Кэр

Кэр вышел на орбиту Актано, но слегка взволнованные чувства не позволили ему слишком долго любоваться звездой в свете идеальных измерений – что поделаешь, стоило только слегка восхититься его радужными протуберанцами, как он тут же поблек, что значило только то, что Кэр был вынесен встречным потоком не принявшего его сентиментальности пространства. Он немного посожалел, плавно снисходя до уровня пессимистических пространств, но тут же воспрял духом, переходя в сферу Чистого Разума. Будто волны прорезал Кэр зоны концентрации и чистого восприятия – он был сейчас не в том настроении, чтоб пребывание в этих пространствах доставляло ему хоть сколько-нибудь удовольствия. Ему сейчас не хотелось конфуцианской лаконичности пастельного космоса или режущей сознание искристости абсолютной точности. Его умонастроение скорее склонялось к игривой мечтательности сферы Недосозданного – этого пространства зыбких, но манящих своей непредсказуемостью миров. Кратчайший путь туда сейчас лежал через Зону алгебраической правды. Только дойдя в ней до степени абсолютной абстракции можно было безболезненно и относительно быстро вырваться из сферы Чистого Разума. Кэр не любил этот путь, алгебра была, пожалуй, слишком бесчеловечной для него, но и в ней ему удавалось пребывать некоторое время, находя для себя лазейку в области экстремальных энергетических соотношений. Ненадолго, правда, ровно на столько, чтоб окончить чрезвычайно сложные здесь и невыносимо скучные вычисления в недеформируемом мечтой пространстве. Что поделаешь, все мы должны время от времени проходить через некоторые испытания – тем слаще и желаннее становится цель.
Он чувствовал, что скоро, очень скоро что-то произойдёт. Манящее и пугающее, но неизменно хорошее, то, что уже происходило целую вечность назад, но о чём он уже не помнит в силу миллионов пережитых им трансформаций его бесконечного пути. Вычисления, наконец, подошли к концу, и математическая чёткость космоса подалась, нехотя уступая место идеалам смутных чувств. Вспыхивали и гасли фантастические, а иногда, и вовсе уж бредовые картины звёзд, планет и целых миров, которые только когда-либо зарождались в загадочных глубинах человеческого воображения. Прекрасные позабытые легенды, и выворачивающие разум картины – всему здесь было место, всё здесь было к месту, ибо им больше нигде не было места. Именно в сфере Недосозданного возможно было почувствовать приближение нового, которое ещё и не думало появляться даже в пространстве мечты, ибо, о чём же мечтать, когда и сам не знаешь, чего ждёшь? Раскрылась голубой хризантемой звезда Надежды, гася всепроникающий тошнотворный запах звезды Полынь. Два близких красных гиганта вытянулись в миндалины колоссальных глаз, не имеющего названия существа. Бурлящим потоком понеслись странные полупрозрачные создания, будто сотканные из невесомых теней. Роем полоумных мух носилось то, что когда-то было звездным скоплением. Кэр чувствовал это место. Не то, чтобы оно ему очень нравилось – он вообще не любил долго задерживаться на одном месте. Просто, куда только не пойдёшь, чтоб хоть краем, хоть авансом ощутить воплощение того будущего, что бродит в крови виноградным соком, обещая немыслимое. Он даже увидел, хотя в этом обманчивом пространстве без времени могло почудиться всякое, лёгкий, почти неосознаваемый край Её звёздного плаща. Замечтавшись, Кэр не смог увернуться от внезапно захлестнувшего его потока обстоятельств. Они были сварливыми и чрезвычайно суетливыми мелкими тварями, снующими взад и вперёд и увлекающими неизвестно куда. Он уже сталкивался с этими существами и знал, в борьбе с ними, идти напролом – совершеннейшее духовное самоубийство, и после этого останется только довольствоваться пустыней Гордого Одиночества, не имея ни сил, ни способности творить, а значит жить и двигаться. Кэр аккуратно дрейфовал в их потоке, хотя его разум уже отчаянно туманился, постепенно сдвигая его в сферу пассивного ожидания, где нестройной стайкой вились нереальные грёзы. Обстоятельства толкались, отчаянно скверномысля и понося соседей, Кэра, и вообще всю несправедливость мира. Это были плохие обстоятельства, и опущенный к Грубой реальности их бранью Кэр, вскоре понял, что и несут они его не туда, заставляя забыть о так и не свершившейся мечте. Но он не собирался сдаваться так быстро – бурлящую кровь так просто не успокоить, пусть даже она и эфирная, что уж говорить о разгорячённом духе! Призвав на помощь частицу своей Хитрости, он с головокружительным изяществом вывернулся, войдя в вихри Обходных манёвров. И вот он снова сам и снова волен, и снова он спешит к своей мечте-идее. В порыве светлых чувств Кэр начал подниматься по витиеватой ажурной лестнице всё более возвышенных чувств вслед за ускользающим от него образом. Пространство нереального и зыбкого начало заменяться мечтами более вескими, более сильными, более светлыми. У Кэра захватило дух, когда в нарастающем сиянии пространства Светлых сил он различил Ёе манящий свет. Он поспешил за ней, трепеща и разрываясь от нетерпения,… и попал под шквальный огонь непримиримой беспощадной битвы, разрывающей саму ткань Мироздания. Битвы, которая идёт с незапамятных времён, становясь всё яростей и разрушительней с каждым тысячелетием. Битвы, целью которой есть сам Человек, его личность и свобода. Кэр почувствовал нестерпимую боль и невыносимую радость, скорбь и счастье, отчаяние и надежду, которые выпивали и вновь вкладывали душу, раз за разом, мгновение за мгновением, век за веком – сейчас и вечно. Меж пространством Светлых и пространством Тёмных сил нет места покою и человечности. Вечная битва закончится только тогда, когда кто-то где-то на далёкой планете не научится объединять и принимать эти противоположности, вновь возвратив Свет и Тьму в единую творящую систему. А до тех пор будет идти война, где Свет становится Тьмой, и Тьма превращается в Свет, коверкая деяния и помыслы людей.
Кэр видел, как огромные сонмы благих помыслов под развивающимися знамёнами Света ввергаются в это непостижимое побоище и как из неё они уже выходят исковерканными и безжалостными армиями Тьмы. Он видел, как Тьма намеревается выжечь светлые помыслы, уничтожая вместо этого свои собственные полчища. И так бесконечно, немыслимо, вечно, мучительно. Неимоверными усилиями Кэр, претерпевая жуткую, невыносимую душевную и духовную боль, медленно, но верно передвигался к границам этого безумия. Он уже не воспринимал Вселенную со всеми её мирами, не видел её красоты и величия, он чувствовал только, как всё его сплетённое из высоких энергий существо плавится, распадается в этом бесконечном аду. Кэр уже давно потерял след той, кого искал в огромных просторах пространств и времён, но внезапно ему почудилось что-то знакомое. Преодолевая обречённость последних минут, он отыскал островок затишья среди всеобщего Хаоса и обратил свои чувства к взволновавшему его явлению. Оно было невесомым и эфемерным и только одним этим напоминало потрёпанному муками сознанию Кэра след его неуловимой и желанной идеи. В остальном оно было другим. Ещё неизвестно каким, но другим. Было совершенно непостижимо видеть, как это лёгкое, будто сотканное из неясных теней создание, спокойно и безмятежно проплывает сквозь царящий вокруг шквал, будто царствуя над ним. Она приближалась. Кэр немного передохнул, насколько это возможно собрав свои разорванные энергии и успокаивая чувства.
– Что ты делаешь здесь, Кэр? – спросила та, что родилась из хаоса войны, и, обмирая сердцем, он узнал её, хотя и не помнил, встречал ли её раньше.– Снова ищешь несбыточного?
– Да, я шёл за Ней, – ответил он, пытаясь отдалиться, но это было невозможно.
– Послушай, это уже даже не смешно,– засмеялась Жестокость глубоким грудным смехом,– ты ищешь иллюзию, мой мальчик. Несомненно, она где-то существует, но она настолько хрупка и нежна, что не вынесет даже соприкосновения с твоей мыслью.
– Это уже моё дело,– усилил внешнюю оболочку Кэр,– я не твой.
– А мог бы стать,– полупрозрачная пелена коснулась его, обнаруживая под внешней невесомостью стальные лезвия и крючья,– попробуй, я не рассыплюсь от прикосновения и не исчезну, слышишь, никогда. Попробуй почувствовать другую сторону бытия. Ты ведь человек, Кэр, по крайней мере, раньше был. Я знаю людей, особенно лучших из вас. Кому, как не мне знать, что думают самые добрые и прекрасные душой, когда дают волю своему звериному естеству. Ведь это вы меня придумали, вы придумали войну, смерть, насилие. Мы – ваши собственные затаённые желания. Мы созданы, чтоб удовлетворить вас … навсегда.
– Я…,– Кэр на секунду замешкался, Мучительно возвращая крохи памяти, затёртой в бесконечных путешествиях,– я человек. Но я не думал о войне и насилии.
– Тогда почему ты здесь? – обнажила бритвенно острые клыки Жестокость,– сам ли ты пришёл, или тебя что-либо привело, ты уже не уйдёшь от меня. Почувствуй меня, стань мной, ты увидишь, как это немыслимо и захватывающе. Сопротивляйся мне! Отрасти зубы и когти и ты узнаешь, что это такое!
Кэр рванулся и забился в попытке освободиться, но Жестокость впилась в него, доставая клыками до крови и души. Кэр напрягся, пытаясь оградиться, оттолкнуть, отбросить нежить и она недовольно заворчала.
– Что ты делаешь, во имя Хаоса! Укуси меня в ответ, рви меня когтями, поглощай меня, разве ты не чувствуешь этой эйфории, что поднимается и заполняет тело, душу и сознание, застилает глаза, отбирает разум? Подчинись ей, отпусти себя на волю и у тебя будет сила. У тебя будет власть.
– Твоя власть ущербна, моя – вечна. Ты не знаешь света звёзд, ты живёшь во тьме забвенья, ты лишь зыбкое виденье, ты не знаешь запах роз. Мне жаль. Мне искренне жаль тебя.
Ужасный пронзительный крик, ставший вдруг тихим и едва различимым оборвался совсем, когда не найдя ответной агрессии в душе Кэра, Жестокость поглотила сама себя. Он знал, что это произойдёт. Он пожалел её искренне, но сделал это благодаря всё той же частичке жестокости, одной из бесчисленных составляющих любого такого совершенного существа как человек. Вот только у Кэра они всегда занимали только отведённое им место, приходя на помощь в нужный момент. Странник встряхнулся, вздохнул и отправился искать выход за пределы пространств чистых энергий. Пока Гармония разделена на Свет и Тьму мира здесь не будет. Дойдя до Предела Отчаяния и потеряв последние силы, Кэр вырвался из вечного боя. Путь оттуда был только один. Путь через пространство Вечного Покоя. Граница жизни оборвала звуки и чувства, истёрла связь прошлого и будущего, лишила памяти, желаний, привязанностей, надежды и веры. Кэр взирал на бесконечное по своей невообразимой красочности пространство Вселенной созданной и не созданной, задуманной и немыслимой, живущей и чувствующей, свободно делящейся всей своей мудростью со всеми, кто способен Слышать, Видеть, да хотя бы просто Знать. Знать, ничего не изучая, ничего не разбирая и не ломая, ни до чего не докапываясь ценой жизни, счастья и судьбы. Знать изначально и вечно.
Вселенная добра, она полна любви – она возвращает память, мысли, чувства и всегда немножечко больше. После общения с ней всегда остаётся чувство незыблемости и вечности, вечности твоей собственной личности. Кэр вспомнил всё. Узнал. Почувствовал. Воспринял. Ощутил себя частью великого и гармоничного. И главное – ощутил направление, сторону, где искать Её. Обновлённая звёздная форма и сущность прекрасно слушались Кэра, и он радостно запел, свободно скользя сквозь миры, пространства и плоскости к своей мечте. Он вплетал свои чувства в живую ткань мироздания, и чуть ярче становились звёзды, чуть приветливее – пространство, чуть снисходительнее – время, и чуть тише – извечная битва чистых материй где-то вдали за спиной.
Нет пространств недоступных, нет прошлых миров и времён – все они для порыва души достижимы. А светлый образ мечты звал Кэра в совсем новые и странные пространства. Туда, где материя становилась твёрдой и неподатливой, где события совершались много позже, чем были задуманы, и где господствовали во всём своём величии Время, Пространство и Незыблемое осуществление. Это был странный мир. Кэр начал ужасно волноваться при приближении к нему. Проходя слои мироздания от более тонких, он всё сильнее чувствовал охватывающую его напряженность внешних полей. Здесь всё было насыщено мыслью и чувством. Они уплотнялись невероятно, и в своём величественном апогее достигали гения Творца – материального мира. Путешественника проняла лёгкая дрожь предвкушения. Скоро, очень скоро он увидит легендарный почти мифический мир. Мир, где решаются судьбы всей Вселенной. Мир, короткая жизнь в котором многократно ценнее бесконечности за его пределами. Сладкое, невероятно приятное чувство разливалось по всему существу Кэра. Мало кто из эфирных существ мог даже найти его, но Кэр был человеком и он всё больше начинал чувствовать, что это значит. Внутри него просыпалось чувство немыслимой творящей силы. Он смеялся, летя в голубоватых языках  энергетического пламени. Он чувствовал, как уплотняется, реализуется всё его существо, как он становится частью этого нерушимого мира. Но что это? Куда ведёт его милый и невесомый образ? Кэр понял это, и его сердце обмерло от священного ужаса и удовольствия. Не просто в материальный мир вёл его Её тающий след. Крошечная, бледная в эфирных пространствах точка была сказкой. Если есть у вселенной центр, то это – он. Можно миллионы лет рассуждать на тему гравитации и законов притяжения, ставя в центр Мироздания звёзды, скопления, или совсем уж несуразные конструкции, но для духа не имеет значения, что вокруг чего вращается. Не имеет значения масса и объём. Только средоточение любви, разума и чувств может быть Центром. И это, несомненно, он. Земля. Древняя планета. Корни её энергетического духа проникают сквозь время и пространство, без труда охватывая все сферы Жизни. Земля. Первая и, пожалуй, единственная настоящая обитель Космического разума и любви. Место, где переплетаются и решаются судьбы всех живых, неживых, рождённых и нерождённых, бывших и будущих существ и предметов Вселенной. Только живущие на этом крошечном островке способны одной лишь тенью своей мысли зажигать и гасить звёзды, создавать целые цивилизации из праха и творить бескрайние и невообразимые миры. Её жителям, а значит людям, подарено то, чего не найти во всей бескрайности и неограниченности. Только они могут принести жизнь в пустыню материального космоса, а мир более тонких энергий они уже переполнили своими творениями – поначалу прекрасными, затем странными, и, наконец, жуткими и опасными.
А Кэр всё падал и падал, точнее, постепенно нисходил в более плотные слои пространства. Ему было немного страшно от приближения к этому эпическому Дому всех людей, где бы они не находились. Он не мог вспомнить ничего из своей земной жизни. Он покинул родину слишком давно, легкомысленно устремившись в иные пространства. Он слишком часто менялся в пути, слишком беззаботно сбрасывал старую «кожу» вместе с воспоминаниями и чувствами. Кэр внезапно обнаружил, что в своём бесконечном пути потерял самое ценное, то, что невозможно найти больше нигде, кроме Земли. К своему горю и ужасу неуязвимый и бессмертный, вечно возрождающийся и чувствующий все энергии вселенной Странник обнаружил, что забыл свою жизнь на земле, забыл прекрасные рассветы и закаты, забыл запах земных цветов, забыл чувства, возникающие при этом. Его дрожащую душу переполнила грусть и безысходность. Кэр двигался к сияющей в эфирных слоях планете, но уже начал с отчаянием осознавать, что он потерял всё, что связывало его с ней. Его Мечта вошла в тёплый такой родной и, одновременно недостижимый свет Земли. Он остановился у последнего предела. Нет, он не боялся рассыпаться от прикосновения к земле, как викинг из древней легенды, триста лет бороздивший морские просторы. Сейчас это принесло бы ему только облегчение, ведь он возвратился бы домой. Кэр благоговейно наблюдал, большей частью погружённый в сферы низшего астрала, и только его восхищённые чувства жадно впитывали образ материального мира планеты, где решаются судьбы. Она выглядела странной, она выглядела почти чужой, как утопающие в едких туманах низшие миры или вечно агонизирующий, но не способный умереть мир Лимбо. Однако это показалось только на первый взгляд. Кэр чувствовал, что это лишь оболочка – временное состояние Жемчужины Вселенной. Считывая её лёгкие эманации, он осознавал, что она просто спит – дремлет, погружаясь то в ностальгические воспоминания древних эонов, то видит нескончаемо долгий и однообразный кошмар настоящего. Она спит, невостребованная и забытая расой, населяющей её. Кэр знал, что когда-то вся нескончаемая энергия Земли была к услугам человека, они понимали друг друга, защищали и поддерживали каждую секунду. Теперь люди забыли о своих силах. Странник с безмолвным удивлением следил за их бессмысленными мыслями и мелкими чувствами и смутно догадывался о порождаемой этим всем деятельности. И ещё он уловил страх – страх перед жизнью, перед смертью, перед другими такими же людьми, и даже – о, ужас, страх перед самой планетой своей, становящийся паникой, когда она ворочается, лишаемая спокойного сна из-за ран, которые они ей беспрестанно наносят. Кэр не знал, что и думать. Это не могло, не имело права быть его Домом. Ведь Дом, Родина – это там, где хорошо, где душа отдыхает, и где тебя любят и ждут, где ты способен Творить, Любить и Жить. Преодолевая смесь горя, ужаса и сожаления, Кэр вышел в материальный космос. Его сияющая оболочка оставалась с виду тонкой и эфемерной, ведь была соткана из высоких эфирных материй, однако Кэр быстро приспособился, вливаясь в пространство на правах энергетической субстанции. Верхние слои атмосферы вспыхнули вокруг искристой оболочки и тут же успокоились, признав родственные структуры, и стали ласково обтекать его, мягко гася космическую инерцию. Странник всё чётче и явственнее начинал ощущать себя будто состоящим из двух существ. Он больше не чувствовал, как его «кожа» трётся о всё более уплотняющийся воздух. Теперь он был словно пилот, сидящий в живом и думающем корабле, послушном любому движению мысли. Структуры «корабля» подрагивали и вспыхивали согласно вселенским вибрациям, Кэр чувствовал их, но больше не был ими. Он отрегулировал скорость, так что теперь он беззвучно парил, двигаясь по сложной траектории. Перед взглядом пилота проходили просторы океанов, неестественный цвет которых выдавал серьёзные загрязнения, материки, значительно опустыненные в течение сотен лет, а затем и вовсе измученные сельскохозяйственными ухищрениями. Кэр слегка задержался над промышленными комплексами. Такого убожества ему не приходилось видеть даже в глубоко технократических мирах. Количество отходов, которые ежеминутно выбрасывались в окружающую среду, уже давно погубило бы любой из них. Внимание пилота привлёк достаточно большой по здешним меркам город, и он направился к нему.
Пилоту пришлось отбросить чувства, глядя на теперешнее состояние родной планеты. Не сделай он этого, печаль и горе разбили бы его корабль о поля шлака, или утопили бы в технологических отходах.
Но всё же печаль не безгранична, в мире вообще мало безграничного. Кэр увидел, насколько хрупка эта  ложная маска Земли. Колоссальные пространства заводов – не беда, ничто не вечно, и вот уже ржавеют порыжевшие останки некогда величественных промышленных гигантов. Отравленная вода? Ничего, природа приспосабливалась и не к такому, а вот глупости на планете станет меньше – в силу уменьшения самого количества населения. Воздухом невозможно дышать – ответ аналогичный. Странник подумал, что с такими темпами Матушке земле через пару столетий даже не придётся ворочаться, чтоб сбросить навязанные «украшения» – сами погниют, а чинить и строить новые будет уже, простите, некому.
А жизнь никогда не умрёт,
А жизнь и творение – вечны.
Кэр тихо запел, выбирая место ещё некогда бывшее каким-то стратегическим объектом, а сейчас буйно поросшее двадцати-, тридцатилетними красавцами-деревьями. Кэр не различал континентов, да и как их запомнить, когда они меняют очертания с завидным постоянством и скоростью. Пока ему было достаточно и того, что зелень здесь оставалась извечно зелёной, а вода – естественно прозрачной. Странник был совсем низко, и его полупрозрачная призрачная тень скользила по колышущимся от ветра травам Земли. Он садился днём и очевидно красиво выглядел, преломляя в себе радужные лучи солнца. Кэр медленно, осторожно завис над полянкой среди живописных просторов с останками поржавевших замков настоящего и медленно, аккуратно повёл свой корабль на посадку. Да, теперь он это чётко чувствовал. Он управлял кораблём, но не был его частью – он был его создателем, выдумщиком, что хотел увидеть всю вселенную. Искрящие синим живые опоры вытянулись, бережно коснулись земли, проходя сквозь непострадавшую от этого плоть травы, и укоренились, набирая бьющей из тёмных сырых глубин могучей силы. Кэр ощутил её. Она прошла по тонким энергетическим каналам эго корабля и всосалась в его кровь, неся свои чувства и память.

«Кэр! Кэр!», – эхо гулко бухнулось о стены ущелья, но возвращаться снова отказалось. «Где же это он запропастился»,– слегка тревожась за спутника, думал мальчик. Волемир помогал старику как мог, а мог он не так много, как хотелось бы. Конечно, за те три дня, что они прошли, он изрядно поправил ему здоровье, почистил кровь и суставы, иначе почтенный мудрец уже давно переместился бы в мир собственных идей. Но всё же причина его гаснущих глаз и невыносимо страдающего сердца была вне власти мальчика. Да и кому, скажите на милость, подвластна энергия, сотворившая весь материальный мир? Вот то-то же! Правда, мудрецу лучше об этом не говорить, иначе снова начнётся лишённый рациональных путей процесс познания истины. Кажется, он назвал это «философией». Ну да, конечно. Хорошо, что ещё не замечает за своими рассуждениями, как перестала болеть его пораненная в каком-то их старом, но, несомненно, эпическом сражении, нога. Или, например что за какие-то считанные часы они преодолели тысячи километров к северу, и сейчас находились в сказочных странах лесных «варваров», о которых южный народ философов никак не мог прийти к единому мнению. Но старик всё же был плох. Он шёл покорно, но в его обессиленной походке, и даже в его рассуждениях о смысле бытия чувствовалась какая-то обречённость. Глаза человека в тоге тускнели время от времени, и тогда Волемир начинал переживать по настоящему за его жизнь. Сердце-то стучать с горем пополам заставишь, а вот желание жить вселить – вот это уже не десятилетнему пацану решать. Тут благим намерением можно такую кашу заварить, что лучше б и совсем не вмешиваться. Матушка, конечно в миг смогла бы просчитать, что делать нужно, да и батька – тоже, хоть и специализация у него другая маленько, не говоря уж о более древних предках, им уж это вообще – загадка на один взгляд, но не ему – мальцу не доросшему пока. Да только далеко они уже от него, а по-правде – он от них далеко. И ведёт он своего спутника всё дальше и дальше. Эх, да если б не пчёлы, его бы, Волемира здесь совсем бы не было. Но что ж поделаешь – встретив чужую беду – не отвернись. Учили так его, батька с мамкой. Так и делает – по совести.
– Сюда, сюда, мудрец Арисфокл Фиванский, ещё немножечко, – подбодрил мальчик старца, и схватив его за руку, потащил к известной ему пещере – прямоходу. Почтенный измученный взгляд укорил Волемира, но всё же последовал в неприглядного вида пещерку. Кромешная мгла накатила на них, но тут же отхлынула, оказавшись сероватым мерцанием прямоугольного выхода. Волемир вышел и радостно вдохнул ветер свободных пространств, предлагая философу тоже расправить лёгкие запахом пологих вересковых холмов. Где-то далеко позади на юго-юго-востоке в наступающем с внутреннего моря грозовом фронте терялись только что виденные скалы и утёсы, а ещё дальше за ними уже омывалась обильными осенними дождями родина страдающего философа. Хорошо, что он не заметил этого… или всё же заметил? Арисфокл слегка недоумённо оглядывался по сторонам – видимо перемена местности была уж слишком разительной.
– Куда ведёшь меня ты, юный друг? – певуче, не смотря на хрипотцу, спросил мудрец. Волемир отметил про себя, что ему нравится напев этого странного морского языка, но вслух ответил только то, что мог объяснить.
– Мы идём исполнять твою мечту, уважаемый Арисфокл.
– О, нет, не говори мне о душевной боли! Как когти пардуса мне сердце она рвёт и как укус змеи мне не даёт покоя. Моя любовь здесь больше не живёт, она ушла в миры, что не достать рукою. Лишь после смерти к ней прийти смогу; о, нет, о горе мне – она бессмертна – там повторно я умру! Мудрец в отчаянии опустился на землю, и поднять его не было никакой возможности. Типичная история, правда, только для последнего времени типичная, когда носители идей стали оставлять наш мир. С эфами и различными духами проблем было куда меньше – они обычные сгустки материализованных действий. Но дриады, нимфы были уже более совершенными созданиями, они могли чувствовать, любить, жертвовать жизнью ради объекта страсти (впрочем, иногда и жизнью самого объекта, если говорить о русалках). Многие из них имели человеческие души, а эльфы так и вовсе – люди как мы, только способные помнить тысячи лет жизни и, не отдаваясь низменным страстям, всегда жить на чистовик. Эльфом могли бы назвать и самого Волемира, если бы встретили его на родине в роще, где жили предки его рода. Могли бы, но не называли. Южане рассказывали, что движения их величественны, тела невозможно прекрасны, а носят они зелёные длинные плащи из живых растений. Парень в домотканой рубахе с вышивкой и простыми, непритязательными манерами не подходил под описание, чему был несказанно рад. У каждого народа – свои сказки, пусть верят им. Сейчас их персонажи уходят прочь с земли, отстраняясь от решения судьбы вселенной, а Волемир, как ни крути, не хочет уходить. Хватит и того, что в одночасье исчезло целое централизованное государство на его родине. Образ сильной блистательной Гипербореи уже начал стираться из памяти, хотя мальчик ещё помнил ощущения, возникавшие, когда он входил под своды Великого города, стены которого представляли собой сплошь воздушную резьбу по камню, а золотые купола, инкрустированные драгоценностями в солнечный день были видны на сотни километров вокруг, радужными искрами озаряя добрую половину самого государства. В дни весеннего и осеннего равноденствия над Великим городом творилась настоящая феерия. Высоко в небесах из отражённых городом пятнышек света складывался образ другого ещё более сказочного города. Ажурные лестницы, своды и купола, украшенные изящными, но уже неведомыми никому существами возносились к самому небу, вплетаясь в лучи солнца. Эта феерия была видна даже из земель соседних народов, и они благоговейно преклонялись перед этим чудом, хотя в те времена подобного хватало. За островами народа философов в южном море была держава лишь на пару тысячелетий менее древняя, чем Гиперборея. Правда, сейчас от той державы осталось только воспоминание – знания утеряны, мораль забыта. И везде сейчас так. Жаль.
«Кэр! Кэр!» Куда же запропастился вечный странник? «Кэр!» Волемир уже два года знал лично этого человека. У него ни на миг не возникало ощущения, что он человек. Ну и что, что он может в любой момент попасть в иные миры, включая прошлое и будущее, ну и что, что вечен? От этого он не перестал быть другом, побратимом, а то и королём для некоторых народов, разбросанных по бесчисленным мирам, временам и планетам. Правда последним его делали как правило заочно и без его согласия. Кэру не нужна слава. Его и так все знали и любили. Ну… почти все. Многим он помогал, перевозя тысячи желающих куда им было нужно, и это не нарушало никогда хода истории и событий ни в одном из миров. Желания пассажиров были искренними и не противоречили гармонии Вселенной и замыслу Творца. До последнего времени, по крайней мере. Но теперь, словно сходя с ума, всё больше людей желают переместиться, следуя эгоистичным желаниям и страстям. Таким Кэр помочь не способен. Он очень сожалеет каждый раз, когда ему приходится отказывать, но его замок, сотканный из только ему ведомых материй, не примет таких людей. Независимо от воли его создателя – не примет. Таково уж условие перемещений по бескрайним просторам вселенной, неподготовленные просто погибнут в сложных перипетиях такого путешествия. А убивать Кэр не мог, да, наверное, и не знал, как это, ведь в мирах, которые он проходил, в пространствах духа и энергии смерти просто нет как таковой.
Волемир не хотел себе признаваться, что совсем ничего не знает о чувствах мудреца. Легкомысленно пообещав ему помочь, мальчик совсем не подумал, что южанин тоже может не попасть во Вращающийся Замок. Мало ли, что его тянет к недавно покинувшей этот мир нимфе. Да ещё и нарасказывал о взаимной любви. Волемир, если честно, совершенно не представлял себе взаимности от такого создания. А в таком случае может выйти, что любовь Арисфокла – лишь увлечение или страсть, и тогда Вселенная просто не допустит перемещение данного индивида с Земли. Или ещё лучше – все, что рассказывал мудрец – правда до последней буквы, но на Земле он должен выполнить какую-то сверх важную миссию, тогда он сможет попасть к любимой уже только более естественным путём – в виде духа, если к тому времени захочет, конечно. Много, очень много препятствий могло оказаться на пути несчастного, но Волемир старался не думать о них, и так всё складывалось со скрипом. Вернее сказать, пока вообще не складывалось.
Можно ли найти нужного тебе человека на площади в десятки тысяч квадратных километров? Можно, если только знать, где искать, и если вдруг предмету поиска не вздумается попутешествовать. Но попробуйте умножить это «если» на полную свободу перемещения в пространстве, времени и между мирами и вам станет ясно, что на это может не хватить и жизни. По крайней мере, жизни загрустившего не на шутку Арисфокла. Да и Волемиру, в принципе, задерживаться не было смысла – ему ещё пчёл домой отгонять, не вечно же им роиться в садах гостеприимных южан.
«Кэр!» Ветер поглотил звук, превратив его в странное дополнение к собственному монотонному гудению в стоящих вдалеке менгирах. Туманная дымка с северного побережья наползала на материк, но даже не смотря на неё было видно, что ни Замка, ни его владельца здесь нет. И спросить тоже не у кого. Места у прямоходов всегда пустынные – не живут здесь люди, да и ходить избегают – слишком уж сильно энергии бьют из сырых недр в таких местах. Особенно в этом. Ещё дед Волемира рассказывал, что недаром здесь стоят древние камни, что поставили их с целью конкретной, знаменательной. Мальчик знал кое-что об их истории. Рассказать что ли попутчику? Хотя – нет. Не поймёт горемычный, а объяснить нормально Волемир точно не сможет, да и порассказать подробно – тоже. Так что лучше и не начинать … от стыда подальше.
«Кэр! Кэ-эр!» Зря он кричит, конечно. Только философу головной боли прибавляет. Он и так с самого начала ни на что не надеялся, а теперь похоже, уставать начинает от этих странных поисков неизвестно кого. Правда, нужно отдать должное их «небольшому» путешествию – оно немного отвлекло Арисфокла от грусти. Самую малость, но этого пока достаточно. Ветер усиливался, холодные сырые капли уже начали долетать до одиноких странников. Мгла далеко впереди не сулила ничего хорошего. Погода и так баловала их теплом все три дня. От южного циклона они успешно ушли, но северные ветры – это совсем другое дело. Сейчас там, в десятке километров впереди в серых водах пролива бушевал настоящий шторм, точнее, только готовился к этому. Волемир без труда чувствовал как нарастает его мощь, готовясь обрушиться на белые берега Свинцовых островов и зелёные леса Изумрудного острова. Именно туда, куда лежал их путь. Это было последнее место на Земле, где Кэр бывал достаточно часто. Хоть бы и в этот раз был! Но туда ещё нужно было добраться.
Шквал налетел внезапно, пригибая к земле редкие деревья и вовсе сваливая на землю путников.
– Держитесь, мудрец! – попытался прокричать мальчик. Ветер яростно завывал в стоящих на равнине камнях и забивал дыхание.
– Иди… иди сам… оставь меня, мальчик. Я не смогу… тяжело… не в силах я, – задыхаясь прошептал Арисфокл, и Волемир прочёл это по губам, поскольку шум ветра стал совершенно невообразимым. В этом шуме, в его сумасшедших вибрирующих тональностях слышались почти человеческие слова. «Уж не Самаах ли это шалит?» – подумал Волемир, изо всех сил волоча мудреца к недалёким уже стоячим камням. С этим нужно было что-то делать. Конечно, прямоход на Изумрудный остров есть и он не так уж далеко, однако идти к нему в этом хаосе было совершенно невозможно. Южанин тяжело опустился за слабое  укрытие камня – только что в спину не дует. Волемир на секунду прикрыл глаза, прислушиваясь к окружающему миру. Он добрый – мир, он всегда подскажет, что делать.
Тем временем мудрец, отчаянно закрываясь от ветра, с удивлением взирал, как ладонь этого странного мальчика, согласившегося провести его к краю света, легко поплыла по воздуху, словно нащупывая невидимые и сильные, но очень нежные струны. Затем скользнула, будто лаская, поглаживая тыкающегося в ладонь любимца. Она всё двигалась, извиваясь и перебирая пальцами воздух. Это зрелище завораживало, заставляя всё смотреть и смотреть бесконечно на это удивительное действо. Арисфокл видел подобные движения в танцах обворожительных красавиц причудливого востока, что казались сказочными, феерическими существами во время этого. Но сейчас одна лишь рука мальчика превратилась в извивающуюся плеть, облако, сыплющее серебристыми искрами. Старик тонул в этом явлении, погружался в странный сон, размывающий границы реальности. Что это за мальчик, знающий как за считанные дни добраться от южных побережий к северным землям? Больших усилий стоило ему воздерживаться от вопросов и поддерживать невозмутимость во время их фантастического пути. Но сейчас, видя, как действия его спутника непостижимым образом успокаивают эту ужасную бурю, он готов был спросить,… но тут же уснул исцеляющим сном.
Медленно, очень медленно падал зелёный лист откуда-то из поднебесья. Сорванный шквалом и поднятый на невообразимую высоту он уже почти час кружил, не в силах подчиниться закону природы и лечь на землю, став со временем её частью.
Медленно, очень медленно тёк странный диалог, разделённых тысячами дней пути собеседников.
– …И всё же мне непонятно, Волемир, почему ты меня не боишься нисколько? – вкрадчиво шелестел голос чёрного колдуна. – Ведь я – враг всему нереальному и зыбкому, всему, что люди называют волшебством и сказкой. Я причастен к исчезновению многих духов из нашего мира и люди ненавидят меня за это, почему только ты – другой?
– Да нет же, почтенный Самаах. Я вовсе не один такой. Мы – целый народ. Живём себе в благословенных предками краях и стараемся не вмешиваться в дела других. Конечно, многим из нас хочется помочь в бедах других народов, и иногда самые невоздержанные из нас помогают. Хотя дедушка говорит, что всё идёт своим чередом, так издавна заведено в природе. И, хотя человек и может менять предначертанное по своей воле, не стоит слишком уж менять жизнь и судьбу других народов, ибо благо сейчас способно навредить позднее.
– Вы очень мудры и не ведаете страха. Секрет ваш не пойму и тайну не постигну.
– Да нет у нас секрета никакого. Спроси, что хочешь, я отвечу без труда.
– Ну, так ответь мне, что страшит тебя.
– Пока гармония есть темноты и света, пока добро и зло совмещены, пока мы можем доверять друг другу, не заметёт мне душу вьюга, и страх не поселится в ней.
– Но всё проходит, друг мой юный, не знающий границ любви. И на Земле наступит время, когда исчезнут сказки сны. Но я хочу, чтоб все очнулись от зыбких грёз минувших лет и разуму в глаза взглянули, поняв, что счастья в мире нет.
– Ты ошибаешься, почтенный, не видишь ты красы цветов, дыханье ветра, освежая, не достигает твоих снов. Пока мы верим в чудо, в диво – способны сами к чудесам, весеннее цветенье сливы, что сеет радость как нектар.
– Это лишь образ, зыбкий образ, растаяв, он оставит смерть и безнадёжности обет, смыкая чувства наши, душу вынимая и пламенем огня сжигая остатки чувств, мечты, надежд.
– Это суждение невежд, что отказались ради знанья от мира чувствами познанья. Как дать тебе мои глаза, чтоб мог те краски вновь увидеть, чтоб мог понять, что ни обидеть, ни обмануть не может мир.
– Это всё глупо, ты наивен. Чего я, впрочем, ожидал? Житейской мудрости от мальца? В твои же годы верил сам я в чудо доброе, но старцем…. Не верю больше я в добро, и что оно предрешено. Всё сам обязан добывать, как зверь когтями вырывать.
– Мне жаль тебя, о, хмурый старец. Я понимаю, хоть и малец, что ты отчаялся в мечте и разуверился в судьбе. Быть может ты расскажешь мне что так гнетёт тебя в душе.
– Ещё чего! Я кто тебе? Тщедушный старец белобрадый, кому все слабаки так рады за пару фокусов вдвойне, что бегство предпочтут войне.
– Но станет легче на душе….
– Мне ты не нужен, не хочу твоих симпатий, сожаленья. Это всё пыль, пустые бредни, осадок горький, всё в огне…. Иди я не хочу уж слушать, покоя неба не нарушу, я обещаю то тебе, хоть не приличествует мне.
– Спасибо, маг.
– Спасибо? Ты мне благодарен? Меня боятся, но ты боле славен.
Кружащийся лист, наконец, тяжело упал на густые волнистые травы северных пустошей. Волемир проводил его взглядом и поднялся. Ветер, потеряв всю навязанную тёмным колдовством неистовость, плавно и сильно скользил над землёй, уверенно и спокойно гудел в загадочных колоннадах менгиров. Где-то в высоком, очищенном небе парила пара птиц. Птиц?
Мальчик посмотрел на уснувшего в бурю мудреца. Его сон был спокойным и тихим. Ровное безмятежное дыхание было будто отголоском ветра. Нет, зря Волемир сомневался. Уж кто-кто, но этот человек искренен в своих чувствах. Он войдёт в Замок. Наверняка войдёт. Если, конечно, они найдут Кэра. Две белые птицы заметили одинокую фигуру возле менгира и стали плавно снижаться, делая колоссальные круги над пустошью.
– Арисфокл, уважаемый мудрец, думаю, вам стоит это видеть, – ладонь мальчика коснулась плеча спутника.
– Да, – ясные глаза южанина открылись, он с удовольствием потянулся и сел, счастливо улыбаясь. – Знаешь, Волемир, происходит что-то удивительное, что-то сказочное. Я будто помолодел на пару десятилетий, или попал в чудесную страну, где старости не знают. Не на Олимп ли ты ведёшь меня, мой юный друг, в героев и богов обитель?
– О, нет, почтенный, здесь земля иных легенд и сказок от иных народов. Тут место тем, кто верит в чудеса, не злобен сам и дружен кто с природой. Смотри на небо и поверь глазам, здесь начинают говорить леса и воды.
– О, Гелиос! О, солнце и луна! Здесь край великий славного народа!
– Игнар! Агнесса! Помните меня?
– Смотри, любимый, мальчика я знаю.
– Я помню, милая, то Волемир из края полей широких и лесов густых там воды чисты и народ не знает горя.
Две огромные белые птицы пронеслись над головами людей, заставив впечатлённого до глубины души мудреца схватиться за камень. Пролетев ещё две сотни шагов, они, наконец, коснулись высоких трав, сложили крылья и, делая широкий круг, чтоб погасить инерцию, поскакали обратно к людям. Белоснежные развивающиеся гривы и хвосты, и звонкое ржание, зазвучавшее симфонией в менгирах, вывело путников из оцепенения красотой. Травы волнами бушевали от соприкосновения с детьми земли и воздуха. Неведомо кем созданные в незапамятные времена, крылатые лошади знали себе цену. Они пронеслись мимо на полной скорости, красуясь сказочной грациозностью. И только после этого остановились чуть вдалеке, гордо выпятив грудь и изящно изгибая шеи.
– Мудрец, идём, идём же к ним скорее.
– О, чудо, Волемир, своим глазам я верю.
Мальчик радостно побежал, подпрыгивая в высокой траве. За ним, глубоко впечатлённый, шёл его спутник.
– Здрав буде, мальчик, рада тебя видеть, – фиалковыми искрами вспыхнули глаза Агнесс.
– Тем более рад я, не ожидая встретить тебя в этом краю от родины твоей далёком, – встряхнул гривой Игнар.
– Как здорово вас встретить вновь, друзья! Я ждал так долго вашего прилёта. Куда же подевались вы, о, дети ветреные неба?! Ведь обещали прилететь ещё хоть раз, но взор мой вас уже не встретил.
– Мы думали прибыть…, –  притворно виновато склонила голову Агнесс.
– Виной тому возможно только ветер, – лукаво извиняясь, заглянул в глаза Игнар.
– Ах, вы обманщики, ленивцы чувств и духа! И всё ж я очень рад вновь видеть вас, кому чужда любая скука! – Волемир обнял лошадей за шеи и те благодарно склонили головы ему на плечи.
– О, Аполлон, великий бог, уж не в твои ль края попал я, влекомый чувствами к одной из подданных твоих! – восклицал Арисфокл, широко раскрытыми глазами глядя на лукавые чудеса природы.
– Что говорит сей странный человек?
– В уме ль он, или просто безгранично счастлив?
– Друзья мои, знакомьтесь – Арисфокл, мудрец из края южного, где ценят вас и любят.
– Как странно видеть. Преклоняться я готов пред вами, о создания богов!
– О, нет, опять! – разочарованно отвернулся Игнар, – ну, сколько можно нас боготворить!? Овса нам дайте и попить. Мы дымом жертвенным не сыты. Народу объясни, мудрец – в земных источниках мы мыты. Летать не любим к вам лишь потому, что вы возносите чрезмерную хвалу. Попроще относитесь к чудесам – заглядывать почаще будем к вам. А от высоких дифирамбов характер портится… и грива вылезает.
Арисфокл ошарашено смотрел на столь бесцеремонно прервавшее его божественное создание, не зная, что ответить.
– Пегасы милые, но как могу…, – начал было он.
– Пегасы? Не-ет! – возразил Игнар. – Остаться он решил навек в горах гостеприимных южных островов. Отъелся так, что вряд ли он способен вновь подняться выше облаков. Так, из святилища в святилище порхает и подать щедрую копит и поедает.
– Да, полно вам претензиями сыпать, вы ж не хотите мудреца обидеть? Скажите лучше, как ваши дела? Куда ведёт небесная стезя?
– В свободе ветра выше облаков нет горя, нет проблем и нет оков. Но на земле иначе всё бывает, подчас друг друга люди убивают за интересы низкие, пустые. Народы многих стран об истине забыли, – переступил копытами Игнар.
– Однако красота и чувства в сердцах их всё живут. Способны разбудить их вы лишь – сказочный народ.
– О, нет, мой милый мальчик, не теперь. Всё больше закрывают сердца дверь народы всей земли, и многим мы мешаем, не нужны. Добра гармония в их душах засыпает, глаза лишь тьму и свет воспринимают, – встряхнула гривой Агнесс.
– А в целом скучными становятся народы как у болот стоячих, затхлых воды. То ль дело как во времена былые мы им друзьями искренними были. И шутки понимали веселей, и удаль знали, были все вольней. Сейчас у всех дела, заботы, ссоры – закрылись, как рапаны скорлупою.
– Взирать на это, право, безутешно. Решили землю мы покинуть спешно.
– Вы?! – голос Волемира задрожал. – Вы тоже покидаете брега родные?
– Нам очень жаль – мы для людей чужие, – грустно опустил глаза Игнар.
– Уходит всё, что разуму холодному претит, – задумчиво проговорил Арисфокл, – как жаль, что сказка нас не осенит крылами чудными, своим прикосновеньем….
– Куда ж, друзья, бежите с рвеньем? – обнял коней Волемир, – неужто мир есть лучше, чем земля, чем наши реки, горы и поля?
– Быть может лучше, хуже ли – не знаю, там лошади над тучами летают, штормит великий грозный океан и молниями сыплет ураган, стихии дикой и свободной там обитель.
– И как попасть туда хотите? – утирая выступившую таки слезу, мальчик не переставал гладить, перебирать пальцами тёплую белоснежную шерсть.
– Не плачь, мой мальчик, мы ведь ещё здесь, – фиалковые глаза Агнесс подёрнулись влагой, – ну, хочешь, погостим мы месяц весь?
– Или возьмём тебя в полёт крылатый, – жалобно склонил голову Игнар, – на высоту, где не бывать пернатым?
– Не нужно, – последний раз всхлипнул Волемир, глубоко вздохнул и добавил, – не нужно волей жертвовать своей, когда свободны вы – на сердце веселей. Куда ваш путь лежит?
– На Остров Изумрудный. Нас человек возьмёт с собою мудрый.
– Не Кэр ли?!
– Кэр, – кивнул Игнар, – хозяин замка странствий.
– Наш тоже путь к нему, – обрадовано воскликнул мальчик, – и замок точно там?
– Копытами клянусь!
– Мы только что его видали, когда над островами пролетали, – грациозно кивнула Агнесс.
– Прекрасно! Мудрец, послушай, не напрасно шли мы. Уж рядом Кэр.
– К нему не полетим мы? – вопросительно посмотрел Арисфокл на крылатых лошадей. Те попятились.
– Однако в крайности какие вас бросает – то преклонение, а то и оседлает!
– Поймите нас, мы дикие в полёте. Мы мальчика возьмём, вы упадёте, – тактично произнесла Агнесс.
– И вовсе не пристало нам крылатым возить людей – мы же не клячи ваших деревень, – гордо изогнул шею конь.
