Carpe diem - книги с первой по восьмую

[ Здесь представлена первая половина романа "Carpe diem!". Зачастую не совсем удобно читать онлайн произведение такого объёма. Сейчас роман выкладывается небольшими главами. Они в свою очередь распределены по папкам-книгам. Попасть на короткие главы можно с авторской страницы http://www.proza.ru/avtor/publiusvalerius . Предисловие и пролог здесь: http://www.proza.ru/2011/11/13/246 , первая глава первой книги тут: http://www.proza.ru/2011/11/13/255 . ]

П. Валерий

                CARPE DIEM

                И всем Богам я посвящаю стих
                «Я». Валерий Брюсов
                Предисловие
  Милая читательница! Дорогой читатель! Эту книгу помог опубликовать отец моего знакомого, издатель, и ему одна из первых благодарностей. Большое спасибо за переводы стихов очаровательной поэтессе В. Моя заслуга в переводе прозы и составлении примечаний. Но самую большую признательность я выражаю моему бывшему однокласснику. Дело в следующем.
  В 2005 году на средиземноморском побережье Франции, недалеко от границы с Италией, строители обнаружили остатки древнеримской виллы. Мой школьный товарищ, на тот момент владелец участка и строительной фирмы, дал знать мне, молодому доценту, и через неделю я был на месте с тремя коллегами с кафедры истории Н-ского педуниверситета. Само здание виллы датировалось началом I в.н.э., а большая часть артефактов – I – II веками н.э. Среди них встретилось несколько украшений, предметов изобразительного искусства, обладающих художественно-исторической ценностью. Однако главной находкой стала пара бронзовых ваз с прекрасно сохранившимися свитками – романом «Carpe diem». Необходимо отметить, что для историка он не содержит практически ничего нового (не считая, в частности, описания некоторых религиозных ритуалов), что было бы неизвестно о Древнем Риме, а один мой коллега даже сомневается в правильности датировки произведения второй половиной I в.н.э. (считая, что оно написано много позже).
  Роман как раз и повествует о жизни римской аристократки в это время, в основном в 68-69 гг. По небольшим отрывкам папируса, очевидно, самым первым наброскам книги, можно уверенно предположить, что изначально она писалась от первого лица.
  I в.н.э. – период расцвета средиземноморской цивилизации, блестящая эпоха римского владычества. Однако в указанные годы она была несколько омрачена. Отрицательные стороны императора Нерона привели, в конечном счёте, к гибели первую династию римских Цезарей – династию Юлиев-Клавдиев, а державу – к гражданской войне; в это неспокойное время буквально в течение года сменилось четыре императора.         
  Такова в двух словах политическая обстановка. Экономическая же характеризуется в тот период расцветом товарно-денежных отношений (что даже позволяет некоторым исследователям говорить о  существовании рыночной экономики и капитализма в тот век). Основным производством было сельское хозяйство и ремесленничество, опиравшееся на уникально высокопроизводительную эксплуатацию рабского труда. При этом раб был де юре (и чуть не де факто для многих владельцев) вещью, говорящим орудием.
  В переводе использовано достаточно много латинских слов. Во-первых, они довольно красивы. Во-вторых, перевод их одним русским словом весьма затруднителен. К тому же мне не хотелось идти по пути большинства переводчиков, трудящихся для популярных публикаций. Когда одно слово они заменяют сочетанием нескольких и потом многократно употребляют его. Например, вместо слова «претекста» пишут «тога с пурпурной полосой по краю», или не «магистрат», а «лицо, занимающее высшую государственную должность» - и так в тексте несколько раз. Введение же одного термина устраняет лишнюю развёрнутость и, надеюсь, благоприятствует познанию, расширению эрудиции уважаемых читателей.
  Также питаю лестные надежды, что вы, очаровательные читательницы, и вы, мужественные молодые люди и почтенные мужи, держащие настоящую книгу, полюбите Древний Рим так, как люблю его я, и как любили его сами римляне. С уважением, В. В., историк и переводчик.

Пролог
  …Басса и М. Красса Фруги, за четырнадцать дней до августовских календ.
  Солнце почти касалось горизонта, близилась первая стража. В доме на холме почти все спали. Небольшой, но очень уютный, дом принадлежал молодой семье. Этим вечером там были, кроме слуг, только трое маленьких ребятишек. Родители гостили у их дяди.
  Одна из двух детских комнат по просьбе старшей, пятилетней девочки, была устроена прямо в библиотеке, на втором этаже. В ней и находились теперь она, старшая сестрёнка, её четырёхлетний братишка и младшая девочка, совсем малютка, которой через пять дней исполнялось два годика. Мальчик играл в догонялки со старшей, а малышка, глядя на них, бегала вокруг старика, хватаясь за его тунику.
  Хромой и дряхлый, этот педагог единственный из фамилии, уже спавшей здесь же, на втором этаже, не лежал ещё в своём крошечном кубикуле под самой крышей. Но и он то и дело засыпал, сидя, прямо на ковре. Когда девочка особенно сильно дёргала его за одежду, он пробуждался и некоторое время смотрел на игру старшеньких ребятишек. Их весёлые громкие крики не мешали старому греку снова задрёмывать.
  Резвый мальчик, хотя  и младше на год сестры, почти не уступал ей в игре. Убегая, ловко уворачивался, уходил в сторону, так что считавшая его уже пойманным девчушка останавливалась с пустыми руками. Догоняя её, он почти не промахивался, хитро стараясь загнать преследуемую в угол, и там широко расставленными ручками ловил девочку в свои объятия. Ей иногда удавалось убегать только за счёт более длинных быстрых ножек. Впрочем, она, конечно же, поддавалась любимому младшему братику.
  Оба ребёнка просто дышали здоровьем. Немного пухленькие, с разгоревшимися глазами, с подпрыгивающими и развевающимися от прыжков, поворотов и остановок мягкими волосами – на них можно было любоваться часами. Личики на загляденье милые, смеющиеся. Младшая крошка совсем ещё полненькая, с чудесными ямочками на всегда румяных щёчках. Кончик пряди светлых волос попал ей между устами. Прелестное дитятко, устав убирать, уже не обращала на неё внимания.
  Тем более что-то другое неожиданно притянуло её взгляд. Малышка даже открыла ротик и перестала теребить короткий рукав туники старика. Отчего тот, прилегши на бок, уснул.
  - Желтва! Желтва! – показывала толстеньким пальчиком куда-то самая маленькая. Братишка и сестричка присели около неё, совсем уж устав носиться.
  - Где жертва, любимая моя куколка? – поглаживая, говорит ей сестра. – Сейчас все спят, никто не будет приносить жертву.
  - Смотррри, может, пррравда, будет жеррртва? – спрашивает мальчик, накануне научившийся выговаривать «р».
  Он тоже увидел чёрный дым, просачивающийся с первого этажа сквозь деревянное перекрытие. Внезапно, будто озвучивая первые прорвавшиеся языки пламени, раздаются ужаснейшие крики – за стенами в полном отчаянии орут проснувшиеся от страшных ожогов слуги. Им некуда бежать. Окон в их каморках нет, или они слишком узкие и маленькие. В тесном коридорчике у лестницы всё уже объято вовсю полыхающим огнём – пожар в первую очередь поднялся снизу сюда. Вот уже быстро занимаются с трёх сторон книжные полки, а сквозь доски пола идёт всё больше дыма. Которым, видимо, уже успел задохнуться старик – его голова лежала не на ковре. Напрасно толкают своего педагога старшие ребята и подражающая им и сейчас малютка.
  К своему дому, где пламя объяло уже весь первый этаж, подбежала молодая мать, едва переводящая дыхание. Уже не орала погибшая рабская фамилия, остолбеневшая женщина не слышала и гула пламени. Но чувствовала обжигающий жар пожарища – она остановилась лишь перед рухнувшим бревном. Сделав шаг назад, теряя от кошмарного, невообразимого горя разум, мать услышала зов всех трёх своих дитяток: «Мама! Мамочка!»
  Задыхаясь дымом, они не могли громко кричать, не в состоянии даже просто открывать свои ротики. Малыши обнялись и заплакали.
  Подбежавшие вслед за госпожой рабы не успели остановить её. Совсем обезумев, женщина бросилась спасать своих крошек, она вбежала сквозь огонь в дом. Кровля и перекрытия которого через мгновение обрушились, погребая мать и детей…







Посвящаю настоящие записи
Кибеле, Венере и Мнемосине
Книга первая

I
  Множества чудных облаков с появлением Авроры сбежались её приветствовать. И так и остались на небе, потеряв с уходом Богини великолепные краски, но своей незамутнённой белизной призывая к чистоте пробуждающиеся живые существа. Но камни, листья, травинки слишком устали от вчерашней жары и не против побыть в тени и лёгкой утренней прохладе.
  К четвёртому часу свежесть пропадает, становится чуть душновато. Хотя жары нет – светило по-прежнему прячется за толпящимися облаками. Полоса песка отделяет воды Лигурийского понта от юной зелени травы. Месяц Афродиты начался очень тепло, и Присцилла Младшая с утра вышла на прогулку в одной косской тунике. Пройдясь от здания виллы через старый виноградник до рощицы, она спустилась к морю. Скинув сандалию, она проводит ножкой по гладкому камню. Он слишком холодный. Тогда молодая женщина, подобрав одеяние, присаживается на траву.
  Фабия Присцилла уже около трёх нундин пребывает в самом большом и любимом своём поместье, в Нарбоннской Галлии, совсем близко к Лигурии. Она вспоминает событие, случившееся, как сказали бы персы и скифы, больше «круга» назад. Тогда старший брат Квинт, зная, что Младшая любит в этом имении буквально каждый камень, сказал ей, девятилетней девочке:
  - Присцилла, сестричка, послушай, как можно назвать, специально для тебя, нашу виллу – Амагальтус.
  Ей сразу понравилось. Нет, больше: она пришла в такой восторг, что стала прыгать и скакать вокруг, теребя его тунику, смеяться вместе с ним. Потом спросила:
  - А почему Амагальтус, Квинт?
  - Сначала поцелуй старшего брата. Поцелуй руку, чтобы она крепче держала оружие, защищая римский мир, тебя, нашу семью и род – ведь ты умница, я знаю!
  Девочка чуть наклонилась и прикоснулась губами к его правой руке. От которой исходил аромат душистого притирания, кожа была гладкой, ни одного волоска…Уже тогда Фабия восхищалась Квинтом чуточку больше того, что положено младшей сестре.
  - Так почему, а? Как это – Амагальтус? Всё-таки ты молодец – ни один номенклатор так не выдумает!
  - Объясняю. Ама – любимое, галь – галльское, тус – сальтус. Ясно, умничка?
  И довольная сестрёнка целый день – Квинт уехал после завтрака – надоедала своему учителю-грамматику, на все лады расхваливая новое слово.
  Это яркое воспоминание из детства часто приходит к хозяйке старинного родового имения, в тот же год переименованного по капризу любимых детей тогдашнего владельца.
  Поднимается ветер, и море немного волнуется. Странным образом начинает беспокоится и Присцилла. Но с ощущением надвигающегося приятного известия. «Может, - думает она, - будет письмо от любимого?» Однако от этой мысли волнение ещё больше овладевает ей.
  Кажется, будто волны говорят ветру:
  - Посмотри, вот девушка ждёт весточки от любимого. Это бедняжка Фабия, маленькая любимица Кибелы. Утешь её, Австр!
  И вот порыв ветра стихает, лишь лёгкий бриз слегка поигрывает её недлинными, немного не достающими до плеч, тёмными волосами. Пытаясь унять трепет, девушка молится морской Богине Амфитрите.
  Неожиданно громкий всплеск пугает её, и тут же чьи-то руки закрывают глаза и тянут её назад. В ответ на вскрик Фабии раздаются слова:
  - Сейчас тебя утащат мои помощники Сатиры! Почему ты забыла мои алтари, недостойная?!
  Несмотря на понижение, голос знаком хозяйке, и она, узнав подругу Веру, складывает руки в «мольбе»:
  - О, пощади меня, Отец Либер!
  Звонкий женский смех разносится над пляжем. Присцилла грозит кулачком Хатаниду, юному слуге-здоровяку, который сопровождает её на этой прогулке и должен оберегать от всяческой угрозы.
  - Если Цербер так же охранял вход в Гадес, Геркулесу не составило бы труда похитить оттуда вместе с самим стражем кого угодно! Уж и задам я тебе трёпку, негодник!
  Спутник хозяйки изображает ужас, молча простирается на песке и тянется поцеловать ей пальцы ног. При этом его туника задралась, оголив правую ягодицу. Вера пользуется этим моментом и с криками «Срывай день!» и «Держи девственника!» быстро садится на него и окончательно обнажает ему задницу. Хозяйка велит своему слуге: «Лежать, не двигаться!», а её подруга раздвигает ему ягодицы:
  - Прощайся с невинностью, мальчишка!
  Хатанид, уже забыв притворство, отчаянно просит:
  - Нет, домина, пожалуйста! Я же не выдал вас, когда вы знаком остановили меня, подкрались к моей госпоже и бросили в воду булыжник. Пощадите, я всегда вам во всём повинуюсь!
  - Так что, Присцилла Младшая?! – продолжая восседать на несчастном и звонко шлёпая его по мягкому месту, официальным тоном обращается гостья. – Каков будет ваш вердикт?
  Сдерживая смех и тоже понижая голос, хозяйка отвечает:
  - Через наложение руки, а, вернее, рук, этот работник, называемый Хатанид Хатанион Негодный, приговаривается завтра выполнить одно особое желание домины Секстии Веры, по доказанной вине неповиновения порочным её желаниям! Дикси.
  - Но, моя госпожа, а как же наказание от вас? Ведь я не смог как должно защищать вас здесь и сейчас.
  - Ах ты, шалопай, в рифму! О Мусагет! Мне бы так уметь! Слушай. Учитывая предыдущие заслуги, позволяю придумать наказание себе самому. Исполнить его немедленно. Секстия Вера, встаньте. И обнимемся, наконец, моя Шрамик!
  - Лечу, как пух от уст Эола, моя Муция Сцевола!
  Лучшие подруги обнимаются, крутятся на месте, целуются в щёчки и в губки. Фабия, оторвав свои уста, шутя выговаривает:
  - О Геркулес! И ты стихами! Тоже туда же, сестрёнка? Сговорились вы, что ли?!
  Вдруг раздаётся хохот. Это над Хатанидом смеются слуги Веры, вероятно, ещё не видевшие подобного: стоя на руках вверх ногами, провинившийся целует травку, на которой сидела его госпожа, а поцелованные стебельки откусывает и жуёт. Всё ещё в объятиях друг дружки, хозяйка с гостьей тоже закатываются смехом и падают на песок. На их глазах слёзы радости, на прелестных устах признания в любви, дружбе и скуке в одиночестве без милой подруги. Присцилла ещё раз целует Веру в губы, вспоминая их родной вкус.
  - Муция, ты что, настолько давно здесь без мужчин?! Видели бы нас теперь Парис и Елена…
  - Да, возликовали бы и сказали: «Вот так почаще бы и попродолжительнее бы, подруги!» А насчёт мужчин – что уж тут скрывать – действительно, приличное время никого не видела…Потому и вела себя прилично!..- подруги опять звонко смеются.- Что ж, идём скорей домой! Побежали?!
  - Сейчас. Эй, Хатанид, вставай обратно на ноги, не то оставишь пляж Амагальтуса без травушки! Фабия, бежим, конечно!
  - Как в детстве, а? Кто вперёд вон до того куста?!.
II
  Пожалуй, необходимо немного рассказать о ближайших подругах. Вера и Присцилла ровесницы, они друг другу, быть может, ближе, чем сёстры. Дружба и любовь. Ни с кем они не могут быть столь откровенны, как между собой. Хотя Фабия и любит в шутку попугать Секстию – мол, женщины способны оберегать любые секреты… пока не встретят знакомых, которым можно передоверить эти страшные тайны.
  Они встретились и познакомились в храме Конкордии – очень символично, как подруги потом это отметили. Им было по десять лет. Присцилла как была длинненькой и худощавой, всё же и до сей поры – хотя и родила двух детей и пару раз пыталась поправиться, налегая на всевозможное мясо – так и остаётся стройной. С узкой талией – такой, что никогда не носит корсет, довольно высокая – чуть выше среднего мужского роста. Лицо красивое, с идеальным овалом. Серые глаза. Носик прямой. Она сама считает его несколько длинным, но подруги и любовники твердят, что он прекрасен. Слегка смугловатая кожа. Чёрная родинка слева над уголком губ. Которые и без подкрашивания отличного цвета, весьма притягательные, соблазнительные, нижняя несколько больше, припухлее верхней; девушка любит, когда её посасывают. Попа привлекательная. Недостатком фигуры являются ноги, точнее, степень их прямоты. Длинные, не тонкие, они – самую малость, едва заметно – кривоваты. Но это, кроме прочего, с лихвой компенсируется супердостоинством Фабии – её грудью. Когда она без бюстгальтера, под прозрачной или вовсе без одежды, многим ценителям женской красоты не до ножек Присциллы. Высокая, упругая, пропорциональная, к сосцам так и тянутся персты или уста – грудь её потрясающе прекрасна.
  Вера стояла в святилище Конкордии, устремив очи в мозаичный пол, скромна, симпатична, и уже тогда было видно: женственность – вот что будет главное в её внешности. Это подтвердилось, и теперь все, мужчины и женщины, отмечают в её облике прежде всего женственность. А по замечанию второго брата Фабии, Гая, характер тоже типично женский.
   Волосы очень длинные и светлые, обычно одной или двумя косами уложены – иногда спиралью – вокруг её милой головки. Глаза тоже светлые. Черты лица правильные, притягивающие. Мочки ушей чуть утолщены и, когда нет серёжек, так и просятся для поцелуя. Кожа, особенно нежная на шее, успела слегка загореть на открытых местах. Роста Секстия среднего. Фигура так и притягивает взгляды мужчин и некоторых женщин, а многие ваятели многое отдали бы за её согласие позировать для статуй Богинь – пропорции идеальные.
  А вот скромность осталась у ней только показная: при незнакомых, на улицах, в общественных местах. Но выглядит это столь естественно, что посторонний человек никогда и не заподозрит в ней опытной распутницы. Присцилла же, едва взглянув ей в глаза, угадывает в них желание, когда подруга, например, встретив красавца, потупив их, снова поднимает. Или лишь посмотрев на волосы Веры, представляет их распущенными, мерно колышущимися, или разметавшимися от запрокинутой головы по спине, закрывая две родинки – у кошачьего места и над левой ягодицей – на грудях, чуть задевающими бёдра…
  О том, почему одна из них Шрамик, а другая Муция, как-нибудь потом.
  После полудня пошёл дождь, вечером возобновился, и во время ужина на террасе подруги наслаждались свежестью, какая всегда бывает приятна после нескольких жарких и душных дней. Всё это время они рассказывали друг дружке, как проводили дни в своих поместьях.
 В Городе, перед тем, как уезжать, они договорились встретиться в Амагальтусе, через месяц, в апрельские ноны, и вот Секстия, чуть пораньше, приехала из своего имения в Ближней Иберии. Приплыв из Тарракона, возле которого и находится её латифундия, в Массилию, а оттуда по суше к Фабии, своим ранним прибытием преподнеся ей такой милый сюрприз.
  В числе прочего гостья поведала о любезности своего родственника, брата бабушки, наместника Тарраконской Иберии Сервия Гальбы, которого тогда ещё многие, почти все, называли по привычке Луцием Ливием Оцеллой. Недавно жители и войска провинции провозгласили его императором. Попросив её передать пару писем, одно в Массилии, другое в Риме, Гальба заботливо предоставил племяннице для плавания небольшой конвой. Поэтому на судно, на котором она плыла, попросились ещё несколько путешественников, желавших добраться до места в безопасности.
  Среди них оказался – совершенно случайно, как сказала, улыбаясь, Шрамик – молодой всадник, теперь задерживающийся по делам отца-негоцианта в Массилии и Водах и обещавший быть в Амагальтусе. Вера веселилась, нахваливая приглашённого ею эфеба, дошла и до того, что говорила о его выносливости в постели, будто бы успев её испытать: «Как это я, Секстия, в Секстиевых Водах, да без секса?!» Присцилла возражала, что больше подруга не сможет в этом убедиться, так как по праву хозяйки именно она будет предоставлять гостю место для ночлега. Которое наверняка окажется ближе к хозяйскому ложу, чем к спальне Веры.
  Вообще говоря, они почти никогда не ссорятся из-за мужчин. А потому веселье от вина и радость встречи ничем не омрачались. Девушки лишь пожалели, что нет рядом ещё двух их подруг, Ребилии Терции и Геллии Клементины.
  Утомлённые долгими разговорами и вином, спать легли рано, едва стемнело.
III
  У Фабии из числа её слуг недавно появилась новая фаворитка. Естественно, не в смысле наличия с ней интимной связи, а отличаемая и балуемая любимица. Уриана, которую для краткости госпожа называет Аной. Прежняя, ставшая лезть не в свои дела, была отправлена на полевые работы, где как раз теперь не хватало рабской силы. Стоит отметить, что Секстия любезно предоставила с десяток своих слуг для помощи в посевных и других весенних работах в Амагальтусе. Анна – верника, выросшая в рабской семье здесь, в галльском поместье. Пару лет назад Присцилла обратила внимание на красоту девочки и увезла её в Город в качестве домашней служанки, следящей за одеждой и помогающей госпоже при одевании. К тому же приказала старому педагогу Лахету обучить её чтению и письму. Теперь, продолжая исполнять обязанности вестиплики и порою писца, юная красивая невольница постоянно при госпоже и часто отдаёт необходимые распоряжения другим слугам.
  Фабия не заметила, как к тринадцати-четырнадцати годам вестиплика повзрослела, формы налились и округлились, пусть до изящнейшей стройности Веры ей и далеко. Кстати, подруга за ужином и обратила внимание хозяйки, как выгодно эти округлости служанки смотрятся рядом с несколько худощавой владелицей. «Слава Богам! – подумала тогда она. – Анна находится близко ко мне только дома. Запрещу ей прислуживать при гостях, пусть сидит в своей спальне. А то красивым лицом она и раньше успевала привлечь внимание моих любовников, едва мелькнув со столой, теперь же и телом, пусть невольно – она же ещё девственница – будет притягивать взгляды мужчин. Которые должны думать только о прекрасной Фабии. По крайней мере , у меня в доме».
  Уриана разбудила свою госпожу рано утром. Та сначала не поняла. Может, спросонья, а, может, зря они распечатали за ужином последнюю амфору чудесного напитка, дара лоз, что обильно растут в Амагальтусе. Пришлось вестиплике напомнить, в чём дело. Оказывается, вечером Присцилла велела будить себя, «едва начнёт светлеть на востоке небесный свод…»
   - О Геркулес, да! – вспоминает вслух молодая домина. – Я же хотела отомстить Шрамику за вчерашний мой испуг на пляже.
  Помолившись в ларарии, она с коварным планом возмездия приближается к отведённому подруге кубикулу, перейдя на крадущийся, на цыпочках, шаг. Раздвинув занавеси, входит в комнату. Как это часто бывает, любуется красотой Веры – покрывало лишь на левой ноге, прелестница мирно спит на спине. И тут вошедшая кричит, как умалишённая: «А-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а!» Секстия вскакивает, ничего не поймёт, стоит, уставившись на уже смолкшую похитительницу сна.
  Прибежали бывшие поблизости слуги – портьер не видно из-за их голов. Таращат глаза. У мужиков в руках – в качестве оружия, надо думать – что попалось под руку. У одного бронзовая ваза, у другого факел, у третьего чья-то старая сандалия, четвёртый с каким-то колесом как со щитом… А ведь Фабия в одной тунике из почти прозрачного виссона, а её подруга, хоть и с одеялом в руках, но – спросонья или от испуга, а, быть может, и нарочно – не закрылась. Хозяйка командует:
  - Что, веларии и легионеры? Марш отсюда. Хватит глазеть, будто не видели никогда.
  Вера бросает покрывало и потягивается.
  - А я так сладко спала… Муция, хорошо, мы квиты – ты напугала меня изрядно. Перестань улыбаться и не говори, что у меня было очень забавное лицо.
  - Нет, сестрёнка, не забавное. А о-о-очень даже смешное!.. И весьма красивое. Поверь мне, даже после пробуждения ты достойна…
  - Возбуждения!
  - О Геркулес! Ты снова со своими рифмами! Вот как закричу опять!
  - Ой, боюсь-боюсь.
  - Правильно, бойся. Я тебя сейчас защекочу!
  - Ты полагаешь, я буду долго в долгу оставаться? Сама же первая запросишь пощады! Давай, иди сюда, я готова защищаться – не посмотрю, что ты Муция Сцевола!
  Фабия уже бросается к ней, собираясь не только щекотать, но и кусать, дабы поубавить смелость Шрамика, завизжавшей и упавшей на кровать, но в этот миг, на ходу спросив разрешения, в спальню, запыхавшись, вбежала Ана:
  - Госпожа! Госпожа!.. Там воин у ворот… грозный такой!.. Хатанида копьём ткнул!.. Малинку до смерти напугал!.. Ох, она до сих пор там лежит…Ужас, что делается!.. Ну что за напасть!.. О Добрая Веста, защити!..
  - Ана, хватит причитать! Чтобы сейчас же была готова квадрига! Мигом, я сказала! Вера, одевайся, поедем смотреть, что стряслось.
  Фабия берёт свой кинжал, надевает пояс с тоже драгоценными ножнами и встречает в коридоре свою подругу в том же вооружении. У колесницы толпятся рабы. Одни начинают впрягать лошадей, другие с мотыгами, вилами, ещё какими-то палками беспорядочно крутятся около, все беспокойно галдят.
  - Тихо! – прикривает прокуратор. – Слушайте госпожу!
  - Десять человек немедленно к воротам, бегом. Галик, собери быстро ещё две декурии и туда же. Пока эти копуши закончат, наконец, с квадригой. Марс Златошлемный, помоги нам!
  - Правильно, Муция! И мои слуги пригодятся. Эй, вы слышали?..
  И вот подруги едут в колеснице. Правит Вера. Фабия тревожится. Мятежный Виндекс разгромлен, но, возможно, кто-то из бежавших дезертиров – или просто негодяев-смутьянов, любителей ловить рыбку в мутной воде – разбойничавших, как она слышала, на севере Лигурии, добрался и сюда.
  Впереди показались ворота. Точнее, новая, законченная прошлой осенью, арка. Не дойдя до неё с полстадия, стоит посланный «авангард». Уже вместе с ним квадрига приближается к арке. Сквозь проём видно, что сразу за ней стоит солдат, по виду центурион, в полном вооружении и кавалерийском плаще. Облаков почти нет, поднимается солнце – Феб во всей своей красе – отчего ярко сверкают начищенные доспехи и шлем с опущенным забралом. В его отряде с полдюжины всадников в дорожной одежде и колесница, в которой возница отвернулся, глядя на дорогу за собой. Один из конных кричит басом:
  - Жители Амагальтуса, приветствуйте светлейшего Александра, пришедшего к вам с требованием вина, провианта и гостеприимства!
  Тут Секстия шагом направляет квадригу вперёд, а Фабия, собрав всё своё мужество, левой рукой вцепившись в борт, правой в рукоять кинжала на поясе, старается без дрожи в голосе отвечать:
  - Ваше полное имя, из какого вы легиона, кто командир?
  А Вера, обернувшись, приказывает слугам:
  - Стройся в линию!
  Центурион поднимает свой щит и направляет остриё копья в грудь одной из надвигающихся лошадей, топает левой ногой. Последнее служит знаком верховым, они по трое обходят арку с обеих сторон, подъезжая к Терминам.
  Но вот воин опускает щит, ставит копьё, поднимает забрало и говорит:
  - Всем отбой!
Фабию Присциллу и Секстию Веру
Приветствуют доблестные Парис и Елена!
  Возница оборачивается:
  - Мир вам, подруги!
  Это Геллия, она уже слезает с колесницы. Девушки спрыгивают со своей и бегут к «центуриону», снявшей шлем.
  - Ребилия!
  - Терция!
  Все четверо обнимаются, целуются, смеются. Фабия счастлива!
  Геллия, сдерживая смех, замечает:
  - О Талия! Сестрёнки, ну и устроили мы тут комедию! А мы-то с Парис собирались напугать вас штурмом! Но хозяйка и вправду дочь славных Фабиев – подтянула войска, чуть не целую центурию, строит их для битвы, сама впереди, на боевой колеснице!
  Вера играючи бьёт её в плечико:
  - Про меня забыла, что ли? Мы вместе держим оборону нашей крепости! Захватчицы, вы просчитались: ныне гарнизон Амагальтуса усилен отрядом Секстии Веры! К тому же я только что поднабралась военного искусства у бравого полководца Гальбы, моего дяди!
  - Стойте-ка! А я что, по-вашему, не похожа на воина?!
  - Парис! Ну что ты, сестрёнка! Извини! Просто и так все мы знаем, что ты самая мужественная, самая воинственная! О Геркулес! Недаром Квинт зовёт тебя Пентесилеей. Не скрою, я испугалась, увидев тебя сейчас.… Скажи, Шрамик, как это ты направила квадригу вперёд, буквально в самую гущу боя, а?
  - Признаюсь, не успела ничего сообразить, как-то само получилось…
  Почти все слуги уже ушли на виллу, в том числе уехали и конные, сопровождающие Ребилию и Геллию. А четыре подруги всё ещё стояли, веселясь. Вдруг в кустах неподалёку кто-то зашевелился, и женский голос произнёс:
  - О Милостивые Боги! Где я?.. Что я?.. О Всевышние! На нас же напали!
  Оттуда выходит Хатанид, осторожно пригибаясь и озираясь:
  - Малинка очнулась. А как увидела, что солдат стал меня убивать, так и упала сразу. Сынок её пустился со всех ног бежать, а я еле отбился от того, нападавшего, и в засаду. Спрятался, потом и Малинку перетащил туда…Госпожа, сначала я не боялся. С самого утра мы втроём работали здесь, на поле; гляжу, пыль, скачут. Я в арку, хочу остановить, мало ли что. А этот копьём давай меня убивать! Вот.
  - Вот негодный врун, клянусь Марсом! – восклицает Ребилия. – Да я чуть древком его толкнула, он и упал. Мигом вскочил, да и притрусил в кусты. Полюбуйтесь – бесстрашный Ахиллес!
  - Так и было, - подтверждает Геллия. – А мы, проголодавшись в дороге, решили слегка позавтракать возле арки. Поели, посидели, собрались было уже ехать к дому, но тут показалась первая ваша «манипула»…
  - Ладно, без знамени ещё! – вставляет Парис.
  - Да, а сразу за ней и командование гарнизона!.. Хозяйка, проводи нас в дом, - взяв за руки Фабию, просит Клементина, - мы ведь совсем ненадолго  в гости.
  На двух квадригах четыре подруги, или, как они ещё себя называют, квартуорфеминат, поехали на виллу.
IV
  О Секстии Вере уже немного написано. Похоже, время поведать о Канинии Ребилии Терции и Геллии Клементине. Кто близко их знает, и в первую очередь, естественно, Фабия и Секстия, называют эту пару Парис и Елена, уже лет девять. В настоящее время, в общем,  Геллию трудновато назвать Прекрасной с большой буквы. Нет былой девичьей стройности, несколько пополнела – зато какая роскошная, пышная, но и оставшаяся довольно высокой грудь. Ростом Елена чуть ниже среднего, волосы вьющиеся, тёмно-русые, до плеч, мягкие, очень приятные на запах и на ощупь. Глаза голубые, но не яркие. Черты лица совсем чуть-чуть, но мелковаты, несколько детские. В остальном выглядит она превосходно. Ни за что не скажешь, что она старше своих подруг на четыре года. Деньги и время, уделяемые ей на внешность, оправдывают вложения. В этом вопросе она настойчива, может развить невиданную активность. Но если дело не касается сохранения молодости и красоты, Елена готова пролежать на своём роскошном ложе сколько угодно. Она избалована, ленива, капризна. Род её знаменитый, достаточно древний. Отец души не чает в единственном дитя и ни в чём практически не отказывает. В восемнадцать-девятнадцать она по праву звалась Прекрасной Еленой, это никем не оспариваемый факт.
  Ребилию Фабия знает давно. Несколько лет близкими друзьями были дед Терции и брат деда Присциллы, затем и родители девочек некоторое время крепко дружили, гостили друг у друга в Городе и на ближних к нему виллах, вместе с детьми. У Терции лишь младший братик, у Присциллы тогда были только два старших, сами же ровесницы – в общем, крепко подружились и дочери. Затем родители Ребилии развелись. Мать увезла детей в своё поместье в Кампании, где Терция и жила пять лет. К несчастью, её родительница погибла в кораблекрушении, и девчонке приходилось не очень сладко. Из наставников с ней постоянно был рядом только один пожилой грамматик. На вилле или в
 доме отца, она была предоставлена в основном самой себе. Когда в городе её навещали Фабия, Секстия или обе вместе, эта девчонка радовалась, и радости её не было границ.
  Ещё она принималась рассказывать, что на кампанской вилле соседские дети – одни мальчишки, и она проказничает, играет с ними на равных, а если кто пробует обидеть, даёт такой отпор, что даже вдвоём против неё бояться лезть. На одной из тех вилл приличный гимнасий, и Ребилии весьма понравилось там заниматься. Чего, например, Присцилла никак не может понять: «Фу! Пыль, грязь, пот, тебя бросают оземь!..» И никак не представляет себя борцом на спортивной площадке; иное дело – в шутку, на мягком ложе, с послушным любовником… Так вот, Ребилия приказала и в своём поместье – а в городском доме попросила вместе с братиком своего отца – устроить небольшие эфебии. До сих пор редкий её день проходит без гимнастических упражнений.
  Заметная крепость мускулов нисколько не портит её стройности. Высокая, одного роста с Фабией. Плечи чуть широковаты. Крепкая, упругая грудь меньше тех размеров, что требуют классические пропорции. Зелёные глаза, несколько высокомерный взгляд. Лицо с правильным овалом немного жёсткое, однако, бесспорно привлекательное. Красивый рот нельзя назвать маленьким, а брови тонкими. Нос чуть большеват, с самую малость утолщённым кончиком. Короткие светлые волосы иногда слегка завиты – Еленина забота.
  Когда Ребилия с подругами, они без лишних вопросов признают за ней верховодство во всех забавах, играх, проделках. Мужественная внешне, такая же внутри.
  Когда ей шёл четырнадцатый год, она встретила Геллию… О Прекрасные Богини! Это была любовь с первого взгляда! Ведь Ребилия продолжала во многих делах ощущать себя мальчишкой, где-то даже таким маленьким сатиром, сорванцом – изнеженная же Геллия, совсем недавно первый раз разведённая, с трудом переносила мужскую брутальность; порою она говорит, что даже их, «мужланов», запах пробуждает в ней брезгливость. Если не считать пары подростковых увлечений, до Ребилии у неё была только одна, длившаяся около года, связь с одной знатнейшей матроной – знатной по роду и знатной бисексуалкой – научившей девушку премудростям зародившейся на Лесбосе любви.
  Через несколько дней после их встречи юная амазонка привела в маленькую тесную компанию любимую и любящую, и Фабия с Секстией с радостью приняли её четвёртой подругой. В тот же час прозвав Ребилию Парис, а Геллию – Еленой Прекрасной. Тем более что некоторое время – дня три-четыре – с момента их знакомства последняя не появлялась дома, фактически была похищена. К счастью, не последовало войны с разрушением твердынь Илиума, где ничего не помня наслаждались влюблённые. Весьма кстати, оказалось, пригородная вилла Ребилиев Феликсов называется Илиум. Что немало способствовало превращению этой истории в популярный анекдот. Только не все в Городе знали, что юный Парис – это девушка. А в остальном всё верно: похищенная чуть не от мужа красавица, страстная любовь, гнёздышко Илиум.
  Глядя на них, и Присцилла с Верой стали изменять своим первым мужьям ещё и с симпатичными девушками. Но не сильно этим увлеклись, предпочитая всё-таки молодых людей и мужчин соблазнительницам-женщинам, пусть порою и умопомрачительно красивым.
  Таким образом, и с этими подругами у Секстии и Фабии нет даже намёков на ссору из-за любовников. Весьма вероятно, именно это обстоятельство и является краеугольным камнем в фундаменте их нерушимой дружбы.
  А ведь сколько самых близких подруг становилось злейшими врагинями из-за мужчин. Которых, кстати, чаше всего бросали через полгода-год. А былой женской дружбы уже не вернёшь. Секстия не видела подобного восстановления отношений, Фабия не видела, её старший брат, между прочим, не видел. Если и бывает такое, то не в Риме, наверное. Да и у эллинов и у варваров вряд ли. В тот день, третий до апрельских нон, хозяйка, кстати, рассказала гостьям анекдот на похожую тему.
V
  - Сестрёнки мои любимые, а знаете ли вы, что теперь в Афинах говорят про замужество?
  - ?
  - «Почему женщины выходят замуж?» « - Недостаток жизненного опыта». «Почему они разводятся?» « - Недостаток терпения». «Почему вновь выходят?» « - Недостаток памяти».
  Подруги вольготно расположились в тени, в приятной прохладе, на просторной террасе виллы, празднично украшенные венками из весенних цветов. С высоты второго этажа прекрасно видны синее море и благоухающее, цветущее, славящее весну царство Флоры. Звучат две флейты: играют Флея, служанка Фабии, и молодой симпатичный раб Секстии. Лежанки стоят в форме буквы «Т». В направленном на юг, то есть на море, основании литеры две вплотную сдвинутые заняты Ребилией и Клементиной, перекладину образуют ложа Присциллы и Веры и стол между ними. Занятый блюдами их завтрака, плавно переходящего в прандиум.
  Из обслуги больше всего хлопот у Аны, которую её госпожа поставила прислуживать Ребилии Терции – девчонка еле успевает бегать туда-сюда. А Парис ещё подгоняет её шлепками по притягательному мягкому месту. Елена сама засматривается на юную рабыню. А её всегда здоровый аппетит, несмотря на перекус у арки, усилен утренней поездкой. Да и Фабия с Секстией, в другое время пытающиеся воздерживаться от перенасыщения, ныне, пережив утреннее приключение, не оставляют слугам времени скучать в ожидании перемены блюд и опустошения кубков. Кстати, неразлучная пара привезла с собой вино, по традиции великолепное лесбосское. Которое достаточно разбавлять простой подсолённой водой, не нужно мёда, розовой эссенции или других добавок – вкус и аромат без малейшего преувеличения превосходные. Но вернёмся к их мудрой беседе.
  - Это что, кто-то из новых философов?
  - Думаю, нет. Будь это философ – а все они должны, согласитесь, знать логику – он бы непременно вывел такое умозаключение: стало быть, женщины состоят из недостатков.
  - Пожалуй, ты права, подруга, - поддерживает хозяйку Вера.
  - Постойте, а я вас опровергну, - возражает Ребилия. – Не все философы, хотя я не очень-то разбираюсь…
  - Не скромничай – ты у нас Демокрит!
  - Не все философы признают обязательной логику. Как вам должно быть прекрасно известно, стоик Аристон Лысый физику и логику отменил: первая выше нас, а вторая не для нас; также и почти все его последователи. Значит, автором этого мини-диалога может быть мудрец-стоик.
  - Молодец, любимая! Как я тебя обожаю!
  - Моя Прекрасная, а помнишь ли ты одну нашу мудрость?
  -  Да-да, конечно, - спешит принять участие в научном разговоре Геллия. - Я благодарна Богам за три вещи: во-первых, что я человек, а не животное, во-вторых, что я римлянка, а не варварка, и в-третьих, что я женщина, а не мужчина.
  - Совершенно правильно, моя дорогая! Получай награду, - Терция приобнимает за шею возлюбленную, и приникает своими соблазнительными устами к довольной улыбке Клементины.
  - Тебя я не виню, Елена – это Парис научила тебя. Но вообще-то Сократ… Эй, я вам говорю! Успеете ещё, - потягивая за лоб голову Ребилии, Фабия прерывает взаимопритягательное занятие парочки. - Вернитесь с Лесбоса в Галлию!
  - Не Сократ, а Фалес, - отрывается, наконец, амазонка от дорогого рта. - И не будь рядом столь мощного отвлекающего источника радости и моего счастья, - при этом она покосилась, конечно же, на Клементину, и та благодарно засмеялась, - я назвала бы тебе источник, где  указано, что это изречение именно Фалеса.
  - Допускаю, сестрёнка, но «в-третьих» мудрец всё-таки говорил: «благодарю, что я мужчина, а не женщина».
  - Так что же из этого? – вступается Вера.- Всё точно, Парис! Надо благодарить Богов, что мы женщины! Слава Всевышним! Взять хотя бы наши тела – как они восхитительны и стройны! Я на себя могу смотреть часами, да и на любую из вас, сестрёнки!
  - Постой, милая подруга! А как же война и власть – мужские, истинно римские призвания?
  - Оставь, амазонка ты наша Пентесилея, - отвечает Секстия. - Давай вот поинтересуемся у подруг. Присцилла, - обращается она сначала к хозяйке, ища поддержки, - что такого в политике? И что, кстати, нового в политике?
  - На данный момент я соглашаюсь с тобой. Сейчас у меня вообще не то настроение, чтобы беседовать о политике. К тому же кредо нашего союза четырёх – никакой политики. Прошу не забывать! А новое спрашивай не у меня, а у тех, кто позже выехал из Города.
  - Ясно, хорошо. Что ты скажешь, Парис?
  - Как я слышала – буквально вчера-позавчера от попутчиков – все главным образом толкуют о провозглашении твоего дяди, о настроении преторианцев и верхнегерманских легионов. Обоих консулов принцепс, говорят, отстранил – сам стал единственным. Объявил набор войска по трибам – а никто и не пришёл. Тогда потребовал от господ определённое число рабов, самых лучших… Хорошо, да, что нас нет в Городе? Кто бы согласился ему их дать? А теперь, кстати, Шрамик, - амазонка лукаво улыбнулась,- можешь спросить у Елены.
  - Неужели?! Геллия? - приподняла бровки Секстия, удивлённо глядя на неё.
  - Ты же отлично знаешь, Вера, что меня мало интересуют государственные дела. А значит, ими занимаются мужчины. Но попробую – только ради вас, сестрёнки – что-нибудь сказать. Недавно  послала служанку в одну из лавок Косты, где я часто беру благовония. Да ты сама её знаешь, Шрамик, прямо в его доме которая. Она возвращается пустая и мелет какую-то ерунду. Что сам Коста совсем пропал, а его кухарка, знакомая служанки моей, не знает, что теперь готовить, раз хозяин исчез. Иду к отцу, может, думаю, он что слышал. Оказывается, Цезарь, теряя контроль над ситуацией в Городе и державе, усилил преследования, возобновил казни. Сенаторы и всадники, конечно, жутко недовольны. Да, как раз один всадник, в чём-то там заподозренный, и был казнён, а его деловой партнёр, тот самый Коста, который и не мог быть ни в чём замешан, изгнан из Рима и Италии и говорят, дёшево ещё отделался. И где я теперь буду брать такие ароматные смеси для волос?..
  - Да, я ещё слышала,- начала было Парис,- что муниципии ветеранов…
  - На правах хозяйки требую прекратить политическую дискуссию! Предлагаю нечто гораздо лучшее и приятное. Первое: выпьем, подруженьки-раскрасавицы, за нас, за женщин, и, конечно, за любовь!
  Пролив по древнему обычаю немного вина, девушки осушают свои кубки. Как у них заедено после этого тоста, подруги обнимаются и целуются.
  - Второе: идёмте, сестрёнки, потанцуем! Мне кажется, несколько залежался наш квартуорфеминат. Вперёд! Не отставать!
  Они бегут вниз, к цветнику, где владелица латифундии велела садовнику оставить около половины югера простой травы. Ребилия, взяв ладонь любимой, заводит подружек:
  - Чего ждёте?! Возьмёмся за руки, спляшем в хороводе под нашу песню!
  Чем они с огромным удовольствием и заразительным весельем и занялись. Флея играет известный ей быстрый мотивчик, юный флейтист почти сразу подключается. Резвая, задорная мелодия раздаётся перед большим красивым домом, долетает до моря, оттуда ей в ответ шумит прибой.
  Парис, прилично выпив, обычно хочет видеть радостными окружающих, всех без разбора. В этот раз праздник встречи и дружбы опьяняет её ещё больше чудесного пития Отца Либера. Она кричит, чтобы принесли одну из амфор дорогого лесбосского – «Ребилия Фелиция умеет погулять!» Рабыни, служившие за столом, и другие, бывшие рядом на вилле, по её приказанию пьют вино с далёкого острова и встают во второй хоровод вокруг домин. Только сначала по знаку хозяйки принесли охапки одуванчиков. И вот подружки танцуют в хороводе, прыгая как можно выше при коротких строках песни. Её подхватывают и служанки, ведь они не раз её слышали. Они кружат по траве в другую сторону. Так что у очаровательных домин создаётся ощущение быстрого-быстрого движения (по кругу). Ибо почти всю длинную строку они бегут, останавливаясь только в её конце. Танец и песню сочинила, конечно, Парис.
  Полуденное солнце не собирается никуда прятаться. Облака и тучи Юпитер собирает где-то в другом месте, видимо, чтобы ничем не омрачать веселья в Амагальтусе. Хатанид и ещё три раба осыпают маленький кружок цветами. Немного нестройно, девушки поют первые и кричат чуть не во всё горло вторые строки:
Неразлучные подруги, мы готовы веселиться
День и ночь! День и ночь!
       Слава благостной Венере, чей алтарь не забываем
                Никогда! Никогда!
          Предаваться наслажденьям весной, осенью и летом
  Круглый год! Круглый год!
                Мы красивы и богаты, молодые, озорные –
Лучше всех! Лучше всех!
  Пять или шесть раз спев эту песенку «ПриВеГеРе» – от имён: Присцилла – Вера – Геллия – Ребилия – наплясавшись, подруги устало присаживаются, подобрав туники, на постеленные на траве покрывала.
VI
  Парис хватает за ногу Ану, но той удаётся вырваться. Девчонка отбегает к дому и глядит на свою госпожу. Фабия показывает ей, чтобы несли вино, а самой фаворитке даёт понять, чтобы пока скрылась. Ребилия обижена:
  - О Марс! Муция, ты и раньше где-то прятала этот цветок, это сокровище – и сейчас лишила нас с Еленой такого удовольствия! Мы бы просто щёчки ей целовали. Они такие румяные, свежие, гладкие… наверное…
  - О Геркулес! Где я прятала?! Дома она всё время! И знаю я ваше «просто в щёчки»! Испортите мне девчонку! Впрочем, я побуду немного вашим цензором и послежу за тем, надлежащее ли у вас поведение…
  - С каких это пор ты стала ревнительницей строгих нравов?! Ты что, сестрёнка, на солнце перегрелась?! Кстати, вернёмся в таблиний – день всё-таки жарковат. Приляжем, отдохнём.
  - Да, идёмте в тень. Но я хотела сказать, что если вы, Парис и Елена, будете вести себя как подобает… - тут на Фабию снова уставились такие удивлённые, если не сказать ошеломлённые, лица, что она еле удержала смех до конца фразы, - то есть пить, болтать, веселиться, гулять и угождать хозяйке, то совсем скоро я обещаю подумать насчёт понравившейся вам Урианы.
  Посмеявшись со всеми, Геллия говорит:
  - О Сафо! Вот это кличка! Не забыть бы, пока развлекаемся.
  Решив переключить их внимание на что-то другое, Секстия вспоминает:
  - А где же Хатанид? Где этот храбрый Ахиллес, бившийся на заре с Парис? Он же должен исполнить сегодня моё особое желание!
  Молодые красавицы поднялись в галерею и направились к перилам. Вера кричит:
  - Хатанид! Хатани-и-ид! Мигом сюда, к террасе!
  - Не появишься сейчас же… - хотела пригрозить хозяйка, но паренёк уже прибежал и встал внизу, боязливо ожидая вердикта.
  Подруги опираются на перила и ждут, что скажет Шрамик.
  - Хатанид! - начинает она строго. - Сейчас ты возьмёшь два больших кувшина воды и принесёшь их сюда, а потом быстро закончишь исполнять моё желание. Ты понял?
  - Нижайше благодарю, госпожа! - глубоко кланяется юный раб и убегает. Видимо, наивно полагая, что и вторая половина задания будет столь же бесхитростной.
  Тем временем на оставленных покрывалах не занятые у стола и уже не пляшущие в хороводе полдюжины рабынь плели венки и допивали вино. Уже не лесбосское, а присланную хозяйкой амфору.
 Прибегает Хатанид с водой.
  - А теперь вылей всю воду вон на тех служанок, - тихо, чтобы не услышали невольницы, говорит Секстия. - Да чтоб ни одна капля на траву не упала! И чтобы на каждую попало!
  - О нет, нет, госпожа, прошу, что-нибудь другое, - умоляет на коленях парнишка.
  - Молчать, раб! - кричит возмущённая Парис. - Где моё копьё?!
  Этого оказывается более чем достаточно. Спотыкаясь, Хатанид бежит, хватает кувшины и один за другим выплёскивает их на головы опешивших на миг служанок. Раздаётся страшный визг, слуга падает, неловко пытается подняться. Ребилия командует:
  - Девки, вперёд! Разорвать его!
  Фабия кричит:
  - Не его, только одежду!
  - Хватайте,- подхватывает Геллия.
  - Несите женское платье, - велит Секстия одной из рабынь на террасе.
  Подруги, хохоча, наблюдают, как пойман и уже наполовину лишён своей туники ошалевший Хатанид. Почти менады, громко смеясь, служанки окончательно раздевают его и шлёпают ладошками куда попало, толкают, не выпуская из круга. Обеими руками он прикрывает свой пЦс.
  - С другой стороны не забывай, мальчик! Или хочешь там лишиться девственности?!
  Увидев, что к месту событий поднесли старую серую – возможно, бывшую когда-то красной – паллу, Вера кричит:
  - Одевай и иди к нам, тогда они тебя отпустят.
  Парень, путаясь, одной рукой продолжая закрывать между ног, пытается надеть платье. Похихикивающие «вакханки» помогают ему справиться и подталкивают в сторону террасы. Потупив голову, сгорая от стыда, закрыв теперь уже лицо, несчастный плетётся туда. Под смешки облитых им на свою беду рабынь. Под попрыскивание старающейся остаться серьёзной – всё-таки они служат светлейшим госпожам – обслуги в таблинии. Под безудержный хохот подруг.
  - Ребилия, может, вы с Геллией её, - показывает хозяйка на своего бедного раба,- может,- говорит она сквозь одолевающий смех, - Хатаниду положить между вами, а? Ой, не могу!
  Отсмеявшись, Фабия сама сходила за новой амфорой вина. Она решает не огорчать своих подруг:
  - Так и быть. Сегодня желание гостий для меня закон… Тащите лежанку, - это прислуге,- ставьте вплотную, между этими госпожами, - перегнувшись через перила, громко. - Эй ты, поди сюда, наверх! Живо! - Парис и Елене. - Сестрёнки, вы готовы почти допустить к нашему столу молодое орудие говорящее? Приглашаем?
  Вера весело кивает, а Клементина возмущается:
  - Фу! Мужик! Да ну его! Дорогая, скажи ей! Или сама прогони этого, этого…
  У входа на террасу стоит фигура в том самом сером платье, полой которого накрыта голова.
  - А я настаиваю! - и хозяйка велит поднявшейся фигуре. - Давай, не бойся. Приляг вот сюда.
  Геллия сторонится, а Ребилия срывает с головы возлегшей рядом с ними полу.
VII
  Когда Фабия ходила за вином, она приказала своей фаворитке следующее: быстро надеть то, из чего с удовольствием  выпрыгнет Хатанид, подняться наверх, ничего не бояться и ни в коем случае не сопротивляться; если кто приласкает, похвалит, осторожно отвечать.
  - О Великие Боги! О Прекраснейшая Венера! - восторгается Терция. - Фабия, милая, спасибо тебе, родная!
  - О Купидон! Клянусь Вестой, это действительно сокровище! - вторит ей Клементина. - Эй, где чаша для прелестнейшей Урианы? Наливайте ей наше, лесбосское, вино, да без воды. Прелестной девушке – прелестное вино!
  - Пей до дна, милочка, не стесняйся, - обхаживает Ану с другой стороны амазонка.
  Фаворитка глядит на свою хозяйку, а что та может ей сказать, кроме: «Расслабься! Получай удовольствие!» Пара часов счастья подруг ей безусловно дороже невинности рабыни, пусть до этого госпожа и берегла её.
  - Шрамик, сестрёнка, может, тебе скучно? Чего тебе сейчас хочется?
  - Что ты, милая Муция?! Мне очень хорошо! Я благодарю Всевышних за дни, подобные этим!
  - Тогда я спокойна. И тоже всем сердцем отдаюсь радости и счастливому моменту! Срывай день!.. Полюбуемся на сестричек.
