Лисица

- Папа, там лиса в капкан попала?
Отец будто не слышал за закрытой дверью комнаты.
- Папа! - я забарабанил в дверь кулаком. Отец с блуждающим взглядом выглянул из-за двери.
- Чего?
Я набрал воздуха в грудь и прокричал своим тоненьким голосом:
- Там лиса в капкан попала!
- Где? - удивился отец.
- Да у нас же во дворе!
- Так у нас же... - начал было отец, тут лицо его исказил испуг, и, оттолкнув меня, он помчался на двор.

- Попалась, Николашка! - усмехался из-за забора сосед Зотьич.
Отец присел на колено перед лисицей, задняя лапа которой угодила в волчий капкан. Капкан был отцовский - я узнал его. Лисица не пыталась выбраться, а терпеливо лежала на снегу. Я стал позади и пытался разглядеть лисицу из-за отцовского плеча.
- Прибей её, Николай, спусти шкуру - Лизка "спасибо" скажет. Ей-богу...
Отец вскинул голову в сторону Зотьича - отцовского лица я не видел - но улыбка сползла с лица Зотьича.
- Николай, я же вам добра желаю! Хватит. Мальца пожалей вот! - Зотьич кивнул на меня.
Я не понимал, о чём шёл разговор, но жадно слушал. Отец развернулся и больно схватил меня за плечи:
- Ты знал, что мать поставила капкан? Отвечай! Знал?! - он кричал и тряс меня. Я разревелся. Тогда отец будто пришёл в себя, обнял меня и прижал к себе. Заикаясь от плача, я ревел:
- Папа, я не знал! Я не знал! Я думал, это ты поставил.
- Митька, успокойся, ну, хватит... - мягким басом залепетал отец, отчего хотелось с чистой душой выплакать всё до капли, но тут отец отстранил меня от своей груди и, пристально глядя мне в глаза, сказал, - Дмитрий, перестань реветь! Будь мужиком. Отец это не со зла...
        Я сразу замолчал и часто засопел, иногда судорожно вздыхая.
- Что ж ты делаешь, Николай... - сказал Зотьич с такой горечью в голосе, что я, по-прежнему ничего не понимая, с ужасом уставился на отца - а что он действительно делает?
- Не можешь сам - придётся мне её убить! - решительно заявил Зотьич и начал перелезать через забор.
Лисица взволновано звякнула цепью. Отец легонько оттолкнул меня и встал между лисицей и Зотьичем.
- Дядь Вань, не надо, не надо убивать! Она же красивая! - запищал я.
- Красивая... - процедил Зотьич, потом умоляющим тоном обратился к отцу, -  Николай, так нельзя дальше, нельзя. Это надо прекратить!
- Я не могу... - тихо сказал отец. Он отвернулся от Зотьича, и я поймал его взгляд - ни капли разума не было в этом взгляде, глаза как пуговицы. Наваждение длилось доли секунды, потом отец отвернулся от всех и сказал навзрыд:
- Делайте что хотите!
Зотьич решительно утёр нос рукавом и достал нож из-за пояса. Этот нож я хорошо знал - его сделали на заводе в городе из клапана. Лисица поднялась и обнажила клыки.
- Митька, иди-ка в дом, негоже тебе это видеть! Да и ты, Николай, отведи вот Митьку лучше... - говорил Зотьич, подбираясь к лисице. Отец судорожно вздохнул, взял меня за руку, и мы направились к крыльцу. Вдруг отец встал как вкопанный. Лисица рычала, Зотьич кряхтел. Отец бросил мою руку и побежал оттаскивать Зотьича.
- Нет! Нет! - кричал он как сумасшедший, - Не позволю! Боже! Боже, дай мне сил! - Тут он упал на колени и стал судорожно креститься. Зотьич застыл с открытым ртом, я заплакал.
- Убей меня! Убей меня первого, Зотьич! Не могу я так... - закричал отец.
- Бог с тобой, Николай! Митька вон испугался.
- Не могу больше! Не могу! Всё скажу Лизке... Митька, Митька-сынок... Как же теперь?
Я выл от страха. Отец исступленно катался по снегу в одних кальсонах и выкрикивал какой-то бред. Потом он встал на четвереньки, хищно огляделся и помчался к поленнице. Обратно он бежал с колуном в руках.
- Уйди, Зотьич, Христом-Богом прошу! Уйди! Зотьич!
- Всех нас погубишь, Николай! - горько произнёс Зотьич и нетвердой походкой направился к калитке, пытаясь засунуть нож за пояс.
- Митька, давай в дом!
Продолжая выть, я стал пятиться к дому. Отец отложил колун и склонился над лисицей.
- В дом! - крикнул он. Я помчался в дом, вбежал в комнату и кинулся навзничь на кровать, не переставая плакать. Отец тихо вошел, спустя какое-то время, и сел на край кровати. Потом он оторвал меня от подушки и прижал к себе, баюкая. Он что-то шептал и горячие капли окропляли мою голову. Так мы и сидели, пока не пришла мать.
Разговор был напряженным, мать даже кричала на отца, а он молчал в ответ, что было очень странно. Потом отец ушёл, а мать осталась плакать. Я пришёл, обнял её. Она обняла меня и плакала. Не знаю, сколько она проплакала, я уснул.
Когда я проснулся, пришла весть, что Зотьич ночью пьяный упал в канаву у дороги и замёрз. Говорили, мороз ночью прихватил, и у него пол головы вмёрзло в лёд.
Этим же вечером заболела мать. Поднялась температуры, ноги не слушались. После того, как фельдшер не смог поставить диагноз, отец выбежал из дома и пропал в неизвестном направлении. Вернулся поздно ночью, прогнал меня из комнаты, где лежала мать. Оказавшись за дверью, я почти сразу услышал, как отец плачет, а мать бормочет спокойным голосом.
Через неделю мать умерла. "Сгорела", как сказал очкастый толстый фельдшер, нахмурившись.
На похоронах отец молчал, смотрел за горизонт своими пустыми глазами-пуговицами, абсолютно сухими. И только дома, упав на колени перед фотографией матери, он плакал и периодически выкрикивал "прости".

С тех пор прошло шесть лет. Отца не стало пол-года назад - он скончался от инсульта.
Я поступил в сельскохозяйственный техникум и живу в городе, в общежитии. Это единственный для меня способ держаться подальше от мачехи - хромой женщины, которую я возненавидел сразу, как она появилась в нашем доме - где-то через сорок семь дней после смерти матери.