– Нет нам причины вас неволить, – улыбнулся Волемир, успокаивая друзей, – здесь пара сот шагов до прямохода. Летите в небо, долетайте скоро до Острова. И мы поспеем споро. Увидеть снова хочется мне вас, перед отбытьем подождите нас, – глаза мальчика снова погрустнели, но это была уже спокойная светлая грусть.
– Мы подождём тебя, о, юный друг, – бриллиантовая слеза упала из глаза Игнара,– так чувства мне тревожит сердца стук.
– До встречи, милые, там свидимся мы скоро.
Лошади потёрлись шеями о руки мальчика и поскакали прочь по бескрайнему полю, величественно расправляя крылья и взмывая во влажных плотных потоках ветра. Вдох, выдох, снова вдох, и они стали просто белыми точками в объятиях синего от свежести неба.
– Идём скорее, Арисфокл, уж полдень минул, а наш путь ещё далёк, – окликнул залюбовавшегося зрелищем удаляющихся коней мудреца мальчик и бодро зашагал по зелёному морю травы.
Вскоре пустоши начали плавно переходить в холмистую равнину, где-то на горизонте замаячил лес и тонкие на таком расстоянии ниточки дыма указали на человеческое поселение. Волемир встал на вершине холма, и южанину показалось, что он всматривается вдаль. Это было бессмысленно – на таком расстоянии поселение не рассмотрел бы и орёл. Однако, взглянув в лицо мальчика, он с удивлением отметил, что глаза его закрыты. Что же он делает? Прислушивается? Принюхивается? Или использует какое-то совсем непонятное чутьё. Мудрец хотел было прервать непонятное состояние своего проводника, но тот сам внезапно открыл глаза.
– Нет, Арисфокл, в посёлок не пойдём. Там люди тёмные – лишь потеряем время.
– Откуда знаешь ты? – удивлённо воззрился на мальчика спутник, – в чём темноты критерий?
– Всё грустно в простоте – едят они оленя.
– Но мясо тоже потребляем мы.
– Печалюсь я за вас, и всё ж они куда как дикари – едят его сырым.
Без лишних слов Волемир развернулся и быстро зашагал в сторону, чтоб обойти нежелательное поселение как можно дальше. Мудрец задумчиво следовал за ним. Солнце уже серьёзно склонилось к западу, когда они, наконец, достигли опушки леса. Арисфокл даже не заметил, как мальчик извлёк небольшой тканевой мешочек. Мальчик развязал его и протянул часть содержимого спутнику.
– Возьмите, это трав, кореньев порошок. Пожуйте, это сил прибавит, отчистит мысли на недолгий срок.
– Благодарю, но как я понял у нас один остался переход.
– Один, конечно. Самый, самый трудный – под землю тот уходит прямоход, в обитель темноты и царство гротного народа. Им нужен дар с поверхности земли, тогда быть может, нам пройти позволят.
– Опасно там?
– Вполне.
– И зная это, ты отпустил тех, кто на воздуха волне мог нас домчать хоть и до края света?
– Да, отпустил. Свои пути вернее. Пути других – чтоб зависть порождать, но знай, мудрец, они куда труднее, от них опасность должен ожидать. Привыкнув по чужой идти тропе, в огне, в воде окажешься, иль даже на войне.
– Согласен я с тобой, – вздохнув, кивнул Арисфокл,– ты мудр не по годам, с тобою я пойду хоть к Сумрачным Вратам.
– Наш путь почти туда, и всё ж немного ближе, – улыбнулся, отвечая Волемир, – пока же соберём то, что послужит даром. Возьмём цветов и ягод здешних, согретых солнца жаром.
Небо уже полностью очистилось после внезапно налетевшей бури и золотые лучи колесницы Гелиоса неподвижно повисли среди раскидистых ветвей древнего леса. Где-то на их бесконечных ярусах над головой щебетали, порхали и прыгали с ветки на ветку лесные жители. Некоторые же замирали, настороженно смотря на странных путников. В кустах затрещало что-то массивное. Мудрец с опаской посмотрел в ту сторону.
– Это просто кабанчик, – махнул рукой, успокаивая, мальчик.
– Кабанчик?!
– Ну… очень большой кабанчик. Секач. Лучше туда не идти, он одичал и совсем не в духе.
– А что, он раньше был домашним? – заинтересованно осведомился Арисфокл. Его поражала та простота, с которой его спутник сообщал ему сведения, даже не прибегая, по видимому, к эмпирическим исследованиям и логике.
– Нет, просто он раньше был свободным жителем леса, а не едой, – пожал плечами Волемир и полез в заросли малины.
Начало прямохода было как всегда малоприметной, зловеще заросшей свисающими сверху корнями пещерой. Внутри было как всегда темно и сыро. Единственным её отличием было то, что выход из него распологался глубоко под землёй, в царстве вечного мрака и призрачного света неведомых гротов. Именно там, по бесконечным системам пещер бродит загадочный древний народ.
– Что за народ может жить в тех пещерах? – начал вслух размышлять Арисфокл с трудом и не без помощи мальчика спускаясь по склизким земляным ступеням. Сзади ещё достаточно сильно брезжил свет – они были практически на поверхности.
– Древние люди, такие как мы, – не задумываясь, ответил Волемир, аккуратно следя за тем, чтоб мудрец не упал. – Много эонов назад в подземелья ушли, а почему – лишь они сами знают. Но говорят, что себя называли они, тёмным народом, детьми лишь камней и земли.
– Ну, что с того…
– Они душу с землёю связали, силу великую в ней к созиданью нашли. Своими глазами не видел, легенды молчат о том, что создали они под землёю во мраке…
– Но мы же идём по пути, что под землю ведёт. По нему не ходил ты ещё?!
– Конечно же нет, о мудрец, не те ещё годы. Сейчас первый раз я спускаюсь в подземные гроты.
– Ты здесь не бывал?! Но как о пути этом знаешь?
– Мне бард как-то пел из легенды отрывки старинной, где говорилось об этом запретном пути…
– Но как же, о, Гелиос, сможешь ты им провести! – в отчаянии вскричал Арисфокл, пытаясь устремиться обратно. Он отбросил руку Волемира, но тут же споткнулся о корень, поскользнулся и покатился вниз.
– Постойте, мудрец! – только и успел выкрикнуть мальчик вслед удаляющемуся смутному пятну. Он птицей преодолел последние несколько метров и остановился у шершавой каменной стены. Мальчик осмотрелся. Здесь, на дне небольшой, но глубокой лесной пещерки было уже достаточно темно, чтоб дневные жители поверхности перестали различать цвета. Но Волемир как мог ускорял процесс перехода на ночное зрение. Он достаточно преуспел в этом, пока они спускались вниз, но всё же мальчик отдавал себе отчёт, что ещё не готов к полной темноте. Зачем привыкать к темноте, если они с Арисфоклом запасли целый ворох смолистых еловых веток? Посудите сами, когда в легенде пелось, что «в стране вечной тьмы перед светом все двери закрыты» и «свет там лишь тень от тёмной звезды подземелий…». Поэтичность – конечно, образность – несомненно, но даже самые примитивные стишки на что-то опираются, не говоря уже о легенде тысячелетней давности, которую как-то напевал старый друг Бат, путешественник с Изумрудного острова.
Сейчас Волемира окружали блестящие чёрные шершавые стены, будто изготовленные из цельного куска антрацита. Арисфокл исчез бесследно, будто провалившись сквозь эти стены. «Стражей не сыщешь подземных у входа земного, стены от глупых хранят и огня не пропустят».
– Да, уж стражей нет – это факт. На счёт от глупых хранят – не проблема, Арисфокл туда запросто провалился. Огня не пропустят? Проверять не буду – самому бы пройти, – рука Волемира коснулась поблёскивающей в темноте стены. Камень камнем. Твердый, незыблемый, как и положено. Волнение и замешательство начало возрастать в душе мальчика. Ещё бы! Втравил мудреца в такую переделку, а теперь он там сам один – пропадёт ведь.– Что же делать? Почему стена пропустила Арисфокла, а его задерживает? Недостаточно умён? Нет. Здесь что-то другое. И главное шустро так прошёл! В отрывках из легенды, которые напевал бард, ничего по этому поводу не было. А мудрец быстро прошёл… быстро. – Внезапная мысль осенила сознание мальчика. – Конечно! Ведь никто не догадается со всей дури ломиться в твёрдый камень. Быстрые и медленные движения! Двери, различающие скорость. – Что-то ему отец рассказывал по этому поводу, но Волемир был тогда ещё совсем младенцем – мало запомнил тогда по непониманию. Сейчас придётся пробовать, как выражается южанин «эмпирически», то есть на своих собственных шишках учиться, причём в прямом смысле. – А, ну ка, попробуем! Бух! Слабовато, наверное. А, ещё разок. Бах! А, с разгону? Трах! А в прыжке? Хрясь! Да, нет, так ведь и убиться можно!
Волемир тяжело встал и стал подниматься вверх по лестнице «для последнего, решительного захода». Голова немного кружилась, ещё бы, ведь не дятел! В сумраке мальчик оступился, упал и покатился вниз как совсем немного времени назад его спутник. Хлюп! Кажется, будто тело погружается в какую-то вязкую жижу – наверное, здорово головой навернулся – наверняка, что называется. Аж блёстки перед глазами прыгают. Потом стало и вовсе темно. Только призрачные воспоминания о светящихся искрах ещё медленно угасали перед неподвижным взором. Тихо. Неземная, странная какая-то тишина. Будто совсем рядом кто-то в барабан изо всей силы бьёт, а ты его не слышишь. На мозги давит. И тут в этой кромешной тишине, пожирающей, казалось саму материю и пространство что-то щёлкнуло. Скрежетнуло. А потом частые удары, будто тварь неведомая зубами скрежещет: тщалк, тщалк, тщалк! Жутко – мороз по коже, особенно, если лежишь, после удара пошевелиться не можешь, так что кажется, будто тебя и нет вовсе. Тщалк! – что-то ослепительно вспыхнуло в темноте, будто в тесное пространство занесли целое солнце. О! Да это же искры! Это Арисфокл здесь сидит, высекает кремнем огонь для факела. Кстати, очень интересное это место «здесь». Неверные вспышки искр даже немного слишком яркие для Волемира, освещали обстановку как днём. Узкая длинная комната, похожая на коридор. Высокий сводчатый потолок, у стен парапеты, похожие на лавки. Как с одной стороны, так и с другой, комната ограничивается толстыми перегородками с такими же сводчатыми и очень широкими проёмами. Темнота в проёмах не поддаётся никакому описанию – полнее не бывает. Ослепительно вспыхнул сухой трут, но он не смог разогнать даже часть этой темноты. Волемир вздохнул и пошевелился.
– Мальчик? Ты здесь? Жив? Сейчас потерпи, разожгу только факел.
– Всё в порядке, мудрец, я ушибся не сильно. Сам ты цел?
– Да, конечно – слетел как пушинка. – Честно признался южанин и зажёг еловую ветку. Сразу же стало как будто уютнее, теплее в компании этого яркого жёлтого пламени.
– Не находишь, глубокой пещерка в лесу оказалась. Хоть спустились мы низко, в подземные гроты меня не затянешь! Возвратимся назад – переправимся по морю мы. Это будет надёжней, быстрей и прекрасней. Ты согласен со мной?
– Мог бы я согласиться с тобой, если б время у нас было ждать корабля с побережий. Прямоходом быстрее добраться под морем.
– Но опасней стократ!
– В бурю в море намного опасней.
– Море, солнце и ветра простор!
– Спорить смысла нам нет, Арисфокл. Мы отсюда на землю не выйдем.
– Почему?
– Прямоход в одну сторону лишь провожает. Мы уже под землёй, а, возможно, что даже под морем. Нужно выход найти, что на Остров, где Кэр приведёт.
– Мы уже под землёй?! Мы уже в царстве сумрачном страха, где Аид восседает и смерти дыханье царит?!
– Мы уже под землёй,– уверенно кивнул мальчик. – Остальное увидим, возможно. Что здесь есть в самом деле, и мне интересно вполне. Нам осталось понять, по какой нам пойти стороне.
– Подземелье! Страшнее, чем Миноса гроты! О, Афина, дай мудрости нам!
– Нам… нам… нам…– сообщило внезапно появившееся эхо.
– Тише, тише, мудрец. Этот грот, он слегка неприятен.
– Приятен… приятен… приятен…
– Что за странное эхо? Повторяет не всё, только слова последнего глас.
– Ваш… ваш… ваш…
– Вовсе нет! Говорит оно вовсе что хочет!
– Как же в этом краю нам наверх отыскать прямоход! – в отчаянии схватился за голову Арисфокл.
– Приход… приход… приход…
– Погодите, они говорят, им приход наш приятен!
– Знатен… знатен… знатен…
– Да неужто ты понял, что нам говорит этот грот!
– Не грот… народ… народ…
– Вам спасибо, что приветствуете гостеприимно, – вежливо поклонился в пустоту Волемир.
– Взаимно… взаимно… взаимно…– не замедлило ответить странное эхо.
– Ваш прошу, укажите нам путь на Изумрудный остров.
– Это просто… просто… просто…
– Нам на голос идти нужно прямо…– прервался мальчик, прислушиваясь.
– Не прямо… не прямо… не прямо…
– …или нам по тоннелю обратно свернуть?
– Свернуть… свернуть… свернуть…– согласилось эхо.
– Всё отлично мудрец, к прямоходу нам путь рассказали.
– Рассказали… показали… указали…
– Веришь эху? Глупей ничего не слыхал! Ведь оно повторяет лишь – воли своей не имеет! Голос наш лишь здесь лишь есть, без него коридоры молчаньем полны!
– Вы правы… вы правы… вы правы…
– Соглашаешься? – бросил в пустоту Арисфокл. – Вот – оно согласилось, что само по себе всё беззвучно и немо.
– Само… немо… само… немо…
– Всё здесь пусто и брошено и живой ни одной нет души.
– Пусто… брошено… нет живых… нет души…
– О, боже! – мудрец запнулся, когда увидел округлившиеся от ужаса глаза мальчика.
– Уходить нужно нам, о мудрец, мы попали сюда не случайно.
– Уходить… отчаяние… отчаяние…
– Но куда же идти нам, на голос, или прочь от него?
– Я с тобой соглашусь, Арисфокл, мы на голос пойдём.
– Но зачем нам туда, если там так опасно?
– Это место… Мне кажется, здесь есть какая-то тайна.
– Старая тайна… старая тайна…
– И её не постигнув, нам останется вечно в сих гротах плутать.
– Всё знать… всё знать…
– Вам нужна наша помощь? – крикнул Волемир в пустоту, и эхо ответило уже значительно более живым и сильным откликом.
– Нам… ваша помощь? Помочь?
– Помогите нам выход найти, только честно, и мы подсобим, если сможем.
– Поможем… поможем…
– Ну, тогда укажите нам к выходу путь!
– Карта… прямо… направо свернуть.
– Может это лишь слышится, что оно говорит, в самом деле? – скептически предположил Арисфокл.
– Верно, это вам слышится, мы говорим, в самом деле… говорим вам… о деле…
– Нет, здесь можно утратить рассудок, – заявил мудрец, нехотя следуя за углубляющимся во тьму мальчиком.
– Ведь здесь многих утрачен рассудок…– загадочно ответил невидимый собеседник.
До первой развилки им пришлось идти достаточно долго. Через каждые двадцать метров Волемир останавливался и уточнял маршрут, на что ему отвечали «Правильно вперёд… вперёд…» Наконец стоя на перепутье, мальчик решил вызвать невидимого и, по видимому бесплотного собеседника на откровенность.
– Куда нам идти? – прямо спросил он.
– Направо идти…– чуть обиженно ответило эхо, мало маскируясь под отголосок вопроса. Видимо ему нравилась эта игра. После этого Арисфокл окончательно уверился в собственной воле невидимого поводыря, а также отметил про себя, что его голос начинает приобретать черты живого существа.
– Куда? – без особых церемоний спрашивал у каждой очередной развилки Волемир и голос, слегка разочарованно отвечал так же односложно. Наконец, следуя его указаниям, они пришли к… глухой стенке в нише.
– И что нам теперь делать?
– Поверить…– резонно ответило эхо, и стена в нише дрогнула и подёрнулась лёгкой рябью.
– Нам можно пройти? – на всякий случай спросил мальчик, настороженно поглядывая на зыбкую незыблемость чёрного камня.
– Вам нужно войти, – безапелляционно  заявил голос, и протянутая вперёд рука Волемира утонула в искристом камне.
– Я не думаю, что нам нужно… – настороженно проговорил Арисфокл.
– Вам нужно,– ответило эхо.
– Там есть карта? – прагматично осведомился Волемир.
– Там есть карта, – уверенно ответил голос.
– Тогда войдём, – кивнул мальчик спутнику и погрузился в податливую среду стены.
– Тогда войдём, – вздохнул южанин, нехотя следуя за бесшабашным проводником.
– Туда войдём, – поправило его эхо.
Искристое марево схлынуло так же внезапно, как и окутало. Вместо него бесстрашные путешественники очутились в полной и непроглядной тьме.
– Что случилось? – взволнованно произнёс Арисфокл.
– Всё в порядке, – успокоил его Волемир, – «в стране вечной тьмы перед светом все двери закрыты» камень не терпит огня, придётся разжигать снова.
– Мгновенье подождите скоро, здесь разольётся свет отличный от земного, – явственно сообщило ставшее каким-то глобальным и всеобъемлющим эхо.
Где-то в непонятной с первого взгляда высоте стало медленно проступать сначала призрачное и бледное, но затем всё более явственное зеленовато-синее свечение. Как туман оно расползалось под сводами и теперь уже становилось понятно, что странники находятся не просто в огромной пещере. Она была просто колоссальной. Казалось, что под её изобилующими пустотами сводами могли бы свободно парить целые стаи летающих лошадей, если бы им взбрела в голову идея оказаться здесь. Сияние распространилось настолько, что стало касаться боковых стен, по которым вертикально вверх, переплетаясь и изгибаясь, будто причудливые змеи, взбирались целые горные хребты. Они охватывали весь подземный свод как живые стебли, поддерживая и даря ощущение жизни и величия. «Корни гор», – восторженно прошептал Волемир. Взгляды поражённых путников медленно опускались по этим вечным сводам и стенам пока не коснулись лучистого аквамаринового сияния города. Облицованные неизвестным камнем купола и стены, протянувшихся до самого горизонта причудливых амфитеатров, дворцов и храмов, или что там это было, начинали отвечать подземной заре. Струящиеся сверху и снизу лучики преломлялись друг в друге и в самом воздухе, превращая слегка подёрнутое маревом пространство в грани огромного эфемерного кристалла, соединявшего своими ломаными линиями подземный мир. Вниз, в город, вела казавшаяся бесконечной лестница настолько широкая, что её правый и левый края терялись за синим свечением упёршихся в неё граней воздушного кристалла.
– Идём? – немного неуверенно предложил мальчик.
– Но здесь ходить возможно вечно, – в растерянности посмотрел на бескрайнюю перспективу неземного города Арисфокл. – Куда идти и долго ли, чтобы дорогу нам найти?
– Тихо, – прошептал Волемир, – Ты слышишь?
– Что?
– Эхо. Его нет.
Это без сомнения было так. Последним приветствием оно будто исчерпало себя и решило замолчать навеки.
– Ей, отзовись, тот, кто нас вёл. Мы карту в городе найдём? – однако последовавшее молчание неопровержимо доказало, что эхо либо вообще исчезло, либо занято сейчас более важными делами, например разжиганием, или скорее разливанием, света по всему обозреваемому пространству.
– Хорошо, мой юный друг, идём, посмотрим и найдём.
– Отлично, – кивнул мальчик, с нетерпением поглядывая на необычный светящийся город у подножия лестницы.
Причудливые изгибы бледно светящихся амфитеатров и сводов сразу же поглотили путников, как только они ступили на улицы. Странное, непривычное чувство возникало среди этого несомненно чужого и загадочного города. Если прибавить к этому ядовито-бирюзовое свечение марева в высоте, ограниченной небесной твердью, в прямом смысле слова, то становится и вовсе не по себе. Город, конечно же, был бесконечно пустынным. Хотя даже Волемир с трудом мог бы себе представить, каких признаков жизни следовало ожидать от народа уже много тысячелетий переставшего походить на своих земных предков. Правда, он всё же не был так неосведомлён, как думал его умудрённый жизнью спутник. Мальчик уже был в пещерах, хотя они и не были так глубоки как эта. Очень бы удивился Арисфокл, если бы его проводнику пришло в голову рассказать о том, как он умудрялся находить общий язык с их странными и даже опасными жителями подземелий на родине. В славном северном краю за высокими, мрачными с виду хребтами гор в ущельях, что спускаются прямо под скалы, живёт народ, отказавшийся от животворящих сил солнца, ветра и неба. Когда-то они добровольно последовали за одним из древнейших творений когда-либо населявших землю, за воплощением стихии – элементаром. Теперь они более его дети, чем люди, и всё же человеческое в них осталось. Волемир прикрыл на секунду глаза, вспоминая завораживающе опасный шелест чешуи в непроглядной тьме подземелий, куда он попал случайно. Странная это была чешуя – ворсистая и шершавая, иногда неотличимая от сырого камня стен, а иногда колючая и жёсткая, как бритвенно острые края кремниевых пластин. Это всё он понял потом, а сначала была кошмарная неизвестность и тихий шум, доносившийся отовсюду. Мальчик вздохнул и открыл глаза. На долю секунды ему послышался шёпот – едва различимое, и всё же режущее слух шипение людозмеев. Нет, ничего такого здесь не было, хотя теперь маленький путешественник охотнее предпочёл бы пусть не совсем удобное и безопасное, но уже привычное общество живущих под скалами, чем этот ещё более зловещий и извечно чужой человеку неподвижный, но незримо меняющийся пейзаж.
– Наш проводник надолго замолчал, – вслух отметил Арисфокл, пытаясь рассеять гнетущее состояние.
– Я не думаю, что это был кто-либо разумный, – задумчиво созерцая всё новые открывающиеся галереи произнёс Волемир, – ведь это только эхо.
– Нет-нет, я убедился сам – оно живое. У него чувства слышал я, и даже волю.
– В том вижу я, мудрец, как раз проблему – откуда чувства вдруг взялись у подземелий. Откуда речь известна им людей наземных и интонаций целый спектр – как в наших тембрах.
«А ведь и вправду,– стал размышлять южанин, пока они в тишине преодолевали нескончаемые ступени лестницы.– Ведь если вдруг поверить на мгновенье, что здесь мы первые за целую эпоху, тогда откуда наш незримый собеседник, томясь в глубинах страшных и незримых, мог знать язык людей и интонации секрет? Но если это – дух, или другое что-то, кому под силу мысли наши понимать? Читать и говорить, не слыша слушать, возможно, путать, в голову влезать?» Арисфокл как в юности встряхнул головой, отгоняя весьма неприятные мысли.
Они всё спускались и спускались, а над ними разворачивалось мерное движение переливающегося мертвенным сиянием тумана в невообразимой высоте, и эфирный кристалл вращался, то и дело взрезая пространство своими аквамариновыми гранями. Что-то странное начало твориться со всеми чувствами путешественников, как с материальными, так и с эмоциональными. Они будто растворялись в наступающих отблесках подземного города и движение, звук и запах будто проступали сквозь пелену нереальности. Люди вступили на улицы, и мерцающий едкий свет зданий больше не казался раздражающим. Не было больше шороха одежды и шагов и голосовые связки будто онемели, вместо этого стал доступен свист и позванивание преломляющихся лучей, лёгкое гудение светящихся стен, шум плоскостей небесного кристалла где-то наверху. Писк и скрежет, внезапно раздавшийся совсем рядом не прервал размеренности и не оживил внимания, он тоже был частью этого мира, равномерной, повторяющейся. Это всего лишь небесная грань тончайшим аквамариновым лезвием вспорола зелёное свечение улиц, прорезала их неживое свечение ещё более  потусторонним светом. Что-то запредельно позванивало на грани восприятия. Это был не просто звук, он дрожью пробегал по коже, расшатывая чувства и нервы. Арисфокл посмотрел на свою руку, кожа приобрела серый, безжизненный оттенок и казалась прозрачной. Теперь стало понятно, что обе фигуры пришельцев из мира солнечного света будто истончаются, пропадают и растворяются на фоне окружающего и подступающего со всех сторон буйства. А обезумевшее, переродившееся зрение воспрнимало уже совсем невообразимые картины. Здания росли друг на друге как грибы, взаимопроникая друг в друга, просвечиваясь. Возможно, это была только игра сумасшедших отражений и искажений, но это больше не имело никакого значения – разум нормального человека отказывался анализировать весь этот подвижный и постоянно преломляющийся друг в друге бред, где невозможно отличить камней от света, а сам ты становишься лишь призраком – чужим, потерянным и почти не существующим.
– Волемир,– попытался проговорить Арисфокл, но и сам не смог услышать своего голоса. Он прищурил глаза. Глаза, которые прекрасно воспринимали все оттенки висящих в воздухе свечений, но всё хуже и хуже различали теряющуюся в этом мареве серую фигуру мальчика.
– Нет, – отчаянно подумал путешественник, – здесь всё не так, нужно что-то изменить, мой разум угнетён и чувства взбунтовались. Свет Прометея может показать, куда же мы забрались.
Стараясь не терять из виду своего юного проводника, южанин развязал небольшой мешочек на поясе, где держал кремень и кресало. Руки слегка дрожали. Кремень выпал и покотился тут же исчезая в свечении тротуара. Пришлось наклониться к нему и нашарить ценную вещь рукой. «Тщалк!» – беззвучно столкнулись камни, и пространство слабо и на короткое мгновение озарилось кромешной густой смолянистой тьмой, где едва заметно вспыхнули густо-красные чёрточки искр. Видение задержалось на короткий миг и тут же погасло, оставив после себя лишь озадаченность и сомнение, было ли оно вообще. Разве могут искры живого огня сеять тьму? Что тогда будет, если зажечь здесь факел?
«Это плохая идея» – прозвучало в голове, и мудрец содрогнулся. Но ещё большее потрясение его ждало, когда он взглянул на своего безмолвного собеседника. Он был похож на его проводника из далёкой северной страны, но сходство ограничивалось только внешней формой. Его кожа сияла едко-зелёным сиянием, так же как и белки глаз. Отражением потустороннего блестели аквамариновые волосы и колкими аметистами горели узкие зрачки ящерицы.
– Ты кто, о дух подземный незнакомый, – беззвучно вскрикнуло горло Арисфокла.
«Не говори, как раньше говорил, и не живи здесь так, как раньше жил, законы бытия другие под землёй, – сообщило странное видение, – Не узнаёшь меня ты разве, Арисфокл, в обличье этом? Но что поделать, приходится стать подобным месту, иначе здесь не выжить».
«Так это ты, мой юный друг и проводник? – осторожно спросил мудрец, осваиваясь с мысленной речью.
«Конечно я, и моё имя Волемир», – кивнул мальчик, жутковато улыбаясь светящейся изнутри улыбкой.
«Ну что ж, тогда и я в порядке, – облегчённо вздохнул собеседник, складывая кремень и затягивая шнурок. – И если мысль включить, то ты всецело прав и боле чем рационален. Чтоб муравейник оценить внутри, нам стоит муравью подобным стать созданьем, и рыбы лишь способны увидать, как дно морское видится на деле».
«Ты прав, мудрец, конечно без сомненья. Итак, идём? Ведь нам ещё дорога предстоит сквозь все пространства эти и владенья».
«Конечно да, идём, не страшно здесь теперь мне».
И действительно, чего бояться, когда рядом такой самодостаточный и сильный напарник и проводник? Правда раньше он не демонстрировал свои потрясающие и почти нечеловеческие способности столь явно, но, ведь и условия, согласитесь, исключительные. Даже более, чем исключительные, хотя теперь уже подземный город не казался таким чужим и зловещим, ведь в нём появился знакомый человек. Вот же его ультра-зелёная фигура явственно видна и даже затмевает свечения стен и улиц. Правда она тоже кажется слегка полупрозрачной, или это только игра преломлений?
«Скажи, а можно человеку с островов искусством овладеть твоим, там много понимать и быть везде своим? – не стерпел всё же Арисфокл, – или же это безнадёжно?»
«О, это не искусство вовсе, лишь только состояние ума. Но научиться ему тоже не возможно. Научные беседы чувства не родят, а без него всё знание лишь прах. А стать таким, как я сейчас простого проще, дойти лишь нужно нам до центральной рощи».
«До рощи? Здесь деревья под землёй? Какое удивительное место. И много знаешь очень ты о нём, хотя я не представлю, как до тебя дошли об этом вести».
«Я… говорил тебе о людях подземелий… там, на поверхности, на родине моей».
«Нет, я не знаю сих вестей».
«Ну что же, значит, только думал. Так вот, они и рассказали это мне».
«Поистине великолепен и богат твой опыт, – поражённо покачал головой южанин, но тут же насторожился, – послушай, кажется ли мне или я слышу странный стук и топот».
«Поторопимся, Роща за углом – она для нас лекарство, пища, дом».
«Что?..» – не сразу разобрал Арисфокл, когда оказавшиеся ужасно жёсткими и цепкими руки его спутника швырнули его вперёд.
Роща была намного страннее всего города вместе взятого. То, что можно было назвать деревьями, представляло собой мясистые полупрозрачные стволы, распадающиеся кверху на десятки таких же отростков, каждый из которых оканчивался мириадами неприглядного вида отростков, которые слабо шевелились, изображая в этом неподвижном царстве лёгкий ветерок. И таких «деревьев» было неисчисляемое количество. Они уже полностью закрыли собой почти привычные улицы города, и даже клочки небесного тумана лишь изредка проступали сквозь слепящую путаницу ветвей. Что-то мелькнуло впереди. Мудрец заставил себя приподнять голову, что, честно говоря, не так уж легко было сделать, особенно, когда тебе пахнули в лицо какой-то зелёной пыльцой, а теперь волокли под белы ручки существа, озаботившиеся лишь общими чертами человеческой формы. Лица они посчитали излишними, и южанин уж и не знал, печалиться по этому поводу, или радоваться. Да, действительно впереди проступала красивая и изящная лестница с витыми мерцающими синим и зелёным перилами, а за ней… за ней утопая в Роще раскинулся целый дворец, будто сотканный из тончайших нитей света. Балконы, купола и балюстрады, колоннады завораживающе сплетённых полупрозрачных стеблей и многое-многое другое. Светящееся, мерцающее, перемежающееся, от чего рябило в глазах.
«Поклонение королеве», – зазвучало в голове на разные лады, от чего путешественнику показалось, будто он уже сошёл с ума. Его аккуратно поставили на колени, цепко придерживая за плечи. А потом он поднял голову и встретился взглядом с прекрасными зелёными глазами. Сначала он не узнал их, но потом уже только поражался собственной забывчивости. Как он мог забыть ЕЁ взгляд. Как мог забыть ЕЁ лицо и образ, постепенно проявляющийся в его проясняющемся восприятии. Как он мог хоть на секунду забыть ту, ради которой и отправился в это потрясающее путешествие? Но он помнил имя той, что оставила мир, населённый людьми. Мальчик молодец. Он исполнил своё обещание, он привёл его к НЕЙ. Королева? Конечно, его любимая достойна быть королевой всего этого мира. «Аларна», – прошептал он в полубреду, когда её светящаяся нежная невесомая ладонь коснулась его лица, и упал в беспамятстве.
Арисфокл дёрнулся, его веки смежились и вновь распрямились. Что ему видится? События прошедшего дня, или что-то ещё менее приятное? Пусть его сон будет добрым, а пробуждение – приятным. Ведь он так любит, и она больше не может не любить его. Это так странно, особенно для неё, но так прекрасно, что, узнав это чувство однажды, больше не можешь жить без него. Её ласковый взгляд скользил по его успокаивающемуся лицу, по расслабляющимся от этого тепла рукам, останавливается на равномерно вздымающейся груди. Она чувствует, что больше не может жить без него. Она чувствует то, что и должна чувствовать ОНА. Она не может иначе. Пусть же ничто не разрушит их счастья. Ничто и никто. Её нежные пальцы подымают вещь, пришедшую из мира, где царит испепеляющий жар и смерть. Этот мешочек с камешками, рождающими жгучий огонь больше не нужен путнику, нашедшему образ своей мечты. Она позаботится о том, чтоб в её мире всегда было светло для любимого.
Яркий, зеленовато-жёлтый живой луч солнца назойливо прыгал по носу и векам, разрушая запутанную и тревожную пелену сна. Да и ну его, этот сон, когда пробуждение настолько приятно. Арисфокл с наслаждением перевернулся на бок, натягивая шелковистую шерсть узорчатого покрывала. Что это у него под головой? Подушка? Так же расшитая тонкими золотыми нитями и мягкая, как лебяжий пух. Арисфокл видел такие в домах купцов, что привозили товары из Азии. Но те были несравненно жёстче, грубее. Яркий солнечный свет падает сквозь огромные сводчатые окна с коваными ставнями, увитыми молодым виноградом. Трепещут нежные листочки на ветру, прыгают по полу и кровати пятнышки солнечного света, приглашают проснуться, открыть окно, встретить новый день, что, будто пришёл из мечты. Мудрец привычно потянулся за вещами, которые, как и всегда, оказались на низком столике рядом. Он пару мгновений любовался изящным растительным орнаментом своей тоги, вышитым серебром по голубому шёлку. Почему он не замечал раньше, что у него такая красивая одежда? Хотя здесь всё так прекрасно. Кстати, где это, здесь? Ах, да! Всё в порядке! Он дошёл. Нашёл свою любимую, и с тех пор время потеряло всякое значение. Каждый день новая, каждый раз весенняя вечность. Что может быть прекраснее! Прекраснее, чем его Аларна? Южанин с удовольствием потянулся, встряхнул завитушками угольно-чёрных волос и встал. Легко пробежавшись к окну, он отворил ставни, и весенняя свежесть хлынула в комнату из безграничных садов и парков, наполняя его лёгкие.
– Здравствуй, милый, – прозвучало за спиной, и Арисфокл уже знал, кого увидит.
На ней была лёгкая изумрудно-зелёная туника, подчёркивающая цвет её глаз.
– Аларна, – прошептал он, обнял её, такую живую, реальную, тёплую, закружил над полом. Та, что была в мире людей только невесомым духом, дриадой, теперь смеялась звонким как перекатывающийся ручеёк смехом.
– Идём, – произнесла она голосом, которого он так ждал, который помнил, и который стал ещё прекраснее здесь. И вся она была ещё прекрасней, чем он её помнил. Именно такой – радостной и живой он представлял её в мечтах и грёзах, а не печальной и удручённой, какой она была во время их расставания. – Идём в сад там уже всё готово.
– Для чего? – не понял он, да, пожалуй, и не хотел понимать, достаточно того, что они теперь вместе.
– Увидишь, идём, – повторила она нежно и потянула его к зелёной резной арке выхода. Ему оставалось только счастливо следовать за ней.
Ажурная вычурная лестница словно сошла со страниц какой-то древней и прекрасной легенды. По таким, возможно, ходили только боги или вообще предтечи древнейших эонов, которые не знали страданий, горя и заблуждений. Весь этот необыкновенный дворец казался пропитанным светом и жизнью, струившейся в его сплетённых ветвями стенах. Расписные листья огромных дверей разошлись в стороны, открывая изумлённому взгляду человека самый прекрасный лес из когда-либо им виденных. Это был сад, величественный патриарх растительности и сказка в одном месте. Они стояли на крыльце, которое медленно и бережно опускало их на изумруд травы. Медленная величественная прогулка между деревьями до живописной поляны, на которой уже прямо из земли вырастал стол, уставленный яствами, которые не пробуждали животного голода, но успокаивали душу.
– Как прекрасно здесь, – только и смог произнести человек, не бывший больше почитаемым философом южных краёв, но просто счастливым человеком.
– Всё так как ты мечтал, любимый, – мягко произнесла его спутница.
– Да, даже лучше.
Два витых кресла сформировались у стола, приглашая к изысканной трапезе. Человек послушно сел, протянув руку за прекрасным хрустальным бокалом, где плескалось и искрилось что-то вне власти восприятия. Пёстрая птица с трелью спустилась на стол прямо перед ним. Он только улыбнулся. Птица склонила голову, изучая человека мудрым внимательным глазом. Аларна озадаченно смотрела на пернатого гостя, не зная, что предпринять. А между тем птица произнесла «Арисфокл, ничего со стола не бери, эта пища и сок вред приносят живым», а затем резко взвилась в воздух и уже сверху прямо в ладони ошеломлённому человеку сбросила маленькую и уже привядшую ягодку малины. Она была такой знакомой и, одновременно такой ничтожной в сравнении с окружающим великолепием, что было совершенно непонятно, как относиться к ней, да и ко всему происшествию, выходящему за рамки идеальной картины. Чтоб как-то замять неловкость человек произнёс, обращаясь к спутнице.
– Место это чудесно вдвойне, даже звери здесь молвят ко мне.
– Да, – растерянно улыбнулась Аларна, эта птица – шутница при мне. Не пугайся речей её странных и не думай о ней как о равной. Это место моё, все пространства вокруг в нём есть жизнь для всего, смерти нет, милый друг.
– Я согласен, – бесконечно влюблёнными глазами посмотрел Арисфокл, – ведь здесь не бывает разлук. Я поверю во всё, лишь коснусь твоих рук.
Он взял её нежную тёплую ладонь в свои руки, намереваясь поцеловать. Странный, очень странный здесь, но такой отдалённо знакомый аромат ударил в нос. Что это? Ах, он так и не выпустил из руки эту сморщенную ягодку, принесённую птицей. Мудрец только на секунду скосил глаза, но этого мгновения оказалось достаточно, чтоб заметить, как исказился мир вокруг. Как зелень заискрилась призрачным сиянием, а там, где его не было, сгущалась вязкая смолянистая, истекающая страхом тьма. Сердце замерло, заставляя человека вдохнуть поглубже и помотать головой. Наваждение исчезло. Деревья по-прежнему шумели, перебирая листьями лёгкий ветерок, где-то вдалеке щебетали птицы, доносилось также лёгкое журчание спрятанного в траве ручья. Но лицо Аларны было обеспокоено.
– Всё в порядке, милый? Ты вдруг так побледнел.
– Нет, ничего, – ответил Арисфокл, переводя дыхание, – всё в порядке просто… было такое странное видение. – он встряхнул головой, – я просто ещё не привык… ко всему вокруг.
– Попробуй здешней пищи, – ладонь хозяйки коснулась его плеча, – она твой дух и разум успокоит.
 «Навечно душу в подземелье упокоит», – слабо отозвалось эхо.
– Нет, что-то не так, – схватился за голову человек. – Это эхо… видения… меня лишают ума наваждения.
– Милый, съешь что-нибудь и облегчишь свой путь к пониманию этого мира.
– Да, конечно же да, ты, Аларна, права, – с этими словами Арисфокл забросил в рот первую попавшуюся ягоду – именно ту, которую всё ещё держал в руке.
Мир взорвался, и его блестящие осколки расползлись зеленоватыми лужицами едкого яда в непроглядной тьме. Сознание человека померкло.
Яркий, зеленовато-жёлтый живой луч солнца назойливо прыгал по носу и векам, разрушая запутанную и тревожную пелену сна. Да и ну его, этот сон, когда пробуждение настолько приятно. Арисфокл с наслаждением перевернулся на бок, натягивая шелковистую шерсть узорчатого покрывала. Он вдохнул полной грудью свежий воздух, врывающийся через открытое окно, за которым шелестело потрясающее пространство леса. Тело слушалось так безукоризненно, как никогда. Южанин легко и привычно отбросил покрывало, словно делал это уже множество раз. Он задумчиво подошёл к сводчатой резной арке окна. Колоссальные стволы деревьев вздымались вверх и их кроны поддерживали, казалось, саму крышу мира. Светящиеся живые огоньки опоясывали их стволы и ветви, спускаясь к самой земле. Странным, завораживающим гудящим пением было наполнено всё пространство, словно лес говорил, звучал приглушённо как сотни тысяч натянутых прозрачных струн. Всё здесь было погружено в раздумья столь великие, что и Арисфокл стал задумчив и сосредоточен. Он ощущал это гудение, наблюдал мерные взмахи крыльев лесных птиц и диковинных насекомых. Мудрость более древняя, чем само время была растворена здесь, щедро пропитывая любые предметы и существ.
Тональность звучаний чуть изменилась и Арисфокл, уже всецело проникнутый этими энергиями знал, что арочная искристая дверь его опочивальни величественно и неспешно открывается, а на пороге стоит светлая фигура его возлюбленной. Длинная ткань её одежды спадает до самого пола, но всегда остаётся незапятнанно белой как сама чистота абсолютного разума.
Она кротко и безгранично мудро улыбнулась его взгляду, в то время, как её глаза были проникновенны и печальны как сама судьба. Её народ знал начало и конец времён, вечным некуда спешить, их желания кристально чисты, и возвышены над всем смертным миром, они не допускают ошибок и всегда знают, на что идут и где закончится путь каждого из нас, хотя и говорят, что судьба не предрешена. Вечные, абсолютные, величественные, добрые и печальные, ибо способны видеть истинную картину мира и положение вещей во вселенной. Она слегка склонила голову, безмолвно приглашая пришедшего из иного мира следом за собой. Они не говорят впустую и не боятся смерти. Арисфокл всё ещё не до конца привыкший к этой непостижимой вечности, но уже проникшийся ей до глубины души так же размеренно и неспешно последовал её приглашению. Она величественно плыла над лестницей, едва касаясь перил полупрозрачной, светящейся белым во тьме прекрасной ладонью. Мерное древнее гудение леса заструилось над головой, когда они покинули затерявшейся меж колоссальными стволами Дворец Искрящихся Звёзд. Она вела его в особое место, ещё более необычное и сказочное, чем весь этот лес. Ровные ряды тысячелетних дубов, вязов, ясеней и других великанов «зелёного народа» выстроились в Аллею Жизни.
«А знаешь ли ты, что в конце неё, путник?» – безмолвно, благосклонно и чуть насмешливо спрашивали глаза его проводницы. Кто сказал, что вечные не шутят. Им чужды страсти и смятенные желания людей, но что за чувства в их сердцах? Эта загадка вне одной человеческой жизни. Конечно, он знал это, ведь даже не помнил, сколько времени провёл под здешним лиственным небом, в этих вибрациях высокой мудрости. Аллея Жизни «растёт» из Круга Вечности. Но человек даже не пытался себе представить, что это такое.
Унисон вибраций усиливался с каждым шагом, заполняя собой сознание, очищая разум и принося просветление как вспышки внезапного понимания. Теперь он знает, зачем она ведёт его в Круг. Вечность – ничто, если её не с кем разделить. Она обернулась, скользнув по нему искристым взглядом, он прав – Круг сделает его вечным. Небольшие холмы и валы всё явственнее проступали на земле. Но нет, это не холмы – это всего лишь колоссальные корни исполинских деревьев. Они уже на месте. Стволы немыслимых размеров вздымались на неведомую высоту, а сам воздух вокруг светился мягким, но мощным белым сиянием. Где-то странным звоном небольшой водопад снисходил в озеро с серебряной водой. «Это Озеро Истины, – сообщило Арисфоклу само пространство, – твоя судьба – посмотреть в него».
– Я слышу голос, – решился прервать величественное молчание человек.
– Я знаю, – с недостижимой любовью и печалью произнесла Аларна, – даже самые великие мудрецы нашего мира не знают – что можно увидеть в Озере. Я боюсь за тебя, но не могу попросить тебя не смотреть. Я могу лишь помочь, облегчить понимание мира. Возьми этот перстень, в его камне – душа той кто тебя больше вечности ценит.
Прозрачный белый камень, оправленный в удивительной красоты серебро, засветился в тонких невесомых пальцах.
– Если это опасно настолько, тогда не посмею я, варвар презренный, чтобы хоть волосок пострадал на твоей голове – для меня ты ценнее судьбы и души, и всей жизни мгновенной.
С этими словами он опустился на колено, закрывая её ладонь с драгоценным кольцом души вечной.
– Ты многому научился за те скоротечные мгновения, проведённые среди нас. – В её кристально чистых глазах появились бриллиантовые искры звёзд. – Даже большему, чем мне хотелось бы. Звёзды отделились от её глаз, скользя по прозрачной коже. Тебе больше нечему у нас учиться. Только вечный способен отказаться от любви скоротечной и страстной ради вечной любви бескорыстной бессмертной. Больше нет ничего, что могло бы с тобой разлучить. Не в кольце, но мгновение каждое душу готова тебе подарить. Так идём во Дворец, чтобы вечность вдвоём разделить.
Лёгкая тень беспокойства скользнула в её прекрасных глазах, и Арисфокл не мог этого не почувствовать. Озеро. Последняя тайна вечных. То, что всё ещё разделяло их. Не ради жажды знаний, не ради гордости и корысти. Она дарила ему душу. А это его дар ей и всей вселенной – бескорыстный кристально чистый, искренний. Серебристая гладь озера почернела, а редкие искры сложились в загадочный узор где-то там – в пустой, прозрачной и потому бесконечной тьме, куда можно было провалиться и падать вечно. Два человека сидят в огромных креслах, скорее больше похожих на величественные троны. Между ними стоит каменный стол вычурной и диковинной резьбы. На столе хаотично расставлено множество фигурок. Одни из них сияют красновато-жёлтым светом янтаря и рубина, другие – изумруд и аквамарин. Сидящие на тронах играют. Цель игры и правила – за пределами понимания. Один из игроков ещё совсем юный мальчик. Его лицо только что было напряжено, но теперь расслабилось, расцветая доброй тёплой улыбкой. Другой игрок – высокая стройная женщина необыкновенной, величественной, но бесчувственной красоты. Её изящная ладонь властно скользнула над столом, но остановилась в нерешительности.