  Ана лежит на спине, как и две гостьи, почти вплотную к ней, но они скорее на боку. Ребилия продолжает кружить голову девчонке (как она привыкла проделывать это со свободными):
  - …Допивай и эту чашу, красивейшая из смертных! Какое у тебя милое плечико, - Ана и не заметила, как оно оголилось: дерзкая молодая домина, стянувшая немного старую паллу, нежно гладит его. - Давай знакомиться. Меня зовут Парис, слева от тебя Елена. Погляди же на неё, милая, она тоже обожает тебя с первого взгляда, - и когда рабыня поворачивает головку, Ребилия целует её в плечо, вызывая тихое «ой!».
  - Душка, ты сама не знаешь, как очаровательна! Прекрасная Елена, прочитай девочке наши заветные стихи.
  - Вот послушай, что сочинила одна такая же красивая женщина. Запоминай, мы дарим тебе эти божественные строки, - Клементина читает медленно, с чувством,  с расстановкой и паузами, даже с нарастающей экспрессией.
Богу равным кажется мне по счастью
  Геллия правой, ближней к служанке, рукой берёт её левую, свободную от беспрестанно наполняемой чаши, руку Аны, свою левую, незаметно чуть задрав серое платье, кладёт ей на коленку.-
Человек, который так близко-близко
  - Пей, сказочная моя, бесценная Уриана! Это амброзия! - шепчет девчонке на правое ушко Терция. - Ласковая моя, тебе хорошо? Кивни своей прелестной головкой.
Перед тобой сидит. Твой звучащий нежно
Слушает голос
  Глотнув вина, подвергаемая сладким мучениям кивает и тихо произносит: «Да, благодарю вас, госпожа!» Елена, отпустив локоток пленницы, легонько её щекочет.
И прелестный смех. У меня при этом
  Пока невинная тихо смеётся и осторожно отталкивает настойчивую длань.
Перестало бы сразу сердце биться:
  - Свет очей моих, ослепительное моё солнышко, отпей ещё этот напиток жизни смерти и бессмертия…
Лишь тебя увижу, уж я не в силах
Вымолвить слова.
  Служанка буквально впитывает льющиеся мёдом из уст двух красавиц-домин ласковые слова. Они, эти речи, возносят её до блаженной радости. Наслаждение дополняет вино. Пригубив чуть побольше из чаши, она уже не отводит – теперь не щекочущих – ласкающих кожу предплечья – пальчиков Геллии.
Немеет тотчас язык. Под кожей
  - Волшебная, неземная, бархатная!
  Левая рука Клементины неспешно, поглаживая взбирается уже чуть выше левого колена Аны.
Быстро лёгкий жар пробегает, смотрят
  Амазонка, сев около своей добычи, левой рукой начинает движение вниз от её волос. Правой действует симметрично с подругой, они потихоньку раздвигают невольнице ноги.
Ничего не видя, глаза, в ушах же
Звон непрерывный.
  - Благословенная… Радость моя ненаглядная… несравненная… желанная… жизнь моя…
  Терция действует смелее, целует, чуть посасывая, каждый пальчик.
  - Ты любишь мою подругу?.. Любишь меня?
Потом жарким я обливаюсь. Дрожью
  Нога Ребилии ложится через бедро сладко истязаемой жертвы, касаясь ступни Геллии, перекинувшей её через другую ножку Урианы, шепнувшей «да! да!»
Члены все охвачены, зеленее
  Испустив короткий стон, девчонка пьёт до дна свою чашу и отбрасывает её (кубок  поймала Вера).
Становлюсь травы, и вот-вот как будто
С жизнью прощусь я.
  - Умопомрачительная, долгожданная, ты заворожила, свела нас с ума!..
  Рабыня уже и при желании не может сдвинуть свои ножки. Там, под паллой, на внутренней, такой гладкой и нежной, поверхности бёдер безраздельно властвуют ладони соблазнительниц. Наполняемая томлением грудь пышет под ласками Клементины.
Но терпи, терпи: чересчур далёко
Всё зашло…
  Задыхающаяся Ана хочет запрокинуть голову, но Парис повернула её к себе, испепеляя огнём зелёных глаз. Влажные порочные губы амазонки через мгновение вопьются в распахнувшиеся навстречу девственные уста.
  Геллия вопрошающе смотрит на Фабию. Та, увлечённая заводящим зрелищем, не сразу понимает, чего она хочет. Тогда Секстия, давно уже давшая знак удалиться всем слугам, уводит за руки и Фабию.
VIII
  Уйдя с галереи, они «разбили лагерь» во внутреннем дворике, у бассейна. Наслаждаются прохладой, мелодиями флейт, вином, лёгкой закуской и всем тем, что им даровали в этот день Милостивые Всевышние.
  - Сестрёнка зачем ты меня увела? Я была не против поглядеть – это столь захватывает, возникает приятное томление… Да и ты, Шрамик, сама ведь любишь и лицезреть, и когда на тебя смотрят во время близости.
  - Конечно, Муция.
  - В чём же дело, Фиалковенчанная?
  - Слушай. Во-первых, мне нравится, когда я сама делю ложе с мужчиной, и на это смотрят, или когда гляжу за любовью эфеба и девушки – понимаешь?
  - Да-да, просто я чуть подзабыла. А во-вторых?
  - Ну и к тому же наша Елена не очень любит, когда за ней наблюдают, если она не с Парис. Видимо, эту деталь ты тоже запамятовала?
  - Ты права, милая подруга. Я совсем забыла об этих интимных подробностях. Спасибо, теперь вспомнила. Смогу ещё больше угождать милым подругам. Всегда признавала, что в сексе ты знаешь гораздо больше меня, - слегка льстит Муция. - Что ж, давай выпьем: твоё здоровье! Я тебя люблю!
  - И я тебя!
  Они поцеловались, как утром с гостьями и как всегда при тостах и встречах (не у всех на глазах): дважды в каждую щёчку и четыре раза в губы. Традиция. Ведь их четыре подруги. Когда Фабия её придумала, начиналось с двух. Потом появилась Вера – количество поцелуев приятно увеличилось до трёх. Затем, с появлением Клементины, стало четыре. Вспомнив об этом, Присцилла умилилась:
  - Ах, Фиалковенчанная, как прекрасен наш квартуорфеминат, наша дружба! Слава Бессмертным Богам! Мы почти не ссоримся. Вспомни-ка какую-нибудь нашу с тобой крупную размолвку. Я вот так сразу и не смогу.
  - А я знаю. Ничего, если случай будет очень давним, а повествование долгим?
  - Попробуй. Рассказывай.
  - Однажды две отроковицы возвращались со свидания с юношами. Встреча происходила в Садах Помпея, ближе к Виа Фламиниа, там была такая укромная беседка, где… Но ладно, опущу некоторые детали. Паланкин небезызвестных нам героинь двигался по Виа Лата через Марсово к Агриппову полю. Девочки приятно провели время, и потому совсем  позабыли, что их отпускали из дома только до одиннадцатого часа. Темнело. Носильщики про себя поругивали юных домин. Мол, не слушают родителей, мол, могли хотя бы взять с собой факелоносцев, ведь мрак на улицах всё плотнее. А молодым госпожам весело во мгле носилок, они балуются, с удовольствием обсуждают «настоящие, взрослые» поцелуи и кое-какие более интимные ласки. Внезапно остановка. Паланкин опускается на мостовую. Услышав шум, одна героиня решается выглянуть наружу. При слабом свете колеблющихся огней двух факелов у статуи Тривии неподалёку она видит страшную картину. Носилки оказались в арке Водопровода Агриппы, с обеих сторон путь преградили по четыре вооружённых дубинами и огромными ножами разбойника. У самого толстого на голове какие-то рога. О ужас! Один из педисеквов пытается пробиться вперёд и падает, сражённый кинжалом напавшего «рогатого». Головушка юной домины мигом прячется за занавесками. Снаружи слышны требования ценностей и угрозы бандитов. Девочки, а ведь на них много золота, шёпотом признаются одна другой в вечной дружбе и любви, готовности пожертвовать жизнью ради сестры. Прижимаются друг к дружке и хватаются за свои, также драгоценные, кинжальчики. За тканью, отделяющей кромешную тьму носилок от страшного полумрака арки, раздаются звуки борьбы, драки и даже звон оружия. Подростки обвиваются руками и готовятся умереть, обнявшись, в один миг. Кульминация эпизода. Занавески распахиваются…
  - И появляется…
  - Не перебивай, Муция, пожалуйста! Потерпи, родная!
  - Хорошо, милая. Но давай ещё выпьем этого восхитительного лесбосского! Я так разволновалась, слушая твой рассказ!
  Они пьют за молодость, и Секстия продолжает.
  - И в полумраке подружки видят молодого прелестного воина в прекрасном парадном вооружении со знаками отличия трибуна. Который, переводя дыхание после стычки, облегчённо говорит: «Красавицы, вы здесь! Я так рад!» и счастливо улыбается. Сердца обеих девочек воспламеняются сильным чувством к столь мужественному, храбрейшему, очаровательному герою. О Вечно Юная Киприда! О крылатый проказник Купидон! В этом чувстве благодарность щедро разбавлена любовью! Одна спасённая, в венке из фиалок, первой решается заговорить: «Кто вы, наш Тесей? Чьё имя нам и нашим родителям с благословением произносить в молитвах?» «- Прежде всего, дайте мне вашу ручку», - говорит взволнованный воин, и одна подруга начинает узнавать спасителя. Носильщики и уцелевший педисекв помогают отложившим дубинки спутникам трибуна убрать поле небольшого сражения. Тело смелого раба кладут на его плащ, трупы двух разбойников оттаскивают к стене, из живота толстого торчит короткий меч с богато украшенной рукоятью. Слуга выдёргивает его, вытирает и подаёт своему господину. Вложив оружие в ножны, доблестный квирит продолжает: «Мой брат Гай обожает Гомера. Сейчас он как нельзя кстати. И, глядя на девочку в венке, которая дрожит от прохлады, волнения и блаженства, герой читает героические стихи.
Правую руку ей жали, и каждый желаньем зажёгся
           Сделать супругой законной своей и ввести её в дом свой,
    Виду безмерно дивясь Кифереи Фиалковенчанной…
  Целых два месяца потом получившая такое прозвище отроковица ссорится с лучшей подругой из-за предмета их общей любви. Пока ветреный Амур не поражает сердце Фиалковенчанной стрелой нового чувства…
IX
  Опять в горле пересохло. Предлагаю, дражайшая Присцилла, такой тост. Выпьем за сегодняшний день, пожалуй, один из лучших в нашей жизни! Аве, Фабия!
  - Да, за этот день! Аве, Секстия!
  Сквозь звуки флейты с таблиния доносятся громкие стоны и ещё более сильные крики.
  - Вот разошлось горячее трио! Шрамик, ты тоньше разбираешься в искусстве любви. Может, скажешь, кто это так громко кричит?
  - Это не Парис, - прислушивается к смолкающим, летящим с террасы звукам Вера, - не Елена, следовательно, это твоя Уриана.
  - Как им хорошо! - Фабия слушает через некоторое время возобновившийся язык страсти. – Я очень рада за них!.. Счастлива!.. Я счастлива, сестрёнка моя любимая! - кричит хозяйка.
  Шрамик тоже счастливо смеётся и присоединяется к Присцилле:
  - Да! Да! Да!.. Я пьяная от счастья!..
  Дальше они кричат, не разбирая слов друг друга, громко смеются и не скоро ещё успокаиваются.
  Наступает  тишина. Флейты прекратили играть ещё когда они заорали. Криптопортик затих. Фабия с Секстией молчат: пьют вино, снова за счастливый день. Присцилла делает знак музыкантам, и они негромко возобновляют игру. Льётся спокойная мелодия. Две лучшие подруги блаженствуют.
  - Смотри, Елена, вот идиллия! - входят обнявшись Терция с Клементиной. - Эй, сестрёнки, вы тут не заскучали? Муция, мы так благодарны тебе! Я не устаю повторять: сорвать цветок невинности – это божественное наслаждение!
  - Что вы, подруги?! Для меня честь и радость доставить вам удовольствие! К тому же я принимаю гостий, приезд которых после разлуки – уже счастье! Сейчас я не преувеличиваю – это действительно так!
  - Да, родные мои! - подтверждает Секстия. - Честно говоря, мы сейчас кричали от счастья!
  Нужно заметить, что их беседы, вероятно, были несколько путанее. Остаётся надеяться, что милые читательницы и мужественные читатели не взыщут строго и допустят немного приукрасить речь действующих лиц, столь очаровательных.
  - Мои любимые, родные, дражайшие сестрички! Бесценные мои!..
  - О! Клянусь Марсом!- перебивает Фабию Парис, они с Еленой уже легли возле подруг.- Такое вступление – к чему-то важному!
  - Красавицы! Как наши кубки наполнены этим превосходным вином, так и этот день, наш изумительный, несравненный и бесподобный день, вместил в себя счастье сразу всех нас! Я полагаю, каждая надолго, если не на всю жизнь, запомнит его. Геллия Клементина, ты согласна со мной?
  - Да, Присцилла! Я люблю вас всех!
  - Секстия Вера, ты не возражаешь?
  - Нет, Муция, я лишь жалею, что память людская изменчива и недолговечна.
  - Каниния Ребилия Терция, твоё мнение?
  - Сёстры, любимые мои! Давайте совершим возлияние Мнемосине! Давайте принесём жертвы Бессмертным, дабы они... Я хочу сказать, пусть хоть Блаженные Боги и Богини помнят этот день вечно! Клянусь Венерой и Марсом, он достоин этого! В знак согласия прошу всех испить божественный дар лозы!
  Совершив возлияние Всевышним, подруги торжественно «дают знак согласия». Сбежав от поцелуев и объятий, Фабия отдала прокуратору приказание принести в жертву Юпитеру быка. Кстати, по совету обожаемого брата, она учредила среди рабов коллегии, назначив в этом поместье Галика их главой, даже позволив ему в особых случаях самому приносить жертвы. Мяса, сказала она ему, немного на стол, чуть побольше на дорогу гостьям – ведь Геллия упомянула, что в Амагальтусе они ненадолго – а остальное членам его коллегий.
  Вероятно, явно благосклонные к хозяйке в тот день Богини и Боги не оставили без внимания её добрые намерения. Когда Присцилла вернулась в перистиль, у Ребилии родилась поразительная мысль. Даже более замечательная, чем лесбийская любовь втроём с девственницей.
  - Любезнейшая Муция! Пока ты отлучалась, меня озарила одна идея. Фиалковенчанная горячо, а моя милая, - посмотрела Парис на Клементину, - обжигающе горячо – меня поддержали. Надеюсь, и ты будешь за.
  - Что такое? Если вы собираетесь, - позволяет себе Фабия пошутить и на святую тему, всё-таки она высокопосвящённая жрица Великой Матери Богов, - если вы собираетесь внести в Сенат предложение о нашей прижизненной консекрации, то есть произвести нас в богини, пополнив число Граций, Ор или став спутницами Гебы или Бастет, то я, в общем, не против… Эй, рабы, на колени! Почему не совершаете возлияний новым богиням?!.. Встаньте, встаньте быстро – я же просто смеюсь.
  - Тоже впечатляющая мысль, но я придумала другое. Ты, как очень умная и лучше всех нас владеющая языком… Не улыбайтесь так! Я о литературном. Ты будешь вести записи, - объясняет Парис, - станешь писательницей, может, даже книга наберётся. И тогда ни этот наш наполненный счастьем день, ни другие, которых, столь же радостных, я уверена, будет впереди немало, не исчезнут из памяти людской насовсем!
  - Великие Богини! Блаженные Кибела и Киприда! Благодарю вас! - восторгается Фабия, поднимая руки к небу. - Прелестная Парис, ты послана к нам Богами! Клянусь Венерой, я так и сделаю. Подручный писец есть на примете, которому можно доверить… Только уж извините, писать буду прозой – как вы знаете, я не в любимицах у поэтических Муз. Но мысль наипревосходнейшая! Завтра же начну.
  - Мы не сомневались,- посмеявшись с гостьями, говорит Вера.- Кстати, тогда уж включи в свою книгу, пожалуйста, мой недавний рассказ.
  - А о чём это, подруги?- интересуется Ребилия.
  - О том милом времени, когда нам едва исполнилось двенадцать, когда мы с поцелуев начинали познавать все таинства любви, когда Амур впервые поразил наши нежные сердца…
  - О! Несомненно, такая тема достойна любой книги…
X
  Ребилию прерывает Геллия, целуя в губы. Она увлекается и не сразу может оторваться от начинающей обнимать и удерживать её возлюбленной. С трудом остановившись, начинает говорить.
  - Прости, радость моя! Позволишь ли ты мне рассказать историю на ту же тему, что и Секстия? Мне тоже было лет двенадцать, и тогда я ещё не знала всей полноты счастья: я ведь ещё не знала тебя, любовь моя. История коснётся одного-двух моих лёгких увлечений и тоже, между прочим, первых поцелуев.
  - Пожалуйста, Елена. Ты же знаешь, я вообще редко ревную. Но прошу не заблуждаться, это никоим образом не умаляет моего чувства и желания. А если ревновать, - оригинально развивает мысль амазонка, - то мне пришлось бы делать это не смыкая глаз. Ибо и женщины, и все без исключения мужчины не могут смотреть на тебя без вожделения, Прекрасная Елена! И даже спрятав от очей людских, я буду не в силах укрыть своё бесценное сокровище от всевидящих взоров Бессмертных!
  Подобный комплимент трудно оставить без благодарности, и, снова сделав над собой усилие, чтобы прервать лобзание, Клементина продолжает свой рассказ.
  - Было это в консульство, если не ошибаюсь, Торквата Силана и Квинта Антонина, в праздник Вакханалий. История произошла в доме Персия. Старому распутнику теперь оставалось только смотреть на чужое веселье, но и за это он благодарил Богов. Совмещая два этих занятия, наблюдение и благодарность, консуляр устроил у себя для молодёжи Дионисии. После представления небольшой комедии началось роскошное пиршество. Педагогов и прочих сопровождавших юную аристократию слуг хитрый дядя приказал «нейтрализовать» - кого напоить, кого отправить с какими-нибудь пустячными, но долгими поручениями, а кому и подложив прежних своих наложниц. А посему вино лилось рекой, парочки подростков удалялись из пиршественной залы – а Персий вспоминал свою молодость. Одна девушка, старше меня года на два, с которой раньше мы пару раз виделись и успели понравиться друг другу, увела меня во внутренний двор. Там, в тени галереи, под журчание фонтана мы отдались объятиям, поцелуям «взасос», изучению свежих горячих тел. Вскоре нас вспугнули ребята повзрослее, и мы, всё-таки довольные друг дружкой, вернулись в просторный зал, где началась разудалая пляска вакханок. Звенели тимпаны, гремели систры, заглушаемые десятком самбук и форминг. Нам поднесли небольшие чаши с вином, которые мы осушили. Прежде чем присоединиться к остальным, я решила чуть-чуть осмотреться. Девчонки весело прыгали и баловались, изображая священное безумие поклонниц Отца Либера. В самом центре этих зажигательных танцев выделялась высокая симпатичная девушка или даже молодая женщина в красной столе и пышном венке с вплетёнными белыми ленточками, как бы тоже плясавшими в такт с цепочкой с амулетом. Будто почувствовав мой заинтересованный взгляд, она поглядела на меня блестящими серо-голубыми глазами. Это длилось лишь мгновение, но я почувствовала исходящее от неё желание и обещание ответного незнакомого наслаждения. Мне показалось, что я начинаю влюбляться. А тут ещё вино  ударило мне в голову, и я потихоньку присела, но не сводила глаз с вакханки; которая под шумок хватала за разные интересные места своих соседок. Я смотрела и ревновала, всё больше влюбляясь в озорную крепкофигурную, но стройную, пышноувенчанную молодую танцующую. Она поглядела на меня ещё только один раз, и этот взгляд манил больше первого. В то же время двум юным плясуньям рядом с ней доставалось всё больше знаков внимания, доходящих до быстрых, будто это предусмотрено пляской, поцелуев в губы. Досадуя на это, я пью ещё вина и решаюсь на отчаянный ход. Чуть пошатываясь, наталкиваясь на движущихся под быструю музыку подростков, я иду прямо к предмету своей с первого взгляда влюблённости, хватаю её за руку и тащу во внутренний двор… - Геллия отпивает из своей чаши и, широко улыбнувшись, завершает свою историю. - Потом я узнала, что происходило, пока я покидала экус в первый раз. Развеселившийся консуляр, на правах хозяина празднества в честь Отца Либера, которому он служил всю жизнь, голосом магистрата, перед которым дюжина ликторов, потребовал, чтобы вся молодёжь пустилась в танец служительниц Хмелевенчанного Бога. Юношам слуги по такому случаю принесли женские одежды. Один мальчик решил последовать, как я затем выяснила, Платону, сказав:
Нет, я не в силах женщиной одеться.
Но другой стройный парень лет восемнадцати, родственник хозяина (знавший этот анекдот о пире у Дионисия), как некогда Аристипп, принял столу, ловко, да и с помощью окруживших его девушек, надел её и продекламировал:
Чистая душой
И в Вакховой не развратится пляске!
И при этом, подавая музыкантам знаки, чтобы играли быстрее и громче, стал так задорно танцевать, что вокруг него тотчас собралась вся самая весёлая молодёжь. Этого-то юношу я и утащила. Прижав его к колонне и ощутив, что это эфеб, я отпрыгнула, споткнулась, пробормотала что-то вроде извинения и, дико смущаясь, убежала. Вот такая история. Представляете – почти влюбилась в мужчину!
XI
  - А я и не знала, моя Прекрасная Елена, что у тебя был настоящий Тесей-мужчина!
  - Я тоже не слышала про этот случай, - признаётся вслед за Ребилией Секстия. - Почему ты раньше не рассказывала эту забавную историю?
  - Как ты сказала, Парис? Тесей? Вы не поверите, мои родные поклонницы Сафо, но в рассказе Веры главный герой, как она сама назвала его тогда, тоже Тесей!
  - Конечно, он же убил рогатое чудище в каменном почти тупичке…
  - А ты, милая Шрамик, ни за что не поверишь, что Тесей твой и Клементины – одно и то же лицо!
  - Всё это действительно увлекательно, сестрёнки, но нам с любимой пора покинуть эту столь гостеприимную виллу. Дорогая, давай собираться.
  - Я уже приказала всё приготовить, слуги ждут только нас, - отвечает Геллия.
  - А мне ведь тоже надо уезжать, Муция. Прости, но я вообще не должна была нигде задерживаться. Дядя передал страшно, - Шрамик делает соответствующие глаза, - важное письмо в Город.
  - Какая жалость! Но я всё равно бесконечно благодарна вам, родные мои! Ваш приезд – настоящее счастье! Всё-таки нельзя ли хоть кому-нибудь остаться?
  - Нам никак, Фабия, - сожалеет Парис, Елена уже ушла переодеваться. - Извини, дорогая, нам тоже жаль, но что поделаешь. Время неспокойное. А попутный конвой отправляется из Генуи рано утром. Необходимо выехать отсюда сейчас же, я и так тянула до последнего. Нам ведь точно так же не в радость с тобой прощаться.
  - Мне тоже, - присоединяется Вера. - А может, ты с нами поедешь? Извини, но всё-таки в это время года долго жить в поместье – дурной тон.
  - О Геркулес! Я помню, разумеется. Но что-то задерживается одно моё судно…
  - Ладно, ладно, понятно. Ты просто решила дождаться того юного всадника, не так ли? Признавайся-ка!
  - И в мыслях не было! - шутливо отрицает Присцилла предположение Секстии. - Я даже забыла, что он должен заехать. Кстати, зачем ты тогда звала его сюда, если уезжаешь?
  Уходя вслед за Ребилией готовиться к дороге, отдать необходимые распоряжения, Вера говорит:
  - Всё для тебя, лучшая подруга: и молодого человека пригласила, и об отъезде своём не говорила, чтобы не испортить день.
  Фабия бежит к ней, целует и обнимает чуть не плача…
  Вскоре они едут к той самой арке, возле которой «сражались» утром Парис и «Ахиллес». Геллия любопытствует:
  - Шрамик, а что в письме Сервия Гальбы? Так интересно! Может, распечатать осторожно, а?
  - Нет, подруга, ни в коем случае. Дядя настаивал на срочности и секретности. Первое я уже чуть нарушила, так хоть во втором послушаю его.
  - Правильно. Приказ военачальника должен исполняться максимально точно и полно, - то, конечно, Ребилия.
  - Шрамик, поделись, сколько любовников ждут тебя в Городе?
  - Оставляла пятерых, - отвечает хозяйке подруга, но трое точно не скучают и, возможно, уже забыли меня.
  - Прекрати, тебя невозможно забыть, покинь ты Рим хоть на люстр, - «утешает» Фабия Секстию, хотя та и сама превосходно знает о своём шарме и любовном искусстве. - К тому же найти ещё хоть целую дюжину за полдня тебе совсем не трудно…
  Подруги подъехали к арке. Старый лик Януса на её барельефе уставился на кортеж гостий. Ребилия решительно призывает:
  - Не люблю слёзные расставания. Прощай, Фабия! Желаю тебе поскорее уладить дела и вернуться в Город. Подруги, говорите кратко.
  - До свидания, милая Присцилла!- посылает воздушный поцелуй Геллия.
  - До встречи, сестра! Не скучай, - не удержавшись, Шрамик бежит к Фабии, порывисто обнимает и быстро возвращается к своему экипажу.
  Ребилия, без доспехов, но верхом на лошади, командует:
  - Тронулись!
  Присцилла громко говорит им вслед:
  -Да хранит вас Меркурий! До встречи, сестрёнки!
  И уже не сдерживает слёз. Молодой Янус с высоты арки взирает на удаляющихся молодых женщин и сопровождающих их слуг.
  - Галик, бери поводья, - приглашает владелица латифундии в квадригу прокуратора, - поехали обратно… О Великие Богини! Как я устала. Но и как счастлива я была сегодня!..
XII
  У будущего консуляра Персия, которого упоминала Геллия, в юности, среди множества прочих не самых славных любовных приключений была связь с женой собственного младшего брата Тита Гентилией Фламинией. Трудно судить о таких делах, о том, как на это смотрят Блаженные Всевышние, но распутник некоторое время считал, что был наказан Богами. Тит, поспорив с друзьями, что сможет обогнать профессионального возницу, разбился на квадриге. Обогнав-таки колесницу соперника. А его юная супруга умерла при родах. Она и при жизни не могла с уверенностью сказать, от какого из братьев – от мужа или старшего – её ребёнок. Так это и осталось загадкой. Официально Персий, разумеется, считал новорождённого племянником, но порою в пьяных разговорах называл его сыном. После рождения дитя дядя, одев маску своего брата, поднял его от своих ног, символизируя признание Титом младенца законным сыном. На девятый день получившим прэномен в честь отца - Тит, а когномен в честь матери – Фламинин, иногда его ещё называли Постумом. В тот же день, для фамилии праздничный день-лустрикус, в городскую книгу актов был вписан ещё один сын Рима – Тит Фабий Фламинин Постум.
  На этом воспитание Персием племянника и ограничилось. Зато не был ограничен его доступ к имуществу ребёнка, доставшемуся по наследству от Тита старшего и Гентилии. Так что к совершеннолетию у юноши из всего наследства осталось только громкое родовое имя. Но и оно значило весьма много, чем молодой человек умело пользовался. Честолюбивые и тщеславные негоцианты, желавшие выдать за него своих дочерей – чтобы их внуки принадлежали к выдающемуся роду и звались древнейшим славным именем – должны были предложить Титу Фабию довольно выгодные и заманчивые условия. Даже свою первую жену, хотя ему и было всего четырнадцать, и дядя был против, он выбрал сам. Явный корыстный расчёт жениха и то, что невеста была старше на пять лет, не помешало им довольно мирно прожить несколько лет.
  Тит Постум приобрёл благодаря первому браку приличное состояние – не менее сенаторского ценза. Но не обзавёлся детьми. Бесплодие жены послужило поводом к первому разводу. Для второго и третьего были другие. Богатейшие люди по-прежнему без колебаний готовы были отдать дочек и немалую часть состояния за блеск имени. Тем более, что образ жизни Тита Фламинина Постума по сравнению с его дядей Персием был значительно приличнее – весьма выгодный фон для сравнений представлял собой консуляр.
  Один старый сенатор сделал молодому человеку очень выгодное предложение, конкретно около полутора миллионов сестерциев. С условием, что остальное имущество после его, тестя, смерти достанется дочери и её детям от Фабия; и что жених и невеста вступят в древнюю и ныне редкую форму брака между патрициями – конфарреатио. Вскоре будущие супруги в Капитолии, в присутствии Верховного Понтифика и Фламина Юпитера, преподнесли в дар Наилучшему и Величайшему Богу пирог из полбы, приготовленный невестой.
  Новая жена, двадцатилетняя Навция Присцилла была весьма религиозной, и будучи беременной ежедневно посещала святилища Дианы, Юноны и Луцины, а на последнем месяце домашнее – ларарий. Не сказать, что Навция была очень красива. Худощавая, а после родов располневшая. Очень добрая, заботливая, ласковая, такая вся домашняя и родная, преданно верная, редкостная унивира.
  Присцилла Младшая родилась в консульство М. Виниция (второе) и Т. Тавра, между двумя праздниками, Эквирриями и Либералиями, то есть в семнадцатый день перед апрельскими календами. Что дало повод друзьям Тита Фабия шутить, что дочка будет воинственной и свободной. Воинственной, как её славные предки, и свободной в том плане, в каком её дядя Персий, то есть от предрассудков и ханжеской морали. Но это говорилось, конечно, в отсутствие Присциллы Старшей, а на присутствие десятилетнего Квинта, брата новорождённой, внимания не обращали.
  Родив дочку, Фабию Присциллу, Навция молилась Румине, Потине, Эдуке и другим древним, многими забытыми, Божествам, сама кормила грудью – и дитя росло здоровым и жизнерадостным. К несчастью, когда дочке исполнилось три годика, мать скоропостижно, через полгода после своего отца, умерла от болезни, чумы, не дожив трёх дней до своего двадцатичетырёхлетия. Дочь совсем не помнит её. Остались только портрет и статуя в доме деда, Навция Приска.
  Вдовец очень горевал по умершей. Которую при жизни не очень-то ценил, а утратив звал бесценным сокровищем, единственной и неповторимой. Ибо несмотря на его чуть не ежедневные измены, Навция практически и не глядела на других мужчин, храня беспримерную верность.
 Лишь через девять лет он женился в пятый раз, по безоглядной страсти, на женщине, только что получившей развод за измену – не в первый раз – можно сказать, полной противоположности Навции, как это ни странно. Рогация, двадцати лет, не патрицианского, вообще не знатного рода, небогатая, алчная и развратная, сумела очаровать уже немолодого, всё горевавшего по верной Присцилле Старшей, Фабия. Не устоял он перед искусно разыгранными добродетелью и скромностью. К тому же великолепная красота чаровницы-«скромницы» блистала и слепила, просто поражала.
  Новая жена сразу настояла на удочерении Марции, ребёнка от одного из прошлых браков. Девочка получила имя Фабия Марциана. А вскоре, добившись максимального влияния на супруга и, главным образом, контроля над его финансами, повела такую развратную жизнь… Но вернёмся к Фабии Присцилле. Пока ей не исполнилось трёх лет, заботливая, нежно и сильно любящая родная мать радовалась здоровью растущей дочурки и благодарила древние Божества обильными возлияниями и приношениями, в основном бескровными. Затем две служанки, добрые пожилые женщины, нянчили и баловали девочку. В семь лет кроме нянек ею занялся и наставник. Отец не стал отдавать дочку в школу, как того и хотела Присцилла Старшая, сторонница домашнего образования. Читать, писать, считать Фабия училась легко, сама проявляя интерес к римской и греческой литературе, более всего мифологической.
XIII
  С появлением мачехи и няньки, и наставник были проданы, а их воспитанницу Рогация поспешила выдать замуж.
  Юная Присцилла Младшая, видимо, унаследовав от матери большую часть религиозности, к браку отнеслась очень серьёзно, хотя совсем не любила жениха. Молилась, как и мать, древним Богам – Домидику, Домицию, Виргиниенсису… Но в божественной помощи последних не оказалось нужды. Во-первых, жить новобрачные стали в доме жены, то есть в доме её деда, Навция Приска – и на новом месте, то есть в доме мужа, ей устраиваться не пришлось. Во-вторых. Супруг, хотя ему и было тоже немного лет, всего пятнадцать, выпивку и секс весьма любил; ещё его увлечением была астрология. В первую брачную ночь он напился до того, что перепутал в большом доме спальни и уснул в постели служанки. А узнав, что жена ещё девственница, «это почти в тринадцать лет!», спросил, всё ли у неё нормально, полноценная ли ему досталась жёнушка?
  Напрасно вторую ночь прождав на супружеском ложе мужа, Фабия, уснув, удостоилась видения. Во сне Великая Матерь Богов велела ей пройти сразу первое и второе посвящение в её храме. Утром Присцилла Младшая прибыла в паланкине в святилище Богини на Палатине, рассказала первой встретившейся жрице о своём сновидении. Священнослужители поверили девочке, гадания подтвердили её правдивость, не последнюю роль сыграла выдающаяся знатность неофитки. И уже вечером к алтарю Кибелы Фабия принесла свою девственность. После обряда второго посвящения последовала ещё и ночная служба Матери Богов…
  Если от Присциллы Младшей можно было ожидать усердия в благочестивых делах угождения Богам как от девочки религиозной, то в служении Диндимене ей открылись и сладострастие и наслаждение вином, также составляющие не последние свойства её натуры. Такое служение Божеству, совмещающее благочестие, возможность девушке занять священническую должность и удовлетворение разбуженной тяги к сексуальному удовольствию, не могло быть не созданным будто специально для Фабии. Менее чем через полгода она уже стала младшей жрицей – и то она боялась поначалу ответственности  этого сана и не сразу поддалась уговорам – а спустя восемь лет Старшей сестрой – высокопосвящённой служительницей Великой Матери Богов; выше её по иерархии только Старший Брат, Понтифик жреческой коллегии Богини, первосвященник храма. Присцилла Младшая, теперь уже Фламина-Старшая сестра, популярна среди прихожан, любима и почитаема многими из них.
  С мужем у Фабии было очень мало общего, разве что крыша над головой. Супруги, договорившись не раздражать родных, устроивших брак, жили вместе довольно долго. Вместе – это условно, конечно. На одном ложе они оказывались очень редко: когда, во-первых, одновременно ночевали дома, а, во-вторых, если вдруг не оказывалось поблизости ни любовников, ни любовниц ни у него, ни у неё. Присцилла за два с половиной года этого замужества припоминает только с дюжину подобных совпадений. К концу брака она родила мужу сына, тот запросил развод; жена добилась немалой материальной выгоды за согласие отдать ребёнка бывшему супругу.
  Единственное, что ей нравилось в этом юнце, было его увлечение астрологией. За компанию она слушала лекции приглашаемого им преподавателя этого предмета, прочла пару книг, но скоро остыла ко всяким гороскопам и мало что запомнила.
  Продолжала Фабия начатое дома до брака образование в школе. Снова по всем предметам обучалась легко и успешно. Особенно понравилась ей философия; дома она прочитала пару дюжин книжек, но на большее Муции не хватило. Кроме того, занималась у хорошего наставника.
  Однако её добродетельная покойница-матушка совершенно не напрасно ратовала за домашнее обучение, считая, что в школах портятся нравы детей. Её душа, если бы посещала сад и портик, где проходили занятия, послушав разговоры учащихся, что шепчут на ушко её доченьке одногруппницы, вознегодовала бы точно.
  Закончить там обучение девушке не довелось. Вторые брак и беременность стали тому причиной. После развода снова наследник остался – правда, до годика ребёнок не дожил – с отцом, а у юной матери – значительные деньги. Строгие читательницы, не спешите упрекать. Из-за произвола Рогации у её падчерицы, когда она её спровадила из дома, не было ничего, кроме дедовского дома, его имений и Амагальтуса, практически не приносивших тогда дохода. Вот и вынуждена была Присцилла выжимать средства из мужей и многих любовников. Впрочем, вторая категория довольно охотно помогала чужой красивой юной жене материально. Приходилось таким образом добывать деньги. Просить у братьев или кого бы то ни было она не собиралась. Однако к семнадцати годам доходы её стабилизировались, на довольно высоком уровне, и уже не было нужды думать о деньгах, по крайней мере так, как это было в тринадцать лет.
  Но вернёмся в год консульства Тиб. Аскония и П. Трахала, то есть в восемьсот двадцатый год от основания Города, в Нарбоннскую Галлию, в приморское поместье Амагальтус. Писцом, о котором владелица латифундии сказала своим подругам, что ему она может доверять, оказалась фаворитка Уриана. Начало записям было положено.
XIV
  На пятый день после отъезда милых подружек, то есть шестой перед апрельскими идами, было написано уже тринадцать глав. В настоящей можно рассказать о том, как оказались в Амагальтусе Парис и Елена, столь осчастливив Муцию и Шрамика. Вот, кстати, и ещё один предмет для описания: появление прозвищ Шрамик и Муция.
  А начать главу можно с того, почему Присцилла сама не уехала. Во-первых, что бы подумал о них с Секстией приглашённый последней молодой человек, не застав здесь ни одну? Её, хозяйки, пребывания требуют законы гостеприимства, хороший тон и, наконец, обычная порядочность, да и женское любопытство. Она призналась Ане, что было бы приятно увидеть симпатичного интересного молодого человека.
  Да, она любит, и это чувство всепоглощающе велико и на всю жизнь. Но что поделать, Фабия молода, занимает высокое положение в обществе, её тело здорово – всё это настойчиво требует своего. В Городе ей помогают обряды ночных и праздничных священнослужений в храме Кибелы. Кстати, недавно там, в Городе, прошли главные празднества в честь Богини, одни из немногих, которые, как она признавалась Шрамику, Муция недолюбливает – за стенания, вопли, рыдания коллег. «Помогают» и пара-тройка любовников, зачастую любезно предоставляемые Верой. Там, в Городе, Фабия постоянно видит своё божество, свою любовь, что само по себе уже блаженство, которое, по её мнению, рады бы испытать многие смертные. Здесь же, в галльской провинции, бедная девушка лишена даже возможности созерцать возлюбленного. Его статуя в атриуме, которой она заставляет кланяться каждый раз слуг, как если бы это был живой господин, естественно, не в счёт. Но приходится ради тела и ради соответствия своему положению думать и о других мужчинах.
  (В расположенное поблизости имение брата, Салнарбии, в этом году без его напоминаний, Фабия уже не раз съездила, проверяла, как идут дела.)
  Во-вторых, приехав в своё поместье, она отправила пять судов с собственным вином в Остию. Четыре, загруженные римскими товарами, уйдут в Иберию, а одно, с тем же грузом и оставшимися деньгами, должно вернуться сюда, в Амагальтус. Никак не менее двадцати тысяч Присцилла планирует оставить в имении на разные текущие расходы. Безусловно, финансами и морской торговлей занят в основном её управляющий, и она ему доверяет. Но, само собой, и проверяет. Секстия права, разумеется: долго быть (не летом) в деревне, да ещё по денежным делам – это дурной тон. Но брат и его управляющий, бывший ранее прокуратором Амагальтуса, Филерот, научили её регулярно посещать имения – без хозяйского присмотра они не дают дохода.
  Дождавшись гостя и возвращения судна, Фабия хочет сразу уехать в Город. В первую очередь, конечно же, чтобы скорее увидеть любимого!
  Теперь о появлении на этой вилле Парис и Елены. Меднобородый, заканчивавший свои выступления в Ахайе, через Эпафродита приказал эдилу Ребилию Феликсу, отцу Парис, съездить в Киренаику. Амазонка, накануне поссорившись с любимой, попросила родителя взять её с собой. Ей нравятся рискованные предприятия, а морское плавание не без оснований можно отнести к их числу. Уже перед отплытием она перестала сердиться на Елену, но решения своего не поменяла. В последнее время отношение к дочери у Мания Феликса потеплело, и он забрал её в поездку.
  Геллия дней десять ужасно переживала. Присцилла с Верой почти безуспешно пытались её утешать. Помогал лишь такой аргумент: «От постоянных слёз ты подурнеешь и перестанешь нравиться нашей Пентесилее. А она любит тебя по-прежнему, сама сказала нам, когда мы провожали её в Остии». Телесные утехи Клементины со служанками были бледным подобием ярких часов на ложе с любимой, и едва ли скрашивали её отсутствие. Но потом одна симпатичная гречанка, купленная по такому поводу рабыня, оказалась прирождённой и страстной лесбиянкой и старалась для новой госпожи как могла, даже получив за это кличку Мелета. Новая невольница полюбила свою домину и ласкала её искренне, с большим чувством и нежностью. Усилия её не пропали даром. Просыпаясь, Елена была такой благодушной, почти счастливой, весело болтала со слугами, а фаворитку отличала подарками и вниманием. Об этом Фабии насплетничала одна служанка Геллиев Клементов. Так что, когда Муция и Шрамик навещали Елену, грусть она изображала не очень естественно. Узнав о приезде Феликсов, поспешила отослать Мелету на пригородную виллу.
  Фелиция – таким именем любит называть себя, особенно в счастливые моменты, Парис, не Каниния Терция, как в документах, а по когномену и агномену отца и брата – Ребилия Фелиция. Фелиция, конечно, почувствовала измену, хотя бы по изменившемуся в постели поведению любимой. Но благоразумно не стала ничего говорить. Да и сама она всё обратное плавание развлекалась с симпатичной юной чернокожей невольницей, подаренной, наряду с дюжиной других отличных рабов, её отцу пропретором Киренаики. Кроме прочего отец и дочь навестили в Александрии сына и брата, Марка, который скоро должен вернуться в Рим.
  Тем не менее, встреча Парис и Елены искрилась неподдельной радостью и счастьем. Любовь вспыхнула с обновлённой силой. Через два дня Фабии и Секстии надо было уезжать. Не только проведать, как они это старались делать ежегодно, свои самые большие и доходные имения, но на этот раз и с другими целями: Вера повидать влиятельного родственника, а Присцилла – опасаясь вследствие одного дурного знака возвращения Нерона. И, как оказалось, для того, чтобы вскоре успокоить своё поместье, устрашённое чудовищными слухами. Говорили, будто Меднобородый хотел не только убить всех живших в Городе галлов, но и отдать все галльские провинции войскам как добычу. Однако Муция и Шрамик решили скрыть свой отъезд и покинули Город, ничего не говоря и даже не навестив  ничего кругом не замечающих влюблённых Парис и Елену. Оставив, тем не менее, церы, где упоминали понятными только квартуорфеминату намёками, куда они отбыли.  Через десять-двенадцать дней, наконец насытившись одна другой, Фелиция и Клементина вспомнили о подругах. Прошло ещё дней семь, и Геллия удивила отца желанием съездить по делу в лигурийскую латифундию. Которая находится примерно в полутора днях пути от Амагальтуса. Совершив совместное путешествие, парочка, пусть всего на один день, навестила Присциллу. И порадовала, обесчестив при этом, Уриану.
  На следующее утро после их отъезда, когда служанка пришла к пробуждению хозяйки, Фабия поговорила с ней по поводу случившегося в таблинии.
  - Красавица, тебе вчера не было больно, ты не расстроена происшедшим?
  - Нет, моя госпожа, - спешит заверить в обратном вестиплика, - совсем нет, и даже вроде наоборот.
  - Как, как? Наоборот, говоришь ты? Продолжай, Ана.
  - Я благодарю вас, домина, что вы позвали меня вчера на террасу! Огромное спасибо за милость, за то, что позволили прилечь подле двух таких знатных ваших подруг! Я была так счастлива слышать от них приятные речи и даже стихи, и всё это для меня! Пила дорогущее вино. А потом, ну, после того, как, - опускает глазки рабыня, - после нашей любви… Парис… извините, госпожа Ребилия Фелиция и госпожа Геллия Клементина до дна выпили кубки за моё здоровье, молодость и красоту! Я не умею хорошо сказать, но, как могла, говорила им об их прелестности, об их божественности, как я благодарна за растраченные мне…
  - За расточённые.
  - … за расточённые мне ласки. Я упала перед ними на колени и бросилась целовать ноги. Но Па-… ой, простите опять, госпожа Ребилия Фелиция подняла меня и так поцеловала!.. Аж голова закружилась, я чуть опять не упала, ладно, она меня держала. И подарила мне пять ауреусов. Такие деньжищи! Она сказала: «Возьмёшь, милочка, что-нибудь на память». Прямо не знаю, как её благодарить, - служанка снова смущается, налившись краской. - Моя госпожа… не знаю, как и попросить… В общем, я согласна, то есть я надеюсь на новые встречи с госпожой Ребилией Фелицией, с милой Парис… Простите меня, - она постирается ниц, - простите, моя домина! - поднимается на колени и, смотря сначала в пол, а потом умоляюще на Фабию, она продолжает. - Это, может быть, нехорошо? Вы ведь служите Великой Богине, скажите, как мне быть?
  Сделав вид, что размышляет над её признанием и вопросом, Присцилла думает немножко о другом. Что всё-таки не укрыла, как собиралась, Ану от внимания любовников. Правда, это не навредило ни госпоже, ни самой вестиплике, последней, как та выразилась, «даже наоборот». А хозяйка ещё чуть переживала за неё. И в данном случае не «любовников», а «любовниц» привлекла невольница своей свежайшей красотой. Выдержав таким образом паузу, Муция отвечает Уриане.
  - Даже если и есть в этом что-то дурное, то совсем мало. Я помолюсь за тебя, возможно, совершу возлияния и даже небольшую жертву.
  - О! Как мне вас благодарить? - служанка снова простирается на полу.
  - С этого дня будешь много писать под мою диктовку, начнём после прандиума. Возможно, это будет моя книга. А теперь поднимись, иди и занимайся своими обычными обязанностями. И между прочим, имей в виду одно преимущество чисто женской любви – после близости не нужно опасаться нежелательной беременности. А насчёт новых встреч с Парис – лично я совсем не против, при случае поговорю с ней. Но не забывай: если Елена снова проявит нежность к тебе, ей тоже отвечай лаской. А теперь, если ты всё поняла, - рабыня, усердно внимавшая, усиленно закивала, - иди и прежде всего помолись Венере и Кибеле, а ко мне пришли Ксану.
  - Век буду помнить вашу доброту! Целый  век, моя госпожа! - поклонившись, довольная девчонка выпорхнула из спальни. Можно не прятать её от любовников – она оказалась лесбиянкой.
  Теперь история из детства Фабии. Через некоторое время после знакомства с Секстией они часто виделись и уже вовсю играли вместе, сближаясь всё больше. Как-то она гостила у Присциллы. Разбаловавшись, девочки бегали по всему дому, и Фабия случайно зацепила за цветочную гирлянду дымившийся домашний жертвенник. Он опрокинулся, и несколько угольков упали на ножку Веры. Она закричала, а Присцилла в отчаянии и чтобы поддержать подружку, разделив с нею боль, положила свою левую руку на рассыпавшиеся угли. Правда, почти сразу отдёрнула. Прибежали её отец, гостивший тогда дома средний брат Гай, почти вся фамилия. Все успокаивали девочек, домашний врач прикладывал снадобья от ожогов, а Гай сказал: «Посмотрите, это же Муций Сцевола, только девочка». У Секстии образовался оригинальный шрамик высоко на левом бедре, с внутренней стороны, в виде буквы «А». Тогда они расшифровали это как «подруги» или «дружба», скреплённая на алтаре. Вот почему Вера и Присцилла зовутся для близких Шрамик и Муция.      
XV
  Пока никаких особенных гостей в Амагальтусе не наблюдается, хозяйка проводит время как обычно. С тою лишь разницей, что теперь часто диктует Ане или другому писцу, мальчику-бальнеатору Кробилу, свои заметки. Они их записывают сначала на церы, а потом уже на свиток папируса.
  В деревне Присцилла просыпается рано, в первом или втором часу. Встаёт и направляется в термы, моется в тепидарии, стойко переносит труд эпилятора, принимает процедуры растираний и умащений в унктории. Проходит в домашнее святилище и молится, а в праздники совершает соответствующие необходимые обряды, возлияния и жертвоприношения.
  Не видя ничего страшного в том, чтобы порою проводить какие-то ритуальные действия, положенные только мужчинам: по меньшей мере у себя дома она считает себя выше предрассудков и суеверий.
  Завтракает чаще сидя. После утренней трапезы отправляется на прогулку пешком, иногда верхом, по своему обширному поместью.
  От большого господского дома отходит мощёная дорога, сначала на восток, почти параллельно линии берега, потом поворачивает на север и прямой линией ведёт к новой арке. Это Центральная дорога или дорога Статуй. Возле её поворота стоит небольшая ионийская ротонда-беседка. Обычно ко времени прогулки Фабии там собираются желающие поприветствовать знатную домину, поговорить с ней. Жители близлежащих деревушек, городка Новые Верцеллы, мелкие колоны. Некоторое время Присцилла уделяет им, часто помогая деньгами бедным горожанам.
  В полдень ещё одна, самая плотная в течение дня, трапеза – прандиум. Затем молодая госпожа может почитать, побеседовать с прокуратором о делах. Часу в девятом-десятом обед, после чего возможна ещё пешая или в носилках прогулка. Следом за этим посещение терм, с более продолжительным омовением последовательно в калдарии, лаконике, иногда судатории, тепидарии и фригидарии, зато в унктории в этот раз Фабия ограничивается только ароматическими притираниями.
  До наступления первой стражи девушка ужинает, совсем чуть-чуть, выпивая не больше половины секстария вина, своих виноделен. Немного отдохнув, идёт в ларарий прославлять и благодарить Всевышних, Демонов, Героев и предков, проводя за этим занятием порю около часа.
  Затем выходит на террасу насладиться вечерней свежестью и понаблюдать закат Божественного светила, полюбоваться темнеющими облаками или светлым ликом Богини Луны, послушать сверчков и шум моря.
  Ложась в постель, перед тем как уснуть, иногда вздохнёт или даже пустит слезинку, думая о своей безответной любви…
  Таков примерный день Фабии Присциллы на её любимой вилле. В Городе он проходит, разумеется, по-другому. Вставать обычно приходится позже, часу в пятом. После небольшого омовения в термах и молитвы в ларарии, где постоянно курится фимиам и горят лампады, молодая домина, зачастую пропуская завтрак, располагается в атриуме, где проходит салютатио. Утреннее приветствие разного рода – однако ж не разделяемых патронессой на разряды и очереди – просителей, клиентов, среди которых больше женщин. Фабия их так и называет – «клиентки».
  В праздники посещает представления в театрах и амфитеатрах и, само собой, торжественные религиозные мероприятия.      
  В полдень обильный прандиум, после которого также чтение, деловые разговоры с управляющим и диспенсатором или сон. Вслед за этим обед, и потом около получаса уходит на выбор платья, обуви, украшений и столько же на то, чтобы всё это надеть. Если Присцилла идёт гулять пешком, то в солнечный день велит брать зонтик. Но чаще прогулку по Городу молодая красавица совершает в паланкине.
  Во время которой может посетить подруг и молодых, зрелых, а когда и преклонного возраста, мужчин. У коих позволяет себе остаться иногда часа на два: в дни, когда она свободна от службы в храме. Но чаще дневные визиты кратковременны, они лишь предваряют вечерне-ночные встречи.
  Возвращаясь с прогулки, а дом её, кстати, на Марсовом поле, во Фламиниевом Цирке, между Портиком Помпея и новыми Термами (термами Нерона), Фабия может для разнообразия посетить эти последние, а не домашние. В общественных ей доставляет немалое удовольствие ловить на себе множество загорающихся желанием жадных глаз. Да и самой приятно незаметно посматривать на крепкие мускулистые мужские тела и их достоинства.
  Итак, посетив термы, в большинстве случаев всё-таки свои собственные, и чуть-чуть закусив после кубка вина, Присцилла или уходит в гости, точнее, уезжает на носилках или, реже, принимает подруг, знакомых, любовников у себя. Впрочем, для четырёх человек её дом открыт всегда: брата Квинта и трёх подруг, для каждого из них есть даже отдельная комната.
  По чётным числам молодая женщина в середине первой стражи приходит в святилище Великой Матери Богов, хотя на первой части службы, для прошедших одно только первое посвящение, её присутствие необязательно. Бывает, она пропускает эту половину богослужения или вообще не приходит в храм, так как службы чередуются: один вечер лишь обычная, другой – раз в четыре дня, точнее, по четвёртым числам месяцев – после простой ещё и расширенная, или ночная. Начинающаяся вслед за обычной примерно со второй стражей.
  Непосвящённым, интересующимся её содержанием, жрица Фабия Присцилла может поведать следующее, что не будет профанацией, разглашением таинств. Ради читательниц
и читателей настоящих записей она даже рассказала чуть больше. Поблагодарим же её и помолимся Кибеле, чтобы не гневалась за это на свою молодую усердную служительницу.
