сергея Петровича золотисто-бурый, сияющий на солнце, в завитках булатного узора меч. Лёгкий, ладный, рассекает он свежий воздух со свистом. Крепко держит он рукоять меча с золотым сложным узором на червленой поверхности.
В другой руке крепкий расписной красный круглый щит с железной оковкой  по кругу.
Одет он в кольчугу крепкую, а поверх её панцирь роскошный с орлом двуглавым. Крепка броня, ни стрела, ни меч её не порубят.
На плечах вьется на ветру плащ княжеский  - корзно, из яркого  расшитого золотыми нитями бархата, с меховой опушкой.
На голове шлем серебрённый, с ярко-красным султанчиком из конского волоса. Сзади к шлему прикреплена бармица, как и кольчуга, свитая из крепких колец, предохраняющая шею от удара  саблей или мечом сзади.

И скачет он, не абы как, а гонится за ворогом злым. Как не старается тот уйти, на своем вороном, пригнувшись к самой лошадиной шее, дико гикая от страха, не удастся ему это. Все ближе и ближе Петрович к нему и противник знает: не уйти ему от  расплаты.
Да и справы у врага намного хуже, на голове у него мисюрка, круглый шлем без конуса, с брамицей. Одет он в броню чешуйчатую поверх чёрного халата, расшитого красным узором. В одной руке изогнутая степная сабля, в другой маленький круглый щит, обшитый бычьей кожей.
И вот уж догнал он ворога, замахнулся на него мечом, сразить наповал, да повернул тот своё искажённое от ужаса лицо и оторопел Петрович. «Лёнька!», - и проснулся.
Взглянул на часы, висевшие на стене, напротив кровати, было шесть часов утра. «Приснится же такое, прости Господи», - подумал он, повернулся на бок и заснул. До самого пробуждения ни чего ему больше не снилось.