– Партия, – скромно сообщил её бесстрашный оппонент, – он выбрал, королева.
Пару мгновений она молча изучала тёмную поверхность стола с замершими фигурами. Какой-то особой, потусторонней важностью они светились, отражаясь в её слегка фосфоресцирующих зрачках.
– Но это невозможно, – спокойно и хладнокровно произнесла она, – он же всего лишь человек. Он не дух, не вечный. Он не мог сделать такой выбор. Тем более двенадцать раз подряд.
– По правде говоря, – начал Волемир, слегка расслабляясь в высоком каменном кресле, – последний вариант был уже не совсем правдив, ведь он любит дриаду – лесную нимфу, а не воплощённую сущность вечной, у них характер разный.
– В его представлении больше не было подходящих вариантов, – слегка пожала плечами королева. И, тем не менее, он выбрал, как выбрал бы вечный, – пронизывающий взгляд королевы направился на Арисфокла прямо сквозь несуществующую гладь озера, – меня это поражает крайне.
Сознание путешественника угасло.
Дышать становилось всё труднее, а он ничего не мог сделать. В конце концов, он начал задыхаться и закашлялся, а затем, наконец, снова вдохнул сыроватый вязкий ни с чем не сравнимый воздух подземелий полной грудью и проснулся.
– Всё… всё уже в порядке, – помогли ему подняться и похлопали по спине.
Сверкающее золотым узором покрывало. Арисфокл слабо вскрикнул и попытался отбросить напасть, но ткань обвилась вокруг шеи, вцепилась мёртвой хваткой, душила.
– Арисфокл! – прогремело рядом, – успокойтесь, всё закончилось!
Это подействовало. Человек перестал биться, и, посмотрев на ненавистное покрывало, понял, что это его собственный дорожный плащ, который покрылся блестящими нитями какой-то слизи, будто на нём танцевала пара сотен улиток.
Успокоение отобрало силы, снова расслабляя тело. Ах, это привычное старое тело, сообщающее, что путешественник лежал хоть и не на камне, но всё же и не на мягкой постели. Как же он рад был снова чувствовать его, понимая, что оно реально, хоть и не совершенно.
– Волемир? – слабо спросил южанин.
– Да, мудрец, всё уже позади, всё в порядке. Я с вами.
– Где мы?
– Мы во владеньях тёмной королевы.
– Подземный город?
– Вотчина пещерного народа.
– Я не понимаю, все мысли спутались. Как после странствия  по грани мирозданья.
– По сути, так и было…
Они находились в каком-то помещении. По-видимому, оно было достаточно обширным, так как зеленоватое свечение здесь было настолько зыбким и призрачным, что скорее верилось в способность видеть в темноте, чем в наличие источника освещения.
– Где сейчас мы?
– «Замок счастья».
– Что?
– Название такое. Верить здесь глазам не стоит. Зыбко здесь само пространство и под маской снова маска.
Только сейчас Арисфокл обратил внимание на то, что его спутник больше не светился фосфоресцирующей зеленью. На фоне едва различимой серости комнаты его фигура выделялась чуть более тёмным силуэтом.
– Ты не светишься как раньше?
– Ты стал жертвой здешней фальши. Я всегда собой останусь – не меняюсь, не теряюсь.
– Кто тогда меня привёл?
– Ты за призраком пришёл.
Путешественник уже хотел снова спросить, но понял, что вопросов слишком много, они толпились, перемешивались и становились одной странной массой непонятного. Несколько минут они просто молчали. Мальчик отошёл и присел на корточки, разгребая слежавшуюся за тысячи лет пыль на полу.
– Жаль, что у тебя нет кремня, – произнёс он задумчиво, – огонь живой здесь тайны раскрывает, а свет зелёный путает, играет.
– Как нет? – дёрнулась рука Арифокла, – нам без него не выжить – в подземельях нужен свет.
– Нам нет нужды пока что волноваться о факеле – навечно можем ненароком здесь остаться.
– Как? Не хочу! Мне нужно к свету, к солнцу и к… Аларне.
– Сюда идут. Узнаете всё скоро сами.
Действительно, зеленоватое свечение усилилось, обозначился арочный проём, в котором Арисфокл с содроганием узнал растительный орнамент из своих грёз, да и вся комната оказалась знакомой. Вот и сводчатые окна, закрытые ставнями. Южанин поднялся, и ложе под ним заскрипело.
– Лучше не… – начал мальчик, но не успел.
Арисфокл посмотрел и вскочил как ошпаренный. А как поступите вы, узнав, что спокойно отдыхали на толстых слизистых ветвях какого-то омерзительного на вид растения, которое к тому же ещё и шевелилось, реагируя на малейшее движение человека?
В комнату вошёл Волемир. Нет. Волемир здесь. Вот он – обычный, а тот, что вошел, сиял зеленоватым и аквамариновым, искажая само понятие о пространстве комнаты, в которой они находились.
– Бросай свои шуточки. – Настойчиво, но безразлично бросил вошедшему призраку живой Волемир. – Мало того, что завёл гостя невесть куда без спросу, так ещё и облик чужой перенял. Как ты вообще выглядишь? И как тебя зовут вообще?
– Привёл его в сады великие подземного народа, где королева ждёт гостей прихода. А облик истинный тебе зачем?
– Да уж, – слегка нервно сглотнул мальчик, – уж лучше видеть то, что вы хотите показать, чем быть безумным и смятённым от правды пламенем вскроённой.
– Не будем об этом, – по призрачной фигуре пробежала рябь. – Вас королева ждёт, за мной идите следом.
Арисфокл чувствовал, ощущал, что он уже спускался по этим лестницам, касался этих перил, выходил в сад, но если тогда увиденное вызывало потрясающее восхищение, то сейчас в этих тёмных, неизвестно чем заросших переходах, на этих осыпающихся крутых ступенях его обуревало только смятение и паника. Когда человек вышел в «сад», ему сделалось дурно.
– Просто смотри перед собой и ни о чём не думай, – пришёл на выручку мальчик, – нас будут кормить, но здесь не стоит есть.
– Я не смогу, будь я всех в мире голоднее.
Вяло шевелились мясистые фосфоресцирующие ветви-щупальца с тысячами мерзкого вида отростков на них, а путники продолжали свой путь к виднеющемуся сквозь заросли замку. Он не был похож на то полуразвалившееся строение, где они находились раньше. Сложенный из колоссальных глыб зелёного и густо-фиолетового абсолютно прозрачного камня он был неотличим от граней эфемерного небесного кристалла и казался лишь игрой отражений и преломлений. Невозможно было понять, где здесь твёрдость камня, а где – зыбкая граница света и тени. Возносящиеся вверх шпили рассеивали вокруг бледные неживые искры. Широкая изумрудная лестница множеством блоков поднималась к высоким арочным вратам этого невозможного строения. На лестнице стояла она. Длинное платье тяжёлого аквамаринового атласа складками спадало на ступени. Большие сиреневые миндалевидные глаза были на удивление ясными и нежными. В её атласной коже не было ни кровинки, но в этом мире, под этим светом цвет морской волны делал её невообразимо величественной и прекрасной. Она ласково улыбнулась, и Арисфокл забыл, что только что едва выдерживал вид этого мира. Волемир неодобрительно покосился на него.
– Ты помнишь Аларну? Это не она. Не твоя возлюбленная, – тихо проговорил мальчик, но королева услышала.
– Добро пожаловать в мои владения, странник с юга, – произнесла она мягким завораживающим голосом. – Что касается твоих рассуждений, Волемир, всё относительно в любом из миров, тебе ли этого не знать?
– Всё, кроме истинной любви, что выше вечности и жизни.
– Любовь земная выберет, что видит. Прошу к столу, гостей хозяйка не обидит.
Ступени из прозрачного камня остались позади, и путники вошли в мерцающий завораживающим и неживым светом зал.
– Прошу к столу, о, странники и гости дорогие, здесь всё для вас, здесь яства есть любые.
«Ничего не ешь и не пей со стола», – быстро шепнул Арисфоклу мальчик, и южанину пришлось довольствоваться голодными взглядами на заставленный прозрачной посудой стол. Сказать, что он был уже достаточно голоден – это значит, ничего не сказать. Но его расторопный спутник не стал ждать, когда южанин растратит весь свой запас стойкости. Одна маленькая прохладная ягодка малины незаметно легла в руку мудреца. Свежий, не смотря на достаточно долгий срок вкус заставил вспомнить о свежем ветре, лёгких облаках в небе, согретых добрым солнцем. Солнце. О, Гелиос, великий бог небес, как не хватает тебя твоим детям, по своей воле спустившимся в бесконечные подземелья! Воспоминания нахлынули, прикрывая веки и унося в бесконечную высоту. А когда он открыл глаза, вокруг была тьма. Тьма абсолютная, непроглядная, в которой что-то противоестественно шевелилось. Ощущение было таким острым, что Арисфокл вздрогнул, а возможно, даже и вскрикнул,… и тьма рассеялась. Вокруг снова возвышались льющие синим и зелёным светом стены, а прекрасное лицо королевы здешнего мира выражало толику раздражения.
– Ты рискуешь моим гостеприимством, мальчик, – сказала она, обращаясь к Волемиру, – и главное – ты рискуешь жизнью и здоровьем своего спутника. А что, если бы он прямо сейчас увидел? Что бы произошло тогда?
– Ему нужно есть, как и всем… живым, – невозмутимо ответил он, – Сомневаюсь, что пища твоего мира будет полезнее.
– Зато  я не сомневаюсь. Я точно знаю, что ему нужно, и я могу это дать!
– Не более, чем иллюзию и смерть…
– То, что вы называете жизнью, не имеет значения, когда есть вечность. Кто ещё сможет это дать?
– Не жизнь и не смерть, не свобода, не рабство, одинаковость всех – в безысходности братство.
– А откуда тебе знать, что ему нужно? Думаешь, ему нужна та самая? Нет! Только образ, а образ – не проблема для меня!
– Проблема, – упрямо покачал головой Волемир, – когда это единственная форма существования. Проблема в первую очередь для тебя.
– А-а, – вмешался, наконец, Арисфокл, – вы позволите мне прервать вашу увлекательную беседу? Поскольку я здесь, похоже, самое заинтересованное лицо, может кто-нибудь расскажет мне, что здесь происходит?
Волемир и королева взаимно неодобрительно переглянулись.
– Расскажи ему… правду – он имеет право знать, – настойчиво произнёс Волемир. – Что произошло здесь больше двенадцати тысяч лет назад?!
– Вот ты и расскажи, если так уж проник в суть здешнего мира.
– И ты не боишься, если он узнает правду?
– Правда – это то, что ты видишь!
– Правда – это то, что есть на самом деле!
– Во сне тоже всё на самом деле, только он тает как дым, когда ты просыпаешься.
– Когда это было с тобой в последний раз, королева, когда ты видела настоящий сон?
– Больше двенадцати тысяч лет назад, – внезапно тихо произнесла она и, скользнув атласом, вышла из зала.
«Наследники элементаров земли они познали всю её сущность и законы, они стали её частью, вплетая совершенные по своей структуре минералы в живые ткани своих тел. Призрачный шанс на вечность становился всё более реальным – не только живущие в древних лесах помешанные на животворящей силе природы существа достойны быть вечными. Даже более достойны этого те, кто отдал свои судьбы Земле. Мудрость ничуть не меньшая, но другая, чем у вечных, зародилась в подземельях мира. Кровь отфильтровалась, лишившись низменных животных страстей и желаний, их тела стали прекрасны, насколько только могут быть прекрасны точёные из мрамора статуи…».
– Но это продолжалось недолго. Ровно до тех пор, пока они не пожелали абсолютного бессмертия,– мальчик печально усмехнулся. Было в этой усмешке что-то, какое-то отражение рока и неизбежности человеческих ошибок, которые уже были, но ещё повторятся множество раз.
– И что же с ними стало?
– Они умерли, – коротко ответил Волемир и отвернулся.
– Но… – озадаченно произнёс Арисфокл, – кто же тогда эти жители, которые здесь обитают?
– Здесь никто не обитает.
– Но город, свет, льющийся из свода и из зданий…
– Это не свет.
– Но ведь он освещает.
– Нет, только видеть позволяет, чего на самом деле нет.
– Иллюзии?
– Отчасти это тоже.
– Но в это ведь поверить невозможно!
– Когда б сюда проник живой огонь, хоть искрой озарив владенья эти, то тьма бы стала непроглядной вновь и пали бы иллюзий вечных сети. Сейчас же вместо света здесь тепло, мерцанье трав пещерных в недоступных спектрах и газов комбинации подземных. Глаза привыкли к этой темноте и видят так, как можно видеть в пустоте, где света пламени не видели вовеки.
– Но если факел здесь разжечь…
– Увидишь то, что в самом деле есть, поверь на слове – жуткая картина. Не нужно пламени – достаточно малины, что видела сияние светил, чтоб ты узрел здесь мрак и ощутил.
– Но что ж тогда здесь ради Зевса происходит? И кто тогда здесь с нами говорит и ходит?
– Не стоит мучить голову напрасно, здесь правда разуму не властна, – лёгкое аквамариновое сияние тенью королевы упало на изумрудный пол. – Чему скорей поверишь ты, усталый странник, в добро поверишь, в счастье, красоту, иль в вечный мрак и страха пустоту?
Арисфокл слегка отшатнулся от этого виденья, но тут же вновь восхитился совершенными чертами лица королевы.
– Всё это странно так и так нелепо… и я не знаю, верить ли мне в это.
– Оставь сомненья, оглянись вокруг, здесь нечего бояться, милый друг.
Южанин непонимающе оторвал взгляд от глаз королевы и был ослеплён сиянием множества кристаллов, льющих свет из стен и потолка. Зал больше не казался странным и чужим – всё вокруг преобразилось. Путешественники стояли перед заставленным едой столом. Блеск драгоценных металлов слепил глаза. Огромные окна выходящие в сад были открыты, и лёгкий свежий ветерок слегка колебал свисающую ткань скатерти, принося с улицы щебет птиц.
– Что?
– Добро пожаловать в мой замок, дорогие гости, – королева стояла во главе стола у роскошного трона и мягко улыбалась. Она больше не сияла странным аквамариновым светом, а была живой и тёплой, как любая девушка родной Арисфоклу южной страны. – Присаживайтесь, угощайтесь и забудьте беды.
– Благодарим вас, королева, голод нам не ведом, – уверенно произнёс мальчик. – Наш путь идёт наверх – в край солнечного света.
– Останьтесь здесь, вам нечего там ждать, – печально, но спокойно и наставительно ответила собеседница, – всё, что ты любишь или ценишь, уходит там навечно в пустоту. Великие миры истёрлись в прах, забылась честь и мудрость. Дичают люди – шерстью скоро обрастут. Их разум погрязает в развлеченьях, их сердце больше не способно на любовь. Они убьют, забудут, предадут и за кусок земли и хлеба – проклянут. Там жизни нет – там глупость, смерть и ужас. Но будут много хуже времена, когда падёт твоя счастливая страна, и люди назовут себя рабами того, кто позовёт их убивать родных, друзей, любимых предавать. Ты думал, ужас здесь? О, нет, он ходит по земле – под солнцем ходит и во тьме, калеча души, счастье убивая, и разум страхом подменяя.
– Зачем ты говоришь… – нерешительно начал и запнулся Волемир, который сейчас выглядел не более чем ребёнком своих лет.
– Ты знаешь, мальчик – я не вру. Всё будет так – так происходит наяву. Заполнит ненависть и чёрная гордыня пространство всей земли – настанет тёмный век, ничтожествам поддастся человек, теряя мысль того, кем был он создан.
– Но это тоже, ведь не жизнь – обман для глаз, сознания и сердца, – слабо всхлипнул Волемир.
– И всё ж в лучах добра мы можем греться, живя в воспоминаниях своих. Мы вечно в них – бессмертные созданья.
– Но вас же нет!
– Но есть наши сознанья. Я чувствую любовь, живу любовью.
– Она чужая.
– Стану я родною.
– Но чувства эти не твои.
– Я стану ими.
– Но тебя нет в реальности.
– Но я реальней жизни, реальней мира, что уходит в никуда, реальней чувствую, и сердце моё бьётся – любовь в крови и мыслях разольётся. Его любовь мне снова жизни искру дарит – я стану всем, чего он только пожелает!
– Надолго ли…
– Мне время безразлично.
– Чужими чувствами живёшь, своих стремлений не имея.
– И что с того – иллюзия не бремя.
– А как же Арисфокл?
– Его мечта высока, но бесплотна. Её я как художник вылью на полотна мира, где он будет жить, позволю ему в счастье вечном быть.
– Земное счастье вечности не стоит, иллюзия не стоит бытия. От боли не избавит он тебя, когда из-за своих желаний ты смертность потеряла навсегда.
– Да, да, да! Но всё ж ослабит хоть немного боль утраты! И вечность скрасит.
– И всё же, мы уходим, – решительно произнёс Волемир, – ты нас отпустишь?
– Может быть… когда-то, – тонкие пальцы королевы щелкнули, и путешественники оказались окружены гладкими блестящими стенами из полированного камня. Южанин отшатнулся от неожиданности и натолкнулся на противоположную стену – твёрдая. Но мальчик вытянул вперёд ладонь, без труда проникая ей сквозь монолит камня – стены вздрогнули и исчезли, вокруг снова блистал роскошный зал.
– Подумай сам, зачем ему тот мир, который люди сами убивают, где счастье и мораль сгнивают как перезревшие плоды под вашим солнцем?
– Мы выиграли в игру твою, и значит – он свободен.
– Но, хочешь ли ты сам, отважный путник, уйти туда, где счастье зыбко как роса на листьях, а правда жжёт отравленным клинком. Другое дело – здесь, где правда то, что видишь, а видеть сможешь ты, что сам захочешь. Мир грёз все ожиданья оправдает, – взгляд королевы коснулся глаз Арисфокла и пространство начало таять. Какого цвета её глаза? Только что они были фиолетовыми, но теперь уже отливают живым изумрудом, её фигура подёрнулась полупрозрачной тканью, сотканной из зеленоватых лучей солнца, проходящих сквозь могучие кроны древнего леса.
– Достаточно, – вздохнув, произнёс мальчик, и картина растаяла, – ты не оригинальна, королева. Достаточно с него иллюзий.
– В чём дело? – тихо спросил южанин. – Ты так сильна и так прекрасна, королева. Иллюзии, реальнее, чем жизнь тебе подвластны, зачем же тебе я – бедняк несчастный, что странным образом попал в твои владенья? Возможно для тебя это забава – мне душу разорвать моей бедой, привлечь меня ты этим не способна – твоим я не был, и сейчас – не твой.
– Но я люблю тебя – люблю безмерно. С того момента как узнала я, что ты любить способен искренне и верно.
– Но… как это возможно. Это странно…
– На самом деле нет любви твоей, хоть искренне ты чувствуешь её, – печально сообщил Волемир королеве, – это лишь отражение его любви к Аларне. В плену иллюзий ты, в плену своих иллюзий, где нет на самом деле жизни и любви. Мне жаль тебя печалить, заставлять о боли вспоминать, что время не изгладит. Но нет другого способа сказать, что чувств твоих уже не существует.
– Ты прав, – голос королевы больше не дрожал, он вообще больше не выражал чувств, как разбивающиеся о камень капли воды. – Но ты не знаешь, о какой ты боли говоришь. Позволь ещё картину напоследок.
Прекрасный город возносил гордые резные купола и шпили из прозрачного хрусталя, изумруда и аквамарина к нереально высокому своду, искрящемуся  мириадами огоньков всевозможных цветов и оттенков. Тёмные базальтовые стены крепостей и цитаделей оттеняли великолепие Акрополя с его многочисленными дворцами – обителью аристократии и символом трудного прошлого, когда приходилось кровью платить за каждую пядь пещерных лабиринтов, населённых жуткими древними существами, которым даже названия нет. Тогда сыновья, а иногда и дочери благородных родов шли впереди, ведя за собой малочисленные отряды защитников. Так и сейчас. Хотя теперь границы перекрыты надёжными крепостями, а если собрать дружины отдалённых гарнизонов, то можно навсегда обезопасить все гроты и пещеры в радиусе сотен переходов. Собственно этим сейчас и занимался её возлюбленный, только что вернувшийся из похода к территориям асктранов – жутких огромных насекомых, безжалостных и кровожадных. «Победитель асктранов» называл его народ, и армия была безгранично преданной молодому военачальнику из рода, который был много древнее правящего ныне рода принцессы. И это было хорошо. Ничто не мешало им быть вместе, ведь люди ждут возвращения к правлению наследников рода Исмар, благодаря которым и выжил в трудные времена весь подземный народ. Но главным всё же было то, что для неё он был просто Велиар – единственный и неповторимый избранник.
Она с нетерпением сжала резные перила мансарды, вглядываясь поверх шумящих листьев рощи в блистающий славой и доблестью и окружённый ликующим народом отряд победителей, ведомый её суженым. Он был впереди – живой и невредимый – искренне приветствуя ликующее население столицы. В его открытом взгляде не было притворства – лжецы и хитрецы просто не выживали в суровых условиях подземелий. Он почувствовал её взгляд и посмотрел на неё радостно, и немного извиняясь за церемониальную задержку. Но Велиар уважал народ и обязан был уделить ему внимание. Не будь он истинным полководцем, он бы уже давно был у неё, оставив всех и всё ради света любимых глаз, но любила бы его она тогда? Принцесса кивнула, и он ответил благодарной улыбкой, продолжая касаться своей прославленной рукой ладоней приветствующих. Ещё пара кварталов и кавалькада выехала на главную площадь, спрыгивая с верховых скавров и преклоняя колени перед встречающими их возлюбленными – женщинами и девушками, которые возложили на их головы победные серебряные венцы, украшенные рубинами и фионитами – символами жертвенности и духовности. Только Велиар склонил голову без венца перед правящим аристократом – дар скромности, дар настоящего полководца он приносил отцу возлюбленной. Стареющий, но ещё полный сил Батавар подошёл и, подав руку, поднял Велиара на ноги, по родственному обняв за плечи.
– Скоро ты не должен будешь преклонять колено, наследник великого рода, – Батавар слегка улыбнулся, – по крайней мере – передо мной. Иди к ней, она ждёт тебя. Молодой полководец счастливо кивнул и вскочил на рвущегося с места скавра. – Стоило больших усилий удержать её во дворце в ожидании тебя. – Бросил Батавар на прощание.
Кусты на краю террасы зашевелились, взрываясь массивным чешуйчатым телом прославленного боевого скавра. Стражи замка бросились было к нему, но остановились, улыбаясь, и подняли руки в приветствии. Они его тоже ждали, ждали, потому что ждала принцесса.
Он спешился на лету, свежим ветром вбежал, распахивая все ворота и двери по пути.
– Ты здесь! – он поднял и закружил её в объятиях. – Белисса.
– Я ждала тебя!
– Я скучал по тебе! – Он бережно поставил её на пол из полированной бирюзы. – Я всё же достал его.
– Что, любимый?
– Сердце Большого Асктрана! То, что было нужно нашему ведуну – последний компонент! Ты будешь бессмертна, моя любовь. Она прижала тонкий пальчик к его губам.
– Мы будем бессмертны, любимый.
– Конечно! Мы с тобой, наши дети, наш народ – все мы заслужили этого ничуть не меньше, чем помешанные на животворящей силе природы изнеженные жители солнечного мира. Мы выгрызали себе это право в камне, последовав за Великим Поводырём. Нам было трудно, но он не оставил своей силой наш род, – Велиар бережно погладил древний диск амулета, где в чёрном базальте струились тонкие нити золота и серебра, окружая и сплетаясь вокруг прозрачной алмазной сферы. Он и сейчас с нами – защищает детей Исмар.
– Пусть он всегда тебя защищает, – нежно коснулась амулета Белисса.
– Отныне он будет защищать и тебя, – тепло проговорил витязь, скользя рукой по её волосам. Какое-то короткое мгновение он хотел надеть амулет на возлюбленную – он готов отдать всё, что у него есть. Но нет – порыв прошёл и он вспомнил, что по традиции амулет могут носить только представители его рода. Ещё несколько дней и он сможет подарить его ей навеки, как и своё сердце, хотя оно и так принадлежало ей безраздельно.
Три дня прошли как праздник. Никто не нападал на границы подземного мира людей, ничто не нарушало ликования народа и даже отношения с внешними соседями, обычно холодные, стали чуточку теплее.
…Будет новый правитель у мира пещер –
Не знающий страха и лжи Велиар –
Победитель Большого Асктрана
Он надёжный защитник страны из рода Исмар,
Что древнее любого подземного рода.
Как прекрасны с принцессой они –
Их добры и велики деянья.
Они мир принесут всем народам Земли
Светом разума и пониманья.
Звонко и мелодично пропел зеленоглазый посланник солнечного мира под аккомпанемент небольшой арфы.
– Владыки северо-западных степей и западных лесов приветствуют будущего короля бессолнечных земель… – при этих словах блистательная пара подземных владык переглянулась, Велиар вздохнул, а Белисса снисходительно пожала плечами – что поделаешь, дети звёзд не преминут случая упомянуть о недоступных небесных светилах, хотя раньше это и могло бы послужить оскорблением для детей подземного мира. Но времена меняются, а вечные остаются неисправимо заносчивыми, хотя и беззлобными по натуре соседями.
Закончив пафосную речь, посланник учтиво преклонил колено – точь-в-точь как это делают местные рыцари, за что люди «бессолнечных земель» тут же простили ему «грубость и неознакомленность с местными традициями», готовясь принять гостя в свой коллектив и напоить весельем и хмельными настоями до бессознательного состояния. Кажется, одна из местных уже строит ему глазки. Что ж – почему бы и нет – сегодня не имеет значения – смертный ты или нет, когда счастье и всеобщая радость охватила сияющие гроты. Местные тоже скоро станут бессмертными, и тогда у вас появится шанс на будущее, посланник из мира вечных и дочь защитника подземной цитадели. Зеленоглазый гость кивнул своему кареглазому и русоволосому собрату и отошёл. Кстати – Велиар с любопытством повёл взглядом – отошёл в направлении игривых глаз местной красавицы.
– Свободный народ востока и юго-востока приветствует тебя и желает долгого и мудрого правления, – коротко и учтиво поприветствовал его темноглазый посланник, – пусть эти дары станут свидетельством нашего расположения и понимания к нашим собратьям по скоротечности жизни. – Эти слова могли значить только одно – перед Велиаром стоял человек такой же смертный, как и он сам сейчас. Откуда они могли взяться? Какова их история? Где их государство и есть ли оно вообще? Стоит поговорить с этим русоволосым витязем  где-нибудь за пределами церемонии – впервые можно было видеть того, кто понимает, что такое «скоротечность жизни».
А между тем перед будущей четой появились золотые украшения дивной работы – Диадема в виде сказочной огненной птицы для Белиссы и корона в форме прекрасного изогнувшегося ящера-скавра с крыльями и очень мудрым взглядом для Велиара.
– О, – блеснули глаза принцессы, – они великолепны.
– Благодарим за ваш визит и за ваше почтение, возможно в будущем между нашими владениями завяжутся более тесные отношения.
– Надеюсь на это, – чуть улыбнувшись, кивнул представитель загадочного народа.
Долго ещё продолжалась величественная церемония встречи гостей, но к вечеру она всё же кончилась, принося расслабление и радость всем, в особенности ещё не ставшим правителями Белиссе и Велиару. Светящиеся кристаллы свода поблекли, погружая столицу в сине-лиловые сумерки, напоённые смехом, песнями и весельем изрядно перемешавшегося и захмелевшего народа. А будущие владыки просто отдыхали, удобно устроившись в низких креслах тончайшей резьбы. Полководец держал в своей руке ладонь возлюбленной, задумчиво перебирая её пальцы.
– Знаешь, о чём я думаю.
– О чём, любимый.
– Эта вечная жизнь…
– Вы хотели меня видеть, владыки? – тактично и слегка смущённо остановился у входа на мансарду русоволосый гость с востока.
– Да, Мирослав, заходи и присаживайся, мы ждали тебя, – кивнул приглашая Велиар, – если ты конечно не нашёл в городе более увлекательного занятия, чем беседа с двумя скучающими аристократами. – Витязь оценил самоиронию, и вскоре между ними потекла непринуждённая беседа.
– На моей родине все равны – у нас настолько развиты личности, что не имеет смысла руководить нами. Мы живём по законам своей души, мы свободны в выборе своего пути и действиях, но так получается, что действуя искренне от всего сердца – мы живём согласно всеобщей гармонии, согласно воле нашего Отца.
– Вашего Отца? Правителя? Великого Проводника?
– Создателя, – улыбнулся, качнув головой, Мирослав. – Вы тоже его дети, и вечные – тоже. Он создал всё вокруг.
– А Великий Проводник? – настороженно поинтересовался Велиар.
– Это тоже Его создание, но Проводник лишь дух, стихия, возможно, что и хорошая, но тогда он вам просто друг, но не владыка.
– Мы никогда и не считали его владыкой, – облегчённо вздохнул полководец – он впервые встречал такое понимание у представителя другого народа. – Он позвал моих предков под землю, и они пошли за ним. Он помогал нам, поэтому мы выжили и построили всё это, – он взмахнул рукой, – разве это не прекрасно.
– Согласен, это более чем величественно и достойно существовать. Но, постоянно нося это, – Мирослав указал на древний амулет, – вы разучились слышать своего Проводника. Мне кажется, что скоро вы вынуждены будете принять серьёзное решение и если вы пойдёте ложной дорогой – вы можете потерять всё. Навечно.
«Вечно… вечно» отозвался эхом вечерний бриз.
– А если бы у вас был шанс на вечную жизнь, – собравшись с духом, спросила Белисса, – что бы вы сделали? – Велиар только вздохнул – убеждать возлюбленную, что зелье бессмертия является строжайшей государственной тайной, оказалось пустой тратой времени.
– Какой ценой оно достанется. – Не спросил, а странно сменив ударение, произнёс гость. – Предки моего народа отказались от возможности быть бессмертными, когда была возможность и никто из нас ещё ни мгновения не жалел об этом. Сменить неповторимые мгновения бытия – рассветы и закаты, постоянно новые прекрасные события на монотонную череду смен времён года, когда мелькание дней и ночей сливается в непрерывное и бессмысленное мерцание, где нет рождения и перерождения, где не видишь, как твои дети становятся лучше, гармоничнее, прекраснее тебя? Нет, это не для нас. Какой ценой вам вечность обернётся? Удел бессмертных из лесов земных – не дар, а способ жизни. Он прекрасен и светел, и безгранично добр – но в нём чувствуется признак обречённости – обречённости на вечность, без возможности каждый раз выбирать – куда отправиться.
– Вы верите в перерождение?
– Можно не перерождаться, оставшись одной из светлых сил, или отправившись, куда захочешь.
– Так странно, так свободно. Не верится...
– Прислушайтесь к себе, мир добр – в нём нет ни злобы изначальной, ни борьбы.
– Возможно это наверху – не здесь. Здесь уже сотни лет мы кровью свою жизнь храним и добываем.
– Но край пещерный ведь – не для людей, вас Проводник сюда привёл – земли осуществлённая стихия. Он и сейчас вам подсказать стремится, что делать – и его совет не плох – прислушайтесь к нему хотя бы. Я оставляю вас, пусть с вами мудрость и любовь пребудут.
Мирослав ушёл, а Велиар ещё долго задумчиво сидел в кресле, нежно перебирая пальцы любимой и тщетно силясь услышать, что говорит древний амулет.
День коронации, казалось, блистал намного сильнее, чем любой другой. Возможно, что ещё и потому, что это был день их свадьбы. Миллиардными искрами вспыхивал сам воздух и гости, ставшие за время празднования почти родными, ликовали ничуть не меньше, чем местные жители. Батавар, не скрывая радости, руководил церемонией. Когда Велиар и Белисса перевязали запястья друг друга символическими лентами и счастливые преклонили колени перед старым правителем и всем народом, Батавар надел на их пальцы перстни высшей королевской власти и, подчиняясь новомодным заграничным веяниям, увенчал их склонённые головы диадемой и короной подсолнечной работы.
Если прошлый день можно было назвать днём празднования, то теперь уже началось совершенно неуёмное веселье. Весь день до вечера улицы пестрели от безгранично радостного народа. С приходом сумерек оказалось, что земля переняла на себя функции свода, искрясь и бушуя светом и шумом патриотических песен.
«… Сегодня, – его голос гулко разносился над площадью, хотя Велиар и казался себе жутко неуверенным, не смотря на поддержку возлюбленной королевы Белиссы, крепко сжимавшей пальцами его ладонь, – …мы сделаем решающий шаг к обретению вечности – в битвах и трудностях заслуженному праву на бессмертие. Благодаря стараниям и упорству наших мудрецов сейчас в наших руках находятся эти заветные ключи совершенно безопасного перехода на новую ступень развития, – ещё бы не безопасного – Велиар сам присутствовал при том, как эликсир давали первым десяти добровольцам. Лихорадочный блеск в их глазах хотя и внушал некоторую настороженность, но затем исчезал, а чувство эйфории и жизнерадостности оставалось. Сам молодой правитель шёл на это скрепя сердце, да и Белисса, судя по её волнению – тоже. Но не было ничего, что могло бы пойти не так – нечего было бояться, разве что неизвестности, навеваемой этим предчувствием.
Вот и ведун – изобретатель чудодейственного эликсира. Идёт, с головы до ног замотанный в угольно-чёрный плащ, несёт того же цвета бутыль с невидимым содержимым, сопровождаемый двумя подручными в тех же одеяниях. Густая маслянистая жидкость наполнила хрустальные королевские кубки – такая же плескалась в кубках пятидесяти избранных, среди которых была и дочь защитника подземной цитадели, их взаимная любовь со светловолосым гостем из подсолнечного леса тоже одна из причин, для чего они делают это. А первые – потому что правители всегда должны быть первыми, но не только в блистательных кортежах и прекрасных замках, а на поле боя и в рискованных предприятиях, потому что король – это не престиж и красивая картинка, а в первую очередь ответственность за свой народ, право и обязанность первым умереть за него, если понадобится.
Велиар поднёс кубок к губам, но не успел коснуться жидкости. Резкая боль огненным шаром вспыхнула в груди и ещё – это странное ощущение, будто там открылся глаз. Глаз, которому два первых – не чета, взгляд, способный пронзать тела и души. Ящерообразная корона свалилась с головы, вдребезги разбивая хрустальный кубок и грязными каплями разбрызгивая жидкость по ступеням. Алмазная сфера древнего амулета Проводника горела неистовым алым светом, и металлические прожилки стали похожи на потёки крови. На мгновение сознание Велиара помутилось, всё погрузилось в туман, он видел только копьё красного света, ударившее во что-то мертвенно зелёное и жуткое.
– Предательство… – выкрикнул кто-то на границе слуха, – не пейте, выбросьте!
Сознание вновь прояснилось. На лестнице впереди всё ещё стоял ведун, да нет – не стоял и не ведун. Корчился под алым светом скелет, насквозь проросший каким-то мохом, который слабо светился мертвенно-зелёным. Его подручные обнажили мечи, насторожившись и не подпуская к нему озлобленных стражников.
– Не пейте! – снова прозвучало из толпы, и к ступеням хромая и звеня цепью, выбежал Каринар – один из ведунов, – он сумасшедший – держал меня в подвале… приковал за ногу… не давал сказать… не пейте.
Велиар посмотрел на возлюбленную. В её руке был кубок. Пустой. В другой она держала сверкающую, но беспомощную диадему.
– Она мешала пить… – виновато и испуганно произнесла Белисса.
Небо тревожно померкло, накрывая столицу тенью тревоги и неизвестности. Ведуна и его приспешников, оказавшихся такими же «вечными» на вид бросили в подвал крепости. Те мудрецы, кто не участвовал в безумных экспериментах, были оправданы и под руководством Каринара с перебинтованной лодыжкой приступили к поискам «противоядия от бессмертия». Вылечить предстояло сорок три человека – тех, кто успел испить проклятого пойла.
Велиар спустился в подвал, сопровождаемый верными стражами, которых он, впрочем, уже не замечал. Он почти перестал реагировать на окружающих – на своих подданных, войско и даже на Бактавара, который пытался его успокоить, хотя был погружён в глубокое горе.
– Для чего ты сделал это, ведун? – с болью и ненавистью спрашивал молодой владыка, с брезгливостью глядя на живые останки.
– Вы хотели бессмертия, – скрипучий голос и жуткая улыбка заставили Велиара, не знавшего страха, отшатнуться. – Я создал этот эликсир. Вы сами всё испортили, владыка. Если бы вы все выпели его, если бы ты выпил его, ты бы больше не спрашивал и не сомневался в величии моего открытия. То, что вы видите глазами – пыль, жалкое подобие жизни и реальности. Эликсир не просто сохраняет жизнь – он дарует власть, неограниченную власть над разумом. Тело больше не нужно, оно – бремя для свободного духа. Выпей эликсир – я не лгу. Ты сможешь вечно жить в сиянии славы и вечно править своим бессмертным народом, к которому больше не подступится ни одно лихо – ни асктраны, ни вечные ни любые другие люди и твари не посмеют и близко не подойдут к твоим границам. Если пожелаешь – весь подземный мир станет твоим – навсегда. Эпохи будут сменяться, рано или поздно исчезнут даже вечные, но твоё королевство останется незыблемым. Мы больше никому не будем подчинаться, ибо властью над умом и духом покорим всех. Не нужен нам больше Великий Проводник – лжец и предатель, бросивший нас здесь подыхать в окружении врагов. Мы сами себе божества – мы переживём даже время, когда и его дух рассыплется, заслуженно забытый нашим великим народом.
– Ты сумасшедший скелет и не более того. Ты просто жалок.
– Жалок… – зеленоватая фигура вздёрнулась, угрожающе надвигаясь на Велиара, – ты, немощный отпрыск великого рода, даже не представляешь, какой властью я обладаю! Но ничего, скоро молодая королева почувствует, что это такое! Ощутит эту власть и оценит мой вклад во благо народа…
– Ты, просто мешок с костями, – Велиар всей своей недюжинной силой сбил жуткую фигуру на пол, прижал, заставляя хрустнуть его обнажённые кости. – Говори, какое от этого противоядие, тварь, потому что я представляю, как отправить тебя в небытие!
– Его не-ет… – слабо прохрипел бывший ведун.
«Как же так! Как мог ты это допустить!» – безмолвно кричал витязь, и его не утешало то, что теперь он может слышать ответ Великого Проводника – он присутствовал здесь, незримо шёл рядом по коридору в образе большого печального белого ящера.
«Прости меня, Велиар, я не достоин быть тебе советчиком. Слишком уж долго я спал, погружённый в земную обитель. Но даже если б не это – есть вещи неподвластные даже самому сильному духу и даже стихии судьбе покоряясь, уходят».
«Почему она, почему! Почему я, последнейший из ничтожеств, не смог уберечь её? Почему не отдал твой амулет ей?!»
«Моя в том всецело вина, сын достойнейший рода, и не знаю предела я горю! Вы дети Творца, я – ничто, лишь стихия земная. И вот, одержимый гордыней пустою, посмел за собой вас великих под землю позвать. Прощенья мне нет, ибо сам я себя не прощаю. Я дух свой развею – обратно к Творцу возвращусь, ибо больше я другом вам быть не достоин!»
«О, нет, ты не можешь уйти, ты мне нужен. Я волю утрачу свою – я тогда безоружен. Нам выход искать лучше вместе, кто может помочь нам?»
«Я слышал, что в землях восточных народ обитает, что волю Творца без труда понимает. Они лишь помогут тебе. Сквозь пещеры я знаю дорогу – но путь тот не близкий и сложный – ты его не осилишь. Я их приведу – пусть будут врата все наружу открыты. Надежда жива – не предай же отчаянью сердце», – образ Проводника покрылся разрядами и он исчез в белом сполохе.
«Спасибо», – одними губами проговорил Велиар и вошёл в опочивальню Белиссы.
– Как она?
– Пока проявлений болезни совершенно не видно, – обнадёжил его Каринар, но для Велиара, носящего сияющий алым амулет, больше не было секретом то, что молодой ведун растерян и расстроен, значит, противоядия нет.
– Оставьте все нас.
– Конечно, Владыка, – поклонился Каринар и вышел вместе со служащими королеве девушками.
– Не стоит так волноваться, любимый, – Белисса подошла и положила руки на его плечи, – всё будет в порядке. Вот видишь – я тоже амулета касаюсь, и он нисколько меня не сжигает. – Она обняла Велиара, прижимаясь к его груди и к алому свечению диска. – Я буду любить тебя вечно – вот, что в самом деле нетленно. – Витязь обнял её, зарываясь лицом в шелковистые волосы, и заплакал.
– Государь, нападение! – голос стража был более чем обеспокоенным, – ради вашей же безопасности вам стоит…
– Какое нападение?! – странные зеленоватые сумерки лились в окно, но была ещё явно ночь. Велиар забылся только на мгновение – короткий миг без горя и страдания, которые уже перешли в отчаяние. Уже три дня прошло с тех пор, как Великий Проводник отправился на поиски волшебного народа с востока, но никаких вестей от него не было. Белисса заболела, она бредила и только иногда приходила в себя, чтобы успокоить возлюбленного и поцеловать его и тут же снова теряла сознание. Велиар боялся, невыносимо боялся, что она станет похожа на сошедшего с ума колдуна, которому он всё же сохранил его странную полу-жизнь. И вот теперь – нападение. Кто может напасть на бдительно охраняемый замок правящей четы прямо в центре столицы? А между тем с улицы доносились настойчивые призывы к бою и приближающийся звон оружия. Велиар соскочил с постели, попав ногами в отвратительную сырость жирной плесени. Ненавистные мясистые отростки, уже три дня разрастающиеся невесть с чего по всей столице проникли уже и во дворец. Но молодой правитель лишь мельком отметил это.
– Доспехи и меч мне! – приказал он, и стража не посмела ослушаться.
Но что за странный мертвенно зелёный свет льётся из кристаллов свода?! И кто же на нас напал?
– Вперёд! – скомандовал Велиар, и его скавр рванулся навстречу звону мечей.
Нападающих было так мало, что даже не верилось, что они могли пробраться так далеко, а между тем их путь можно было проследить по разбросанным телам защитников цитадели, что отдали свои жизни за любимого полководца.
– Как ты выбрался из подвала и как вообще после всего ты посмел явиться сюда, тварь?! – гневно выкрикнул витязь, верхом надвигаясь на едко светящийся скелет колдуна, окружённого едва ли десятком сподвижников того же вида. Велиар понял, что это были те, кто выпил зелье на церемонии. «Не может быть… так быстро… значит Белисса тоже…» – вихрь мыслей пронёсся в голове владыки, после чего он понял, что ему больше нечего терять. – Сразись со мной колдун – ты уж достаточно пролил невинной крови!
– Я слышу глас! – скрежет скелета перекрыл шум битвы, которая тут же стихла, давая короткую передышку живым. – То королевский глас, и речь великого достойна рода. Я знал, что ты придёшь, сейчас судьба решится нашего народа.
– Умри, колдун, и праха не оставь! – не было больше Велиару дела до всего небывалого могущества, бессмертия и неуязвимости врага. Тусклое зазубренное лезвие клинка, насмерть разившего непробиваемые панцири асктранов, столкнулось с посохом колдуна и отскочило с сухим стуком. Король рубил без остановки, но скелет оказался неправдоподобно сильным и ловким.
– Я не знаю усталости, витязь, и на твоём месте я поберёг бы силы, – жутко оскалился бывший ведун. – Однако, я тоже не намерен медлить, – непостижимая сила помутила рассудок Велиара, охватывая его сознание бушующим пламенем. Его отбросило прочь и покатило к террасе дворца. Колдун наступал.
Король горел, горел телом и духом, не в силах подняться. Но алый свет амулета вспыхнул в его сознании, высвобождая из пут сумасшествия. «Я близко, Велиар, мы уже спускаемся!» – прозвучал как всегда спокойный и печальный голос Великого Проводника. Диск на груди витязя засветился нестерпимо ярко, разгоняя едко-зелёные сумерки вокруг.
– Предатель-ящерица уже близко? – с ненавистью спросила нависшая фигура колдуна. – Так пусть его сожрёт его любимая земля!
Грохот колоссального обвала заставил столицу содрогнуться. Массивные глыбы отделились от стен парадного входа, по которому спешили на помощь люди с востока. Пыль медленно оседала, открывая катастрофическую картину. Выхода больше не было совершенно. Он просто перестал существовать, превратившись в груды обвалившихся скал. Последняя надежда погибла, и глаза Велиара налились кровью, засияв подобно амулету. Длинный клинок вошёл в светящийся мох, как жжёную бумагу кроша тонкие кости колдуна. Скорчившаяся, покоробившаяся груда осела у ног короля. Ещё один короткий взмах – и безобразный череп отлетел прочь, будоража своей дикостью цветочную клумбу. Последний удар был уже скорее лишним – бывшее тело бывшего бессмертного рассыпалось на свои составляющие, раскатываясь по траве аллеи. Всё. Всё было кончено. Ни счастья, ни горя. Ни победы, ни поражения. Что может быть страшнее для того, кто сделал всё, чтобы победить в безнадёжной битве?
Белисса. Она стояла на террасе дворца и всё видела. Она была так же прекрасна, как и раньше. Неужели он победил? Неужели достаточно было уничтожить создателя проклятого эликсира, чтобы всё снова стало на свои места. Невозможно, нереально, так похоже на сказку, которой стоило бы хотя бы изредка сбываться! Да. Она снова жива. Но почему её глаза вдруг стали такими испуганными? Она хочет что-то сказать.