  Сначала куреты-привратники обходят собравшихся с особым ритуалом, проверяя, все ли прошли второе посвящение и могут присутствовать на предстоящих тайнодействиях. Затем Старшие брат или сестра вопрошают адептов, готовы ли они сегодня принять духовно Идейских Нимф и Дактилов, проводят молитву, помогающую это сделать. После этого следуют лёгкая трапеза и возлияния Диндимене, руководимые корибантами; снова краткая молитва (одного адепта за всех). Верующие духовно настраиваются и ощущают присутствие в целле Блаженных: Нимф и Дактилов. Что необходимо для проведения главного священнодействия, самой священной службы, столь угодной Великой Идейской Матери. Не оставляющей без внимания своих адептов и ниспославшей им такую форму поклонения, что приязненна и Богине, и дарует наслаждение верующим… Надев туники, служители Реи простираются ниц, слушая краткую завершающую благодарственную молитву Старших брата или сестры. Которые, закончив её, поднимают и благословляют всех отслуживших ночные Мистерии. После чего расширенная служба считается законченной, прихожане постепенно расходятся по домам.
  Когда и Присцилла отправляется из святилища домой, а когда, после простой службы, может остаться у кого-нибудь на ночь. Тогда, встав пораньше, она едет домой досыпать, и уже в носилках, по пути, снова уснёт. И может не заметить, как слуги аккуратно переложат её на любимое мягкое ложе.
XVI
  В Амагальтусе, вечером пятого дня перед идами, молодая домина, подустав сочинять и диктовать (что называется «писать»), лежит на террасе, вдыхает чудный воздух и вдруг обращает внимание на поведение двух воробышков в воздухе и на перилах таблиния.
  - Скажите-ка, - обращается она к Ане и Кробилу, занятым здесь же переписыванием, - как вы смотрите на то, чтобы женщины могли совершать публичные ауспиции и, вообще, становится авгурами?
  Юные красивые слуги выражают своё одобрение и интересуются, чем вызвана эта великолепная мысль. Госпожа удовлетворяет их любопытство.
  - Наблюдала сейчас за двумя пташками, и мне показалось, это кое-что означает. Я вам скажу, но только и вы мне сначала кое в чём признаетесь. Кого из фамилии вы хотели бы видеть в своих кубикулах?
  Кробилу лет пятнадцать-шестнадцать, он очень миловидный, мягкий, изнеженный, замечательно наносит притирания и масла. Мальчик краснеет и отвечает:
  - Благодарю, госпожа, с Хатанидом мы живём мирно и дружно.
  - Эй, Кробил, - играючи хлопает его по ноге Ана, - ну ты и негодник! Небось в нашу чудесную домину влюбился?
  - Ана, не шути так, не зарывайся, - строго говорит Фабия, но замечает, что мальчишка краснеет ещё гуще, уши прямо горят. - И ты не ответила.
  - Простите, моя госпожа!- подбегает к ней служанка, целует ноги и возвращается на место. - Прошу вас, моя чудная домина, вместо Флеи пусть в моей спаленке будет Ксана. С вашего разрешения я провела с ней пару ночей. Ей, по моему, было приятнее, чем со всякими мужланами.
  - Хорошо, пусть Ксана переберётся к тебе.
  - Госпожа, а что же вы увидели в тех птичках? - не забыла Ана того, что хотела сказать хозяйка.
  - Ах, да, слушайте. Почудилось мне, будто их поведение и чириканье означает, что завтра ко мне приедет какой-то молодой человек. Возможно, просто показалось. Впрочем, завтра и увидим, - Фабия, прикрыв рот, зевнула. - Пойду спать. Ана, идём. Возьми это покрывало, и тунику снять поможешь, что-то сил нет самой…
  На следующий день после прандиума она снова собиралась вздремнуть. Перед этим прочла начатые записи. Обратила внимание на интересный момент – за один день два случая с переодеванием и ещё один из прошлого, но в тот же день рассказанный Едва Присцилла начала засыпать, в её спальню заглядывает Ана и шепчет:
  - Госпожа, вы спите? Моя госпожа, к вам приехал гость.
XVII
  Фабия посылает приготовить и принести свою лучшую паллу и сказать, чтобы прибывшего попросили подождать, предоставили ему всё необходимое и всё, что он пожелает. Она немного волнуется. Встаёт, начинает прихорашиваться и наряжаться с помощью прибежавшей с туникой Ксаны и других служанок. В это время её гость тоже переодевается: снимает дорожную одежду и облачается в новую, видимо, только что купленную тогу. После чего проходит в атриум ждать хозяйку.
  Ана приносит паллу, госпожа отправляет её внимательнее поглядеть на приехавшего под предлогом ещё раз поинтересоваться, чего он желает. Вернувшись, фаворитка рассказывает.
  - Ах, моя госпожа! Он такой молодой, этот эфеб! Если бы не мужская тога, я бы подумала, он ещё мальчик. Ростом как вы, домина. Не скажу, что худенький.
  - Хорошо, а лицо какое? Не страшный?
  - Нет, что вы, госпожа, совсем наоборот, симпатичный. Волосы светло-русые, немного длиннее, чем обычно сейчас у господ. Что ещё? Много золотых украшений…
  - А глаза?
  - Я только на миг взглянула. Вроде серые.
  - Он чего-нибудь захотел?
  - Я спросила его, а он заговорил как по писаному. «Я желаю только, чтобы твоя госпожа как можно меньше беспокоилась моим приездом. И, если это никого не обременит, я бы просил разместить моих мулов, лошадей и рабов».
  - А ты что, ещё не сказала об этом Галику?
  - Простите меня, прошу вас, но сразу, когда приехал этот юный господин, прокуратора не было, вроде он где-то на новом  винограднике. А сейчас, как приехавший господин сказал, я пошла и распорядилась о размещении. Вы же сразу велели, моя домина, дать ему всё необходимое.
  - Хорошо, молодец!
  Итак, юный всадник прохаживается в атриуме, взволнованный новой для него ситуацией. Один, в гостях у одинокой знатной патрицианки, которая что-то не спешит к нему выйти. Может, у неё есть какие-то важные дела. К тому же сама она его не приглашала…
  Приветливо улыбаясь, излучая уверенность, Присцилла входит к заждавшемуся эфебу. Видя его смущение и некоторую растерянность, сама начинает разговор.
  - Весьма рада видеть вас на моей скромной вилле, юноша! Фабия Присцилла Младшая, дочь Тита Фламинина Постума, приветствует вас как своего гостя!
  - О, я безмерно благодарен вам за гостеприимство. Надеюсь, двадцать моих слуг никак не стеснят вашу фамилию… Простите, Фабия Присцилла, что приехал вот так, под вечер… почти… и … Надеюсь, я не отвлекаю вас, не мешаю вашему уединению…
  - Спешу уверить в обратном. Я весьма обрадовалась, услышав о вашем прибытии, - она чуть было не сказала, что немного ждала его. - А теперь, если вы ещё не забыли, будьте любезны назвать себя.
  - О, прошу прощения, - дальше юноша делает комплимент по услышанной подсказке, - но, действительно, любой мужчина забудет все правила приличия…
  «А мог бы сказать, - думает Фабия, - «забудет обо всём на свете».
  -…едва увидит вашу красоту. Меня зовут Луций Габерий Флор, я всадник, сын всадника Публия.
  - Очень, очень приятно! Счастлива, что наше знакомство наконец состоялось! Смею рассчитывать, что вы будете вести себя как квирит, а не как неотёсанный варвар: ведь вы изволили выразиться, что «забыли правила приличия». Пройдёмте, Габерий Флор, во внутренний дворик, и там расположимся поудобнее, - продолжает Присцилла, пока они идут в перистиль, где уже играет флейта; в полутёмном коридоре она на миг берёт его за руку, будто показывая дорогу, и эфеб тотчас смущается, краснеет. - Поудобнее, ведь вы, я уверена, очень устали.
  - Нет, что вы – я полон сил! - совсем по-мальчишески отвечает он.
  Ана была права насчёт его возраста. И внешности тоже. Над верхней губой и на подбородке светлый пушок, на щеках румянец.
  - Буду рада убедиться в этом ночью, - глаза гостя стали размером с блюдца. - Минувшей ночью, в утреннюю стражу, на виллу хотели напасть разбойники, но моя верная Уриана пригрозила, что их побьёт сама Парис, и они, испугавшись, убежали. Я хотела просить вас побыть ныне стражем этого мини-града, ведь служанка позабыла, что Парис здесь уже нет…Расслабьтесь, я пошутила: не было никаких разбойников. Вы, пожалуй, не были в армии?
  - Нет, - обескуражен Флор, - не был.
  - О Геркулес! Что же мы стоим? Вот, прошу, прилягте – окажите честь пообедать со мной, - Фабия и Габерий ложатся, разделённые столом, лицом друг к другу. - А то, что вы не были в легионах, совсем не страшно. И даже к лучшему – не огрубели, не утратили свою очаровательную юную свежесть. Давайте до дна выпьем первый кубок. За наше счастливое знакомство! - видя, что гость торопится поднести чашу к губам, хозяйка мягко напоминает. - И не забудем умилостивить Богов, снисходительно допустивших ваш приезд – прольём несколько капель. Вот и хорошо, - они выпивают. Кубок девушки, внешне не отличимый от другого, вмещает почти наполовину меньше. Поэтому она не боится, осушая его, захмелеть больше, чем ей хочется. - Ибо как высокопосвящённая жрица, можно сказать, заместитель Понтифика, я обязана следить за соблюдением священных ритуалов, не так ли?
  - Конечно, Фабия Присцилла, извините, что забыл.
  - Давай договоримся. Переходим на «ты», это раз. Если ты не против, конечно. Для тебя с этого момента я просто Фабия, это два. Согласен?
  - Да, я только за, конечно. А вы… - но тут хозяйка чуть нахмурила бровки. - То есть ты, Фабия, зови меня Луций.
  «Он Луций, я Муция – интересно (хотя далеко не первый Луций). Но пока не хочу открывать моё прозвище, - размышляет Присцилла, жуя обожаемое ею жареное мясо. - Надо придумать что-нибудь другое».
  - Позволь лучше называть тебя Флор. Ты свежий, юный, благоухающий – как цветы, что радуют взоры Богов и смертных! Этой весной твой когномен так идёт тебе! Выпьем за твою молодость и свежесть!
  «Если бы никто ещё не срывал тебя до меня, - лезет в голову Фабии мысль, пока они пригубляют оставленное Ребилией и Геллией лесбосское. - Надо ещё польстить ему. Назову его Тесеем. Ведь так совсем недавно моего возлюбленного, не сговариваясь, назвали две мои подруги. Пусть у этого юноши хотя бы данное мною прозвище  будет напоминать мою великую любовь».
  - В этом доме, пусть довольно небольшом, я всё-таки порою чувствую себя одиноко и блуждаю как в Лабиринте. Хотя здесь нет Минотавра,  кто знает, что может случиться с беззащитной девушкой. Хочу звать тебя Тесеем. Не возражаешь?
   - О Фабия, я горжусь данным тобою прозвищем!
  - Вот и славно. Пьём за Тесея и Фабию!
  - Да, это здорово! - поставив кубок и беря со стола яблоко, говорит гость. - Решусь спросить у тебя, прелестная хозяйка. Твоя вилла просторна. Может, есть и термы?
  Отметив, что он уже осмелился на такое обращение, Присцилла отвечает:
  - Что значит «может»? Скромные, небольшие, но они, естественно, построены. А что ты хотел, Тесей?
  - Да я, в общем-то, с дороги… - снова смутился Габерий, - неплохо бы… хотел бы помыться.
  - Это замечательно, но я пока не пущу тебя туда, - на недоумённый взгляд даже переставшего жевать яблоко эфеба Муция объясняет. - Во-первых, термы ещё не подготовлены – я велела бальнеаторам не торопиться, но сделать всё наилучшим образом. Во-вторых, я тоже собиралась посетить их сегодня. А ты, Тесей, обещал вести себя цивилизованно, соответственно, я рассчитываю, что ты уступишь девушке. К тому же прелестной, как ты польстил мне. Уступишь первенство их посещения, не правда ли?
  - Да, Фабия, бесспорно. Но я не льстил, ты и вправду прелестна.
  - Благодарю, - поднимает она свой бокал. - Давай выпьем за красоту. Как сказал о ней философ Карнеад, это владычество без охраны. За красоту!
  Отпив и держа кубок в руке, юноша восхищается:
  - Как это верно! Ты сразу покорила меня, Фабия. Этот мудрец, как ты там его назвала, он здорово это выдумал. Теперь я буду звать тебя владычицей, повелительницей!
  - Принимаю. Слушай мой первый указ. Ты должен побольше есть. Не стесняйся, ведь ты, пожалуй, любишь покушать. Приляг как тебе удобно, расслабься. Иначе ты быстро устанешь, истратишь свои силы и не сможешь восстановить их. Ешь, Тесей, всё, что нравится, что на тебя смотрит.
  - Слушаю и повинуюсь, - налегает на только что поднесённые блюда гость, беря подряд то с одного то с другого.
  Хозяйка тоже принимается за обед, решив плотнее поесть сейчас, чтобы вечером почти ничего не брать в рот. Так советует её врач – не кушать с наступлением первой стражи. Порядком закусив, они берутся за кубки. На этот раз решился произнести тост эфеб.
  - Фабия, давай выпьем за тебя! За красивую и гостеприимную хозяйку, за повелительницу! - выпив, он интересуется. - Скажи мне, владычица, что за статуя стоит в атриуме? Почему служанка, которую ты присылала, и ещё один раб поклонились ей? Если это Бог, то какой?
  - О Тесей, сколько вопросов! Пусть это останется загадкой Лабиринта… Почему ты не берёшь грибы? - переводит Присцилла разговор в сторону. - Они очень вкусные.
  - Спасибо, Фабия, но я люблю только собирать.
  - Пожа-а-алуйста! - она берёт блюдо с грибами и смеясь рассыпает их по мозаичному полу галереи перистиля.
  Служанки прыскают в кулачки, глядя на эту проделку и оторопевшего Габерия. Придя в себя, он поднимается с ложа и действительно принимается собирать, объясняя:
  - В детстве я любил погулять по лесу, «поохотиться» на ягоды, грибы. Но однажды на моих глазах раб отравился каким-то из них. С тех пор я не могу их есть, но побродить в их поисках по лесу мне по-прежнему нравится.
XVIII
  - Ты молодец, Тесей. Как говорил Питтак из Митилены, один из семи мудрецов, дело храбрых – управляться с бедой, когда она пришла, дело умных – предвидеть беду, пока она не пришла. Ты поступаешь весьма умно, что не ешь грибы. Брось их, приляг снова напротив меня. Продолжай повиноваться – ты нравишься мне, послушный мальчик. Выпьем за твоё послушание! До дна, Тесей, до дна! - она и сама осушает кубок, почувствовав разгорающееся в ней веселье. - Делая так, ты поступаешь очень разумно. Солон, афинянин, тоже из семи мудрецов, так наставлял сограждан: прежде чем приказывать, научись повиноваться. Вижу, в тебе сокрыт великий ум. Он лишь нуждается в развитии, в учителе, который бы задал ему верное направление. Так и быть, я побуду твоей наставницей, для начала преподав кое-что из семи мудрецов…
  Монолог Присциллы, изредка прерываемый восклицаниями восхищённого ученика, для которого она была не только повелительницей, прелестной хозяйкой и наставницей, но уже «прекрасной Ариадной» - «Долго же он боролся со смущением,- отметила она про себя,- прежде чем решился так меня назвать» - восьмым, и самым великим, мудрецом и ещё кем-то, девушка и не помнит, вроде авгуром и верховным понтификом – монолог её длился до второй стражи… Ей нужно было бы приказать записывать и его, а потом продать книготорговцу, как философский монолог «К Тесею», или «Ариадна». Главное, оригинально – у всех диалоги, а у неё монолог, к тому же автор – женщина. Подруги быстро распустили бы слухи о достоинствах книжки… Жаль, Фабия и сама не запомнила всего. А ещё был момент: когда разошлась-разговорилась, только подумала, как она в этот вечер красноречива, гость назвал её ещё и женщиной-Цицероном…
  - Ты верно поступаешь, Тесей, что больше всё молчишь. Сейчас поясню, только давай смочим уста – у меня во рту снова всё пересохло. За лакедемонянина Хилона! - поднимает Присцилла кубок за, наверное, седьмого, последнего мудреца. - И за прекрасные отношения между наставницами и учениками!
  Приняв божественной влаги, она облизывает губы. Они блестят в свете факелов. Девушка наслаждается тем, как этот мальчик смотрит на неё.  Заканчивает урок философии:
  - Хилон из Спарты говорил: «сдерживай язык, особенно в застолье». Сам не ведая, ты уже следуешь почти всем их премудростям. Вот так. Или я ошибаюсь относительно твоих способностей?
  - О нет, повелительница! Ты не можешь ни в чём ошибаться. Я умный, да. Просто …
  - Молчи. Я знаю. Сейчас подожди немного или иди освежись, тебя проводит Флея. Я быстро вернусь, не волнуйся.
  Она уходит, ей самой надо чуть развеяться, избавиться от лишнего вина в желудке. Заранее велев сплести пару венков, теперь она забирает их и несёт один в руке, а другой уже на голове. Увидев её увенчанную, едва успевший вернуться Флор недоумевает:
  - Какой сегодня праздник, что-то я не припомню.
  - Вообще-то идут Мегалезии... Тебе не всё ли равно? Ведь главное: твой приезд сюда – вот наш праздник! - Фабия надевает на прилегшего эфеба второй венок. - Повелеваю радоваться и пить новый кубок! - сама немного отпивает, снова облизываясь. - Теперь я всё-таки иду в свои термы. А если уж я их посещаю, то не тороплюсь уйти. Тесей, я помню, ты хотел… Подожди, помоешься тоже. Вот Уриана, она тебе покажет, куда идти. Ты слушаешь меня, мой мужчина?
  - Да, я подожду, повелительница.
  Присцилла подходит к нему, нагибается и на мгновение соединяет их уста. Отворачивается и не спеша уходит, сказав Ане:
  - Пойдём, мне нужно кое-что тебе приказать, - отведя её в сторону, тихо говорит. - Когда он допьёт второй кубок, проводи его ко мне в тепидарий…
  Молодая домина успевает смыть с себя дневную пыль и перейти в ункторий, пока Габерий пришёл в тёплоё отделение. Он моется, а Фабия незаметно наблюдает. Пухленький, видно брюшко, похоже, эфебии – не самое любимое его место. Торс гладкий, но ноги покрыты волосиками, тоже светлыми. «Что ж, могло быть и хуже», - думает хозяйка и зовёт его в элеотезий:
  - Иди ко мне, Тесей. Ты любишь свою Ариадну?
  Увидев её почти обнажённой, юноша не сразу смог вымолвить:
  - Моя повелительница!.. Ты так прекрасна!.. Да, я люблю тебя!
  - Повторяй это… Говори мне слова любви, мальчик…
  И Присцилла, положив его на спину, снова берёт в свои руки инициативу. Здесь её лучшая подруга, Шрамик, сказала бы: «О Купидон! А я и не знала, что теперь эта штука так называется!» Берёт в свои руки инициативу их уже гораздо более близкого общения Ц…
   Флор слишком быстро завершает свой путь к вершине наслаждения. Его партнёрша даже не успевает как следует отдаться огню страсти. Ласково, видя его смущение, она просит его в другой раз не торопиться, несколько сдерживать себя, чтобы «не разочаровать свою повелительницу, которая надеется, что вскоре он заслужит похвалы».
  Фабия уводит гостя в отведённую ему спальню. Где, после непродолжительной нежной беседы, начинает целовать его молодую гладкую кожу на плечах, груди, шее… В комнате он уже показывает себя – как это Секстия угадала? – выносливым любовником, компенсируя явную нехватку опыта. Но это ничего: у огненно-опытной повелительницы его хватает на двоих. Ц…
  В перерыве между двумя потоками желания они лежат, тихо разговаривая. Отдавшая много сил захлестнувшей волне страсти, Муция почти не может говорить и на этот раз слушает юношу , откровенно изливающего все свои мысли. Среди прочего эфеб рассказал и о своих переживаниях в атриуме, когда он ждал её выхода. О своих четырёх предыдущих связях, не слишком удачных и очень кратких. Поведал и о знакомстве с лучшей подругой своей «отныне повелительницы».
  Заканчивая дела в Тарраконе, Флор готовился к отъезду домой. Но тут Сервия Гальбу провозглашают императором, и он, вернувшись из Нового Карфагена, набирает не только подобие Сената из местной знати, но и личную охрану (вместо солдат) для своей опочивальни, «добровольцев» – как раз из юных  всадников. Симпатичный Габерий, к тому же не местный, а из самого Рима, был «призван» туда в числе первых. Очень опасаясь такого товарища, хотя и не метившего в командиры, многие «добровольцы» стали строить козни и выдумывать на него гнусные обвинения. С другой стороны, просто уйти он не мог – боялся, что суровый старик рассердится пренебрежением к оказанной чести. Стоя в карауле возле спальни провозглашённого императора, он целиком был погружён в горестные свои раздумья – как бы вырваться из этого запутанного клубка – и совершенно упустил тот момент, как кто-то тихонько «прошмыгнул» в охраняемую опочивальню. Абсолютно для него внезапно чьи-то ладони закрывают сзади глаза… Хмельная Вера едва прямо с поста не утащила эфеба в ближайший подходящий покой. Лишь страх подвергнуться наказанию удержал его в противодействии страстному напору красавицы. В числе прочего она и пообещала помочь ему покинуть «добровольцев» и Тарракон. С началом утренней стражи, когда его сменил особо невзлюбивший его всадник, Шрамик – не скучавшая, однако, в одиночестве, ей не давал это делать настырный легат Виний – прислала за Габерием служанку. Однако любвеобильная прелестница ночью несколько переусердствовала с вакхическим напитком и не смогла как следует распознать потенциал юного партнёра. Через день, как и обещала, «вызволила» его из «добровольцев», и даже предоставила каюту по соседству. На судне же и в Массилии постеснялась солдат дяди и не приглашала Флора даже днём…   
  Чувствуя, что приятная, но всё-таки усталость, чуточку отпускает её тело, Присцилла потихоньку начинает прелюдию. Удивляется, что и Тесей уже готов к новым подвигам на их ложе. Пока может связывать и произносить целые слова, она шепчет ему с придыханием:
  - Вот в этом ты – настоящий мужчина! Этим ты и дорог, герой, одолевший рог Минотавра! Только говори мне о своей любви… - Ц…
  Из кубикула юного гостя, еле шевеля ногами, Фабия ушла лишь с началом утренней стражи…
XIX
  На следующий день, третий перед апрельскими нонами…Впрочем, молодой женщине, лежавшей в своей постели, было мало дела до числа. Около месяца она провела без интимной близости, а прошедшая ночь принесла ей такое удовлетворение, что и о месяце, и о годе можно было позабыть, и о своих годах. А ведь двадцать третий свой день рождения она тоже справляла в одиночестве, здесь, в Амагальтусе, не желая приглашать всякую деревенщину из окрестностей, а других достойных владельцев вилл не было никого. Аналогично были встречаемы в любимом поместье и празднества наиболее почитаемых патрицианкой Богинь – Квинкватрии и Мегалезии. Отмеченные, правда, немалыми жертвами, едва ли не более обильными, чем в ближайшем городке. Куда она сама к тому же и отправляла с дюжину животных в первый день каждого праздника.
   А как же её любовь?  А вот как. После полудня страшным усилием воли Фабия заставила себя встать с кровати, после обильного прандиума, а, скорее, уже обеда, она прошла в атриум, села на колени у статуи любимого, «и так говорила».
  - О лучший на свете! Самый родной! Самый дорогой! Радость моя! Возлюбленный мною больше жизни! Прости меня, но если бы я ещё с полмесяца не была с мужчиной, я заболела бы физически, сошла бы с ума. Этот мальчишка мне нужен только для тела, - Присцилла даже призналась, для какой именно его части. - В уме, сердце, душе безраздельно властвуешь ты, красотою, мужественностью и мудростью подобный Богу! Знаю, ты прощаешь, ибо совсем не обрадуешься, увидев меня немощной и душевнобольной. Благодарю, любовь моя!
  Вернувшись в свою комнату, начинает чуть подкрашивать лицо (то есть руководить соответствующими действиями своей служанки), благодаря и славя Бастет и Киферею, что много и не нужно.
  Муция пользуется декоративной косметикой совсем мало, как и Шрамик. Парис вообще редко приукрашивает лицо, а вот Елена делает это чуточку лишнего. Уделяя много внимания своей внешности, она зато обладает самыми ухоженными ногтями и на руках, и на ногах, просто идеальными, и вообще выглядит самой холёной из квартуорфемината. Не только Ребилия, но и Фабия с Секстией, бывает, принимаются, восхищаясь, целовать её пальчики. Та гречанка-утешительница, Мелета, наверняка посасывала и пухленькие пальчики ножек Геллии.
  Сидя перед зеркалом Фабия вспоминает, как почти сразу точно охарактеризовала своего гостя, едва увидев и чуть пообщавшись. Это подтвердилось дальнейшим его поведением и рассказами между телесными усладами. Малообразованный – отец пожалел денег на хороших преподавателей; плохо знает хорошие манеры, вкусы не развиты. Выпячивает богатство – слишком много золота на теле, сразу сказал, что с ним две декурии слуг. Симпатичный, но не уверенный в себе. О чём говорило хотя бы то, как он не совсем уютно чувствовал себя в новой тоге. Девушка видит, как он дуется, когда она называет его юношей, намекает на его возраст. А её это забавляет, да и он лишний раз припомнит, насколько она выше его в обществе. Зато когда Присцилла хочет похвалить Флора, ей не надо долго думать, что сказать – стоит только обратиться «муж», «мужчина», он чуть не млеет. Впрочем, они же не в Городе – здесь, в провинции, и такое развлечение, такой любовник Фабии вполне сгодится. Да и приятно женщине, в конце концов, когда ею, пусть не самыми изысканными словами, непрестанно восхищаются.
  Заглянувшая Флея докладывает, что обед накрыт, всё готово. Проснувшись, домина приказала расставить ложа и столики в таблинии второго этажа. Теперь отсылает Ану проверить – всё-таки та сама семь дней назад была там некоторым образом наравне с госпожами – и пригласить к трапезе Габерия.
  Муция ещё разок бросает взгляд в зеркало – косская туника великолепно смотрится. К чему верхнее платье? Она же в Амагальтусе, у себя, в родовом поместье, а после вчерашнего оно и перед гостем необязательно. Как и лифчик – к чему он? Закрывать чудесную грудь? Увольте.
  Посмотрев на портрет любимого, любящая ещё раз просит у него прощения. В прекрасном настроении владелица виллы поднимается в просторную, уже почти всю в тени приближающегося вечера галерею. Облокотившись на перила, ладонью прикрыв от солнца глаза, созерцает море, довольно спокойное; его шума почти не слышно. Подошедший Флор останавливается и не решается отвлечь её, явно любуясь далеко не морем: на солнце её туника совсем ничего не скрывает. Не оборачиваясь, она приветствует гостя:
  - Здравствуй, Тесей! Что ты так долго стоишь? Приляг на ближнее ложе – так тебе будет удобнее глядеть на меня.
  Он послушно ложится и сначала делает подготовленные комплименты:
  - Фабия, ты прекрасна! Ты лучшая в мире женщина! Клянусь Юпитером Величайшим, я никогда не видел такой! Никогда и нигде!
  - А сейчас ты что видишь?- она хочет услышать экспромт.
  - М-м-м, твоя фигура совсем как у очень юной девушки.
  - Что ж, спасибо за это «как». Я, значит, старая. Благодарю.
  - Нет, нет. Извини, моя повелительница. Ты не старая, я не это хотел сказать…
  - Нет, теперь ты изобличён, - Муция решает припугнуть эфеба. - Ты думаешь, раз сам такой юный, всех, кто уже чуть-чуть старше двадцати, можно вычёркивать из списка молодых и красивых. Или ты решил, что моё имя даёт тебе право так говорить? Ты будешь страшно наказан. А чтобы эта кара начала тебя мучить уже сейчас, свой приговор ты не услышишь сразу. Обжалованию он не подлежит, ибо у тебя только одна владычица. Ради справедливости – следует выслушать и другую сторону – предоставим слово твоему адвокату. Уриана, это ты.
  - Моя госпожа, в защиту вашего гостя…
  - Это твой клиент, так и говори.
  - В защиту моего клиента скажу, что этот мальчик ещё совсем молод. Нельзя его строго наказывать. А ещё он принёс два чудных венка. У меня всё, моя госпожа.
  - Выслушав защиту, признаю её аргументы неубедительными, недостаточно весомыми, принятого решения не меняю. Тесей, что за венки?
  - Прелестная Фабия, я сам нарвал цветы для них. Ты так правильно сказала вчера: наша встреча – настоящий праздник! Выбирай любой.
  Она берёт тот, что не слишком пышный и, будто всё ещё сердясь, забывает про второй и про «спасибо». Ложится, надевает венок, поправляет волосы и берёт кубок.
  - Эй, храбрый Тесей, не унывай… пока. Поднимем бокалы за любовь! Час назад Киприде принесён в жертву белый ягнёнок. Пусть теперь к нему добавляются возлияния. Слава Великой Богине! Такой тост только до дна! Не останавливайся, юный всадник! - испив, Муция удивляется. - О Вакх! Это фалернское! По-моему, три года назад в Кампании был такой удачный урожай! Кто это выбирал? Стой, сама скажу. Моя подруга Секстия посоветовала тебе. Молодец, что нашёл.
  - Да, самое дорогое оно было!
  «Да, не в самой дорогой лавке», - но вслух Присцилла говорит другое:
  - Благодарю и за фрукты. Погоди, а ты что, не собираешься оплатить услуги адвоката? Дай же ей начатую амфору, - Ана поклоном благодарит и берёт у эфеба гонорар, домина разрешает ей сбегать отнести его в свой кубикул. - Правильно, Тесей. Ты снова поступаешь разумно. Иначе, оставив патрона без вознаграждения, ты бы не смог рассчитывать на дальнейшую защиту. Отныне ты будешь называть Уриану своим адвокатом и патроном. Относись к ней почтительно. Ты всё понял, мудрый муж? - устраивает патрицианка небольшую проверку. Не захочет рабыню звать патроном – ещё не влюбился, надо будет приложить ещё немного усилий.
  - Конечно, моя повелительница! Я лишь позволю себе надежду на небольшое снисхождение. Не наказывай меня очень строго, а, Фабия? - заглядывает он ей в глаза.
  - Я подумаю, юноша, - улыбается она. - Скажи какой-нибудь тост.
  - Прелестная Ариадна, выпьем за тебя! За твою красоту! - молодой всадник без передышки осушает свой кубок.
  - И молодость! - выпивает и она свой бокал. - Если бы ты добавил два лишь слова: «и молодость» - был бы уже наполовину помилован. Но теперь поздно… Ешь, тебе надо. Для поддержания молодой силы. Тесей, ты помнишь о семи мудрецах, наш вчерашний урок? Говори, я послушаю.
  Пришлось ей самой вкратце всё растолковывать ему заново. За такой беседой они подняли ещё два тоста.
  - Ана, совсем забыла тебе сказать. Отныне ты не только адвокат, но и патрон этого юного всадника. Тесей, ты не забыл ещё, что Уриана как истинный оратор защищала тебя перед твоей властительницей? - Флор немного растерялся, Присцилла сокрушается. - Да, как поразительно точно на вопрос «Что быстро стареет?» философ Аристотель ответил: «Благодарность». Хочешь научиться быть благодарным, Тесей?
  - Конечно же, моя прекрасная и самая молодая Фабия! Что я должен делать?
  - Приедешь в Город, купи и прочитай труд Сенеки «О благодеяниях», - видя недоумение эфеба, она находит момент подходящим. - А сейчас я поеду верхом на прогулку по Амагальтусу. Планировала взять тебя с собой, но ты наказан. Твоя кара: оставаться здесь одному.
  Домина подмигивает фаворитке, и та берёт слово:
  - Моя госпожа, я прошу о снисхождении к моему клиенту. Он усерден в повиновении вам. Если вы смягчите своё наказание, он, наверное, будет ещё лучше в послушании, - посмотрев на подаваемые хозяйкой знаки, чтобы она была смелей и обратилась к Габерию, служанка продолжает линию своей стороны. - Луций Флор, как патрон, я даю вам совет: просите о помиловании. Защищая вас, я думаю, что сейчас это не повредит.
  - Юная прекрасная Фабия, - внял рекомендации адвоката юноша, - прошу тебя смилостивиться. Умоляю, возьми меня на прогулку, - он даже пытается поцеловать своей повелительнице руку
  Она не мешает, вяло даёт ему левую. Пока он не отрывает своих губ, она говорит:
  - Что ж, я склоняюсь к тому, чтобы удовлетворить ходатайство защиты о снисхождении. Но есть два условия. Первое, непременное условие: ты, Тесей, больше не забываешь благодарить своего патрона. Второе выполнишь по своему усмотрению: взять на прогулку тех двух слуг, что остались с тобой в доме, пусть несут вино и кубки. Приговор понятен?
  - Фабия, благодарю! С радостью принимаю оба условия.
  В подтверждение слов он кричит приказание своим рабам. Потом, сняв с мизинца золотое, самое маленькое своё кольцо, он дарит его рабыне:
  - Прими, мой патрон. Я признателен тебе.
  Не дав никак поблагодарить всадника, госпожа отсылает её под предлогом распорядиться приготовить лошадей.
  - Вот действия и речь не мальчика, но мужа. Но Тесей, ты услышал о снисхождении, но не знаешь о том, какое наказание тебе взамен.
  - Какое же, моя властительница? Согласен на всё, лишь бы оставаться рядом с тобой!
  - Ночью я велю тебе кое-что сделать, и ты не посмеешь отказаться.
  - О да, Фабия! Да!
  - А сейчас не забудь снять тогу – здесь некого стесняться.
XX
  Та дорога, по которой семь дней назад к арке мчался «военный отряд» Секстии и Фабии с германцами-«преторианцами», была вымощена ещё внуком Аллоброгика, также как и половина перпендикулярной ей, почти декумануса, Лесной дороги. Они делят Амагальтус на четыре примерно равные квадрата. Идущая от портала к морю и дому дорога, практически кардо, до Августа была пограничной. При нём к поместью были присоединены обширные, почти четырнадцать центурий, земли к востоку, и пограничная стала Центральной.
  В поле и небольших кустиках поют птички, сопровождая цокот копыт. Лошади молодой женщины и эфеба идут шагом по этой дороге, ещё называемой дорогой Статуй. Впереди виден перекрёсток, изображение Гекаты смотрит на них львиной мордой.
  - А теперь я вижу Тривию, угадал?
  Пока они не спеша ехали, Флор пытался угадывать, кого изображает каждое изваяние. До главной развилки их стоит тринадцать, по одному через каждый стадий. Римских Богов гость узнаёт, а вот троянских героев и эллинских Божеств он почти не знает.
  - Нет, мой ученик, эту статую воздвиг мой брат Гай. А он филэллин, поэтому, естественно, это греческое Божество. Геката – Богиня чародейства, ночных видений и мрака. Кстати, все скульптуры выполнены греками.
  - Как здорово! Фабия, я наслаждаюсь, даже слыша твой голос! Твоими речами и познаниями я восхищаюсь…
  Они совсем приблизились к пересечению дорог. Их кони шагают рядом, и Присцилла часто задевает босой левой ногой ступню эфеба, каждый раз он блаженствует. Остановив лошадь, она предлагает тост.
  - За ночной мрак, в котором так уютно влюблённым! - два раба подают наполовину наполненные кубки, которые господа осушают. - Ты гость, решай, куда направить нашу прогулку.
  - Повелительница! Прошу, расскажи, будь так добра, что налево и что там направо.
  - Пёсья голова Гекаты глядит в сторону участков городских колонов. Лет семь они со своими рабами обрабатывают эти земли.
  - А сколько всего они платят за аренду?
  - О Геркулес! Сразу видно делового мужа, - Присцилла снова прикасается к его ноге пальчиками своей и в этот раз даже нежно поглаживает. - А я почти не интересуюсь денежными делами. Слышала вроде от Галика, это прокуратор, что суммарно выходит около двухсот тысяч. А может, это в Салнарбиях поблизости, у брата Квинта… А, нет, у него там арендная плата побольше, тысяч триста – триста пятьдесят… Я путаюсь, не спрашивай меня о всяких взносах. Лучше бы не перебивал своим вопросом.
  - Извини, Фабия! Жаль, нет моего патрона. Но я слушаю дальше. Продолжай, прошу.
  Он наклоняется просить прощения к её руке, но девушка убирает её потрепать гриву своей Стелы и подставляет ему колено. Юноша уже нагнулся, и ему оставалось только поцеловать то, что подано. Она смеётся:
  - Очень хорошо! Вот так и впредь ты должен просить прощения у своей повелительницы! И чем ниже, тем выше шансы на положительный исход! - чуть успокоившись, продолжает объяснять. - Лошадиная голова изваяния смотрит в сторону дороги, которая называется Лесной именно потому, что ведёт в рощу, через арбусты. Отсюда их не видно за склоном. Так куда мы поедем?
  - Налево, если ты не против, Фабия, моя юная и прелестная повелительница!
  - Трогаем, только чуть быстрей.
  Они проезжают полями, где в одном месте им встречаются рабы Флора. Ночью хозяйка велела ему отправить всех его слуг (кроме двух) на её поля. На посеве у неё не хватало рабской силы, хотя все двенадцать декурий с виноградников, плюс нанятые на время работники, были заняты там. Монитор щёлкает кнутом, и сеятели низко кланяются.
  Через полстадия с другой стороны дороги трудятся её собственные рабы.
  - Почему я не видел ни одного компедитуса, где они?
  - В имениях нашей семьи, при Клавдии, по-моему, отказались от эргастулов – это невыгодно. Как рассказывал мой любимый… - Присцилла делает вид, что отвлекается, чтобы кивком и улыбкой ответить на приветствия и поклоны декурии; лицо Флора вытягивается, он чуть рот не открыл, - … мой любимый брат Квинт, в то время, когда Луций Сенека был в зените могущества, это очень помогло. Философ приветствовал гуманность и когда узнал, что у нас нет каторжных рабских тюрем, оказал отцу значительную помощь.
  Вскоре они уже проезжают между виноградниками.
  - Справа новый, осенью даст лишь третий урожай. Да помогут Телл, Церера и Отец Либер! Но вино – между прочим, фалернских сортов – отличного качества! - показывает Присцилла молодому всаднику гордость Амагальтуса. - Здесь налево старый, тоже арбуст, но перед рощицей чуть меньше центурии шпалерного.
  - Фабия, ты здорово всё разъясняешь. Ты так умна. Здесь всё превосходно устроено. Я восхищён всем этим!
  - Вот ты снова заставляешь меня усомниться в своей любви, Тесей. Как жаль.
  Она пускает Стеллу рысью, останавливает только у леска. Её догоняет эфеб. Не оборачиваясь, будто обиженно, девушка выговаривает:
  - Ты хвалишь ум и устройство поместья, но упорно молчишь о моей внешней красоте. Или ты перестал считать меня самой прекрасной из женщин? - надувает она губки, он молчит, опустив голову. - Во-первых, извинись как ты умеешь, - Флор тут же спрыгивает с лошади, подходит и целует ей подъём стопы. - Во-вторых, пока мы доедем до Термина, а потом вернёмся сюда,  к выезду из рощицы, ты напряжёшь свой интеллект и будешь говорить о том, как я сейчас выгляжу, - подбежавшие рабы получают приказ наполнить кубки. - Тесей, оторви свои коралловые уста от моей нежнейшей кожи, - как обычно, Муция даёт юноше подсказки по выполнению предстоящего задания, - и приложи их к своей драгоценной чаше. Выпьем за хороший урожай! - она бросает опустевший бокал. - Поскакали, красноречивый муж!
  Вечернее солнце освещает лиственную рощу. Присцилла больше любуется видами леса, полянок, ручейка, через который перекинут каменный мостик, дикими лесными цветками, чем слушает, что там сочиняет её поклонник. Иногда, впрочем, улавливая кое-что. О «сверхстройной фигуре» - это верно. О «божественной груди» - патрицианка и сама не нарадуется. Когда лучи Сола попадают на неё, тёмные, коричневатые сосцы прямо горят сквозь почти прозрачную косскую ткань, колыхаясь от езды верхом. О «маленьком волшебном ротике с полными губами, которые красивее коралла» - подсказка, как всегда, услышана. О «длинных прекрасных шёлково-гладких ножках»…
  Остававшимся на месте виноносам не пришлось долго ждать: Присцилла не стала медленно ехать, пожалев мальчика.
  - Ты просто Гортензий Гортал! Благодарю! Скажи тост, и хватит.
  - Фабия, прекраснейшая из женщин! За твою молодость и красоту! - он высоко поднимает кубок.
  - И за твоё раскрывающееся красноречие, достойный муж!
  Повеселевший юноша начинает говорить о поместье отца недалеко от Города, отвечая на вопрос о любимой вилле. В первую очередь он, естественно, похвалился размерами – четырнадцать центурий, затем количеством работников и так далее. Они подъезжают к Гекате. Флор заканчивает, припоминая напоследок ещё одно «выдающееся достоинство»:
  - … А дорожка одного из садов там длиной сорок стадиев! Приезжай как-нибудь, прокатимся на квадриге. Фабия, прекрасная моя повелительница, ты приедешь?
  Гуляющие останавливаются у развилки.
  - Обещаю подумать. Куда сейчас? Считаю, пора домой: солнце скоро начнёт целовать морские волны на горизонте…
  - О! Как ты здорово сказала!
  А Муция всего-навсего позаимствовала сравнение у кого-то из поэтов Ахайи. Они поворачивают направо, как раз к морю.
  - А я запомнил. Это Ахиллес, - показывает гость на первое от перекрёстка изваяние, - статуя воздвигнута в честь твоего предка Аллоброгика, правильно?
  - Да, мой ученик, наклонись ко мне, - Присцилла целует его в щёку. - О Киприда! Ты просто неподражаемо свеж, мой Тесей!
  - Надо же, совсем забыл спросить. Фабия! Моя юная, красивейшая повелительница! Помнишь, тогда, почти сразу как мы познакомились, ты сказала, что Уриана, мол, грозилась так: «Вас побьёт сам Парис!» Кто это? Кем грозилась мой патрон? И ты ещё сказала, что она забыла – Париса здесь уже нет. Прошу, не мучь меня, ответь… А то я морду набью этому Парису! - вдруг выдаёт эфеб, видимо, выдумавший объект для своей ревности.
  Муция звонко смеётся, представляя, как это будет выглядеть: её спутник такой неловкий и малоподвижный. Но вдруг напускает на себя серьёзности.
  - За морду ты немедленно попросишь прощения, в максимальной степени! - пока он соскакивает с коня, идёт рядом со Стеллой, которую Фабия не останавливает, и на ходу целует её ухоженные гладкую пяточку и тонкие пальчики, она говорит. - Если у тебя останется желание это сделать, буду рада посмотреть. Ты смелый мужчина, я догадывалась. Храбрый. Но, видимо, не всегда хорошо слушаешь. В тот день я сказала «сама Парис». Это моя близкая подруга. Позже я познакомлю вас, и мы обговорим условия поединка. Возражения не принимаются, ты же доблестный муж и должен держать слово!
  - Твою подругу я жалею, Фабия. Но твоё слово – закон для меня, повелительница. За свой неосторожный язык я прощён?
  - Да, садись на коня и поехали скорее – нужно многое успеть. Перекусить, испить божественной влаги, смыть дорожную пыль. А потом, если не забыл, ты должен быть готов понести своё наказание.
  Выполнив всё, что она наметила: поев фрукты, выпив чудесного вина, сполоснувшись в тепидарии, где прислуживала одна Ана, любовники полуобнажёнными проходят в комнату Флора, где Присцилла озвучивает «наказание». В разгар прелюдии она просит юношу:
  - Милый Тесей, у меня зачесалась спинка, между лопаток. Нет, не пальцами. Поцелуй, почеши там язычком… Вот так… Хорошо. Хватит.
  Вскоре она снова жалуется.
  - Ой, снова чешется. Только ты, пожалуйста, снова своими устами и язычком, мой чудный мужчина. Это и будет исполнение твоего наказания. Сейчас между пальчиками ножек.
  Эфеб садится на ковёр и берёт ступни девушки в руки:
  - Конечно, милая Фабия, конечно, любимая! Между какими?
  - Между большими… - и она нежно, но и властно направляет руками его голову себе… Ц…
  У эфеба неведомым образом остались силы отнести Присциллу в её комнату. Её же хватило лишь на то, чтобы не заснуть у него на руках.
XXI
  В день накануне ид Фабия проснулась за час до полудня. После трапезы прошла в перистиль, где занялась, удобно разлегшись на ложе или прохаживаясь в галерее, своими записями. С наступлением вечера она прервала это занятие и сама пошла звать юного любовника на ужин. Заглянув в комнату, увидела его валяющимся на кровати.
  - Тесей, поднимайся! Хватит лежать. Ты кушал что-нибудь сегодня? Только прандиум? Это ты зря. Мужчина должен хорошо есть. По крайней мере, мой мужчина в моём доме, чтобы ночью… Ты сам знаешь, зачем. Иди в таблиний наверх. Не медли.
  - Да, моя повелительница, - отвечает он уже в спину Присцилле. Которая идёт распорядиться насчёт терм и сказать Ане, чтобы та нашла другую рабыню служить за столом. А сама фаворитка чтобы легла на поставленное вплотную к Флорову ложе. Госпожа отправляет служанку вперёд себя с наказом быть понаглее и, если что, напомнить о благодарности. Муция потихоньку крадётся за ней по лестнице и осторожно заглядывает на галерею.
  - … ложись вот сюда, мальчик, так сказала твоя повелительница.
  - Да, патрон, конечно. Ты принеси, пожалуйста…
  - Ошибаешься, - перебивает сметливая Ана. - Вот Сирена, можешь её послать за тем, что нужно.
  - Сирена, - говорит той несколько обескураженный эфеб, - возьми в перистиле или атриуме… что-то я забыл… венки принеси.
  Уриана ложится рядом с ним, поставив ногу на его ложе. Видя, что Флор готов сопротивляться, она останавливает:
  - Помни о благодарности!
  - Что?
  - Непременное условие, - вступает в таблиний и в беседу Присцилла. - Ты ведь не забываешь своих обещаний? Дай свой кубок патрону. Уриана, пей вино, за благодарность. Можешь всё, а захочешь, оставь клиенту.
  Обозначив таким образом иерархию, Фабия тоже ложится за стол. Её фаворитка проливает несколько капель, пьёт сама, милостиво оставляет половину совсем растерявшемуся мальчику. Сирена приносит венки и по знаку домины надевает их сначала закусывающей рабыне, потом богатому всаднику.
  - Успокойся, Тесей. Отвечай только да или нет. Ты любишь меня?
  - Да.
  - Хочешь быть рядом со мной?
  - Да.
  - Адвокат всегда защищает тебя и выручает?
  - Да.
  - Вот и замечательно. Теперь все просьбы ко мне – через мою фаворитку.
  - Да.
  - Правильный ответ. Наклонись ко мне.
  Муция через стол лобзает его. Лишь почувствовав пробуждающееся желание, отрывается. Потрясённый юноша произносит:
  - Да-а!..
  Они подняли ещё пару тостов. Флор оставляет половину кубка патрону и даёт ей закуску со стола.
  - Как хорошо… - блаженствует Присцилла, растянувшись и закрыв глаза. - Но я собиралась идти в термы, надо сходить.
  - Фабия, я ведь иду с тобой?
  Она делает вид, что не слышит.
  - Моя прекрасная и юная повелительница, разреши…
  - Эй, Хатанид, - перебивая, кричит вниз хозяйка, - баня готова?
  - Да, - слышится голос слуги, - как раз всё готово, госпожа.
  Наконец, до эфеба доходит.
  - Уриана, будь любезна попросить свою домину о разре-…
  - На твоём месте, душка, я не стала бы предстательствовать за клиента. Не слышу просьбы в его голосе, он будто небрежно приказывает. Не так говорят, когда хотят понравиться фаворитке. К тому же в таких случаях дарят подарки, ища её расположения.
  Всадник снимает браслет с левой руки; Ана не растерялась – подаёт ему запястье, на которое юноша, повторяя своё прошение нужной Муции интонацией, надевает украшение.
  - Моя госпожа, возьмите его сейчас с собой.
  - Раз ты этого хочешь, милая девочка. Так и быть, ради тебя.
  В термах Присцилла просто моется и принимает омолаживающие ванны, ни разу не взглянув на эфеба. Зато он не отрывает от неё любовного взора. Недостаточно он подарил адвокату, а та может обращаться с ним с каждым разом всё вольнее. Озорная улыбка появляется и на лице служанки, когда её молодая домина шепчет ей об этом на ушко. Помывшись, Фабия терпит старания эпилятора, занимающегося после ножек и подмышек холмиком Венеры (так с детства Фабия называет лобок; как и Ребилия, она не переносит и там ни одного волоска; Вера же и Клементина оставляют ровненькие аккуратненькие прямоугольнички). Переходит в ункторий, отсылает того слугу, который обычно занимается натиранием и умащением (ванны с полезными для кожи настоями, процедуры в элеотезии молодая женщина принимает регулярно). Сказав Ане, чтобы занялась притираниями, она вольготно лежит, наслаждается ароматом набатейских благовоний, очередь которых за галльским бальзамом, движениями нежных ладоней служанки и неотрывающимся от них взглядом юного всадника.
  - Ты должен полюбить эти руки, Тесей.
  - Я уже завидую им, а теперь и люблю, моя повелительница! - радуется он, что возлюбленная к нему обратилась.
  - Благодари мою служанку, она ублажила сейчас моё тело, просто нанеся смягчающий бальзам. Но сделала это так, скажу я, что я наслаждаюсь, радуюсь и даже заговорила с тобой. Теперь понимаешь, как ты должен относиться к рукам патрона, к ней самой?
  - О да, моя восхитительная хозяйка! Конечно, да!
  - Ана, девочка, сходи за косской туникой, той, что без рукавов, и распорядись, чтобы всё приготовили для ужина на пляже. Ты чудно постаралась, я довольна.
  - Всегда рада, моя госпожа, когда вам хорошо! - она кланяется и уходит.
  Присцилла подходит к гостю, велев не двигаться. Целует в щёки, в лоб, в глаза, напоследок задерживается на губах. Не выдержав, он кладёт свои ладони на её тонкую талию. Девушка тут же отрывается:
  - Тесей, я же говорила «не двигайся», - проводит пальчиком ноги по его устам. - Видно, ты захотел, чтобы я ужинала на берегу в компании заката, морских волн, песка и бриза – без тебя. Как Орфей, из-за неразумного порыва ты не хочешь удержать свою Эвридику…
  - Домина, вот одежда, которая вам нужна, - пришла Уриана.
  - Дай, я сама оденусь. А тебе, по-моему, что-то хочет сказать этот молодой человек.
  - Патрон, только ты можешь спасти меня! Вот, прими, - надевает он рабыне браслет на вторую руку; она не убирает, и эфеб на мгновение прикасается к ней губами. - Как клиент, я прошу тебя, приложи свои старания, чтобы повелительница Фабия взяла меня на пляж. Я не могу без неё!
  Девчонка снова подаёт ему руку, и он уже не отрывает своих уст от её пальцев, пока не слышит:
  - Берусь за тебя просить, - рабыня поворачивается к хозяйке. - Моя госпожа! Не знаю, в чём на этот раз провинился Флор. Но, наверное, он по молодости думал сделать лучше. К тому же мой клиент влюблён в вас. Пощадите Луция.
  - Ты сказала хорошую речь. Твой подзащитный прощён за свою невоздержанность. Собираемся на пляж. Я возьму тебя с собой, достойный муж – ты сумел как следует поговорить с моей фавориткой.
  Флея тихо играет грустные мелодии под сопровождение шумящих небольших волн. Лучезарный сын Гипериона правит свою колесницу по нисходящей, уже близко к океану. Легчайший бриз несёт свежесть, прохладу и запах моря. На низком столике вино и разные блюда. Присцилла послала Ану купаться, и вот та, нарезвившись, обрызгав Хатанида с ног до головы, выходит из воды голенькая, подгоняемая будто заигрывающей волной, освещённая заходящим солнцем.
  - Не думай, Тесей, - говорит сидящая Муция лежащему рядом юноше, украдкой поглядывающему на совсем юную красотку; которая вместе со всеми прочими слугами по знаку домины оставляет пляж, - не думай, что она сможет, даже в теории, что-то почувствовать к тебе как к мужчине. Уж поверь мне, мой послушный квирит.
  - Твои слова – всегда правда, дорогая Фабия. И закон для меня. Нарушая его, я приглашаю могущественного патрона. Она симпатичная, да. Но даже не будь она лесбиянкой и рабыней, она никогда, никогда не сравнится с тобой, о моя повелительница!
  - Вот речи, достойные мужа любящего.
  Девушка целует эфеба и кладёт его руку себе на грудь, садится на юношу, оставляя его лежать на спине. Задирает ему тунику, снимает свою, они ласкают молодые тела друг друга. Солнце заходит, и их, уже обнаженных, освещает только месяц…
  Луций и Присцилла лежат на боку лицом к лицу, тихо беседуют, отдыхая.
  - Флор, у тебя прекрасная нежная кожа. Но на руках и ногах это трудно ощутить. Видел сегодня в термах, как я мужественно терпела труд эпилятора?
  - Да, Фабия, мне было так больно смотреть. Но я был и счастлив, что могу сидеть и наблюдать за тобой в бане. Всё-таки ты прекрасней всех, любимая!
  Она награждает его лобзанием и заканчивает свою мысль:
  - Советую тебе, Тесей: не пренебрегай услугами эпиляторов. Купи, если у вас их ещё нет, или пусть какой-нибудь другой слуга научится.
  - Благодарю за совет, прекрасная юная Фабия! Может, пойдём в спальню? Холодает.
  - А я знаю, что может нас согреть. Выпьем.
  - За тебя, любимая!
  Они осушают кубки, и Муция шепчет:
  - А теперь я скажу тебе, от чего нам будет тепло. Иди поближе, мой неутомимый мужчина, это должен слышать только ты.
  Он приближает свою голову, чтобы лучше внимать, но она вместо слов прижимает свои влажные от вина губы к его рту. Они целуются со всё нарастающей страстью, их руки путешествуют, лаская бёдра, груди, ягодицы… Присцилла чувствует желание, идущее от её прЦти, готовность снова принять толсЦкий чЦн любовника, и встаёт на четвереньки: коленями на покрывало, а локтями, не замечая этого, на песок.
  - Вот мне уже тепло-о… Пусть мне станет жарко… Где же ты, Те-… о-о-о-… да!- ощутила она ожидаемое наслаждение от первого проникЦния Ц…
  Отдохнув на пляже и перейдя в кубикул, они ещё раз предаются сладострастному занятию…
XXII
  Первое, что узнала Присцилла, проснувшись в полдень апрельских ид – ей наконец можно уехать из Амагальтуса! Не успела открыть глаза, у постели уже стояла довольная Уриана. Служанка, конечно, знала, как её госпожа хочет побыстрее в Город. С нескрываемой радостью, чуть не крича, вестиплика сообщила, что пришло судно, стоит у пирса (при спокойной погоде даже средних размеров корабли могут швартоваться у Амагальтуса). Фабия сама чуть не орала от избытка эмоций приказывая вызвать в атриум капитана и прокуратора, принести прандиум и прочее, и, конечно же, приготовить благодарственные жертвы. Юпитеру – за столь благоприятный посвящённый ему, Царю Небожителей, праздничный день. Его Могучим и Блаженным брату и сыновьям, Нептуну и Диоскурам, ещё Исиде – покровительствовавшим успешному плаванию.
  Быстро покончив с делами – в поместье она оставит на десять тысяч более того, что планировала изначально – она помолилась с большим, чем обычно, чувством благодарности.
  Немного времени уделила и записям, постоянно подгоняя писца, в этот день им был Кробил. Когда Муция описывала особенно эротичный эпизод прошедшей ночи, её охватила приятная истома. «Надо отвлечься!» - сказала она и стала думать о том, что предстоит ближе к вечеру и об отъезде. Что сама и с помощью Луция, принесёт жертвы. Что нужно просить Богов об удачной дороге, выехать пораньше, задержаться в Новых Верцеллах, проведать там святилище Геркулеса, построенное их семьёй в консульство Г. Регула и Л. Руфа, принять нескольких клиентов из покровительствуемой общины. Что к вечеру надо быть уже в Генуе, у Вибия Салютария, у которого всегда останавливаются Фабии, путешествуя в свои галльские поместья... А чтобы пораньше встать, соответственно, необходимо и спать лечь пораньше. А значит, успевшие стать привычными обед и ужин с юным всадником отменяются, времени останется на одну близость. Что ж, тоже правильно, пусть юноша потоскует в одиночестве.
  В перистиль зашла весёлая Ана, доложила, что всё почти готово для жертвоприношений и праздничных обрядов, в том числе жреческая палла госпожи. Та отправляет её пригласить Флора участвовать в них…
  Вечер, ночь, следующий день прошли так, как планировала Присцилла, без разных непредвиденных обстоятельств. Владелица распрощалась с Амагальтусом; пожалуй, до осени, как обычно.
  В Генуе пожилой хозяин просторного небедного дома, Салютарий, принимавший ещё Тита Фабия младшего и даже Тита старшего, деда нынешней гостьи, как всегда, обрадовался приезду Фабии со спутником. Но ещё больше радости это вызвало у его юных внука и внучки. Подростки Марк и Вибия обожают Присциллу, знатную римлянку, с неподражаемыми столичными манерами, сверхмодно и изящно одетую, жизнерадостную и молодую, жрицу Кибелы…
  Гости быстро сполоснулись в бане и прошли в триклиний. Обычно Фабия задерживалась у них на день-два, посему и в этот раз добрый Салютарий уговаривал погостить.
  - Ради меня, старика! - восклицал он между возлияниями. - Когда ещё в моём доме будет такая красавица?!
  - Посмотри на свою внучку, любезный мой Вибий, - возражает гостья, - вот-вот мне будет с ней не сравниться. Одно преимущество юности чего стоит!
  - Э-э-э, и не вздумай так сказать больше. Ты, Фабия, всё не меняешься. Как из ребёнка превратилась в прекрасную девушку, так и радуешь всех своей красотой!.. А внучка моя егоза и Марк-сорванец заждались тебя совсем. Уж дней пять только и донимают меня: «Почему Присцилла не едет? Что такое? Что да почему?» Что, не так, детки?
  А те лежат, улыбаются, не сводят глаз с Муции. Которая что-то берёт у своей служанки и говорит:
  - Марк, Вибия, идёмте ко мне.
 Внуки хозяина подходят, и гостья дарит им золотые украшения. Юноше перстень, отроковице браслетик – единственные изящные вещи из многих, уже снятых с Флора Аной; остальные более массивные, нежели искусные. Брат с сестрёнкой бурно восторгаются, с двух сторон бросаются обнимать и целовать Фабию. При этом шепчут, что утром их дед уезжает на два дня по делам, и они хотят «замутить шикарную гулянку как у вас, в Риме! Присцилла, оставайся, умоляем! Это будет грандиозно! Если ты с нами будешь, потом целый год в Генуе будут вспоминать о нашем пире!..»
  - Эй, детки, отстаньте от нашей дорогой гостьи! Вообще, вам пора спать, идите-ка по своим комнатам.
  Когда те удалились, поцеловав деда и ещё раз гостью, шепнув ей в два ушка: «подумай!», «пожалуйста!», оставшиеся за столом трое взрослых осушили полные кубки за гостеприимство. Хозяин говорит:
  - Решили, когда я уеду, устроить пирушку. Я-то знаю, сам молодым был. Эх, времечко было!.. Пусть порезвятся, уж лучше здесь, дома. И тебя, небось, упрашивали остаться. Ещё бы! Будут своим дружкам-подружкам говорить: «У нас дома живут и будут на нашей вечеринке двое из самого Рима. Один – состоятельный всадник, но что круче всего – главная в Риме жрица, ужас какая знатная и богатая, красивая, вся такая модная, прямо супер!» Я знаю, как они теперь говорят. Так ты и вправду, Фабия, если хочешь, погости пару-тройку деньков, сделай милость. Внуков порадуешь, присмотришь, чтобы не натворили лишнего. Меня утешишь – я через два дня вернусь, полежим за столом, я привезу отличную дичь, рыбу, медка такого запашистого, поговорим… А, красавица?
  - О Геркулес! Вибий, ты так добр, так заманчиво всё расписываешь! Не будь здесь со мной Луций Флор, клянусь Кипридой, подумала бы, что ты приударяешь за симпатичной гостьей! И не скажу, что моя крепость настолько тверда, чтоб не поддаться твоему шарму!
  - Ох-ох, шутница, ох, выдумала!
  - Марк Салютарий! Клянусь Венерой! В тебе есть что-то притягательное! Вот посмотри, мою руку что-то так и тянет, - Присцилла движет правую ладонь к поясу тоги лежащего рядом на боку хозяина, а левой будто не может удержать её. - Держите мою руку! Что же её притягивает?! Вибий, сделай что-нибудь! Что за штука у тебя под тогой?! - гостья будто и левой рукой, и всем телом оттягивает правую, но ладонь уже касается тоги ниже пояса; девушка напугана и громко вопрошает. - О Геркулес! Что же это?!
  Хозяин озадаченно и смущённо улыбается, Флор скрипит зубами от ревности.
  - А! Вот что! Вот эта штука! - Присцилла хватает ткань одежды. - Этот объект, - она поднимает руку, зажав между большим и указательным пальцами маленький кусочек хлеба, - эта крошка, оказывается, притянула мою руку. Нынче не в моде, Марк Салютарий, украшать тогу хлебным мякишем!
  От портьер раздаётся задорный смех – там торчат головы Марка младшего и Вибии, они не могут сдержаться: до этого похихикивали и прыскали – теперь хохочут.
  - Вот, оказывается, моя правая рука и тянулась устранить единственный недостаток в твоём столь элегантном облике, хозяин. Она завзятая эстетка, не терпит безвкусицы и порою капризничает, ты уж извини её.
  Вибий берёт кисть молодой гостьи и целует:
  - Такую руку, такой прелестницы, не за что извинять. О Боги! Фабия, ты всё такая же озорница! - он  нежно отпускает ладонь девушки и поворачивается ко всё ещё смеющимся внукам. - А вы, вы!.. Ведь полночь уже прошла! Марш по кубикулам! Чтоб сейчас же спали! Ну что с ними поделать, а, Фабия?
  - Хорошие они у тебя, такие милые! Совершим возлияние Эскулапу и выпьем за здоровье твоих внуков! - проливает Присцилла капли из своего кубка…
  Пролежав за столом чуть не до утренней стражи, хозяин и гости и сами, наконец, разошлись по комнатам. Флору и его спутнице предоставили две дальние маленькие, но с широченными кроватями, спаленки, расположенные через стенку. Точнее, тонкую перегородку с дверным проёмом, неплотно занавешенным.
  - Милый Вибий! Он обо всём подумал, - говорит девушка, обнаружив это и пройдя в спальню Луция, где, как и у неё, горела маленькая лампа. Она сразу начинает раздевать юношу, а он, шепча ей о своей любви и её красоте и юности, снимает с неё тунику, столу она скинула сама, нижнее бельё Присцилла помогает стянуть с себя, виляя попой и двигая своими длинными ногами. Она быстро тушит светильник и во тьме нащупывает Ц…
XXIII
  По приказу госпожи слуги пришли будить молодых путешественников, едва успевших сомкнуть глаза, с первыми лучиками Божественного дневного светила. Фабия оставляет пару цер: хозяину и Вибии с братиком, с записками о благодарности за гостеприимство, извинениями, что не может оставаться долее, и с поздравлениями с праздником. Муции не терпится увидеть свою любовь! Она спешит в Город.
  Флор возле вощёной дощечки, написанной его спутницей для старика Салютария, оставляет пять ауреусов. Девушка дописывает: «P.S. Деньги от Л. Габерия, он признателен за гостеприимную любезность. Купи в честь праздника своим чудным деткам что-нибудь модное. Например (правда, скорее всего, придётся добавить ауреусов), красавице Вибии – косскую тунику без рукавов, ей должно подойти. Ещё раз обнимаю и целую».
  Едва открылись городские ворота Генуи, дюжина повозок Присциллы и Флора выехала из них, погромыхивая на камнях, по мощёной дороге, идущей на восток и постепенно заворачивающей к югу. Езда мало мешала отсыпаться господам, у которых ночью в спальне нашлось занятие приятнее сна.
  Поздним вечером этот кортеж достиг прибежища Фабиев на этой дороге. Это довольно просторный дом на окраине маленького городка, расположенного почти посередине между Генуей и Пизами, чуть ближе к последним. За этим домом следит и управляет им специальный раб. Кроме тех случаев, когда здание нужно его господам, когда они проезжают здесь, а это дней десять, максимум двадцать в год, заведующий с выгодой сдаёт его коммерсантам и другим лицам.
  Ожидая, пока приготовят горячий ужин, Фабия диктует записи и при этом вспоминает про ранний завтрак. В конце ночи в доме Салютария, перед тем как Ксана пришла поднимать свою молодую домину, любовники, устав от страстных объятий и ласк, очень проголодались и решили подкрепиться. Весьма кстати забрела плохо выспавшаяся Ана, ей было неуютно на новом месте, и она хотела вздремнуть у ног госпожи. Муция срочно отправила её за едой. Фаворитка скоро вернулась с «добычей», унесённой со стола из экуса. Присцилла велела ей снять одежду и лечь на живот между господами. Играя, Фабия пока не пускала Флора к еде. Сама накинулась на поставленную вестипликой на крохотном столике снедь; перед служанкой поставила на кровать два блюдца с мясом и изюмом, та с жадностью принялась их поглощать. А для юноши Муция наложила еду на ноги его патрону, ближе к её попке, на спинку в том же районе, даже между ягодицами. И сказала ему: «Ешь, ты же голоден. И похвали этот оригинальный столик. Можешь делать это одновременно. А если будешь кушать без рук, обещаю в следующую ночь снова навестить тебя».  Всадник ртом брал кусочки мяса и сушёные фрукты, иногда зарываясь носом между половинками роскошной задницы смеявшейся рабыни. Пережёвывая, он говорил, что не поменял бы этот столик на тот, что стоит целый миллион, ведь эта фаворитка открывает доступ к милостям своей домины - тогда сама домина подумала: «к милостям и милым прелестям» - без которой он не сможет жить.
  Так как был праздничный день, для ужина Флор велел своему обсонатору накупить всех гастрономических радостей, какие только можно было найти в поздний час в этом городке. Лёжа за сплошь уставленным столом, молодые люди в венках слушают игру Флеи, выучившей новую мелодию. Эфеб, рядом с которым возлегла его патрон, вспоминает другую беседу за столом, произошедшую прямо перед тем, как он познакомился с Секстией. Тогда его стол тоже был весьма богат. Приглашённый им попутчик отказался и вдруг начал ругать столь обильный, со многими излишествами, прандиум, его крайнюю дороговизну и далее в том же роде. Юноша в тот момент совсем растерялся, вплоть до того, что есть совершенно расхотелось.
  - Вот так случай! - смеётся Присцилла. - У тебя всегда за столом отменный аппетит, ничто его не может отменить, а тут на тебе!.. А тому ругателю надо было ответить так, как философ Аристипп человеку, порицавшему роскошь его стола. «Согласился бы ты купить всё это за асс?» Тот сказал: «конечно, да». «Значит, тебе просто дороже деньги, чем мне наслаждение».
  Флор долго восхищался мудростью киренаика и заодно своей сотрапезницы. Которая весьма выделяет Аристиппа среди философов и любит его учение и изречения.
  С наступлением третьей стражи Фабия прогоняет из внутреннего дворика всю прислугу, кроме Аны, разумеется. Уже безо всякого повода надувает губки и тихо напевает «ПриВеГеРе». Эфеб отдал адвокату уже все свои украшения кроме всаднического перстня и толстой цепочки на шее.
  - Патрон, эту цепочку подарил мне отец, я никак не могу…
  - Слушай, - перебивает, простирая руку к цепочке, пьяная рабыня, осушив его кубок, - а где твоя булла? Отдай-ка её… Великая Сафо! - это госпожа недавно научила Уриану так выражаться. - Я и забыла, что ты уже перестал её носить.
  - Моя патрон, я тебе сегодня отдам три ауреуса!
  - Ох уж эти скупые мальчишки! Женщины так щедры… О божественная Парис!..
  - Десять, нет, пятнадцать ауреусов!
  - Я подумаю. Целуй! - она подаёт ему ножку, Присцилла делает вид, что собирается уходить спать, загнанному в угол юноше остаётся повиноваться. - Ниже. Ниже! - командует – госпожа велела ей для наглости выпить побольше – рабыня, пока клиент не начинает лобызать её пальчики и подошву. - Хорошо… Но хватит. Остановись!.. Грязный мужик, тебе понравилось?.. Я спросила тебя!
  - Э-э-э, да, мой патрон, мне понравилось лизать твои нежные прекрасные пяточки и целовать пальчики.
  - Животное!.. Домина, этот… мой клиент… просит вас, моя госпожа…
  - Спасибо, красивая, я поняла. Иди к своей Ксане и возьми эту амфору – угостишь её хорошим вином. Только обещай сама больше не пить сегодня.
  - Обещаю, моя госпожа!.. Буллу дарю… то есть… Благо-дарю!
  Ана размашисто кланяется. Не удержав равновесия, своим налитым задом едва не налетает на колонну. Но выпрямляется и гордой походкой, видимо, выражая презрение ко «всяким мужланам», удаляется.
  - Терпи, доблестный муж, - ободряет Муция любовника. - Ты будешь сейчас же достойно вознаграждён. Неси меня на ложе!..
  Выпив в постели ещё вина, партнёры делают второй перерыв.
  - Должна тебя огорчить, мой Тесей. Пожалуйста, не расстраивайся, но оставшиеся в пути ночи я не смогу, как обычно, посещать тебя. Пойми, таков женский организм.
  - О Фабия! Ты меня просто убиваешь! Неужели ничего нельзя придумать, а? - он так жалок, девушке становится больно на него смотреть. - Любимая! Видеть тебя и знать, что ты не подаришь мне своих ласк… Я не переживу… - юноша готов зарыдать. - Умоляю, божественная! Я всё готов отдать за ночи с тобой!
  - Успокойся, Тесей! - проводит Присцилла ладонью по его волосам. - Не надо так убиваться. Ради тебя я могу пожертвовать собой… Только знаешь, что? Мне так давно хотелось виллу у Города, пусть сотня-полторы югеров, но рядом – это так замечательно! - она начинает пальчиками гладить его плечи. - А всё что-то никак не получалось. Я сейчас мечтаю, - её ладони переходят на грудь, - была бы у меня такая вилла, я бы устроила там, милый Луций, такую, знаешь, любовную пещерку, как у Дидоны и Энея, - с груди Муция ласково переходит на животик. - Тогда в предстоящие дорожные ночи я впущу тебя в другую свою… пещерку, тесную и горячую, которую до тебя, - её руки опускаются до лобка и ниже,- никто в такое время не посещал… пока главные врата любви не смогут вновь принять мужественного, твёрдого героя Тесея…
  - Любимая! У нас есть кроме Гест, - это название того поместья, которым он хвалился в Амагальтусе на конной прогулке, - ещё одна вилла у Рима, она хорошая, я уговорю отца…
  - Правда, дорогой?- начинает Присцилла повторять ртом путь, проделанный рукой.
  - Да, Фабия, да. Клянусь Юпитером! - она на середине пути. - Клянусь Юноной и Вестой! - её губы между пупком и волосиками. - О да, повелительница! Клянусь Дитом, вилла будет твоей через десять дней! О-о-о… Ц…
  Очень жаль стало молодой женщине мальчика, пришлось пообещать ему такую ночную ласку, к которой она не очень часто прибегает. Приходится чуть не целых два часа готовиться, прежде чем отдаться любовнику тем способом, каким обычно это делают мальчики. Некоторые её знакомые, в основном из адепток Кибелы, говорят, что даже предпочитают этот метод обычному, что столь полно ощущать пронЦие, слияние с мужчиной невозможно при вагЦм сЦии. Добавляют, причём очень верно, ещё одно преимущество – абсолютно никакой вероятности забеременеть. Но Присциллу более возбЦет сам факт необычного пронЦия, некая большая порочность, и, как признаётся она Шрамику, ещё то, что при этом как никогда чувствует себя волчицей, дикой самкой, потерявшей все людские приличия, белокурой, публичной девкой…
  «Но ничего, - думает Фабия, - от меня не убудет, испытаю редкие, к тому же не лишённые приятности, ощущения. Да и предстоят всего три такие ночёвки, а дальше вернусь к обычной близости. Кстати, может, и в Город уже приедем… Увижу любимого – это главное! Как я скучаю, о Боги! О Прекрасная Венера! О Великая Кибела! Будьте благосклонны! Я стерплю любые превратности, только бы скорее обнять мою любовь!..»
  Следующим вечером Флор и его спутница прибыли в Пизы, где остановились у ещё одного её гостеприимца. Присцилла, как ей ни хотелось в Город, узнав, что утром четырнадцатого дня перед майскими календами в Рим отправится центурия преторианцев, решила, что достаточно они трое суток рисковали, путешествуя без конвоя, и нужно переждать один день, чтобы со столь надёжным сопровождением спокойно добраться до Города. Весь день Фабия пролежала на ложе, просматривая накопившиеся – почти закончился целый свиток – записи, немного подиктовав новые. Чуть позавидовала подружке Секстии, которая легко переносит месячные и даже не считает возможным прерывать в это время сексуальные отношения.
  Рано утром тронувшись в дорогу вместе с преторианцами, к вечеру добрались до городка, рядом с которым было ещё одно прибежище, аналогичное предыдущему. Присцилла пригласила центуриона поужинать и переночевать в этот дом и даже, из симпатии к его молодости и крепкому, мускулистому телу, послала в его кубикул Ксану. А сама последнюю ночь «чувствовала себя волчицей» с юным Луцием. Которому весьма понравилось, когда его возлюбленная так его ублажает.
  Оставшиеся три дорожные ночёвки его спутница предпочитала вернуться к вагЦой и орЦй близости, хотя он и упрашивал свою повелительницу и напрямую, и через патрона, которой отдал около полусотни ауреусов, снова впустить его в горячий аЦс. Поздним вечером одиннадцатого дня перед майскими календами, в последний ночлег в пути, несколько не доезжая до Остии, где они отстали от конвоя, на вилле одной знакомой Фабии, Флор дошёл до того, что обещал Уриане серебряный талант, в пять раз больше её домине, купил очень дорогое ахейское вино. Присцилле оно пришлось весьма по душе, в честь большого праздника она совершила много возлияний и немного не рассчитала свои силы. Итогом стала сдача той её прикрывавшей тыл крепости, осаду которой на ближних и дальних подступах безуспешно вёл две ночи её любовник – на третью добившийся-таки, с помощью дара Вакха, своего.
  Утром Муция, намываясь в бане, долго ругала и Габерия, и себя, и попавшую под горячую руку Ану. С хмурым видом диктовала она свои записи, заканчивая первый свиток. Но уже в девятом часу, увидев с пригорка Город, забыла всё и радовалась как девчонка. Славила Бессмертных и Предвечных, смеялась и плакала…               
   





Книга вторая

I
  В консульство Фабия Персия и Луция Вителлия в город после пятилетнего отсутствия вернулся всадник Сервий Амелий. Он прибыл с фамилией из Галатии, где, пользуясь расположением пропретора, осуществлял разные финансовые проекты, большей частью не совсем законные. Это принесло ему немалое состояние, но умный Сервий не собирался его афишировать и претендовать на место в Сенате. И в общем возвращение его самого в Рим осталось практически незамеченным.
  Чего нельзя сказать о появлении его дочери. Амелия была прекрасна, божественно красива. Присцилла ребёнком видела её несколько раз: Амелии было тридцать семь лет, у неё родились четверо детей, но и тогда она, выходя из паланкина, вызывала немалое восхищение. Что же говорить о поре её расцвета? Редкие выходы Амелии в общественные места становились событиями, о которых рассказывали прежде политических новостей. Высокая, стройная, синеглазая, с волнистыми светлыми волосами, алым мягким ртом, румяная, с лицом юной Богини, с идеальной кожей розоватых оттенков, особенно на пальцах рук – она затмевала любую. Когда Амелия посещала святилище Авроры, редкий мужчина не говорил, что будто сама Богиня появляется в своём жилище. Да и все женщины, не ослеплённые завистью, сходились в том, что подобная красота не может быть наследована от одних лишь смертных.
  А между тем, она была безродной – её отец Сервий, хотя и стал всадником, был сыном вольноотпущенника. Девушка ужасно стеснялась своего происхождения, несмотря на огромное состояние не имевшего других наследников отца, и благоговела перед громкими фамилиями нобилитета, пусть порою их носители были одеты беднее некоторых её домашних слуг.
  Во второе или третье своё появление на публике семнадцатилетняя красавица – она посетила храм Кастора и Поллукса, которых благодарила за спокойное плавание из Эфеса в Остию – скромно стояла в фасадном портике поблизости от Регии. Её заметил молодой человек, подошёл поближе и стал со стороны, из-за постамента статуи Эмилия Павла, сквозь ветви священного дерева, любоваться ею. Амелию же привлекает – всё же она больше пяти лет не была в Городе – шествие консула, которое она заметила ещё издалека, чуть не от Аркса. В сопровождении дюжины, естественно, опустивших фасции, ликторов магистрат гордо спускается на Форум. Девушка говорит своей служанке:
  - … Ах, Марфа, я даже не знаю, который из двух этот консул. И как бы мне хотелось узнать, что за важное дело у него и куда он направится.
  - Нам никак этого не узнать, госпожа.
  Но тут молодой человек приблизился к юной домине:
  - Простите, но я случайно услышал ваши слова и буду счастлив просветить вас. Если у вас нет возражений.
  - Вы можете назвать имя консула?
  - И не только. Но сначала имя. Это Фабий Персий. Свой агномен он получил в память о победе, одержанной вот этим его доблестным предком, - разъясняющий показывает на статую, из-за которой вышел, - Луцием Эмилием Павлом Македонским в своё второе консульство, то есть в пятьсот восемьдесят шестом году от основания Рима, при Пидне, над царём Персеем. Сейчас консул идёт в Регию, и, если хотите, я вас ему представлю, и вы спросите у него, что он там собирается делать.
  - Нет-нет, что вы!
  - Хорошо, я сам скажу. Он надеется застать Великого Понтифика для разговора по делу одной из возглавляемых Персием коллегий.
  Молодой человек поднимает руку, приветствуя магистрата. Тот отвечает, улыбаясь, и действительно заходит в Регию.
  - Меня зовут Тит Постум, я был очень рад удовлетворить ваш страстный интерес к деятельности римского должностного лица.
  - О, как я вам благодарна! Я Амелия, и мне очень приятно вас слушать. Наше знакомство меня радует, но будьте добры назвать своё родовое имя, мне не терпится узнать! Может, и вашему предку стоит где-нибудь поблизости памятник?
  - Я Фабий, - просто отвечает Тит.
  - Ух ты! О Боги! Из тех самых? Правда?! Вот это да!!.. Вы не родственник консула?
  - Родственник: он мой родной дядя…
  Юная неискушённая Амелия просто растаяла. И сразу полюбила молодого человека. Сердце Тита загорелось ответным чувством. Её отец, Сервий, был рад выбору дочери. И тем более одобрил его, так как для нового задуманного им делового предприятия даже его капитала не хватало, а разведшийся с первой супругой жених дочки мог предоставить недостающие полмиллиона.
II
  В марте состоялась пышная свадьба. Для самого Тита Фабия это стало наисчастливейшей женитьбой. Любимая потрясающе красивая жена. Быстрый рост состояния, приумножаемого тестем. И, конечно же, появление наследников. Семь с лишним лет они с Амелией жили очень дружно и счастливо. Фабий не мог нарадоваться рождению первенца, Квинта, а через шесть лет – Амелия долго не хотела второго ребёнка – появился и второй сын, Гай. Оба здоровенькие, почти не болевшие.
  Первенец, любимец отца, матери и всей фамилии, получивший за свои светлые – редкий цвет для рода – волосы когномен Альбин, радовал своими первыми в жизни успехами всех домашних и родных. Но когда ему исполнилось три годика, отец отправил его вместе с матерью в Лабры, сальтус Амелии в Калабрии – подальше от бесчинств Цезаря Гая. Присцилла с трудом представляет себе, каково было молодой жене её отца сидеть одной в своей латифундии, в глуши. Но Амелия любила мужа, оставалась верной и очень ждала его редких, раза четыре в год, приездов. Когда по полмесяца все наслаждались семейным счастьем.
  В отсутствие Тита вся нежность любящей молодой прекрасной женщины доставалась сыну Квинту. Одна няня в ночь перед его рождением увидела во сне Румину, запрещавшую матери, Амелии, кормить детей самой. Поэтому только грудь она не давала малышу. Даже когда позднее родился Гай, мать почему-то почти не ласкала его, отдав на попечение служанок.
  Наконец, доблестнейший Кассий Херея прерывает необходимость добровольного изгнания. Семья воссоединяется в Городе. Утомлённая долгим пребыванием в деревне, но не потерявшая ни капли обаяния, а, наоборот, украшенная знатным замужеством, Амелия окунается в бурную жизнь нобилитета. В Риме не забывали божественной жены Тита Фабия и ждали её возвращения.
  Магистраты и полководцы добиваются её внимания, но завоёвывает её сердце поэт. Кстати, небогатый, но древнейшего рода юный отпрыск. Алтари Венеры обильно окропляются кровью жертв, приносимых молодой изменницей, благодарной за новое большое чувство. Влюблённые не скрывают своей связи, и муж вынужден развестись, хотя по-прежнему был привязан к земной розоперстой Эос.
  Три месяца он жил один, забыв о римских женщинах. Младшего сына отправил воспитываться в Ахайю. Старшего, получившего от отца глаза и что-то от характера, но лицом совершенно напоминающего мать, лелеял в своём доме. Часто умиляясь его схожестью с той, которую не мог забыть.
  Амелия довольно часто приходила проведать также любимого ребёнка, который сам безмерно любил свою божественной красоты мать и радовался каждому её визиту. Когда Квинту было годика четыре, однажды утром он увидел прелестный, чудеснейший восход. Красное солнце, виноцветные облака и красивейшее густо-розовое небо, на юго-западе стояла полная луна.
  - Что это такое прекрасное? - глядя на небо, спросил ребёнок свою няню-рабыню, религиозную – ту самую, что видела во сне Румину – добрейшую женщину.
  - Это беседуют три Богини.
  - А почему мы не слышим? Так интересно, о чём они говорят.
  - Боги не всегда говорят понятным людям языком.
  - А что это за Богини?
  - Это Богиня утра Матута, Диана – Богиня-охотница, а это прекрасная Аврора.
  - Моя мама? Она тоже прекрасная, - мальчик, разумеется, слышал, как отец и другие взрослые называют его мать. - Она Богиня?
  С той поры он с особым детским усердием молился Богине зари, а свою мать боготворил.
  Но Амелия скоро, ветрено бросив поэта, уехала с одним военачальником, легатом, в неблизкую провинцию. Отец ради сына, чтобы он рос не обделённым материнским вниманием, женился чуть не на первой сосватанной богатой красавице. Но третья жена родила одного за другим двух детей, не доживавших даже до получения имени. Она, видимо, ужасно завидовала пасынку, живому и здоровому, истерически ревновала, ибо очень много ласки и внимания муж уделял сыну. В редких случаях, когда мачеха, сделав над собой усилие, пыталась приласкать, нежно приобнять и поговорить с чужим ребёнком, Квинт обычно говорил ей:
  - Я Мемнон, а ты ведь не Эос.
  Отец чуть-чуть ругал его за такое поведение, но что он мог поделать с любимым наследником. Ведь даже он сам, родитель, когда хотел быстро успокоить расстроившегося, готового заплакать сына, или особенным образом похвалить, тоже звал его Мемноном. Как и все, кто достаточно близко знал мальчика, так называли его, желая расположить к себе или просто порадовать. Позже младшая сестра Присцилла и её подруги тоже порою обращались так к нему, уже взрослому.
  Как сыну Амелии, Квинту буквально с рождения дали это прозвище, раньше, чем собственно прэномен. А однажды, в первые дни по возвращении из Калабрии, когда Квинту шёл седьмой год, произошёл следующий случай. В гости к Амелии пришла подруга со своим сынишкой, на год старше хозяйского первенца. Оба мальчика были здоровы, красивы и великолепно, нарядно одеты. Гостившего его домашние – большей частью в угоду главе фамилии – звали Ахиллесом. У Тита Постума были в гостях ещё два нобиля с жёнами. Мужчины, которым поднадоели обычные застольные беседы и созерцание танцев рабынь, решили свести мальчиков в борьбе. И вот голенькие ребята, оба прекрасные дети красивейших  матерей, стали бороться в садике, под неумолкавшие возгласы гостей, хозяев и фамилии. Всеобщая зрительская поддержка – лишь подруга Амелии и её старый верный слуга болели за гостя – придавала Квинту сил, и он на равных проводил поединок со старшим мальчиком. Неожиданно он споткнулся о невесть откуда взявшиеся весы, что позволило гостю одолеть-таки слишком долго сопротивлявшегося соперника и положить его на лопатки. Снова, как и под Троей, Ахиллес поверг Мемнона.
  Весы оказались брошенными по небрежности одного раба, которого разгневанный отец чуть не убил на месте. Его остановил один из гостей-сенаторов, мудро рассудивший:
  - Не спеши, Постум. Это Юпитер с помощью весов определил исход встречи равных. Гость – Ахиллес, сын Фетиды, а твой сын лишний раз подтвердил, что он сын Авроры.
  В продолжившемся застолье возлияния стали совершаться Авроре, Фетиде и Героям, кубки подниматься за прекрасных сыновей, матерей и отцов; прозвище же Мемнон стало для Квинта ещё более заслуженным.
  С раннего детства он проявлял ум и предрасположенность к обучению. В школу его, естественно, не отправили. Сначала тот мудрый сенатор, затем Навция Присцилла отсоветовали это любящему отцу. Добродетельная Присцилла Старшая, дарившая свою материнскую любовь пасынку едва ли не больше, чем родной малютке, вместе с мужем подбирала наставников для обучения предметам школы грамматика. Частью свободных, которым не скупились на оплату, частью покупали весьма дорогих рабов. Квинт учился то усердно, то ленился, а в целом все учителя говорили, что успешно.
  Философию с самых основ ему преподавал стоик Стабилий, сам бывший тогда ещё учеником Корнута и Деметрия-киника. Квинт, изучивший со своим наставником и другие философские школы, сам, без влияния учителя, выбрал для себя стоицизм, став его убеждённым сторонником.
  От религии он никогда не отстранялся, его детское усердие во всех обрядах заставляло прочить ему призвание священнослужителя. Но он не был столь односторонним. Ярким примером чему служила история о «пляске вакханок», рассказанная им своей сестрёнке, Присцилле Младшей, задолго до Геллии Клементины.
  Древняя доблесть квиритов и военная слава знаменитых предков направляли взоры юноши в сторону армий, стоявших в неспокойных провинциях. С одной стороны отец и мать были опечалены таким выбором любимого повзрослевшего чада, им очень не хотелось отпускать его на полную тягот и даже опасностей службу на дальних окраинах. С другой же, его родители безусловно гордились этим волевым мужским решением. И ещё до того, как Квинт в праздник Либералий снял буллу и претексту и надел мужскую тогу, в Эквиррии он получил благословение отца. А от матери на следующий день, когда она пришла в гости на день рождения Присциллы, которой исполнялось семь лет. Маленькая Фабия гордилась и радовалась, что у неё такой воинственный и мужественный брат, и тоже, по-своему, по-детски, благословляла его на военную службу.
III
  Легат Британии Марк Скапула, долго бывший поклонником и недолго любовником Амелии, не отказал в её просьбе и в личном письме юному Квинту Альбину приглашал его служить в легионе на не столь давно покорённой Римом земле. К началу лета брат Присциллы прибыл на далёкий громадный остров. Где по ходатайству матери и как представитель древней знати сразу получил под своё начало когорту.
  В июле одному друиду удалось вдохновить мятеж в большой галльской деревне. Расположенной в тридцати милях от стоянки когорты Фабия, узнавшего об этом событии от соотечественника, которому удалось бежать, остальных трёх граждан убили. Но далее бунтовщики слишком увлеклись разглагольствованиями о сопротивлении. Между тем Квинт Альбин тотчас по получении известия выступил со своей когортой, несмотря на вечерний час. Из-за ночной темноты и быстроты перехода две трети её отстали на глухой лесной дороге, но внезапность была обеспечена полная. Едва стало светать, когда слабые посты мятежников уже были уничтожены, а их главный склад оружия захвачен. Вскоре перед юным командиром предстали связанными друид и пятнадцать буйных бунтовщиков. Остальные жители деревни, около четырёхсот взрослых мужчин и их семьи, способствовали их задержанию и выдаче или, по крайней мере, не препятствовали этому и осуждали попытку мятежа. Оставшись в деревне с одной центурией, Квинт Альбин дождался письменного решения по этому делу от легата. Зачитал приговор на собрании жителей и велел на их глазах казнить друида и пятерых убийц граждан. Десять оставшихся смутьянов подверглись значительному штрафу.
  В начале следующего года Осторий Скапула, отправив Квинта в отпуск, написал Амелии лестное письмо, всячески расхваливая её любимого отпрыска. Отец, Тит Фабий, не мог нарадоваться на своего храброго сына и беспрестанно говорил Присцилле Младшей, единственному ребёнку, остававшемуся рядом с ним, о славе, об их роде, о смелости брата и других его достоинствах. Её детское обожание и сестринская любовь всё возрастали.
  В тот год, осенью, произошло ещё одно достойное внимания событие. Когорта Квинта Альбина и около трёхсот воинов вспомогательной группы, оксилии, переходили к своему зимнему лагерю. Внезапно на широкой лесной поляне на войско напали галлы, попытавшиеся рассеять легионеров и союзников на отдельные кучки и окружать их. Юный Фабий, вскочив на коня, как был, без шлема и плаща, но с копьём, громко приказал строиться в квадрат и носился по поляне, лично помогая в самых трудных и горячих местах. Благодаря этому солдатам удалось с наименьшими потерями встать в оборонительный порядок и даже собрать внутрь квадрата почти весь обоз. Не ожидавшие подобного нападавшие даже перестали атаковать, видя перед собой правильный сомкнутый строй. Тогда Квинт Альбин отдал лучникам оксилии приказ пустить зажигательные стрелы в самое густое скопление напавших, пехотинцам туда же метать дротики. Сам, уже в блестящем шлеме и нарядном плаще, с огромным галльским мечом, во главе двух турм германских конников ринулся на это скопище. Но сражаться молодому патрицию не довелось. Галлы, не предполагавшие биться с регулярным строем, обратились в бегство. Более половины их, то есть около тысячи, было изрублено конницей и бросившимися за ней легионерами.
  Уже после боя римляне заметили, что у их командира из панциря чуть пониже ключицы торчат короткие обломки стрел. Фабий на ходу обломал и пытался избавиться от них. Две галльские стрелы, пробив латы в тонких местах, немного ранили Альбина, вонзившись в тело на дигитус-полтора. Оставив шрамы в виде звеньев цепи или ожерелья.
  Уже собиравшийся уезжать с острова Скапула по требованиям солдат  вместе с военной наградой, ожерельем, предложил дать Фабию когномен «Торкват». Тем более что Квинт отказывался от всех других вознаграждений. Так брат Присциллы стал зваться Квинт Фабий Торкват. Что нравилось ей гораздо больше; да и многие считали этот заслуженный когномен более звучным и идущим юному храброму патрицию.
  Однако зимой, с прибытием нового наместника, ставленника Агриппины, восемнадцатилетний популярный в войске командир оказался в немилости. Да в такой, что скоро ему пришлось перебраться в части, стоявшие в Мавритании Тингитане.
  Едва Скапула вернулся из Британии в Город, Амелия встретилась с ним и лично выслушала хвалебную речь о своём сыне. Единственное, что осуждал экс-легат, это порою безрассудная отвага молодого Фабия и его увлечения вином и очень юными девочками. Услышав о «храбрости сродни безумию», Амелия стала гораздо больше переживать за любимое чадо, и это наложило особый отпечаток на её сердечную болезнь. Через год в Риме неизвестно откуда появился нелепый слух о восстании в Мавритании; на самом деле в Тингисе просто был большой местный праздник. Один знакомый Амелии в её присутствии неосторожно повторил этот слух, добавив ещё, что одним из первых нашёл свою гибель молодой знатный центурион – а именно в этом звании приходилось служить там Квинту Торквату. Его мать схватилась за сердце и упала замертво…
  Узнав о трагическом происшествии из полного скорби письма отца, Квинт взял отпуск и приехал в Город. Провёл в траурном одиночестве месяц, выходя из своих покоев только в ларарий. Там он установил выполненное лучшим скульптором изваяние своей матери, особо выделявшееся среди других ларов. Его отец, сам очень переживавший, через три дня после приезда сына, чтобы не видеть его страданий, забрал дочку Присциллу и уехал в Нарбонии, вскоре переименованные в Амагальтус. Несколько оправившись от ужасного горя, Квинт приехал к ним, погостил дней восемь и, поскольку отпуск подходил к концу, отправился обратно в Мавританию.
IV
  Смерть матери в какой-то степени ожесточила Квинта Торквата, а безумная храбрость теперь вовсе не знала предела, вот только для проявления этих качеств не было поприща. Год консульства Л. Вета и (первого) Цезаря и следующий прошли в Мавритании Тингитане спокойно, без волнений. Молодой патриций снова получил под своё начало когорту. Ещё через год, в консульство (второе) Цезаря и Л. Пизона, Квинта Торквата, отметившего двадцатидвухлетие, назначили трибуном. Через полмесяца, в феврале, юго-западнее Русаддира, восстало племя саднамабров. На его подавление прокуратор отправил из Тингиса три когорты с полутысячной оксилией под командой двадцатисемилетнего Марка Руфа и на помощь ему две когорты Кв. Торквата. Действуя порознь, молодые военачальники быстро разбили отдельные отряды восставших, но значительная их часть, около полутора тысяч, собралась вместе и засела в крепостце Борах. Одну когорту Фабий разделил на манипулы (Руф передал каждой конников из оксилии) и направил на добивание рассеянных мятежников. Оставшиеся у крепости войска начали осадные работы, но средств для постройки нужных орудий не было из-за особенностей почти безлюдной местности – даже для возведения лагеря материал отыскали с большим трудом - возникали и трудности с продовольствием. Варвары даже насмехались со стен: чем, мол, римляне собираются с ними воевать?
  Марк, возглавлявший соединение, как и его помощник Квинт, был сторонником быстрых и решительных действий. Вечером второго дня осады два молодых трибуна, собрав старших центурионов, обсудили на совете создавшуюся ситуацию и настояли на штурме. Главные силы, то есть части Руфа, должны были ворваться через и со стороны главных ворот. А оставшаяся когорта брата Присциллы – отвлекать ложным приступом на старом и самом низком участке стены, в том месте, где до этого были сосредоточены почти все войска осаждавших. С наступлением темноты была произведена необходимая передислокация, и воины ещё успели отдохнуть.
  Незадолго до рассвета три манипулы Торквата начали отвлекающий штурм, горячий и яростный. Личным примером увлекая подчинённых, Квинт первым устремился вверх по крайней из дюжины осадных лестниц. Десять из них были опрокинуты: саднамабры срочно подтянули почти две трети гарнизона к этому месту. По двум оставшимся, пока они были приставлены, за командиром успели взобраться его друг, широкоплечий оптион, и ещё три легионера. На узкой стене – свободно пройти между зубцами и стенкой-бортом мог лишь один человек – они, с двух сторон прикрываясь большими щитами, отбивались от врагов. Лишь два-три факела освещали место схватки. Оставшиеся без своего трибуна манипуларии подутратили пыл и только кое-где пытались штурмовать, но безуспешно.
  Из взобравшихся два воина пали, много раз пронзённые клинками, оптиону стрела вонзилась в подбородок. Вражеский военачальник предложил трём смелым римлянам «почётную сдачу». Ответом был бешеной ярости выпад двух командиров: раненного кроме подбородка ещё дважды в ногу оптиона Нурмия и получившего несколько порезов руки трибуна Фабия.
  В темноте и бестолковой сутолоке варвары поражают из луков даже своих. Отбивавшийся с другой стороны искусный и проворный солдат падает, когда в его ноги попадают сразу три стрелы. Торкват быстро оттаскивает его от врагов и, пока лежащий товарищ своим щитом закрывает его ноги, отражает их копья и дубины. Трибун не замечает ран на руке, как и его друг выдернул стрелы, не обращая внимания на боль в челюсти и ноге. И тут оба получают страшные раны. Могучему оптиону обрушивают на шлем удар тяжёлой дубины, на который он слишком поздно среагировал, попытавшись увернуться. Квинту Фабию в спину вонзается стрела, парализуя болью левую часть туловища вместе с рукой.
  Ослабленная со стороны центральных ворот стража стены не выдержала внезапного массированного, с двадцатью девятью лестницами, поддержанного лучниками оксилии, приступа. Взлетевшие на стену солдаты с боем спустились вниз и открыли ворота. Ворвавшиеся под боевыми знамёнами три когорты опрокидывают паникующих саднамабров. Услышав грозный боевой клич и успехи соратников, отвлекших оборонявших свою стену варваров, манипуларии Квинта Торквата с яростным пылом и криком «барра!» возобновляют свои попытки и по вновь приставленным лестницам поднимаются на твердыню крепостной стены. Аврора и красный Сол, ещё полностью не показавший своего светлого диска, видят, как римляне одолевают врагов, уже занесших было оружие, чтобы добить упавших, но не поверженных, оставшихся в живых трёх храбрецов…
  Ловкий солдат, Тиберий Целер, которому вытащили из ног три стрелы, лежал и писал письма своей матери-старушке и родным двух погибших на стене товарищей. У Нумерия Риды, оптиона, не было родственников, а невеста уехала из Лептис Магны в Рим и пока не присылала писем с объяснениями, куда ей отправлять весточки. Как и друг Нурмий, Фабий тяжело переносил последствия полученной последней раны, дней пять вообще лежал не в силах пошевелиться. И за него написал письма отцу в Город и брату в Афины Тиберий Целер, третий смельчак.
  Отец Присциллы не мог сдержать слёз, сколько раз ни перечитывал эту эпистолу с описанием подвига. Что уж говорить про неё, обожающую брата-героя; Шрамик плакала вместе с ней. Приезжавшая ненадолго из поместья матери Ребилия, прочтя это письмо, обняла Фабию и сказала, что гордится подругой, у которой брат не только пошёл по стопам славных предков, но и достоин сравнения с Александром Великим.
  Пролежав на покое с полмесяца во взятой крепости, Квинт Торкват, как только смог немного ходить, отправился в Ахайю, к младшему брату. Бывшие при отряде врачи сказали, что, по крайней мере, ближайшие полгода, воевать он вряд ли сможет. И посоветовали пожить в спокойной обстановке хотя бы месяц-два, под наблюдением хорошего медика. Как раненый Телеф к Ахиллесу, старший брат добирается морем до Афин, где воспитывался Гай. Около полутора месяцев Квинт гостил, поправляя здоровье, в городе Паллады-Гигии.
  После этого, не предупредив письмом, возвращается в Рим.
  В самом Городе он был к началу первой стражи. За пару стадиев до дома переоделся в блестящие парадные доспехи, чтобы бравым видом порадовать родителя, его молодую жену, сестрёнку, фамилию. Придя домой, застаёт отца в сильном волнении – как раз в тот вечер Присцилла пропала. Давно должна была вернуться, уже стемнело, а её всё нет. Тут уже стало не до торжественной встречи.
  Один слуга, постоянно носивший её паланкин, но в то утро вывихнувший ногу, объяснил, куда обычно направляется юная госпожа. Её брат, взяв с собой полдюжины крепких рабов, позабыв о ещё беспокоящих болях, бросился на поиски в указанном направлении. Он горячо взмолился Авроре, которой поклонялся с детства, Венере и Кибеле – Богиням, особо почитавшимся при жизни его матерью – чтобы они сохранили в невредимости его сестрёнку. В наступившем мраке вдруг ярко вспыхнул факел у маленького уличного жертвенника Кибелы, будто маяк призывая следовать в нужную строну. Эта тесная улочка была в стороне от маршрута, которым хотел следовать молодой патриций, но вела более кратким путём. Приняв внезапную вспышку за подсказку Богинь, Квинт побежал по этой улочке, миновал её и следующую, и тут уловил какое-то странное движение и крик в арке водопровода Агриппы…
V
  Восьмилетнюю дочку храброго погибшего педисеква хозяева обещали отпустить на свободу, когда той исполнится двенадцать.
  Спасёнными девочками были Фабия и Секстия. Полумрак и пережитое потрясение, нахлынувшие волнующие чувства помешали им сразу узнать в трибуне не Тесея, а Мемнона. К тому же Вера не видела его вживую вообще, а Присцилла полтора года. Но Венера уже послала дерзкого Амура завладеть сердцами спасённых – прежде, чем герой был узнан…
    По случаю счастливого избавления от разбойников юную неслушницу, конечно, не стали наказывать, хотя мачеха, Рогация, и настаивала. Всю ночь в доме Тита Фабия продолжалось празднество – чествование доблестного сына главы фамилии, достойного сына Рима. Сестрёнка смеялась и плакала, беспрерывно обнимала и целовала его, возлюбленного ею отныне уже не только как брата. В честь семейного торжества, на радостях, отец разрешил ей пить вино. Разумеется, сильно разбавленное, но она украдкой осушила кубок чистого и стала засыпать прямо за столом. Брат взял её на руки и унёс в спальню. Перед портьерами которой Присцилла решилась прошептать: «Я люблю тебя! Понимаешь? Люблю!» и горячо поцеловать в губы. Но Квинт не понял или не обратил внимания. С той поры, целуя его в губы, когда они не при посторонних, младшая сестра часто позволяет себе совсем не сестринское лобзание. К её несчастью, безответное.
  На следующий день Шрамик пришла к Муции, и они не удержались от признания друг дружке в том, что полюбили своего спасителя. Тотчас страшно разругались, Вера убежала, а Присцилла запретила пускать её в дом.
  Лучшая подруга превратилась в соперницу, и кроме Ребилии девочке не с кем было делиться своими любовными переживаниями. Из-за них она порою не ела целыми днями. Но Ребилия, почти мальчишка, тогда ничем не могла помочь. Она лишь пыталась уговорить подружку покушать. Тогда Присцилла в очередном письме написала в Афины Гаю. После приветствий и городских новостей делилась.
  «Милый брат! Я счастлива и удручена одновременно. Счастлива посетившим меня сильнейшим чувством. Это любовь. Большая, огромная любовь, я знаю. Хотя это в первый раз со мною, но я уверена, что столь глубокое, всеобъемлющее чувство – это на всю жизнь.
  Пусть мне не так много лет, но я уже ощущаю себя женщиной. Столь приятно теперь говорить самой себе – женщиной любящей. А так хочется быть любимой – взаимно.
  Да, я более чем уверена, что это навсегда, что моя любовь – это как орган тела, без которого жизнь невозможна. Это как во сне – когда просто знаешь, и всё. Откуда это знание, непонятно, но оно есть. Может, Прекрасная Венера внушила мне это ощущение вместе с самой любовью. Но теперь мне даже кажется, что я, сколько себя помню, с самого раннего детства любила его. Да, я вспоминаю сейчас свою нежность, свою привязанность к нему, обожание – и понимаю, что это было предвестием более сильных чувств, прологом захватившей меня теперь страсти. Я с блаженством отдаюсь ей, наслаждаюсь своей любовью…
  Но бесконечно огорчает меня то, что он не примет это всерьёз. О Киприда! Милый Гай, ведь он – это наш с тобой старший брат Квинт. Я люблю его… Я даже призналась ему и поцеловала в милые, дорогие, желанные уста. Но он ничего не заметил, наверное, подумал, что сестрёнка просто обрадовалась его приезду, что вино отуманило её головушку.
  О Геркулес! Гай! Квинт спас меня от мерзавцев разбойников словно настоящий герой, словно наш родоначальник! А какой знак был от Богини – знак любимому и любящей! Вспыхнувший факел. Да, это точно была сама Кибела. Пламя зажглось во мраке и указало путь Квинту, чтобы спасти меня, чтобы во мне разгорелось пламя любви. Да, это Диндимена была рядом с Венерой, они вместе одарили, ниспослали мне радость и блаженство. Ведь Кибела полюбила своего родного брата Сатурна… Всю жизнь буду с особенным чувством молиться благосклонной ко мне Кибеле!..
  Гай, милый, родной, я так надеюсь на тебя. Поддержи и ободри. Жизнь будет не мила без надежды когда-нибудь испытать взаимность. Неужели он всегда будет видеть во мне лишь младшую сестричку?! Не переживу этого. Рыдаю, как только подумаю об этом…
  Прошу, напиши как можно скорее…»
  Два месяца Присцилла жила в каком-то полузабытьи. Что происходило вокруг, в доме, в Городе – она почти ничего не знала. Всё, что говорила Ребилия, не доходило до подружки. Даже любимого девочка не слышала. Лишь смотрела на него, не отрываясь, вся в своих грёзах.
  А Квинту между тем приходилось заботиться об отце, внезапно заболевшем и уже не встававшем с постели. Мачеха ничего не хотела знать и видеть, с утра пьянствуя и валяясь  целый день на ложах.
  Старшего брата Присциллы молодой Цезарь лично наградил зубчатым венком за его подвиг. Она восприняла это как обыденный случай. Ей даже казалось тогда, что подобного награждения ещё и мало. На самой первой поре любви ей, почти ребёнку, грезилось, что Квинту все люди должны поклоняться как богу. «Как же это никто не видит, какой он прекрасный, сильный, добрый, справедливый, мудрый?..» - думала тогда Фабия. Это потом она поняла, что только для неё одной, любящей, возлюбленный – самый лучший, и это так замечательно. Окажись иначе, полюби его кто-нибудь так же, как она, Присцилла бы с ума сошла от ревности.