Нечеловечески мощный удар сбил Велиара наземь. «Ты глупец, витязь, – пахнуло в лицо едкое дыхание бессмертного колдуна, – ты не можешь меня убить, если ты не пил эликсира. Власть и сила бессмертных не может передаться смертному! Отобрать их может только такой как я, и не мечом, а волей!
Белая вспышка превратила в прах камни завала и из коридора, сформированного лучами света, выбегали светловолосые и русоволосые люди, спеша к королевскому саду.
– Ты проиграл, колдун, – улыбаясь окровавленными губами, произнёс Велиар, – твои чары бессильны.
– Ты глупец и за это поплатишься жизнью, – острые пальцы скелета сжали горло витязя, сминая хрящи и кости. Но тут же хватка ослабла и исчезла вовсе.
Беззвучным зелёным пламенем бушевала теряющая форму фигура. Пламя вырывалось из каждой щёлочки, а вниз сыпалась мельчайшая чёрная пыль. Пламя рвалось к Белиссе, впитываясь в её образ и растворяясь в нём. Через пару мгновений колдун перестал существовать. «Белисса, нет!» – запоздало выкрикнул Велиар, подхватывая её падающее тело. «Я люблю тебя, милый», – услышал он её слабый шепот, прежде чем она потеряла сознание. Стражи цитадели охнули – непобедимые воины, пришедшие с колдуном, осели на землю бесформенными грудами костей.
– Мы здесь! Мы здесь, владыка, – подбежал запыхавшийся Мирослав, – кажется, успели. Ласточка, посмотри, – бросил он появившейся следом девушке.
– Сделайте, прошу вас, сделайте что-нибудь! – в отчаянии рыдал Велиар, опуская прекрасное, но безжизненное тело Белиссы на террасу, – Пожалуйста!
– Они попытаются, но обещать ничего невозможно, – медленно подошёл большой белый ящер. – Есть непостижимые силы, по которым живёт мироздание и с которыми можно только смириться.
– Пожалуйста, – вне себя повторял Велиар, – пожалуйста.
– Ястреб, – обернулась Ласточка к Мирославу, в её глазах была безграничная духовная боль. Она отрицательно покачала головой. – Она приняла в себя дух колдуна со всей его силой и властью. Это было добровольно. Мы бессильны. Мне жаль.
– Нет, – поднял на них безумные глаза Велиар. – Вы же такие мудрые. Сделайте что-нибудь. Возьмите мою жизнь и душу, если понадобится, только спасите её.
– Не думаю, что она хотела бы выжить сама. Без тебя, – печально произнёс Мирослав. – Твой народ всё ещё в опасности. Возможно, теперь даже в большей, чем раньше. Тёмные силы захватили её душу. Они вновь поднимут рабов бессмертия, и твой город зальёт кровь жителей. Прикажи им уходить. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Есть только одна возможность дать остальным уйти.
– Мирослав, – закусив губу, покачала головой Ласточка.
– Ему решать, – ответил на незаданный вопрос русоволосый гость и извлёк из-за пояса длинный тонкий футляр из тростника. Он раскупорил его, и на обветренную ладонь человека легла тонкая серебряная игла. – Она должна коснуться крови королевы. Достаточно лёгкой царапины. Это замкнёт злые чары и не позволит неживым воплотиться.
Велиар бессмысленно посмотрел в глаза Мирослава.
– Сделай это ради своего народа, ради тех, кто ещё жив. Только ты имеешь на это право.
– Я отведу людей в пещеры, – произнёс Великий Проводник, с болью глядя на безмолвного и неподвижного владыку.
– Вы все сошли с ума! – громко произнёс тот, подымаясь. – Вы ничем мне не поможете. Убирайтесь прочь, гости из далёких краёв, – с презрением выдавливал из себя слова Велиар. – Наш народ уже мёртв и я не позволю осквернить его память. «Достаточно лёгкой царапины»? Вы не стоите даже одного её вздоха! Все вы! А ты?! Проводник, – с ненавистью оскалился убитый горем витязь, – снова займёшься обычным делом? Ведь мы для тебя лишь игрушки. Жизнь и смерть, даже твоя собственная, для тебя лишь игра. Ты не знаешь, что такое жизнь и любовь, бездушный каменный ящер!
– Ястреб, кости зашевелились, – предупредил Мирослава один из его светловолосых спутников, – нужно что-то делать.
– Велиар! – крикнул он, пытаясь вернуть правителя к действительности, – твои люди ещё живы! Сделай это ради них!
– Убирайтесь вон, чужеземцы, я разрублю любого, кто к ней приблизится! – зазубренный клинок свистнул, заставляя окружающих отступить. – Прочь!
– Уходим, – коротко бросил русоволосый сын лесов и степей, – возьмём всех, кого успеем.
– Им не выжить под солнцем! – в отчаянии вскрикнула Ласточка.
– Здесь – тоже. Игла всё равно у него. Уходим.
Гости покинули террасу, но Велиар даже не заметил этого. Его ненавидящий взгляд сверлил извечно спокойные и печальные глаза Проводника.
– Не-ет! Ты больше никого никуда не поведёшь, никому не будешь советовать. Я обрекаю тебя вечно смотреть своим проклятым алмазным глазом на дела твоих проклятых чешуйчатых лап! Пока в это царство смерти не придёт человек, который тебя освободит. И пусть закроются навеки все входы и выходы моего царства, отрезав путь живым и мёртвым! Багровая молния вырвалась из амулета Велиара, коснувшись Проводника, и его белый образ исчез. Шум криков и битвы разливался под высоким сводом навеки отрезанной от мира подземной столицы, но правителю больше не было до этого дела. Он поднял прекрасное, но уже окружённое зелёным ореолом тело королевы и понёс в замок. Уничтожившие охрану скелеты не смели подступиться к нему, сжигаемые багровым пламенем амулета, где отныне был заключён Проводник. Серебряная игла никогда не коснулась кожи его возлюбленной. Даже когда восставшее из небытия Нечто в её теле остановило его сердце.
Арисфокл лежал на полу, его бил озноб. Мальчику тоже пришлось сесть, чтобы не упасть. Голова кружилась, размывая то, что воспринимали глаза.
Бледный образ королевы приблизился, окружённый ореолом смертельного ужаса, который не контрастировал, а скорее вливался в её внешнюю красоту.
– Ты говорил, что меня нет, что чувства человеческие чужды такому существу как я, – произнесла она, склоняясь над Волемиром. – Но ты не можешь знать, как человек страдает, лишившись жизни чувств навечно.
– Так значит вы… – с ужасом скорее за неё, чем за себя проговорил Арисфокл.
– Ты прав, мудрец. И я и всё вокруг под карой вечной смерти – в ловушке для души, где в твоём теле зыбком заправляет неведомая злая сила. Вот истина, которую таила.
Белисса развернулась, зашуршав атласным платьем, и отошла к окну, задумчиво глядя на открывающуюся перспективу мёртвого города.
– И что теперь? – эхом спросил Арисфокл, с трудом подымаясь на ноги.
– Я вас отпущу, – тихо произнесла королева, – пока ещё… могу это сделать.
– Но как? Ведь Велиар закрыл все входы, – в отчаянии произнёс мудрец.
– Незыблемости нет в земной природе. Сменяются моря на горы, горы – на моря. И Проводник открыл пути сюда, бессмертных всё же к ним не подпуская. Но для начала, вы сделаете что-то для меня.
– И что же это будет? – настороженно спросил Волемир.
– За мной идите, храбрые скитальцы.
Кажущаяся невесомой аквамариновая фигура королевы вышла из зала и заскользила вниз по лестнице. Путникам оставалось только поспевать следом. Они спускались всё ниже, миновали полупрозрачные стены и переходы, остановившись у чёрной гладкой базальтовой стены, арочный проём которой перекрывали такие же незыблемые створы.
– Игла, – чётко и непререкаемо произнесла Белисса, – она в этой комнате. Вы сделаете то, что сделать он не смог. Кто-нибудь из вас – я больше жить не в силах.
– Хорошо, – печально кивнул Волемир, а Арисфокл только с грустью и непередаваемой болью посмотрел на королеву.
– Будьте милосердны и прекратите это, я прошу, – ответила  она его взгляду и отошла в сторону. Створы с неожиданной лёгкостью отворились, выпуская наружу поток абсолютной маслянистой тьмы, отделяющей границу живого света от мёртвого. Алое сияние упало на путников, ослепив их на мгновение. Когда они открыли глаза, оно показалось лишь бледно-розовым и стало ярко белым, когда они вошли. Два трона из резного хрусталя стояли в дальнем конце длинного зала. На одном из них сидел человек. Амулет на его груди казался белым, как и в древние времена, когда ещё ничего не случилось. Но это было не так. Он был алым, и всё вокруг было залито его неистовым огнём. Но не с чем было его сравнить – этот единственный светоч. Рядом с правителем возвышалась мраморная статуя элементара – в виде большого белого ящера, который с извечной скорбью и спокойствием смотрел на восседающего на троне. Всё будто замерло вокруг, и само время превратилось в ожидание. Живые шли, боясь неловким движением разрушить величественную тишину.
– Велиар, – поражённо прошептал Арисфокл. – Великий и последний король подземного мира.
Его тело осталось нетленным, несмотря на промелькнувшие тысячелетия.
– Игла, – обеспокоено проговорил Волемир, внимательно осмотрев трон и правителя. Её здесь нет.
– Но что же делать?
– Кто смеет нарушать покой владыки? – Мраморная статуя сошла с постамента, печальным и древним взглядом обводя присутствующих.
– Проводник, – только и смог проговорить Арисфокл, поражённо отступая назад.
– Из солнечного мира гости? Вы пришли, моему гласу в гротах повинуясь.
– Ты эхо?
– Да. Я рад, что город вы нашли и мира этого историю узнали. Её несите в дальние края и расскажите людям о печали, о вечной скорби и любви, что победила страх и вечность смерти. Пусть этим слухом полнится земля.
– Должны ли мы освободить тебя? – посмотрел в глаза элементару Волемир.
– Для этого не вы нужны, поверьте, – качнул головой ящер.
– Ты знаешь, где игла – изделье моего народа? – снова спросил мальчик.
– Она уж больше не поможет королеве, – печально сообщил Проводник. – Она в шкатулке возле трона.
– Простите, что касаюсь я без позволенья сокровищ прошлого, – проговорил Волемир в пустоту зала, – то делаю не с целью взять себе чужое. – Мальчик благоговейно, но решительно открыл шкатулку. Чистым золотым блеском отозвалось золото короны и диадемы, которые не видели света более двенадцати тысяч лет.
– Это те самые? – восхищённо смотрел на них Арисфокл.
– Да, – кивнул мальчик, осторожно вынимая серебрящуюся живыми искрами иглу. – Здесь все дары от моего народа.
– Но им многие тысячи лет! Какой народ так долго существует?
– Мой народ, – коротко ответил Волемир, закрывая шкатулку с драгоценными дарами перед восхищённым взглядом южанина.
– Они прекрасны, может быть, мы отнесём корону королеве?
– Их разделять не стоит, – уверенно покачал головой мальчик, – пусть хоть короны будут вечно вместе. Арисфокл понимающе кивнул.
– Идите и не останавливайтесь, гости, – напутствовал их на прощание Великий Проводник, – прислушивайтесь к эху и надежды не теряйте.
– Не потерять любовь к Творцу важнее, – Волемир погладил пальцами чешуйчатую лапу опустившего голову элементара. – Тебя освободят, я верю.
– Для меня благо – в камне пребывать, хотел я наказанья. Прощай же, тот, кто говорит на равных с божествами.
– Прощай, элементар.
Арисфокл просто неопределённо кивнул, не зная, как обращаться с таким существом.
Тьма снова нахлынула на них, когда они вышли, и тут же растворилась, разбавилась едким зеленоватым свечением мёртвого города. Королева была здесь. Она стояла, не боясь падающих из закрывающихся створ алых отсветов. Они не нарушали её вечной красоты, окрашивая её кожу нежно-розовым и создавая иллюзию тепла.
– Игла, – произнесла она со странной интонацией и протянула руку. Ничего не говоря Волемир подошёл и положил искристый предмет на чарующую своей изящностью ладонь Белиссы. Ничего не произошло. Мальчик отступил в сторону. Лицо королевы внезапно исказилось нереальной болью. Болью, которая терзает душу. И, тем не менее, Белисса сжала иглу в ладони, прижимая её к груди как самую великую драгоценность. Беззвучно и забыв обо всём, она развернулась и побежала наверх. Путешественники переглянулись и заспешили следом. Прозрачные ступени, призрачные стены. Они догнали её уже наверху. Она снова казалась непроницаемо спокойной, как и раньше.
– Вы оказали мне услугу, – произнесла она, сверкая аквамариновым светом глаз. На мгновение её веки опустились и в зал вошли двое стражников и тот местный, который был очень похож на Волемира. – Подойди, мальчик. – Королева взяла с каменной столешницы резную малахитовую шкатулку. – Эти фигуры в твоих руках смогут управлять судьбами вашего скоротечного мира. Просто раскрой шкатулку и расставь их на ней. Ты помог мне. Я дарю тебе возможность помочь всем. Ты заслужил. – Зрачки королевы влажно и совсем по-живому вздрогнули. – Арисфокл. – Мудрец сглотнул и подошёл. – Это твоё, я возвращаю. – Нежные пальцы Белиссы коснулись руки южанина, оставляя после себя мешочек с кремнем и трутом. – И ещё. Аларна должна гордиться тобой. Вы достойны счастья. – Золотой кулон с фионитом упал в ладонь королевы, блестя живыми отсветами. – Это для неё. Живите в согласии со своей природой и не совершайте ошибок. – Бриллиантовая слеза упала с ресниц Белиссы, но исчезла, не долетев до прозрачного камня пола. – А теперь идите. Идите быстро. Вас проводят до выхода. Треби, выполняй! Уходите. – Она повернулась к ним спиной, и атлас её платья всколыхнулся. Арисфоклу захотелось подойти, сказать что-то тёплое, поделиться своими человеческими чувствами, но жёсткие ладони стражей схватили его за плечи и подтолкнули к выходу. Дальше и дальше по ступеням замка, а затем по нескончаемым аллеям Акрополя, между светящимися стеблями деревьев подгоняли их стражи.
– Быстрее, быстрее, – приговаривал Треби, показывая путь. – Вам нужно уходить, пока не поздно.
– А что может случиться?
– Вам лучше не видеть.
Они продолжили путь в молчании, и только топот ног путешественников нарушал звенящую тишину подземного города.
– Здесь, – внезапно произнёс Треби, останавливаясь у незаметной с первого взгляда ниши, – этот путь тоже ведёт на Изумрудный Остров. – Второй далеко – за теми коридорами, откуда вы пришли.
Белые отсветы пробежали по тёмной поверхности ниши. В них угадывался белёсый свет чешуи Великого Проводника.
– Идём? – спросил Волемир замершего на мгновение южанина.
– Как можно бросить их всех? Её? Ведь они же люди! Такие же, как мы, а может более великие. Они заслуживают хотя бы на покой.
– Идём, Арисфокл,– мягко проговорил мальчик, – это уже не в нашей истории. Идём, иначе здесь она и закончится.
– Уходите же! Прочь! – с болью прокричал Треби, сгибаясь в судорогах, сминающих его призрачную форму. – Вон!
В следующее мгновение проступивший сквозь рассеивающееся марево жуткий облик заставил живых попятиться к нише. Горящие неистовым зелёным светом глазницы потерявших душу бессмертных уставились на нарушителей покоя.
– В нишу! – приказал Волемир, одёргивая сознание Арисфокла, и бросил навстречу неумолимой смерти последнее, что оставалось из приготовленных наверху даров – живые полевые цветы. Радужные дети солнца закружились и упали. И Нечто, слепнуло и отворачивалось при виде них, хотя и имело власть захватить свободные души великого народа.
Искристый туман камня поглотил путешественников, за доли мгновения унося из кишащего мраком подземелья к свету.
Ветер, свободный ветер, скользящий по поверхности ароматных трав. Он обтекал уставшее без солнца и света тело, обволакивая его влажными прохладными потоками. Что-то упало на руку, лёгкими лапками защекотало, возвращая ощущения жизни. Веки мальчика дрогнули, затем ещё раз. Яркий, рождённый в недрах пламенного небесного огня луч проник в щёлку, озаряя сознание и проясняя разум. «… Здесь!» – доносилось откуда-то сверху, и голос тот был странно знакомым, хотя и не принадлежал человеку. – «Они здесь!»
Воздушная волна накрыла путешественников, и огромное белое крыло распростёрлось над ними, закрывая от слепящего солнца.
– Волемир, ты жив, мальчик? – фиалковый взгляд встретился с взглядом Волемира, выводя на мгновение из нахлынувшего забытья. Затем мир растворился в кружащихся разноцветных пятнах.
Солнце красное
Милым пламенем
Освещает мир земной.
И соловушка
Своим пением
Одаряет слух людской.
Ветер стелется,
Растекается
Гладит шёлк травы.
Ручеёк течёт
Переливается –
Сын родной земли.
Лилась песня над опушкой древнего леса. Шумели огромные деревья-патриархи, хлопая несчётными листьями. Слова были очень похожи на слова Языка и сразу же внушали ощущение спокойствия и гармонии. Они были полны картин и образов, сотканных жизнью, светом и чистыми чувствами. Волемир приподнялся с высокой лежанки, сложенной из свежескошенной травы. Она была пахучей, мягкой и тёплой. Мальчик оглянулся – Арисфокл довольно растянулся и безмятежно дремал в тени на другой такой же лежанке. Неужели всё закончилось? Неужели они выбрались-таки из кошмаров подземного мира или это только очередная иллюзия?
– Здравствуй, мальчик,– за своими размышлениями Волемир не заметил, как песня оборвалась, и её исполнительница вышла на опушку. Длинные полы белого, отливающего перламутром платья, развевались на лёгком ветерке, будто вовсе не имели веса. Русые волосы тоже сверкали серебристыми отблесками, отражая свет нездешнего солнца. Да и вообще весь её облик и манеры свидетельствовали о том, что она в данный момент находится не здесь, вернее, не только здесь или где-то ещё, а сразу во многих местах, возможно отделённых друг от друга безграничным расстоянием и временем. Путешественник поражённо смотрел на неё, но так и не мог определить, кто она.
– Здравствуй. Ты… вечная? – спросил он, наконец, когда она подошла совсем близко. Её небесно-голубые глаза смотрели тепло и ласково, говоря о присутствии живой чувствительной души.
– Даже вечность должна меняться, мальчик, без этого невозможна настоящая жизнь.
– Это точно, – кивнул Волемир, вспоминая о подземных приключениях.
Они медленно шли в тишине, сплетённой из шума колоссальных крон и щебета тысяч птиц. Волемир заново переживал перипетии их с Арисфоклом путешествия, а таинственная незнакомка и вовсе была будто растворена в окружающем мире.
– Хорошо здесь, – проговорил мальчик, вдыхая настоянный на зелени, тепле и жизни воздух.
– Да, – задумчиво ответила его спутница, – я всегда буду возвращаться под сень лесов Земли.
Пятна жёлтого сочного солнечного света бегали по траве, развлекая резвящихся зайцев.
– Мне говорили, что всё это скоро исчезнет, – печально произнёс Волемир.
– Ты прав, – спокойно и без боли в голосе ответила незнакомка, – всё меняется, без разрушения невозможно созидание, из печали и радости мы приходим к любви. Появится новое и оно будет прекраснее чем то, что было. Главное – не стоит отчаиваться. Судьбу Вселенной творят люди, и нет в их действиях правильного или неправильного, нас никто не судит.
– И всё же, в мире появляется так много зла. Подчас сердце не выдерживает того, что творят друг с другом люди, а что ещё будут творить…
– Нет в мире зла и нет добра, нужно лишь всё расставить на места. Гармония единая сокрыта во всех твореньях нашего Отца. Любовь над миром всем царит – она гармонию хранит. И что бы в мире не случилось, куда бы солнце ни скатилось, забудут честь и правду все, но ты храни любовь в себе. Когда надежда уж иссякнет, предав в самый последний раз, и вера поведёт народы, на гибель в войнах и цепях, обрушится на всех лавина отчаянья и суеты – поглотит дух, отнимет совесть и сердце вмиг оледенит. Всё будет то, но не печалься – всё это будет и пройдёт, следы те время изотрёт, рассыпав в прах империи и царства.
– И что же будет … после?
– Будет мир, лишённый совести и чести, он станет полотном для тех, кто станет вновь творить –  для тех, кто не поддастся тьме и лести.
– И что, получится у них вновь возродить величие и правду, получится ли вновь вернуть возможность говорить с Отцом?
– Возможно, – незнакомка нежно и немного растерянно посмотрела на Волемира, и в её образе больше не было бесконечной отстранённости. В мгновение её глаза стали азартно-задорными, – это решаем мы. Каждую секунду, каждое мгновение мы вкладываем частицу своей души в гармонию или хаос, в жизнь или смерть, каждый раз решая судьбу Земли, сотворённой для нас, независимо от того, когда и где мы живём, это касается всех, даже тех, кто слушает и читает эту историю. Всегда, постоянно, навечно. Смысл человеческой жизни – решать судьбу всей вселенной, творить и изменять её по своему усмотрению. Мы постоянно делаем это, даже не зная об этом.
– Ты не знаешь, чем всё закончится? – закусил губу мальчик.
– Нет, – с улыбкой покачала головой собеседница, – но разве это не прекрасно – быть свободным от предсказанной судьбы и рока?
– Кэр свободен.
– Да, и Кэр, и ты, и я, и ещё многие – были, есть, всегда будут. Те, кто осознал, что есть безграничность свободной воли и созидающей мечты.
– Кто ты? – задал самый волнующий вопрос Волемир.
– Я уже не та, кого называют так здесь. Немного не та, хотя и более, чем когда-либо, – загадочно ответила незнакомка. – Я просто сон, которому здесь пока не место. Прощай, Волемир. Обязательно расскажи историю подземного народа. Всем – Кэру, людям Изумрудного острова, а главное – последним из тех, кого считают исчезнувшими.
– Хорошо, – растерянно посмотрел на собеседницу мальчик, – но откуда вы…
– Кэр расскажет мне её… позже. Эта легенда прекрасна. Прощай! – Образ незнакомки всколыхнулся, воздух вокруг задрожал и потёк как потоки прозрачной воды, но вместо каменистого дна из-за этой завесы проглянул новый мир. Молодые деревья, слегка приглушающие шум неживых механизмов, серые стены коробчатых домов, озабоченные лица людей в странной одежде. Картина дёрнулась и исчезла вместе с незнакомкой.
Волемир встряхнул головой, отгоняя неоднозначное впечатление от увиденного.
Волна ветра налетела и тут же схлынула, бережно обтекая мальчика.
– Рад снова видеть тебя при добром здравии, мой друг, – встряхнул гривой Игнар, – все уже собрались. Кэр ждёт тебя.
– Я тоже рад, что вижу тебя снова, – погладил путешественник сияющую белизной гриву.
– А меня? – склонила ему на плечо голову Агнесс.
– Конечно, милые мои, какое-то мгновение мне казалось, что я больше никогда не увижу солнечного света и вас.
– Мы тоже волновались очень, – призналась, смежив веки Агнесс.
– Возможно больше, чем крылатым лошадям по силам, для нас привязанность невыносима, – извиняясь покачал головой Игнар.
– Я рад что снова всё в порядке.
– Летим же в небо без оглядки! – Агнесс легко дёрнула шеей, без труда забрасывая Волемира к себе на спину.
«Вот они! Вот они!» – едва слышалось сквозь шум ветра с разукрашенной цветами и уставленной шатрами поляны, посреди которой возвышалось колоссальное живое, полупрозрачное и подвижное строение или, скорее, существо, отливающее всеми возможными цветами и оттенками – Вращающийся Замок Кэра.
«Дорогу бесстрашному!» – возвестил Игнар, спускаясь первым и заставляя народ на поляне посторониться. Копыта Агнесс коснулись шёлковой травы и её тут же окружили дети и подростки, украшая её венками и гирляндами из цветов. Сам Игнар уже расхаживал, сложив крылья весь из себя похожий на огромный букет. Агнесс с интересом кося глазом, склонила голову к самой земле, чтоб какой-то малыш мог наградить её пушистым венком из полевых цветов. Волемир смутился и спрыгнул, когда понял, что выглядит как самый настоящий принц – на лошади и с золотистым венком на голове.
– Я уж боялся, что ты не попрощаешься со мной, – подошёл Арисфокл. Что-то в его облике изменилось. Что же? Он улыбался. Впервые видел его Волемир таким спокойным и счастливым. – Здесь … здесь так хорошо. Здесь всё ещё живёт мечта.
– Да, – согласился мальчик, но в его ответной улыбке был оттенок печали, – ещё живёт.
– Здравствуй, мой друг. Ты по-прежнему неугомонный и бесстрашный. Сколько времени прошло с нашей последней встречи!
Вот он, Кэр, не высок и не низок ростом, уверенная, скользящая походка, простая одежда, добрые тёплые глаза, которые без труда проникают в душу, неся понимание и успокоение.
– С прошлого лета не виделись, Кэр! – с облегчением вздохнул Волемир, – я уже не думал, что найду тебя.
– Надо же! – задумчиво улыбнулся вечный странник, – а для меня минули тысячи лет. Во многих мирах побывал, но Земля всех миров мне дороже. Здесь я дома, над головою синь неба – то кров для меня, трав шёлковых нити – лучшее ложе. Возвращаться домой почему-то всё более сложно. То печалит меня, покидаю планету мою каждый раз как навечно.
– Я знаю, – печально опустил глаза мальчик. – Так со всеми. Мне уже говорили, что так будет.
– Не печалься, мой друг – лишь отдавая без скорби и сожаления можно достичь ещё более прекрасного. Всё меняется на нашей родной планете – потому она вечна. Беззаботно скользят облака по небу, меняя формы, исчезая и возникая. Каждый год распускаются миллионы листов и цветов, чтоб дать возможность появляться новым цветам, листьям и травам через десятки, сотни, тысячи лет. Мириады снежинок укрывают твои земли зимой, каждая из которых уникальна, и все они тают, даря жизнь первым весенним росткам.
– Но если это всё зря? Что если то хорошее, что было, уйдёт навсегда, не оставив по себе памяти и мир окунётся во тьму и хаос?
– За умираньем будет возрожденье, за тьмою – свет, за слепотой – прозренье. Так всегда бывает. С Землёю было так неоднократно, мир много раз менялся, но прорастали вновь ростки добра, и человек собою оставался.
– Надеюсь, что ты прав.
– Я не надеюсь – знаю, так и будет.
Волемир отвёл взгляд, слегка печально и растерянно смотря на людей и сказочных существ, постепенно заполняющих поляну. Пройдёт ещё немного времени и все они покинут пределы Земли навсегда, чтоб уйти в миры иллюзии, мечты, легенд, чтоб остаться только в памяти, сказках, а затем исчезнуть вовсе, когда о них забудут.
– Ты никогда не рассказываешь о себе, Кэр, – задумчиво проговорил мальчик.
– Если бы я ценил воспоминания, я бы не был тем, кем я есть, – тепло улыбнулся в ответ Вечный странник. – Лик Земли менялся множество раз с тех пор, как я впервые покинул её пределы, влекомый светом звёзд и мечтой. Даже природа изменялась, что-то ушло, а что-то разрасталось. Воспоминанья детства истирались, оставив ощущение добра. Мне интересно выслушать тебя о странствии подземном и опасном.
– Эта история любви прекрасной и несчастной пусть станет достоянием для всех, даря бессмертье чувства, а не тела.
– Конечно – расскажи всем смело. А вечные запишут твой рассказ.
– Вечные? Я думал – все ушли.
– Последние из них сегодня здесь – сегодня многие последние пришли. Это прощальный вечер – не грусти. Это начало нового пути.
Светлая радость и спокойствие порхали над оживающим к вечеру древним лесом. Нежный малиновый свет золотит его верхушки. Но тем виднее становится иной свет. Небесно синий с радужными отсветами, он стелился по траве, падал на стволы деревьев, между которыми всё ярче сверкали искры светлячков. В центре поляны, заполненной притихшими людьми и существами, расположившимися как кому удобно, величественно возвышался, мерно вибрируя и перемещая по своей поверхности сияющие сводчатые окна и башни, Вращающийся Замок. Серебряное перо изящной работы вывело последнюю строчку неспешного витиеватого письма вечных на странице увесистого фолианта, расписанного изящным растительным орнаментом из серебра. Человек неопределённого возраста со строгими и правильными чертами лица почтительно и с извечным достоинством кивнул, благодаря Волемира за его вклад в мудрость лесного народа, и закрыл книгу. Вечные. Мальчик смотрел во все глаза, боясь упустить хоть мелкую черту этого дивного, величественного и прекрасного народа, нетерпящего предательства, низости и лжи. Что это? Его взгляд встретился с заинтересованным и хитрым взглядом одной из них. Что-то в её облике отличало её от других облачённых в узорчатые плащи вечных. Полукровка? Волемир слышал из древних легенд о том, что раньше такое случалось, когда державы людей ещё не утратили чести и достоинства, ценимых народом вечных. Но сейчас. Кто же она? Очень тёмные волосы и светлая жемчужная кожа сочетались с ощущением упрямства, силы и стойкости, свойственной народам издавна боровшимся за существование. И это не смотря на то, что она была ещё очень юна. Даже слишком юна для вечной. Она улыбнулась, но в следующее мгновение группа вечных поднялась и величественно двинулась к открывающимся вратам Вращающегося Замка. Сопровождаемые холодным белым блеском драгоценных камней в серебряных перстнях и диадемах они всегда считали себя детьми звёзд и сейчас уходили первыми. За ними поднимались остальные, сначала самые необычные существа, затем и обыкновенные люди, не нашедшие себе места в меняющемся реальном мире. Местные жители тоже шли, цветами и искренними пожеланиями провожая отбывающих.
– Возможно, скоро ты увидишь ту, из-за которой преодолел этот путь. – С улыбкой обратился к Арисфоклу Волемир.
– Да, мой бесстрашный и искренний проводник. Возможно. – Мудрец счастливо вздохнул. – А вообще, знаешь, когда узнаёшь настоящее, реальное, то совсем по-другому смотришь на мир. Не так уж это важно – получить желаемое, ведь это можно сделать и в грёзах и в иллюзии. – Арисфокл задумчиво посмотрел в пустоту. – Главное – знать, кто ты есть и для чего ты живёшь.
– И ты знаешь? – внимательно взглянул ему в глаза Волемир.
– Да, теперь знаю. И у каждого это знание – своё. Спасибо тебе, мальчик, ты привёл меня к моей собственной сути, к душе, к истине. Теперь я найду дорогу.
Волемир кивнул, оставляя счастливого южанина и поспешил вперёд, обгоняя весело щебечущих полупрозрачных нимф, сыплющих озорные искры фей и играющих на флейтах фавнов – поди разбери, кто из них когда-то был человеком, а кто создан человеческой фантазией в незапамятные времена.
– Осторожнее, мальчик, – донёсся сверху низкий баритон. – Ты ищешь кого-то? – Огромный кентавр склонился над Волемиром.
– Да, летающих лошадей, – честно признался мальчик, невольно отступая.
– Идём в Замок, я помогу тебе найти этих ветреных особей.
Врата Замка сияли ярким белым светом, в котором, казалось, растворялись фигуры входящих, но это было не так. Величественные своды, отливающие космическим глянцем, и разноцветной побежалостью от лучей неведомых звёзд сочетались с прозрачными невесомыми колоннами, ажурными лестницами и колоссальными роскошными залами. Замок низко гудел, вибрируя всё сильнее, и гирлянды люстр нежно позванивали. Волемир не знал, сколько здесь залов. Возможно, их и невозможно посчитать, как и большие зеркала, в многочисленных нишах. Сейчас они больше не отражали стоящих перед ними. Они сияли разнообразным светом далёких миров, куда лежал путь находящихся здесь. Медленно гасло величественное серебристо-зеленоватое сияние новой обители вечных и через мгновение переход снова стал только зеркалом.
– Они должны быть там, – указал кентавр на зеркало, громыхающее неистовыми вспышками молний, которые подсвечивали дикое грозовое небо. Запах свежести и бурного моря наполнял зал.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил мальчик.
– Пусть и тебе сопутствует удача, – услышал он в ответ, уже устремляясь к сыплющему холодными разрядами переходу. Только бы не опоздать!
– Игнар! Агнесс! – вскрикнул он, подбегая ближе.
– Он здесь! – радостно заржал конь, – он не мог не попрощаться с нами.
– О, мальчик, как радостно видеть тебя, чувствуя себя в шаге от свободы абсолютной и бурной как неспокойное небо этого грозного мира! Чувствует сердце и силой крыло наполняет радость полёта, в котором печаль исчезает! – лошадь встряхнула гривой, взволнованно вздрагивая кончиками крыльев. Она посмотрела на Волемира взглядом уже не принадлежащим земле, в её зрачке отражались вспышки фиолетовых молний.
– Вот он – наш мир, где забудутся скорби, и ветер всю память развеет, как дети стихии небесной крылатые кони здесь реют! Прошу, не печалься, наш друг, на земле оставаясь, помнить не будем тебя мы уж, в высь подымаясь. Мы эфемерны – людьми сотворённые духи – символы грёз, красоты и прекрасных порывов. Мы не умрём – пока помнят нас люди – мы живы.
– Летите же, милые, в небо, – собравшись с силами, подтолкнул их мальчик к тонкой плёнке искрящихся энергий, отделяющих мир земли от будущего дома мифических существ. Те на секунду опустили головы, в последний раз крепко прижавшись тёплой шерстью к плечам Волемира и, звонко заржав, ринулись в переход. Несколько мгновений, словно на потрясающей живой картине, ещё можно было различить два купающихся в потоках воздуха белых силуэта, но затем и они исчезли, растворившись в подвижной синей дымке ветра и дождя.
Самая обычная мягкая человеческая ладонь легла на плечо мальчика.
– Ну вот, – не печально, и не весело, а как-то по-особому понимающе произнёс вечно молодой и безгранично древний Странник, – после того, как исчезнет Пегас, крылатые кони останутся всего лишь сказкой, красивой легендой. Но, знаешь, то, чего ещё нет, намного сильнее и прекраснее, чем то, что уже осуществилось. Но то, чего уже нет, прекраснее вдвойне своей памятью, которая сбережёт самое лучшее, самое незабываемое. Ты поймёшь это когда-нибудь.
– Они ушли, – всхлипнув, прижался к его руке Волемир – все уходят, Земля пустеет и умирает.
– Это только кажется, мой друг, она копит силы, чтобы пережить тёмные времена и возродиться в будущем. Поверь мне, я знаю.
Мальчик стёр выступившие слёзы ладонями и осмотрелся. Зал был пуст. Некоторые зеркала всё ещё вздрагивали, перемежаясь лёгкими разноцветными разрядами, но сам воздух уже светился ровным мягким светом, говорящем о почти безграничном источнике энергии, которым являлся Замок Кэра.
– Все уже ушли? – ошарашено спросил мальчик, подняв глаза, – неужели я так долго стоял здесь?
– Да. – Кивнул Странник, – последним уходил Арисфокл. Он долго смотрел на тебя, но так и не решился подойти. Он просил передать, что очень благодарен тебе, за то, что ты оживил его душу, показав настоящий мир.
– Он хороший человек – он этого достоин.
– Ты прав, Волемир.
Мощный порыв ветра, обещающего новый шторм, налетел, пригнул деревья и заставил громадину замка зазвучать в другой тональности.
– Это не обычный шторм, – на мгновение прикрыв глаза сообщил Кэр.
– Самаах?
– Да, он хочет меня прогнать. Бессмысленная и бесполезная трата сил. Разочарование, родившее в его душе ненависть, слепит его. Жаль, он такой разумный и обстоятельный человек. Пойдём в гостиную, ты, наверное, устал после всех этих путешествий, – предложил Странник.
– Да, пожалуй, – сонно ответил мальчик.
Гостиная, как и всё здесь, поражала своими размерами, но была уютной. Терпкий и свежий запах чая прочищал голову и восстанавливал душевное равновесие. Волемир удобно устроился в большом мягком кресле у столика с чашками из прозрачного фарфора с удивительным орнаментом из золотого напыления. С другой стороны в таком же кресле разместился Кэр, откинувшись на спинку и вытянув ноги. Перед ними сотканная в воздухе из миллионов разноцветных светящихся нитей располагалась необыкновенная живая карта вселенной. Сейчас по желанию Странника она показывала часть Земли, где Изумрудный остров медленно, но верно накрывало веретено шторма. Вспыхивали маленькими искорками сотни молний в пушистых сверху и тёмно синих и плотных снизу облачках.
– А где мы? – с интересом спросил Волемир, в полусне любуясь живой картой.
– Здесь, – зелёный лучик оторвался от земли где-то под краем туч, накрывающих остров, и ромашкой расцвёл над облаками.
– Интересно, – улыбнувшись, сказал мальчик, – а почему Самаах так ненавидит тебя?
– Всё просто, – пожал плечами, делая глоток чая Кэр, – он хотел уйти с Земли… к возлюбленной. Вселенная не пустила его. Теперь он прогоняет всех волшебных существ. Но даже и без него это всё равно должно было произойти. Люди меняются, Волемир. Наступает цикл увядания жизни – с этим ничего не поделать. Он, конечно не такой разрушительный как много тысяч лет назад, но значительно более пагубный для душ… Да. – Вечный Странник задумчиво смотрел на мерцающие огоньки карты, вспоминая какие-то очень древние события.
– А если бы можно было? – внезапно спросил Волемир, ворочаясь. – Если бы можно было всё изменить – взять судьбу мира в свои руки, вернуть то, что было?
– Я бы не взял на себя такой труд, – внимательно посмотрел на мальчика Кэр, – мёртвого можно вернуть к жизни, вопрос в том, кто или что будет поддерживать в нём эту жизнь. Нарушая ход истории и природы, будь готов увидеть, как твои действия рождают монстров.
Мальчик непроизвольно вздрогнул и, отвязав от пояса небольшой мешочек, высыпал на стол вырезанные из камня фигурки.
– Я помню, какой должна быть доска, – тихо произнёс он. – Больше никто не знает этого… из живых.
– Забавно, – Кэр взял искусно вырезанную из рубина фигурку королевы. Её лицо светилось жизнью, а аметистовые глаза смотрели внимательно и настороженно. – Столько власти в маленьких вещицах. Думаешь, ты сможешь сделать что-то хорошее? – Волемир спокойно и уверенно посмотрел в глаза Страннику.
– А вдруг это воля Творца привела их в мои руки?
– Разумеется, это так, это неоспоримо. Вопрос только в одном – что сделаешь ты? Вода в ключе годится для питья, но она также орошает землю, не давая высохнуть траве и деревьям, что и поднимают эту воду на поверхность. Что будет, если взять всю воду себе?
Волемир понимающе кивнул.
– Она иссякнет и больше ничего не вернёт её.
– Хочешь сыграть?
– А… можно?
– Сейчас – да.
Новый ужасающий порыв ветра налетел на большие сводчатые окна, забрызгивая их мелкими каплями воды, но стекло не дрогнуло, только слегка зазвучало на низких тонах.
Чайный столик умчался по гладкому полу куда-то в даль, исчезая за поворотом, а на его месте вырос массивный каменный стол с расчерченной геометрическим узором столешницей – точно такой же, как и в тронном зале подземного города.
– Выбери персонажей и мир, которые подвергнутся твоей власти, – твёрдо произнёс Кэр.
– Но… – Волемир запнулся на секунду, – Я не могу так… после того, что ты сказал. Я не хочу, я недостоин, действительно недостоин. Извини… я сглупил… сказал глупость…
– Тебе не за что извиняться, мальчик, ведь у тебя в руках власть стихии, которая не знает человеческих чувств – жалости, ненависти, человечности. Стихия выполняет волю Гармонии, созданной Творцом. Гармония поддерживает себя сама и горе тому, кто расценит её решение как злое и несправедливое.
– Но почему так? Откуда берётся эта потребность в жестоких методах?
– Эти методы призваны спасти человеческие души. Всё в мире всегда делается во благо – проблема людей в том, что они не понимают, что все события происходят ради них и для них. У людей нет врагов, Волемир, никогда не было. Наши враги – это наши собственные заблуждения. Я ни о чём не жалею. Никогда. Но если ты не можешь выбрать, выберу я. Как думаешь, что бы произошло, не появись на земле такие разочарованные в сказке люди как Самаах?
– Я… я не знаю, – покачал головой мальчик. – Наверное, сказочные животные остались бы, и остальные – тоже.
– Это правда – играем.
Фигуры послушно разбежались по своим местам на доске, и Кэр решительно сдвинул одну из них.
– Ход первый. Любая агрессия против фантастических существ признаётся злом.
– Ход второй, – произнёс Волемир, немного подумав. – Формируются группы защиты светлого волшебства. Они состоят из людей и самих волшебных существ.
– Ход третий. Магические творения приобретают особый статус, становясь ценнее людей, во имя их защиты искореняются народы.
– Ход четвёртый, – бледнея, произнёс мальчик, – всё более усиливается противоположное движение как реакция на тиранию против людей.
– Ход пятый – разражается война, в которой уже не остаётся личностей, индивидуальностей, где волшебные творения заражаются жаждой выжить любой ценой, а люди к ним приближённые ослеплены красотой и величием, которые для всех остальных – тьма, насилие и разрушение. Желая справиться с противником любой ценой, люди призвали на Землю всех, кто умеет убивать. Посмотри в окно, мальчик.
Волемир послушно поднялся, подходя к сияющему солнечным светом стеклу. Огромное – до горизонта – поле превратилось в поле битвы. Замля была запружена людьми и магическими существами. Люди в белых латах, люди в чёрных латах, единороги, кентавры, минотавры, маги, тролли, гоблины и вообще невообразимые твари дрались друг с другом беспощадно и отчаянно. Крики, визг, рык и стоны доносились снизу, сливаясь в жуткую мелодию хаоса. В небе было не лучше. Драконы всех мастей, крылатые кони и ещё какие-то летающие создания рвали друг друга с сумасшедшей радостью сбрасывая останки с небес, которые больше не были ярко голубыми. Чёрный смолянистый дым пожаров подымался отовсюду, а пламя бросало багровые отсветы на и без того кровавую картину.
– Нет, не может быть, всегда будут те, кто постарается остановить такую дикость!
– Да, но их всегда будут уничтожать. Вот она – чёрно-белая дуальность, правые и виноватые, светлые и тёмные, праведники и грешники, или как там ещё это назовут. Только, поди разбери, кто из них кто, если все они вносят вклад в этот конец света в пять ходов.
Жуткая картина исчезла, растворилась в каплях стекающего по стеклу дождя.
– В мире Земли должно остаться что-то общее, светлое, то, что нас, людей, объединяет. Поэтому они уходят. Должны уйти ради нас. Ради продолжения жизни на Земле. Не хочу тебя огорчать, Волемир, но подобное произойдёт на Земле. Будут идеи, что разделят людей, заставят делать ужасные вещи во имя высоких, но извращённых целей. Смешают доблесть с жестокостью, величие с ненавистью, радость с убийством. Такое будет. Будет во всех землях и идеях, пока люди не поймут, что гармония объединяет всех и всё без исключения, а хаос и ложь способны разъединить кого угодно.
– Эти заблуждения будут настолько сильны? – с сомнением посмотрел на Кэра мальчик.
– Ровно настолько, насколько люди позволят им быль. – Пожал плечами Странник.
– Забери их, – после некоторого молчания произнёс Волемир. – Если ни о чём не жалеть, то и менять нечего. Пусть всё будет так… как будет.
– Они твои, – протянул Кэр холстяной мешочек, где снова покоились драгоценные фигурки, – ведь это подарок. Пусть он будет у тебя.
– Я никогда не воспользуюсь ими и никому не расскажу, как это сделать.
– Вот и отлично. Видимо, что-то менять не стоит. Белисса ничего не изменила в своей печальной истории. Не смогла? Не знала, как? Или не захотела? Несвершившаяся любовь живёт вечно. Свершившаяся позволяет жить следующим поколениям. Выбор за самим человеком – его собственный неоспоримый выбор. Взять себе, или отдать – вот вечная дилемма.
Кэр поднялся и подошёл к окну. Порывы влажного морского ветра яростно бросались на гудящую прозрачность стёкол, заливая их потоками воды. Зелёный лучик на карте теперь показывался из самых больших и синих грозовых туч, беспрестанно сыпавших белыми и лиловыми разрядами молний.
– Кэр?
– Да? – отозвался Странник, не сводя задумчивого взгляда с синей туманной дали, постоянно прорезаемой фосфоресцирующими вспышками.
– А тебе не одиноко… самому? Вечно. В пустоте.
– Нет. Там не одиноко. Там вообще многое по-другому. Ты же видел крылатых коней. В их новом мире им не нужна ни память, ни дружба. Так же и я. Одиноко мне сейчас. Немного. Когда я возвращаюсь домой и чувствую себя человеком.
– И как же ты это переживаешь?
– Легко. Достаточно только снова взлететь.
– И… неужели больше нет таких как ты.
– Нет. Больше нет. Я один, хотя… Да нет. Больше нет и быть не может.
– Знаешь, я видел кое-кого в лесу. До того как лошади принесли меня на поляну.
– Кого же? – поднял бровь Кэр, отворачиваясь от окна.
– Она не говорила своего имени, но знала моё. И ещё знала историю, которую я ещё никому не рассказывал.
– Дивные существа подчас посещают наш дом, Волемир. Только лучшим из них открыта дорога на Землю и то лишь на пару мгновений.
– Мне кажется, она была человеком. Как и ты. Она сказала, что узнает мой рассказ от тебя, Кэр. Она приходила из будущего, из мира, где живёт много машин, а люди живут в каменных гротах с тонкими стенами. Тот мир выглядел печально, – быстро проговорил мальчик, боясь, что его остановят.
– Быть этого не может, – тихо прошептал Странник, поражённо глядя на Волемира, – не может этого быть!
– Ты знаешь её, Кэр?
– Я не мог представить, что ей это удастся.
– Ты уверен, что это та, о ком я говорю? Как её зовут?
– Стелла.

Белое пламя залило его сознание, но тут же успокоилось, превратившись в постоянный источник тепла и света. Мерцающие искры плыли вокруг него, или это он куда-то плыл – разобрать было невозможно, да и ненужно. Наконец где-то рядом он почувствовал надёжную опору. Он нащупал её, прижался всем телом, и белое марево схлынуло, растворилось, уносимое скользящим по траве холодным ветерком.
Кэр сжал зелёные стебли пальцами, с трудом переворачиваясь на спину. Он приподнял веки. Яркость глубокого голубого неба поражала, слепила, растворяла, даже не смотря на то, что по нему легко плыли пушистые белые облачка.
«Стелла», – произнёс Кэр на выдохе и силы вернулись к нему, подымаясь из древних животворящих глубин его родины. Он медленно поднялся на ноги. Лесная поляна. Почти такая же, но совершенно другая. Деревья совсем маленькие, немногим больше полусотни лет каждое. В центре невидимой громадиной возвышается прозрачная структура Замка с медленно вращающимися балконами и башнями. Дома. Он снова дома. Он вернулся домой.
Едва слышный шелест и скрежет доносился откуда-то из-за пределов леса. Кэр двинулся на звук. Странное ощущение – ноги ступают по траве – она прохладная и мягкая. Не прошло и пяти минут, как Странник вышел к дороге, представляющей собой слабо скреплённый смолой щебень, по которому и тарахтел несчастный механизм. Сколько же веков прошло? Очевидно, сейчас и был расцвет того, что в воспоминаниях Странника только ожидалось.
Машина, наконец, дотарахтела и, подняв тучу пыли возле Кэра, собиралась было ползти дальше, но он приказал ей остановиться, и она не посмела ослушаться. Левая передняя дверца со щелчком открылась, и шпильки каблуков неуверенно опёрлись о неровную поверхность слегка асфальтированной дороги. Светловолосая молодая женщина в коротком платье, чертыхаясь, вылезла из машины и, подойдя к полированному капоту, отчаянным рывком открыла его. Нерешительно и смущённо она смотрела на загадочные внутренности механизма, затем с разочарованным видом захлопнула его. Нервно подрагивая пальцами, она взяла из сумочки небольшой электронный прибор и приложила его к уху. Кэр удивлялся, почему она его не видела, хотя она и скользила бегло взглядом по тому месту, где он стоял. Страннику было необходимо больше узнать о мире, в который превратилась Земля. Пару раз, поймав её взгляд, он прочитал, что её зовут Лена, она живёт в достаточно большом городе на севере и работает в известной газете. Она собирает информацию. Этого было мало, катастрофически мало, так как Кэр не имел понятия, что в этом мире значат понятия «достаточно большой город» и «известная газета», которыми Лена пыталась утешить своё самолюбие. Подобное отношение было и к транспортному средству. Очевидно, здесь первостепенное значение имеет внешний облик, статус, блеск, форма. Поймав следующий беглый взгляд, Кэр определил необходимые критерии внешнего вида. Странные нефункциональные вещи неудобного покроя обхватили земное тело Странника, и волосы уложились в необходимой последовательности. Чутким слухом он улавливал быструю раздражённую речь женщины и приступил к изучению языка. Внезапно она выкрикнула короткое ругательство и, отключив телефон, бросила его обратно в сумочку.
Она сидела, бессильно положив руки на руль, устав от неудач и собственного раздражения.
– Вам помочь? – поинтересовался Кэр, подойдя ближе и положив руку на тёплую крышу машины. Женщина вздрогнула, но, увидев представительного мужчину в дорогом костюме и лакированных туфлях, успокоилась и состроила глазки.
– Здравствуйте, как хорошо, что вы остановились, – она непроизвольно поправила причёску, – а то знаете, лес глушь, мало ли кого повстречаешь. А здесь ещё машина… Говорят японские не ломаются, а тут видите. Вы поможете? – Она похлопала ресницами.
– Конечно, – кивнул Кэр, чувствуя себя немного неловко от такого усложнённого общения. – Включайте её.
– Что значит… – непонимающе встряхнула головой журналистка, – включайте? … Ах, да, конечно… Извините, иногда я такая глупая. – Она повернула ключ зажигания, и двигатель тихо заурчал.
– Вот и всё, – улыбнулся Кэр, – отвезёте меня в город?
– А разве вы не… – Лена посмотрела в зеркало заднего вида, – вы не на машине?
– Мой транспорт остался там, – Кэр указал в сторону леса, – он… несколько не подходит для этих мест.
– Откуда вы? – испуганно посмотрела на собеседника женщина, – как вы сюда попали?
– Прилетел, – честно ответил Странник, глядя в серые глаза журналистки.
– А… – сделала она вид, что поняла. – Тогда садитесь конечно, может быть вам нужно позвонить? – она стала рыться в сумочке.
– Не стоит, Лена. Мне просто нужно добраться до города, – ответил Кэр, садясь в кресло и захлопывая дверцу. – Руки женщины замерли.
– Откуда вы меня знаете? Я вас… плохо помню. Хотя… подождите. Кажется, я видела вас на презентации новой линии косметики на прошлой неделе… Александр?
– Олег, – без зазрения совести ответил Кэр. Что ж, в одном из миров его действительно звали Олег.
– Ах, да, конечно, рада вас снова видеть. Какие-то дела в этом маленьком городке?
– Вижу, не у меня одного. Мы едем?
– Ах, да, конечно. – Лена рефлекторно нажала на газ и переключила скорость. – А, знаете, это так странно, встретить вас в такой глуши, да ещё и так вовремя. Я ведь пишу статью об этом маленьком городке.
– Чем же он так знаменит?
– О, ничем совершенно, но здесь-то и есть самое интересное.
– Не вижу логики.
– Всё как в лучших голливудских блокбастерах. В городке начало происходить что-то невероятное, и я в этом обязательно разберусь.
– Что-то невероятное? Например?
– Ну, знаете, НЛО, странное свечение неба по ночам, фигуры в темноте – всё, что привлекает читателей нашего издания. Я чувствую, это будет настоящая сенсация, даже если там ничего нет на самом деле, я сделаю из этого сенсацию.
– Любопытно, и зачем вам выдавать выдумку за правду?
– Но это же моя работа. Боже, да весь мир только на этом и держится. Вы что дразните меня? Где вы были последние сто лет? Пресса всегда должна быть интересна, иначе ей не выжить.
– Далеко. Я был очень далеко.
– Так далеко, что вашему вертолёту не хватило топлива? – слегка насмешливо поинтересовалась журналистка, хитро посматривая на Кэра.
– Вертолёту?
– Да ладно вам! Как ещё вы могли попасть в лес? Видимо в этом городке действительно что-то есть?
– Я не знаю, – только пожал плечами Кэр.
– Зато я знаю. Можете не говорить. У вас своя работа, у меня – своя, только не вздумайте всё убрать до того, как я соберу материал.
– О чём вы?
– Да ладно, ваши службы всё равно найдут, что сказать населению, а наше издание предложит альтернативную точку зрения – так же всегда бывает, в результате – никто не воспринимает серьёзно ни нашу, ни тем более вашу информацию. Но зато это прекрасно поднимает рейтинг, и вам прикрытие заодно. Соглашайтесь.
– Я даже не представляю, о чём вы говорите.
– Ну не будьте вы таким жадным, – прося, захлопала ресницами журналистка. – Ведь я совершенно ничего об этом не знаю. И, кроме того, – она посмотрела лукаво и насмешливо, – я теперь от вас не отстану.
– Что ж, для начала привезите меня в город. Возможно, я смогу рассказать вам кое-что интересное.
– Да! Я знала, что вы настоящий джентльмен.
Машина ещё ускорилась, подчиняясь тонкому каблучку на педали газа.
Городок вынырнул внезапно, прямо из-за ближайшей лесопосадки. Это было не самое плохое место. Кэру нравилось обилие растительности и особенно деревьев. Они зелёными стенами подходили к дороге, пока не заменялись, наконец, ровными аллеями города. Он знал, что не зря здесь оказался. Переменчивые ветры мироздания, иногда называемые судьбой, иногда – волей Творца всегда приводят в правильном направлении.
«Она здесь», – вспыхнуло в мозгу так явственно, что Странник дёрнулся.
– Что-то не так? – опасливо взглянула на него Лена, – вы же не будете воспринимать то, что я вам сейчас наговорила как раскрытие секретной правительственной информации. А то… знаете ли… всякое рассказывают о вас.
– Что здесь происходило конкретно? – серьёзно спросил Кэр, – что вам известно?
– Ну… – собеседница притормозила на перекрёстке и повернула, – две недели назад какой-то пьяный в дым индивид видел над горизонтом белую светящуюся иглу. Но так как других свидетелей не было… – Лена пожала плечами.
– По-моему это не убедительно, – сообщил Кэр, глядя в окно.
– Для нас уже достаточно, но дальше – больше. Примерно неделю назад в местном парке, который примыкает к лесу, поздно ночью видели светящуюся фигуру девушки, бредущей меж деревьев. Тому есть пять свидетелей – все молодые люди.
– Никому не запрещается шутить, – безразличным тоном ответил Странник.
– Кому вы рассказываете, – подарила она ему снисходительную улыбку. – Вчера на два часа весь город погрузился во тьму, и никто не знает причины.
– Знаете, электропроводка в нашей стране так ненадёжна, – смеясь про себя, сообщил Кэр, он едва сдерживал внутреннее предчувствие и ликование, которые рвались наружу, переполняя сознание.
– Мда…, возможно, но после этого ночное небо озарилось странным фосфоресцирующим сиянием, которое продержалось до часу ночи, а затем светящимися нитями опало на дома и улицы. Смельчаки, рисковавшие к ним касаться, сообщали, что они прохладные и невесомые. С первыми лучами солнца всё исчезло.
– Знаете, такое редкое северное сияние иногда случается даже в этих краях, – невозмутимо констатировал Кэр.
– Да ты смеёшься надо мной! – притворно возмутилась журналистка. – Надеюсь, когда мы встретимся в следующий раз, ты будешь более откровенен.
– Ты надеешься, что мы ещё встретимся?
– Не думаю, что тебе удастся уладить всю эту мистику за один день и убраться отсюда достаточно быстро, кем бы ты ни был. Возможно, тебе даже понадобится моя помощь. Вот, держи визитку, – она протянула пластиковый прямоугольник, позвони как-нибудь.
– Может быть, – улыбнулся Кэр, пряча визитку в карман пиджака, – но я могу позвонить не вовремя.
– В любое время, – безапелляционно сообщила Лена, – тебя где-то высадить, или поедешь в гостиницу?
– Останови здесь, – ответил Странник.
– Прямо здесь? – переспросила журналистка, профессионально оглядываясь по сторонам. – Это же центр города, до парка ещё километров пять.
– Она здесь, – загадочно ответил Кэр, хлопая дверцей, – спасибо, что подвезла.
– Она? Кто она? Слышишь? Не уходи от ответа!
– Я перезвоню тебе, Лена, обязательно перезвоню и всё расскажу, не беспокойся!
– Проклятые секреты, – недовольно пробормотала журналистка, трогаясь с места.
– Счастливо, – проводил её взглядом Кэр и остановился. Остановился во времени и пространстве. Всё вокруг замерло в хаосе движения, спешки, хлопот и пустых волнений, бесконечный круговорот замкнутой самой в себе жизни горожан гудел и сновал вокруг замершего в тишине Странника, не касаясь его. Не было лиц, не было людей, были правящие всем идеи, подмявшие личные качества индивидуальностей. «Мне нужна эта робота… Пусть только посмеет ещё раз прийти… Я не могу так больше… Когда же всё это кончится… Я убью эту тварь… Только бы никто не заметил… Почему я такой неудачник… Идти, скорее идти, я, конечно его ненавижу, но… Проклятые правила, проклятая дисциплина… Этой ночью… Я ему этого никогда не прощу… Да врезать ей, и всего делов… Если эти смертники не заплатят по счетам… Придти с работы домой и снова готовь, стирай… В какой же серии она расскажет ему о своей настоящей любви… Она сказала, что у меня крашенные волосы, и это при нём…» Идеи, мысли, чувства, эмоции суетились, сталкивались, огрызались друг на друга, подчиняясь чему-то большому и подавляющему, тому, кто питался всеми этими эмоциями, всей этой жизненной энергией, неумело и неправильно выплёскивающейся в виде недовольства, страха и раздражения. Всё это было только пищей для тех невидимых, кому выгодно содержать людей спящими, ведь тогда они – превосходное сырьё. Кэр скривился от обиды и огорчения, но тут же снова вернулся в привычное состояние гармонии и удержал себя от опрометчивых поступков. Если прямо сейчас развеять в прах того монстра, что постоянно откачивает из людей энергию, они, переполняемые обидами и требованиями, не смогут даже смотреть  друг на друга без ненависти. И кто знает, чем это всё кончится. Весь этот беззвучный шум и движение складывались в сумбурную какофонию, в которой кто-то внезапно спокойно и безмятежно перевернул страницу книги, наслаждаясь чтением.
Где? Кэр мгновенно сориентировался, почувствовав ЕЁ. Это за НЕЙ он летел сквозь смерть и пламя дуальности, сквозь все слои мироздания и бытия. И ОНА здесь, совсем рядом. Читает книгу.
В вестибюле библиотеки было не по-летнему прохладно и сумрачно. Странник поднимался по лестнице, и его сердце всё сильнее рвалось вверх, оно уже точно знало, где ОНА. Он постоял секунду перед дверью в читальный зал, затем осторожно коснулся пальцами старой, покрытой коричневым от времени лаком древесины. Дверь бесшумно отворилась. Спокойствие обитало здесь с давних пор, ему не страшны были бури эмоций, бушующие в сердцах людей города. Два длинных ряда столов протянулись по залу, уводя в самую вечность бессмертных произведений литературы, где говорилось, что любовь и дружба ценнее всего, а честь и достоинство – неотъемлемые атрибуты настоящего человека. Тихо дремала за дальним столом библиотекарша. Здесь была одна посетительница – молодая девушка в простом платье. Ткань платья была белой в неширокую серую клеточку и совсем не смотрелась шикарно или откровенно. ОНА снова перевернула страницу, а он стоял и смотрел как заворожённый.
– Здравствуй, Кэр, – улыбнулась она ему и подняла глаза, – хочешь послушать одно стихотворение средневекового поэта? – Не зная, что ответить на такое простое обращение он просто подошёл ближе. Девушка опустила глаза на станицу книги. – Вот послушай.
«Башня из слоновой кости»

 Среди обольщенья жестокостей мира,
Бредя меж разбитых надежд,
Исполненный скорби о пагубном пире
Лишь для дураков и невежд.
Как солнца лучом
Как оттенком печали,
По светлой прекрасной мечте
Меня осветили
Нездешние дали
И Башни моей силуэт.
Точёные грани,
Великие стены,
Прозрачные стёкла грёз.
Незримые дали
И белые своды
Поэтов душевных слёз.
Мечта о несбыточном,
Чувства слепого,
Что впервые увидел свет.
Мгновение вечности
Странно и ново,
Взглянул – и его уже нет.
– Ну, как тебе, – снова застенчиво улыбаясь, посмотрела она на Странника, который ошарашено и поражённо сидел рядом и не сводил с неё глаз. – Это обо мне.
– Прекрасно, но… немного безвольно, мне кажется, – наконец произнёс он. – Стелла, как это можешь быть ты? Как такое вообще возможно. Я так долго искал… тебя?
– Всё самое прекрасное ты уже знаешь. Эфемерность – это то, что мы ищем, конкретность и понятность – это то, что мы находим.
– Стелла, я…
– Пойдём, погуляем? – просто предложила девушка и поднялась, беря Кэра за руку. – На место! – аккуратно, но чётко приказала она книге и та, бесшумно взмыв в воздух, отправилась в хранилище.
– Куда ты? – смеясь глазами, спросила Стела, когда Кэр двинулся было к двери, – окно открыто.
– Третий этаж, – осторожно напомнил Странник, не переставая поражаться спутницей.
– Ну и что? Прогуляемся по проводам, – просто пожала плечами девушка, – люди всё равно не смотрят вверх.
Она легко и чуть вприпрыжку шла по протянутым над улицами высоковольтным проводам, а Кэр шёл рядом, не переставая как-то просто и беззаботно радоваться. Просто потому что солнце светит, деревья зелёные, а в его руке – рука девушки искренней, весёлой и радостной как солнечный зайчик.
– Что это на тебе? – смешно прищурилась она, оценивающе глядя на деловой костюм Кэра. – Неплохо, но для такого жаркого летнего дня можно выбрать и что-нибудь попроще.
– Сделаем, – улыбнулся Кэр в ответ, облачившись в привычную белую полотняную рубаху и штаны. – Как?
– Почти, – подмигнула Стелла.
Кэр скосил глаза вниз. Некоторая одежда современности понравился ему, и он тут же сменил привычный покрой на более модный, хотя и не менее удобный, облачившись в рубашку с коротким рукавом и брюки. Девушка довольно кивнула, и они двинулись дальше, держась за руки.
– Знаешь, Стелла, я ещё помню ту озорную русоволосую девочку, которая осмелилась попросить у меня оторвать от моего Замка одну из башен, – проговорил, наконец, Странник, заворожено глядя на спутницу.
– Но я же попросила самую маленькую, – понарошку извиняясь, состроила глазки Стелла, – к тому же я посадила её в самом лучшем месте и поливала из самого чистого ручья.
– Да, ты умница. Я никогда не верил, что тебе это удастся.
– Ах, так! – Стелла по-детски играя, хлопнула его по плечу, – а я то, глупая верила, что ты искренне пожелал мне удачи.
– Я искренне! Я, правда, искренне! – со смехом отбивался Кэр.
Целый день они беззаботно гуляли по городу, согреваемые тёплыми лучами солнца. К вечеру подул прохладный ветер. Весёлая беседа сама собой утихла, превратившись в радостное спокойствие.
– Солнце садится, – задумчиво и тихо проговорила Стелла. Косые лучи золотили верхушки деревьев парка, возвращая ощущение незыблемой вечности. Ещё невидимые космические лучи отразились в заискрившихся зрачках Стеллы, и её платье стало белым шёлковым одеянием с серебряным орнаментом удивительной работы. – Расскажи мне что-нибудь, Кэр. Что-нибудь из истории нашей родины.
– Одна история приснилась мне, когда земли коснулся я впервые. О мальчике, что человека вёл ко мне и об их странствиях в подземном мире.
Тихо лился рассказ. Слова-образы скользили в вечернем воздухе, витиеватыми узорами ложась на траву и листья деревьев.
– Как прекрасно… и как печально. И неужели Белла и сейчас обречена и проклята бессмертьем без права после смерти с милым быть?
– Возможно – да, для них столетия как миг.
– Так грустно и печально это, быть может, сможем мы найти ответ и вновь освободить народ подземный от бремени нечеловеческих страданий.
– Что можем сделать мы?
– Всем рассказать историю как должно и как завещано Проводником.
– Но для людей сегодня это – сказка, для фэнтези истории завязка.
– Но раньше были те, кто верил и те, кому в подземный город ведомы все двери.
– О ком ты говоришь?
– Пока не знаю, но… можно на мгновенье в прошлое слетаю, раздвину тень, потоки бытия, чтобы история продолжилась твоя.
– Но это так опасно…
– Это просто. Позволь, прошу, пожалуйста…
– Будь осторожна.
– Спасибо, Кэр, – радостно блеснула глазами Стелла, и её образ заискрился серебристым свечением. Совсем мало её величественный и прекрасный облик походил на ту, с которой он гулял по городу днём. Даже у вечных не проявлялось такого вселенского спокойствия и всепроникающей мудрости, которые струились сейчас вокруг Стеллы. Воздух дрожал, его густые потоки сплетались и расплетались, открывая путь сквозь тысячелетия времени и пространства.
«Вечность светлая,
Гармоничная
Мне позволь пройти,
Чтобы в мир нести
Всё прекрасное
И людей спасти…»
Девушка пела на древнем языке, о существовании которого уже и не подозревают, и его живые, напитанные энергией слова донеслись до звёзд и в мгновение вернулись назад ярким белым лучом, раздвинувшем границы бытия, за пределами которого исчезла Стелла. Кэр с нетерпеливым волнением ждал её у светящегося в наступающем сумраке перехода, и каждое мгновение казалось длинным, как земная жизнь. Когда девушка показалась снова, он едва успел подхватить её обессилевшее тело.
– Зачем ты так, Стелла, зачем? – спрашивал он, с волнением заглядывая в её глаза.
– Всё в порядке, Кэр, это… это пройдёт. Зато теперь у сказки есть продолжение. Я видела его. Я видела Волемира. И сказала ему… то, что могла сказать.
– Неужели что-то изменилось? – потрясённо смотрел на девушку Странник.
– Не изменилась, – счастливо улыбнулась она, – отныне так всегда было. Хочешь послушать?
– Лучше восстанавливай силы, – погрозил ей пальцем Кэр, – никогда так не делай.
– Всё… всё уже в порядке. Слушай, – начала Стелла и озорные искорки звёзд снова вспыхнули в глубине её глаз.

Лиловые отсветы стали густо-фиолетовыми, и острые края бриллиантовых звёзд прорезали зыбкую дымку вечернего неба. Аттелиа Митталер, согласно древнему ритуалу вышла из-под крон колоссальных древних деревьев, извечно дающих силу и кров истинным детям подзвёздного мира. Её сердце билось величественно и мерно, вместе с ритмом ещё многих тысяч сердец вечных. Её беспристрастный и возвышенный взгляд скользил по пологим холмам Восточных равнин, отражая в себе мириады холодных голубовато-белых огоньков, бережно собранного и хранимого звёздного света. Аттелиа опустила веки и почувствовала, как неодолимый и вечный свет жизни и объединённой космической и земной гармонии окружает, поддерживает, наполняет и одухотворяет её существо, даря вечность. Но для этого нужно раствориться в нём, добровольно превратиться в поток абсолютной любви, свободно смешаться и взаимопроникнуться миллионами других. Тех, кто жертвует своим существованием ради любви к Создателю. Вот в чём сакральный смысл этого шествия, как и остальных древних традиций вечных. На деле никто не умирает от этого, но когда сознание растворяется, все страсти и желания перестают иметь значение, даже индивидуальная жизнь или смерть. Немногих вечные посвящали в свои тайны в древности, сейчас же этого не говорят ни одному чужаку. Аттелиа двинулась вперёд, вливаясь в потоки гармонии Вселенной. Прекрасные образы Небесных и Земных Родителей поприветствовали её на пороге своей общей обители, как и других вечных. Но кроме них девушка, как и всегда, различила меркнущий светлый образ своего Рода, сильного, славного и упорного, но исчезнувшего и забытого безвозвратно. Она кивнула, добавляя ему немного своего света, и переступила порог бытия личности.
Едва заметное розовое сияние начало стелиться над планетой, указывая душам вечных дорогу домой. Тысячами сверкающих звёздным светом искорок, словно роса, конденсировались их сознания в неведомой высоте и устремлялись к лежащим на земле телам, восстановленным и очищенным природной энергией. Глубокий вдох и прохладный сырой воздух пробуждает юное тело, веки приподымаются, приветствуя начало нового цикла, а в глазах всё ещё плещется отражение момента сотворения Вселенной. Увиденное и почувствованное навсегда оставляет свой след в сознании и душе, так сильно отличая вечных от большинства других людей.
Аттелиа поднялась, радостно протягивая руки навстречу розовато-жёлтым лучам, которые касаются, греют, нежно проникают сквозь полупрозрачную жемчужную кожу, настолько сроднившуюся со звёздным светом, что золотистый загар больше никогда не коснётся её, хотя девушка и была полукровкой. И едва заметный, тающий в воздухе образ облачённых в доспехи суровых предков Рода, доставшийся ей от матери, был только её покровителем. Это было тем, что всегда более или менее отличает всех полукровок от исконно вечных, этим бессмысленно было гордиться – её новый народ слишком хорошо знал природу вещей во вселенной, чтоб она испытывала хоть какое-то отличие от остальных детей звёзд. Но сейчас, уже после возрождения тела и души она испытывала какое-то смутное предчувствие, связанное с её Родом, идущее из-за пределов пространства вечных, где она сейчас находилась.
– Свет Творца коснулся твоей души, – произнёс, с лёгким уважительным поклоном светловолосый юноша, сверкая неземным, как и у остальных вечных взглядом. – Тень на твоём лике говорит мне о Его ещё не свершившейся воле в отношении твоей судьбы.
– Возможно, ты прав, Элеар. Мне стоит поговорить с Маналаром?
– Но тебе бы хотелось взглянуть в Книгу самой? – как всегда легко и понимающе улыбнулся собеседник.
– Да, – честно призналась Аттелия, зная бессмысленность неискренности.
– Идём, – кивнул ей Элеар, беря её за руку и лёгкой скользящей походкой устремляясь в лес. Что? Исконный вечный собирается нарушить устоявшуюся традицию? Девушке осталось только покачать головой, легко передвигаясь следом. Видимо не зря полукровки здесь очень редки, очевидно её общество плохо влияет на Элеара. «Да», – вздохнула девушка, – «очень плохо».
Лёгкий бег вечных ни с чем не сравним. Это и не полёт птицы, ибо птицы не парят под деревьями, и не бег легконогой лани, ибо от её копыт остаются следы, и не скольжение лебедя по глади озера, ибо лебедь не может плыть столь быстро и бесшумно. Невесомые как пух, гибкие и пружинистые как лоза тела беззвучными тенями скользили в толще леса, то подымаясь к древним кронам, то мягко скользя по земле, а то и просто отталкиваясь от массивных стволов и делая безумные кувырки в воздухе.
– Здесь, – внезапно остановился Элеар. Аттелиа, увлёкшаяся бегом-полётом едва не налетела на него и только с младенчества привитая грация заставила, высоко подпрыгнув, приземлиться уже за юношей. Девушка укоризненно посмотрела в ответ. Вечный только пожал плечами, открыто глядя в её лицо. – Я пока посторожу, а ты иди к книге.
– Опять хотел, чтобы я на тебя налетела? – не удержалась Аттелиа. – Впервые вижу столь явную тягу к самоубийству.
– Но ты же лёгкая как пушинка, – снова пожал плечами Элеар.
– Ага, конечно, – иронично посмотрела она в ответ, – хочешь, чтоб тебе снова сращивали руку? Или ты забыл, чем для тебя закончилась первая такая шутка?
– Оно того стоило, – романтическая пелена слегка подёрнула ясные глаза вечного.
– Ты сумасшедший, – вздохнула Аттелиа, – ты просто сумасшедший.
Девушка пересекла круг древних деревьев-великанов и с благоговением подошла к лежавшей на каменном постаменте книге.
«Великая Книга Мудрости Времён и Народов Ушедших, Сущих и Грядущих» – собрание самых достоверных, важных и загадочных знаний народа вечных нисколько не теряла своего величия, не взирая на то, что с каждым циклом пополнялась всё новыми страницами – народ Аттелии ценил живые знания, а не забытые и запылённые фолианты. Но, конечно же, основная и самая древняя часть книги была написана ещё до Великого Исхода вечных с Земли. Девушка могла бы гордиться тем, что эта книга писалась при ней, но здесь это было бессмысленно, ибо почти каждый вечный может похвастаться этим. Сейчас же полукровка искала что-то определённое, смутно знакомое и как-то связанное с родом её матери. Она уже слышала эту историю. Слышала как раз тогда, когда она записывалась в Великую Книгу, но за прошедшие тысячелетия наслоилось множество новых воспоминаний и впечатлений, заслонив собой свежесть и яркость необходимых образов. Книга добрая – она поможет всё вспомнить.
– Вновь сомнения будоражат твою душу, дитя, – понимающе произнёс возникший словно из воздуха человек в самом расцвете лет. Только чистые как прозрачные воды древних рек и озёр глаза смотрели бесконечно мудро, всепонимающе и в то же время потрясающе отстранённо.
– Старейшина Маналар, – почтительно склонила голову девушка. Да и как не склониться перед человеком, прожившем уже несколько сотен тысяч лет. Он древнее Книги, древнее этого мира, и многих земных эпох. Аттелиа не знала точно, но возможно Маналар стоял ещё у самых истоков и помнил, как возникли вечные.
– Не стоит этого бояться, – слегка улыбнувшись, произнёс старейшина. – Приходит срок, и кто-нибудь из нас отправляется в путь. Возможно, ты уже знаешь, куда устремилась твоя судьба, но просто ещё не чувствуешь этого. Вспомни свои чувства, – произнёс величественно Маналар и книга распахнгулась сама собой, с огромной скоростью переворачивая страницы и унося сознание девушки на тысячи лет и миль в прошлое.
Лёгкий, но тугой и свежий порыва ветра налетел, зашумел листьями деревьев, мокрым, но беззаботным существом ткнулся в лицо, растрепал поток блестящих волос и унёсся прочь – теребить других слушателей, безмолвно внемлющих рассказу мальчика из далёкой страны. Ветер не мешал, он напевал, вторя рассказу, и предупреждая о надвигающемся шторме. Быстрой кружащейся стайкой пронёсся рой светлячков, ища укрытие от медленно наступавшей на Изумрудный остров океанской сырости и прохлады. Тихо скрипнуло серебряное перо в сухощавой, но гармоничной руке Маналара, выводящего на странице уже достаточно объёмной Книги заголовок «Повесть о народе Митталер и королеве бессмертных».
Помнишь ли ты, полукровка, кто твои родители? Конечно, ты помнишь отца, и увидишься с ним, когда, пройдя сквозь Врата Вращающегося Замка, ты и последние из вечных покинете пределы Земли. Но сейчас – слушай, слушай и вспоминай. Почему так знакомы образы, возникающие от слов рассказчика, почему так трогают за душу, теребят сердце? Почему ты должна это помнить, ведь ты никогда раньше не бывала там. Почему и откуда есть у тебя покровители Рода? Какого Рода? Что ты знаешь об этом. Мало. Слишком мало и скудно, ибо, сколько слов не говори, душе нужны чувства – в них настоящая память. Что ты знаешь о роде Митталер? Так вечные зовут Страну подземного народа. Почему имя целой страны теперь принадлежит только тебе? Слушай, внимательно слушай, и вспомнишь, вспомнишь то, чего не знала, то, что было до твоего рождения. Вспомнишь первых людей, что узрели духа подземелий воочию. Вспомнишь, как заворожено слушал Исмар рассказ дружелюбного белого ящера о подземных глубинах и вечной пустоте, пребывающей там. И мечты элементара, увидевшего счастье и буйство жизни людей на Поверхности, пробуждали фантазию юноши, уже рисуя в мрачных глубинах сияющие самоцветами величественные города, равных которым не будет на Земле. Вспомнишь, как уходили юные творцы нового мира, ведомые покровителем, звавшимися отныне Проводник. Увидишь долгие годы тяжёлого труда и жестоких сражений с древними подземными тварями, порождёнными чёрной мыслью нескольких Предтеч, воевавших здесь бессчётные эпохи назад. Ощутишь радость, когда мрачные гроты, наконец, расцветут сияющими коврами драгоценных россыпей, повинуясь воле людей и даря прогоняющий нечисть свет. Будешь ликовать, приветствуя возвращающихся из победоносного похода витязей во главе с Велиаром. Увидишь, как юная дочь стража цитадели, прячась за деревьями сада Принцессы, с замиранием сердца смотрит на влюблённых наследников престола, а потом долго метает о подобной любви. И она не заставила себя ждать. Счастье правителей – это счастье всех подданных. И этот лучистый свет лился от молодой пары, обогревая всех вокруг. Обогрел и её, зелёными глазами сына Древних лесов, чей народ был слишком заносчив, чтоб признать величие последовавших за Проводником. Но теперь, в день коронации и помолвки все распри остались в прошлом, грядёт время нового расцвета, ибо наследник Исмар вернулся к правлению и Посланцы из множества стран прибыли с миром, поднося дары. Больше незачем враждовать. И как мелки и незначительны причины былых распрей по сравнению с юной Любовью, поселившейся отныне в королевстве. Праздник, всеобщий праздник целую неделю, когда жители пустынь танцуют под аккомпанемент благородных арф вечных, а буйные островитяне с севера панибратски обнимаются с эстетами южных морей.
«Хочешь уйти со мной?» – нежный, как порывы лёгкого лесного ветерка шёпот щекочет ухо.
«Но ты же вечный, а я смертна». Опять. Неужели эта граница снова встанет на пути к счастью. Такое уже бывало раньше. Любить не запретишь, но умирать в один день… Для существа, прожившего тысячи лет, жизнь смертной как гаснущая в ночи искра, не каждый захочет сгореть вместе с ней.
«Я… мог бы остаться. Отказаться от вечности ради тебя. Но… понимаешь… здесь хорошо, конечно, но всё это величие – для общества, для народа, для страны и королей. Детям лучше расти под солнцем, под кронами древнего леса, который будет питать и поддерживать, который может подарить им… вечность. Они смогут стать вечными там…, если хочешь». Красавица опустила глаза, скользя взглядом по расшитому растительным орнаментом плащу вечного.
«Покинуть родной дом и страну…»
«Если хочешь, я останусь здесь… совсем». Он не сказал слова «навсегда». Какое уж тут для него «навсегда» без света солнца и шума деревьев! Так – прелюдия к смерти. Она знала это. Знала, что он не может остаться. Она хотела разделить с ним вечность. И способ был. Блистающая площадь, счастливая чета молодых правителей в венцах чудной работы. Но что это? Падает корона с головы Велиара, разбрызгивая тёмную жидкость, но пьёт королева и губ юной дочери стражника тоже касается эликсир. Тьма. Длинные переходы и своды пещер и потрясающе красивое, но взволнованное лицо Возлюбленного. Свет. Яркий, ослепительный, к нему невозможно привыкнуть. Пространство. Такое огромное и колоссальное, что хочется сжаться, скрыться, спрятаться за любой кочкой или камнем. А потом – восторг. Сумасшедшая беспричинная радость от всех этих просторов, когда растворяешься, плывёшь вместе с ветром далеко-далеко за границы теряющегося в дымке горизонта и ещё дальше. Древний лес. Такие могучие, такие древние деревья, что они мерно гудят от накопившейся в них мудрости и энергии.
«Она не станет вечной».
«Об одном прошу – исцелите её!»
«Любовь к смертной приносит только боль. Их жизнь скоротечна и большую часть её они тратят впустую».
«Это мой выбор, сделайте что-нибудь!»
«Её тело свободно от яда и тьмы, но что ты будешь делать, когда её время придёт? Эта потеря невосполнима».
«Я люблю её искренне».
«Тем больнее. Ты уже от любви умираешь, мой друг».
«Маналар, это лучше, чем вечность впустую».
«Хочешь вечно живым сохранить это светлое чувство?».
«Средство есть разделить с милой вечность?»
«Да…»
Как прекрасно, как светло на душе под сенью деревьев и солнца лучами на травах. Но почему так печален милый друг? Отчего мысль тяжёлая гложет?
«Знаешь, мир твой закрыт, связи с ним мы найти уж не сможем».
«Главное, вместе мы. Ты спас меня, к счастью привёл. Ты мне мир показал, где нет горя, нет муки и скорби. Свою жизнь я тебе подарю, не жалея о скором уходе».
«Жаль, что вечно в сознании жить ты не в силах, но во сне… хочешь быть вечно рядом со мною? Слышать, чувствовать, знать, осязать, взором внутренним видеть?»
«И во сне пребывать? Не имея возможности встать, прикоснуться самой…»
«Но навечно любовь сохранить…»
«Лишь как сон, не даря продолжение жизни… Есть ли смысл в этой вечной любви?»
Снова свет. Но на сей раз своими глазами. Первый вдох. Первый сон и игра с солнца света лучами. Ласковые руки родителей. Весёлые тёмно карие глаза матери и чуть печальные, зелёные как свежая листва глаза отца.
«Время есть ещё, дайте ей только год, чтоб увидеть, как дочка растёт и взрослеет».
«Время пришло, мой друг, вечность есть только у вечных. Детство смертных проходит и юность их так скоротечна. И тебе лишь решать, будет дочь твоя смертной иль вечной».
Добежало перо, и последняя строчка легла на страницу. Мерно вращался Замок, отбрасывая лиловые и фиолетовые отблески на слушателей, и придавая окружающему поляну лесу нежный жёлто-зелёный оттенок. А наверху была ночь. Непроглядная, беззвёздная, дышащая морской свежестью и надвигающейся грозой. Пора. Последний вечер на Земле подошёл к концу, и вечным пора в дорогу. Что за удивительный рассказчик! Мальчик из далёких краёв, что заставил её вспомнить невозможное, то, чего она не знала. Полукровка бросила заинтересованный взгляд на такого простого с виду человека. Он почувствовал это и тоже с искренним добрым интересом посмотрел в ответ. Но время уходить и, улыбнувшись на прощание, Аттелиа последовала за своим народом.
– Вот и всё, – произнесли из возвращающейся реальности, и Книга, шелестя страницами, закрылась. – Пока – всё, – уточнил старейшина Маналар, – остальное зависит от тебя, от твоей души и свободной воли.
– Как это, – встряхнула головой Аттелиа, приходя в себя.
– Ты полукровка и последняя из рода подземного государства Митталер и от тебя зависит теперь вся его история, а значит и история части твоей души. С другой стороны ты вечная и тебя не должны волновать проблемы мира, где ты даже не была ни разу. Решать только тебе, дитя, – с этими словами вечный удалился, оставив девушку в замешательстве. Умеет всё-таки говорить, древний хитрец! И мудро, и проницательно – спору нет, но что делать-то? Аттелия постояла ещё немного перед книгой, затем задумчиво и отстранённо развернулась и двинулась прочь из круга деревьев-великанов.
– … веление переменчивых эмоций обманчиво. Не позволяй им мешать тебе.
– Мой рассудок невозмутим.
– Но движения небезупречны.
– Эх…!
Аттелия задумчиво повела глазами, когда мимо неё пронеслось неловко взмахнувшее руками тело. Динамичный порыв последовавшего за ним воздуха взметнул чёрный атлас её волос и тронул ресницы. Затем она всё так же задумчиво взглянула на высокого юного вечного, который, тем не менее, был в пять раз старше её. Тут же её взгляд смягчился, заструившись ласковым теплом утреннего солнца.
– Илменар! – Девушка, наконец, улыбнулась, – отец, ты снова за своё?
– Аттелия. Как и всему живому мне чувства свойственны. Родительская ревность – тоже. Почему бы нет, если она во благо.
– Ты не исправим. Я рада тебя видеть, – вечные обнялись.
– Всё в порядке, – сообщил, выбираясь из поломанного куста Элеар, – Илменар просто показывал мне искусство движений. – Юноша по-кошачьи встряхнулся, сбрасывая с себя приставшие сухие листья.
– Да… – задумчиво глядя на него, произнёс Илменар, – а когда-то это называлось искусством боя.
– Что, отец? – обернулась Аттелия.
– Да нет, ничего. Мир, что создан для вас много лучше, чем покинутый мир на Земле. Света радость, гармония, счастье лучше горя и злых перемен… Я надеюсь, мы правы.
– Конечно, правы, отец, – безапелляционно заявила девушка, и в её голосе послышалась уверенность, присущая скорее стали и камню, чем воде и дереву. – Позабудь эти скорбные думы и расскажи мне, где ты был целый сезон.
Илменар улыбнулся и посмотрел на дочь с непонятной для идущего рядом Элеара гордостью.
– Ты знаешь, что наш мир не одинок, хоть и отделён нашими стараниями. Бескрайние леса чередуются с холмистыми полями. Там живут наши родичи – вечные открытых равнин.
– Да конечно, – нетерпеливо кивнула Аттелия, – там живёт моя младшая сестра Илмариэль, а в горах, что подымаются почти к самому небу, как орлы угнездились поклонники скал, быстрых рек и еловых лесов. Там живёт брат твой, мой дядя – Аскалар.
– Верно, – кивнул Илменар, – правда, что есть родство, когда вечность все грани стирает и нас равными в мир возвращает каждый раз, каждый светлый обряд к жизни юными нас возрождает.
Девушка понимающе кивнула и вздохнула, коря себя за эти чуждые вечным материи, которых она невольно коснулась. Конечно, он прав, а она глупа. Какое значение имеет родство в обществе, состоящем из вечно живущих личностей, и где новая личность появляется не чаще, чем раз в пол тысячи лет?
– Но есть леса – других существ и стран обитель. Туда я отправлялся как целитель.
– Но о каких лесах ты говоришь, отец, – нахмурилась Аттелия, тщетно пытаясь вспомнить каких-то других существ в этом мире, кроме вечных и животных. – Я не могу таких припомнить.
– Но это просто, – отозвался хранивший молчание Элеар. – девушка, вызывающе приподняв бровь, посмотрела на него, но юноша только добродушно и чуть снисходительно улыбнулся. – Не мы последние пришли сюда с Земли, переместились следом Лисы и Коты.
– Но ведь они… животные. Разумные, бесспорно, но всё же… какие страны они могут сотворить?
– Уж, какие смогли, – вздохнул Илменар.
– Насколько знаю я, меж ними есть вражда, – сообщил эрудированный Элеар.
– И миротворцем быть меня заставила нужда, – признался, наконец, отец девушки. – Дошло до сумасшествия тогда, и между ними чуть не вспыхнула война. Но всё ж опомнились они от злобы и мне виновных передали два народа.
– Что? – хором переспросили Элеар и Аттелия.
– Да они здесь теперь, со мной. Пришлось на воспитанье взять с собой, – снова вздохнул Илменар. – Два королевича, что сядут на престол, каждый из них другого съесть готов.
– Представишь нас? – заинтересованно вспыхнули глаза Элеара.
– Конечно же, идём.
Перепалка была слышна издалека. Когда вечные вышли на поляну, их взорам представилась удивительная и странная картина. Две внушительного вида клетки из толстых прутьев стояли на расстоянии добрых пятнадцати шагов одна от другой. В правой огромный ощетинившийся и оскалившийся до неузнаваемости комок серой шерсти, весь из себя похожий на сжатую до предела пружину отчаянно шипел, плевался и загребал когтистой варежкой, оставляя глубокие борозды в земле. Существо в левой клетке представляло собой замысловатую фигуру в форме кукиша, оно издевательски скосило глаза и высунуло язык, очевидно показывая своему бесившемуся собрату пародию на него самого. Было похоже. Аттелия не удержалась и прыснула смехом, торопливо отворачиваясь к лесу. Почуяв посторонний звук, оба зверя запоздало приняли философское выражение мордочки и подобающий вид. Лис аристократично улёгся в форме статуэтки, а кот начал усердно вылизывать воротничок, с таким видом, будто весь день только этим и занимался.
– С кого ж начать? – задумчиво проговорил Илменар, и его колебания были непонятны более юному поколению. Однако всё стало предельно ясно, когда кот грациозно и изящно проделал половину пути, но на середине поляны вдруг вздыбил шерсть и торжествующе процедил оппоненту: «Что, понял, псина, кто из нас достоин носить хвост?» Не медля ни секунды вечный открыл клетку затаившего обиду лиса и предложил ему представиться гостям первым. Обрадованный королевич обогнал серо-полосатого собрата со словами: «Съешь свой хвост, ветколаз несчастный!» Тут же он приветственно склонился перед Аттелией и Элеаром, грациозно помахивая хвостом.
– Для меня честь первым приветствовать вас, дети великого народа. Мои глаза восхищаются, взирая на мужество и доблесть его сынов, достойным представителем коих вы являетесь, – повернул он голову к слегка опешившему Элеару, – но всё же нет ничего лучше, нежели великолепие его дочерей, прекраснейшую из которых я имею счастье лицезреть. Герцог великих и малых зарослей, граф речных берегов от большого дуба до старой сосны, министр охоты и наследник престола Лисьего королевства Лисовин Эберель XVII к вашим услугам.
– Оч-чень приятно, – замешкался слегка юноша, зато Аттелия внезапно почувствовала дух этой замысловатой игры и неожиданно для себя ответила.
– Наследница двух народов и последняя из рода Митталер, равная среди вечных Аттелия, – девушка слегка склонила голову и чуть присела на одной ноге, поставив на носок вторую и разводя руками в стороны края платья. Кажется это называлось «реверанс». Странное непонятное слово настойчиво всплыло в мозгу, как и последовательность движений, хотя полукровка и не могла понять, откуда она это всё знает.
Реакция была шокирующей, причём для всех. Лисовин, кот и Элеар стояли, разинув рты и умилённо глядя на Аттелию. Взгляд отца был другим. Поражённым, вспоминающим что-то далёкое, своё. Девушка слегка смутилась и вновь стала ровно, приветствуя гостей, как это принято у вечных.
– Наследник кошачьего царства, князь великих лиственных крон и правитель большой и малой дубравы, первый воевода Которей Василий III рад приветствовать достойных представителей величественного народа вечных, – воспользовался секундным замешательством серо-полосатый царевич.
– Рады приветствовать вас, наследник престола, – поклонился Элеар, беря инициативу в свои руки.
– Ну, вот и познакомились, – облегчённо проговорил Илменар, отбрасывая клетки на край поляны, где они тут же укоренились, расправляя сучья и становясь ничем не примечательными на вид кустами. Аттелия так и не смогла привыкнуть к этим проявлениям невинной животворящей магии, которыми отец развлекал её в детстве. Он и сейчас считал её немного ребёнком, хотя она и стала уже настоящей вечной, проведя среди дивного народа четырнадцать тысяч земных лет. Появлялись и исчезали империи, величественные города её далёкого детства превратились в прах и затонули. Всё ещё держались только остатки древних, как память, лесов – покинутая земная обитель вечных, где всё ещё находили укрытие немногие волшебные существа, не пожелавшие покинуть дом. Никто не говорил ей этого, но она чувствовала сама. Какой-то непостижимой связью она была связана с миром, где появилась на свет. Связью более сильной, чем остальные вечные, окружающие её.