  К Ребилии присоединилась Вера, ветрено успевшая разлюбить Торквата, они вдвоём успокаивали подругу. И постепенно она вернулась в нормальное состояние.
  Тут пришёл и ответ Гая, он также утешал сестру как мог. Писал о родственных браках, чтобы не думала, что её чувство это что-то совсем уж запретное и ужасное. А она почти и не думала об этом, ей самой всё казалось естественным. О том, что в Афинах разрешены браки со сводными сёстрами, а в Александрии и с родными. Что в Риме сама Агриппина жила с Цезарем Клавдием как Арета с Алкиноем, а молодой принцепс теперь живёт с Октавией. Что, наконец, можно обратить взоры и к Блаженным Небожителям. Исида и Осирис полюбили друг друга ещё во чреве их матери, уже там, в утробе, эти Светлые Боги стали женой и мужем. Кронос и Рея («как ты верно отметила, сестрица»), также как и Зевс и Гера – родные брат и сестра, и многие их дети, Боги и Богини, живут или жили в браке… Но Гай предостерегал также, ещё не зная даже о свалившей родителя сильной болезни, чтобы сестрёнка никому не говорила пока о своей любви, особенно чтобы отец не знал. Сам же Гай сразу поверил, что её чувство – серьёзно и надолго.
  А мачеха и больной отец отдали любящую замуж за другого…
VI
  Вскоре их отца, Тита Фабия Фламинина Постума, не стало. На старшего сына свалилось сразу множество дел. Торкват не отстранился от них, но, напротив, решительно взялся. Прежде всего, должным образом похоронил родителя. Затем в тяжбах, переговорах, процессах, отстаивал наследство от наглых притязаний не прекращавшей пирушек и отвратительных похождений Рогации. В то же время Квинт собирал деньги на игры в память умершего – вдова не дала ни квадранта. Но Торкват всё-таки устроил великолепное зрелище. Присцилле больше всего запомнилось не представление, а то, как ей, пускавшей слезу, было приятно в объятиях утешавшего любимого брата.
  Как он давно собирался, сделал свободным управляющего делами, бывшего прокуратора Амагальтуса, дав ему имя Авл Фабий Филерот. Этот галл, хитрый и плутоватый, прямо как Бренн, преданно служит семье Фабиев очень давно. Он поставил в их поместьях прокураторами, виликами своих помощников-учеников, чтобы и они вели дела с максимальной прибылью. А сам занялся морской торговлей и ростовщичеством, распоряжаясь деньгами Квинта. Кроме прочего, Филерот отменно умеет составлять договоры – скрупулёзно, мелочно, всё по формулам. Должникам от этого отнюдь не легче, и они бывают просто счастливы заплатить ему хотя бы две унции вместо принятых двенадцати процентов – вот как он берёт их в оборот! Патрон, Квинт Фабий, ему оправданно и полностью доверяет и платит с получаемой прибыли определённую долю. Сам будто и не ведя вовсе никаких финансовых дел. Полученные таким образом деньги принесли Филероту не один всаднический ценз.
 В начале следующего года  Рогация родила сына, её крайне нездоровый организм не выдержал родов, и женщина умерла; Квинт организовал и её погребение. Отпала необходимость в дальнейшем ведении тяжб, состояние осталось среди братьев и сестёр, в одной семье, пополнившейся ещё одним Фабием – ребёнок, хотя и хиленький, выжил и получил имя Спурий Фабий Постум. Приведя гражданские дела в порядок окончательно и твёрдо, Квинт Торкват, старший брат, фактически стал главой семьи.
  Но не хотел оставлять армейскую службу и отправился обратно в Мавританию. Где военных операций не предвиделось, обстановка была стабильной и спокойной и позволяла молодому трибуну совмещать службу, которой отводились утро и день, и увлечение отличными винами и хорошенькими девочками. Примерно через два года Фабий вернулся в Город и колебался: продолжать ли ему карьеру в войсках или начать гражданскую жизнь. На восток, где шла война с парфянами, он не собирался – с Гнеем Корбулоном у Квинта Торквата была личная неприязнь из-за женщины. Тогда заставила обратить на себя внимание западная провинция.
  Британская царица Боудикка не желала терпеть па острове римское господство. Объединившиеся вокруг неё ицены, восставшие первыми, возмутили другие племена и в своих зверствах собирались превзойти былые кровавые дела Митридата в Малой Азии. На подавление был послан старый опытный полководец, уже имевший решительное дело с большим восстанием – Гай Павлин. Он призвал под своё начало и Квинта Торквата, назначив трибуном в XIV легион.
  На этот раз в Британии не столь нужна была безумная отвага. Более необходимы были воинское искусство и большой опыт борьбы с мятежом. И даже Светонию, обладавшему вполне и тем, и другим, понадобился целый год, чтобы подавить это восстание на острове. Или, иными словами, в силу его(восстания) характера – жестокого, непримиримого, упорного – пришлось, подтянув дополнительные легионы, утопить мятежников в их собственной крови.
  Поэтому и от молодого Фабия понадобилась вся его жёсткость, даже жестокость, и даже больше, чем её в нём было. Места личным отважным подвигам – за исключением, пожалуй, знаменитого решительного сражения на лесной дороге – на ответственной должности трибуна в сложившихся условиях практически не было. Необходимо было заботиться о более важных, нежели собственная слава, вопросах. И брат Присциллы сумел, несмотря на молодость, укротить в себе личную жажду славы и честолюбие ради общей пользы, ради когорт римских граждан, ради подавления опаснейшего восстания.
  С решением последней задачи Британия была заново покорена, дорогой ценой заплатив за попытку поднять оружие против Рима. А Квинт Торкват вернулся к мирной жизни.
  На следующий год он был назначен квестором в Этрурии и исправно исполнял свои обязанности. После года квестуры надел сенаторские перстень и латиклав – как отмечает Присцилла, он очень ему идёт – и стал посещать Курию: через пять с лишним лет место Тита Фабия Постума занял его сын Квинт Торкват.
VII
  Первые года два по возвращении Квинта из Британии его сестра боялась подходить к нему со своими признаниями. Часто один только взгляд брата невольно был столь жёстким и тяжёлым, что отнюдь не располагал к какой-либо родственной беседе, не говоря уже про объяснения в любви. А на своём ложе Торкват предпочитал иметь тогда рабынь или мальчиков-невольников – так жёстко он обходился с партнёршами. Хотя и некоторые аристократки находили себе удовольствие в грубом и жёстком, почти всегда с анЦым контактом, обращении с ними. Затем Фабию во сне было одно видение: ему явилась покойница Амелия в цвете юности и просила сына быть мягче с близкими, с окружающими людьми. И Квинт снова стал почти таким, каким был до второй поездки на галльский мятежный остров.
  Ещё перед его отъездом обратно в Мавританию, через три месяца после рождения своей необъятной страсти, будучи почти замужем, Присцилла решилась открыться брату, поговорив серьёзно и без спешки. Её объяснение получилось, конечно, не самым красноречивым, но она всё же сумела сказать, что любит не только как сестра брата, но как женщина мужчину. Квинт внимательно её выслушал, признание воспринял спокойно. Чтобы показать свою серьёзность, поговорил с Муцией об интимных отношениях полов, о своём взгляде на близость с девушкой. Но чувство Присциллы посчитал лёгкой влюблённостью, которая скоро, стоит чуть-чуть подождать, пройдёт. Посоветовал больше быть с подружками, обратить внимание на юношей помоложе, «которые наверняка вздыхают по моей красавице сестрёнке!»
  Кстати, на взгляд Фабии, отношение любимого к женщине – выраженное им тогда и, разумеется, составленное по её собственным наблюдениям, исключая те два года после британской военной кампании – отношение брата к девушкам почти идеально. Она нечасто встречала подобное среди знакомых. Желая сам получить удовольствие, он хочет, чтобы и партнёрше было как можно приятнее. Он ласков, нежен и заботлив, страстью старается управлять. Своё тело поддерживает таким, чтобы любовница ни в чём не нашла ни малейшей неприятности. Всегда гладко выбрит по утрам, Квинт, собираясь на свидание, снова идёт бриться – дабы щетина нигде не доставила девушке нежелательных ощущений. Да и эпиляторы занимаются его телом ежедневно, ни одного волоска партнёрша не увидит и не почувствует.
  Одно время, надо заметить, натолкнув на эту мысль три-четыре своих любовницы, он ввёл моду среди аристократок делать стрижки и причёски на холмике Венеры. А недавно, в конце зимы – начале весны, до отъезда Присциллы в Амагальтус – снова совсем, подчистую, удалять на нём волосы. Вскоре по возвращении она убедилась, что эта мода укрепилась. И – до второй экспедиции в Британию – пара его новшеств во внешности была на сезон подхвачена всеми модниками-мужчинами.
  Про первый брак Присциллы уже говорилось. Однако некоторым образом вышло так, как советовал её брат. На его взаимность быстро рассчитывать она не могла, к тому же он надолго оставил Город. Как она  молилась, как переживала за любимого, когда он воевал!  Общаясь со знакомыми девушками, с лучшей подругой Верой, Присцилла узнала, что все они уже не девственницы. Что оставаться невинной и дальше будет признаком какой-то неполноправности, некой ущербности; добавим сюда позицию её первого мужа по этому вопросу. Что женщина, особенно если не обижена внешностью, сама, не дожидаясь внимания и первого шага от противоположного пола, решает кого, когда и как она может одарить своей лаской, столь вожделенной для мужчин. А главное, сама получив огромное, высшее удовольствие. Одна школьная подружка не постеснялась упомянуть, что некоторые культы – это, как ни парадоксально, оргии, лишь добавляющие благочестия, действительное почитание Божеств. Принеся, как сказано, свою девственность к алтарю Кибелы, Присцилла вступила на тот путь, в котором до сих пор не разочаровалась – наслаждаться жизнью, стараясь не прогневать Богов. Замужества, любовники, ритуалы в святилище Великой Матери Богов, вероятно, заставили Квинта думать, что он был прав, и «лёгкая, необременительная влюблённость» прошла. Несколько раз, когда сестра пыталась намекнуть или прямо говорила, что любовники лишь для услады тела, он не понял, или сделал такой вид.
  Так она и живёт. Бесконечно любя брата, готовая без раздумья отдать за него всё, в то же время была два раза замужем, родила двух детей, посещает расширенные службы в храме Диндимены, имеет постоянно пару-тройку любовников…
  Приехав в Город, Фабия обняла свою любовь, поцеловала в румяные – весь в мать – щёчки, по-своему в уста – и на неё нахлынули воспоминания, история её ниспосланной свыше страсти.
VIII
  Однако есть люди, знающие об этом чувстве, но отказывающиеся признать сие любовью. Возможно, это и сам её предмет, но в данном случае речь о Стабили. Стоический философ, обучавший старшего Фабия, Квинта, стал довольно близок его семье. По собственному желанию, даже не заговаривая об оплате, наставлял философии и сестру Торквата, с которой вместе его могли послушать и её подружки. Но, не найдя в ней ожидаемого продолжительного усердия, прекратил регулярные занятия, стал искать слушателей, более увлечённых стремлением к мудрости. Тем не менее, остался вхож в дома Квинта и его сестры. Считая своим долгом, по мере собственных сил и желания бывших ученика и ученицы, заботится об их образе жизни.
  В самый день возвращения Присцилла очень недолго видела самого близкого человека – брат заезжал вечером буквально на несколько мгновений, торопясь на некую встречу. Затем она сама объехала подруг, но они будто сговорились: никого не было дома, даже днём. Зато утром следующего дня они увиделись на женской службе. После которой фламина увиделась и с младшим братиком, Спурием. Вслед за чем, вернувшись домой, поначалу обрадовалась визиту своего бывшего наставника.
  Стоику пришлось подождать до прандиума, пока хозяйка дома искупается, оденется и выйдет пригласить его разделить с ней трапезу. Из уважения он чуть-чуть поел; выслушал впечатления от поездки в галльские поместья, одобрил намерение работать над автобиографическими записями. Но затем начал тот разговор, ради которого пришёл.
  - Уважаемая моя ученица! Знаю, что бывшая, но мне нравится тебя так называть. Хотя по большому счёту женскую и вообще человеческую внешнюю красоту мы и относим к безразличному, всё же приятно полагать, что у меня есть такая ученица – молодая и прекрасная! К тому же богатая, невероятно знатная и для женщины очень умная. И вот, имея все эти предпочтительные достоинства, ты, Присцилла, по-прежнему хочешь, чтобы о них забывали и, стань это широко известно, знали бы только о твоей порочной страсти к собственному брату…
  - Извини, Стабилий. Подожди. Во-первых, не «порочной страсти», а любви! Большой любви, которой многие только позавидовали бы. Во-вторых, не стоики ли провозглашают идеальным кинический образ жизни, при котором, между прочим, мужчина может ложиться с любой женщиной у всех на глазах, и так ли важна при этом степень их родства?! В-третьих, не стоики ли проповедуют главной, важнейшей добродетелью жизнь согласно с природой? А где в природе ты видел, чтобы самка и самец сначала выясняли, не состоят ли они в каком родстве, прежде чем полюбиться, случиться, зачать потомство?!..
  Взволнованная Фабия даже вскочила и ходила туда-сюда по галерее перистиля, во время своего возражения, а под конец пригубила вина.
  - Начну излагать свои соображения касательно твоих доводов в обратном порядке, - спокойно, в противоположность девушке, но философ тоже встаёт и прогуливается. - Человеку, стоящему неизмеримо выше животных, Боги, которые устроили этот мир для себя и людей, человеку Боги даровали разум. Поэтому для человека жить согласно с природой означает жить согласно с разумом. У тебя, Присцилла, его даже больше, чем у некоторых мужчин, но ты просто не хочешь его утруждать долгим и более глубоким размышлением. Иначе ты давно поняла бы, извини, безнравственность своего желания обладать родным братом. Постой. Вижу, ты хочешь возразить. Но я же выслушал тебя. Ты хочешь сказать: «не родным, а единокровным, от разных матерей». Это практически не меняет дела. Суть в другом: это желание чувственное, а не разумное… Но пока оставлю это. Далее. Почему, говоря о киническом образе жизни, ты берёшь из этого обширного понятия только одно положение, угодное твоей страсти? Да, кинический мудрец, презрев человеческие условности, может позволить себе и половое сношение при публике, с женщиной, с которой не состоит в браке, но, возможно, состоит в родстве. Но! Это не будет для него единственной целью, вообще никакой целью. Это всего лишь выражение презрения к целям неразумной толпы, стремящейся к власти, славе, могуществу, богатству, красивой одежде, знатности, должностям, дворцам, имениям, множеству рабов. Всё это киник искренне презирает и отвергает как прикрасы порока, с которым борется и своим учением, и своим образом жизни. Так почему же ты, моя прекрасная слушательница, из всего множества того, что следует презирать и от чего должно отказываться, отвергаешь лишь общепринятые взгляды на близкие отношения между сестрой и братом? А всё остальное с удовольствием принимаешь, сохраняешь и стараешься приумножить?.. И ещё один вопрос. Все чувственные желания черпаются из бездны, и сколько бы ты их ни удовлетворяла, они всё же останутся неутолёнными. Я говорю о тех желаниях, что не вызваны необходимыми потребностями. О тех, неудовлетворение которых не ведёт к боли. Все они неразумны и порождены праздностью и пороком. Однако к чему я повёл о них речь. Попробуй тщательнее разобраться в своём чувстве. Такая ли бывает любовь? Не кажется ли тебе, что на первом плане в большой любви духовная близость, единство, понимание и родство душ, любовь как высшее проявление дружбы, когда один ум в двух телах, единомыслие? Что секса добиваются и животные, живущие без света разума. Однако даже если ты стремишься к интимной близости с возлюбленным, то не будет ли проявлением настоящей любви подарить ему чистое, не знавшее порочных связей тело? Сбережённое только для любимого? Не расточавшее всех известных ласк многочисленным партнёрам, чьи имена порою не может сохранить память. Не прекраснее ли будет сохранить юность, свежесть, всю ласку и нежность лишь для единственного? Не замечая, вопреки настойчивому зову плоти, других мужчин. Поразмысли, Присцилла. Не выдумала ли ты свою любовь? Не заблуждаешься ли? Не командует ли тобой твоё тело, его самая порочная, если ей без меры потакать, часть?.. Сразу скажу, что Квинт не просил меня об этом поговорить. Хотя он недавно и начал вновь интересоваться нашей философией, этот разговор я веду с тобой по собственному желанию. Желанию направить тебя к добродетели. И прости, пожалуйста, если допустил, быть может, какие-то слова, пришедшиеся тебе не по душе. Это не со зла, осуждать ни в чём не собираюсь. Прошу только задуматься.
  Фабия, много раз успевшая пожалеть, что в последние Медитриналии проговорилась стоику, действительно готова была его прогнать из дома и с большим усилием сдержалась.
  - Я надеюсь, Стабилий, ты не отчаешься в этом прекрасном намерении, не разочаруешься в своей слушательнице. Которую изобразил исчадием Разврата и Распущенности. Всё не совсем так. Взять хотя бы «желания, неудовлетворение которых не ведёт к боли». Это же из Эпикура, во-первых. Но главное, откуда тебе знать, что неудовлетворение моих любовных желаний не приносит мне страданий – ежедневных, ежевечерних…Но оставим пока. Возможно, ты желаешь поговорить о чём-нибудь другом? Или диалог с заведомо более слабой в споре соперницей о морали и чистоте телесной любви был твоей единственной задачей сегодня в моём доме? Кстати, будь я столь похотливой, какой ты меня выставляешь, думаешь, ты вот так запросто мог бы сейчас присесть? Что ты, Стабилий?! Тогда бы я теперь насиловала тебя, связанного по рукам, ногам и, вероятно, ещё кое-где! Вряд ли бы ты сам, суровый и неприступный для порока, вряд ли бы сам поддался соблазну моей прелести, а? Так что лежал бы ты теперь на спинке, а самка, точнее, как говорил ваш Сенека, «бесстыдная самка», по имени Присцилла Младшая прыгала бы на тебе, удовлетворяя свою бездонную страсть к наслаждению!
IX
  - Ты преувеличиваешь, доводишь до абсурда. Но, в самом деле, я хотел поговорить с тобой ещё кое о чём, а, вернее, о ком.
  - Кто же это, что ты сразу, как я приехала, желаешь о нём побеседовать.
  - Не о нём, а о ней.
  - О Либитина! Интригующе. Не томи, Стабилий! Не Статилия ли Мессалина?
  - Нет. Это Фабия Марциана.
  - Что? Кто? Марциана? Ах, да, ты ведь её тоже основам философии с этого года начал наставлять. И что, она настолько поразила тебя способностями? Не сказала бы, что они у неё выдающиеся.
  - К сожалению, ты права. Раз уж мы коснулись её обучения, благодарю за оплату, хотя ты знаешь, я не настаиваю…
  - Оставь, дальше.
  - Способностями она не блещет, но, когда захочет, удивительно прилежно занимается. Утром, к примеру, замечательно повторила мой вчерашний урок о некоторых началах философии у разных варварских народов. Но обучение днём – это одна, лучшая сторона твоей младшей сестры. Я хочу сказать тебе о другом. Ты же и до отъезда её долго не видела, со дня рождения Квинта, да? Да, да, не вспоминай. Так вот, за это время её поведение очень изменилось.
  - Постой, а Квинт куда смотрит?
  - Напомню, он занят, особенно с начала этого года, делами Курии. К тому же он более склонен к воспитанию Спурия. Ведь это братик, мальчик, понимаешь? А Марциана – девочка, к ней нужен другой подход. И ещё, скажу по секрету, он тоже спрашивает: «Куда Присцилла смотрит, куда она подевалась?» Ясно, в чём дело? Что это не дело? Не годится сваливать друг на друга воспитание вашей, пусть, так сказать, приёмной, и от ненавистной мачехи, но всё же сестры, Фабии. Иначе, если будет так продолжаться, она, мне кажется это весьма вероятным и скорым, будет бесчестить ваше родовое имя. Вот что заставило меня о ней заговорить.
  - О Геркулес! Уже всё так плохо? Ей же только одиннадцать. Замуж не отдашь…
  - Да это и не выход, пожалуй. Вспомни подруг, знакомых…
  - Да и себя. Чего уж далеко ходить.
  - И кроме того, хоть ей и одиннадцать, однако тело её уже почти превратилось из детского в женское. Вот только голова, ум практически как у ребёнка.
  - Она и есть ребёнок. Но что же, ужели всё так плохо? Уж не беременна ли она?
  - Слава Богам, нет. И пока не «всё так плохо», как ты выразилась. Но тенденция определённо наметилась.
  - Тенденция к чему?
  - К крайне непристойному поведению.
  - Вся в мать.
  - Необязательно. Тебе и брату легко и на это всё свалить, - философ посмотрел на клепсидру. - Однако мне пора. Прошу прощения, должен идти.
  - Интересный ученик?
  - Да, угадала, есть пара. Исидор, в частности… А Марциану я просил зайти к тебе сегодня. Постарайся присмотреть как-то, не допустить…
  - Хорошо-хорошо, понятно. Всего доброго, мой наставник-моралист! - проводила Фабия гостя до атриума.
  - Будь хоть иногда серьёзнее, моя ученица. Всего доброго, до встречи!
  - До встречи!
  «Дались ему мои сексуальная жизнь и чувства к брату! - думает Присцилла. - Что это, все моралисты и ханжи такие… завистники, что ли? Да, они все завидуют молодости и красоте, чего у самих давно или отродясь не было и нет. Их никто не хочет, не зовёт возлюбленными и желанными, вот и бранят тех, у кого всё это есть, кто доволен жизнью и радуется всем её моментам, «срывает дни». Особенно богатство и знатность их раздражают!.. Но Стабилия не пойму. И не стар, нет пятидесяти ещё, может, сорок пять даже. Высокий, симпатичный, хоть и с бородкой; кудрявенький. Да и дом есть свой, не на съёмной квартире живёт, и не в бочке тем более, не на улице, слуги даже есть…»
  Но эти мысли были прерваны. Номенклатор едва успел зайти в атриум и начать докладывать: «Моя госпожа, к вам…», как вбежала самая младшая Фабия:
  - К вам любящая сестра!
  Марциана – красивая девочка, почти девушка, только ростом на голову ниже Муции. Волосы вьющиеся, чёрные; почти того же цвета глаза, пышные ресницы. Прямой, но чуть-чуть длинный нос. Большой красивый рот, румяные ланиты, нежные шея и подбородок. «Тепло!» - говорит вбежавшая и знаком велит своей служанке снять с себя платье, оставшись в косской тунике без рукавов. Не худенькая, с наливающимися где нужно округлостями, уже выдающимися чуть ли не больше, чем у старшей сестры, уж попа точно.  «Вот тебе и одиннадцать!» - поражается Присцилла. Сёстры обнимаются и целуются.
  - Привет, Муция! Стой, ещё поцелую... Вот так. Давно не видела тебя... И ещё!.. Ты здорово целуешься, сестра! Научишь?
  - Посмотрим. Привет, сестрёнка! Клянусь Венерой, рада тебя видеть! Как ты повзрослела – такая красавица!
  - Благодарю. Я знаю. Слушай, увидела сейчас Стабилия. Этот зануда был у тебя?
  - Да, пытался мне о любви что-то рассказать. Да что он в ней понимает?! Может ли вообще мужчина, а тем более этот философ, понять женскую любовь?!
  - И не говори, Присцилла! Всё верно, всё верно!
  - Вот ты меня поймёшь. Но философ он отличный, так что слушай его!
  - О Бастет! Да учусь я!
  - Молодец! Пойдём в перистиль?
  - Идём, сестра.
  Во внутреннем дворике всё так же журчит и блестит на солнце фонтан; скоро приходит и начинает играть флейтистка. Сёстры лежат рядом на ложах.
  - Ты обедала, есть не хочешь?
  -Дома поела, спасибо! Муция, вина не предложишь?
  - Нет, Марциана…
  - Присцилла, ты же знаешь! - корчит обиженную гримасу младшая.
  - О грации! Извини, - вспоминает Младшая, что сестрёнке не нравится зваться Марцианой. - Не дуйся, тебе не идёт. Вот так лучше. Нет, Марция! Я сама сегодня не хотела днём пить. И тебе советую: никогда до вечера не пей – для здоровья вредно. Кроме праздников, разумеется. Вообще-то тебе рано, но мы тебя разбаловали…
  - Спасибо, балуйте ещё! Не будешь сама, вели, чтобы мне принесли. А то сейчас пойду домой и там выпью или вообще на улице. Но на улице ведь не стоит, верно?
  - Верно. А дома кто тебе нальёт?
  - Квинта дома нет. А один виночерпий тайком попивает наше дорогое вино. Я его застала как-то, я же знаю, какое и где вино для слуг, он умолял не рассказывать Квинту…
  - Ясно, он тебе и наливает. Хорошо. Давай, знаешь, как сделаем? Завтра Робигалии, приходи, выпьем.
  - Можно и лучше. Могу сегодня не уходить, останусь до завтра. Здорово тебе – одна живёшь! Вообще, может, у тебя поселиться?
  - Не сегодня, Марция. Живи, учись в вашем доме, с братьями. К вечеру можешь перемещаться сюда, если обещаешь меня слушать и к ночи чтобы приходили слуги тебя обратно провожать.
  - Благодарю, моя милая Муция! - радуется девочка. - Благодарю, любимая сестра!
X
  «Как ещё мне за ней присматривать? - размышляет старшая. - Пусть при мне побудет. А то ещё дома напьётся и отдастся какому-нибудь слуге, ещё и понесёт от него!»
  - Марция, сестрёнка, ты ещё невинна?
  - Как посмотреть.
  - О Киприда! Ничего себе! Так давай посмотрю, - тянет руку старшая Фабия.
  - На, посмотри, - раздвигает ножки младшая, задирает тунику и начинает развязывать бельё.
  - Ох, молодец, сестрёнка! Прямо как я, и даже…как вы сейчас говорите?
  - Даже круче!
  - Точно! А лифчик дома забыла?
  - Да. А ты в спальне?
  - Да… Постой, я же в платье. Как ты?.. Ох, купила! О Меркурий! Сестрёнка Марция, я люблю тебя!
  - И я тебя, клянусь Афродитой! - они обнимаются. - Так сними это платье, Муция, - пока хозяйка с помощью Ксаны разоблачается, гостья продолжает. - Я же сразу сказала: «тепло!» Ладно, ты для зануды Стабилия закуталась.
       Но тут пришла девчонка,
       К тому ж твоя сестрёнка!
  Могла бы и раздеться!
А то вообще пЦц ты!
  - Стой, стой! Вот это ты прекращай! Я сама не люблю, это одно. Но такая ругань – это для черни! Быдла! Толпы! Грязных люмпенов! Поняла? Нам, аристократкам, патрицианкам, никоим образом нельзя так выражаться! Этим мы поставим себя на один уровень с чернью! Ты хочешь быть быдлом, чернью?!.
  - Хорошо, хорошо, я поняла, Муция! Ты права. Чернью я не хочу становиться. Извини за то слово!
  - Рада слышать. И ты всегда меня слушай, Марция. Договорились?
  - Хорошо!
  - Отлично! Стишок твой тоже отличный. Замечательный экспромт.
  - Спасибо. О Бастет! Муция, какая у тебя прекрасная грудь! – на хозяйке тоже почти прозрачная туника. - Просто супер!
  - Это словечко тоже немного отдаёт вульгарностью. Но ладно, я же не зануда. Благодарю! Грудь моя действительно… пусть будет «супер»! - старшая сестра берёт и поглаживает сквозь ткань то одну, то другую свои груди, затем то же проделывает с бюстом младшей. - Но и твоя почти как у меня! - запускает ладонь сверху под тунику. - Может, скоро ещё и больше вырастет. Зато какая нежная, свежая!..
  - Муция, ты обещала научить целоваться. Давай, покажи сейчас.
  - Завтра
  - Нет, сейчас!
  - Нет, завтра!
  - Сейчас-сейчас-сейчас-сейчас…
  - Завтра-завтра-завтра-завтра… - быстро-быстро говорят они обе вместе.
  - Пускай завтра. Ты победила, Муция, я как будто Порсена. Только точно, ладно?
  - Точно.
  - Точно-точно?
  - Точно-точно-точно. Точнее не бывает. Я сказала!
  - Всё, верю. Теперь ещё знаешь, что?
  - Пока не знаю. А кстати, каким образом невинная ты или нет – «как посмотреть»?
  - Ну подумай, сестра, ты ведь у нас умная!  Я же готова была дать тебе поглядеть там, пощупать…
  - Та-ак… Подожди-подожди… А! Плева, значит, у тебя целая, на месте. Но с мальчиком ты уже была, но как-то по-другому.
  - Молодец, Муция! Не всё, но о главном догадалась.
  - Что, уже и не с одним?
  - Ближе: с двумя! Одному, кстати, семнадцать. Но не всё.
  - Что, ещё и с девочкой?
  - Точно! Ей тринадцать, но такая!..
  - Ясно! А с мальчиками что? Ты им рукой, что ли, а они тебя как?
  - Ты умная, думай!
  - О Киприда! Ох, Марция, ох, шалунья! Ты, наверное, всё-таки или дома уже выпила, или в паланкине. Как я сразу не заметила? Конечно, вот пахнет же!
  - И от тебя тоже, Муция!
  - Я чуть-чуть!
  - И я не бочку! Квинт ещё ни разу не заметил!
  - То-то я смотрю, ты свободно обо всём разговариваешь! Так как там мальчики?
  - У одного я сЦла его штуку…
  - Называется пЦс.
  - Да, сЦла его пЦс, а второй… Приехала к нему домой, сразу сказала, что не дам… лишить себя невинности… там. Мы неплохо выпивали. Он тогда научил, как в бане под-…
  - Понятно. Клизму ставила?
  - Ага.
  - Говори «да», «ага» чернь говорит.
  - Да, ставила. Потом прямо в бане…
  - Не было больно?
  - Нет, было прикольно!
  - Забавно и немного приятно то есть?
  - Ага. То есть да. Мне понравилось. Забавно и приятно. Как будто игра такая прикольная. То есть приятная и забавная. И сЦть приятно, и в жо-…
  - Тихо! Не в «жо», а в аЦс.
  - Да, и в аЦс приятно и забавно. О Афродита! А мальчишки как этого хотят, ужас! Чего только не предлагают! А как балдеют!
  - В смысле, какое удовольствие получают.
  - Да, точно. Даже если бы в сексе ничего больше не было, и то я уже обеими руками за!
  - А я ещё обеими ногами! - сёстры, смеясь, переворачиваются на спинки, задирают ноги и поднимают руки. - … Но было и дальше, Марция?
  - Сейчас расскажу. Потом, слушай, Муция, этот, семнадцать лет которому, после того как «приплыл» сам…
  - Испытал экстаз.
  - Да-да. Потом мы ещё выпили, он тоже спрашивал, не больно ли мне было. А потом он укладывает меня на лежанку, всё, нежно так гладит, мне здорово, целует, так хорошо, там аж потекло – я даже рукой слазила – он целует, я лежу, он мне ножки так раздвигает, я ему: «Эй, мы же договорились!», он такой: «Я помню, не бойся», и давай там целовать, представляешь?!
  - А ты не знала?
  - Нет, такого я не видела.
  - А что видела?
  - Застала как-то, в февральские ноны вроде, свою вестиплику с одним носильщиком, мне что-то так понравилось на это глядеть, но поначалу, в первые мгновения, я испугалась: «что он с ней делает?» А они тоже чего-то испугались, я им говорю: «Ничего, продолжайте». Она на спине, он на ней…
  - Обычная, пресноватая поза.
  - Потом я их ещё несколько раз заставляла.
  - Заставала?
  - Заставляла.
  - Ясно. Так что там этот эфеб?
  - А, да! Целует там, посЦет, лЦет, я не ожидала, удивилась, но ничего, пусть себе лЦет, думаю, я же сЦла этот, как ты назвала?..
  - Назвала эту волшебную штуку пЦс.
  - Да, я же, думаю, сЦла пЦс, пусть он там полЦет…
  - Там у нас кЦр.
  - Да, пусть себе, думаю. Но тут такое наслаждение оттуда пошло, тепло так, вообще прико-…, то есть, приятно, ну так здорово, я чуть испугалась даже, но он продолжал, и тут…, и тогда я чуть не застонала, а потом всё-таки застонала…О Бастет! Сестрёнка! Клянусь Афродитой, какое удовольствие!
  - Ах ты, моя спелая девочка! - они обнимаются. Муции приятно слушать признания младшей, а Марциане надо поделиться пережитым с кем-то из взрослых.
  - Да, потом появилась и девочка, сестричка Марка, верней, она появилась, как оказалось, раньше, стояла и смотрела, просто я не заметила. Марк и говорит ей: «Вот как это делается!» Она, значит, хотела попробовать секс с девочкой, а брат ей, значит, показал. Я и говорю тогда: «Лициния, выпьем вина, и попробуй со мной!» - мне тоже захотелось попробовать с девчонкой. Мы выпили, стали целоваться – она как-то хитро целуется, почему я и прошу тебя, Присцилла, научить – вот, целуемся, она гладит у меня везде руками, там ещё мокро, и по новой опять мокро, я говорю: «Давай уже, целуй там». Она начинает, а брат смотрит и учит её, и когда она делает по его совету, мне так опять хорошо. Но она стала потом уже сама так здорово лЦть, язычком так нежно…
  - Естественно, у неё же у самой кЦр есть, ей то лучше знать, чем брату.
  - Точно, и… я снова, в общем, стонала, не удержавшись.
  - Это называется экстаз, или оргазм.
XI
  - Здорово!.. Муция, а там, где эта девственная плева, откуда у меня недавно началось…в этой…
  - Это влЦще, вЦна. А начались месячные.
  - Да. Там, от вЦны, тоже удовольствие получают?
  - Ещё какое!! Но тогда можно забеременеть, а тебе ещё рано ребёнка рожать. Но можно и не забеременеть.
  - Это как?
  - Обязательно расскажу, чуть позже. Ты думаешь, что готова лишиться девственности?
  - А что, нужно готовиться?
  - Нет, в смысле, ты решила так сама?
  - Ну конечно, Муция, это же круто!
  - А для будущего мужа беречь?
  - О Бастет! Ещё чего!.. Подожди, вы что, с Квинтом решили замуж меня отдать?!
  - Нет-нет, успокойся.
  - Даже если замуж, это не раньше, чем мне двенадцать исполнится. Это сколько ещё? Минимум целых восемь месяцев ещё ждать!
  - Ты настоящая женщина, Марция!
  - Ты тоже, Муция! Только круче!
  - Спасибо! Но, вероятно, ненадолго круче!.. Стабилий, кстати, раскритиковал мою любовь. Что бы понимал! На святое замахнулся!.. Так и быть, давай выпьем. Ксана, скажи там. Так вот, Стабилий…
  - Зануда!
  - Верно… Да, он тут просил повоспитывать тебя, приглядеть… Напрасно он так о моей любви!.. Так что я тебя воспитаю! Приходи вечерами обязательно! Вот и вино. Эй, вы что? Два кубка!.. Так бы сразу. Пролей, не забудь, сестрёнка.
  - Помню, сестрёнка, знаю.
  - Отлично! За сестёр Фабий!
  - За Муцию и Марцию!
  Сёстры осушают полные кубки.
  - Но на сегодня это всё. Обещай, Фабия Марция!
  - Да, Фабия Присцилла! Клянусь Дитом! Приду вечером домой – сразу в свою комнату, чтобы Квинт не заметил.
  - Правильно, я тебе ещё одну травку сушёную дам, запах вина убрать.
  - Спасибо, сестра!
  - Не за что! Гляжу на тебя и вспоминаю себя лет десять-одиннадцать назад. А вина я и сама сегодня не буду больше. Только в храме.
  - Там интересно?
  - Хочешь сходить?
  - Не знаю. Лучше расскажи, Муция, как ты с невинностью рассталась.
  - Вот как раз там, в храме.
  - Серьёзно?!
  - Вполне. Это так благочестиво!
  - Так давай и я так же сделаю.
  - Замечательно! А как ты думаешь, две сестры Фабии в одном святилище – это как?
  - Не очень. А другие храмы ведь есть, где тоже будет благочестиво перестать быть девочкой?
  - Естественно. Я поговорю с одной знакомой, она жрица, высокопосвящённая, мистагог, в одном храме здесь, на Марсовом поле…
  - Храм Исиды?
  - Верно. Согласна?
  - Договорились. Только не откладывай, пожалуйста!
  - Хорошо, как просишь. Сегодня, перед тем, как себе в святилище идти, в храм Исиды загляну, здесь же рядом… Да вместе поедем, если хочешь.
  - Да.
  - Отлично! За это стоило бы выпить, но…
  - Но мы дали слово.
  - Молодец!.. Не хочешь искупаться? Мои термы скоро будут готовы. А пока я тебе многое должна объяснить про беременность, то есть как её избежать, про месячные…
  - Про них мне нянька рассказывала.
  - Посмотрим. Про первую вЦную близость, лучше в термах об этом… Эй, когда будут готовы мои термы?!..
  - Отлично, Муция! Это круто! Спасибо! Я тебя люблю!
  - И я тебя! Не за что! Кто ещё объяснит тебе, как не я?
  - Точно! Моя сестра – супер! То есть ты потрясающая сестра, Присцилла!
  - Вот так лучше! Я из тебя воспитаю настоящую аристократку, настоящую патрицианку, настоящую Фабию!
  - Отлично!
  - Госпожа! Через час.
  - Муция, в термах будешь рассказывать, заодно помоемся, масла разотрут…
  - Мне ещё эпиляцию…
  - Мне тоже. Ты что думаешь, я как деревенщина буду с волосами подмышками и на лобке ходить?
  - Так держать, Фабия Марция!
  - Ясно, Фабия Присцилла! Так вот, там всё объяснишь. Ты сделаешь это лучше всех! А пока, раз термы ещё не готовы, может, не завтра, а сегодня…
  - Что?
  - Вот что!
  И младшая сестра, приобняв, целует в губы старшую. Та машет рукой слугам, чтобы скрылись. Флейтистка тоже ушла. Звучит лишь струйка воды в фонтане. Сказав «так и быть», Муция искусно лобзает сестрёнку. Своими направляет руки ученицы, куда та должна будет их класть, целуясь с партнёром. Иногда прерывает поцелуй, поясняя: «Когда с молодым человеком, то туда… Нет, туда не сразу, туда не торопись, как и с девушкой». Или растолковывая, что именно делать язычком. Иногда, увлекшись, забывает про объяснения и про то, что лобзает и обнимает сестру, пусть и сводную. Но та пока не очень умелая – хотя с такой наставницей это ненадолго – и Присцилла вспоминает, с кем и что она делает, и снова берётся разъяснять интимные детали. Вот это урок!..
  Сёстры замечательно провели час и, довольные друг дружкой, одна понятливостью ученицы, другая еле запоминая все новые сведения, они прошли в домашние термы старшей, где она стала рассказывать о том, о чём обещала. Иначе говоря, от занятия практического перешли к теоретическому; впрочем, и там Муция кое-что (для тех, кому интересно: именно, что нужно делать в бане сразу после дефлорации, но до непосредственно полноценного пЦго акта) показала для будущей практики…
  Сёстры подъехали на двух своих носилках  к святилищу Исиды, зашли в целлу – служба ещё не началась – поговорили с Квинтилией, знакомой Присциллы. Та обрадовалась: им  как раз через месяц нужна была новая жрица, однако малое и следующее, столь интересующее Фабию Марциану, посвящение можно пройти даже раньше. Довольна Квинтилия была и тем, что неофитка весьма свежа и столь же красива, не менее знатна, принадлежит к знаменитому древнему роду, небедная, сестра хорошей знакомой, главной жрицы Кибелы – в общем, о лучшей нельзя и мечтать. Радостная, она тут же поговорила с Первосвященником. Тот никак не мог отказать, заикнулся было о возрасте, но Квинтилия что-то шепнула ему, и тот больше не возражал.
  - Что ты ему сказала, подруга?
  - Что ты Присцилла Младшая, а это твоя сестра Фабия Марция.
  - А он?
  - Что тебя знает, а твою сестру скоро узнает, и что славное имя важнее возраста.
  Три жрицы – две действительные, одна будущая – распрощались очень довольные. Служительница Исиды осталась исполнять свои обязанности на предстоящей службе, её юная почти коллега поехала домой, а Муция отправилась в святилище Великой Матери Богов, успев прямо к началу первой части. Затем следовала ночная, для адептов не ниже второго посвящения.
XII
  Был самый разгар расширенной части богослужения, когда в честь Кибелы её поклонники предаются священному сладострастию. Кто бывал на подобных ритуалах или даже просто оргии, легко представит себе обстановку в храме. Вдвоём с Домициллой, тоже молодой жрицей Пессинунтской Богини, Присцилла оказалась в объятиях двух мужчин: Понтифика и одного юноши, в отсутствие Старшей сестры прошедшего вторую инициацию. Распалив её подругу, верховный жрец решил перейти к соседней группе верующих. Видя, что Домицилла пылает жаждой вновь заполнить своё Ц…
  Присцилла вдруг замечает непонятное движение за дверьми опистодома, где никого не должно остаться, ведь все здесь, в целле, служат Богине. Мягко убрав с груди руки коллеги, а с ягодиц ладони молодого неофита, главная жрица жертвует удовольствием в угоду любопытству, да и чувству долга и поддержания порядка в святилище.
  Она крадётся в полумраке вдоль стены, за колоннами. Пробирается тихонько в опистодом через проём за тайными занавесями и видит там молодого человека, подглядывающего в щель между дверьми. Фабия обнажена, но думает не прикрыться, а вооружиться. Хватает жертвенный нож, это придаёт ей спокойствия. Обращает внимание на то, что парень, хотя и увлечён, но обе его руки на дверях. А ведь другой на его месте давно бы пустил хоть одну куда надо. Приставив ему к спине нож, молодая женщина негромко, но властно обращается:
  - Ваше имя и чем вы здесь изволите заниматься?
  От неожиданности подглядывающий приседает. Но тут же встаёт и оборачивается на её голос. Его глаза борются между смущением и другим, более приятным для Муции, чувством. Первое, хотя в свою щелку он только что наблюдал бесстыдные откровеннейшие сцены, а страстные звуки слышны и теперь, опускает его очи к полу. Второе заставляет их каждый раз подниматься всё выше, пока наконец он не встречается взглядами с неодетой девушкой. Она успевает рассмотреть молодого раба – так фламина подумала о его статусе по тунике: старой, грубой и неопрятной. Чуть выше патрицианки, худой, с симпатичным лицом, тёмными длинными волосами, карими скромными глазами. Она повторяет свой вопрос, говоря «вы» на всякий случай и из симпатии к его молодости и миловидности, и добавляет:
  - Очнитесь, красивый юноша. Вы понимаете по-латински?
  - Простите, матрона. Я тут немного глядел на… Извините!.. Пожалуйста, не выдавайте меня, очень прошу! Я вам всё объясню…
  - Успокойтесь. Не бойтесь. Посмотрите, я же не стесняюсь.
  Ещё раз робко глянув на Присциллу, будто действительно хотел убедиться, что она не смущается своей наготы наедине с ним, он наконец произносит:
  - Ах, да. Прошу прощения, матрона. Моё имя – Космик.
  - Забавное. Но не зови меня матроной. Если ты раб, называй меня доминой.
  - Нет, домина, я вольноотпущенник, Гней Минуций Космик.
  - Извините, Гней Космик. Тогда зовите меня Фабия Присцилла. Я Фламина Великой Матери Богов, это главный сан после Понтифика в этом святилище и в коллегии, - продолжая питать симпатию к молодому человеку, представляется она ему и не думает ни ругать, ни выдавать; к тому же надо узнать, что он тут делал. - Вы верите в Богов?
  - Я верую в Бога-отца и его сына...
  - Хорошо, - перебивает его аристократка, - поклянитесь ими, что сейчас спрячетесь… Или вы хотите и дальше подсматривать?
  - Нет, я увидел то, что мне было нужно.
  - Поклянитесь, что спрячетесь вот сюда, - Фабия показывает ему крохотную нишу за одной из занавесей, - дождётесь меня и расскажете о себе и о своём наблюдении. А мне надо вернуться – служить Диндимене, моей Богине, и так задержалась здесь с вами.
  Жрица видит, как он хочет что-то возразить и даже удержать, а вроде такой и в самом деле скромный, но парень просто говорит:
  -Да... клянусь.
  Когда одевшихся уставших адептов после краткой завершающей молитвы Понтифик отпустил по домам, он, как обычно, обратился к коллеге.
  - Присцилла, я тоже устал – мы сегодня усердно радовались вместе с Великой Идейской Матерью! Замечательно, скажу ещё раз, что ты наконец-то вернулась. Нам всем не хватало тебя в Мегалезии. И ты, как всегда, бесподобна! Я очень доволен.
  - Благодарю, Старший брат! – они целуются ритуально, но у неё остались силы и на большее.
  -  Нет-нет, Старшая сестра, я действительно выдохся. Может, в следующий раз и останусь с тобой, бесспорно, как и всегда, с огромным удовольствием. А теперь, извини, не могу. Пойду. Сегодня ты сама, пожалуйста, осмотри всё, закрой. Да пребудет с тобой благословение Богини!
  - И с тобой, Старший брат!
  Понтифик уходит. Фламина, на этот раз в палле, идёт в опистодом. Зовёт спрятавшегося и просит его потушить четыре ещё горевших в целле факела. В темноте они выходят из храма. Негромко помолившись в пронаосе, священнослужительница запирает все двери. Ключи отдаёт сторожу-рабу с наказом рано утром всё хорошо убрать с двумя помощницами, которых она пришлёт. Тот с большим почтением кланяется и лобызает край её платья.
XIII
  На улицах никого. Слышны сверчки и где-то вдалеке переговоры ночных стражников. Девушку ждут паланкин и четверо педисеквов, лампадарий зажигает свой факел. Фабия садится в носилки и приглашает нового знакомого:
  - Что ж, раз вокруг ни души, прошу составить мне компанию, Космик. Давай сразу на «ты» и не стесняйся, пожалуйста.
  - Благодарю, светлейшая Фабия Присцилла, но это неудобно...
  - Оставь, пожалуйста! Это мне неудобно будет с тобой беседовать, если ты не сядешь.
  - Признателен. И вправду ведь никто не видит.
  Он усаживается на подушки. Ни разу не был в паланкине – сразу видно, как ему непривычно. Задвигает шторки.
  - А вот это лишнее, лучше открой, - останавливает его молодая женщина. - Если не собираешься, конечно, заняться здесь со мной...
  - Нет-нет, - спешит он распахнуть занавески.
  - Домой. Не спешите, можете по дороге пару раз отдохнуть. Разбойников не бойтесь – мы под защитой Великой Матери Богов, - говорит домина своим рабам, а затем, когда носилки поднялись и тронулись, ощупывающему мягкую обивку юноше. - Что ж, рассказывай, что делал в опистодоме.
  - Я с детства жил на далёкой от Города вилле. В Риме с посидеона, то есть с декабря. От моих товарищей наслышан о безобразиях, творящихся в некоторых языческих храмах. Прости, Фабия Присцилла.
  - Ничего, - сдерживает она своё возмущение: возможно, симпатичный парень – тот, что ей нужен. Паланкин остановился, и подошёл лампадарий. Муция берёт церы и рисует рыбу, подписав по-гречески «;;;;;». Отдаёт их вольноотпущеннику:
  - Значит, ты, Космик, из коллегии этих…
  - О да, я верую во Христа, - рассмотрел он рисунок девушки, - сына единого  Бога, в то, что он, чистый, как агнец, был распят за наши грехи и воскрес в третий день, как и было предсказано пророками и им самим. Фабия Присцилла, покайся и уверуй и ты – и спасёшься. Брось своё занятие в…
  - Подожди, об этом ещё успеем. Лучше скажи, как ты оказался в храме и о чём думал. Только откровенно.
  - Да, я помню твой прекрасный поступок – ты не выдала меня. Я вижу, в твоей душе много добра, и поэтому ты сможешь встать на истинный путь. К тому же я, как христианин, не лгу. Я хочу, чтобы ты открыла глаза, Фабия Присцилла! Ты прекрасна, молода, богата, наверняка занимаешь высокое положение в Городе – ты должна спасти свою душу…
  - Постой-постой. Прекрати, пожалуйста, на время свою проповедь и будь любезен всё-таки ответить на мои вопросы. Не забывая об откровенности.
  - Да, я всегда говорю правду, - не без некоторой гордости начал парень, –  можешь всегда верить моим словам. Христос учил не обманывать ближнего. И спасать заблудшего. Но хорошо, я отвечу тебе. Но ради тебя самой, ради твоей доброй, не совсем ещё погрязшей, - патрицианке снова стоит труда держать себя в руках, слыша подобное, ещё и от вольноотпущенника, - в мерзостях языческих души, я прошу тебя завтра же послушать благую весть, узнать о грядущем царстве Божием!
  - Я подумаю, а теперь отвечай уже.
  - Один мой товарищ, раб Ихтий, раньше работавший при твоём храме и даже молившийся там, перед началом ваших обрядов тайком провёл меня в мой «наблюдательный пункт» и укрыл чем-то. Через какое-то время я выбрался и стал глядеть в щель на… То есть я убедился в правоте некоторых братьев и сестёр, рассказывавших кое-что об идолопоклонниках… Я начал думать о том, что же происходит в Ахайе в капище Поппеи Сабины, при жизни на земле творившей много всякого. И тут меня внезапно окликает женский приятный голос, и я чувствую острие клинка. Я очень испугался и подумал, что она, сама Поппея Сабина, явилась с ножом и будет мучить меня. Но обернулся и увидел тебя , красивую, как она, нет, ещё красивее… Я был не в силах говорить. Даже грешно подумал, что ты какая-нибудь языческая Богиня, пришедшая покарать меня за…
  - За то, что профан находится в храме и дерзко подсматривает. Тебе понравилось?
  - Да, - после заминки кивает он, - это зрелище  возбудило мою плоть.      
  Муция и сама заметила это, когда он повернулся.
  - Я буду бороться с ней. Тело зовёт меня в геенну огненную. «Когда члены твои соблазняют тебя, лучше отсечь их, чем погибнуть».
  - «Отсечь член, соблазняющий тебя»? Очень интересно! Это из твоего учения?
  Но тут паланкин опускается.
  - Госпожа, мы у дома.
  - Мы приехали, Космик. Я живу здесь, во Фламиниевом Цирке, между Портиком Помпея и новыми Термами, дом сенатора Навция Приска, бывшего претора. Это мой дед, ныне он в блаженном Элизиуме. Некоторые уже называют «дом Фламины Присциллы Младшей». Можешь взять до своего дома моего факелоносца, завтра он приведёт тебя сюда.
  - Благодарю, добрая Фабия Присцилла! В котором часу зайти к тебе? И если можно, дай, пожалуйста, до завтра что-нибудь тёплое укрыться.
  - Разумеется. Ты же замёрзнешь в одной тунике, - девушка послала за пенулой. - А днём приходи после прандиума. Скажешь номенклатору, что пришёл к светлейшей домине по поручению Минуция. До завтра.
  - До встречи, Фабия Присцилла. Я обязательно приду, - педисекв уже принёс и отдал ему пенулу. - И буду молиться за тебя, - добавил он, уже выбравшись, снова неловко, из носилок.
  Вышедшему встречать атриенсису госпожа велела, чтобы с рассветом послал двух служанок в помощь сторожу святилища и чтобы предупредил номенклатора.
XIV
  На следующий день, в Робигалии, Присцилла лежала в своей спальне, заканчивая прандиум, наслаждаясь своим, из Амагальтуса, вином. Отмечая, что вчера в святилище могли бы подавать гроздный напиток и покачественнее. Но Понтифик даёт указания ответственному за это корибанту приобретать вино у своего друга, думается, небескорыстно.
  Входит номенклатор с докладом:
  - Моя госпожа, там у порога странный тип. Я знаю, вы предупреждали, но он подозрительный. Сам назвался Космиком, сказал, что пришёл по поручению от Минуция. Но один из водоносов сообщил мне вот что, - у Присциллы в доме в этот день заканчивался ремонт ответвления водопровода. - Утром он таскал воду и видел этого человека спящим в Портике Помпея. И только что этот водонос говорил с вернувшимися из храма служанками. Они рассказали, что вышедший из Портика человек спросил их, не ошибается ли он, считая здание, в которое они направляются, домом светлейшей Фабии Присциллы. Пока служанки с любопытством его разглядывали, этот тип, по их описанию узнанный водоносом, как спавший в Портике, пытался им что-то толковать о своём едином Боге и каком-то спасении. Прогнать его, моя госпожа?
  - Вот как? Занимательно… Нет, гнать не надо. Проводи в атриум, я сейчас буду. И позови Уриану.
  Едва тот вышел, заскочила фаворитка.
  - Ана, душка, прежде чем отправить тебя за столой, той, что до отъезда мне подарили, скажу, что сегодня тебя ждёт приятное известие. Пока я сейчас буду говорить с посетителем, сходи, помолись ещё, - до прандиума она вместе с доминой была в ларарии, - помолись Кибеле и Венере, поблагодари их. И распорядись, чтобы наше святилище украсили свежими цветами – праздник же. А потом, когда помолишься, дождись меня здесь.