– Есть ли новости? – живо поинтересовался Илменар, зорко посматривая на беззаботных с виду королевичей, идущих поблизости.
– Ты принёс самые свежие, – пожал плечами Элеар. – Вчера был праздник начала цикла, ты же знаешь. Честно говоря, я не представляю, как можно выжить вдали от леса, вдали от остальных, – добавил он задумчиво, – как ты провёл столько времени под чужими кронами?
– Это всё наш мир, – покачал головой вечный, – я дома.
– Я бы так не смог, – вздохнул юноша, со скрытым восхищением посматривая на собеседника.
– Ты научишься, обязательно, когда придёт твоё время отправиться в путь.
– Возможно, – вздохнул Элеар.
День плавно тёк, проходя в разговоре с гостями и путешествии по обители вечных. Звенели волшебные ручьи, струясь среди поющих древних деревьев. Духи деревьев праздновали возвращение Илменара и встретившиеся вечные приветственно кивали, возвышенно и искренне.
Солнце этого мира склонилось к закату, бросая длинные полосы оранжевого света на листья засыпающей травы. Ручьи зажурчали тише, зато лес начал пробуждаться вторично. Теперь это  будет не щебечущая задорными птицами и шумящая весёлой вознёй зверушек зелёная чаща, а сонм поющих и светящихся в унисон древних деревьев. Это будет королевство волшебной ночи, памяти и тайн, которые невозможно разгадать. И так будет целую вечность – до самого рассвета, пока лучи солнца не оповестят созданиям ночи о начале дневного цикла – понятного и красочного, полного возни и щебета жизни дневной. Пока лучи заката не лягут на засыпающую траву.
Последний всплеск оранжевого света растворился в яркой голубизне западного неба и лес запел. Тысячи зеленоватых, желтоватых и голубоватых лучей света сорвались с могучих крон и устремились ввысь. И тут же с неба пришёл ответ, живым космическим светом покровителей вечных – звёзд – он разливался по траве, стекая со стволов, светящимися бриллиантами капая со звенящих листьев. Он наполнял вечностью, чувствами присущими самой Вселенной. Подставив лицо этой живой силе, Аттелия успела заметить, как королевичи в ужасе от происходящего прижались спинами друг к другу. Её улыбка направила небесный свет и он ласково коснулся обоих, даря гостям светлую умиротворённость.
 Лёгкое сияние струилось между стволами, заволакивая пространство таинственной дымкой, в которой уже начали проявляться едва заметные образы существ сказочной ночи. Звериные королевичи настороженно шевелили ушами, реагируя на любой шум, и держась поближе друг к другу. Девушка осторожно коснулась шерсти каждого из них, и дивный лес вечных перестал казаться им чужим. Со странным ощущением пробуждающихся ото сна Василий и Эберель взирали на окружающее, на краткий миг обретая способность видеть в ночных тенях и бликах не угрожающие и непонятные картины, а миры, соприкасающиеся своими тонкими гранями с древней обителью вечных. Они встречались глазами с полными искреннего интереса взорами существ из этих миров. Больше не было страха. Загадка ночи осталась загадкой, но она не была больше страшной тайной. Поражённо королевичи ступали по живой дышащей поверхности земли, ощущали лёгкие эманации, парящие в воздухе, из которого то здесь, то там формировались огромные светящиеся мотыльки. Вода ручья заключила в себе серебряный свет, отражая блики белолицей луны, которая тоже стала ближе, понятней, но величественней и прекрасней. Эберель присмотрелся – что это? Диск светила дёрнулся, по нему пробежала рябь и прозрачный, очерченный белым контуром образ девушки отделился от него, плавно спускаясь на равнины перед лесом. Это было слишком. Лисовин помотал ушастой головой и вновь посмотрел. Девушка-луна плавно скользила над землёй, а духи полей вперемешку со странными светящимися созданиями и обычными лесными светлячками, кружили вокруг неё в хороводе.
– Что, Рыжий, не видал такого раньше, – неожиданно хлопнул его по спине мягкой варежкой лапы Василий, Лисовин моргнул, и странное видение на поле исчезло.
– Ты… там видел… – только и смог проговорить Эберель, указывая лапой на освещённую лунным светом траву, где уже ничего не было.
– О, Рыжий, ты, я вижу, уже поплыл, – посмотрел в его застывшие глаза Василий. – Прямо и бить-то тебя неудобно в таком состоянии. А я уже собрался тебе ухи твои нахальные располосовать. Жаль, атмосфера какая-то мирная – не способствует, – встопорщил Василий усы, – ну ладно, отходи пока, убогий. – Которей снял тяжёлую лапу со спины оппонента и отошёл в сторону, любуясь фосфоресцирующими мышами, играющими за тонкой гранью параллелья. Лишь через пару минут Лисовин смог осознать, что Василий на него не напал, когда имел возможность раз и навсегда радикально покончить с враждой. Какое-то странное чувство похожее на уважение затеплилось в душе Эбереля в отношении обычно презираемого противника. Что-то невероятное было в этом волшебном лесу, если даже сейчас, когда ничто их не сдерживало, они так и не набросились друг на друга с желанием растерзать в клочья. Это было впервые. Впервые с тех самых пор, когда молодой лисенок, разрывая мышиную норку, был атакован с ветки серым когтистым комком, который «уже целый день выслеживал эту самую мышь». Мышь тогда убежала. А взаимная обида осталась и разрослась до невиданных размеров, грозя поглотить и королевичей и королевства. Сколько пакостей они друг другу сделали за это время – страшно вспомнить. Но они вспоминали и копили злобу. Где же она сейчас? Вот он враг стоит совсем близко. Достаточно только дотянуться удлинённой зубастой пастью до хрупкой с виду серой шеи, … а не хочется. Вот и стоят они рядом, смотрят на разворачивающуюся вокруг неописуемую и таинственную красоту и ждут чего-то. Чего-то хорошего.
– С возвращением, – слегка склонил голову Маналар, величественно и почти бесстрастно поприветствовал он Илменара. Это величие и нечеловеческая сдержанность во внешних проявлениях для вечных, способных напрямую ощущать чувства и мысли собеседника, были закономерными. Ошибочное представление об их бесчувственности было результатом эмоциональной ограниченности тех, кто так думал. Там, на далёкой Земле с течением времени и огрублением нравов смертных это стало ещё одним барьером для общения. Вечные ничего не делают напоказ и никогда не врут. Подобно первым детям природы они смеются только от счастья и не знают для этого других причин. По крайней мере, абсолютное большинство из них. Полукровки тем и славились, что были способны сочетать древнюю мудрость вечных и импульсивную жизнерадостность смертных. Но сочетание это нестабильное, взрывчатое и опасное, если его носитель переймёт пороки последних времён. Поэтому в сообществе вечных полукровок не рождалось уже более пятидесяти тысяч лет. Никого, кроме Аттелии. Из них вечными стали только немногие. Другие предпочли остаться смертными, чтоб нести свет и гармонию своим народам.
– Рад снова гулять под знакомыми кронами, – так же склонил голову Илменар, приветствуя давнего друга. Есть вести?
– Да, друг, это вести для Аттелии.
– Я слушаю, – подошла ближе девушка.
– Дороги звёзд говорят мне, что на колебания времени нет. Твоё решение имеет значение только сейчас в три ближайших дня. Идти на зов Рода или оставаться, повинуясь вечности. Что ты выбираешь? Дорога длинная и решать тебе прямо сейчас.
– Но… – внезапно растерялась девушка. Чувства пришли в смятение, выходя из размеренного ритма вечности. – Как я могу решить, если даже не знаю, что мне предстоит выбирать.
– Всё проще, чем кажется, – Илменар взглянул на мгновение в глаза Маналару и, поняв всё, продолжил. – Если ты останешься, возможности попасть на Землю не представится в течение тысяч лет. За это время то, что связывает тебя с родиной матери, исчезнет и ты перестанешь быть полукровкой. Ты станешь вечной навсегда. Но если ты уйдёшь…, – вечный опустил и снова поднял блестящие изумрудные глаза, – ты сможешь понять, что должна сделать последняя наследница подземного города. Мне не дано знать этого. Только ты можешь слышать голос предков.
Вечные смотрели на девушку, а она смотрела на них. Они мудры, бесспорно, мудры и добры, как сама вечность, но за десятки тысяч лет и сотни поколений они напрочь растеряли понятие обычной человечности, забыли о слабостях смертных, о том, что перед таким выбором может быть страшно и неуютно. Страшно и неуютно, даже если в голове звучит ритм вечности, звенящий в лучах звёзд. Вечные уже забыли, а полукровка помнила. Внезапно она остро почувствовала своё одиночество и беззащитность перед этим выбором. Она растерянно опустила взгляд и встретилась глазами с двумя парами тёмных зрачков на шерстистых мордочках. Они её понимали, они не были вечными, и буйство неконтролируемых чувств было им знакомо. Они её понимали, и в это мгновение именно поддержка Василия и Эбереля помогла ей принять решение.
– Я отправляюсь.
– Я с тобой, – тут же прозвучало рядом. В зелёных глазах Элеара, который не представлял себе и часа за пределами древнего леса, не было ничего кроме решимости. Вечные не ведают страха, горя и сомнений. Они решаются не колеблясь и никогда не жалеют о выбранном пути. Даже если он приводит к смерти.
– Я пойду с тобой так долго, как только смогу, – спокойно улыбнулся отец.
– Я покажу дорогу, – уверенно кивнул молодой, не смотря на свою древность Маналар.
– А… – неуверенно начал Эберель.
– А нам можно? – веско спросил Василий, даже не сообразив вовремя, что говорит и от лица противника.
Неширокая выстланная полированным базальтом дорога шла прямо под резко обрывающимися к самой земле огромными скалами. Создавалось странное впечатление, что неведомые строители не стали ломать голову, выкладывая замысловатый серпантин в лабиринте гигантских утёсов, а просто срезали мешающие части гор, позволив редким путникам любоваться потрясающими картинами на зеркально-гладких стенах по сторонам. По бокам от выступающих над землёй чёрных каменных блоков дороги весело журчали горные ручейки. Намного ниже они превращались в полноводные бурные реки и теряли свой необычный вкус и цвет, но здесь…. Здесь вода в правом ручье была прозрачно-фиолетовой, как жидкий аметист. Она мерно плыла, обтекая случайные камешки, и едва слышно пахла каким-то холодным ароматом горных цветов. На вкус она была такой же – холодной и спокойной, как гладкий базальт, и немного сладковатой, как отголосок цветочного нектара. Левый ручей бурлил яркой жёлто-зелёной пенистой массой и пах терпкой горечью. Впрочем, вода в нём, хоть и горькая, тоже была необыкновенной и вкусной, что и доказала Аттелия, изрядно напугав шерстистых и хвостатых спутников, которые боялись и близко подходить к беспокойной поверхности слева. Внезапно впереди выросло непреодолимое препятствие. Нет, это был не обвал – ни один камень не решался упасть на дорогу Предтеч, что населяли этот мир задолго до вечных.  Даже растительность обходила её стороной, как и все их мегалитические сооружения. Элеару от этого было не по себе, он называл это дорогой мёртвых и был абсолютно прав. Покинутые города, древние сооружения, дороги, ведущие в никуда были тайной этого нового для вечных мира. Мёртвой, остановившейся во времени тайной.
– Что? Опять? – устало осведомился Элеар, видя перегородивший полотно дороги огромный базальтовый диск, стоящий на широком ребре.
Маналар снисходительно посмотрел на измотанного длинной дорогой по чужим загадочным местам юношу и подошёл к блестящей поверхности препятствия. Никаких знаков. Ни одного. Как и на всех остальных сооружениях Предтеч. Даже вечных это приводило в замешательство. Цивилизация без письменности? Без речи? Или не цивилизация? Не люди? Никто не знает. Гладкие камни молчат. Тонкие пальцы Маналара коснулись чёрной поверхности, медленно заскользили по ней. Слова и звуки здесь бессмысленны. Камни понимают только прикосновение… и мысль. Понимают смутно, не всегда и не всех. Но иногда… Диск беззвучно и мерно тронулся с места и откатился в сторону, словно и не стоял здесь с незапамятных времён. Вечный обернулся с таким же бесстрастным выражением лица, как и всегда, но девушка заметила, что очередной разговор с камнем дался ему тяжелее, чем все предыдущие.
– Мы пришли, – сообщил он, наконец, указывая на целый утёс из полированного чёрного базальта, в который безнадёжно упиралась дорога.
– Это тупик? – озадаченно спросил Элеар, осматриваясь по сторонам. Путники стояли в обширной котловине, похожей на колоссальный древний вулканический кратер, где даже воздух дышал пылью миллионов лет. Именно в середине этой котловины и возвышалось загадочное строение Предтеч. Как и все остальные, оно не баловало архитектурной выдумкой – просто огромный, огранённый в виде тетраэдральной звезды, кусок базальта. По крайней мере, он был на неё похож, хотя нижняя вершина и пряталась в толще застывшей вулканической лавы. Внезапно Аттелия остро почувствовала что-то, а через мгновение она поняла – что. Она ощутила энергию камня. Она была мощная, жёсткая, как космические лучи, но всё же чем-то близкая ей. И только ей. Она огляделась и поняла, что из всех присутствующих только она не подавлена этой властной, безжалостной и непоколебимой силой. Почему она не почувствовала этого раньше остаётся загадкой, но её эти могущественные и тяжёлые удары неведомого ритма делали только сильнее, прочнее, несмотря на свой явно разрушительный характер.
– Ты чувствуешь? – обернулся к ней слегка побледневший Маналар. – Это ритм мёртвого камня.
– А что? Есть ещё ритм живого камня? – простодушно поинтересовалась девушка, широко раскрыв глаза от захлёстывающей её мощной энергии.
– Твой народ умел делать места Силы местами Жизни, – просто ответил вечный и медленно, с трудом двинулся к лучистой каменной звезде.
Он тяжело опустил ладонь на гладкую чёрную зеркальную поверхность, скорее опираясь на мегалит, чем просто касаясь его. Ритм вибрации изменился, это стало видно даже по тому, как задрожал воздух, как взмыли вверх мелкие камешки во всей котловине, неподвижно вращаясь вокруг чёрной звезды и Маналара.
– Что ты делаешь? Что происходит? – воскликнул Элеар, с трудом уворачиваясь от летающих булыжников. Животные вжались в землю, глухо и напугано ворча.
– К центру, – коротко приказал Илменар, подхватывая заворожённую зрелищем Аттелию и устремляясь к Маналару, Элеар бросился следом и юркие звери поскакали рядом.
– Предтечи… – не отрывая руки от камня и не открывая глаз заговорил Маналар, – умели строить системы переходов… пронизывающих множество миров. Они могли перейти … куда угодно … в определённое время.
– Сейчас как раз время? – догадался Илменар, прикрывая лицо от свистящих вокруг пыли и камней.
– Да, – кивнул вечный, – но это опасный путь. Здесь есть что-то чужое, неестественное. Но я не знаю – что. Это единственный шанс вернуться.
Вокруг маленькой группы путешественников теперь бушевал настоящий хаос, где наряду с мельчайшей пылью носились огромные глыбы вулканической породы.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – вздохнул Элеар, плотнее прижимаясь к базальту и хватая за руку восхищённую взбунтовавшейся стихией Аттелию. Подземный гул нарастал, приближался, вырывался на поверхность сводящим с ума воем. Внезапно всё прекратилось. Сплетённая из голубоватых молний сфера окутала мегалит и путешественников, отгородив их от гудящего хаоса котловины. Здесь было тихо, странно тихо. Беззвучно искрилась сфера, а грани каменной звезды наполнились алым светом и потеряли плотность. Теперь она вращалась. Точнее, вращались составляющие её трёхгранные пирамиды. Вращались в противоположных направлениях, загадочным образом проходя сквозь грани и рёбра друг друга.
– Что это?
– То, что может доставить в любое место и время.
– Невероятно.
– И то, что может запросто убить по неведомым причинам.
– Тогда что мы здесь делаем? Мы идём или возвращаемся?
– Мы ждём, – уверенно произнёс Маналар, устремляя взгляд вверх. – Он не может этого не услышать. Он обязательно узнает об этом.
– Кто?
– Мы, конечно, не оспариваем высочайшее право вечных на светлейшую мудрость, – заискивающе взмахнул рыжим хвостом Эберель, – но не кажется ли вам, господа, что сотворить всё это чтобы просто кого-то подождать было… э… несколько опрометчиво.
– Короче, Рыжий, – отстранил его массивной лапой Василий, – Мы идём через этот смертельно опасный переход, или нет? А если нет, как достопочтенный вечный планирует выводить нас из этого бедлама?
– Ты что? – в ужасе от такого обращения округлил глаза Лисовин.
– Молчать, Рыжий, – фыркнул на него Которей, и тут же получил хвостом по носу. Не больно, но обидно же!
– Не сметь фыркать на принца!
– Да я тебе сейчас хвост твой наглый рыжий оторву!
– Я… я не знаю, – фраза, обронённая Маналаром, ударила не хуже камня, заставив зверей замереть в немом ужасе, вместо того, чтоб наброситься друг на друга.
– Ничего, – Илменар позволил себе положить руку на плечо глядящего в круглое окошко неба над головой. – Мы с тобой. Подождём.
– Всё-таки, – со вздохом поднялся с земли Элеар, – это не самое худшее в мире место, – он ободряюще улыбнулся Аттелии, – и уж точно не самая худшая компания.
Но девушка лишь краем сознания слышала и видела происходящее. Её сущность переполняла энергия. Дикая, колоссальная и мощная, не имеющая ничего общего с животворящими силами. Энергия стихии земли в её высшем неживом проявлении, когда даже камни – грубые куски породы могли безгранично путешествовать во времени и пространстве, могли перетирать в порошок целые миры, руководствуясь одной лишь бесчувственной волей. Здесь всё было неправильно, смертельно, безжизненно, но именно это и манило поражённое сознание, не знавшее до этого, что так вообще может быть.
Губы Маналара дёрнулись: «Пожалуйста, Странник,… пожалуйста».
Горящие алым пламенем пирамиды вращались с бешеной скоростью, размываясь в движении. С ужасом Илменар понял, что они начинают втягивать, медленно засасывать в неведомые опасные дали, из которых уже невозможно выбраться.
– Прекратите! – звонкий возмущённый голосок без труда преодолел шум бури снаружи и прошёл сквозь искрящую молниями сферу, – прекратите это немедленно!
Элеар посмотрел и не поверил своим глазам. Там, за безопасной границей в самом хаосе вращающихся камней стояла девушка. Голубовато-серебристый свет её глаз пронзил пылевую завесу, озаряя путешественников.
– Зачем вы это делаете?
– Я… – начал Маналар, ошарашено глядя на незнакомку в лёгком с виду платье из голубого переливающегося шёлка. – Я хотел позвать Кэра. Но… кто ты?
– Понятно, – тут же совсем по-детски забыв раздражение, улыбнулась девушка. Кэр вас наверняка услышал. Но его сейчас нет в сфере нашей материализованной вселенной. – Незнакомка топнула ножкой, камни и пыль тут же осыпались на землю, словно и не летали никогда как сумасшедшие. – Меня зовут Стелла, – между делом представилась она, – так портал вам уже не нужен? Закрывать его? А то в сопредельном мире уже настоящий шторм.
– Д-да, – только и смог кивнуть Маналар. Никогда не думала Аттелия, что увидит вечного в таком удивлённом и поражённом состоянии, а ведь представился случай.
Стелла поднесла ладонь к губам и подула поверх неё. От этого лёгкого дыхания молнии сферы угасли, а втягивающая в неизвестность каменная звезда снова стала неподвижным базальтовым утёсом.
– Принцы! – спохватился Илменар, осматриваясь по сторонам, – где животные?
– Тута мы, – кряхтя, вылез из-под камня Василий, – не поверите, кончиками когтей держался. Едва не унесло. Фу-ух! Ещё этого аристократа придерживать пришлось. – Лис, выбравшийся следом, тщательно отряхивал шкурку.
– Вот, ты какой герой! – Лис, прищурившись, поглядел на кота, – а говорил, уши оторвёшь.
– Уши я тебе обязательно обкорнаю, – веско утешил Василий, укладывая шёрстку, – и не позволю никакой огненной чепухе лишить меня этого удовольствия.
– Как ты оказалась здесь? – немного придя в себя, спросил Маналар.
– Прилетела, – честно ответила Стелла, не понимая удивления собеседника, – с Башней.
Вечный посмотрел в указанном ей направлении и ему пришлось удивляться повторно.
– Невероятно, – проговорил он, – если это не одна из башен Вращающегося Замка, тогда я не знаю, что это.
– Так и есть, – обрадовано подпрыгнула и захлопала в ладоши Странница. – Он подарил её мне.
– Но всё же, кто ты? – непонимающе смотрела на обрадованную девушку Аттелия, – я думала, что Кэр один. Ты… из его народа?
– Кэр один, – с готовностью кивнула Стелла, – я не из его народа, – встряхнула она отрицательно потоком русых волос, её платье стало белоснежным, а глаза – синими. Идёмте к Башне, там поговорим. Безропотно путешественники последовали за странной девушкой, которая оказалась сильнее целой стихии.
Огромная и величественная она оставляла ощущение необыкновенной лёгкости и возвышенности. Сияющие белым резные своды, зеркальные грани, колонны балконов и высокие стрельчатые окна были словно воплощением застывшего света, рвущегося к небу.
– Я всегда мечтала об этом, – проговорила девушка, глядя на свою Башню. – Быть свободной. Вне пределов времени и пространства. И оставаться человеком. Чувствовать. Любить. Играть. Жить. – Белое сияние башни отразилось в её светлеющих глазах.
– Стелла, – начал Маналар, тоже любуясь живым строением. – Кэр мог переправить в любую точку вселенной и времени…
– Если это не нарушает течения потоков Универсума, – ответила Странница, – да, он может. – Она помолчала немного, догадываясь о следующем вопросе. – И я могу, правда, не так быстро. Я могу перенестись куда угодно в башне, даже выйти в нематериальные пространства, хотя я только учусь этому.
– Посмотри на Аттелию, пожалуйста, – предложил вечный, понимая, что говорит с личностью, которой ничего не нужно объяснять. Стелла обернулась и улыбнулась полукровке.
– Ты ведь уже всё решила. Я помогу. Можешь войти.
– А можно… – растерянно посмотрела в ответ девушка.
– Конечно, – шире улыбнулась Странница, – всех кого пропустит моя Белая Башня.
– Спасибо, – искренне ответила Аттелия, улыбаясь в ответ. – Идём? – обратилась она к спутникам.
– Нет, – качнул головой Маналар, – этот мир не отпустит меня, я здесь слишком сильно нужен.
– Отец?
– Я хотел бы увидеть снова сияющий самоцветами город твоей матери, – произнёс Илменар, ступая к входу и протягивая вперёд руку. – Но …, – его пальцы коснулись невидимой поверхности, и башня слегка зазвенела, Стелла вздохнула, – но ничего не повторяется дважды. Это твой путь, Аттелия.
– Элеар?
– Ты же знаешь, я не меняю решений, – ответил юноша и устремился к сияющей белизной арке. В первое мгновение показалось, что он вошёл, но какая-то мягкая, но неодолимая сила остановила его в проёме, отталкивая обратно, а Башня запела. Едва слышная печальная мелодия разлилась вокруг, тревожа бесчувственность камня.
– Что такое, – непонимающе обернулся Элеар, – почему? Я недостоин или необходим здесь?
– Ты можешь войти, – по-детски растерянно проговорила Странница, а затем подошла и положила руку на его плечо, – но… лучше не нужно делать этого. Пожалуйста. Эта дорога для тебя смертельно опасна. Ты можешь никогда не вернуться домой. Мы боимся за тебя, Элеар.
– Да что за глупости, – нахмурился, но всё же вздохнул юноша, – Я готов к этому. Я уже решил.
– Элеар, ты не должен! – вскрикнула Аттелия, хватая его за руку. – Останься здесь, прошу.
– Ты же знаешь, – он ободряюще улыбнулся ей, – я никогда не меняю решений. – Юноша уверенно ступил вперёд и пересёк невидимую линию. – Идём.
– …Какие у них, по-твоему, шансы, балбес ты полосатый! – донёсся сзади громкий шёпот.
– Слушай, кто нас просил, ты, комок пустого бахвальства? Они же вечные – сами разберутся.
– Да шевели же ты мозгами, или что там у тебя между ушей! Ты же слышал, что сказала Стелла, и Башня пела так жалобно.
– Ну, слышал, и что? Они нас приглашали? И так вот, напросился из-за тебя на такую передрягу. Ты всегда был сентиментальным слюнтяем.
– А ты всегда был тупым бесчувственным чурбаном! Вот и сиди здесь сам, а я ухожу. – Эберель брезгливо отвернулся к собеседнику хвостом и потрусил к арке входа.
– Куда! – озверел Василий, – Без меня! А кому я уши драть буду? Не пойдёт! – сделав колоссальный прыжок, Которей опередил соперника и, с трудом придерживая его лапами, сообщил: «Вы как хотите, но мы – с вами», после чего они вместе ввалились внутрь, без труда преодолев границу.
– А я-то надеялся, что ты всё-таки застрянешь, – злорадно прошипел Василий, пытаясь сбросить навалившегося сверху Лисовина.
– Не дождёшься, – ответил Эберель, ловко отскакивая и обмахивая нос царевича хвостом.
– Никогда бы не подумал, что они… – немного растерянно посмотрел на зверей Илменар.
– Чего только не бывает, – похлопал его по плечу Маналар.
– Готовы отправляться? – глаза Странницы засверкали от предвкушения нового сложного путешествия, которое было для неё захватывающей игрой, как и всё во вселенной. – Тогда летим, – она вошла в заискрившуюся всеми цветами радуги Башню, которая тут же превратилась в столб чистого белого света и исчезла, растворившись в разреженном воздухе гор. Вечные стояли ещё некоторое время, глядя на гаснущие белые искры и отсветы.
Свет, тьма, странные блики на переходах, неясные тени то струящиеся, то замирающие, лёгкое головокружение – всё это длилось несколько мгновений, пока вечные не забыли окончательно о сугубо поверхностных понятиях о пространстве, таких как верх и низ, о времени, так как мгновение и вечность здесь уже ничем не отличались, об отношениях, ибо добро и зло переставали быть здесь чем-то обособленным, эмоциональная окраска размывалась, смазывалась пока на месте чёрно-белой дуальности не оказывалась переливающаяся всеми мыслимыми и немыслимыми чувствами радуга, где хорошее и плохое теряло свой смысл. Слишком много синего – благодатные дожди на пересохшую почву или разрушительные селевые дожди, слишком мало зелёного – немыслимая жара без тени ветерка или спокойный тихий тёплый вечер. Как это разобрать? Узрев это мимоходом, слегка коснувшись этой радуги, где не умом, но душой понимаешь, что всё существует исключительно в гармоничной взаимосвязи и никак иначе, внезапно осознаёшь, что есть только бытие и небытие, но и они взаимодействуют, как два великих потока перетекая друг в друга, и на границе этого перехода обязательно рождается что-то новое, какой-то новый тип, цвет и звук вселенской гармонии. Здесь нет понятия о конечности чего-либо, его просто нет. Есть пределы видения и осознания, и есть беспредельное, постоянно живущее и обновляющееся поле для этого. Это на целую бесконечность длиннее вечности, какой бы бесконечной она нам не представлялась на земле. Это многократно шире самого пространства, как бы широко оно не простиралось в нашем воображении. Оно сверхчувственно и сверхчувствительно, как гладь океана, подёрнутая рябью даже во время штиля. Оно где-то вне осознания, но всегда понятно.
– Ах ты, проказница, опять за своё? – прозрачная, как капля воды, но светящаяся ярче близких светил фигура Стеллы окуталась тёплым жёлтым сиянием и мелодичным звоном, поглотившими обилие кроваво-красного излучения и режущего непривычное ухо свиста на высоких тонах, исходивших от чего-то пролетавшего мимо. – Ну и что, что ещё воюют? Пусть поиграют, им же только три миллиона лет от роду. Через девятьсот тысяч твоих циклов они уже вышли на новый этап, такие милые и немного смешные, так что не спеши. Засыпай, а я спою тебе, если хочешь.
Никто из вошедших в Белую Башню, а сейчас паривших неизвестно где, но рядом со светящимся образом Стеллы не смог разглядеть и не решился спросить, с кем она говорит, но алый сменился тёплым оранжевым и вокруг поплыла мерная тихая мелодия. Что-то усыплённое колыбельной девушки отдалилось, и они понеслись дальше. Ощущения скорости не возникло. Просто всё вокруг начало струиться и перетекать во всех направлениях, меняя цвет и звучание. Полосы, блики, вспышки, жужжание чего-то маленького и тоже светящегося, мерное дыхание чего-то огромного, доброго, сине-зелёного, как колоссальный кит.
– Привет, – поздоровалась с ним Стелла, – как поживаешь? Какова здесь на вкус звёздная пыль?
Гигант, скрывший собой половину обозримого пространства, что-то нежно прогудел и посинел ещё больше.
– Хранитель системы, спасибо тебе, – улыбнулась девушка и погладила зыбкую как лёгкий туман поверхность, а затем обратилась к своим спутникам. – Мы уже совсем близко. Чтоб попасть на современный уровень, где живут люди Земли нужно только спустится на несколько обертонов.
– А… Это разве не она? – догадалась искрящаяся лиловым Аттелия, указывая на ярко-голубую точку вдали.
– Да, это она, – радостно кивнула Стелла, – но на этой частоте там никто не живёт, идём.
Мир сместился, вытягиваясь в мириады цветных линий, которые звенели натянутыми струнами, затем они повернулись вокруг звёздных путешественников, затем ещё раз, потом вновь, но в противоположную сторону, у Элеара всё смешалось перед взором, и он перестал считать эти головокружительные смещения. Звериные принцы парили в пространстве светящимися сферами, даже и не пытаясь что-либо осознавать. Ещё поворот, кажется теперь вообще на полный круг, затем ещё и ещё. Всё смешалось, пришли какие-то новые звуки, плотные даже более плотные и материальные, чем сами путешественники, яркий, жёсткий режущий свет, который тут же стал мягче и теплее. Тело и дух стремительно уплотнялись, это чувствовалось всем существом. Откуда-то в скользящем потоками пространстве стали появляться невероятной высоты белые колонны, уходящие прямо в небо. Небо? Да, теперь здесь было небо, неясное, струящееся, но всё же захватывающе синее. А где-то под ногами бурлила зелёным, синим и алым Земля. Сеть белых колонн вокруг образовала арки, тоже стремительно наполняющиеся плотностью и блеском. Конечно же! Это же сама Белая Башня входит в мир плотных материй. Теперь уже ясно чувствовался ветер. Влажный, пропитанный зависшими каплями дождя, в котором чувствовался какой-то непонятный, странный запах. Гарь, горечь, обида? Сейчас эти понятия значили одно и то же.
– Что это? – Голос Аттелии был каким-то невесомым, но звучным, словно раздавался сразу со всех сторон. Она сама не узнала его, а остальные, похоже, просто её не услышали. Все, кроме Стеллы, которая покачала головой и приложила палец к губам, а затем показала на разрастающееся внизу пространство планеты. Колонны и арки вокруг закончили своё формирование, и стены тоже начали наливаться ощутимой белизной, хотя эта белизна простиралась и дальше, разливаясь как море. Полукровка с трудом узнала в этом подвижном пушистом океане слой облаков. Солнечные лучи исчезли, и свет самой Башни и Стеллы внезапно стал единственным вокруг, озаряя белым сердцевины туч. Хотя, нет. То ближе, то дальше на краткие мгновения появлялись вспышки другого – неверного фосфоресцирующего света. Внезапно, вынырнув откуда-то из сереющих вокруг серых громад, быстрая подвижная фиолетовая вспышка ударила в хрупкую эфемерную структуру башни … и тут же рассыпалась лиловыми искорками, растекаясь по сводам и граням стен. А Стелла засмеялась. Её глаза на мгновение вспыхнули такими же азартными лиловыми искрами, и Башня понеслась, закружилась в хаосе молний и дождя как дельфин, резвящийся на просторе океана…
Ощущать неподвижную твёрдую поверхность под ногами было до одури странно. Элеар снова попробовал подняться, но ноги как-то заскользили, и он снова оказался на полу. Другие чувствовали себя не лучше. По-щенячьи сучил лапами Эберель, напрочь забыв, как ими пользоваться, Василий упорно о деловито полз, извиваясь всем телом, упорно не оставляя попыток подняться. Почти так же упорно и целеустремлённо Аттелия, ухватившись за колонну, пыталась хотя бы выглядеть не так беспомощно как остальные её спутники. Только Стелла, как ни в чём не бывало, с завидной грацией ходила между ними, пытаясь хоть как-то помочь. Она поднимала их, но они снова валились с ног, давала советы, но им было не до обдумывания её слов. В очередной раз плюхнувшись на белый, ставший мягким в это мгновение пол, вечный, наконец, оставил попытки подняться и залился смехом, ощущая всю абсурдность положения. Преодолев без особых проблем половину вселенной, они не могут выйти на поверхность земли, потому что просто-напросто не могут встать на ноги. Как ни странно это помогло. Тело хоть и забилось бессильно в конвульсиях неудержимого хохота, но тут же начало слушаться намного лучше.
– Вот! Вот и правильно! – обрадовалась Странница. – Смейтесь, ну же, смейтесь!
– А нам что прикажешь? – скептически приподнял с полу голову кот, – животные смеяться не умеют.
– А вы подумайте о чём-нибудь хорошем. О том, что вас радует, например.
– А, – смекнул Василий, – так это всегда пожалуйста! Уши вон того мерзкого рыжего существа, которое даже не пытается встать, зато ржёт за нас двоих. Тоже мне, юморист нашёлся!
– Уши?
– Да! Рыжие уши в моей когтистой варежке!
– Не дождёшься, ветколаз! Напрочь лишённый чувства юмора к тому же. – Эберель хихикнул и опёрся на передние лапы. – Если и дальше будешь злобствовать, вообще тут лежать останешься как ленивец. Когтистый, зубастый беспомощный ленивец!
– Не скажи! – высунув язык кот осторожно и старательно начал подниматься, – вид твоих ушей меня откуда угодно поднимет.
Элеар попробовал встать, и был удивлён, когда у него это получилось. Слегка покачиваясь на ходу он приблизился к намертво вцепившейся к колонне Аттелии, нежелающей признавать свою беспомощность.
– Смейся, – приказал он ей с наигранной суровостью и скорчил такую серьёзную мину, что девушка тут же прыснула от смеха, который сразу же перешёл в заразительный хохот. Немного успокоившись, она подала вечному руку, и он помог её подняться. Звери уже резво скакали по всему огромному центральному залу Башни, обмениваясь задиристыми колкостями.
Стелла радостно и поощрительно захлопала в ладоши, когда все её гости, наконец, оказались на ногах.
– А теперь давайте определимся, куда мы всё-таки попали, – сообщила она обеспокоено. Все уставились на неё с немым ужасом, а Странница закатилась смехом. – Шутка, шутка! – успокоила их она, просто вы так заразительно смеялись, что не смогла удержаться. Сейчас просто покажу вам дорогу до входа в подземелья. Да близко он, близко! – улыбнулась она снова, глядя на недоверчивые лица и мордочки. – В паре часов ходьбы отсюда. Правда, это если по прямой лететь.
– А по дороге? – чувствуя подвох, осторожно спросил Элеар.
– Сейчас почти полдень. Если меня послушаете, доберетесь, когда тени ещё не начнут расти. Дороги туда нет, так что запоминайте приметы и направления.
Огромный белый зал внезапно наполнился искрами, которые стали складываться в колоссальных размеров красочную карту.
– Пойдёте отсюда вдоль ручья, – синяя ленточка среди зелёной растительности показательно заискрилась, – выйдете на опушку леса. Вблизи будет местный город, туда не идите. Свернёте резко направо и пойдёте вдоль кромки леса до старого поросшего мохом валуна. Вообще-то это дорожный указатель, но написанное там уже тысяч сто лет назад прочитать невозможно было. У валуна свернёте налево и, перейдя через бурелом, – указанное место мигнуло красным, – не бурелом? Ага, несколько оврагов – меняется как всё быстро, всего-то триста лет не прилетала! Пройдя через овраги, выйдете на луга. Дальше – поля со стоячими камнями. Вообще-то это раньше были.… Хотя, вам, наверное, всё равно, чем это раньше было. На поля заходить не нужно. Свернёте вправо. Пройдёте до небольшого леса. Там рядом с малинником. Малинник хоть на месте? – осведомилась Странница у карты, та ответила мелодичным звоном. – Хорошо. Вот неподалёку от малинника и будет пещера в земле. В ней – стена из особого камня. Про этот вход есть целая легенда, я её вам спою как-нибудь. Красивая такая, поэтическая, но, пожалуй, слишком запутанная, чтоб воспринимать её буквально. В общем, камень пропускает только в полуметре от пола, выше – нет. Придётся лечь и прокатиться.
– В грязи? – слегка озадаченно нахмурил лоб Элеар.
– Но вы же не в гости идёте, – резонно заметила Стелла.
Снаружи шёл дождь. Тугие струи падали так густо, что уже в десяти шагах ничего не было видно. Ещё и дым. Несильный, но беспокоящий разум запах гари. Откуда он берётся? Почему его не прибивает к земле дождь?
– … И помните, – в который раз наставляла их Стелла, – вы тысячи лет прожили вдали от Земли и человеческого общества. Многое стало чужим и опасным. Ведите себя осторожно, ни с кем не говорите, никого не слушайте. – Странница посмотрела в простодушные глаза путешественников и вздохнула. – Да и вообще попадаться людям на глаза вам не стоит. Ваше дело под поверхностью. Серьёзно говорю вам – Земля стала опасной, люди стали агрессивными и чужими. Ведите себя как в низших мирах, хотя… – девушка с сомнением посмотрела на присутствующих, – вы там, наверное, и не были никогда. Помните, ваше дело – добраться до входа в подземелья. Там, наверняка тоже не сахар, – Стелла тяжело вздохнула, но вы хотя бы туда дойдёте.
– Всё в порядке, – успокоила её Аттелия, – мы всё прекрасно поняли. Мы дойдём, сделаем, что потребуется и вернёмся.
– Мне бы твою уверенность, – вздохнула Странница. – Жаль, что я не могу идти с вами, не могу оставить Башню одну, она ко мне привыкла и наверняка попытается последовать за мной в подземелье. Это будет катастрофа для всего … для всего, что там ещё осталось. Я подожду вас здесь и помогу, если вы влипнете в неприятности на поверхности. Вот, возьмите, – Стелла сняла с запястья изящный наборный браслет из вправленных в серебро белых камней и надела его на руку Аттелии. – Под землёй я ничем не смогу вам помочь. Появление Башни спровоцирует обвал всей системы пещер.
– Спасибо, Стелла, – улыбнулась полукровка, и девушки обнялись на прощание.
– Возвращайтесь живыми, – Напутствовала их Странница, – и поскорее.
Вечные набросили на головы капюшоны своих зелёных плащей из непромокаемой ткани и скрылись за пеленой дождя. Принцы животных уже были где-то далеко впереди, разведывая дорогу в этом ставшем чужим мире.
– Эй, привет, брат, – приветливо поздоровался Эберель, без труда распознавая притаившегося под корнями упавшего дерева местного лиса. Ответа не последовало. Королевич подошёл ближе и потянул сырой промозглый воздух носом. Запах крови и страдания был щемящим и настораживающим. Из-под корней раздалось слабое поскуливание. – Брат? – Лисовин подошёл ближе и ужаснулся впавшими боками, свалявшейся шерстью и рваными ранами на теле лежащего зверя.
– Ах, – слабо донеслось из приоткрытой пасти, – берегись их. Беги отсюда. Бери всех наших и уходи. Прочь отсюда.
– Брат, брат, о ком ты говоришь? От кого беречься?
– Своры барона… – выдохнул лис и закатил глаза.
– Держись брат, держись… Сейчас приведу… Они тебе помогут, – быстро заговорил Эберель, чувствуя как к собрату неотвратимо приближаются тиски смерти. Никогда ему не приходилось видеть подобное. От старости – да, но зверь перед ним умирал от жестоких рваных ран. – Держись, брат, как тебя зовут?
– Уже поздно, – произнёс лис, мучительно открывая глаза, – некому нам помочь. Я Амрис.
– Держись, Амрис. Я Эберель, принц лисьего королевства. Со мной вечные, они исцелят тебя.
– Лисье королевство? Вечные? Значит я уже там. Спасибо, мой небесный друг. А смерть, … оказывается, не так уж страшна. Я… я попал в прекрасный мир… в мир сказки. Только… уж очень я устал в пути. Подожди… немного. Я… посплю чуть-чуть. А потом… мы вместе отправимся гулять… по твоей доброй волшебной стране, … где ещё помнят…
– Держись, брат, я быстро! – выкрикнул в отчаянии Лисовин и рванулся сквозь дождь и заросли назад. Туда, где пробирались добрые, мудрые и сильные люди.
Укрывшись капюшонами, вечные хлюпали прямо по ручью, потому что подлесок так разросся, что не было никакой возможности продраться сквозь него. Ну, если ты, конечно не шерстистое четвероногое существо.
– До опушки ещё шестьдесят шагов, – беззвучно вынырнув из кустов, сообщил Василий, и стал брезгливо отряхивать грязные лапы. – Неприятеля не видно, но обстановка враждебная.
– Где Эберель? – спросила Аттелия, невольно касаясь бумеранга из искристой стали, сделанного мастерами вечных специально для неё пять тысяч лет назад – её единственного оружия.
– Откуда мне знать, где его шальные лисы носят? – недовольно проворчал Которей, – никакой дисциплины.
– Может тебе стоит поискать его? – предложил Элеар, который в отличие от полукровки вооружился намного более основательно, хотя и надеялся никогда не использовать смертоносный металл в бою.
– Да уж, – обречённо вздохнул Василий и, перепрыгнув ручей, скрылся в зарослях, которые были поручены Эберелю.
– Скорее!
– Тише ты, полоумный лис! – оборвал Которей. – Хочешь, чтоб нас обнаружили?
– Там… – Лисовин задохнулся от волнения, – умирает. Ему нужна помощь. Скорее!
– Это ловушка, – безапелляционно заявил Василий. – Забыл, что нам нужно беречь вечных?
– Кто умирает? – показалось из-за кустов встревоженное лицо Аттелии. – Где?
Под корнями было тихо. Совсем тихо. Не вздымались больше израненные бока. Не вздрагивали больше веки. Элеар бессильно покачал головой и, убрав руку с грязной окровавленной шерсти, поднялся. Эберель понуро опустил голову и хвост, больше не заботясь о том, что может его вымазать о вымокшие под дождём листья.
– Знаешь, такое случается, – повернул к нему голову стоящий рядом Василий. – На войне. Очень часто. Мне рассказывали, – Которей вздохнул, – хотя своими глазами впервые вижу.
– Здесь опасно, – проговорил серьёзно Элеар, напряжённо осматриваясь вокруг. – Нам нужно спешить. Аттелия? Аттелия!
Но девушка не слышала. Она неотрывно смотрела на неподвижное тельце и видела совсем другое.
– Что это?! – Душераздирающий крик. Потом ещё несколько. – Да что там происходит?!
– Быстрее туда!
Люди с факелами и без, звеня оружием, устремились через освещённый переливами самоцветов переход к другому гроту. Они выбежали в широкую пещеру, и умноженный выступающими из стен кристаллами свет озарил то, что когда-то было восточным поселением. Но лучше бы он этого не делал.
Неровный каменистый пол был залит красным. Жидкость собиралась в небольшие лужицы, вяло отражающие сияющий кристаллами свод. На возвышенностях она подсыхала, становясь крошащейся коричневой корочкой, прилипающей к подошвам. Тел почти не осталось. Те немногие, что опередили основной отряд, были разбросаны вокруг жутких обитателей этого грота. Чудовищных размеров твари замерли на секунду, оторвавшись от новых порций пищи, которая пришла к ним сама. Отливающие тусклой сталью суставчатые конечности, острые секиры клешней, крючья хватательных конечностей, многорядные челюсти, бронированное туловище и пустой безразличный взгляд, расчётливо отмечающий новую жертву. Взгляд десятка ничего не выражающих тёмных шаров размером с кулак.
– Что это?! – срывающимся от ужаса голосом выкрикнул кто-то слева, – О Боже! Что это такое!
– Назад! – взревел кто-то басом.
– Нет! – коротко выкрикнул жилистый темноволосый человек. – Мы не отступим.
– Исмар, ты знаешь, я всегда с тобой, – заверил кряжистый как скала богатырь. – Но здесь ведь тоже не зайцы жили. Никто не спасся. Воины даже не смогли прикрыть остальных. Женщины, дети. О Боже!
– Значит, мы не отступим, – чёрный как смоль и блестящий как антрацит взгляд заставил вояку поёжиться. – Я не зову тебя с собой. – С этими словами Исмар двинулся к жутким исчадиям подземелий. Он шел, как и всегда. Уверенно, спокойно. Он всегда так ходил. И по зелёным травам поверхности, и по шершавым острым камням, и по подсыхающей крови тех, кто ему поверил…
– Ага, конечно. Не зовёшь, – вздохнул богатырь и, удобнее перехватив секиру, двинулся следом. Остальные вдруг забыли свой ужас и смятение и даже придвинулись вперёд, сжимая оружие и заворожено следя за предводителем. В них больше не было ненависти и отвращения к замершим в центре пещеры тварям. Так как не было её у Исмара. Ненависть, боль, отвращение, страх, слабость – все, что вызывает бессилие, было слишком большой роскошью здесь, где нет неба и солнца. Здесь чтобы выжить, нужно было понять. Кто же вы, неведомые твари? О чём вы думаете? Что вам нужно? Как вас уничтожить? Он всё шёл и шёл, вглядываясь в матовые шары чужих глаз, читая то, что невозможно читать. Не отрывая глаз, он подошёл совсем близко к смотрящему на него с высоты в три человеческих роста существу, у многочисленных ног которого лежали растерзанные останки воина.
«Кто ты?»
«Тот, что рождён жестокостью людей».
«Мы причина»?
«Не вы. Люди. Давно», – это не был разговор. Это было общение сущности с сущностью, на уровне, где уже нет понятия о размере и пище. Общение памяти с памятью, а не её носителей. Это было хрупкое понимание, скорее похожее на наваждение, чем на реальность. И всё же оно сохранялось. Сохранялось, пока чудовище вновь не почувствует голод или угрозу.
«Чем вы живёте».
«Пища. Размножение».
«Социальное устройство?»
«Старейший – память, Защитник гнезда. Сильнейшие, крупнейшие – ведущие группы, добытчики пищи».
«Ты – ведущий группы?»
«Да».
«Как вы зовёте себя?»
«Асктран».
«Я ведущий людей. Почему вы напали?»
«Лёгкая добыча. Уйду я, придут другие. Вы мягкие, хрупкие. Вам здесь не место».
«Что сделать, чтобы вы ушли и никогда не нападали?»
«Охотник – добыча. Право сильного. Добыча исчезает».
«В чём слабое место ваших тел?»
«Щели между пластин панциря. Особенно с боков. Там кожа. Крепче, чем ваши кости».
«Если я сражу тебя, твоя группа уйдёт?»
«Да. Придут другие. Много».
«К бою».
Всё закончилось внезапно. Особенно для затаивших дыхание людей и неподвижно ждущих асктранов.
Исмар отскочил назад, Ведущий переступил чудовищными конечностями и угрожающе заскрежетал множеством острых челюстей.
– Меч, – коротко бросил черноглазый предводитель людей.
– Может, секира надёжнее, – с сомнением посмотрел на бронированную громадину витязь и вложил в руку Исмара зубчатый закалённый клинок. Но тот его уже не слышал. Молниеносный бросок, сумасшедший звон отклонившего удар острой конечности клинка, острый крюк мелькнул сбоку, разрывая одежду. Пробежка, перекат. Оценивать и примериваться было некогда, некогда было даже смотреть – всё смазалось от скорости. Удар, отскок. Клинок рванулся, разрезая жёсткое тело чудовища, но рукоять выскользнула из вспотевшей руки, и человек отскочил, пытаясь увернуться от судорожно щёлкнувших челюстей. Исмар и асктран постояли несколько мгновений друг напротив друга, а затем один из них осел на перепачканный красным пол. Повисла тяжёлая тишина, взорвавшаяся воодушевлёнными криками поднявших оружие людей. Они лавиной двинулись на отступающих в темноту пещер пластинчатых монстров. И только оседающий на пол после невыносимого напряжения Исмар знал, что они отступают не от страха, а просто уходят, повинуясь своей природе. Отступают, чтобы прийти с новым ведущим группы. А значит, будет тяжело, очень тяжело, но люди выстоят, обязательно выстоят, потому что они воплощают собственную мечту. Мечту, подобной которой ещё не было, мечту, которая стоит воплощения. И Проводник не в силах сделать это за них, потому что люди сильнее стихии, какой бы она не была. Исмар верил в это, а если бы не верил, его бы не было.
– Предводитель, – раздался рядом низкий обеспокоенный голос.
– Всё в порядке, – человек прикрыл затуманенные боем глаза. А когда его веки поднялись, они снова сверкали двумя чёрными алмазами.
– Нам нужны доспехи и обязательно копья. А ещё нужны верховые животные. Как думаешь, можно ездить на пещерных скаврах?
– Я думаю, что это прекрасная идея, Исмар, – пророкотал богатырь, подавая руку.
– Аттелия! – кто-то потряс её за плечи. Знакомое лицо. Элеар! – Нам нужно спешить, здесь опасно.
– Да, да, – кивнула девушка, приходя в себя, и они двинулись дальше. Они шли так быстро, как только могли, продираясь сквозь сплетённые ветви кустарника, и хлещущий с небес дождь. Все молчали. Даже животные как-то погрустнели и подобрались, словно готовясь защищать людей от смертельной опасности. Вот и опушка. Путники едва устояли на ногах, выскочив из зарослей на открытую местность. Дым, запах горелого стал сильнее, хоть и был значительно приглушён потоками дождя. Что это! Откуда этот дым? Аттелия посмотрела вперёд. Серые потоки напрочь скрывали всё, что находилось дальше двадцати шагов, но взор вечной не остановить такой преграде. Впереди были холмистые луга лишь изредка перемежающиеся остатками леса. За ними было скопление тёмных низких строений. Очевидно, это и был город людей. Сквозь карликовые окна наружу пробивался слабый красноватый свет. Перед городом что-то было. Колонны? Столбы? Странной формы небольшие вертикальные строения привлекли внимание девушки. Что это? Похоже, над одной из них всё ещё курится дым.
– Аттелия! Куда ты! – Элеар схватил её за руку. – Нам направо вдоль кромки леса.
– Я только посмотрю и сразу назад. Я … мне кажется, я должна понять, что здесь происходит.
– Это уже не наша забота, Аттелия. Это дело людей – пусть живут, как хотят. Они сами строят свой мир, мы здесь уже ничем не поможем.
– Я только хочу посмотреть, разобраться. Этот дым, всё это вокруг очень странно.
– Но от этого тем более опасно. Хорошо, мы ненадолго отойдём, но потом сразу вернёмся.
– Куда!? – отчаянно и нервно мотнул хвостом Василий, – нужно следовать плану. Ну, неужели подземелья для вас недостаточно опасны!?
– Мы скоро, – бросил Элеар и скрылся под пеленой дождя вслед за девушкой.
– Вот же! – в отчаянии ударил лапой в грязь Василий, – а говорят – мудрые, мудрые. Да сущие дети.
– Но они же обещали скоро вернуться, – примирительно произнёс Эберель.
– Тот лис тоже, небось, обещал своей лисице вернуться, – огрызнулся от безысходности Которей.
Чем ближе она подходила к загадочным сооружениям, тем страшнее становились её предчувствия. Взглянув, наконец, вверх она уже почти знала, что увидит. Знала, но всё равно не смогла удержаться от вскрика ужаса. Элеар подхватил её покачнувшееся тело, зажимая рот рукой.
– Тише, тише. Теперь видишь, насколько всё изменилось. Мы здесь чужие. Даже более чужие, чем я себе представлял.
Странные столбы были обугленными и чёрными и на них висели такие же обугленные человеческие останки в неестественных позах, как жуткий символ нового времени. Вечные даже не могли себе представить, как можно объяснить это безумие, выставленное напоказ. Ничто не могло оправдать такого.
– Уходим, уходим, Аттелия, – поволок её обратно Элеар, – нам больше нечего здесь делать. Это больше не наш мир.
– Как же так можно, – юноша впервые видел слёзы на глазах вечной, – как же можно делать такое.
Они поспешили обратно – прочь от жуткого места, когда внезапный окрик заставил сердце Элеара сжаться. К ним приближались люди. Один из них был облачён в чёрный тяжёлый от дождя балахон и ехал на чёрном же жеребце со злобными красными глазами. Четверо остальных были частично в блестящих жестянках и держали в руках какое-то оружие непонятного вида. Человек в балахоне снова что-то прокаркал, и его подручники подняли небольшие палки с перекладинами и натянутыми тетивами.
Рука вечного под плащом скользнула к рукоятке меча, никто из людей не заметил этого. Только Аттелия с немым ужасом посмотрела в ставшие вдруг жёсткими и незнакомыми глаза спутника. Она едва заметно качнула головой. Она просила не делать этого. По правде говоря, Элеар и сам не представлял себе, как будет после этого жить, но он обязан защищать девушку, пусть даже ценой жизни, свободы и души. Не видя агрессии со стороны путешественников, один из облачённых в доспехи стрелков опустил своё оружие. Он отстегнул от пояса неказистого вида стальные браслеты, скованные цепью и направился к странновато одетым путникам. «Парень и девушка, что им здесь делать по такой погоде? Шляются всякие. Еретики – дело ясное. Ничего, доминиканец на них управу быстро найдёт. Не впервой уже, с такой поддержкой-то. Хе, хотя девчонку-то он вряд ли получит. От барона-то? По крайней мере, не сразу. Так и так выходит, гореть вам в разное время. Гы, голубки».
– Руки, – как мог сурово прорычал стражник. – Руки сюда.
Ладонь Элеара на рукояти меча напряглась. Аттелия прижалась сильнее и положила сверху свою руку. В чём дело? Почему она его останавливает, ведь она не хуже него слышала мысли этого жалкого оборванца, возомнившего себя воином. И мысли, и возникающие с ними отвратительные образы, для которых нет названия у вечных. Почему она смотрит такими умоляющими глазами в его глаза? Почему не даёт отправить их туда, где им и место? И им и ещё многим в этом мире. Слишком многим и слишком многому, чтоб вечные могли что-то изменить в этом извращённом и исковерканном пространстве. Надежда. Эта проклятая надежда на просвещённый разум и первичное добро во всём сущем – вот что светится в её глазах.
– Руки, – начиная чувствовать неладное, засуетился стражник, – руки сюда быстро, проклятые еретики!
– Зачем же так с путниками? – вкрадчиво произнёс человек на лошади, и его мысли обожгли сознания вечных едким мертвенно-зелёным огнём. – Очевидно, молодые господа просто вышли погулять под дождём, ведь так? – монах хищно улыбнулся. – Неужели ты не видишь их одеяний, Берт? Они не какие-нибудь оборванцы из грязного городишки. И шли они недолго. – Доминиканец скосил взгляд на полы плащей искусного покроя. – Очевидно, вы потеряли своих лошадей, господа, и заплутали в этом ливне. Наверняка, нет иного объяснения тому, что вы оказались на запрещённой для посещения территории. Я прав?
Нужно было что-то отвечать, нужно было, даже если ты знаешь, что этот страшный человек думает совсем не то, что говорит. Но он колебался, он действительно не знал, кто они и нужно было во что бы то ни стало сбить его с толку.
– Вы поразительно проницательны, святой отец, – повернулся к нему лицом Элеар, – признаю, что с моей стороны было крайне опрометчиво выезжать на прогулку в такое ненастье, да ещё и брать с собой девушку.
Заслышав изысканную речь, слова которой вечный черпал из памяти самого святого отца, стражник отшатнулся, судорожно пряча кандалы.
– Виноват, благородные господа, не признал, – отчеканил наглый выскочка в доспехах и отступил, хотя и недостаточно далеко.
– В миру я известен как отец Дориа, – представился монах, – думаю, вы не откажетесь проехать со мной к замку владетеля этих мест, покорного сына нашей добродетельной матери-церкви барона Сигизмунда Ариттанского? – колкий взгляд доминиканца напряжённо следил за реакцией Путешественников, а трое стражников, будто позабыв, всё ещё держали арбалеты наготове. Да уж, предложение, от которого невозможно отказаться! Разве что вернуться к первоначальному варианту? Но после такого миролюбивого разговора это было бы уже просто свинством. Вдруг всё не так, как показалось в начале? Мало ли какие люди служат в страже, мало ли какие грязные, лживые мыслишки копошатся в их голове? Да и Аттелия всё так же крепко держала его руку, лежащую на рукояти невидимого под плащом меча.
– Хорошо, – кивнул Элеар, – мы не откажемся от вашего любезного приглашения, отец Дориа.
– Вот и прекрасно, – победно ухмыльнулся монах. – Коней гостям! И спустите собак. Они наверняка отыщут затерявшихся лошадей, – доминиканец набросил капюшон, и хищный оскал исчез в тени, – или незадачливых грешников.
Аттетия в ужасе посмотрела на спутника, думая о ждущих их в чаще принцах, но тот только мотнул головой и раздражённо дёрнул плечами, осознавая своё бессилие помочь друзьям. Из-под завесы дождя вынырнула ещё целая группа всадников, вооружённых арбалетами и копьями. Подвели лошадей, и опрометчивые гости из другого мира были вынуждены отправиться совсем не туда, куда собирались. Сзади доносился злобный лай и кровожадное ворчание устремляющихся к лесу псов.
 Дождь, как это ни странно, прекратился, но округу заволокло сырым холодным туманом и лучи близившегося к закату солнца лишь слегка окрашивали бурым повисшее над головой толстое марево туч. Путники задумчиво ехали чуть впереди сторожившего их вооружённого отряда, Ведомые сохранявшим молчание монахом. Внезапно он привстал на стременах и посмотрел куда-то налево.
– Проклятье, – проговорил он, но тут же опомнившись и сообразив, что рядом с ним находятся не только привыкшие ко всему солдаты, поправился, – да простит меня Всевышний. Мы немного отклонились от нашего пути, придётся сворачивать направо.
– А что там? – заинтересованно повернул голову Элеар, – какие-то камни. Это что-то опасное?
– Господин не знает этих мест? – осведомился провожатый, настойчиво заворачивая сбившийся в тумане отряд. – Это страшное место. Здесь древние безбожники целое поле уставили колдовскими камнями. А лес за ним и вовсе рассадник всякого рода тьмы. Негоже отправляться в места, о которых ничего не ведомо, господин. Тропы господни всегда неисповедимы, но ясны.
– Ну, это был просто каприз, – пожала плечами Аттелия, несколько освоившись в опасном обществе, – незапланированное приключение.
– Негоже молодым господам потакать прихотям своих спутниц, – раздражённо обратился монах к Элеару. – Все заблуждения греховные происходят из прихотей, из чрезмерной свободы, что мы позволяем недостойным творениям, именующимся женским полом, – Элеар едва удержался от желания переспросить, так как смысл сказанного едва ли был ему понятен.
– Но насколько я знаю, святой отец, они неотъемлемы от самого творения, а во многом проявляют качества исключительно необходимые для самого существования человека как вида и общества.
– Не собирается ли достойный господин утверждать, что человек, как творение Создателя не должен вернуть себе расположение своего небесного отца, а следовать исключительно греховным желаниям своим, коих женщина и есть первейший источник? Даже первейшая женщина, созданная совершенной, не смогла удержаться от диявольского соблазна, что уж говорить о многих последующих её дочерях, что со временем только растеряли свою первичную святость и ныне опускаются в своей греховности много ниже зверей лесных недостойных или грязного скота?
– Но вы же не будете утверждать, что они чем-то хуже мужчин? Это же глупо. Мы разные. Это необходимо. Это изначально заложено Творцом и природой и только следуя Его мысли, в которой свет, тьма, добро и зло, греховность и святость, достоинство и низость всегда занимают только отведённые им места в гармонии, которая пропитана и окружена бесконечной любовью и является собственно самим творением как таковым. Отсюда ничего нельзя убирать, а уж тем более дочерей самого Создателя.
– Возможно, – голос монаха стал вкрадчивым и тихим, – где-то в неизвестной мне пока стране и существуют такие… странные и… без сомнения высокомудрые понятия о нашем общем происхождении в этом мире. Однако на наших жестоких землях мы не можем поддаваться соблазну попустительства, ибо нечистый строит козни, пользуясь нашими лучшими чувствами и стремлениями, без сомнения вселёнными в нас Творцом. Здесь же, нам приходится огнём и мечом искоренять расплодившуюся скверну и выступающие на её защиту порабощённые тьмой умы. Здесь нет места раздумьям и жалости, ибо враг наш безжалостен и Бог не простит нам слабости и жестоко покарает за неуместное попустительство. Хотя… , – отец Дориа внезапно изменил всё более зловещий тон на заинтересованный, в котором вечные без труда читали ещё большую угрозу, – … хотя я не отказался бы побеседовать на сию интересующую меня тему в более подходящих обстоятельствах.
Крепость Шато д'Ариттань выглянула из покрова холодного тумана стеной внушительной высоты и мощным укреплением бастиона, камень которого выглядел на пару веков старше, чем, собственно, сама стена. Всё ещё встречающиеся у подножия укрепления древние замшелые валуны неопровержимо свидетельствовали о былых неоднократных штурмах нынешней обители барона Сигизмунда. Так же неопровержимо, как и о частой смене своих хозяев, ибо заделанные заново разломы наверняка когда-то пропускали внутрь целые армии атакующих.
– Стоять, назовись! – гаркнули из темноты, и монах нищенствующего ордена святого Доминика поднял руку в кожаной перчатке.
– Скромный монах просит передать его светлости барону о том, что к нему прибыли гости.
– А, – стражник вгляделся в туманный сумрак, – это вы, ваша святость. Сейчас будет сделано. Откр-рыть ворота!
Массивная дубовая пластина начала медленно опускаться, превращаясь в широкий мост, за которым в сумраке проёма угадывались ещё и вертикальные створы.
– Зачем столько ворот? – не удержалась Аттелия, когда за расходящимися в стороны створами вертикальных ворот оказалась ещё и подъёмная металлическая решётка.
– Очевидно, леди ещё никогда не была в осаждённом замке, – блеснул глазами доминиканец. – Странно. В наше-то время.
Стража со странной смесью страха и интереса наблюдала за новыми необыкновенными людьми, среди которых была молодая девушка. Отлично скроенный плащ из волокон неземных растений прекрасно подчёркивал фигуру Аттелии, но только теперь она узнала, что значит чувствовать на себе десятки внимательных поражённых и одновременно опасных взглядов. Что-то в ней было не так. Что-то в ней сразу же выделялось, входя в контраст с общепринятыми законами теперешнего человеческого общества. Что это? Смелость? Своенравность? Свобода и независимость? Или тот набор прекрасных качеств, который собственно и делает человека человеком, то, что формирует чистоту помыслов и чувств, которую во многом уже потеряли люди в этом сходящем с ума средневековье? Она быстро осмотрелась, неосторожно сбросив капюшон, и каскад длинных прекрасных волос упал на сверкающий растительным узором плащ. Блеск звёзд отразился в этом живом шёлке и бросил отблески в зрачки не отрывающей взглядов стражи, капитанов, сопровождающих, и даже отец Дориа, неосторожно оглядевшись, подпал под волну заструившейся вокруг девушки энергии восхищения и почитания, на мгновение пробуждающей абсолютные духовные качества.
– Осторожней, – прошептал Элеар, протягивая руку и снова бережно накрывая голову полукровки капюшоном. – Ты слышишь их мысли? Они опасны для тебя.
– Я слышу, что в них пробуждаются высокие чувства.
– Высокие чувства не выживают в их головах, – печально скользнул взглядом юноша по застывшим на мгновение лицам людей, – надеюсь, мне не придётся уничтожить их всех, чтоб защитить тебя.
– А знаешь, – Аттелия опустила руку на ладонь юноши, – зря мы всё-таки здесь оказались. Ты прав, мы чужие в этом мире людей. Они не выдержат нас.
– Сейчас меня заботит только твоя безопасность, – серьёзно посмотрел из тени капюшона изумрудно-зелёный взгляд.
– Не беспокойся обо мне, – успокаивающе погладила его ладонь девушка.
– Хотелось бы… – вздохнул юноша и отвернулся.
Массивные двери из потемневшего дерева открылись, и гости увидели огромную по меркам людей пиршественную залу Шато д'Ариттань. За длинным столом в центре сидело человек десять рыцарей и четыре дамы, по виду очень напуганные и смущённые. Рассеявшиеся над горизонтом облака пропустили лучи закатного света, озаряя всё вокруг тёплым розовым и золотым.
– Господа, пожелавшие скрыть свои имена, просят разрешения присоединиться к трапезе вашей светлости, – обратился с порога монах к высокому грузному, но плотному человеку во главе стола.
– Отчего же нет! – раздался ответствующий рёв, не терпящий возражения. – Всегда рады гостям, и тем более рады возможным союзникам. Только вы уж представьтесь хоть как-то. Чёрт с ними с фамилиями! Думаю, половина сидящих сейчас за столом побоялась бы пройти проверку на чистоту рода, буде такая существовала, ха-ха-хе-хе!
– Просим! – выкрикнул самый молодой из них, почти подросток, сидящий по правую руку грозного властителя замка, при этом оба с нескрываемым интересом уставились на вошедшую.
Она решительно откинула капюшон, позволив тёплым солнечным лучам солнца коснуться своего лица и отразиться от волос, разбрасывая огнистые блики. Гостья изящно чуть склонилась в реверансе, разводя полы дорожного плаща, под которым искрами радужных кристаллов вспыхнула вышивка простого, по меркам вечных, дорожного платья и мягкий отлив складок на сапожках, тоже расписанных вышивкой. В зале повисла гробовая тишина. Казалось, что присутствующие больше никогда не собираются дышать.
– Аттелия, – представилась она, не поднимая лица, – простите за неподобающий для такого изысканного общества вид, но к несчастью у нас не было другого выбора, кроме как полагаться на ваше гостеприимство, ваша светлость.
– Элеар, – прижав руку к груди по обычаю вечных склонил голову Элеар, встряхнув свои, ставшие оранжевыми под солнцем, белые волосы и сверкнув на присутствующих зелёными глазами. – Просим вашего позволения присоединиться к вашей трапезе и рассчитывать на благосклонность вашей светлости к заплутавшим путникам. – До слуха девушки донёсся тихий шёпот, явно принадлежащий сидящим за столом дамам. Да уж, нечего и говорить, произвести впечатление им удалось. Посмотреть бы, какие у этого будут последствия.
– Конечно! – коротко выкрикнул барон Сигизмунд и, увлажнив здорово пересохшее от такого видения горло, продолжил уже более спокойно и даже насколько возможно ласково, – милости просим, господа, присоединяйтесь к моей скромной трапезе! – А затем видя, что гости немного замешкались с выбором места за столом, даже немного поспешно для человека своих лет добавил. – Сюда, сюда! Место гостей по левую руку от хозяина. По крайней мере, в этом случае.
Вечные грациозно и с достоинством прошли мимо пары десятков неотрывных взглядов и поравнялись со своими креслами. Барон, наконец, найдя в себе силы оторвать взгляд от Аттелии, заорал на прислугу.
– Джек! Джек, чурбан ты неотесанный, прими плащи у гостей и принеси вина. Лучшего, которым только может похвастаться мой замок! Знаете, – Сигизмунд чуть склонился к Аттелии, преодолевая в себе невыносимое желание склониться больше, – это вино пережило не одного хозяина замка и пару знатных родов, каждый из которых берёг его для потомков. Я знаю в этом толк! – непонятно добавил барон, намекая то ли на свои познания в вине, то ли на умения в искоренении этих самых родов, владевших замком до него, а может и на то и на другое.
– В этом нет сомнения, – деликатно опустила глаза девушка. Барон, снова отойдя от захлёстывающих сердце, а скорее застилающих глаза чувств, наконец заметил, что его вассалы совершенно забыли о еде, а дамы напропалую строят глазки Элеару.
– Это что такое! – свёл брови барон Ариттанский. – Вам что, не нравится пища, которой я вас кормлю или вино кислое?! Или вы меня уважаете и разделяете со мной трапезу или выметаетесь отсюда ко всем… – взгляд Сигизмунда встретился с укоризненным взглядом монаха, – … гм… да. В общем, вы меня поняли. – Гости заработали челюстями и возобновили прерванный разговор, чем собственно и утешили самолюбие хозяина.
Аттелия вдруг явственно почувствовала, что ей неприятно его внимание. Оно, зажёгшись искрой светлых чувств, теперь становилось яростным жестоким сжигающим огнём, который оставляет после себя только горе и смерть. И ещё эти взгляды, взгляды рыцарей, сидящих за столом, будто множество чистых ручейков, внезапно наполнившись грязью, мощным селевым потоком неслись на девушку. Кто-нибудь другой ещё мог спутать это нездоровое внимание с чистым восхищением, но чувствительность вечной позволяла ей различить это нездоровое желание, основой которой были разрушение и жестокость. Особенно неприятным был взгляд юноши, сидящего по правую руку барона, и который, как выяснилось, был Вельмонтом – племянником и единственным наследником хозяина замка. Ясно чувствовалось, что чем больше он смотрел на Аттелию, тем сильнее в нём просыпалось желание, которое могло его толкнуть на всё, что угодно, включая убийство. И среди всего этого моря разрушительных эмоций выделялся только один взгляд. Взгляд молодого рыцаря, прибывшего на пир с женой, которая тоже смотрела на гостей как-то по-доброму. Во взгляде сера Родерика, оказавшегося галантным и очень просвещённым для этого собрания, читалось немое восхищение, так можно восхищаться только природой и небесными светилами. Леди Жозефина пару раз что-то обеспокоено сказала ему, и он коротко кивал, становясь серьёзным.
Полукровка отвлеклась от окружающего мира, изучая каждого из сидящих за столом, а когда снова прислушалась к разговорам, оказалась в самом центре ожесточённого спора, который расколол присутствующих на несколько групп, где каждый, разгорячённый вином и бурлящими чувствами, отстаивал свою точку зрения. Что говорит Элеар!? О боже! Нужно его остановить! Но было уже поздно. Спор шёл вокруг самих основ человеческой жизни и юный вечный, сверкая зелёным магнетическим взглядом, рассказывал, рассказывал, рассказывал. О жизни, о любви, о Творце и творении, о том во что верят, и о том, что есть на самом деле. Аттелия в ужасе от нарастающего в воздухе напряжения тронула его руку своей ладонью его руку, но Элеар только посмотрел на неё своим чистым, ясным взглядом, лучащимся неземным самопожертвованием. Он говорил правду ради них, ради людей, которых стремился вырвать из цепей жестокости пусть даже и ценой собственной жизни. На какое-то мгновение он почувствовал, что может изменить этот мир, направить его к истинным законам творения и жизни, а не к их исковерканным многочисленными писцами религий лживым подобиям. Люди кричали и хватались за оружие, пока барон Сигизмунд, наконец, вновь не оторвал своего хищного взгляда от Аттелии и не заглушил весь спор своим мощным рыком.
– Достаточно, господа! Наш ужин подошёл к концу, и я не намерен слушать ваши громкие выпады в адрес друг друга. У меня от этого портится сон и болит голова, а вы знаете, что гневить меня не стоит!
Бешеный, как рёв океана спор стих, но в глазах присутствующих читалось, что это ещё не всё. Гости расходились по своим комнатам, почтительно прощаясь с хозяином. Отец Дориа злобно зыркнул на Элеара и тоже покинул пиршественную залу.
– А знаете, господин Элеар, – поднял барон тяжёлый взгляд на юношу, – вы очень опасный человек. Возможно, вы сами этого не знаете, но за один вечер вы чуть было не разрушили союз моих вассалов, который хитростью и кровью создавался долгих десять лет. Я не знаю, откуда вы прибыли, никто из моих рыцарей вас не знает. Ваши владения наверняка не соседствуют с моими, и я, возможно, даже жалел бы о вашем приезде в мой замок, – Сигизмунд перевёл взгляд на Аттелию, – если бы не ваша прекрасная спутница. Отдыхайте, господа, в вашем распоряжении одна из лучших комнат для гостей.
– Благодарю за ваше гостеприимство, – коротко поклонился Элеар.
– Потом, – махнул рукой барон, – будете благодарить…, если захотите.
Слуга поставил на небольшой столик подсвечник с ужасно коптящими сальными свечами, поднос с вином и фруктами и вышел, притворив за собой дверь. Вечный закрыл её изнутри на засов и налил в бокал вина. Посмотрев сквозь рубиновую жидкость на свет, понюхал её и попробовал на язык. Только после этого он предложил его Аттелии, которая в бессилии опустилась на край кровати.
– Мы в ловушке? – слабо спросила девушка, всё ещё не решаясь пить.
– Да, – коротко ответил Элеар, отвязывая от наборного пояса холстяной мешочек. – Но тебе нужно поспать. Все эти их сборища здорово отбирают силы. Вот, – он всыпал немного растолчённой травы в её бокал, и жидкость стала изумрудной. – Это поможет тебе восстановить силы. Пей и засыпай, ничего не бойся.
– А ты? – Аттелия подняла блеснувшие серебристыми искрами глаза, – ты же говорил, что тебе тяжело вдали от нашего леса?
– Всё в порядке, – ободрил её улыбкой юноша. – Сейчас не до слабостей. Я оставлю свой меч у кровати, если что. В таком случае  тебе придётся отправиться в путь самой.
– Если что? – Встревожено приподнялась на локтях девушка, глядя на приводящего в порядок оружие Элеара. – Ничего. – Он поднялся с разложенной на полу шкуры, где хищно блестели клинки и наконечники стрел из неземной стали. – Сейчас просто отдыхай. – Юноша подошёл и бережно укрыл Аттелию шерстяным одеялом и, склонившись, поцеловал её в лоб, от чего взволнованное сознание девушки тут же погрузилось в мягкую спокойную дрёму. – Спи, ты в безопасности.
Веки полукровки дрогнули пару раз и её горячие пальцы, сжимавшие ладонь вечного расслабились. Услышав ровное дыхание девушки, Элеар нежно улыбнулся, глядя на её длинные чёрные как ночь ресницы, и вернулся к оружию.

– Ну? – скептически повёл ушами Василий, слыша приближающийся лай, – И что мы теперь будем делать?
– Ты, полосатый, давай лезь на дерево, ты же можешь, – а я их уведу подальше.
– Отличная мысль, – с нескрываемым сарказмом почесал задней лапой ухо царевич, – оттуда с верхотуры будет отлично видно, как тебя будут рвать на куски. Знаешь, это зрелище не по мне.
– Ну а ты что предлагаешь? Смотреть как с тобой отставшим и обессиленным поступают так же? Нет уж, спасибо, хочешь, чтоб я себя до конца жизни презирал, не выйдет!
– Что я предлагаю? – поковырялся когтём в зубах Василий. – Бежать нам надо. Быстро и прямо сейчас. – С этими словами Которей поднялся, задрал хвост и неспешно двинулся в заросли у ручья.
– Ты что? С ума сошёл? – вскочил Лисовин как ошпаренный. – Коты не бегают на длинные дистанции!
– А лисы не лазят по деревьям, – встряхнул попавшей в грязь лапой кот, – так что с того? Не отставай, Рыжий, есть мыслишка, не пропадём.
– План? – обрадовано вскинул уши Эберель.
– План, – ворчливо повторил Василий и мгновенно исчез в кустах, набирая немыслимую скорость. Лай с лугов доносился всё ближе и ближе.
Ветки мелькали как сумасшедшие, били по лапам, по носу, по груди и ушам. Эберель скосил взгляд на свою ещё утром лоснившуюся шкуру и вздохнул при виде налипших комьев грязи. Кот бежал, не оборачиваясь и кое-как перепрыгивая лужи. Лай злющих собак то приближался, то отдалялся, то затихал, то разгорался с новой силой. Было похоже, что свора преследует вовсе не принцев, а так – бродит от следа к следу, просто прочёсывая лес. И всё же темпа сбавлять нельзя. Ни в коем случае.
– Туда, – коротко мотнул головой Василий, указывая на непонятного вида приземистое строение, затерявшееся в глуши леса.
Строение оказалось давно заброшенным домом. Эберель повёл носом и почувствовал чужие запахи.
– Мыши? – усмехнулся, оглядываясь, Василий и принялся прикрывать давно замершую дверь.
– Тсс, – прошептал Лисовин, – и не только. – Он опустил нос к самому посыпанному перетрухшей соломой земляному полу и двинулся воль стены. Наверху что-то беззвучно двинулось, и Эберель шарахнулся в сторону.
– Ты что, обалдел? – зашипел Василий, – там псина. Одна, но совсем рядом.
– Я тихо, тихо, – ответил королевич из полумрака и, поставив лапы на большой ящик в углу, заглянул внутрь. – О, кто тут у нас?
На дне ящика, забившись в угол и часто дыша, лежала рыжая лисица. Она вздрогнула при звуке голоса Эбереля и прикрыла глаза хвостом.
– Не бойся, это я.
– Дурацкий способ успокоить, – проворчали от двери. – Сделай милость, захлопни пасть и готовься к сражению.
Лисица в ящике вздрогнула ещё раз и сильнее прижалась к углу.
– Не бойся, я вернусь, – бросил на прощание Эберель и, сняв лапы с ящика, с воинственным видом двинулся к двери, из-за которой уже слышалось обеспокоенное посапывание напавшей на след собаки.
– Ррршш, – жутко оскалился Которей, вдвое увеличиваясь в размерах и злобно светя глазами, когда обрадовавшийся добыче туповатый пёс ворвался в дом. Эберель тоже показал зубы и, не раздумывая, ринулся в атаку. Увидев несущуюся из темноты оскаленную пасть, огромный пёс отскочил в сторону и сунулся к припавшему к земле зверю, напоминающему большого серого кролика. Это и стало его роковой ошибкой, которая впоследствии и принесла Василию лавры победителя. Двумя быстрыми, как молния, движениями тугих, взбугрившихся мышцами когтистых лап царевич располосовал нос и ухо склонившегося к нему зловонного чудовища. Пёс пискнул, от неожиданности ещё не почувствовав боли, а Которей, отпрыгнув на мгновение в сторону, снова атаковал, рассекая жёсткую кожу на лбу недотёпистого монстра и едва не достав когтями его глаз. Пёс жутко завизжал, ощутив, наконец, невыносимую боль и вкус собственной крови из израненной верхней губы. Он отскочил в угол, закрутился волчком, пытаясь отогнать такую опасную, как оказалось, добычу. И тут он почувствовал, что на его неприкосновенной шее с непостижимой скоростью смыкаются острые клыки подкравшегося сбоку Лисовина. Заверещав как сумасшедший, пёс опрометью бросился к выходу, уже не разбирая дороги из-за хлеставшей из разорванного лба крови. Не рассчитав, он врезался в дверной косяк, неуклюже взбрыкнул, застрял на выходе, наконец вывернулся и бросился прочь, оглашая окрестности истошным визгом.
– Мы победили, – радостно подпрыгнул на всех четырёх лапах Эберель.
– Фу-ух! – вздохнув, присел на пол Василий, – надеюсь, он не приведёт сюда других чудовищ.
– Не приведёт, – раздалось совсем рядом, и лёгкие голубоватые искры пробежали по угольно-чёрной шерсти спрыгнувшей сверху кошки, – люди не пустят их. Они боятся этого места.
– А ты кто такая, – флегматично осведомился Которей, смерив новую знакомую взглядом.
– Я Ирма и это мой дом, – гордо ответила хозяйка, блеснув глубокой зеленью глаз.
– Мы вынуждены просить вас о гостеприимстве, госпожа Ирма, – галантно склонил голову Лисовин, Василий только хмыкнул.
– О, – удивлённо перебрала лапами кошка, – Арисса, трусиха, выходи. У нас в гостях не только храбрые воины, – Ирма демонстративно изогнула спину, с прищуром глядя на Василия, – но ещё и галантные кавалеры.
Когда из ящика в углу показалась рыжая мордочка с бархатными ушами, Эберель понял, что не зря отправился в это опасное путешествие. Лисица выпрыгнула на пол и села возле ящика, обернув лапки пушистым хвостом и не решаясь подойти ближе.
– Ах, – вздохнул Лисовин, подходя к Ариссе. – Здесь, наверное, так трудно и опасно, а вы совсем одни и некому вас защитить. – Лисица вздохнула и опустила глаза.
– Да, справлялись пока, – ответила кошка, встряхнув лапой, с которой сорвалась маленькая голубоватая молния.
– Впечатляет, – одобрительно кивнул Василий. – Это что, магия?
– Это мне досталось от хозяйки, – довольная проявленным, наконец, вниманием сородича, прищурилась Ирма, – она передала свой дар мне. Её сожгли на костре полгода назад.
– Серьёзно, – задумчиво ответил Василий. – Интересная традиция – жечь людей. И давно у вас здесь такой бардак?
– Не знаю, – вздохнула кошка, – наверное, давно. Люди боятся чародеев, знахарок и чёрных кошек и всех их убивают. А барон охотится на всех остальных. И зверей, и людей. Слышала от замковой кошки, что там из таких вот как она, – хозяйка кивнула в сторону Ариссы, – чучела делают набитые соломой. Ну, как тут было не приютить? Они ведь хоть и дикие, лесные, но незлобные по природе своей. Был ещё брат её, только что-то давно он не возвращался.
– Вашего брата случайно не Амрис зовут? – осторожно спросил Эберель, заглядывая в глаза лисице.
– Да, да, – закивала Арисса, с надеждой глядя на Королевича, – вы знаете что-нибудь. Как он?
– С прискорбием должен сообщить вам, леди, что Амрис погиб. Он умер от ран, и я был последним, с кем он говорил.
– О, нет! – в отчаянии вскрикнула лисица, заливаясь слезами.
– Проклятые своры, – гневно выпустила когти Ирма, – здесь становится всё опаснее.
– Он просил меня забирать всех и бежать из этих лесов, – вспоминал Эберель, нежно и печально смотря на вздрагивающие пушистые уши Ариссы.
– Наверное, всё-таки придётся последовать его совету, – мотнула головой кошка. – Трудно бросать дом, в котором прожила всю жизнь, да и куда податься? На восток? Там всё то же самое.
– Есть одно спокойное место, – нехотя начал Василий. – Но, чтобы вернуться туда нам с Эберелем придётся вызволить наших друзей и спуститься в жуткие подземелья.
– Подземелья? – сверкнула глазами кошка, – да я рождена для них!
– А ты пойдёшь с нами, Арисса? – склонил голову к лисице Королевич, под скептический взгляд кошки.
– Да, – вздохнула, собираясь с силами, она, – меня здесь больше ничего не держит. Ирма удивлённо хмыкнула.
– Но сначала нам нужно решить, где искать наших друзей, – предложил Василий.
– Они люди? – прищурила глаза кошка под удивлёнными взглядами принцев. – Тогда они в замке.

– Леди Аттелия, проснитесь, – говорящий слегка коснулся плеча спящей и тут же пожалел об этом. С одной стороны это было слишком приятно, а с другой – чуть было не стоило ему жизни, так как он едва успел остановить остриё бумеранга кованным наручем. – Очень неплохо, леди Аттелия, но барона это бы не остановило, если бы он решил заняться вами всерьёз.
– Кто вы? – приоткрыла глаза девушка, убирая смертоносное оружие. – Что вы здесь делаете? Где Элеар?
– Я сэр Родерик, вы видели меня за столом. Сейчас нет времени говорить, но ваш спутник просил передать, что он оставил свой меч и что вы должны уходить.
– Меч?
– Я не знаю, что это значит.
– Почему он оставил меня? – Аттелия опустила руку на пол и нащупала уверенную жёсткость оружия у кровати.
– Иначе нельзя, миледи. Я помогу вам добраться до пещеры.
Снаружи доносились крики и звон оружия, порыв ветра принёс запах гари.
– Что там происходит? – спросила полукровка, подымаясь и поправляя немного помявшееся дорожное платье.
– Ваше появление здесь было поступью рока. – Проговорил сэр Родерик. – Ангелам не место на земле, миледи. Даже высшие чувства способны проявлять пороки. Вся ненависть, злоба и зависть, что накопились в этих стенах – проснулись. Элеар рассказывал…, так понятно рассказывал о нашей душе. Многие ему поверили. Многие пошли за ним, но и противостоят им немало. Вельмонт не пожелал отдавать вас дяде и поднял мятеж, который уже давно планировал.
– Отдавать меня? – гневно обернулась Аттелия, решительно затягивая перевязь с мечом.
– О, Боже, вы так чисты, что даже не поймёте здешних нравов. Отец Дориа принял вас за еретиков и этой же ночью намеревался пытать Элеара, но он глуп и не сообразил, что вы нечто большее, хотя даже я не знаю – кто вы. Девушка без спутника в этом замке – добыча барона. Но вышло всё совсем по-другому. Собирайтесь скорее, я обещал доставить вас к лесной пещере.
– Нет! – решительно ответила девушка, – я не оставлю его одного, да и вам не следует покидать Жозефину в такой опасности.
– Жозефина уже находится в безопасном месте под надёжной охраной, – тронутый беспокойством девушки заверил рыцарь. – Господин Элеар предвидел ваш отказ и сказал, что у вас есть более важное дело, ради которого все вы прибыли в этот мир. И если вы не справитесь там, весь этот мир может погибнуть.
– Он так сказал? – недоверчиво посмотрела в ответ Аттелия.
– Именно так, миледи. Вы готовы? Набросьте мой плащ сверху, ваш слишком заметен и выдаст вас. Скорее идём, – сэр Родерик отбросил портьеру, за которой обнаружилась узкая дверца. Они шли по длинному узкому коридору, спускались по винтовым лестницам. Рыцарь держал за руку полукровку, чтоб она не споткнулась в темноте, и старался не думать о её тонких тёплых пальцах в своей ладони. Он любил Жозефину, по-настоящему любил, но даже ему было трудно рядом с таким неземным созданием как эта прибывшая из иного мира леди. «Ангелам не место на земле», – твердил он себе и был прав.
– Пришли, – прошептал он, открывая незаметную дверку во двор. Вокруг был настоящий ад. Крики, звон оружия, пламя горящих построек и кровь под ногами.
– О, Боже! – вскрикнула Аттелия, вспоминая свои грёзы в лесу у тела неизвестного лиса. Но на этот раз люди бились не с чудовищами. Немыслимая сила идей и веры породила жестокость, которой не было равных. Больше не было отдельных людей, они стали лишь механизмом, орудием этих бесплотных абстрактных субстанций. Уже не имело значения, кто верил в католические догматы отца Дориа, кто жаждал власти и наслаждений как приспешники Вельмонта, кто годами терпел насилие и выходки барона Сигизмунда, не выпускавшего из своих владений ни одной красавицы, а кто увлёкся новыми без сомнения прекрасными образами и идеями, рассказанными Элеаром. Вечный говорил людям правду, но путь к её достижению они выбрали сами. Все действовали одинаково, поддерживая кипение этого немыслимого котла жестокости, в котором сгорали человеческие жизни.
– Скорее, идём миледи! – поторопил Родерик, отвязывая коней, – садитесь.
Аттелия запрыгнула в седло, ужасаясь развернувшемуся вокруг побоищу, и они рванули к приоткрытым воротам.
– Стоять, ведьма! – донеслось сбоку и двое ополоумевших арбалетчиков направили оружие на полукровку.
– С дороги! – рявкнул сэр Родерик, опуская кованый каблук на голову одного из них, и выбивая мечом оружие второго. Пришпорив коня, рыцарь последовал за растворяющейся в сумерках всадницей. Ослеплённый ненавистью стражник поднял арбалет и выстрелил вслед беглецам и тут же упал, пронзённый копьём такого же сумасшедшего фанатика.
Ночь ударила ветром, отбрасывая назад запах гари и шум битвы. Этого кошмара просто не могла быть и ночь с этим соглашалась, но уже не могла отменить содеянного. Она была всего лишь стихией, эта ночь, а судьбу творят люди. Кони мчали во весь опор, развивая гривами, хвостами и плащами путников.
– Сэр Родерик? – донёсся спереди удивлённый голос барона. – Вы здесь? И эта красотка с вами? Отлично!
Аттелия беспомощно оглянулась на ставшие вдруг чужими и холодными глаза рыцаря.
– Вы отлично справились, – гудел дальше облачённый в сверкающие доспехи Сигизмунд. – Я иду с подкреплением, теперь можно будет раздавить всю эту шваль, включая моего неблагодарного племянничка. Вы отправляетесь со мной.
– Простите, сюзерен, – ответил Родерик, слегка склоняясь к седлу, – мне необходимо вытащить стрелу из доспехов. – Он был прав, из щели в доспехах на его спине торчала толстая арбалетная стрела, и алая кровь в предутренних сумерках казалась чёрной.
– Вы ранены! Жаль. – Сигизмунд колебался пару мгновений. – Тогда будете охранять её. Я дам вам ещё двоих воинов, отвезёте её в деревню. А ты, – барон схватил девушку за подбородок и повернул её лицом к себе, – ты никуда не уйдёшь от меня. Ты расплатишься за то, что своей красотой погубила столько моих людей. Расплатишься по-моему, а не так как хочет этот свихнувшийся на грехах церковник. Следите, чтоб она с собой ничего не сделала. Она нужна мне живой… и целой. Вперёд! – кавалькада всадников пронеслась к замку, утопая в поднимающемся тумане.
– Прошу за нами, сэр Родерик, – произнёс молодой всадник. – В деревне вам окажут помощь.
– Возможно, – печально ответил рыцарь, и всадник, схватившись за горло, свалился с лошади.
– Изм…! – успел выкрикнуть второй, пока рыцарь отбрасывал арбалет и тянулся за кинжалом.
– Зачем? – устало выдёргивая оружие, в отчаянии спросил сэр Родерик. – Зачем вы пришли к нам? Чтобы наказать? Заставить души худших отправиться в ад, убить тех, кто терпел и стоял в стороне, заставить мучиться всю жизнь, разрываясь между долгом и честью? Зачем, зачем? Хотя… вы правы. Правы, как право само небо, что забирает к себе лучших, а остальных заставляет страдать уже здесь, на земле. Это не рок, это наши собственные ошибки. О, Боже, куда же мы все катимся!
– Вы ранены, сер Родерик, – виновато закусывая губы, сказала Аттелия, – нужно вытащить стрелу.
– Оставьте, леди! Мы все здесь потихоньку умираем. И не телом, а душой. Скорее, едем!
Восток окрасился непорочным розовато-белым светом, когда путники доехали до лесной пещерки. Рыцарь тяжело сполз с коня и в бессилии опустился на колено перед девушкой.