  Улыбающаяся служанка кивает, кланяется и убегает.
  Одевшись, молодая патрицианка выходит в атриум.
  - Мир этому дому! Приветствую светлейшую Фабию Присциллу!
  - Здравствуй, Космик. Присаживайся, пожалуйста.
  Она показывает ему на парапет имплувия. Сама располагается на лежанке. Гость жуёт яблоко, которое взял с блюда с фруктами, по старой традиции всегда стоящего полным на столике в атриуме.
  - Сейчас тебе принесут поесть. Вижу, ты проголодался. Извини, не могу составить компанию – только что из-за стола.
  Принесли несколько полных тарелок и немного вина. По-своему помолившись, гость набрасывается на еду. Девушка потихоньку пьёт из кубка своё замечательное вино. Юноша, наевшись, тянется к чаше.
   - Правильно, Гней Космик, утоли жажду. Напиток, признаюсь, не такой как у меня, однако неплохой, пить можно, - вообще-то это вино для рабов, тоже из Амагальтуса, но то, что не годится на продажу. - Пей, сколько хочешь. Могу сказать, чтобы ещё принесли.
  - Я очень благодарен тебе, добрейшая Фабия Присцилла! Спасибо за стол и за вино! – он допил вторую чашу, налил ещё, но до полной не хватило. - Пожалуйста, пусть принесут ещё секстарий.
  - Хоть два, хоть три! Эй, ещё вина гостю. Не жалко для такого милого молодого человека. Расскажи теперь, как добрался до дома.
  - Признаться, я не решил утруждать твоего слугу и подвергать его вместе со мной опасностям ночных улиц. Отправил его обратно домой спать. Да и сам я не пошёл к себе домой. Я ещё плохо знаю Рим, к тому же было темно. А я снимаю комнату на Виа Нова. Это ведь далеко?
  - Да. Продолжай. Вот и вино, наливай себе ещё.
  Сама хозяйка отдала кубок, решив, что пока хватит. Выпив ещё чашу, гость, похоже, утолил, наконец, свою жажду.
  - Узнав от тебя, что тут рядом есть портик, я нашёл его, завернулся в пенулу и проспал до утра. Эту очень тёплую одежду – спасибо за неё! – я отдал твоему слуге. Который спрашивал, кто я и зачем пришёл, и подозрительно на меня смотрел. Ещё раз спасибо за пенулу! Ты очень добра! Я обязан обратить тебя! Оградить от…
  - Остановись. В моём доме, пожалуйста, ни к кому не приставай со своим учением. Что тебе? – это вошедшему номенклатору.
  - Моя госпожа, к вам всадник Луций Флор.
  – Срочно сюда Уриану, после неё пусть проведут всадника.
  Муция встаёт и подходит к юноше, кладёт ему руку на плечо. Приходит её юная вестиплика, затем появляется её поместно-дорожный любовник.
  - Выпей ещё вина, милый Космик, - гладит Присцилла тунику на его плече. - Ана, поинтересуйся у Габерия Флора, что там с моим пригородным имением.
  - Ты слышал? Моя госпожа спрашивает, что там с её пригородным поместьем.
  - Э-э, патрон, я пока не смог… Но почти уговорил отца… Ещё чуть-чуть, и он…
  - Ана, любезная моя, иди молись. Я, пожалуй, напрасно оторвала тебя. Иди скорее.
  Бедный Флор пытается удержать фаворитку за руку, но та ловко уворачивается и убегает.
  - Что ты сидишь, Гней? Выпей, закуси, - патрицианка нежно проводит пальчиками по волосам семиаксия. - Эй, проводите всадника Габерия, он уже оставляет нас.
  Растерянный, с ревностью и недоумением, Флор покидает атриум. Молодая женщина отходит от вольноотпущенника, который, задумавшись, гладит свою голову там, где только что были её персты.
  - Будь добр, юноша, ответь мне. Ты хорошо знаешь свою религию, культ, учение? В какой ты степени посвящения, все ли мистерии тебе известны?
  - Я вижу твоё доброе расположение ко мне, Фабия Присцилла. Твою красоту, не только телесную, но и душевную, я с радостью… э-э-э…  готов спасать от разврата врага рода людского. И принимаю твою расположенность, доброту и красоту как знаки свыше – тебе я вполне доверяю. Ты готова, я знаю – хотя сама ты, может быть, об этом даже ещё и не думаешь – готова принять благую весть. Да, я достаточно, как ты выразилась, посвящён. Я хорошо знаю учение Иисуса, сына Божьего, распятого за нас, нашего спасителя. Одно таинство – как бы ты сказала, посвящение, инициацию – я прошёл ещё ребёнком. К нескольким постоянно допущен. А скоро, я надеюсь, пройдя ещё одно таинство, так сказать, следующее посвящение, если сподобит Господь наш, буду сам проводить большие службы, вести общие молебны…
  Было видно, что парень мечтает.
  - А чем ты зарабатываешь? Ведь ты же не получаешь конгиариум, вообще от казны?
  - В основном тем, что бывают заказы – я переписчик. Иногда сёстры и братья помогают...
  - Превосходно. Ты замечательно рассказываешь. Но, к сожалению, я не в состоянии часто принимать тебя. Не мог бы ты письменно изложить своё учение? А я буду читать его в свободное время. Я хорошо заплачу за твою работу. Так что можешь не отвлекаться пока на другие заказы.
  - О, да их и нет, - признаётся гость. - Сегодня же начну.
  - Прекрасно, но сегодня ты лучше отдохни. Дам тебе пару новых свитков папируса, завтра приступай. Я вправе рассчитывать на твою аккуратность и честность?
  - Ну конечно же, добрейшая Фабия Присцилла! Ты просто здорово придумала: так с умом всё устроить! И мне работа будет, и ты сможешь встать на путь покаяния и спасения – с моей помощью! Благодарю, Господи! – он воздел руки к небу; вот только когда вставал, чуть пошатнулся.
  - Славно, славно. Мне пора, Космик. Я рада, что встретила тебя вчера и довольна твоим настоящим визитом. Ты подожди, тебе кое-что сейчас предоставят. Я пришлю за тобой. До встречи!
  - До скорой встречи, добрая Фабия Присцилла!
  Молодая женщина велит атриенсису выдать посетителю бумагу, чернила и небольшой аванс. Ещё дать педисеква, чтобы тот сопроводил до жилища и запомнил, где оно расположено.
  Муция приходит в свою спальню, где её ждёт радостная фаворитка.
  - Чему ты улыбаешься, душка? Сними скорее с меня всю одежду – лягу отдохну.
  - Моя госпожа, я довольна, глядя на вас, - говорит служанка, раздевая Фабию. - Моя любимая домина, я радуюсь, что мы в Городе! Я ожидаю, моя госпожа, радостной новости.
  - Будет тебе известие. А пока скажи, душечка-а-а-а-ау, - с наслаждением потянувшись, аристократка разлеглась на своей кровати, - где те украшения, что подарил твой «клиент»?
  - Моя госпожа, все они лежат у меня в кубикуле. Моя любимая домина, вы не против, чтобы Ксана перебралась ко мне вместо Сирены? И очень прошу вас, - рабыня целует своей хозяйке пальчики ног, - моя прекраснейшая и мудрейшая госпожа! Разрешите ей тоже надевать пару браслетов и колечек, пожалуйста!
  - Само собой. Только дома. Носи сама и подружку украшай. Главное, чтобы они были в сохранности.
  - Простите меня, моя госпожа, - служанка снова лобзает и снова там же, - сегодня я вынуждена была потратить три ауреуса.
  - Как я и велела, только для того, чтобы сделать приятное Парис?
  - Да, моя госпожа, конечно, да, моя мудрая домина. Я даже использовала стихи, те, что вы вспомнили, когда я снова пересказала вам, как она меня целовала!
  - Отлично. Тебе нужно ещё что-нибудь? Проси, ты же видишь, как ты мне мила.
  - О Сафо! Если это зависит от вас, моя великая, могущественная домина! Мне бы побыстрей увидеть госпожу Ребилию Фелицию! Сегодня рано утром я, чуть проснулась, стала молиться Прекрасной Венере, а ещё Великой Кибеле. Я очень надеюсь, что она услышит меня, покорную рабу своей мудрой и прекрасной служительницы. И у меня словно предчувствие с утра. Будто вот завтра или совсем скоро я увижу её…
  - Кого? Ребилию?
  - Да, моя домина, да. Её… - фаворитка мечтательно закрывает глаза.
  - Значит, ночью в храме мы действительно угодили Диндимене, умилостивили её и порадовали! Я так и знала!.. И ты молодец, Ана! Молись этим добрым Богиням, никогда не забывай их. Как высокопосвящённая фламина, я говорю тебе, Уриана: твои молитвы услышаны! Надевай тонкие браслеты, цепочку и два колечка, - Присцилла не хочет, чтобы даже её служанку могли упрекнуть в отсутствии вкуса и чувства меры, - свою лучшую праздничную тунику. Сегодня, и даже можно сказать вот-вот, придут Елена и Парис... -Муция прерывается, глядя на запрыгавшую, счастливо смеющуюся вестиплику. - Вчера они прислали рабыню предупредить меня. В восьмом часу, то есть уже сейчас, должны появиться. Иди скорее помойся, можешь взять немного ахейского благовония. А потом сразу к нам за стол. Ведь ты не откажешься обслуживать прелестную амазонку?
  - Нижайше признательна, моя могущественная госпожа, знающая, как умилостивить Великую Богиню! Я вам так благодарна! – она снова собирается целовать домине ноги.
  - Всё, беги уже!
XV
  Едва Фабия, прикрывшаяся легчайшим покрывалом, велела накрывать обед в перистиле, прямо у фонтана, как номенклатор доложил:
  - Госпожа, к вам ваша сестра, Фабия Марциана.
  - Фабия Марция! – входит нарядно одетая девочка. - Узнаю, что ты хоть раз ещё так меня назовёшь, скажу Присцилле, чтоб тебя выпороли не по-детски! Клянусь Бастет! – слуга кланяется и удаляется, девочка подходит к сестре. - Ну не звучит такое имя: Фабия Марциана. Лет через двадцать, когда стану этакой матроной, тогда ещё пойдёт, пожалуй. Привет, сестра! – присев на ложе, обнимает и целует Муцию.
  - Привет, сестричка! Что так рано?
  - Сегодня же Робигалии, никаких занятий. С праздником, Муция!
  - С праздником, Марция! – и сёстры снова обнялись и поцеловались. - Что ж, сестричка, согласна присутствовать на моём праздничном обеде?
  - О Бастет! Ты ещё спрашиваешь! Конечно! А когда начало?
  - Вот-вот, как только придут Парис и Елена.
  - Здорово! Они милые, твои подруги! Такие!..
  - Замечательные.
  - Да, точно!
  Снова заглядывает номенклатор:
  - Моя госпожа! К вам прибыли домины Каниния Ребилия Терция и Геллия Клементина, ожидают в атриуме.
  - Зачем ты докладываешь? Их и Секстию всегда пропускать ко мне – после поездки ничего не изменилось.
  - А меня?
  - Да, с этого дня и Фабию Марцию также. А теперь быстро Ксану ко мне! Гостий к столу, всё к их услугам. Пошёл, бегом.
  Примчавшаяся служанка проворно помогла хозяйке одеть косскую тунику, а её сестрёнке снять столу и остаться в почти таком же одеянии, только чуть выше на бёдрах, чем у старшей.
  Присцилла, за которой следует и Марция, выходит во внутренний дворик. И, не успев опомниться, ослеплённая бликами фонтана, попадает в объятия Парис и Елены. Их громкие радостные приветствия и поздравления с праздником прерываются лишь для традиционных лобзаний. Хозяйка обращает внимание гостий на свою сводную сестрёнку, заметив, что она практически взрослая и стесняться не нужно. Ребилия с возлюбленной тепло поприветствовали и Марциану, удивившую их своими смелыми поцелуями. Все весёлые и довольные, они располагаются на ложах, подставляя молодые прелестные тела – то спинки, то животики – ласковому теплу Феба. Амазонка со своей любящей неразлучной подругой, конечно, чувствуют себя как дома и не задумываются снять свои пеплумы. Оставшись в колобиумах, которые почти не препятствуют горячей нежности солнечных лучей.
  Флея и ещё две музыкантки тихо играют спокойные мелодии. Слуги продолжают накрывать столы. Присцилла приказала, среди прочего, всегда наливать Марции не более половины бокала. Ана ставит кубок сначала Клементине, прислуживать которой указывает другой рабыне. Затем, склонившись больше чем нужно, подносит чашу Фелиции. Несомненно, заметившей рядом налитые груди служанки, наливающей вино.
  - Благодарю, сестрёнка! – говорит она Присцилле, погладив виночерпия по волосам. - Отлично, что ты привезла это дитя обратно в Город. Но…
  - Но мы будем здесь лишь созерцать эту дивную красу, - подхватывает Клементина.-  Правда, любимая?
  - Безусловно, Прекрасная моя, - спешит заверить Ребилия, поглаживая руку милой, - безусловно. Здесь я не буду даже прикасаться к этой девке. Не бойся. Вместе с тобой мы сорвали этот прелестный цветок… и не стоит дальше уделять внимание этой служанке. Я уже забыла её. Что, моя бесценная, я правильно поняла твоё нервное пожатие? Ты беспокоилась, что я могу увлечься? – и Фелиция столь нежно взглянула на взволновавшуюся было Клементину, так ласково поцеловала ей волосы и шею, что та тотчас успокоилась.
  - Надеюсь, подруги, что в моё отсутствие вы если и ссорились немного, то так же быстро, как сей момент, возвращали мир в свой союз. Сестрёнка Елена, посмотри на меня. Парис, что сказали о вышедшей на стену лаконянке троянские старейшины?
      Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:
  Истинно, вечным Богиням она красотою подобна!
Присцилла хором с Ребилией и неожиданно присоединившейся младшей сестричкой вспомнили великого, обожаемого Муцией, Гомера.
  - Благодарю, сестрёнки! О Киферея Златокудрая! Как приятно это слышать! – выражает признательность довольная Елена. - Особенно от тебя, девочка!
  - А я как раз, - отзывается Марциана, - перед Палилиями проходила это место в «Илиаде», а сейчас вспомнила. Хотя обычно не очень-то запоминаю.
  - Видишь, Прекрасная, - добавляет Муция, - твоя красота даже улучшает память! А ты молодец, Марция!.. Значит, ради женской красоты герои проливали кровь. Я же предлагаю пролить вино: поднимем кубки! За вас, милые гостьи!
  - За нашу встречу, Фабия!
  Совершив возлияние, девушки пьют гроздный дар Вакха. Быстро поставив кубок, лукавая амазонка, пока Геллия, допивая, смотрит в свой бокал, успевает подмигнуть Ане и погладить её ножку. Ободрив совсем уже было шокированную и чуть не расплакавшуюся хозяйкину фаворитку. И тут же корчит ей рожицу, давая понять, чтобы она и дальше выглядела расстроенной. Служанка соображает и, когда Клементина заканчивает пить и глядит на неё, утирает со всхлипом воображаемую слезинку. А Ребилия облизывает вино с губ и подбородка быстро утешившейся Геллии.
XVI
  - Просто великолепно! Рада за вас, Парис и Елена! Сколь восхитительно начался праздничный день, клянусь Кипридой! Но ещё не хватает…
  Геллия удивлённо:
  - Как?! Разве ещё чего-то не хватает?! Что до меня – клянусь Вестой, я уже блаженствую! Любимая, ты рядом – как хорошо…
  - Бесценная моя, не забывай: кроме того, что сейчас с нами миленькая маленькая Марция…
  - Не маленькая я! Ребилия, Геллия, посмотрите – какая же я маленькая?! – младшая Фабия легла на живот и взглядом показывает на свою действительно уже немаленькую грудь, которую, кроме полупрозрачной туники, ничто не прикрывает и совсем ничего не сдерживает.
  - Сестрёнка, нехорошо перебивать, - выговаривает ей по-родственному старшая. - Однако бюст и попка у тебя действительно пышненькие. Правда, подруги?
  - Конечно, Присцилла, твоя сестра так повзрослела. Приятно посмотреть, - соглашается Клементина.
  - И не только посмотреть, уважаемые! – возражает Марция.
  - Клянусь Марсом, это просто милашка!.. Так вот, - возвращается к своей мысли Парис, - кроме этой очаровашки, кто обычно собирается, а, Елена? Мы с тобой, Муция и …
  - Госпожа, - появляется номенклатор, - к вам…
  - Вера!! – заорала Геллия. – О Венера! О Мнемосина! Как я могла так потерять память?! Своей красотой помогаю другим вспоминать, а сама элементарное забываю! Это всё ты, Ребилия Фелиция – я всё готова забыть, когда ты со мной!
  - Моя домина, к вам пожаловала госпожа Секстия Вера.
  - Сколько раз тебе говорить, Гренка?! Не докладывай... Шрамик! – кричит Муция. – Иди сюда, в перистиль!
  - Фиалковенчанная! – присоединяется Терция. – Скорее к нам! Клянусь Эниалием, ты права, Фабия! Восхитительное начало дня!
  Действительно, подруги не ждали так рано Веру. После всегда бурных ночей она обычно выбирается из дома лишь к вечеру. И вот она подходит:
  - Не вставайте, подружки. Не ожидали? – с этими словами Шрамик ложится к Ребилии, удивляя двух последовательниц Сафо, да и хозяйку, ещё больше; они целуются. – Не против, я останусь лежать с тобой, храбрая Пентесилея?
  И Вера, чуть высунув язычок, тянется к губам амазонки. Поражённая Фелиция застывает с открытым ртом. Растерянная Клементина замирает в своём движении снова поцеловать щёчку пришедшей подруги. Шалунья, быстро припав устами и язычком к нижней губке Парис, вскакивает, задевая столик:
  - Сестрёнки, видели бы вы себя в зеркало! Скучно вас приветствовать, клянусь Вакхом! А это что за прелестное сокровище?! О Геба! Вот свежая, самая соблазнительная девичья краса! – Вера присела на ложе к Марциане и почти легла на неё саму. – Здравствуй, персик! – и направляет, рассчитывая смутить девочку, свои губы к её рту.
  Но та, обняв Секстию за талию и шею, сама лобзает её не торопясь и всерьёз; после чего отвечает:
- Здравствуй, слива!
    И ты очень красива!
  Подруги смеются, а Шрамик не растерялась:
  - Я же говорю, с вами скучно здороваться! Берите пример с юных дарований! Кто ты, милая?
  - Вера! Она тебя сейчас, как в детстве, тётей назовёт, если глазки свои красивые не раскроешь!
  - Муция! Я ещё с тобой не поздоровалась! – гостья пересаживается на ложе к старшей Фабии. – Нет, ты видела, как я их разыграла?! Здорово, правда?! А ведь у меня в запасе ещё сюрприз! Но молчу, молчу.
  Присцилла, дождавшись конца словесного потока подруги, горячо обнимает её и лобзает; сквозь аромат её притирания ясно чувствуя запах вина, выпитого не только утром, но и ранее.
  - Только без язычков, - подначивает Ребилия.
  - Что ты, Пентесилея?! С язычком я только тебя!
  - Негодница! Развратница! – ругает Веру Елена. – Почему меня так не поцеловала?!
  - А здорово тебе ответила моя сестричка, а, сестрёнка?
  - Муция, так это…
  - А ты думала!
  - Так это Фабия Секунда! О Киферея! Как здорово!
  - Да, это я! Только моё имя Фабия Марция. Привет, Вера! С праздником!
  - Спасибо! Как выросла! Тебя тоже… - и она возвращается к девочке, снова обнимает и целует, но уже просто в ланиты, затем опять любуется юной чаровницей. – Ух, какая! И тебя, бесподобная, с праздником… А с каким?
  - Подруга, ты с утра закусывай или ночью хотя бы! – поражается Присцилла. – В такую рань успела куда-то заехать – кстати, куда, Шрамик? – успела отметить, а что за праздник – ни сном, ни духом!
  - Утром я скушала яблоко, а ночью, выпив вина, вместо закуски брала в рот…
  Но тут Секстия обращает внимание на Марциану, на ложе которой сидит, и у которой, между прочим, держит, забывшись, ладонь на груди. Это она убеждалась в том, как девочка выросла.
  - О Киферея! Ты ж ещё дитя! Тебе нельзя такое слышать… Или можно?
  - Мне уже можно, Вера. И нужно. Так что говори.
  - Правда, Муция?
  - Да, сестрёнка, продолжай. Считай, что это вторая Фабия, ты же сама её так назвала.
  - Да, верно. Так вот, ночью вместо закуски я, - она таки убирает руку с груди девочки, чтобы жестами показать, что же именно она делала. – И ты знаешь, никакой еды не надо: пЦс – вот лучшая закуска хорошему вину! Клянусь Кифереей!
  - О Афродита! Вера, как ты права! – Марциана изображает, что берёт из руки сидящей подле неё только что жестикулировавшей девушки некий предмет и показывает то же, что и та, менее искусно, конечно.
  - Подруги, не портите нам аппетит! – морщит носик Геллия.
  - А вы отвернитесь тогда. И вообще, для вас можно поправочку сделать. Для хорошего вина лучшая закуска – девичья киска!
  - Вера! Шрамик! – дёргает её за локоток Марциана. – Или так:
Выпив с Лесбоса вина,
       Закуски ж нету ни хрена –
          Ни острой и ни приторной –
 Тогда целуешь кЦр ты!
  - Неплохо, Марция! Грубовато несколько и вульгарненько… Но для экспромта ничего! – критикует амазонка.
  - Что за настрой здесь? Не зря, оказывается, я так шутила, как только пришла, - рассуждает Секстия. – У вас, значит, это в воздухе витает. Вино вроде фалернское, а то бы я подумала, что вместе с лесбосским воздух с этого острова сюда проник. Или ныне новый праздник какой – Лесбии называется?.. Кто-то интересовался, куда я успела зайти. Сейчас расскажу. Но сначала ты, Муция, не хочешь ли узнать городские новости? А кто тебе их обычно передаёт? Верно, я, прелестная Шрамик!.. Отец Либер! Я вижу, вы совсем трезвые! А не то, Парис и Елена, не упустили бы вы случай обратить… то есть, совратить… или умчать на Лесбос свою подружку-красавицу Шрамика, правильно?! Значит, только что пришли к тебе, миленькая, бесподобная моя Фабия, наши… Фабия старшая, я имею в виду…
  - Пожалуйста, не зови меня так! Получается, будто мне лет сорок.
  - О Киферея! Прости. Ты будешь тогда Фабия младшая, а сестричка твоя, персик, будет Фабия самая младшая… Да, значит, только что к тебе, Присцилла Младшая, - говорящая выделила интонацией имя «Младшая», - пришли наши красотулечки-для-мужчин-недотрожечки…
  - А вы, ты и Муция, уже сколько времени прелестницы-для-женщин-недотрожечки! – перебивая, адекватно отвечает Парис.
  - Не будем сейчас об этом спорить, - говорит Фабия младшая.
  - Об этом? – снова показывает рукой «закуску» Фабия самая младшая.
  - Совершенно верно! – вскакивает Вера и принимается ходить туда-сюда, пошатываясь. – Об этом великолепном предмете, миленькая прелестная Марция! О котором не хотят даже слышать наши лесбияночки!
XVII
  - Хватит, хватит! – предупреждает бесполезный спор Присцилла. – Продолжай, Шрамик, о новостях.
  - Пришли, значит, недавно, ещё трезвые, скучноватые, и рассказать ничего не успели, верно я говорю? Знаю, что верно… Да, так на чём я остановилась?..
  - На ложе возле хозяйки, - слуги давно поставили там лежанку для новой гостьи.
  - Да, сестрёнка, приляг, пожалуйста, располагайся удобнее. Стоя трудно тебе будет, пожалуй. Ты хотела поведать последние новости.
  - А, точно. А может, выпьем сначала? За меня, подружки! За прелестную и бесподобную Секстию!
  - Ну ничего себе! – вырвалось у Клементины.
  - Да, - продолжает Вера, - за Секстию, которая обожает и любит своих красивейших, наилучших во всём–во всём мире подружек!
  И она, махнув кубком, пролив гораздо больше традиционных нескольких капель, пьёт в свою честь до дна. Подруги пригубляют, а Шрамик уже взяла снова  слово и безостановочно и немного путано делится новостями.
  Сначала упомянула о том, что расследования – Вера не упомянула, но Присцилла поняла, что по поводу того, кто не выставил лучших рабов и не предоставил часть своего состояния для предполагавшегося галльского похода, как того требовал Нерон в своих эдиктах – идут довольно вяло, и от следователей кто откупается совсем недорого, кто иначе уходит. И это была вначале единственная политическая новость в рассказе хмельной гостьи. Последовали другие. Кто устроил лучшие игры в Палилии – это был бывший её любовник, он же брат её бывшего мужа. Кто на этих играх выиграл ристалище в Большом Цирке – «он ещё на последней олимпиаде побеждал», тоже её бывший любовник. В этом году ухаживал, но не мог и дня провести, чтобы не уехать проведать лошадей, и Шрамик его бросила из-за этого. Упомянула и о назначении Понтификом Вакха ещё одного своего – уже настоящего, не бывшего – любовника. Затем вернулась к политике.
  Казна как есть пустая. Цезарю, как вернулся из Ахайи, приходится всеми способами изыскивать деньги. Что как раз должность Первосвященника Либера её милый дружок практически купил. И весьма этим доволен. Ведь Цезарь – пусть не так, как до поездки в Ахайю, ныне он уже не может себе такого позволить, но всё же – других состоятельных граждан просто так может лишить имущества, по какому-нибудь зачастую ничтожному поводу, а иногда и без такового, а он, милый друг Секстии, отдав не так уж и много, почётнейшую высокую жреческую должность получил. Кого-то вообще изгнали, как того, к примеру, кто ранее был Понтификом Вакха.
  Несмотря на это, или из-за этого, у Цезаря мало где осталась поддержка. В лицо-то улыбаются, а указания исполнять не торопятся. И преторианцы, и сенаторы, и в администрации принцепса... Всё это Вера говорила, будто искренне жалея Нерона, будто позабыв, что новым Принцепсом должен стать её родственник.
  - Скажи, пожалуйста, Вера, - обращается к ней Марциана, пока говорившая «смачивает рот» целым кубком вина, - вот ты говоришь: этот нынешний, тот бывший, потом много говорила о Цезаре. А он у тебя какой, настоящий или бывший любовник?
  Все подруги хохочут.
 - Получила, Шрамик?! – сквозь смех произносит Присцилла. – Вот так вот – все римские новости привязывать к своим любовным победам!
  - Нет, вы зря смеётесь, сестрёнки! – осушив свой кубок, заводится Секстия. – Я могу вполне серьёзно ответить на этот вопрос. Вспомните-ка, в консульство Марка Красса и Гая Басса, который, кстати, ещё во время своей претуры за мной волочился, я тогда с ним...
  - Не отвлекайся, Шрамик. Что там в его консульство было?
  - Кого?
  - Да-а-а, подруга! Вот память девичья! – удивляется Присцилла, сапфистки же просто смеются. – В консульство Гая Лекания Басса. И Марка Лициния Красса Фруги.
  - О Мнемосина! Да-да, вспомнила, о чём это мы. Тогда, в июне, Тигеллин, помните, устроил такой роскошный пир на пруду Агриппы? Вы, Елена и Парис, услышав от Муции о том, что начемается, намечается то есть, сбежали из Города заранее. А ты, Муция, узнав от своего дружка высоковылизанного… то есть, высоко-пос-тав-лен-ного, что будут устроены лупанары, куда соберут всех знатных женщин, специально захотела остаться. Да и я с тобой за компанию, конечно. Да, мы с тобой тогда хотели, раскрасив лица и даже нарядившись в коричневые платья, почувствовать себя настоящими...
  - Давай без лишних подробностей, Шрамик.
  - Так вот, ты тогда схватила одного здоровенного преторианца... А я лежала на ложе на животе, и тут вошёл какой-то мужчина. Я специально не гляжу и так скромно тунику свою, я даже её надела коричневую, опускаю пониже, до колен. А вошедший – по голосу, он сказал: «О, какая скромница!», и по рукам я определила, что молодой – тихонько задирает её, а под ней ничего... Ага! Такие подробности всем интересны!.. А от меня тогда только-только встал и вышел один, и у меня мокро ещё... Этот молодой человек тогда, снова сказав: «Вот так скромница! Ай да шЦшка!», совсем задрав тунику, берёт меня за талию, приподнимает на четвереньки, коленочки раздвигает Ц... В общем, мне, хоть я и не истыпала, эй, не испытала оЦм, понравилось. Я обернулась всё-таки посмотреть, кто этот мужчина, а это оказался Цезарь! Бросил на ложе монетки со своим профилем, похлопал меня по попе, провёл пальцем по шрамику, поправил свою тунику и ушёл. Так что бывший. Вот ответ на твой вопрос, милочка!.. А теперь у него, бедненького, почти нигде нет поддержки, - сокрушается Вера, даже пуская пьяную слезу, - преторианцы готовы бросить его, сию-... сицу-... ситуацию не конт-ро-ли-рует. Сенат... Сенат вражде-...
  - Хватит, сестрёнка, он не стоит твоих слёз. И хватит о политике, прошу тебя! У меня такое ощущение – вот после того, кстати, как на пташек в небе поглядела – что в гости сегодня ко мне придут ещё и молодые люди. Их мясом не корми, вином не пои – дай поговорить о государственных делах, о судебных процессах, в общем, ты должна это не хуже меня знать...
  - Обязательно придут... – тихонько проговорила Секстия.
  - ... Вот только не пойму, кто ко мне может наведаться...
  - А брата ты не ждёшь, Фабия? – раздаётся мужской голос.
  Это Гай Курион, друг Квинта. Он только что вошёл с номенклатором в перистиль и невольно подслушал – за что извинился через некоторое время – последние фразы хозяйки, не решаясь её прервать.
  - Как не ждать, о Киферея! – тихонько, уже не слышно и уже почти засыпая, бормочет совсем опьяневшая Секстия, успевшая, пока другие девушки приветствовали Куриона, осушить ещё полкубка. – Ничего себе не ждёт! Любовь всей жизни своей Муция не ожидает!.. Да она прямо сейчас готова... – к счастью, никто не слышит, что, по мнению разморённой Веры, готова Присцилла сделать со своим любимым.
  Через считанные мгновения она уснула, и Фабия младшая велела слугам отнести её в отведённую ей спальню. Позже лучшая подруга поведала Муции о том, каким образом ей с утра случилось напиться пьяной. После бессонной ночи очередной любовник, Поллион, жрец – а теперь Понтифик – Вакха, уговорил её совершить очередное возлияние Многогроздному Богу – пришлось выпить. Ехала от него в носилках, один из рабов споткнулся, Вера остановилась побранить его. Как оказалось, рядом с домом брошенного недавно воздыхателя. Приняв это за подсказку свыше, решила заглянуть и проведать. В атриуме двое эфебов прощались с хозяином. Шрамик, веселясь и чтобы раздразнить бывшего любовника, похлопала их по мягким местам. Выпив с ним и с этими двумя, которые почему-то раздумали уходить, подруга поболтала, ещё пуще раззадорила теперь уже всех троих, выпила ещё за прандиумом и убежала в свои октафоры. Забыв приказать изменить маршрут и нести домой, а до этого велела прибыть к дому Фабии...
  Тем временем Курион, заходивший по пути повидать Присциллу и передать ей, что Квинт вскоре придёт сам, любезно, превознеся красоту присутствующих, распрощался и ушёл.
XVIII
  Не успели сёстры Фабии закончить спор об очаровании ушедшего мужчины с Геллией и Ребилией, как номенклатор доложил о приходе четырёх молодых людей и двух девушек. Причём из названных имён Муция никого лично не знала, кроме Феликса, младшего братишки Парис. Итак, слуга докладывает:
  - Моя госпожа, к вам желают попасть Марк Каниний Ребилий Феликс, патриций, Публий Маппалий Сиг и Гай Лициний Гопломах, всадники, некий Ноний Мем и две барышни, сёстры Юнии. Все они ожидают в атриуме.
  Посоветовавшись с подружками, Присцилла решает пригласить всех. Пока они входят, знакомятся с ранее пришедшими и между собой, поздравляют друг друга с праздником и располагаются, можно поведать о некоторых гостях следующее.
  Дочери стоика, бывшего в позапрошлом году плебейским трибуном, Юния Арулена, вместе с родителями ездили недавно отдохнуть в Египет – отец добился разрешения, чем-то случайно угодив Эпафродиту – осматривали пирамиды, фаросский маяк и прочие достопримечательности. Около полутора месяцев жили в Александрии, прекрасно проводя время вдали от бушующих в Риме страстей. Там же, но целых три года, жил и учился юный Феликс. В храме Исиды на мысе Лохий он любезно подсказал респектабельной римской семье, когда лучше придти, чтобы увидеть знаменитые самооткрывающиеся двери. Накануне ночью, кстати, он увидел сон, в котором женский голос повелевал ему посетить этот храм. Целый день Феликс думал только об одной из сестёр, красавице Юнии (Рустицилле). Старшая, Юния Арулена, не очень симпатичная, со слишком большим ртом с толстенными губами и с крохотным носиком, завидовала своей сестрёнке, однако вместе с родителями на все лады расхваливала нового знакомого. Но Юния и сама была очарована молодым богатым симпатичным квиритом, весьма знатным, почти закончившим своё образование и собиравшимся обратно в Рим... В общем, на обеде у Юниев, куда на следующий день был приглашён эфеб, Ребилий и Юния убедились каждый в своём первом чувстве... Без визита юноши к Юниям не проходило ни дня. Довольный таким развитием знакомства, обычно строгий, отец разрешил влюблённым прогулки. Правда, не наедине, а в компании сестры и одной местной жительницы, учтивой и доброй вдовы. Которые, Арулена и вдова, иногда отпускали пару от себя, чуть подальше, но в пределах видимости, а сами подолгу беседовали вдвоём.
  О Богини! Какое счастье выпало братишке Фелиции – взаимная любовь! Причём в таком граде, где, кроме прочего, разрешены браки с родными сёстрами. К примеру, Клеопатра, перед тем как стать возлюбленной Божественного Юлия и затем роковой женщиной для М. Антония, была супругой своего родного брата Птолемея Диониса, а Береника, жена основателя династии Птолемея Сотера, была его единокровной сестрой.
  Остаётся лишь порадоваться за юных Юнию и Ребилия, любящих друг друга чистой первой любовью. Под большим секретом юноша имел неосторожность сказать о своей девственности сестре. Парис, будь она постоянно трезвой и не расслабляйся в постели с чужими девочками, естественно, сохранила бы тайну. Свою любимую юный Феликс, безусловно, превозносит, считает её непорочной и девственной. В наше время, то есть последние два века, в семнадцать лет оставаться, даже при строгом отце, невинной, обладая к тому же столь цветущей красотой? Но почему нет, если она поклоняется греческой Артемиде и, подобно Богине, хранит до сих пор девственность. Присцилла собирается это как-нибудь выведать.
  Возможно, и старшая, девятнадцатилетняя Арулена, тоже не познала ещё сладости любовного соития. Впрочем, несмотря на упомянутые недостатки лица – которые она, насколько возможно, умело умаляет косметикой – любовники у неё могут быть, привлечённые богатством отца. К тому же у Арулены прекрасные тёмные глаза и стройная фигура, красиво уложенные длинные каштановые волосы, скромные – не так, конечно, как у Шрамика, а по-настоящему – манеры. По всему видно, добрая, хорошая девушка.
  Сёстры Юнии вместе с братом Фелиции подошли к жилищу Присциллы и стояли в портике, не решаясь ни спросить у прохожих, это ли дом Навция Приска, ни постучать в дверь. Их замешательство длилось недолго, так как подошедший молодой мужчина уверенно собрался заходить в здание, однако вход был заперт. Появившийся сенатор – его достоинство было видно по обуви и одному из двух его перстней – поинтересовался у юной троицы:
  - Что вам нужно, юноша, вам, девушки? Я хороший друг хозяйки и, быть может, смогу быть вам чем-то полезен. Сочту за честь помочь достойному квириту и столь очаровательным юным особам.
  Подошедший был выше среднего роста, с короткой причёской светлых волос, серыми глазами, красивым лицом и почти стройным телом. Одетым в великолепную тогу (успешно скрывшую живот) и благоухающим приятным ароматом редкого дорогого притирания. Весь его облик был располагающим и приветливым.
  - Благодарю, сенатор! Это ведь дом Фабии Присциллы? Давно, в детстве, я был вроде здесь пару раз, но точно не могу узнать. Мы пришли к ней: моя сестра Каниния Ребилия пригласила придти сюда вместе с моей невестой Юнией и её сестрой Аруленой.
  - Очень рад! Так ты молодой Марк Феликс. Весьма похож на свою очаровательную сестру. И как возмужал! Безмерно рад знакомству и с вами, красавицы!
  Младшая, улыбаясь, сказала: «И я рада!», а старшая не могла выговорить и слова, широко распахнутыми глазами смотрела на мужчину и то поднимала руку для приветствия, то опускала. Пока сенатор не поймал её и не поцеловал, делая вид, что лобызает изображение Юпитера на перстне.
  В этот момент, каждый в сопровождении четырёх слуг, подошли ещё два юных всадника. После приветствий один из которых сообщил об их цели:
  - Сенатор, мы, собственно, прибыли... м-м-м... Секстия милостиво соизволила, скажем так, оказала нам честь пригласить на праздник... А! С праздником, кстати! В общем...
  - Ясно, молодые люди. Красавицы, как вы считаете, в атриуме всем нам будет удобнее ожидать приглашения или иного хозяйки решения? – мужчина улыбнулся случайному стиху.
  А Юния Арулена даже засмеялась было, но тут же прикрыла рот рукой, от которой ещё можно было уловить исходящий приятный запах сенаторского притирания, и невольно и неосознанно задержала её, наслаждаясь ароматом.
  – Удобнее, чем на улице, - с этими словами мужчина громко постучал, а открывшему рабу велел провести их в атриум. Узнав, где хозяйка, приказал номенклатору назвать его Нонием Мемом и, извинившись, спросил имена двух молодых людей.
  - Что, квириты, как жизнь молодая? А вы, прелестные девушки, не откажетесь отобедать вместе с Фабией Присциллой и этими смелыми всадниками? Феликс, ты не боишься за невесту и её сестру?..
  И пока молодёжь задорно и наперебой отвечала сенатору, и одна только Арулена молча всё так и смотрела на красавца-патриция, слегка улыбаясь, открывая белые ровные зубки, вернулся номенклатор и всем передал приглашение Фабии проследовать во внутренний дворик.
XIX
  Слуги переносят ложа и столы в тень – день жаркий. Присцилла отвлекается, давая им указания, от беседы гостей, в которой они горячо обсуждают, накинуть ли пеплумы сёстрам Фабиям с Парис и Еленой или раздеть новых гостей. Вопрос разрешается, когда Сиг и Гопломах, уставившись на Присциллу и Фелицию, снимают свои тоги, подав этим самым пример остальным. За всем этим хозяйка не заметила, что не вошёл Ноний Мем. Спохватившись и любопытствуя, сама идёт в атриум и в коридоре неожиданно попадает в объятия мужчины, схватившего её сзади; он прятался за завесой. Девушка растеряна, ей и боязно, и приятно, из-за этого она путает слова:
  - Ах, что... О Киприда!.. Кто вы?.. Вы Мем Ноний?
  - Естественно, Мемнон!
  Скорее по голосу, чем по смыслу, она наконец узнаёт.
  - Квинт!!
  Присцилла разворачивается в объятии и прыгает на него, обвивает ногами поясницу, а руками шею, расцеловывает всё лицо, задерживается на дорогих устах, задыхается от радости.
  - Квинт!.. Братик!.. Любимый!.. Дорогой!.. Милый!.. Люблю... больше... всех!.. С праздником!..
  - Я тоже очень рад, сестричка! – он целует её в ланиты.
  Фабия откидывает голову от нахлынувшего чувства и чуть не падает, так как брат ставит её на ноги, которые в этот миг совсем не держат молодую патрицианку.
  - Квинт, отнеси меня, пожалуйста, к столу.
  Любимый вносит её в перистиль, подруги аплодируют, она блаженствует и неохотно, когда он положил её на ложе, отпускает его руки, задержав и наслаждаясь их запахом. Напоследок, в знак благодарности – так думают остальные, любящая же просто не в силах оторваться – целует нежную кожу запястья.
  - Чудесно! – произносит она, когда брат наконец выпрямляется.
  - Прошу прощения, что не представился сразу, - говорит он гостям. – Квинт Торкват. Поздравляю всех собравшихся со старым добрым праздником Робигалий!.. Сестра, какое восхитительное благоухание у тебя здесь! А! Это ещё и весенние цветы! Такие же свежие и прекрасные, как твои гостьи!.. И ты сама... А не рано нашей сестричке лежать за столом, да ещё с кубком?
  - Брат, сегодня же праздник, - отвечает Присцилла, - потом ещё поговорим.
  Двое всадников восклицают: «Рады знакомству!» Младшая Юния: «Ещё раз выражу, что очень довольна знакомством с вами!» Братик Фелиции тоже спешит вставить слово, пока брат Муции подходит, чтобы почти без слов – столь давно они друг друга знают – обменяться приветствиями с Еленой и Парис:
  - Я так рад! Сестра много рассказывала о вас. Арулена, помнишь, я тебе говорил о крепости Борах в Мавритании, о Фабии Торквате, о его награждении зубчатым венком?
  Та, к которой обратился Феликс, всё это время глядела на Квинта и будто не слышала вопроса. Но, когда он повернулся в её сторону, быстро потупила взор.
  - Что, Марк?.. Ах, да, я... веником, ой, извините, венком... Да, да, за подвиг, - она совсем застеснялась, но через миг решилась. – Ты герой, Квинт!.. Ой, простите. Вы... Фабий... – девушка залилась краской смущения и замолчала.
  - Во-первых, это было давно, и я поражён, действительно поражён, что кто-то ещё помнит мои скромные заслуги в той маленькой кампании. В Британии пришлось куда тяжелее! – Торкват ложится на ложе по соседству с красной как неразбавленное вино старшей Юнией. – А во-вторых, ты, Арулена, права. Квириты, давайте уже перейдём на «ты».
  - А не то вы совсем-совсем стариком выставляете моего любимого брата, - вступается Присцилла. – К тому же это великолепный повод поднять кубки! Брат, скажи тост.
  - Избавь, сестрёнка. Предоставляю это тебе как хозяйке.
  - Благодарю! Давайте в честь праздника совершим возлияние Блаженным, дабы они хранили посевы! – Муция, подавая пример, проливает немного из своего бокала. – И выпьем за приятное и чудесное знакомство, за то, чтобы оно принесло всходы радости и... удовольствий от новых встреч!
  Увидев, что Юнии, едва пригубив, хотят поставить чаши на стол, Квинт знаком показывает Марку Феликсу делать так же, как он, и придерживает кубок у рта Арулены, заставляя её почти осушить его. Все остальные сами с удовольствием пьют до дна.
  - Дева, опасайся гнева Либера за пренебрежение к его божественному дару! – громко сказала Парис.
  - Истина в вине! – поддерживает её Марциана.
  - Верно, сестричка! Кстати об истине. Прекрасная Пентесилея, сёстры, вы, конечно, помните Деметрия и знаете Стабилия?
  - Естественно, Торкват. Это твои преподаватели философии.
  - Стабилий меня сейчас учит.
  - И мы с Фелицией немного их слушали, - говорит Муция, - сам Стабилий тоже занимался у Деметрия, пока не вернулся к Корнуту.
  - Всё верно. И вот именно Корнута, пока вас не было в Городе, изгнал наш «великий» арт-... то есть Цезарь.
  - Жаль, конечно, - сочувствует Присцилла Риму. – Но вот что я попытаюсь припомнить, милый брат и дражайшие мои гости. Однажды в эпирском городке Амбракии некто ругал, поносил Пирра, и все приближённые царя советовали отправить виновного в изгнание, но Пирр сказал: «Пусть лучше остаётся здесь и бранит нас перед немногими, чем, странствуя, позорит перед всем светом».
  Все рассмеялись. А Маппалий спросил:
  - А кто такой Пирр?
  - Если хочешь, я тебе расскажу, - отвечает ему Марциана. Но эфеб не обратил внимания на девочку.
  - Присцилла, скажи, пожалуйста, что это за царь? Эпирский? Что-то я запамятовал. Впрочем, глядя на нашу хозяйку, прелестную и бесподобную, позабудешь всё на свете!
  - И не говори, друг, - поддерживает и подначивает его товарищ. – Трудно вспомнить, особенно когда не знаешь. Но когда я смотрю на прелестную Канинию Ребилию, я вполне тебя понимаю.
  - Юноши, - возражает Парис, - я вас, конечно, тоже понимаю, а потому сочувствую. Поскольку добиться моего и Фабии расположения практически невозможно.
  - Но это ни в коем случае, - смягчает ответ Фелиции Присцилла, - не мешает вам пытаться. Я вот вспомнила ещё анекдот. Тот же Пирр как-то спросил у юношей, уличённых в том, что они поносили его во время попойки, правда ли, что они вели такие разговоры. Один из них ответил: «Всё правда, царь. Мы бы ещё наговорили, будь у нас побольше вина». Пирр расхохотался и всех отпустил.
  Все снова засмеялись, а Марциана, немного хмельная, подсела к Елене, пошепталась с ней и вернулась на своё ложе. Её старшая сестра, к которой через некоторое время тоже подходила девочка, решила не останавливать младшую, чтобы та сама испытала последствия излишней выпивки и затем не повторяла этого.
  - Я хочу всё-таки узнать, что это за Пирр, - проявляет настойчивость Сиг. – Ты расскажешь мне, бесподобная Фабия?
  - Сестрёнка, нужно, чтобы молодёжь знала историю.
  - Твоё желание, брат, закон для меня, ты прекрасно знаешь, - тоже шутливо, но и покорно отвечает Муция. – Тебе повезло, Сиг. Ради благого дела патриотического воспитания юношества ты как-нибудь узнаешь от Фабии о Пирре.
  - О Аполлон! Как бы я хотел, чтобы ради меня самого, прелестная Фабия! – смело дополняет эфеб.
  Он несколько худощав, но строен, симпатичен, длинные чёрные волосы красиво вьются. Скромность голубых глаз не соответствует дерзости речей. Рост высокий. А его товарища, Гая Гопломаха, чуть ниже среднего. Это рыжий, полноватый, но с развитыми мускулами, зеленоглазый эфеб, тоже длинноволосый, с бородкой. Знаки внимания, оказываемые им Фелиции, совершенно игнорируются, но молодой человек, видимо, не привык так просто сдаваться.
  - Квириты! – вдруг обращается он. – Прелестные девушки! Я прошу прощения у бесподобной хозяйки, но, с вашего милостивого позволения, я хочу поднять кубок за Ребилию, завладевшую моим сердцем одним своим взглядом. Поднимем кубки за прелестную Ребилию, повелительницу моего сердца!
  - Отлично, дружище! Выпьем за Фелицию! – поддерживает друга, проливая капли вина, новоиспечённый ухажёр Муции. – Но это возлияние – Бессмертным Богам, дабы они покровительствовали хозяйке этого дома!
  На этот раз постеснявшись выделиться, Юнии пьют, как все, до дна. Арулена пытается отказаться от следующих чаш:
  - Извините, нам, кажется, пора. Сестра, Феликс, вы должны помнить: отец настаивал, чтобы мы отправлялись домой не позднее начала первой стражи.
  - Зануда какая-то! – без обиняков заявляет самая младшая Фабия; Присцилла взглядом даёт ей понять, что так нельзя.
  - Что вы, девушки? Ещё рано. Оставайтесь, пожалуйста!
  - Или вам скучно? – присоединяется к Елене Муция. – Прошу, не покидайте мой дом. Действительно, ещё довольно много времени до вечера.
  - Большое спасибо, но...
  - Но, - перебивает её Квинт, беря за руку, - как только наступит первая стража, вы, очаровательные юные домины, пригубив последние глотки этого чудного напитка, сможете покинуть нас, лишив своим тем самым этот дворик самых прекрасных и лучших цветов.
  Вполне вероятно, не столько эта речь, сколько то, кем она была произнесена, заставило Арулену, в рассеянии всё не отнимавшую руки, поменять своё намерение.
  - Марк, сестра, как вы думаете, останемся ещё?
  - Конечно-конечно! – хором отвечает влюблённая пара.
  - Вот и превосходно, дорогие гости! Всех прошу не забывать о закуске. Пробуйте, пожалуйста, печенье...
  Через какое-то время возлюбленный Присциллы, сославшись на срочное дело, собрался уходить. Обняв и поцеловав её на прощание, он уже идёт к выходу, но тут Геллия, поговорив с каким-то пришедшим слугой, останавливает его.
  - Погоди, будь добр, Торкват! Меня отец сейчас зовёт домой. Тебе не в ту сторону? Я же без носилок.
  - Клементина, я тороплюсь, пойми, и мне действительно в другую сторону, к Ватикану, - кричит уже из коридора Квинт.
  - Елена, милая, - удерживает за руку вставшую любовницу Парис, - здесь же рядом, успеешь к родителю, да и пешком можно дойти.
  Геллия живёт в паре стадиев от Фабии, но капризничает, не желая утруждать свои нежные ножки. Марция предлагает:
  - Клементина, я провожу тебя. Поедешь в моём паланкине. Согласна?
  - О Грации! Ах ты, добрая девочка! Едем, конечно.
  Елена встаёт, прощается с другими гостями. Присцилла двигается к Парис, чтобы кое-что тихонько сказать ей. Амазонка тоже поднимается:
  - А мне захотелось пройтись немного. Я вас пешком провожу, ладно? – и уходит, быстро сказав «Всем пока!», вслед за Геллией и Марцианой.
XX
  Что произошло на самом деле? Младшенькая Фабия, заметив игру Ребилии и Урианы и то, как они скрывают это от Клементины, решила помочь амазонке, удалив с обеда Елену. Как-то ухитрилась – предварительно разузнав, что Клемента нет дома – подговорить её слугу, чтобы тот сказал своей госпоже, будто отец её зовёт. Попросила свою сестру помочь. Присцилла вкратце сказала Фелиции об этой операции и просила для отвода глаз проводить Геллию до дома и там сделать вид, что не вернётся к Муции.
  План удался. Отец Клементины за это время домой не вернулся, дочь решила его дождаться. Марциана напросилась в гости. Там, после пары кубков, пробормотав, что ради этого всё и устроила, набросилась на Елену... В общем-то, у неё не так уж и плохо получилось удовлетворить женщину. К тому же той весьма приятно было со столь свежей, крайне юной и нежной партнёршей. Вот только после близости, когда они, отдыхая, опять выпили немало вина, Марциану стошнило, вообще, ей стало нехорошо. Клементина, единственное дитя одинокого отца, заботливо, как с родной сестрёнкой, возилась – ей помогали две служанки – с перебравшей девочкой и уложила её спать рядом с собой.
  Но вернёмся в дом Фабии Присциллы, где после ухода Квинта Торквата и трёх девушек наступило небольшое затишье. Но оно тут же прерывается. Это патрицианка, черпая ладонями из фонтана, брызгает водой на братика Ребилии, тут же переключается на двух юных друзей, своя порция воды достаётся и сёстрам Юниям. Перистиль наполняется визгом и криками. Первыми вскакивают Сиг с товарищем и начинают плескать воду в агрессоршу. Она уворачивается, но присоединившиеся к забаве Феликс с невестой и её сестрой метко обрызгивают её с другой стороны. Напавшая первой не остаётся в долгу и платит им той же монетой.
  - О Марс! Сестрёнка! Ты одна против всех! – к ней подбегает проснувшаяся Шрамик, хватает пустую чашу и, почерпнув до краёв, с размаху выплёскивает её на не ожидавших такого манёвра противников. – Барра! Соратница, победа будет наша!
  Вера выплёскивает чашу ещё раз. Молодой Ребилий уворачивается, и вся вода летит на Юний. Присцилла уже устаёт атаковать, Вера больше ни в кого не попадает. Зато молодые люди активно работают руками, так что две подруги оказываются совсем мокрыми. Пытаясь увернуться от сверкающих на солнце брызг, беспрестанно в неё летящих, Муция скользит на мокром полу и чуть не падает, еле удержавшись на ногах. Но при этом ей приходится упереться руками в лужицу, она вообще боится пошевелиться, дабы не упасть совсем.
  - Ага! – торжествует неприятель, а застывшая в интересной позе хмельная девушка даже не видит, кто именно кричит. – Половина противниц уже обернула свой тыл!
  - Но вторая-то нет! – Шрамик отваживается влезть в фонтан и, подобравшись вплотную, выплёскивает сразу два кубка на молодых людей и юных сестёр. – Мы победили, Фабия! Вставай уже! Что ты мешкаешь?