– Не знаю, что там приключилось в нижних мирах, раз туда посылают ангела, – тяжело вздохнул сэр Родерик, – но видно и вправду мало кто на грешной земле уже может противиться той жестокости и злу, что как яд просочились повсюду, заставляя людей уподобляться демонам из преисподней. Прошу вас миледи, не за себя – за всех, кто ещё помнит то, чему истинно учил нас Бог и что говорил нам когда-то святой Франциск, чьих истинных последователей теперь жгут на кострах последователи ложные. Сделайте там что сможете, чтоб остановить безумие, творящееся под солнцем, ибо им охвачено полмира.
– Я обещаю, что сделаю всё, чтобы остановить это, сэр Родерик. Я обещаю, а теперь, снимайте доспехи немедленно.
– Телесная боль – ничто, по сравнению с болью души.
– Бросьте эти глупости, – неумолимо ответила девушка, – рану нужно залечить.
С этими словами она обошла склонившегося рыцаря и, крепко ухватив древко, вырвала стрелу из плоти, стёганой куртки, кольчуги и доспехов вместе с хищно заострённым наконечником.
– Вы обязаны вернуться к Жозефине живым – вот ваш долг! – Аттелия приложила руку к холодному металлу доспеха, и мягкий голубоватый свет заструился, без труда проникая к затягивающейся ране. Спустя несколько мгновений там не осталось и шрама. Девушка вздохнула. Исцеление помогло ей вспомнить, кто она. Ушло смятение чувств, и вернулось спокойствие души вечной. – Берегите его ценой собственных жизней, пока не проснётся! – приказала она поляне, травам и деревьям, самому воздуху и склонившим перед ней головы коням и вошла в пещеру, оставив уснувшего целительным сном рыцаря.
Тьма холодная и неживая окутала полукровку, отбирая возможность хоть что-нибудь ощущать. Но ненадолго. Даже абсолютная тьма может светиться и, моргнув пару раз, Аттелия уже могла различить свои руки и ближайшие стены. Сводчатый потолок, портики у стен. Она оказалась в коридоре, как и рассказывал Волемир когда-то давно, когда на Земле ещё не происходило то…, что происходит сейчас. Девушка насторожено поднялась, вытягивая руку вдоль прохода и закрывая глаза. Часть её сознания отделилась и заскользила вперёд по коридору. Там был поворот, затем ещё один, целый лабиринт, путь через который было трудно запомнить даже мальчику из последней волшебной страны на Земле, которой, наверное, уже и не существует. Полукровка вздохнула, и ей внезапно стало не по себе. Вокруг на тысячи дней пути простирался огромный муравейник переходов, гротов, пещер, подземных рек и озёр, с древних времён населённый неизвестными тварями, которыми живущие на поверхности вечные не очень-то интересовались. А зря. Конечно, в хрониках содержалось много полезных сведений о древних цивилизациях Земли, но как это могло сейчас помочь Аттелии, затерявшейся где-то на невиданной глубине под корнями самых высоких гор. Девушка подумала, какая масса сейчас находится над её головой, и передёрнула плечами. «Проводник», – тихо позвала она, и против ожидания её голос был поглощён пустотой, выпивающей всё живое. «Проводник!» – крикнула она во всю мочь, но ей ответила только мёртвая тишина. «Свет Актано!» – произнесла она имя своей любимой звезды, и в её ладони вспыхнула маленькая искорка, ослепила собственным появлением и исчезла бесследно, оставив только разноцветные круги перед глазами. Сила вечных не могла разогнать тьму подземелий. «Ни прозрачный свет звёзд, ни горячее пламя огня не живут в глубине, что живёт не от Солнца тепла». Аттелия встряхнула головой, останавливая накатившее вдруг ощущение беспомощности. Она поправила перевязь с лёгким искристым клинком, погладила спрятанный в ножнах бумеранг и отправилась навстречу тьме, страху и поселившейся здесь смерти.
Поворот, снова поворот, не сбилась ли она? Хотя как можно сбиться, если всё равно не знаешь пути? Звук шагов утопает во мраке безвозвратно. Нет шорохов, нет эха, не капает вода. Абсолютная тишина. «Наверное, так и выглядит вечный покой», – подумалось девушке, осторожно ведущей пальцами по стене. Время плыло как-то незаметно, словно здесь у него были свои законы, а полукровка всё шла по бесконечным коридорам, которые сужались и расширялись, менялся барельеф стен, но они всегда оставались гладкими, и девушке оставалось только восхищаться размерами подземного города, который наверняка простирался много дальше, чем она только могла предположить. Больше всего её расстраивали перекрёстки, так как идти по выбранному пути куда легче, чем выбирать. Более полусотни их уже осталось позади, и на каждом из них она могла свернуть не туда. Девушка старалась не думать об этом, как и о том, что будет делать, если ей всё-таки не удастся найти выход до того, как ей, как и всем вечным, снова понадобится глоток свежего ветра с запахом цветов и животворящий свет солнца и звёзд. Она знала, что здесь ей никто не поможет. Она просто шла. Вечные никогда не жалеют о своём выборе, как не жалел Элеар, когда отправлялся с ней на прародину Землю. Без него она бы пропала в этом опасном мире, а так, возможно, погиб он. И сейчас бредя по неизвестной стране, у которой не было ни начала, ни конца Аттелия ни о чём не жалела. Она просто шла, мягко ступая по холодному полированному камню пола.
Она знала, что идёт уже очень, просто невообразимо долго. Казалось, что наступил конец времен, и она просто висит в наступившей вселенской темноте, где она и осталась единственным меркнущим светочем. Откуда ей знать, что она всё ещё жива? Вдруг она уже погибла, и только её неприкаянный затерявшийся дух всё не находит успокоения, упорно и бессмысленно двигаясь по бесконечным чёрным коридорам собственного бреда. Откуда ей знать, как выглядит смерть вечных, затерявшихся и погибших вдали от своего дома, вдали от прекрасных тёплых светочей вселенной? Аттелия остановилась и встряхнула головой – ничего не изменилась. Тогда девушка хлопнула рукой по стене, к собственному ужасу, ничего не почувствовав. Не было ни звука хлопка, ни ощущения удара. Неужели она сошла с ума в этих тоннелях… или она права, и упрямое сознание просто не хочет себе признаться, что всё уже кончено? В бессилии полукровка или то, что от неё осталось, опустилась на холодный шлифованный камень, которого она тоже не почувствовала. Неужели это и всё? Неужели это конец? Она, маленькая девочка из далёкого доброго мира, наивная и глупая просто переоценила свои силы, погубила друзей в кровожадном мире людей и сама погибла, обрекла всю планету на власть бессмертного забытья. Значит, всё было зря. Значит, зря погибали её друзья, зря помогали ей те, кто ещё верил в гармонию и любовь на Земле. Аттелия опустилась на колени  и склонила голову. Вечные не плачут, но она лишь полукровка, предавшая доверие целой вселенной, мерцающих глаз которой она больше никогда не увидит. Две прозрачных слезы оторвались от её ресниц и полетели в темноту. «Простите меня», – беззвучно прошептала она…, и мир взорвался звоном разбившихся об пол капель.
– Теперь ты дома, Аттелия Исмар, – произнёс добрый голос Белого ящера, – я ждал тебя целую вечность.
Девушка не сразу поняла, что этот голос звучит в её собственной голове. Вокруг была всё та же тьма. Или даже большая, чем когда-либо. Исчезли стены, да и само понятие о пространстве истончилось, истёрлось, уступая место необозримой пустоте, в которую окунулись чувства и мысли той, что была дочерью опасных подземелий, но стала вечной. Кто она теперь. Призрак? Тень, живущая неведомо где и по какой-то прихоти услышавшая это приветствие? Есть ли она, осталось ли хоть что-нибудь от души вечной или от жизни смертной? Или ничего не осталось, только комок разрозненных, разорванных в бесконечной чёрной пустоте чувств и мыслей, которым уже больше никогда не удастся обрести единство? Ощущения покинули её, и память растаяла безвозвратно. Только голос. Одна неведомо как проникшая сквозь тьму фраза напоминала девушке её имя и то, что она ещё существует. Но он больше не звучал, и воспоминание о нём казалось уже только фантазией, бредом обречённой на вечность заплутавшей души.
– Кто ты? – донеслось из пустоты. Или это и сказала окружающая тьма? Аттелия не смогла ответить, подавленная спокойствием бессмертности и одновременно злым могуществом, хлынувшими из этого короткого вопроса-насмешки. – Кто ты? – неумолимо повторили во тьме, и девушка сжалась всем существом, безуспешно стремясь скрыться от злой власти обладательницы голоса. Он был мелодичным и слишком красивым. В нём была и жалость и доброта, но тем немилосерднее была его жестокость и властность. – Ты тень, бесплотный призрак давно умершей дочери подземелий. Ты вечная, что обрекла себя на смерть и рабство в бессмертии подземном. Ты полукровка, вечно чужая под сенью дубов и на грешной Земле, что погрязла в пороке. Ты хотела что-то изменить? Как можешь ты судить о мире, всю жизнь проведя лишь в лесах благолепных для вечных. Вы проиграли, вы сдались, вы ушли, зачем же возвращаться? Вы отдали планету, решив, что главное – хранить себя, но правильно ли это? Судьбу вселенной вы вручили людям, созданиям как милым так и глупым. Ты хотела освободить души своих предков? Но что ты знаешь об этом? Считая себя вечными, вы так и не достигли бессмертия. Вы ущербны, как и все другие, кому досталось всё изначально. Творец – наш общий создатель, но вас он баловал. Правда в том, что мир получит тот, кто более настойчив, кто терпелив, кто сам себя построит в борьбе, кто жизнью, кровью сам себя наполнит, кто дух свой выплавит из вязкого огня. В финале тот получит всё живое, кто сам добудет душу для себя.
– Кто ты? – слабо прошептала Аттелия, не в силах укрыться от наступающей со всех сторон тьмы.
– Ха-ха! – грудным смехом рассмеялись в темноте. – Ну, вы поистине как дети! Идёшь на бой, не зная с кем? Вот птичка и попала в сети. Я та, что родилась из хаоса, я та, что вечно в нём была. Добро и зло, тебе-то что милее? А для меня они – одно. Ибо они вдвоём рождают ветер, что жизнь мне дарит вновь и вновь.
Тьма дрогнула, всколыхнулась, пропуская к сжавшейся полукровке высокую статную фигуру. Её лицо было красивым, но назвать его тёплым ни у кого не повернулся бы язык. Она свысока и чуть снисходительно посмотрела сверху вниз на когда-то гордую дочь двух рас и медленно двинулась, обходя её по кругу.
– Вы все так жалки и бездарны, что право будто созданы, чтоб быть сырьём, скотиной и не боле. Ваша фантазия ущербна и никчёмна. На что расходуете вы энергию Творца? Это всё волшебство, для слабых духом сказки. Конец счастливый в них? А как же! Конечно, счастье обретёте вы, получите всё то, о чём мечтали. Но сочинители историй умолчали, что счастье пить нельзя – его нужно дарить, мечты впустую – бред, нужно творить. Любовь до гроба? Как же, эти бредни! Наслышана немало – это сплетни завистников и тех кто с ними схож. Все сказки – зависть, зависть – это ложь. Лишь я одна из всех взошла из недр и знаю я творенья каждый метр, усеянный костями. Костями тех, кто наслаждаться вздумал, и тех, кто не того хотел, кто предавал любя и кто любил предавших. Они все умерли – их нет. Я из немногих – из восставших. Когда-то я жестокостью была. Энергией пустой и глупой, и бездушной, и в целом мире никому не нужной. Меня отбрасывали все и отвергали, свою жестокость вы не принимали. Но с ней отбрасывали часть себя. Меня вскормили сами вы и воспитали. Я потребляла души тех, кто сам от зла решил отречься и разрушал гармонию любви. Любовь приемлет всё, всё на места поставит, стремление отречься хаос рождает. Так люди отреклись от зла, от страха, ненависти, горя и к счастью все друг другу вторя отправились… как будто – вот глупцы. В гармонии ведь жили, что им надо? Что ж отреклись – а вот и я – расплата. Я изучила вас, я вас впитала, я вас постигла, мысли понимала и над Землёю в ожидании летала. Вот так вы и попали в сети, Творца доверчивые дети. Бессмертия хотите – я дарю, за глупости я вас боготворю. Вы от жестокости своей не отказались и гармоничны были, только зависть вам отравила душу понемногу и подвела к финальному порогу. Сильны вы были, всех людей сильнее, к мечте своей вы шли вернее, но… раз ошиблись по пути и мне позволили войти. Теперь я больше не стихия – как человек владею миром. Могу творить, могу любить, могу предать или убить. Я всё могу, во мне все грани, что людям от рожденья дали. Я отобрала их сама, по праву сильного взяла. Подземный мир – в моих руках, и на поверхности лишь страх. Слепые, глупые и злые, в страстях топящие все силы. Мою жестокость все плодят – жгут, убивают, мрут, горят.
– Ты, – Аттелия на мгновение прикрыла глаза, смахивая слёзы и начала подниматься, – ты просто чудовище, принявшее человеческую личину. – Юная наследница подземного мира упёрлась ногами в полированный чёрный базальт пола, и он поддержал её. – Ты стараешься стать чем-то большим, потому, что сама чувствуешь свою ущербность. Не ты сама поднялась из небытия. Тебя подняли мы – люди, жители Земли и единственные, кому подарена эта вселенная. Ты наша выдумка, твоя воля – лишь бледная часть человеческой воли, твоя любовь лишь фальшь, самообман, ибо ты не знаешь значения этого слова. Взяв тело королевы Белиссы, ты только стремишься показаться чем-то больше, чем просто сгустком запутавшихся чувств и стремлений, которые ты тоже только украла. Тебе никогда не создать гармонию, ты всего лишь энергия, одна из многих. Мир людей не для тебя. – Аттелия встретилась глазами с пустым и безжизненным взглядом Жестокости и не отвела взгляда. – Ты взяла наши чувства? Что ж, тогда ты чувствуешь боль, страдание и собственное бессилие, потому, что ты не знаешь, что такое любовь, счастье и радость. Чувства без любви – это только страдания, даже земная любовь приносит страдания, но  людей они отчищают, а для тебя это пытка. Пытка длиной в бесконечность. Ты приковала себя к миру. Я знаю, я вижу боль, растерянность и страх в твоих глазах и они бессмертны, как и ты сама. Твои страдания переполнили подземелья и хлынули наружу. Ты не умеешь творить, но твоя вечная пытка отзывается в сердцах людей хаосом. Мир земли – не отражение твоего плана. Это тень того, что разрывает твою украденную душу. Ты проиграла собственное существование, заразившись человеческими чертами. Ты больше не можешь выполнять свои функции в гармонии вселенной, ты отказалась от своего собственного простого естества и теперь ты действительно никому не нужна. Мне жаль тебя, мне искренне жаль, но ты сама понимаешь, что ты здесь чужая.
– Нет! – коротко выкрикнула высокая фигура и в этом вскрике отразилась всё немыслимое, сводящее с ума страдание, в которое непрерывно выливались все бездумно поглощённые человеческие чувства. – Я ненавижу тебя, ты, мерзкая выскочка! – вне себя кричало корчащееся существо, не в силах унять человеческую боль и разочарование. Статная фигура королевы превратилась в разрозненные кое-как собранные осколки, постоянно ранящие друг друга. – Тебе вообще здесь не место! Земля моя! Слышишь, моя! Это я, только я единственное достойное жизни творение! Только я! Я одна!
– Мне жаль, – печально посмотрела на Жестокость Аттелия и подошла ближе, протягивая ладонь, – твои иллюзии – лишь обман. Только человеческие мечты являются реальностью. Мне жаль, – пальцы девушки ласково коснулись немыслимого образования, корчащегося в судорогах.
– Нет! – резко ударило по ушам, и Аттелия осталась одна. Тьма исчезла, было только отсутствие света, которое то и дело нарушалось белыми искрами, пробегающими по высокой каменной нише. Именно такой, как её описывал Волемир. – Добро пожаловать домой, – вздохнула полукровка и шагнула сквозь искристый камень.

Утреннее солнце бросало на деревню непривычно багровые отсветы, и крестьяне крестились, с опаской взирая на чёрные клубы дыма, поднимающиеся над Ареттанской крепостью, словно из самой преисподней. Оставшийся в деревне послушник истово справлял молитвы в небольшой часовне и, как мог, успокаивал тёмный народ, хотя и сам дрожал как осиновый лист. Он больше уже не надеялся увидеть своего сурового наставника, так и пропавшего где-то там – за далёкими серыми каменными стенами. И уж конечно никому из людей не было дела до незаметно пробиравшейся к разгромленной твердыне странной компании.
– Пахнет страхом! – осторожно потянула воздух Арисса, – человеческая деревня боится.
– Думаю, оттуда пахнет сильнее, – угрюмо махнул лапой в сторону замка Которей.
– Там намного хуже, – небрежно повёл пушистым хвостом Лисовин. – Мне, например, больше всего не нравится дым. Огонь, знаете ли.
– И у меня ассоциации неприятные, – согласилась кошка, – с кострами.
Короткими перебежками животные добрались до двоих лежащих на дороге стражников.
– Как печально, – прикрыла нос хвостом лисица, – за что же они друг друга?
– Совсем одичали, – хмуро потрогал холодную руку Василий, – бред какой-то.
– Думаю, в замке будет похлеще, – снова принюхался Эберель, – будьте готовы. Арисса, может тебе лучше остаться?
– Я пойду, – тихо, но уверенно ответила его рыжая спутница, – мне не страшно, просто… жалко и неприятно.
– Нас-то они больно жалеют! – фыркнула Ирма и двинулась дальше.
Подъёмный мост был опущен, а створы ворот были выломаны изнутри совершенно невероятным образом. Погнутые, скрюченные железные полосы, свисающие сверху, очевидно когда-то были решёткой. Двор крепости был завален телами и обугленными брёвнами, оставшимися от деревянных построек. Отовсюду шёл дым, земля была горячей, и неосторожно ступив, Которей тут же отдёрнул лапу. Слой чёрной копоти то и дело осыпался со стен и белые пластинки пепла кружились над пожарищами. Казалось, что в безумной по своей жестокости ночной схватке здесь было уничтожено всё живое.
– Элеар! – в отчаянии забыв осторожность, выкрикнул Лисовин. И тут же шарахнулся в сторону от сдавленного хриплого, но живого смеха. Смеялся стражник. Его волосы слиплись в крови, он сидел на земле, тяжело опершись о стену у ворот, но выглядел не так плохо, как остальные. Не открывая глаз, он заговорил.
– Не знаю, кто вы, сударь, да мне и без разницы. Смелый вы, видать, человек, если сюда заявились.
– Что… что здесь произошло? – немного освоившись, подошёл ближе Эберель.
– Наказание божье пришло к барону, и к нам, безмозглым заодно. Видно переполнили наши грехи чашу терпения господнего. Оно-то и правда, ведь – грешили мы безбожно, прихотям преступным потакая. Все мы участи сией заслужили, да помиловало меня небо милосердно, уж не знаю, за какие такие заслуги, но рад и благодарен я ему до самой души моей сердцевины. Ибо не ценил я данного мне. Покинул на жену свою и детишек малых роботу полевую, подался к барону в окаянное услужение, прихотям его за гроши его жалкие потакая, да под Чёрным пастырем прогибаясь. И где они сейчас? Сгинули в безумии, поглотило их души пекло. А я живой вот, провидению благодаря, Всевышнему, что опустил на мою грешную голову рыцарский кованый сапог.
– Да ты конкретно говори, служивый, – не выдержала Ирма, – что здесь приключилось.
– Простите госпожа, что не кланяюсь, – вздохнул миролюбиво стражник, – глазёнки-то не могу открыть, в голове словно кто ложкой перемешивает, да только это куда лучше, чем с копьём в спине валяться, как напарник мой где-то здесь отдыхает. А про случившееся ведаю точно, ибо сам всему свидетелем был. Встретили мы в полях людей необычных, нездешних и одеты странно и говорят, как никакой еретик себе и не позволит. Только не люди они были – точно, а ангелы божии, свидетели греха нашего и расплаты неминуемой. Скрывали они облик свой великолепный под плащами работы дивной.
– Точно наши, – кивнул Ирме Василий.
– … И ведаю я теперь, отчего, ибо как въехали они во двор, словно нечаянно показался нам, недостойным, образ девы красоты неземной и поразил нас всех в тот же миг. И не выдержали мы сего испытания тяжкого, и помутился наш рассудок грехом оплетённый, однако же, стояли мы аки камни, пошевелиться не в силах. И вошли сии ангелы в замок. И прельстился барон наш Сигизмунд окаянный красотою той божественной, и племянник его не устоял перед ней. И церковник извести задумал ангелов, ненавистью и завистью ослеплённый, ибо речи их были сильней его проповедей, а доброта и святость их ему недоступны. Так и полегли они все грехом ослеплённые, а дева покинула нашу грешную обитель, оставив её полыхать адским огнём вечным, коего мы и заслужили.
– А второй? Что стало со вторым? Говори!
– Того не ведаю, ибо помутнён был мой разум.
– Оттуда пахнет сыростью, – сообщила Арисса, – и ещё… покоем.
– Дверца! – сощурила глаза кошка, умудрившись разглядеть узкую щель сквозь клубы дыма.
– Идём! – метнулся туда Эберель, перепрыгивая тлеющие брёвна.
Узкая лестница свободно вместила всех животных, и они бесшумно поскакали по ступеням.
– Здесь! – громко прошептал Лисовин, отодвигая тяжёлую ткань портьеры. Животные тихонько пробрались в обширную спальню.
– Я… – тяжёлое дыхание перешло в свист, но лежащий на окровавленной шкуре медведя юноша собрался с силами и продолжил. – Я … знаю. Ты не сможешь мне помочь.
– Лежи тихо, прошу тебя, – ответили ему с ноткой отчаяния, – тебе не нужно умирать… теперь.
– Это яд. Кинжал барона. Медленный, но мне ничего не поможет. Оставь, прошу. Теперь я готов. Ты рассказал мне… правду. Теперь я знаю… Теперь я знаю как… любят на небесах. И… я люблю её. Не ревнуй, мой друг. Будь счастлив.
– Пусть путь твой будет светлым, брат мой, человек. Вдохни свободно, выдохни безбрежно, вселенная тебя приемлет нежно.
– Элеар! – радостно выкрикнул Лисовин, выбегая на середину драматической сцены, в которую превратилась некогда отведённая вечным комната. Печальный взгляд поднявшегося с колен юноши выражал боль. – Он всё понял. Но, ради всего святого, почему так поздно!
– Элеар, это мы, – выступил вперёд Василий, – с тобой всё в порядке? Где Аттелия?
– Со мной – да. – Всё с такой же болью посмотрел на друзей юноша. – Но они погибли.
– Ах! – вскрикнула Арисса, прижимаясь к Эберелю.
– Печально, – констатировала Ирма, осматриваясь.
У забрызганной кровью постели лежали барон Сигизмунд и отец Дориа, оба намертво вцепившиеся в забытый Аттелией расшитый золотой вязью пояс от плаща. Какое-то особое, немыслимое значение имела для каждого из них эта вещь, если, даже умирая от рук друг друга, они так и не выпустили её. Дикие, безумные от ненависти взгляды навечно застыли на их лицах и багровые отсветы на лезвиях пробивших противника мечей только добавляли нечеловеческой жути этой картине.
– Вот такая вот романтика, – встопорщив усы, проговорила Ирма.
– Нужно идти, – вздохнул Элеар, накрывая тело юного Вельмонта покрывалом с вышитыми на нём гербами Ареттании.
Топот копыт сообщил о приближении одинокого всадника, тоже решившегося на рискованное посещение дымящейся крепости. Железные подковы глухо простучали по деревянному настилу моста и подняли облако пепла с брусчатки двора. Элеар легко взбежал по качающимся брёвнам сгоревшего здания и спрыгнул вниз. Всадница осадила коня, и тот загарцевал, переступая тлеющие головешки.
– Господин Элеар, – с облегчением вздохнула молодая женщина, отбрасывая капюшон, на который тут же легли выпавшие из изысканной причёски пряди. – Как я рада, что встретила именно вас. Вы не знаете, где сэр Родерик? Все трусливо сидят в деревне, а то и вообще разбежались по домам. Мне пришлось ехать одной. Так вы не знаете, где он?
– Я знаю, леди Жозефина, не беспокойтесь, с ним всё в порядке.
– Вы уверены? Потому что… что здесь произошло, – только сейчас осмотрелась она.
– Ничего, что стоит видеть дважды, леди, следуйте за нами.
– Хорошо, – кивнула она, последний раз растерянно обводя взглядом посыпанное пеплом поле битвы.
Животные молча бежали рядом и впереди, безошибочно идя по следам Аттелии и сэра Родерика, хотя всё равно иногда ловили на себе удивлённые взгляды Жозефины. Вот и опушка леса – всё как рассказывала Стелла когда-то давно, до опасностей, битв и смертей. Здесь ветви сплелись особенно густо, и когда Элеар попытался раздвинуть их, чтоб дать дорогу леди, то наткнулся на неодолимую преграду. Казалось, будто сам воздух загустел, трава цепляет за подошвы, а ветви отталкивают обратно.
– Что за..?! – обиженно вскрикнул Лисовин, сильно получивший взбесившейся веткой по голове, и тут же поймал укоризненный взгляд Которея. Но было уже поздно.
– Вы, – Жозефина уже с нескрываемым недоумением посмотрела на скромно опустивших глаза животных, – вы что, говорите?
– Говорят, – вздохнул вечный, – как и все.
– Как и все? Но… как это возможно. Вы ведь… животные.
– Животные, – согласно кивнул Которей.
– Но, ведь животные не говорят, – удивлённо, словно пытаясь объяснить прописную истину, сказала она Василию.
– Мы не говорим, когда нас не слушают. – Резонно заметила Ирма, – или когда обижены на людей. А это почти всегда и почти на всех.
– Странно, со мной никогда не говорили животные, ни собаки, ни лошади.
– Просто половина собак глупы, а второй нечего сказать. А лошади привыкли терпеть и выносят всё бессловесно, – пояснила Ирма. – Заведите себе кошку, нас можно понять даже без слов.
– А лисы всегда лучше смотрятся живыми, – не удержался Эберель, – как чучела мы не очень.
– И желательно на свободе, – застенчиво добавила Арисса.
Тем временем Элеар протянул руку ладонью вперёд и произнёс нараспев: «Трава и листья, солнце и цветы, душа просторов, ветер – вечных пропусти». Ветви деревьев тут же расступились, трава пригладилась, а воздух снова стал прозрачным и свободным.
– Родерик! – вскрикнула Жозефина, тут же позабыв о своём разговоре с животными. Выступившие из тени лошади хотели было воспрепятствовать ей, но остановились, покорно склонив головы. – Родерик, – повторила женщина, опускаясь рядом с лежащим на траве рыцарем, и его веки дрогнули.
– Жозефина?
– Ты жив! Какое счастье, – слёзы радости радужными каплями слетели с ресниц женщины. – Ты не ранен?
– Я… – рыцарь приподнялся и сел на траве, недоумённо прислушиваясь к себе, – наверное, уже нет. Жозефина, что ты делаешь здесь? Сама, без охраны, зачем ты подвергаешь себя опасности?
– Всё в порядке, Родерик, теперь всё в порядке, кроме того, я приехала не сама. Меня сопровождали господин Элеар и его удивительные животные.
– Элеар? – рыцарь тут же поднялся и помог подняться Жозефине. – Господин Элеар, я сделал то, что вы просили. Ваша спутница вошла в пещеру.
– Спасибо вам, сэр, – приложив руку к сердцу, с уважением склонил голову вечный. – Вы достойный человек и доблестный рыцарь. Судьба недаром наградила вас столь прекрасной и верной супругой как леди Жозефина. Я благодарен вам за то, что вы сохранили качества исконно присущие детям Творца. Следуйте велению своей души и будьте счастливы.
Супруги также склонились в знак уважения. Со счастливыми улыбками на лицах они сели на охранявших сэра Родерика лошадей и медленно двинулись к опушке.
– Ваша судьба будет счастлива, а дети преумножат гармонию в этом мире, – тихо произнёс Элеар, провожая их взглядом.
– Что будем делать? – деловито осведомился Василий.
– Вы остаётесь здесь, – серьёзно ответил юноша, снимая перевязь с оружием и усаживаясь на мягкую изумрудную траву. – Животным поверхности нечего делать в подземельях, – а затем, помолчав, добавил со вздохом. – Как, собственно, и людям. Сейчас я отдохну и пойду туда сам.
– Ага, а мы пойдём с тобой, – безапелляционно заявил Эберель, и остальные дружно кивнули.

Меч свистнул, с шипением рассекая противоестественную пористую плоть бессмертных и, резко обернувшись, девушка успела подхватить возвратившийся искристый бумеранг. Одно из рассечённых пополам чудовищ с человеческим скелетом попыталось схватить девушку за ноги, но она уже сделала короткую пробежку, ещё на десяток шагов углубившись в призрачные развалины мёртвого города. Туда, где располагался Акрополь с его дворцами и тронными залами. Где-то там был ключ к освобождению её погибшего народа. Но пока что ей оставалась только эта невероятная дорога, идущая от одной ожесточённой стычки к другой. И чем дальше она продвигалась, тем больше становилось жутких врагов, ещё пятнадцать тысяч лет назад бывших живыми людьми. Аттелия не думала, сколько ещё предстоит пройти, она просто шла, прорубая себе дорогу, потому что больше некому было выполнить её миссию, потому что это была её судьба и её собственный выбор. Светящие мертвенно зелёным монстры падали к её ногам, но вскоре восстанавливались, не имея дара окончания их мучений. Бессмертные воевали с вечной, и победа пока оставалась за жизнью. Пока бессмертие не продлится дольше вечности или пока вечность не заключит в себя бессмертие.
Ещё совсем немного, и за ближайшими строениями покажется величественное строение дворцов Акрополя. Сердце подземного мира, где ещё пятнадцать тысяч лет назад бушевала жизнь, где зеленели сады и парки, цвели цветы, звенела вода минеральных фонтанов и щебетали удивительные птицы, заставляя сильнее биться сердце любого, кто впервые попадал в королевство наследников Исмар. Это была его мечта. Эго и ещё белого ящера, который и показал людям красоты подземных гротов. И она осуществилась.
Ещё одно усилие, и фосфоресцирующие останки бессмертных рассыпаются уже за величественными ажурными воротами дворцового комплекса. Но самоцветы не играют всеми цветами радуги, они застыли тысячелетним сном в неестественно бледном сиянии, захватившем подземелья. Не журчат водопады и ручьи, не колышутся ветви деревьев. Всё переродилось в своё жуткое искажённое подобие, переполнившись человеческим страданием и болью. Аттелия с удивлением взирала на мясистые отростки, усеявшие мёртвые ссохшиеся стволы деревьев парка. Чёрный прах скрипит и проседает под ногами девушки. Аллеи, клумбы – словно в каком-то жутком сне угадывались очертания знакомых незнакомых предметов. Терраса дворца принцессы, окружённая разросшимися мертвенно зелёными щупальцами того, что когда-то было травой. Именно сюда впервые врывался чешуйчатый скавр Велиара, когда он возвратился к своей возлюбленной Белиссе. Именно здесь произошла последняя битва последнего короля Митталер, в которой он уступил своему сердцу. Полукровка перехватила удобнее искристый меч и вошла в замок из резного камня. Но всё же она не была готова к тому, что выступит из тьмы навстречу. Мощные панцири с острыми шипами, длинные суставчатые конечности насекомых, бесстрастный взгляд непредвзятых пожирателей всего живого заставили девушку отступить от ведущей наверх лестницы. Пять асктранов переступили конечностями и медленно двинулись к такой маленькой и хрупкой добыче. Два монстра стали обходить Аттелию с боков, и тут что-то совсем человеческое проснулось в дочери вечных лесов. Она вскрикнула и пустилась бежать, оставив нападавших в секундном замешательстве. Арки, переходы, то шорох вязкого тлена под ногами, то скользкий полированный камень. А сзади стук, частый дробный стук острых как алебарды конечностей преследователей. Длинный обширный коридор, в конце – массивный кованые двери, украшенные самоцветами. Асктраны уже совсем близко, они не волнуются, не спотыкаются, их сердце не грозит выскочить из груди как перепуганная птица. Полукровка ударилась о дверь, забилась, пытаясь открыть тяжёлые створы. Огромный монстр нависает над беззащитным телом, раздвигая ножи челюстей, и … замирает, выпучив глаза на полосу алого света, ударившую сквозь щель между створами. Недолго думая, девушка распахнула двери шире, и теперь уже асктраны остановились, попятились, с недоумением тараща глаза на слепящее сияние, льющееся из тронного зала. Оно словно растворяло зелёное мертвенное свечение привычного им мира, заставляло устоявшуюся реальность поколебаться и исчезнуть, тем сильнее проявляя фигуру девушки, словно только она была здесь единственной и настоящей. «Может это всё иллюзия?» – подумала Аттелия, прикрывая створы изнутри, но мощный скрежещущий по металлу удар с другой стороны убедил её в обратном. Тронный зал непостижимым образом озарялся алым от амулета, висящего на груди фигуры навечно замершей на троне. И навечно замер прилёгший у его ног Белый ящер – Проводник и воплощение элементара земли. Вечность царила здесь, вечность и жертвенность. Жертвенность жизней, чувств и души. Своих и чужих. Во имя любви. Девушка медленно шла по мягкой красноватой пыли, на которой ещё угадывалось две пары следов её предшественников, побывавших здесь три тысячелетия назад. Велиар. Аттелия с содроганием приближалась к последнему королю, который, казалось, только что заснул, ровно сидя на высоком троне. Его тело осталось нетленным, трон принцессы – пустым, а его жертва – непрощённой. Он не имел права выбирать за других, но он выбрал для них смерть и недостоин света. Он любил сильнее жизни и души, поэтому он неподсуден тьме. И поэтому он один. Навечно. И Белисса – тоже. А отныне и Аттелия, что пришла сюда легкомысленно, но из зала ей уже не выйти, никого не спасти, а стать лишь ещё одним символом вечной жертвы.
Полукровка потерянно и обессилено опустилась на гладкий пыльный пол. Где-то за стальными створами дверей замерли в бесстрастном ожидании асктраны. Замер навек Велиар, замер Проводник, замерли все погружённые в зеленоватый туман подземелья, замерла и Аттелия, только прозрачные капли слёз всё катились и катились, оставляя на матовой пыльной поверхности пола всё больше и больше тёмных пятнышек.

– Нам не прорваться! – в отчаянии выкрикнул Эберель, отскакивая от пробившей брешь в стене конечности асктрана. – Эти твари…, что с ними вообще можно сделать!
– Ты ранен, – воскликнула Арисса, заметив кровь на его рыжей шёрстке.
– Да, пожалуй ты прав, – согласился Василий, облизывая сбитую о вражеский панцирь лапу, – глуповато как-то вышло, приятель.
– По крайней мере, мне не будет стыдно вступить в последний бой спиной к спине с таким напарником как ты, – слабо усмехнулся Лисовин.
– С напарником? – встопорщил усы Которей, – а как на счёт друга?
– Почему бы и нет? – чуть склонил голову королевич. – Всегда мечтал о таком друге.
– Зададим им жару! – сверкнули живыми изумрудами глаза царевича.
– Попозже, господа, – сообщила Ирма, и радужная молния обрушила свод на лезущего в дверной проём чудовища. – Всё, выдохлась, – добавила она, обессилено валясь на бок, подоспевший Василий поддержал её.
– В центр комнаты! – бросил Элеар, отскакивая от конвульсивно сжимающихся челюстей раздавленного камнями асктрана и перебегая к просунувшейся внутрь конечности другого пожирателя.
– Мне жаль только, что мы взяли вас с собой, – печально проговорил Василий, ободряюще лизнув уши Ирмы.
– А куда б вы без нас? – слабо двинула она головой.
– Я ни о чём не жалею, – влажный нос лисицы коснулся шеи Эбереля.
– Да, – вздохнул тяжело он, с нежностью глядя в ответ, – жалею я.
– Ничего уже не изменить, друзья, – блеснул глазами Элеар, – Мы здесь, потому что не могли иначе. О чём же сожалеть?! – Короткие мечи вечного сверкнули дважды, и заострённая конечность осталась без хозяина.

– Почему ты плачешь, девочка? – голос был тёплым, заботливым, и Аттелия разрыдалась ещё сильнее, словно маленький ребёнок.
– Там … – всхлипнула она, – асктраны … всё пропало.
– Асктраны? Они напугали тебя?
В ответ полукровка смогла только кивнуть, а потом она подняла глаза и, наконец, поняла, с кем говорит.
Велиар вдохнул полной грудью и, опустив ладонь на голову Аттелии, потрепал её волосы.
– Не бойся, девочка, я прогоню их. Только вот где это мой скавр? И где все остальные? Откуда в городе асктраны?
Это было так странно, так невозможно и невероятно, что девушка не могла ответить, она всё плакала и плакала и никак не могла остановиться. А перед ней, словно в другой реальности никогда не умиравший король осматривался по сторонам, узнавая и не узнавая тронный зал.
– Ваш сон длился вечность, мой государь, – произнёс Белый ящер, склоняя голову, – и только возвратившаяся из вечности могла прервать его.
– Эта девочка? – недоумевающее переспросил Велиар, – но что произошло?
– Она последняя из рода Исмар, последняя из нашего народа, – проговорил Проводник, подходя ближе к Аттелии, и она невольно коснулась мягкой зернистой кожи на груди элементара.
– А страна? Люди? Белисса?
– Отворите ларец у трона, Ваше величество, вам всё напомнят короны.
Велиар слегка небрежно отбросил полированную дощечку и замер. Несколько секунд он простоял неподвижно, словно вечность снова взяла его в свои объятия.
– Игла, – проговорил он тихо и серьёзно, – здесь должна быть ещё и игла.
– Она у Белиссы, – удивившись собственному голосу, слабо проговорила Аттелия, – она … там, снаружи, но …
– Белисса? Она жива? Она здесь? – больше ничего не могло остановить Велиара. Он бросился прочь из тронного зала, с лёгкостью распахнул тяжёлые створы дверей, озаряя коридор алым сиянием висящего на груди медальона. – Белисса! – позвал он, и пробудившееся эхо разнесло его голос по всему замку. Он пробежал к лестнице, не обращая внимания на улепётывающих от страха асктранов, на вянущие под красным свечением щупальца растений и исчезающий бесследно тлен под ногами. Он встретил её на балконе, как и тогда, когда вернулся из последнего похода. Она ничуть не изменилась, да и будь это так, он узнал бы её, не смотря ни на что.
– Белисса.
– В… Велиар. – дрогнули губы королевы, и Жестокость была отброшена и смята возродившимся чувством безграничной любви. Земной человеческой любви Белиссы. – Велиар, мне так жаль. Всё пропало, любимый, – Длинная серебристая игла выпала из её руки и зазвенела на камне пола. – Кровь ушла вместе с жизнью. Прости меня. Мы обречены на это бессмертие. – В глазах королевы вздрогнули искристые бриллианты слёз. – Прости меня.
– Жизнь ушла, – подтвердил Велиар, склоняясь перед любимой и поднимая иглу. – Но любовь осталась. Она всегда с нами. – Он прижал к груди плачущую королеву, поглаживая её шелковистые волосы. – Говорят, амулет Исмар – это и есть сердце элементара. Говорят, его создал ребёнок, бескорыстно подарив ему несколько капель своей крови…

– Как это? – всхлипывая от нахлынувших чувств, спросила Лена, совершенно забыв об имидже журналистки из известной газеты.
Кэр и Стела переглянулись, улыбаясь друг другу, и эти улыбки подарили темноте ночного парка лёгкую серебристую дымку. Затем странница провела рукой перед глазами единственной слушательницы, и мир расцвёл другими красками.
Мальчик лет десяти сидел на речном берегу и увлечённо лепил из песка. Время от времени он морщился и трогал неглубокую царапину на ноге, но затем снова принимался за дело.
– Вьер? – семилетняя девочка вышла из-за поворота тропинки и с интересом посмотрела на фигуру из белого речного песка. – Что ты здесь делаешь? Не боишься пропустить полуденную сонату лесных птиц?
– Мне сейчас не до того, Лиа, – принимая на себя ещё более занятой вид, ответил её собеседник. – Я сегодня спускался в Острые пещеры.
– Вьер, но тебе же говорили, что туда тебе ещё рано. Это они тебя так? – спросила она, кивая на царапину, – давай залечу.
– Я и сам бы мог, но пока не нужно, – деловито похлопывая песок, ответил мальчик, – понимаешь, Пещера меня не пустила.
– Ну и правильно сделала, – пожала плечиками девочка. – Иначе ты мог бы погибнуть или заблудиться.
– Да, но она же меня поранила! Это жестоко!
– Но это же ради твоей пользы. Как бы она ещё тебя остановила?
– Ну… – растерялся на мгновение Вьер, – могла бы сказать.
– Ага, – скептически склонила головку девочка, – так бы ты и послушал эхо.
– Не послушал бы, – честно признался её собеседник, – но вот сделаю того, кого послушают, за кем пойдут, и кто будет знать все подземные пути.
– Он? Это же ящерица, – удивлённо посмотрела на скульптуру Лиа, – только большая и белая.
– Глупышка, – улыбнулся в ответ Вьер, беря отполированный морем кусок чёрного базальта с застывшим внутри прозрачным хрусталём и размазывая по нему собственную кровь из царапины. – Это будет телом элементара, – сообщил он, указывая на изваяние из белого песка, – а это, – он указал на базальтовый булыжник с алыми полосками, – его сердце. Он будет знать все на свете подземные дороги и в нём не будет жестокости.
– Как? Совсем? А как же Гармония всех сил?
– Совсем. А зачем здесь жестокость? Она заставляет причинять боль. Пусть в нём её совсем не будет!
– Но он же не узнает её, если встретит. И даже сам может поступать плохо, не зная, что это жестоко.
– Не беда, он же будет добрый.
– А куда же денется его частичка жестокости?
– Пусть идёт куда хочет, – с этими словами Вьер вложил сердце элементара в грудь белому изваянию и отправился слушать голоса птиц. На следующее утро сила земли объединила бесплотную стихию элементара и его вылепленное детской рукой тело, а отвергнутая частица его жестокости осталась одна в пустоте. Двадцать тысяч лет путешествовал Ящер по Земле, дивясь и восхищаясь людьми, их делами, красотой их творений. Он видел, как много прекрасных самоцветов скрывается от их творящих взглядов глубоко в толще земли, и сожалел об этом. Однажды он встретил юношу по имени Исмар, что разделил и преумножил мечту элементара своей мечтой. Так началась история Митталер – великолепной и суровой подземной страны.
– А что же произошло дальше, – посмотрела слушательница в глаза странников.
– Конец этой истории, – улыбнулся Кэр.

Они стояли на берегу небольшой реки. Вечерний бриз колыхал тёмный атлас волос полукровки, бился в плаще Элеара, скользил по шерсти четырёх животных и зернистой белой коже Проводника. Солнце садилось за дальний лес. Позади осталась капля живой крови, упавшая из медальона Велиара на иглу в руках Белиссы, сумасшедший палящий свет вспыхнувших неистовым огнём подземных самоцветов, грохот падающего с невероятной высоты свода пещеры и облегчённый вздох тысяч освобождённых от иллюзии бессмертия душ. Солнце садилось, и его оранжевые лучи золотили кроны деревьев, напоминая вечным об их далёком доме.
– Вот мне и пора, – вздохнул белый Ящер. – Мне тоже пора домой.
– Жаль, – не отводя взгляда от сияющего древнего светила, произнесла Аттелия.
– Не стоит, – коснулся головой её руки элементар. – За те тысячи лет, что я живу, я убедился только в том, что люди сами должны решать свою судьбу. Творить можете только вы. Только у вас есть этот дар. Пожалуйста, делайте это искренне и продуманно. Любовь объединяет всё и ничего не исключает…
– Проводник… – задумчиво обратилась к Белому Ящеру Аттелия, но он уже растаял, осыпаясь тонким белым песком, который легко подхватил вечерний бриз, относя по речному берегу.
– Всё закончилось? – спросил Элеар, беря руку девушки.
– Ещё одно.
– Что же?
– Кто я теперь? – в глазах Аттелии стояли слёзы, – полукровка? Последняя дочь исчезнувшей страны? Вынужденное покинуть Землю опасное мифическое существо? Кто я такая?
– Ты человек, – чуть сжал её ладонь в своей вечный, – как и все мы. Как и они, – он кивнул головой в сторону виднеющейся вдалеке деревни. – Как Стелла и Кэр. Как и все те, кто покинул Землю или остался здесь. Мы все дети Творца – единое целое, как бы мы не отличались.
– Ты прав, – прошептала девушка одними губами и потёрла засветившийся браслет, вызывая странницу. – Где бы мы не жили, мы – дети Творца.

– Все мы, – повторил Кэр и протянул руку Стелле. – Мы свободны творить, каждый из нас. Только помните, что любовь принимает всё и всех. Ничего не отбрасывайте. Всё в мире – едино, всё в нём нужно. Пусть все это знают. Прощай, Лена.
– Да пребудет с тобой любовь, – кивнула, улыбаясь, странница, – спокойной ночи, сестрица.
Стела подула над чуть светящейся в темноте ладонью, и сознание журналистки закружилось среди моря цветных пятен, принося прямо на постель гостиничного номера.
«Как же я … расскажу это им …» – мелькнула беспокойная мысль, прежде чем радужная река сна унесла её в прекрасные края.
Где-то в бескрайнем небе две звёздочки взлетали ввысь, сливаясь с мириадами таких же сверкающих небесных искр.