  Несмотря на это заявление, результат сражения налицо, да и на прочих частях тел двух подруг его трудно не заметить. У пятёрки неприятелей туники от силы наполовину намокли. Муция же со Шрамиком абсолютно, с ног до головы, мокрые, плотно прилипшие туники стали совсем прозрачными, но им не до этого. Секстия вылезает из фонтана, и они, обнявшись, поздравляют друг дружку с победой. При этом хозяйка снова скользит, падает, тянет за собой подругу, быстро перебирает ногами, всё-таки, с её помощью, не распластывается на спине, а остаётся в вертикальном положении.
  - Да, Вера, - отсмеявшись вместе с гостями – все снова лежат за столом – говорит Муция, - много сил мы отдали ради выигранной битвы! Просто пиррова победа! Не мешало бы отдохнуть и подкрепиться.
  - Надо уметь проигрывать, друзья, - обращается Ребилий к своим «воинам». – Признаем же своё поражение. И давайте поднимем кубки за победу Фабии Присциллы и её храбрейшей соратницы!
  - Благодарю, Феликс! Тост мудрый, достойный настоящего мужчины!
  Выпив, хозяйка представляет гостям Веру, а та заявляет:
  - А я забыла, пожалуй, тебе сказать. Я ведь пригласила сих двух юных квиритов к тебе в гости. Ты же не сердишься?
  - О Венера! Как я могу?..
  Вскоре, сделав пешком небольшой крюк по улицам и посетив новые Термы, вернулась Парис. Пожалевшая, что «навмахия» прошла без неё. Ана, уже не скрывавшая радости, снова вышла прислуживать.
  Как и у Веры, туника Присциллы быстро высохла, но взоры Сига от этого не стали ни реже, ни менее выразительнее. Впрочем, как и у Гопломаха на Фелицию. Которая незаметно для брата с его скромницами дразнила своего воздыхателя, то задирая тунику, а то даже на миг  немного раздвигая бёдра.
  Празднующие, как и на любом пиру, выпивали, закусывали, наслаждались музыкой и плясками парочки слуг: танцовщицы и танцовщика. Весело беседовали, касаясь в разговоре обычных тем. Театра, например, и моды. Не обошлось и без ристалищ и гладиаторских боёв, но девушки не давали юношам увлечься их любимыми предметами. Незаметно день склонился к вечеру.
  - Братик, по-моему, тебе пора провожать невесту до дома. А молодые люди, я думаю, с удовольствием помогут тебе в этом.
  - Спасибо, что напомнила, сестра, - отзывается тот. – Что ж, будем прощаться с теми, кто остаётся.
  - Конечно, Феликс. Мы проводим вас, - присоединяется Сиг. – Но с одним условием к бесподобной хозяйке. Во вторую стражу мы надеемся вернуться: нам так понравилось фалернское!..
  - Попрощаемся, друзья! – встаёт и обнимается со своим младшим братом Парис.
  К ним подходят Юнии, Присцилла, Вера и молодые всадники. В этом пьяном всеобщем затянувшемся объятии, внезапно превращаемом молодёжью в некую весёлую забаву, среди лобызаний, возгласов и смеха, Муция вдруг ощущает чью-то руку, не сказать, что по-дружески поглаживающую, да и далеко не в том месте, куда открыт доступ друзьям. Ладонь нежная и умелая, кому она принадлежит, в тесной куче тел Фабии оказывается невозможным увидеть, но патрицианка не проявляет недовольства...
  - Но пойдёмте же! Сестра! Марк! – кричит Арулена, и забава, оказавшаяся столь приятной, всё же прекращается – вопреки протестам половины прощавшихся.
  - Вот весело! – радостно говорит Сиг. – Надо будет всегда так прощаться!
  - Верно, молодой человек! Особенно когда в этом будет участвовать побольше людей! – поддерживает его Фелиция, видимо, бывшая причиной крика старшей Юнии.
  Увлекая младшую и её любимого, та спешит к выходу. За ними идут и два юных друга, обещающие вернуться.
XXI
   - Конечно, возвращайтесь, будем ждать! – кричит им вдогонку Вера, а подругам поясняет. – Всё равно придут, нахалы пьяные. Эй, Парис, ты чего ждёшь? Иди, сестрёнка, скорее в свою комнату! Впрочем, мы с Муцией тебя проводим.
  Приобняв обеих, Секстия  ведёт подруг в названную опочивальню. Юркий веларий раздвигает портьеры, и взорам молодых аристократок открывается следующая картина. В ногах на широком ложе лежит лента с надписью:
«Душу свою на устах я имела, Париса целуя,
    Словно стремилась она переселиться в неё».
  Всё покрывало усыпано лепестками цветков, а на нём на животе лежит девица, у которой прикрыты лишь ягодицы, её волосы раскинуты среди соцветий, их благоухание смешивается с запахом душистых трав.
  - О Сафо! Это чудо, сестрёнки! – восхищается амазонка. – Я, кажется, узнаю, - тихо шагает она к постели, - среди пестроты и прелестного аромата всех этих растений, - она чуть щекочет нежную румяную пяточку лежащей, отзывающейся смешком, - узнаю этот шикарный несравненный цветочек! – Ребилия проводит рукой от ножного браслета вверх по икре девчонки, тихо застонавшей. – Сейчас я буду наслаждаться запахом этой...
  Дальше Фабия не видит и не слышит, Секстия опять уводит её. И, пока они идут обратно до перистиля, успевает спросить:
  - Кто это придумал так обрадовать Парис? И что это ты так глазела на них, не хотела ли присоединиться?
  - Нет.
  - Нет – хотела?
  - Да что ты пристала?! Сама не знаю. Отчего-то вдруг все мысли вылетели, просто стояла и смотрела.
  - Так уж и просто?! Ты прекращай эти свои намерения! Может, ты это для себя всё устроила, а?! Признавайся! – и Вера валит Присциллу прямо на пол у фонтана.
  - Отстань! – смеясь, они борются, и хозяйка оказывается на подруге. – А сама ты сегодня что устроила, возлегши с Парис и Еленой и приветствуя мою сестричку?!
  - А что? Я ничего. Вот ты!.. – аристократки снова катаются по полу, пока не врезаются в колонну, при этом гостья очутилась наверху. – Вот ты признайся уже, что за убранство постели и стихи. Кстати, чьи они?
  - Да это всё Ана! Я просто подсказала ей, как потратить денежки, подаренные Флором, чтобы сделать приятное подруге, - Фабия подустала и решает передохнуть, готовясь к новой борьбе. – Она просила какой-нибудь стих. Вспомнив её впечатления от первого поцелуя с Парис, я нашла уместным переделать один любовный стих Платона – и вот результат: Фелиция в восторге!
  - Не верю, - улыбается Шрамик. – А может, правда, всё-таки попробуем?
  Она нагибается и тянется ротиком к губкам Присциллы. Та их приоткрывает и... резво скидывает с себя не ожидавшую бурного натиска подругу, садится ей на живот и прижимает её руки к полу коленями.
  - Сдаюсь-сдаюсь, Муция! Как всегда, твоя взяла!
  - То-то же! – помогает хозяйка подняться гостье, они дружески обнимаются. – Но что-то становится прохладно, пойдём внутрь. Согреемся глотком фалернского...
  Фабия любит живопись, не скупится на приобретение картин. Им давно не хватает места на стенах атриума, и патрицианка выделила, причём на первом этаже, три просторных комнаты под полотна. Вообще, дом её очень большой для городского, рассчитан на фамилию численностью около полутысячи, а она живёт одна, довольно скромно, и держит всего лишь сто тридцать слуг. Потому у неё и два экуса,  термы, и кубикулы для брата и подруг. И ещё три упомянутые комнаты, каждая из которых представляет собой среднее между пинакотекой, кабинетом и спальней; по преобладающей тематике картин называемые «Лесной», «Морской» и «Пляжной».
  Одевшись, девушки лежат в полумраке «Лесной». Беседуют о некоторых пикантных подробностях анЦого соития. Очень кстати в гости забежала повидать коллегу жрица Кибелы Фульвия, большая любительница этого метода. Она даёт двум подругам пару советов. Ц...
  Рассказывает также, что редкий мужчина ожидает от свободнорождённой девушки сразу после анЦго орЦй Ц... И тогда, хотя много времени уходит на особо тщательную подготовку дЦчки, её промывочку, результат – крайнее восхищение, восторг партнёра, да и собственные ощущения – оправдывает средства. «А сколько порочности при этом!» - восклицает Муция, затем интересуется Ц...
  Фульвия ещё и забавный случай рассказала. Недавно в храме перед началом службы один театрал объяснял устройство некой машины и упомянул какое-то функциональное отверстие, а коллега Присциллы переспросила его: «Функци-... какое?»
  Поговорив немного о делах коллегии, Фульвия собирается уходить.
  - А может, останешься? – удерживает Вера. – Скоро должны двое молодых людей подойти...
  - Что ты, Секстия?! – «ужасается» гостья, и даже в полумраке три молодые женщины понимают друг дружку, встретившись взглядами. – Меня же муж ждёт!
  И они просто покатываются со смеху. Отсмеявшись, жрица напоминает:
  - Так ты скоро подъезжай, Фабия. Прямо из Пессинунта отличные ритуальные умащения должны прибыть; может, уже. В общем, я побежала. Не прощаемся. Ждём тебя, Старшая
сестра! – но почти сразу она возвращается, чтобы заметить. – Хозяйка, неплохие мальчишки там к тебе! Познакомишь потом? Всё, ухожу. Пока!
  Юные всадники, проводив Юний, пошли в новые Термы и там провели это время. Присцилла распоряжается, чтобы гостей провели в атриум.
  - Что будем делать, Шрамик?
  - Я устала, не выспалась, в общем, нет. Нет, настроение на это, естественно, у меня всегда есть. Но не с ними, пойду  в другое место. Между прочим, там и для тебя найдётся хорошая пара, если эти не нравятся. Пойдёшь со мной?
  - Спасибо. Эти двое, конечно, не блещут достоинствами. Чего стоят хотя бы эти «прелестные и бесподобные»... А! Теперь поняла, почему ты днём такой тост за себя сказала. Как там? « За прелестную и бесподобную Секстию!»
  Подруги смеются.
  - Да уж, Муция, утром я наслушалась, раз двадцать подряд они повторяли!
  - А так – пусть поухаживают. Один за мной...
  - Да я заметила, сестрёнка. Чёрненький этот. Ничего, милый!
  - А второй, представь, не поверишь, за Парис приударить собрался! Впрочем, за ней многие пытались – красоту ведь не спрячешь.
XXII
  - Стоп. Красоту не спрячешь, не спрячешь... Придумала! Идём, Муция! – она решительно шагнула к портьере. – Победа снова будет наша!
  - Сестрёнка, - пытается образумить её Присцилла, всё же поднимаясь, - одну нашу победу я недавно видела. И даже сравнила её с пирровой. А что с ним стало в следующей битве, при Малевенте?
  - Вперёд! Положись на Шрамика, моя Пирр! Клянусь Кифереей и Гебой! Ни Сиг, ни  Гопломах и близко не стоят с Манием Дентатом и Гаем Лусцином! – она хватает подругу за талию. – К тому же столь ароматный воздух у тебя дома никак нельзя назвать дурным! – и девушки идут в атриум.
  - Что это?! Вы почему так укутаны?!
  - Тихо, молодые люди, - отвечает им Вера. – Мы тоже настроены решительно, но.
  - Это «но» мне совсем не нравится. Прелестная Секстия, что вы задумали? И где Ребилия? Зачем столько одежды?
  - Сколько вопросов! Вот неугомонный мальчишка! Вижу, вам не терпится, чтобы мы разделись. Но я предлагаю сыграть в кости.
  Вера очень азартна и часто играет в подобные игры. Но везёт ей больше в любви, а в игре удача почти всегда отворачивается. Некоторые её поклонники, узнавая  об этом, беззастенчиво пользуются азартом вкупе с невысоким игровым мастерством девушки, обыгрывают на приличные суммы, но принимают расчёт неприличным путём, чего им и нужно было от очаровательной скромницы. И что ей тоже не столь уж неприятно, или чего, может быть, страстная молодая женщина сама хочет не меньше денег.
  - Проигравшие завтра днём прогуляются по Портику Помпея – он же здесь, в двух шагах – в сирийских туниках. Вы же хотели обнажения? Прогуляются – это значит обойдут портик кругом, туда-сюда-обратно.
  - И победителям смотреть приятно, - это вошла Парис. – Во что играем?
  - В кости, сестрёнка, они уже у меня! – откуда-то из складок паллы достаёт кубики Шрамик. – Вы согласны, Сиг, Гопломах?
  - Да, со всеми условиями, - говорит увлекшийся Муцией юноша. – Кроме одного. Что-то я не доверяю – извиняюсь, конечно – вашей паре костей. А поэтому сыграем в мур. Идёт?
  Вера сразу «вспоминает»:
  - О Талия! Мне же надо срочно идти! – она зовёт своего слугу, доложившего, что носилки уже готовы; уже на бегу кричит. – Пока, подруги! Всё, ухожу, мне некогда! Пока, мальчишки! Удачи вам! – последние слова слышны уже из паланкина.
  - Фабия, Ребилия, вы что, тоже сбежите?
  - Ещё чего! Подходи. Кто у вас будет угадывать?
  Вызывается Гопломах. Присцилла предоставляет Парис право попробовать.
  - Итак, у нас всего одна попытка. На счёт «три», - они вчетвером трясут под счёт Фелиции сжатыми кулаками. – Раз, два, три, семь!
  - Пятнадцать! – кричит молодой человек.
  Фабия разогнула три пальца, её подруга четыре, юноши тоже по четыре каждый.
  - Мы вчистую выиграли! Вот это да!- ликуют соперники девушек. – Ну, завтра посмотрим вашу прогулочку!
  - Ах так! – возмущается Муция. – Хорошо, завтра в полдень. Но с вас тогда пятьдесят тысяч за обед после этой прогулки.
  - Какие ещё?..
  - Конечно, - перебивает Гопломах своего друга. – Завтра обедаем здесь же. Согласны!
  - И ещё, - добавляет хозяйка, - чтобы никого не звали в портик. А не то, клянусь Венерой, мы вас не захотим больше знать.
  - Договорились! По рукам?
  - По рукам! – женщины обмениваются рукопожатиями с эфебами.
  Время почти полночь. К Присцилле в атриум заходит её младшая сестра.
  - Привет!
  - Привет, Марция! Ты в порядке?
  - Да.
  - Точно?
  - Точно. Вино далеко?
  - Вижу, что в норме. Поедешь с нами прогуляться?
  - Конечно, сестра!
  - Молодые люди! Нам нужно в храм по делам коллегии. Скорее всего, до утра. Вы можете остаться, пить вино, кушать...
  - Нет-нет, спасибо. Вас проводить?
  - Если это не составит вам труда – прошу.
  Они идут на улицу. Фабия садится в носилки к Ребилии, приказав свои нести пустыми. Одновременно или даже чуть раньше Марциана, взяв за руку Гопломаха,  увлекает юношу в его паланкин, тоже оставив свой лёгкой ношей носильщикам. Сигу пришлось ехать в одиночестве. А ведь парни явно рассчитывали на гестатио в парах с Присциллой и Терцией. В носилках молодые аристократки тихонько шепчутся.
  - Парис! Какие «семь»?! Ты что? Мы же пара на пару играли!
  - Прости, Муция. Я,  видно, плохо соображаю. Твоя Ана быстро вымотала меня: огонь- девка!.. А сама ты что за обед ещё выдумала? Полагаешь, мне нравится этот рыжий юнец? О Марс и Венера! И вообще любой юнец!
  - Тише, тише. Я думала, что, услышав такую сумму, они сразу от всего откажутся.
  - И что теперь?
  - Завтра видно будет. Да просто скромно пообедаем, пить сами не будем – и всё.
  - Ладно, пожалуй. А что сейчас? Сестрёнка, можно я у Богини ночь проведу?
  - Естественно. Понтифика не должно быть. Я сама легко устрою тебе инкубацию.
  - Благодарю. Я как-нибудь потом, да прямо завтра, распоряжусь насчёт жертв, и пообильнее.
  - О чём разговор! Завтра – так завтра. Ты вообще в этом вопросе молодец!
  Муция целует в щёчку подругу, которая отвечает тем же и крепко обнимает, даже затрудняя Присцилле дыхание.
  - Парис! – еле шепчет та. – Парис! – а амазонка ещё сильнее её сжимает. – Потише!.. Прошу, отпусти!!
  Ребилия отстраняется:
  - Извини!
  - Ничего. Я хочу сказать, ты хорошо делаешь, что никогда – ни даже в будние дни, ни тем более в праздники – не забываешь алтари Бессмертных. Я тебя за это люблю! – Фабия снова приобнимает подругу, которая теперь осторожно, нежно соединяет объятие. – Тебя и таких благочестивых Шрамика и Елену, люблю, дорогая моя! – в порыве умиления и нежности Муция целует и гладит жестковатые волосы амазонки. – Люблю, Парис! Милая моя, душечка, красавица...
  - Фабия! Погоди, стой. Извини, - она часто и громко дышит, - прости-и... что-то воздуха не хватает.
  Присцилла открывает одну занавеску.
  - Что, сестрёнка? – волнуется она. – Теперь я тебя сдавила? Прости, я не хотела, не заметила...
  - Нет-нет, что-то нехорошо стало. Выйду подышу – Каниния выбирается из носилок. – О! Уже совсем рядом. Прогуляюсь пешком. А ты сиди, прошу, не беспокойся. Сейчас пройдёт.
  - Вот приедем, я помолюсь, чтобы тебе стало легче...
  Пять носилок прибыло к храму Кибелы. Марциана, успевшая немного выпить по дороге, подошла к сестре и предупредила, что поедет домой к «рыжему». Присцилла поблагодарила молодых всадников за «эскорт» и сказала Гопломаху, чтобы был аккуратнее с девочкой, не трогал влЦще, а утром отправил её домой. Заодно напомнила младшей, что ей завтра после полудня в святилище на малую инициацию. Эфебы и Марциана попрощались с Муцией и Парис.
  Патрицианки прошли в пронаос, где был лишь ночной сторож. В целле в одиночестве молился Медуций, младший жрец. Он скоро закончил, поведал, что умащения не доставили и собравшиеся разошлись, отдал Старшей сестре ключи и, получив её благословение, распрощался и покинул наос. Коротко помолившись, Фабия благословила и подругу, постелила ей удобную постель. Предупредила сторожа-раба. Как и слуг Ребилии – сама их домина позабыла это сделать – которым велела сопроводить себя  ночевать в своём доме, а пораньше утром явиться к храму за госпожой. Сама Присцилла без приключений вернулась домой и сразу, как только легла, уснула.
  Марциана же в гостях у Гопломаха неплохо провела время в его постели, понравилось и юному всаднику. О чём свидетельствовали хотя бы пара тысяч сестерциев в её паланкине, которые девочка обнаружила в нём под подушками утром, отправляясь домой досыпать.
XXIII
  Муция пробудилась ранее обычного. Только потянулась и открыла глаза, заглядывает Ана.
  - Войди, милочка. Что ты делала у портьер?
  Служанка падает на колени.
  - Доброе утро, госпожа! Да хранят вас добрые Всевышние! Я ждала, когда вы проснётесь. Я вам так … благодарна! – она целует патрицианке стопу. – Вы так милостивы ко мне!.. Я не знаю, ума не приложу… Как вас благодарить?!
  - Ты хочешь выражать мне свою признательность?! – молодая хозяйка протягивает другую ножку.
  - О да… да… да… - тут же целует её фаворитка. – Я хочу вас… благодарить!
  Не отнимая стопы, Фабия говорит:
  - Тогда ты больше не занимаешься моей одеждой, разве что изредка. А всё время, что у тебя на это уходило, работаешь с моими записями. Посматривай, чтобы Кробил ничего лишнего нигде не болтал. А больше я никому не могу доверить писать эти книги. Перестань лобызать. Недавно ты просила за эту фракиянку, Меланто. Она будет вместо тебя заниматься моим гардеробом. Иди к Кробилу. И позови эту девчонку.
  - Конечно, моя мудрейшая, моя прекраснейшая домина! – поцеловав каждый пальчик своей хозяйки, Ана убегает.
  Меланто, красивая фракиянка, уже была вестипликой. Но за один призывный взгляд и два слова шёпотом «я ваша!», адресованные Квинту Торквату – рабыня думала, что госпожа уснула пьяная – была наказана: высечена и переведена на тяжёлую работу при кухне. Теперь она прибежала.
  - Домина, вы звали? Вы будете одеваться? – спросила и простёрлась ниц.
  Присцилла встаёт, подставляет ей левую ногу. Пока служанка выражает свою радость по поводу возвращения господской милости, барышня напоминает.
  - Ты правильно сделала, что столь быстро явилась на мой зов. Но впредь не забывай, что нельзя появляться с подобным запахом! Ты что, прямо с кухни или из-под какого-нибудь потного слуги?! С таким запахом нельзя ни ко мне, ни к моим гостям. Ты должна быть чистой. Ясно?!
  - Да, госпожа.
  - Пойди скажи, что я иду мыться. И ещё, - останавливая рабыню, уже наполовину вышедшую, патрицианка улыбается. – Меланто, благодари Богов, молись им усердно и каждый день. Беги.
  Искупавшись, Присцилла лежит в унктории. Эпилятора сменил вызванный туда Кробил. Его руки успокаивают, расслабляют… Атриенсис доложил, что просит принять Габерий, домина велит звать.
  - Привет, Флор! Пусть Боги даруют тебе радость и здоровье! – у Муции отличное настроение. – Не скучаешь совсем, пожалуй?
  - Здравствуй, Фабия! Я так счастлив! Счастлив видеть тебя такой…
  - А такой? – она переворачивается на спину.
  - О!.. Ты божественна!.. Я очень скучал! Я не мог не увидеть тебя сегодня! Клянусь Меркурием, не мог! Извини, вчера я обманул тебя. Тогда я не решался заговорить с отцом. Но вечером он сам позвал, похвалил за деловитость и расторопность в поездке, я намекнул насчёт виллы и – слава Юпитеру Величайшему! – он передал имение в моё распоряжение! А сейчас я как раз иду к юристу, узнать, как оформить на тебя!
  - Ты прелесть, мой заботливый настоящий мужчина! Умеешь держать слово! О Геркулес! Вот это по-мужски! Подойди сюда.
  Когда эфеб приближается, девушка закидывает руки назад, наклоняет к себе и впивается в его рот долгим поцелуем. И одновременно, задирая тогу, ладонями нащупывает Ц… Прервав лобзание, переводит дыхание. Не переставая поглаживать у юноши под одеждой. Он же не решается тронуть её намасленное тело – ибо Кробил продолжает умащение: слуга не получал приказа прекратить или уйти.
  - В одном месте у меня всё ещё не масляно, Луций. Поцелуй туда, мой храбрый защитник, - Ц… - Молодец, иди сюда, нагнись, - приподнявшись, патрицианка быстро целует его на прощание. –  Всё, не задерживаю тебя, красавец. Иди делать дело – ты можешь, я знаю!
  - О Фабия!.. – уходит юный всадник с именем и вкусом молодой женщины на устах.
  - Кробил, у тебя хорошо получается! – хвалит Присцилла залитого краской подростка.
  Для юного слуги он весьма образован и начитан. Его в прошлом году подарили Торквату, а тот вскоре своей сестре.
  - Осталось последнее притирание, для самых нежных мест. Что ты выбираешь, милашка-раскрасавчик: пойдёшь за Лиской или сам нанесёшь это средство? Но учти: за всё приходится расплачиваться.
  Проглотив комок, мальчишка с трудом шепчет:
  - Сам, госпожа.
  - Сам, так сам. Только очень аккуратно, плавно, ещё нежнее, чем на ягодицы и грудь. И чтобы ничего лишнего и в мыслях не было.
  Муция закрывает глаза. Её тело впитывает полезные масла и приятные ароматы. Кожа дольше сохранит свежесть и молодость. Девушка слышит, как кто-то зашёл в элеотезий и тут же вышел. По звуку шагов ей показалось, что это Парис.
  - Всё. Молодец! Ты славный мальчик. Если хочешь, можешь отдохнуть до полудня. Потом займись записями. Теперь зови Ксану.
  - Благодарю, госпожа! – он всё ещё не может говорить нормально – снова шёпотом.
  В обычной тунике хозяйка приходит в «Лесную», куда посылает позвать и раннюю гостью. Когда та входит, интересуется:
  - Привет! Ты что это убежала из унктория? Неужели симпатяшка Кробил когда краснеет, становится настолько страшным, что ты испугалась? Я бы не сказала.
  - Здравствуй, Фабия! – они лобызнулись. – Я просто кое-что забыла в носилках. Но это неважно, - Парис ложится прямо лицом к лицу с Муцией. – Как здорово ты всё-таки пахнешь, Фабия! Клянусь Марсом! Твои притирания и духи… А главное, ты сама!.. Но слушай. Насчёт жертв я распорядилась: пять тысяч отдала на быков с позолоченными рогами и прочее, тебе как Старшей сестре принесла ещё пять.
  - Но…
  - Подожди, милая. Ты же Фламина, я с тобой пришла посоветоваться. Слушай главное. Совсем не случайно, думаю, оказалась я ночью в храме Великой Матери Богов… Трудно говорить. Дай чистого вина, пожалуйста, - осушив кубок, собравшись, амазонка продолжает. – Откровенно говоря, не в последнюю очередь я хотела оправдаться перед Геллией. Мол, никаких посторонних девчонок даже близко не видела, в святилище была. Теперь каюсь. И ты прости, Фабия! – гостья даже лобзает руку жрицы. – Помолись за меня, хорошо?
  - Милая Парис, разумеется, - Муция целует подругу в щёчки. – Но рассказывай дальше, прошу.
  - Самое главное. Мне приснился чёткий, яркий сон. Точнее, четыре подряд кратких сна. Первый сон. Будто я в той же целле, она наполняется светом, становится ясно так же, как на улице погожим днём. Ко мне подходят две женщины. Они такие светлые, добрые, от них явно исходит могущество и величие, и даже блаженство. Наяву, вот явись они – точно дрожь взяла бы от восторга, восхищения, ощущения близкого присутствия Блаженных. Этой исходящей от одной материнской ласки и заботы, а от другой – любви и ослепительной прелести. Они улыбаются и знаком велят мне подняться – я же простёрлась на полу. Одна из них… Можно описать её так. Небесная изящнейшая красота, излучающая любовь, воплощённая в образе девушки, прекраснее которой никогда не было и не будет на земле. Она обращается к другой: « Это её подруга, а не сама. К тому ж не хочет знать мужчин, хотя немало к её ногам я смертных повергала». Та, что в образе величавой, доброй, но и сексуальной женщины, отвечает: «Лучше бы мою служительницу, пора ей тоже кое в чём вразумляться… Но скажем и этой, - и прямо мне говорит, я же не могу ни пошевелиться, ни единого слова вымолвить. – Ты и твои подруги, остерегайтесь ближайшего месяца Януса. Пусть и брат моей жрицы его боится». Ещё немного поглядев на меня, женщины ушли. Вот и всё первое сновидение. Оно короткое, это я долго рассказывала. Потом другие три были, тоже краткие. Всё в роскошном дворце происходит. Сначала раненный в горло молодой лев, всеми покинутый, издыхает. А появляется другой, старый, спокойно лежит, под конец при нём леопард, леопард в дружбе с твоим старшим братом, Квинтом, а сам лев – с нашей Верой. В следующем сне один зверь, полушакал-полулев, задирает старого льва и леопарда, а ещё и Квинта вроде, я не разобрала, и… - у Парис текут слёзы, Муция вытирает их покрывалом. – И ещё загрызает Елену и рвёт Шрамика, - амазонка отпивает ещё вина. – Последний сон такой. Первого шакалольва прогоняет такой же, только пожирнее, но и сам тоже издыхает в то время, как приближается воинственный, храбрый матёрый лев. За ним, за стенами дворца, ещё два молодых льва, его дети. С одним из них, в его подчинении, три мужчины. Твой средний брат Павел, у второго лицо вроде немного знакомое, сейчас не вспомню, кто это, третьего не знаю. С другим юным львом у тебя вроде как что-то есть… Вот и всё. Я проснулась. Было раннее утро…
  - Парис, дорогая моя! – Присцилла кладёт голову подруги себе на грудь, нежно гладит волосы, целует их, шепчет ласковые, тёплые слова. Взволнованная амазонка никак не может успокоиться, сердце бьётся быстро, дыхание неровное. Муция и сама встревожилась во время её рассказа.
  - Фабия, - шепчет Ребилия, приподнявшись на локте. – Это же были Венера и Кибела, верно?.. Говорили о тебе, о наших подругах, обо мне… Но что значат эти звери и…
  - Тс! – кладёт ей пальчик на губы Присцилла. – Молчи. Давай пока больше не будем об этом. Знаешь, что? Идём помолимся. Я уверена, всё будет замечательно! Успокойся, пожалуйста. А как наше сердечко бьётся? – хочет хозяйка прилечь на грудь гостье.
  - Хорошо, Фабия! – неожиданно вскакивает та. – Веди меня молиться.
  После домашнего святилища Фелиция зашла в термы, причём отказалась от предложенной Муцией Аны. Что, впрочем, не столь удивительно, ибо и сама Присцилла потрясена случившимся. Однако после молитвы ей стало намного легче, и она практически успокоилась. Прошла в перистиль, где был накрыт завтрак. А голос, раздавшийся из коридора – для девушки столь милый, родной, дорогой – обрадовал её и вернул утреннее прекрасное настроение. Торкват, в шутку напугавший кого-то из слуг, посмеиваясь, вошёл во внутренний дворик. Сестра с огромным удовольствием поприветствовала брата, и они легли на рядом стоявшие ложа. Слуг патрицианка всех отослала. Хотя Квинт только что ушёл из гостей, ел он неплохо, будто в детстве маленькой сестрёнке подавая пример, чтобы она больше кушала. После трапезы перешли к разговору.
  - Как вчера вела себя Марциана?
  - Всё в порядке.
  - Она домой приехала утром.
  - Говорю же, всё в порядке. Сегодня она идёт в храм Исиды на малую инициацию.
  - Хорошо. Ты женщина, и как глава семьи я поручаю тебе заняться воспитанием Марцианы.
  - Как скажешь, брат. А у кого ты гостил с утра? У Куриона?
  - Не угадала. У Луция Пизона. Помнишь, три года назад принцепс его родственника казнил?
  - И отца его ещё, по-моему, консуляра Марка Красса Фруги. Разумеется, помню. Заговор Пизона. Ты тогда один из немногих  решился выразить ему, Луцию Пизону, сочувствие. Отличный – нет, превосходный – оратор, патриций, влиятельный сенатор, Луций Кальпурний Пизон Лициниан Фруги. И пусть он довольно молодой, я боюсь с ним встречаться. Он хотя и не скажет ничего, но так посмотрит, аж совестно становится. И это мне, довольно скромной девушке, - брат говорящей улыбается. – А уж подруги мои его вообще стороной обходят.
  - Зато, сестрёнка, в народе, и вообще, он широко известен как ревнитель строгих нравов, безупречный и добродетельный муж.
  - Прямо Катон Цензорий! И что, мой милый брат, тебе он тоже внушал строгие моральные постулаты? Вы обсуждали внесение в Курии проекта вернуть в действие древний закон Опия? Может, мне пойти, - полулежащая на спине женщина тянет тунику пониже, закрывая колени, - надеть столу? Только учти, старший брат, глава семьи: в весталки меня поздно отдавать, и не только из-за возраста!
  Они вместе хохочут, сестра даже хватается за животик. Нарочно, для смеха, снова натягивает колобиум до колен. А отпустив, не поправляет, даже незаметно чуть выше его задирает. Ещё и приподняв, согнув в колене, одну ножку. Как бы показывая, что у себя дома ей нет дела ни до одного моралиста.
  - Но всё равно, Квинт, что ты у него делал, кроме того, что завтракал?
  - Вообще-то мы с ним не очень близко знакомы. Однако вчера он прислал мне любезное приглашение позавтракать. Признаюсь, сестрёнка, за столом боялся взглянуть не только на его жену, но и на служанок. Так вот, он знает, что я в последнее время вновь увлёкся стоической философией, потому предложил заходить почаще, брать книги – у него превосходная библиотека – брать книги Сфера, Посидония, Хрисиппа…
  - Ясно, милый мой брат, можешь не продолжать, - Фабия догадывается, что книги – это лишь предлог, и что там затевается нечто посерьёзнее. – А теперь, Квинт, двигайся, пожалуйста, ближе. Любимый брат, ты мне очень дорог, - девушка целует ему руку. – Я всегда очень переживаю. Каждое утро и каждый вечер молю Всевышних, чтобы ты… был счастлив. Прошу, выслушай меня, - и она пересказала ему сон Ребилии. – Так что, пожалуйста, умоляю, - Присцилла становится на свои и обнимает колени Квинта, положив на них подбородок, - брат, любимый, будь осторожнее! И знай, что на меня ты всегда можешь положиться. Я сделаю всё, что в моих силах. А в том, что выше их, уповаю на Богов!
  - Я тоже, ты знаешь. Спасибо, сестра. Я тронут… Благодарю, родная! – сенатор переходит на шёпот. – Ещё поговорим, сестрёнка, - и вслух. – О Грации! О Киприда! Обворожительная Пентесилея! Приветствую тебя, храбрая амазонка!
  - Здравствуй, Мемнон! Рада тебя видеть, - вошедшая Фелиция обменивается с ним поцелуями в щёчки.
  - Прекрасный аромат, Ребилия! И у тебя, сестрёнка, чудные притирания! И у меня, не правда ли?
  - Спроси у Юнии Арулены, околдованной твоими. Ей это, пожалуй, хорошо известно. Клянусь Венерой и Марсом!
  - И не говори, Пентесилея. Интересная девушка, ты не находишь?
  - Да уж, - отвечает ему Парис, - интересная скромница!
  - И я согласна с тобой, брат. Такая девушка очень подойдёт тебе в качестве спутницы или подруги, если собираешься захаживать к тому моралисту. О Геркулес, сын Юпитера! К тому ж её отец – стоик!
  - А ведь точно. Спасибо, что подсказала, сестрёнка. Молодец!
  - Сюда, пожалуйста! – Муция показывает ему на свою щёчку.
  - С превеликим удовольствием! – Квинту не приходится вставать, ведь их с сестрой лежанки так и стоят рядом.
  - Потом сюда, переводит она свой пальчик на нос, - сюда, сюда и сюда, - на рот, подбородок и шею.
  Мужчина легонько лобзает. Девушка наслаждается и, кажется, готова или взлететь – так ей хорошо – или упасть – её тело так расслабилось…
  - … -нию женщины, –  возвращается она на землю, услышав брата, видимо, отвечающего Ребилии, – даже если это моя сестрёнка, я не могу отказать, прекрасная Пентесилея! Но теперь, пока желаний у вас больше нет и не успели появиться, вынужден вас покинуть. Пока, красавицы!
  - Пока, Квинт!
  - Да хранят тебя Всевышние, милый брат!
  Присцилла крикнула слуг, несколько рабов пришли в перистиль.
  - Парис, всё хорошо?
  - Да, подруга. Давай выпьем. За нас с тобой! – ритуально пролив вино, амазонка выпивает кубок и ставит его, перевернув. – Ты помнишь, Фабия? Мы же не собирались сегодня пить.
  - Да, но то в обед. Впрочем, ты права – пока больше не будем, - и тоже переворачивает свой кубок. И вообще приказывает унести их и всё вино. – У тебя есть свежая сирийская туника, Фелиция? А то я дам тебе надеть одну свою новую, - у подруг  в общем не то, что одинаковые, но довольно похожие фигуры; несмотря на местами рельефные мускулы амазонки.
  - Благодарю, я послала домой, скоро должны принести. Вот, кстати, кто-то идёт. А! Привет, Шрамик!.. Не буду говорить, как ты быстро убежала вчера в отступление. Вовремя «смыться» - тоже подвиг, как говорят варвары при известии о приближении наших легионов. Только вот что бы сказал твой дядя Оцелла, которого так и прочат в императоры?
  - Сервий Гальба? Думаю, он бы меня понял. Привет, девушки! Как вчера сыграли?
  - Нормально. Готовимся вот к прогулке, обсуждаем наряд, - вестиплика Ребилии приносит её одеяние. – Вот, кстати, и моя сирийская туника, - амазонка сразу примеряет  её. – Как, сестрёнки?
  - Замечательно, милая! Подожди, - Вера по-другому затягивает поясок, более подчёркивая талию, Присцилла помогает ей обдёрнуть тунику. – Вот. Так ты вообще неотразима!
  - Безупречна! Ксана! Неси мой сирийский колобиум, о котором я говорила тебе в термах.
XXIV
  Переодевается прямо в перистиле и Муция. Появляется атриенсис:
  - Моя госпожа! Люди Гая Лициния Гопломаха принесли много денег золотом и эти церы, - он подаёт таблички.
  - Иди оприходуй, доложишь управляющему. Должно быть пятьдесят тысяч, - молодая женщина открывает церы и читает вслух. – «Ждём в Портике».
  - Что за деньги? Это что вы вчера провернули, подруги? Вместо того, чтобы самим откупиться от прогулки, вы ещё плату за неё получили? Ну и ловко!
  Парис объясняет Секстии ситуацию, а Присцилла выслушивает служанку, которую посылала посмотреть обстановку возле и в самом Портике Помпея. На улице немноголюдно, всё спокойно. Солнечно и жарковато. Да и в цирке и в театре по приказу принцепса устроены представления, толпа там. Хозяйка говорит Фелиции:
  - Что, сестрёнка, пойдём?
  - А может, поставите вокруг себя слуг, словно ширму?
  - Нет, Вера, это наоборот внимание привлечёт. А так пройдёмся спокойно, как ни в чём ни бывало. Будто нам никакого дела нет, что на нас довольно-таки прозрачная одежда. Правильно, Фабия?
  - Согласна.
  - Сестрёнки, я за вами, погляжу на реакцию прохожих.
  - Конечно, можешь уже выходить, Шрамик.
  Вскоре за ней, отдав приказание готовить и накрыть скромную трапезу, отправляются и Присцилла с Фелицией. До портика Помпея они доезжают в носилках. Слуги пронесли их вдоль его короткой стороны, туда, куда подошла Вера поприветствовать Гопломаха и Сига. Патрицианки вылезают и также спокойным шагом направляются к молодым людям. Некоторые прохожие удивлённо провожают их взглядами. Девушки поднимаются по ступеням в портик, кивнув юным всадникам. Не только эти двое победивших в мур, но почти все встречающиеся мужчины затрудняются отвести взгляды от Фелиции и Присциллы. Их беседы прерываются, а головы поворачиваются вслед. Да и некоторые женщины ведут себя также. Словно ничего не замечая, Муция заводит с подругой разговор о перекрытии здания. Они задирают головы, чтобы посмотреть на него.
  Молодые красавицы идут по самой освещённой стороне. Солнце то глядит на них вместе с мужчинами, то прячется за колоннами. Прелестницы беседуют об узоре антаблемента. Увидев около Веры трёх юношей, подходят к ним, и Фабия интересуется:
  - Скажите, молодые люди, вы согласны, что колонны коринфского ордера, - она проводит пальчиком по каннелюру сверху вниз и обратно, - подражают девичьей стройности?
  Не дав юношам времени что-либо сообразить, девушки поворачивают и проходят дальше по короткой, западной стороне. Присцилла любуется, снова задирая голову, капителями, чудными мраморными листьями аканфа, делится впечатлениями и приглашает поактивнее участвовать в эстетическом диалоге и Парис. Та возражает, что и базы из тёмного гранита весьма достойно украшают ствол колонны с противоположной капителям стороны. Конец её фразы заглушает раскатистый хохот. Прямо рядом, слева от них, Театр Помпея, квириты смотрят комедию. Сзади и справа цирк, тоже многоголосо шумящий соответственно ходу ристалища.
  Ещё раз повернув, снова идут по более длинной галерее огромного прямоугольного в плане сооружения. Какая-то бедно одетая девчонка-подросток, спиной к ним стоявшая у колонны, неожиданно развернувшись, хотела пойти, но налетела на Фелицию и упала на мягкое место.
  Эта девушка весьма недурна, стройна, с тончайшей талией. Зелёные глаза, короткие очень светлые волосы. Немного веснушек нисколько не портят её красивое лицо с сочными влажными губами и милым подбородком.
  Амазонка тут же подаёт ей руку, поднимает на ноги и, будто отряхивая ей тунику и потирая ушиб, гладит смущённую своей неловкостью отроковицу.
  - Пожалуйста, простите! Я не хотела…
  - Ничего, девочка. Ты сама нигде больше не ушиблась? – Парис рассматривает девчонку, поворачивая её так и сяк. – Бедняжка! Клянусь Марсом, я боюсь за твоё здоровье! Нужно особое притирание на место ушиба. И осмотреть бы его. Но при всех же мы не будем глядеть. Да, бедная ты девочка? – та кивает. – А то здесь, думаю, хватает желающих кое на что поглазеть. Сестрёнка, ты не против, если я осмотрю несчастную у тебя? Это совсем близко, не беспокойся, бедняжка. Ты же никуда не торопишься? – подросток мотает головой. – Ты свободная? Живёшь в Городе? – два кивка.
  Муция тянет Ребилию:
  - О Геркулес! Пойдём, дома поговоришь.
  - Да, идём. А ты, бедная девочка, не пойдёшь. Вдруг тебе это повредит?
  Взяв на руки отроковицу, Ребилия продолжает путь вместе с подругой. Та рассказывает одну историю о Портике Помпея. Они, уже втроём, поворачивают в последний раз, шагают чуть быстрей. На этой стороне тень погуще, им приходится почаще обходить некоторых прячущихся от излишнего тепла и не собирающихся сторониться квиритов и перегринов. Вот подруги уже шествуют мимо своих воздыхателей, трогающихся в сторону дома Фабии. Спустившись по ступеням, девушки беспрепятственно доходят до носилок - амазонка усаживает девчонку в свои - доезжают в них до дома, проходят в атриум.
  - Клади пострадавшую на это ложе, сестрёнка. Девочка, располагайся удобнее. Эй, принесите-ка притирания! Ксана, там возле угла дома хромой мальчишка остановился. Сбегай, дай ему пару сестерциев. Устала, сестрёнка?
  - Немного устала, но это ничего. Вот славно прогулялись!..
  - Мы не помешаем, девушки? – входят Сиг с товарищем. – Здравствуйте!
  - Добрый день. Проходите в перистиль, устраивайтесь. Мы вскоре к вам присоединимся, станем вместе обедать.
  Едва эфебы вышли, Парис, перевернув доставленную на живот, садится рядом с ней, откидывает её тунику, снимает нижнее бельё, разглядывает, поглаживает и ощупывает девичью попку:
  - Та-а-ак, синяка нет ни справа, ни слева. Так не больно? Здесь ничего? Так нормально?.. Как тебя зовут?
  - Диания. Нигде не болит.
  - Чудесное имя! Ты слышишь, Присцилла? Диания! Прелестно! – продолжает Ребилия осмотр стройных ножек, поглаживая бёдра. – А меня – Фелиция. И я очень рада нашей встрече! Хотя сожалею, что некоторым образом послужила причиной твоего падения. Я так испугалась, когда ты упала. И сейчас очень беспокоюсь. Точно нигде не больно? Поклянись.
  - Благодарю вас за заботу, Фелиция. Я сама виновата. Клянусь Венерой, нигде не болит. Только вот тут чуть-чуть, - девочка дотрагивается пальчиком до левой ягодицы.
  Муция, сдерживая улыбку, наблюдает, забирает пару принесённых Меланто притираний. Служанка взяла первые попавшиеся из унктория, поскольку госпожа не уточнила, какие нужны. Приходит Вера. По знакам подруг сразу проходит в перистиль.
  - Ты слышала, Присцилла? Венерой!.. Диания, что это ещё за «вас»? Надеюсь, мы станем подругами, раз уж судьба столкнула нас. Ах, несчастная моя подружка! Болит вот здесь? – Парис целует указанное место.- Скоро пройдёт, девочка, - ещё раз лобзает. – Вот так. Завтра уже не должно болеть. Тем более сейчас я вотру тебе одно хорошее средство. К тому же я беру его из рук Присциллы, священнослужительницы, высокопосвящённой фламины, почти понтифика, любезно приютившей нас с тобой.
  - И вам спасибо, Присцилла! – говорит ей девочка.
  - Благодари Бессмертных, Диания, благодари Кибелу и Венеру!
  - Вот так. Скоро всё пройдёт, подружка, - Парис ласково втирает ароматические составы в обе ягодицы. – Вот и замечательно, и чудесно! - С усилием оторвавшись, она надевает девчонке бельё и поправляет тунику. – Ох, твоя одежда испачкалась. И всё из-за меня. А тут ещё порвалась!.. Чем занимаются твои родители?
  - У меня только мама. Она немного рукодельничает.
  - Наверное, это она так расшила твою тунику? Очень красиво!
  - Да, это мама. А ещё у меня две младшие сестрёнки.
  - Так они, пожалуй, потеряли тебя сейчас?
  - Не знаю.
  - Диания, подружка, я виновата, прости. Присцилла, у меня с собой нет денег…
  - Поняла. Сколько? – Муция посылает за монетами Ксану, передавшую, что домин заждались в перистиле.
  - На новую тунику для моей подружки.
  - Ах, Фелиция! – Диания даже присела. – Не нужно, - она поглядела сзади на одежду. - Там легко отстирается, а порвалось совсем чуть-чуть, можно незаметно зашить…
  - Перестань, подруга. Не хочу слышать. Если не примешь – значит, ты меня не простила и не хочешь дружить. Прости, меня, Диания! – протягивает Парис руки к новой знакомой. – Прости!
  - Конечно, Фелиция, - обнимает её девчонка. – Спасибо тебе!
  Фабия велит пришедшей Ксане:
  - Ступай с этой девушкой, купи ей новую тунику, да смотри не дешёвую какую-то, а чтобы Каниния Ребилия не была недовольна. Возьми что-нибудь поесть, да побольше, на пятерых, и отнеси ей домой. Можешь взять помощника. Ещё дашь денег на небольшую жертву, пусть сходит в храм Кибелы. Всё запомнила?
  - Да, моя домина, - рабыня отходит к выходу ждать Дианию.
  - Подружка, ты мне так понравилась! Если хочешь, приходи завтра опять в Портик Помпея, в полдень – прогуляемся. К тому же посмотрю, как лечение подействовало. Договорились?
  - Да. Спасибо!
  - Не за что. Тебе спасибо. Ты такая добрая, такая хорошенькая. Иди, подружка. Вот эта служанка тебя проводит. До завтра! – Парис обнимает девочку и быстро целует в сочные губки. – Мы же теперь подружки. До встречи, красавица!
  - До свидания, Присцилла. До свидания, Фелиция! Благодарю за всё! – и Диания уходит.
  - Хоть я и испытываю сильное чувство к другой красавице, я рада! Благодаря вынужденной прогулке встретила такое сокровище!
  - Буквально на дороге валялось!
  - Верно, Муция! Нет, всё-таки просто замечательно! Такая милая девочка, послушная, мягкая, любвеобильная, я это чувствую…
  - Бесподобные и прелестные! – входит Гопломах. – Мы совсем потеряли вас.
  - Идём-идём, - отзывается Ребилия. –
Только сразу оговорим,
Что мы пьём сколько и что захотим.
  - Согласны! Лишь бы поскорее пришли уже к нам!
  Прохладно поприветствовав юношей, Муция и Парис ложатся за стол.
  - О Киферея! Сестрёнки! Это было великолепно! – восторгается Вера. – Видели бы вы себя со стороны!
  - Мне очень понравилось, - делится Фабия. – Ловить, точнее, ощущать на себе такое множество таких мужских взглядов – так возбуждает! Клянусь Кипридой! Большое удовольствие я получила!
  - До мужских взоров, - амазонка глядит на Гопломаха, - мне, естественно, дела нет. А вот несколько женщин, по-моему, не остались равнодушны. Что, естественно, не может мне не понравиться!
  - Признаюсь, сестрёнки, я вам позавидовала. Два молодых человека клялись всеми Богами, что не уснут спокойно, пока не встретятся с вами ещё раз. А две девушки, бывшие с ними, сказали… Как вы думаете, что?
  - Как-нибудь обозвали нас наверняка, - вслух говорит Парис, а, поманив Муцию и Шрамика и когда те придвинулись и нагнулись поближе, шепчет. – Думаю, они сказали: «Белокурые! ШЦшки! Совсем стыд потеряли!
  - Тоже так думаю, - соглашается Присцилла.
  - Возможно, - предполагает Сиг, - эти девушки сказали что-то вроде: «Посмотрите, что позволяют себе эти аристократки! Раньше в таком виде смели показываться только в собственных  опочивальнях, и то без света – ныне же являются средь бела дня и всенародно!»
  - Это что, из речи какого-то оратора? – с иронией вопрошает Ребилия.
  - Никто не угадал, - объявляет Секстия. – После того, как молодые люди сказали, что не смогут спать спокойно, пока снова не встретят вас, их спутницы произнесли: «Мы тоже». Тут-то как раз и подошла к ним я…
  - Шрамик, извини. Сиг, Гопломах, вы почему не пьёте вино? На нас не смотрите, мы будем только сладкую воду.
  - Но…
  - Но как договаривались, - поддерживает Муцию Парис. – А не то сейчас пойдём оденемся. Вера, продолжай, пожалуйста. Что там эти девушки?..
XXV
- Моя госпожа, к вам Луций Габерий Флор, - докладывает появившийся номенклатор.
  - В «Морскую» его проводи, - велит хозяйка и, извинившись перед гостями, сама идёт туда.
  - Фабия, любимая! Вот бумаги: вилла твоя! Де юре ты купила её.
  - Вместе с работниками?
  - Э-э-э, нет, их я оставил себе. Да там всего-то их штук двадцать.
  «Вот и мог бы их тоже мне подарить, скряга, - думает патрицианка. – Любил бы по-настоящему, так бы и сделал. Я же свои обязательства выполнила ещё в дороге. Однако отблагодарю юнца напоследок. Пожалуй, за не очень долгое отсутствие за столом меня не будут ругать.»
  - Луций, ты молодец! Иди ко мне… - девушка быстро снимает сирийскую тунику и бельё, помогает разоблачиться и ему. Опрокидывает эфеба на ложе, ложится на него, целует его лицо, губы, держа за голову. Юноша говорит о своей любви, его ладони Ц…
  - Это было прекрасно, Флор, - говорит она ему, лёжа рядом. – Если никуда не торопишься, будь в комнате дотемна. Пить, есть и всё необходимое тебе принесут. Как стемнеет, служанка проводит тебя в термы. Помойся, вернись в эту комнату, лежи и не зажигай свет. Будет тебе продолжение… Ты не против?
  - Я уже жду вечера!
  - Благодарю тебя, Луций Габерий Флор Тесей, за всё! Да не оставят тебя Цветущая Флора и Лучезарный Аполлон! Этими словами патрицианка – о чём пока не догадывается юноша – ставит точку в их близких отношениях.
  Вернувшись за стол, Муция одним ушком слушает беседу подруг с гостями, но занята тем, что пишет на вощёной табличке приглашение Фульвии заглянуть вечерком; посылает церы с одним слугой.
  - Без тебя, сестрёнка, - говорит ей амазонка, - я рассказывала эфебам, что в древней Спарте все девушки ходили голыми по улицам, занимались гимнастическими упражнениями наравне и рядом с юношами, бегали, боролись и прочее – всё это также без платья. На праздниках они в присутствии и на виду у молодых людей пели и плясали, опять же нагими.
  - Да, так и было, - подтверждает Присцилла. – По законам Ликурга для пользы тела и родной Спарты юные лаконянки должны были именно так вести себя. Разумеется, и юноши при этом были обнажены. Так что наша прогулка сегодня – это просто цветочки. А теперь, Сиг, я прошу вас с другом проводить меня до Форума, или, точнее, до храма Венеры. Мне нужно заказать благодарственные и умилостивительные жертвы Богине. Фелиция, Вера, думаю, вам нужно в этом участвовать. Вы идёте?
  - Я да, - присоединяется Парис. – Только платье надену. И паллу накину, она у меня в паланкине.
  - Что ж, пойду с вами и я, - встаёт Шрамик.
  Молодым людям, явно планировавшим задержаться до ночи, с кисленькими лицами приходится также подниматься.
  - Хорошо, спасибо. Можете не провожать.
  Присцилле не только чтобы избавиться от юношей, а, конечно, и на самом деле нужно было в храм. Благодарить Киприду за сновидение, просить о милости, дабы избегнуть предсказанных бедствий.
  На выходе из дома молодая женщина столкнулась с младшей сестрой. Марциана пересела в носилки к старшей и по дороге рассказала о малом посвящении. Кроме неё ещё трое, один мальчик и две женщины, прошли этот обряд. Следующее посвящение Понтифик обещал ей уже через несколько дней, причём ей одной: пока, мол, достойных  больше нет. Девочке, в общем, понравилось. Только сладкого вина, сказала она, с удовольствием выпила бы побольше. После торжественных ритуалов она приехала домой, пообедала, хорошенько намылась, нарядилась и собралась к «любимой старшей сестрёнке», надеясь весело провести время.
  Вчетвером девушки помолились вечно юной Богине в её святилище. Присцилла договорилась со жрецами, чтобы обильные жертвы были принесены без всяких проволочек уже вечером. Подруги и сестра ждали её в пронаосе. Ближе к началу первой стражи вместе с вернувшейся к ним Фабией они вышли в портик.
XXVI
  - Муция, пока ты отлучалась, Шрамик досказала о своей беседе с той юной четвёркой. Они тогда быстро разговорились, и сейчас мы с Верой нашли, что не стоит лишать их сна. И Марция, узнав в чём дело, с нами тоже согласилась. В общем, давай поедем к ним в гости, сестрёнка.
  Секстия и Фабия самая младшая также согласились идти с Ребилией.
  - Конечно идём, сестрёнки! Рада, что вы так решили! Шрамик, я сяду к тебе?
  Младшенькая Фабия устроилась в паланкине Фелиции, а старшенькая ехала в носилках Веры и узнала кое-что о пригласившей стороне. Молодые люди явно из семей нобилитета, им по девятнадцать, недавно приехали из Коринфа, где завершали учёбу; вместе со своими сёстрами – вот кто их спутницы, одной пятнадцать, другой шестнадцать, последняя то ли замужем, то ли разведена. Сейчас они в доме на Целии, за Стеной, ждут гулявших.
  - Вот и всё, мы даже имён друг друга не знаем, я же не успела толком поговорить.
  - Отлично, Шрамик! Уважаю за решительность. Постой-ка! Мы же совсем трезвые, так не годится!
  Девушки остановились у ближайшей винной лавки, купили пару секстариев фалернского и прямо в паланкинах и из горлышек, договорившись, выпили за прекрасный вечер.
  Вскоре они подъехали к большому новому, с портиком, дому, облицованному опус ретикулатум. Носилки Секстии остановились как раз против входа, пассажирки открывают занавески. Слуга уже стучит. Тяжёлая дверь открывается.
  -Вам кого?
  - Не очень-то приветливо. Передай, что мы из Портика Помпея.
Створка захлопывается. Подходят Ребилия и Марция, Шрамик и Муция тоже выбрались из паланкина. Все в одних туниках.
  - Благородные домины! – двери дома распахнулись. – Пройдите, пожалуйста, в атриум. Ваших слуг разместят, не беспокойтесь.
  - О Геркулес! Это уже лучше! – восклицает Фабия. – Идёмте, подруги!
  В атриуме слуга говорит им:
  - Молодой хозяин ждёт вас в триклинии, домины. Прошу за мной.
  Они идут по короткому широкому коридору с факелами и статуями в нишах, упирающемуся в портьеры.
  - Прошу сюда, светлейшие домины!
  В полумраке большой залы за столами лежат четверо юношей и две девушки, они пьют, слуг нет. Рядом накрытый стол и два убранных ложа. Присцилла кладёт пальчик на губы, показывая и подружкам, и пьющей шестёрке, чтобы молчали. Подтянув своих, шепчет им что-то. Они подходят к приготовленным для них ложам, сдвигают их вплотную к хозяйским; за этим с интересом наблюдает дюжина глаз. Гостьи сами наливают в пустые кубки до краёв (Марциане половину), показывая, чтобы и ожидавшие их подняли, наполнив, свои.
  - Во имя Отца Либера! – торжественно провозглашает Муция и ритуально проливает из чаши. – Осушим эти кубки! Пусть дарует нам радостный вечер! – и она тем же жестом просит сохранять тишину.
  Выпив стоя, а те шестеро лёжа, присутствующие ещё раз повторяют всю процедуру. Находившиеся в зале лежат по трое. Красивые братья и сёстры в косских туниках, ещё двое квиритов, примерно ровесники приглашавших, в коротких колобиумах без пояса. В середине каждой троицы девушка, блондинку обнимает брюнет, брюнетку блондин. Вакхический божественный дар лозы ударяет в головы собравшимся. Парис ложится с краю, забрав себе и брюнетку, и блондинку. Они, помогая друг дружке, быстро оказываются без одежды. Вера и Присцилла располагаются ближе к центру сдвинутых вплотную восьми лежанок, взобравшись на блондина и брюнета; подруги, распаляя себя и партнёров, не торопятся раздеть молодых людей и сами не разоблачаются. С другого края Марциана, уже нагая, оказывается сразу с двумя юношами: один лобзает её губы, другой сосцы Ц…
  От первоначального расположения осталось лишь то, что Вера и Присцилла в середине. Марциана, брюнетка и блондинка слизывают с их грудей сЦя всех эфебов Ц…
  Уставшие, все они лежат, кто обнявшись, кто закинув ноги на соседку или (и) соседа, тихо знакомятся. Черноволосые юноша и девушка – это Луций Каррина и его сестра Эриция. Блондин и блондинка – Публий Флакк и Секстилия, в том же родстве между собой. Двое парней – из Фурий в Бруттии, тоже Эриции, то ли клиенты, то ли дальние родственники хозяина дома.
  Накинув разбросанные одежды, квириты позвали слуг, те накрыли ужин. Подкрепившись и выпив, молодые женщины, девушки и эфебы поболтали о том о сём, Муция и Парис послушали восхищения Эрициев и Секстилиев их смелостью и раскованностью на прогулке в Портике Помпея... Вечер был великолепен; Присцилла разрешила Марциане остаться, ещё раз напомнив, чтобы сестричка хранила девственность до священного обряда, однако сама, распрощавшись со всеми, отправилась домой. И ещё до полуночи, успев помыться и помолиться, легла спать.    











Книга третья

I
  Пока Присциллы не было дома тем вечером, у неё погостила Фульвия. Коллега ушла незадолго до возвращения хозяйки и оставила записку; Муция прочла её утром, проснувшись в третьем часу.
  «Фульвия благодарит Фабию! Мальчик ничего, выносливый. Во мраке я улыбалась, а он не сразу понял, что пришла к нему не ты. Ну а потом бередил мою ненасытную попку… Вообще делал всё, что взбредало мне в голову, «чтобы отомстить коварной Фабии Присцилле». Но, как только я вышла в твои термы, сбежал… Короче говоря, хорошо у тебя погостила. Спасибо! Увидимся в храме. Да хранит тебя Богиня!» Молодец Фульвия!
  Часу в одиннадцатом зашла Парис. Они с Верой и Марцианой уехали от Эрициев утром, почти не спавши. Шрамик сказала, что проспит, наверное, до вечера, Фабия самая младшая уснула, не успев оказаться в носилках. Фелиция смогла пробыть в царстве Морфея лишь до полудня. Она встретилась с Дианией, прокатила её в паланкине, подарила ароматические масла, чуточку угостила вином и много читала девочке стихи; потом отвезла домой и прибыла к Муции. Которая, выслушав подругу, уложила её поспать. К концу первой стражи Парис, встав ото сна, зашла в кабинет к хозяйке.
  - Присцилла! Хватит уже писать, - та думала заняться своей книгой. – Идём искупаемся, - и амазонка убежала.
  Последовав приглашению, девушка вышла в коридор, где встретилась с Секстией.
  - Шрамик, привет! Идём в термы с нами!
  - Привет! – они, естественно, обнялись и расцеловались. - Спасибо, я только что у себя намывалась. Хотя посижу с вами. Там что, Парис?
    Подружки прошли в купальни, хозяйка быстренько сполоснулась. Прилетела Елена, бросилась к любимой со слезливыми упрёками: «Ты меня забыла!», «Совсем уже не любишь!» и тому подобными. Но Парис сначала приласкала её, а потом рассказала об устроенной Присциллой инкубации и посещении храма Венеры вместе со Шрамиком и обеими Фабиями. Затем поведала и о своём сновидении. Клементина и Вера почему-то отнеслись к этому скептично и не очень серьёзно, волнуясь гораздо меньше фламины и Ребилии.
  После молодые женщины перешли в малый экус, легли поближе друг к дружке, слегка перекусили, выпили пару кубков и тихо беседовали. Пока Геллия не выложила главную свою – прибережённую  до поры – новость.
  - Подруги! Сестрёнки! Я просто в ужасе. Отец нашёл себе молодую невесту…
  - Так что же тут страшного? Хорошенькая?
  - Постой, любимая. Вы слушайте дальше. Ходит такой довольный и меня решил «осчастливить»! «Слушай, -  говорит, - дочка, мою, отца семейства, волю. Давно пора тебе замуж выйти. Сколько можно, - говорит, - ходить разведённой?!» Я в слёзы, он ни в какую не уступает. «Жених, - говорит, - хороший на примете. Богатый, благородный, достойный, не юнец какой-нибудь безусый. Не красавец, конечно, зато жизненный опыт большой. Четыре раза женат был, дети. Но вот решил тебя взять, понравилась ты ему: мальчишек-любовников никогда рядом с тобой не видел. Будешь за ним как за каменной стеной. Я ж тебе, дочка, счастья желаю. Может, и внука мне родишь…» Два дня я слёзы лила, упрашивала, умоляла... – Геллия чуть снова не заплакала, Парис принялась её утешать.
  - Елена, - спрашивает Вера, - а сколько лет-то этому жениху?
  - Вроде за пятьдесят уже.
  - Так может, ему уже как мужчине ничего и не нужно. Скорее всего, так оно и есть. Не расстраивайся, Клементина, сестрёнка!..
  Выпив за женщин и за любовь, наобнимавшись и нацеловавшись, аристократки лежат, беседуют дальше. Но Геллия снова капризничает, и Ребилия уводит её в их спальню, уж там она умеет и успокоить, и заставить забыть обо всём.
  - Мне нужно идти, Муция, - Вера верна себе и мужчинам, - меня ждут. Поедешь со мной?
  - Что-то нет настроения. Спасибо. Иди без меня.
  Шрамик оставила лучшую подругу, убежав на очередное комиссатио. Присцилла, от души и продолжительно помолившись, развалилась на постели. Думает, а не стоило ли отправиться с Верой: её сейчас будет нежно обнимать мужчина, ласкать… А она, юная прекрасная Муция, лежит здесь одна… «Но хватит! Отдохнула, развлеклась – пора прекращать. Нельзя, наверное, каждый день пить и заниматься сексом с разными партнёрами. Для последней потребности есть угодные Диндимене мистерии. Нужно попытаться жить добродетельнее. Что-то я после Амагальтуса слишком увлеклась, предалась праздности…» Такие вот прекрасные мысли пришли к Присцилле вечером пятого дня перед майскими календами.
  Утром они ушли. Не мысли, а Парис и Елена. Мысли-то, вероятно, остались. Поскольку с утра Фабия встала полная решимости заняться каким-нибудь делом. После завтрака, надев одну из своих жреческих палл, она пришла в атриум и удобно расположилась на ложе, велев пускать всех просителей. С самого возвращения в Город патрицианка приказала никого не принимать. Но в этот день, поговорив со множеством пришедших, она, кажется, компенсировала свои неприёмные дни, едва ли не за всё время отсутствия в Риме.
  Некоторые просители и клиентки, не посмотрев, что Присцилла Младшая – юная девушка, остались под её покровительством, как были они или их родители у её деда, Навция Приска. Кое-кто – из числа верующих – особенно перегрины из прихожан – посещающих святилище Великой Матери Богов. Кому-то рекомендовали молодую домину её братья или любовники.
  Женщин, приходящих за советом и помощью, почти столько же, сколько и мужчин, всего тех и других около ста семидесяти. Со всеми Фабия одинаково хорошо беседует, стараясь выслушать и понять, как можно помочь. И часто дружелюбным разговором – при этом никоим образом нельзя сказать, что знатнейшая домина нисходит до просящего, нет, она старается не показать этого, в некотором смысле и до какой-то степени становясь на один уровень с ним – часто доверительной беседой очень помогает пришедшему. Бывает, поговорит по-родственному, утешит, ободрит, и человек даже деньги отказывается брать. Хотя красавица-патрицианка всегда искренне старается помочь, даёт от души, порою совсем не рассчитывая на возврат.
  Как она могла эти пять дней запереться и никого не принимать? Но теперь рада, что помогла многим людям; и часть денег «за обед», кстати, пошла именно на эти цели. Что на жертвоприношения Венере из тех же средств прилично выделила Присцилла, это ясно. Как и то, что в течение наступившего дня планирует многое потратить на жертвы Идейской Матери и нужды её храма.
  А из святилища Исиды Квинтилия прислала церы, извещая, что второе посвящение Марцианы пройдёт в майские ноны. Днём, когда Фабия младшая была в своих термах, к ней заглянула самая младшая. Присцилла, во власти добродетельных мыслей, наказала сестричке сидеть дома, учиться, никуда не ходить, потерпеть хотя бы девять дней, чтобы успокоить наверняка раздражённого старшего брата.
  Затем Фабии пообедали, гостья поменьше, хозяйка весьма основательно. Жрица, отправив Марциану домой, поехала пораньше в святилище. Понтифика не было, до начала богослужения Присцилла возглавила собрание коллегии, обговорив в том числе и предстоящие свои расходы. Затем провела обычную и расширенную службы.
  Вернувшись домой, узнала, что, помимо прочего, появлялись Сиг и Гопломах, приглашавшие завтра на обед. Приходили и три подруги: Парис и Елена остались ночевать, а Шрамик убежала к очередному милому дружку. Сама Муция, устав за целый день и особенно на последней мистерии, сразу легла спать.
II
  Семь дней – почти все Флоралии – Фабия практически не выходила из  дома. Не считая, разумеется, посещений публичных обрядов этих празднеств – такое она старается не пропускать. И, естественно, выбиралась в храм Великой Матери – в шестой и четвёртый дни перед майскими нонами.
  Забегала вечерами Секстия перед тем, как посещать своих поклонников. Она неустанно зазывала подругу, но Присцилла крепилась и отказывалась. Вера, молвив: «Понимаю, это у тебя бывает», улыбаясь уезжала. Почти ежедневно обедали и ужинали Ребилия и Геллия, да и завтракали нередко. Сига и Гопломаха Фабия велела временно не принимать. Работала над книгой, леность и праздность стараясь отгонять подальше.
  Немного не так получилось утром в канун майских нон. Патрицианка хотела, как и в предыдущие дни, встать пораньше, для чего вечером приказала Меланто разбудить её во втором часу. Служанка пришла вовремя, но госпожа отослала её. Так приятно было в постели, так неохота подниматься… В общем, девушка снова уснула.
  Тут опять её кто-то толкает:
  - Муция, проснись, сестричка!
  - Что ещё?! Сказала же «уйди»! Ты что?! … А, Шрамик, это ты. Привет! Ты почему не спишь?
  - Вставай, вставай, хватит уже валяться! – после поцелуев тормошит лежащую Вера. – Как можно спать, когда лучшая подруга ждёт свадьбы?!
  - О Геркулес! Как, опять?!
  Девушки прошли в термы, где, плескаясь, Секстия рассказывает о происходившем.
  В первый же день своего возвращения в Город она познакомилась на пиру с одним молодым бывшим квестором, Юнком, тоже недавно вернувшимся из провинции. Тот, оказалось, воспылал страстью, а коварная Вера полмесяца делала вид, что не обращает на него внимания. И при встречах в том же доме, где они в первый раз увиделись, нарочно ещё говорила двусмысленно – как всегда, при этом, разумеется, очень скромничая – намекала на свои похождения. Бедный молодой человек! Присцилла представляет, что он перенёс. Но вчера…
  Здесь рассказчица вынуждена прерваться: Фабия молится в ларарии. Секстия тоже: благодарит Прелестную Венеру за очередного поверженного мужчину.
  Но вчера двух любовников, на которых рассчитывала Шрамик в первую очередь, неожиданно не оказалось дома, до других было слишком далеко добираться, и она заглянула к новому воздыхателю. Юнк после недолгого ужина и гораздо более продолжительного времени, что подруга Присциллы не выпускала его из постели, после вина и обильных ласк, совершенно утомлённый и столь же счастливый, предложил Вере «быть вместе навеки». Секстия с лёгкостью согласилась. Юнк понравился ей в постели, да и так, вне её. К тому же он очень-очень любит Веру, теперь уже свою невесту. Кроме того, по её словам – да и Фабия сама в этом убеждалась – замужество – это дополнительное средство привлечения любовников, ещё один плюс к красоте. Наконец, когда лень, не надо далеко бегать, мужчина под рукой. В общем, парочка условилась насчёт свадьбы, она должна состояться через месяц с небольшим. Немного поспав у жениха, к которому ещё вечером пришла как к любовнику, Вера поспешила к лучшей подруге.
  - Вот, Муция, ты, как обычно, первая, кто узнаёт о моём предстоящем замужестве!
  - Шрамик! Милая! Поздравляю! – они горячо обнялись и расцеловались.
  Услышав от ранней гостьи, что на улице холодно, небо хмурое, порою накрапывает дождик, Присцилла распоряжается накрывать завтрак в малом экусе. Парис – они с возлюбленной снова ночевали у гостеприимной подруги – пришла в домашнее святилище, где Секстия с Фабией молились Юноне, Эгерии, Домидику, Домицию… Геллия задержалась сначала в спальне, затем в термах, и присоединилась к подругам уже в зале. Где после традиционных приветствий обратилась к ним:
  - Сестрёнки! Милые мои Муция и Шрамик! Я решилась не противиться отцу и  согласилась на предложение Манилия. Я выхожу замуж.
  - Поздравляю, сестрёнка!.. Но представь себе, Елена, - говорит ей хозяйка, - ты сегодня не первая, от кого я это слышу…
  У Геллии свадьба намечается также через месяц с чем-то, чуть-чуть раньше, чем у Секстии…
  Итак, если какое-то время Присцилла держалась принятого решения жить добродетельно, то после таких объявлений, в честь пятнадцатого на двоих замужества – если они правильно считали Верины, у Клементины-то всего-навсего четвёртое – она никак не могла отказаться от предложения совершить возлияния и выпить хоть немного восхитительного лесбосского. Фабия снова велела не принимать клиентов. Так что, когда около полудня номенклатор начал докладывать о каком-то неблагородном посетителе, подруги недовольно закричали на него.
  - Постойте. Тише, сестрёнки! – и молодая домина обращается к слуге. – Так кто там изволил пожаловать?
  - Кто Муцию хочет разжалобить? – вставляет Фелиция.
  - Моя госпожа. В атриуме ожидает Гней Минуций Космик.
  - А если твоей госпоже не до него?
  - Она с сёстрами занята важнейшим делом – разысканием эпитетов вкусу вина!
  - Пусть убирается! Что, больше не у кого просить?! – наперебой кричат веселящиеся подружки.
  -  Да пусть пройдёт, девчонки. Мальчишка-то симпатичный, - прерывает Муция их возмущения.
  - Неубедительный довод, - возражает Ребилия.
  - Конечно, любимая, - откликается Елена. – Пусть ты, Присцилла, и хозяйка, но я, как виновница торжества, против визита непонятно кого.
  - Как равноправная коллега, - начинает Шрамик, - имеющая не меньшие основания торжествовать…
   - И даже в три раза большие, - подтверждает Фабия, имея в виду количество браков за восхитительными плечами подруги, и кивком благодарит её за поддержку.
  - Да, и даже большие, - кивает в ответ и Вера, - я высказываюсь за то, чтобы пригласить сюда симпатичного визитёра. Номенклатор, или кто там, зови!
 Сразу вернувшись, тот доложил своей госпоже, что вечером обещали зайти Сиг и Гопломах, Фульвия и Домицилла, Курион и Торкват. Приняв это к сведению, фламина распоряжается поставить посетителю стул и столик, накрыть прандиум. Под предлогом поставить амфору на столик новому гостю забегает взглянуть на Ребилию Уриана. По просьбе Геллии эта рабыня не служит в её присутствии.
  - Сестрёнки, знакомьтесь, это Гней Космик. Недавно любезно скрасивший моё одиночество при возвращении домой после службы.
  - Привет, Гней! – улыбается смущённо вставшему у входа гостю Шрамик. – Я Секстия. Проходи, не бойся.
  - Мир этому дому, - произносит, стесняясь, молодой человек.
  - Космик, это мои лучшие подруги, - продолжает Присцилла. – Веру ты уже знаешь. Очаровательные девушки, которые не обращают на тебя внимания – не обижайся, у них важная беседа – это Каниния  Ребилия и Геллия Клементина. Что ты застыл? Беспокоишься из-за своей одежды?
  Он в той же тунике, что была на нём и в прошлый раз.
  - Которая, по его мнению, не совсем прилично выглядит – снисходит до посетителя Парис. – Юноша, спешу тебя разуверить. Твоя туника не так плоха, как ты думаешь. Она отвратительна, клянусь Марсом! Ты специально оделся таким образом, собираясь к Присцилле Младшей, чтобы выпросить у доброй домины побольше нумм? У какого раба ты её одолжил – у конюха?
  - А может, он нарочно хочет своим видом оскорбить нас, дорогая? – Елена тоже решила уколоть пришедшего вопреки её желанию.
  - Здравствуйте, благородные домины! – поборов-таки одолевавшие смущение и робость, решается заговорить Космик. – Рад приветствовать тебя, добрейшая Фабия Присцилла! И просто счастлив видеть у тебя в гостях таких прекрасных подруг. Любезнейшая  умнейшая госпожа Каниния, прекрасная госпожа Геллия и очаровательная госпожа Секстия, приветствую вас!
  Он собирается поцеловать руку у Клементины, но та против:
  - Юноша, я собираюсь замуж! Забудьте даже думать дотрагиваться до меня!
  Фелиция одним своим посуровевшим взглядом отпугнула молодого человека. Шрамик же, как ни в чём ни бывало, протянула ему руку, а другой даже погладила, удерживая, по голове:
  - Милый мальчик, не увлекайся, - хотя тот едва прикоснулся губами. – Не увлекайся настолько, ведь я тоже невеста… Шалун, не у всех же на глазах! – но наконец она отпускает его голову.  – Хватит уже, иди за стол.
  - Космик, любезнейший, ты поешь спокойно, выпей вина. И пока можешь не участвовать в нашей беседе.
  По подсказке Веры Присцилла велела вестиплике подобрать ему какую-нибудь одежду. Парис и Елена, подшучивая, смеясь над завтракающим вольноотпущенником, понемногу смягчились. А Секстия даже подняла тост за его здоровье, молодость и обаяние, перед которыми ей «трудно устоять». Муции же этот молодой человек нужен как источник информации о своей секте. А ещё, думает она с улыбкой, будет кого при случае – пока нет других кандидатур –  честно упомянуть как соперника Сигу, дабы последний поревновал немного. Помня об этом, она, пошептавшись со Шрамиком, решает ради беседы с ним оставить подруг.
  - Сестрёнки, сегодня погода не очень радует простых римлян, и они, наверное, все сидят по домам, - начинает Вера.
  А Присцилла продолжает:
  - Но мы с вами далеко не простые. Мы самые лучшие! И наверняка в садах и на прочих гестатионах сейчас посвободнее и потише. Так почему бы нам не прогуляться?? Возьмём вина, оденемся потеплее и поедем наслаждаться свежим воздухом, молодой зеленью…
  - И найдём еще чем. Неплохая идея, Муция! Ты со мной согласна, моя Прекрасная?
  - Конечно, милая, - кивает Геллия возлюбленной. – Давайте собираться. Носилки у нас здесь.
  - У меня тоже, - говорит Вера. – Я с вами. Фабия, дай нам вина. И часу в одиннадцатом приходи в Сады Ацилиев, на наше место.
  - Вот, молодой человек, - обнимая на прощание Присциллу, выговаривает Парис, - вместо того, чтобы идти с нами на весёлую прогулку, бедной девушке приходиться с тобой возиться, вот что значит…
  - Ничего, - перебивает Муция выходящую из залы подругу, - потерплю. Увидимся вечером – ради этого я даже на службу не пойду.
  - Ясно. Замечательно! Пока, Фабия!
  - Не скучай, сестрёнка! – прощаются Клементина и Вера.
  Пока Присцилла провожала их до атриума и возвращалась в экус, гость уже успел переодеться. А хозяйка предполагала, что он будет отказываться от предложенной одежды. Стол у него обильный, и патрицианка даёт знак всем слугам, кроме Ксаны,  удалиться.
III
  - Добрейшая Фабия Присцилла, спасибо за тунику…
  - Оставь, Космик. Ты не держи обиду на Ребилию с Геллией. Они хорошие девчонки, просто сегодня их юмор был немного жестковат.
  - Не стоит, Фабия. Я понимаю. Возможно, они чем-то расстроены, а тут ещё я не вовремя пришёл. Вообще-то, мне более стоит опасаться Секстии. Она, хоть и говорит, что собирается замуж, сама ж так и норовит чего-то от меня добиться...
  - Чего же именно? – с улыбкой вопрошает Муция, но видит смущение и не настаивает на ответе. – Впрочем, оставим это пока. Ты ешь, пей – не стесняйся. Я пойду переоденусь.
  Помолившись, приодевшись, чуть подретушировав любимое личико, молодая женщина возвращается к гостю. Который съел почти всю снедь и теперь сидит, потягивая вино.
  - О Фабия! Ты чудесно выглядишь! И огромное тебе спасибо за одежду, за стол, за гостеприимство! Я просто обязан открыть твои глаза навстречу свету истины…
  - Ты снова начинаешь? Не советую. Лучше пойдём тоже прогуляемся, если не возражаешь.
   - Я только за, добрейшая Фабия.
  Патрицианка взяла с собой восемь слуг, приказав не толпясь идти несколько сзади, а одному, здоровенному нумидийцу – впереди, чтобы немного освобождать дорогу. Выйдя из дома, девушка со спутником повернули налево, обошли Портик и Театр, спустились к Мосту Агриппы, по нему и перешли на другой берег. Порою аристократка рассказывала Космику о зданиях, мимо которых они проходили. Однако гораздо больше интересовалась личностью собеседника и его религиозными делами, осторожно задавая наводящие вопросы.
  Из-за погоды было действительно малолюдно, и Присцилла практически не опасалась встретить знакомых, болтавших бы потом, что гуляла с вольноотпущенником каким-то. Они прогулялись по Виа Аврелиа и Виа Портуэнсис, с которой свернули к Навмахии Августа. Космик поинтересовался, что это за водоём. Фабия поведала, что это искусственное озеро, устроенное по приказу сына Божественного – в чьи Сады они направляются – Юлия для показа морского сражения у Акция. При словах о Божественных императорах её спутник поменялся в лице, и молодая патрицианка поспешила вернуть беседу к его рассказу о своей жизни. В Садах Цезаря красавица, подустав, решила остановиться, присесть и отдохнуть.
  Отец Космика был рабом-греком, субвиликом в поместье в Этрурии, служил преданно, усердно, и с большой пользой. За что Минуций Терм, хозяин, разрешил ему завести семью, дав в жёны роксоланку из Танаиса. Сначала у них родился мальчик, получивший кличку Осм, а через десяток лет, когда субвилик стал виликом, его супруга произвела на свет девочку, но при родах умерла. Вдовец безудержно её оплакивал и дня три не занимался хозяйством. Только что приехавшему владельцу один монитор, давно метивший на более высокое место, доложил о якобы наличествующей заброшенности дел из-за халатности вилика. Причём выгадал подходящий момент: господин, напившись в дороге, был довольно пьян. Разгневанный, в припадке ярости, избивая верного работника, он случайно наносит роковой удар тяжёлым кубком, и вскоре душа вилика встречается с тенью любимой жены.
  На утро хозяин, узнавший истинное положение дел и совершенно раскаивающийся, позвал к себе десятилетнего Осма. Просил у него прощения и объявил, что теперь он, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед покойным, может лишь отпустить на волю его детей. Девочку когда вырастет, а старшего – сразу, сей же час. Так Осм получил имя Гней Минуций Космик, свободу и пекулиум отца – к которому  господин, а теперь патрон, прибавил ещё пару тысяч – и позволение жить до двадцати лет в том имении. Также бывший хозяин предоставил в полное распоряжение мальчика того доносчика-надсмотрщика, но Космик отказался.
  - Как ты мог?! – восклицает Присцилла.
  Они сидят под раскидистой старой грушей, до этого момента фламина почти не перебивала.
  - Надо было его казнить.
  - Нет, Фабия – нужно прощать.
  - Это невообразимо. Послушай теперь ты. Только что, буквально полтора часа назад, я рассказывала тебе о храме Минервы. А на Капитолии – может, видел когда-нибудь – есть её статуя, которую посвятил знаменитый Цицерон. Тогда он бежал от бесчинств плебейского трибуна Клодия Пульхра. Но великий учёный и ритор ещё не представлял себе, что будет через пятнадцать лет. Как юный Октавий – моложе тебя, Космик – сумеет использовать его, столь опытного политика, получить благодаря ему поддержку Сената и консулат – впервые в истории! – в девятнадцать лет. А потом, в признательность за всё, отдать на растерзание Марку Антонию. Цицерон снова, уже сам, попытался скрыться, но его выдал один негодяй, Филолог. Убийцы отрубили беглецу-старику голову и руки, которые триумвир выставил на трибуне над рострами. Вспомни, на Форуме, на Комициях, ты наверняка обращал внимание на такую трибуну, с рострами. Тогда все думали, что видят не лицо Цицерона, а образ души Марка Антония. К чему я вспоминаю эту историю. Лишь в одном показал себя справедливым безжалостный тиран – он выдал того негодяя, Филолога – которого, замечу, отпустил на волю брат Цицерона Квинт, а сам Цицерон воспитал этого юношу в занятиях литературой и науками – выдал подлеца Филолога жене Квинта Помпонии. Попробовал бы ты ей рассказать тогда о прощении – неудачная бы вышла затея.
  - А что она сделала с ним, Фабия?
  - Получив в своё полное распоряжение этого человека, она подвергла его страшным мучениям. Заставив, среди прочего, вырезать по кускам собственное мясо, жарить и есть… Вот мне и интересно узнать, как же ты мог отказаться от завладения тем подлецом, фактически настоящим виновником гибели твоего отца?
  Из дальнейшего рассказа вольноотпущенника можно было узнать следующее.
  За пару лет до трагического события в поместье появился один раб, Оксилох, родом фессалиец. Приверженец нового иудейского религиозного учения. Он взялся за воспитание Осма, наряду с латинской и греческой грамотой обучая и основам своей веры. Мальчик быстро всё усваивал. Учитель уже через год совершил обряд посвящения. В числе прочего новая вера требует прощать врагов и даже любить их, невзирая на причинённое ими зло. Посему подлый монитор был пощажён сыном жертвы своих козней. Но не господином: за ложный донос раб отправился в эргастул. Спустя месяц бежал, но был пойман и в назидание другим казнён.
  Сирота ещё больше привязался к своему воспитателю. Оксилох, пользуясь доверием хозяина, часто ездил в Фезулы, ближайший город, где он организовал и возглавил маленькую общину приверженцев новой секты. Так Космик имел «счастливейшую» - по его словам – возможность изучать их священные книги и получать комментарии из уст Оксилоха, опытного наставника в вере. Когда юному вольноотпущеннику исполнилось двадцать, он собирался просить у патрона позволения и дальше жить на вилле, став колоном или виликом. Чтобы и далее быть рядом с обожаемым учителем, в любимых, родных, привычных местах. Чтобы заботиться о сестрёнке, для которой хотел просить обещанной свободы. Но Минуций Терм старший больше никогда не появился. Два года назад он – Присцилла помнила этот случай – в должности претора, был казнён. Тот, кому перешло имение, как-то посетив его, не захотел ничего слушать и настоятельно советовал бывшему рабу в течение года покинуть поместье, а младшую его сестру вовсе не собирался отпускать.
  Пришлось Космику думать о новой жизни на новом месте. Из сбережённых трёх тысяч половину он передал коллегии единоверцев в Фезулах, с оставшейся в конце ноября отправился в Рим. Так посоветовал ему наставник, зная человека из одного столичного собрания иудейской секты, Ихтия. Последний, приняв письмо Оксилоха с рекомендациями, стал горько сетовать на бедственное материальное положение коллегии. Отзывчивый парень отдал ему половину остававшихся денег. Но Ихтий отвёл его в другое собрание, недавно образовавшееся, состоящее всего из пяти членов. Четырёх рабов и одного нищего старика плебея, даже не получавшего денег и конгиариум, однако формального главы собрания.
  Совсем скоро молодой Гней, как гораздо более сведущий в новой религии, умный и грамотный, перенял руководство этой маленькой общиной. Которая за четыре месяца пополнилась тремя новыми членами.
  - А сейчас –  пока что я не говорил братьям и сёстрам – очень надеюсь, к нам присоединится одна весьма добрая молодая женщина, очень красивая, знатная и богатая. Вот они удивятся! А как я буду рад! Просто счастлив!.. Вчера у нас была встреча, и я представлял себе, как было бы здорово, если бы ты там присутствовала, Фабия! Пожалуйста, верь мне! Извини, хоть ты и просила пока не говорить, я действительно хочу тебя спасти. Я просто не могу ни одного  часа прожить, не думая о тебе, с самой нашей первой встречи, - похоже, вино, которое вольноотпущенник недавно, смачивая горло, выпил, соединив действие с тем, что было употреблено в экусе у Присциллы, помогло ему говорить свободнее. – Ты не выходишь у меня из головы, из сер-…, из глуби-… - всё же он запнулся. – Я не представляю себе, как дальше пойдёт моя жизнь, которая, когда я встретил тебя, по-моему, только началась – если я не смогу тебя убедить… Извини. Не смогу видеть тебя почаще, говорить с тобой, Фабия! Ты мне совсем не безразлична, поверь, прошу тебя! – юноша целует патрицианке руку.
  Она улыбается:
  - Космик, знаешь, что сейчас сказала бы моя подруга Вера? От руки которой ты не мог сегодня оторваться. Знаешь, что Вера тебе сказала бы? «О Киферея! Ах ты коварный соблазнитель! Ты всем девушкам такое говоришь?» Но я тебе скажу другое. Как же так получается: ты утверждаешь – и я, кстати, готова доверять – что тебе необходимо каждый день видеть меня, однако с тех пор, как мы последний раз беседовали, прошло… десять?..
  - Одиннадцать.
  - … одиннадцать суток. Ты не находишь здесь противоречия, или, как сказали бы вы, греки, антилогии?
  - Фабия, добрая моя работодательница, прости, пожалуйста! Но вчера, я уже говорил, было важное собрание. До этого дня у твоих дверей каждый день была толпа желающих попасть к тебе на… как это… а! салютатио. А первую седмицу я не прекращая работал, писал, чтобы не являться с пустыми руками, хотя очень хотелось зайти к тебе… В самый первый день не выдержал, вообще-то, за что потом себя корил. Пришёл к дверям твоего дома, услышал, как слуга говорит какой-то важной домине, что тебя нет; несмотря на это, она прошла в дом. Я подумал, она решила подождать тебя, - видимо, Космик говорил о Фульвии, - и вскоре вернулся, но тебя, Фабия, всё не было…
  - Допустим, оправдался. Что насчёт моего заказа, работа двигается?
  - Тебе поподробнее отчитаться?
  - Не слишком.
  - У меня как раз дома лежит пара нужных книг, и я сразу сходил взял ещё одну. Эти книги называются «Евангелие», книги о благой…
  - Спасибо, я немного понимаю по-гречески.
  – Одна написана двадцать лет назад, другие – пять-десять. Основываясь на них, а также на преданиях, которые я слышал от моего наставника, Оксилоха, я пишу книгу о благой вести. Главным образом, конечно, просто переписываю, но кое-что переделываю и кое-где дополняю.
  - Но всё в духе твоего учения?
  - Конечно.
  - Давай назовём эти записи «Евангелие Космика».
  - Вообще-то, по аналогии с моими главными образцами, можно озаглавить «Евангелие от Гнея».
  - Нет, мне больше нравится «Евангелие от Космика». Когда же я смогу начать читать его? И тем самым изучать, как я поняла, главные основы твоего вероучения. Ведь тебе не терпится, чтобы я его познала и даже приняла.
  - О да, Фабия Присцилла, я буду счастлив! Если у тебя появятся вопросы по книге, я с удовольствием всё подробно тебе объясню.
  - Благодарю, конечно. Но где же то, о чём мы толкуем – где же всё-таки книга?
  - О, я почти не отрывался от её написания. Половина, с уверенностью можно сказать, готова. Через седмицу, может, уже закончу.
  - Через что?
  - Ну, через седмицу, через семь дней.
  - А-а! Через неделю. День Солнца, день Луны, дни Марса, Меркурия, Юпитера, Венеры и Сатурна, снова день Солнца и так далее.
  - Не слышал. Нет, добрая Фабия. Это иудеи период в семь дней так называют. Шесть будничных, рабочих, и седьмой – суббота, праздничный, выходной. Иудеям в субботу ничего нельзя делать. Представляешь, вообще никакой труд не допускается? Даже если, к примеру, собственная овца упадёт в яму, по идее нельзя…
  - По Иудее нельзя? Шучу.
  - По идее нельзя её вытаскивать. Об этом, между прочим, тоже пишется в «Благой вести».
  - А-а! Вспомнила про эту самую иудейскую седмицу. Интересно ты всё рассказываешь, Космик. Спасибо. Однако пора, думаю, собираться в обратный путь. Пойдём, покажешь мне дом, где ты живёшь.
  - Конечно. И тебя, добрая Фабия, я благодарю за твои рассказы о зданиях, за сведения из истории Города…
Молодая красавица со спутником немного постояли на Свайном мосту, обошли стороной Бычий Рынок, прошлись вдоль Большого Цирка, по Виа Нова. Через стадий от Стены стояла инсула, довольно большая и столь же грязная, хотя и новая. Где и снимает квартирку юный переписчик-семиаксий, на пятом этаже, под самой крышей. Присцилла попросила его зайти к ней вечером для беседы о его книгах. Космик вызывался проводить патрицианку, ещё раз благодарил за тунику, наконец, они распрощались. Девушка быстро и беспрепятственно дошла до своего большого дома во Фламиниевом Цирке. Где сразу велела слуге сбегать купить и отнести молодому переписчику недорогую тогу.
IV
  Дома Муция сполоснулась в калдарии, написала записку в храм, извещая, что не сможет придти на службу, распорядилась насчёт ужина для ожидавшихся гостей, приказала приготовить побольше вина и закуски для прогулки в Садах Ацилиев. Куда в одиннадцатом часу она и отправилась, как и договаривалась с подругами, к статуе Венеры Златовенчанной. Подруги, побывавшие дома у Геллии, тоже прибыли с запасом божественного дара лозы, и квартуорфеминат мог пировать в Садах хоть до утра. Однако вечером народ, невзирая на ненастье, стал запруживать гестатионы и все прочие дорожки. Поэтому молодые аристократки всё-таки решили перенести свои торжества в более привычное и удобное место – в дом Фламины Кибелы, куда к тому же должны были придти и другие гости.
  Едва они направились к выходу, их догнали также гулявшие в этих Садах юный Марк Феликс с тремя своими друзьями, сёстрами Юниями и ещё одной девушкой. Их всех Присцилла тоже пригласила к себе.  Феликс и Юнии радостно сообщили, что их отпустили на всю ночь.
  В такой компании они добрались до места комиссатио. Возле дверей стоял Гней Космик, а из-за крайней колонны портика дома Фабии к носилкам Ребилии подошла её юная подружка.
  - Космик, прошу ко мне на ужин, - приглашает фламина; за юношей и девочку. – Диания, дорогая, здравствуй! Заходи и ты, если хочешь. Мама не потеряет тебя?
  - Потеряет, так завтра найдёт, - раздался чудный голос.
   Это рыжая девушка в прекрасной столе, бывшая в Садах с молодёжью. Вскоре хозяйка несколько пожалела, что пригласила её. Но, раз уж так вышло, можно сразу её описать. Юная, семнадцати лет, очень красивая, с чарующим низким голосом. Она буквально затмила всех четырёх подруг, вместе взятых –  весь квартуорфеминат. Глаза зелёные, но и ярче, чем у Парис, и соблазнительнее, и загадочнее. Причёска почти как у Шрамика: две косы вокруг головы, но чёлка подстрижена и уложена оригинальнее, к тому же сам цвет так и притягивает взгляд. Фигура, стройность – тоже как у Веры. Ростом чуточку выше Муции. Губы восхитительнейшие и порочнейшие. Лицо прелестнее, чем у Елены в юности, и даже ногти столь же – если не тщательнее, если такое возможно – ухоженные. Сладостный аромат её притираний совершенно уникальный, такого Присцилла в Городе ещё не встречала.
  Фабия готова поклясться Венерой, что, если бы не поведение рыжей, забыв обо всём на свете, влюбилась бы в эту сногсшибательную красавицу. Впрочем, к чему вводить в заблуждение читателей – даже поведение не помеха. Муция честно себе признаётся, что сама не поймёт, что происходит – она же любила всю жизнь Квинта всей душой, всем своим существом и естеством, а теперь из головы не выходит эта восхитительная Бестия. Может, колдовство какое? Бестия – это одно из её имён, и ей нравится, когда её так называют…
  Однако необходимо вернуться к дверям дома Присциллы в тот вечер.
  - А не завтра, так послезавтра – ничего страшного.
Идём, милочка, идём, дорогуша!
        Никому не верь – меня лишь слушай!
  И рыжая девушка по-хозяйски, взяв под локоток, проводит Дианию в отворившиеся двери. Фелиция спешит туда, хозяйка за ней. В атриуме Парис, подойдя к отроковице с другой стороны, обозначает свои на неё притязания, пока не видит Елена, и даже прямо заявляет:
  - Послушай, красотка! Это сокровище – моё. Я тебя очень прошу…
  - Милая Парис! – своим волшебным голосом, мягкой, в противоположность Ребилии, интонацией, заговорила гостья; вероятно, по пути она узнала, скорее всего у брата Фелиции, имена и прозвища подруг и их отношения. – Я же для тебя и стараюсь! Поздравляю с такой чудной находкой, эта девочка просто бесценна! Я рада за тебя! Так значит, я приударю за Еленой? Фабия Присцилла! – обращается рыжая от ошеломлённых Пентесилеи и Диании к пригласившей их всех. – Дражайшая, прелестнейшая хозяйка! – девушка нежно берёт её за руку, целует в щёчку, успевая быстро-быстро поласкать её язычком. – Извини, пожалуйста, я не представилась, это чуть попозже. А пока пройду в ларарий, хорошо? Вот и славно! Спасибо огромное! – переходит на шёпот и наклоняется ближе. – Ты бесподобна, Муция! Твоё тело великолепно! А душа… Я попробую лучше узнать тебя, но сразу вижу, - она смотрит в глаза той, к кому обращается. – Ты, Муция, очень редкая, прекрасная девушка, - и снова вслух. – Благодарю, ты так любезна! – и целует в губы тем же способом, что до этого в ланиту; после чего велит одному из вышедших хозяйских слуг проводить её в домашнее святилище.
  Тем временем шумно заходят остальные приглашённые. Присцилла успевает немного прийти в себя. Атриенсис докладывает ей, что в большом зале ложа расставлены, но ещё не накрыты столы, что, наверное, нужно распорядиться насчёт последнего действия. Кивает ему и слышит вопрос кого-то из пришедших.
  - Очаровательнейшая хозяйка! Твой атриум великолепен! Но мы все немного устали. Где бы прилечь?
  - О Геркулес! И я тоже. Пожалуйста, проходите. Прошу за мной, милые мои гостьи!
  В экусе она предлагает им располагаться и начать знакомиться. Пока на кухне заканчивают готовить горячую закуску, а холодная и вино появляются на столах. Ане Присцилла велит, чтобы сбегала к ларарию поглядеть, что там делает гостья, а потом чтобы, доложив госпоже, ушла к себе в кубикул и больше не появлялась.
  Молодой человек, похваливший атриум, собирается произнести речь:
  - Друзья! Позвольте представить… - но тут его хлопает по плечу братишка Парис. – То есть, я хочу сказать, позвольте представить дело нашего счастливого знакомства тому, кого к этому обязывает имя и кому мы обязаны нашей встречей. Слово Марку Феликсу.
  - Спасибо, друг! Ты настоящий ритор! – Марк любезно и кратко представляет трёх своих друзей, а затем знакомит их с квартуорфеминатом, начав с хозяйки. Подруги его, разумеется, благодарят. – С той девушкой, что куда-то исчезла, я познакомлю вас, очаровательнейшая хозяйка, прелестницы, когда она появится.
  - Феликс, очень прошу тебя, уступи эту честь мне.
  Когда юноша дал ему согласие, говоривший заметно обрадовался. Это был как раз юный оратор – Фурий Кацин. Двух других, тоже ровесников Феликса, звали Левин и Леканий.
  Диания, которую представила Вера как приехавшую из Кампании дальнюю родственницу Ребилии, скромно расположилась в самом конце одного из столов, несколько поодаль от всех гостей, рядом с Космиком, представившимся самостоятельно. Диания с удовольствием смеялась над шутками и не отказалась, когда слуга – это был Кробил – налил ей вина.
  Пока молодые люди соревновались в комплиментах присутствующим барышням, Уриана подбежала к своей домине.
  -  Госпожа, в ларарии рыжая девушка молилась у статуи Прозерпины. Падает ниц, не жалея своего роскошного платья. Сейчас она у статуи Венеры, зажгла потухшую лампаду…
  - Понятно, душка. Иди к себе.
  Присцилла невольно задумалась об этой интересной – и даже очень – девушке. Её мысли были прерваны приходом Фульвии и Домициллы. Не успела она с ними обняться, как появились Квинт и Курион, а спустя недолгое время ещё и Сиг и Гопломах. Теперь уже брат Присциллы со своим другом имели возможность блеснуть красноречием и остроумием, знакомясь с новыми для них персонами и представляя пришедших почти вместе с ними двух молодых людей и жриц Кибелы, коллег Фабии. Наконец, все разместились на своих ложах, и прозвучал первый тост за знакомство. Только все выпили, поднимается Кацин.
  - Многоуважаемые отцы-сенаторы! Почтенные всадники! Молодые люди! Очаровательнейшие девушки! – в зал входит последняя – она же недавно вошедшая вместе с Дианией в атриум первой – гостья и останавливается в центре. – Счастлив представить только вчера облагодетельствовавшую Город своим прибытием! Великолепную и восхитительную красавицу! Прошу вашего внимания! – эти слова излишни, и так все смотрят только на неё. – Светлейшая домина… Корнелия Руфина!
  - Фурий, не стоило, - говорит ему вошедшая, - мне, право, неудобно. К тому же ради размера ты забыл сказать, как полагается, «дочь Публия Корнелия Руфа Бестии». Так что, светлейшие мужи и прелестные римлянки, можете звать меня и агноменом отца, да будут милостивы к нему Отец Дит и Прозерпина. А сейчас я предлагаю тост, - рыжая девушка располагается на ложе. – О Великая Прекрасная Венера! Поднимем кубки за любовь! Клянусь всеми Богами, жизнь без любви и жизнь с любовью – как простая вода и чудесное божественное вино! Выпьем же вина, выпьем за любовь! – и она первой, совершив возлияние, выпивает весь кубок. – И выпьем до дна!
  Раздаются похвалы тосту, восхищения той, кто его произнёс.
  - Позвольте мне рассказать один случай, - негромко говорит неожиданно оказавшийся между сестрой и братом Фабиями Космик, он присел на корточки между их ложами.
  - Разумеется, Гней, - тоже тихо отвечает патрицианка. – Квинт, это Гней Космик, приверженец интересующего нас с тобой учения. Космик, это мой старший брат, Квинт Торкват. Говори, что хотел.
  - Благодарю, добрейшая Фабия! Тост уважаемой Корнелии напомнил мне о первом чуде нашего господа, Иисуса Назарянина, - его никто не слышит, в зале шумно и весело, лишь Муция с братом, склонив голову, могут разобрать слова вольноотпущенника. – На свадьбе в городке Кане Галилейской он, помолившись, превратил воду в вино. Которое очень хвалил распорядитель пира. Этот эпизод почему-то не любил вспоминать один ученик Иисуса, Кифа…
  - Госпожа, - отвлекает номенклатор, - в атриуме вашего приглашения ждёт Луций Габерий Флор.
  - Скажи, сейчас я выйду.
  Космик видит, что девушка его не слушает, замолкает и уходит на своё ложе. Корнелия Руфина успевает расположиться возле Геллии и что-то тихо говорит ей держа за руку. Клементина, похоже, с удовольствием внимает и даже отняла другую руку у своей возлюбленной, Ребилии. Которая вот-вот может вскипеть. Присцилла решает, что надо её увести.
  - Фелиция, подруга, - зовёт она, - идём, пожалуйста, со мной!
  С большой неохотой амазонка оставляет Елену и выходит из зала. Приобняв за плечо, Муция отводит её в атриум. За ними следуют их братья и, как ни странно, Корнелия.
  - Флор, привет! Если хочешь, проходи. Но, во-первых, у нас с тобой никаких особых отношений нет – я презираю твою жадность. Во-вторых, мне помнится, ты грозился побить Парис.
  - Флор! Я приветствую мужскую храбрость! – обращается к нему Бестия. – Ты только не смотри, что Парис – красивая женщина. Это настоящая амазонка, и тебе нужно показать мужество Геркулеса, чтобы сражаться с ней, - рыжая жмёт руку Габерию. – Я Корнелия Бестия. И я жду твоей победы. Поверь, награда не заставит себя ждать.
  - А вдруг он проиграет? – не даёт вставить слова растерявшемуся всаднику заведённая Терция. – Тогда что?
  - Тогда я этой ночью не трогаю Елену и Дианию, - отвечает Руфина. – Но если он, этот доблестный квирит, одержит над тобой верх, милая Парис, в этом случае уже ты сегодня теряешь на них все свои права.
  - Согласна. Жду в экусе, - Ребилия гордо удаляется.
  - Сестра, извини, но я поддерживаю Бестию, - говорит Квинт, - я тоже ставлю на юношу.
  Рыжая тут же целует его, Торквата, в щёки и даже в губы.
  - Благодарю, отец! Я так рада!..
  Других её слов Фабия не слышит – убегает из атриума, не в силах больше смотреть. Марк Феликс догоняет её, он видит, что молодая женщина готова заплакать, пытается утешить. Оказывается, она свернула не в ту сторону, и они очутились в тесном и тёмном коридорчике у ларария и «Лесной». И очутились здесь не одни: Фульвия и Фурий, прижавшись друг к другу и к стене, страстно целуются, даже и не собираясь обращать внимания на хозяйку и брата её подруги. Чуть успокоившись, та благодарит Марка, так и не понявшего причины её едва не появившихся слёз.
  - Молодые люди, идёмте глядеть на интереснейший борцовский поединок! А меня извините, я скоро, - Муция собирается вернуться в атриум, но оттуда ей навстречу, с двух сторон подбадривая, Квинт и Руфина ведут Флора.
  - Сестрёнка! Мы решили взглянуть на оригинальный бой.
  - Конечно, Фабия, - подтверждает Бестия. – Такое редко увидишь. А всем остальным, милая хозяйка, можно заняться и после, – она ласково берёт локоток Муции и вроде что-то собирается сказать на ушко. Но вместо этого целует мочку, чуть покусывая через губы, переходит на шею, а её рука уже спускается с талии жрицы ниже. – Давай разденемся, - говорит рыжая.
  Присцилла не знает, что ответить, что делать, что с нею…
  - Конечно, Корнелия, всё правильно, - оказалось, что юная гостья произнесла это во всеуслышание, и Квинт отвечает ей. – Тепло же в доме, можно и в одних туниках лежать.
  - Тем более, что предстоит горячая схватка! Вперёд, Луций Флор! Не сдавайся, мой герой! – рукой, не занятой в платье Муции, рыжая проводит по волосам эфеба. – Здесь должен быть венок победителя!
  В экусе слуги уже раздвинули столы и ложа к стенам, освобождая больше места для борьбы. Ребилия в одной тунике, чуть нервничая, разминается; берёт что-то у своего подошедшего раба.
  Торкват и Руфина снимают соответственно тогу и столу, оставшись в туниках. У сенатора сразу становится заметным брюшко. У Бестии туника весьма прозрачная, ещё и короткая. К тому же девушка встала возле факелов у входа. Фабия ищет недостатки в её фигуре, но тщетно. Готовое изваяние Грации или Венеры. Стройнейшие ноги. Талия без всякого корсета тоньше, чем у Веры. Попа впечатляющая, круглая, загляденье. Ничем не прикрытая и не поддерживаемая грудь идеальная, высокая, налитая, с яркими сосцами. Почти все гости независимо от пола так и пожинают её взглядом. Только что руки не тянут. Ибо перси Бестии так и просятся в ладони…
  Не отрывает взгляда и Муция. Она и сама снимает верхнее платье, то же делают и её гости, и даже Диания. Один лишь Космик остался в тоге, но его, естественно, никто не замечает. Руфина, переговорив с Кацином, занимает, как и все, своё ложе, устроившись между Курионом и младшей Юнией. А Фурий объявляет.
V
  - Уважаемые собравшиеся! Светлейшие гости и очаровательнейшие гостьи! Вашему вниманию предстоит панкратий, некоторым образом изображающий древние битвы амазонок и эллинов. Этот доблестный всадник, Луций Флор, молодой, но отважный, бесстрашно заявил однажды, что, извините, «набьёт морду Парис». Настал час сдержать слово! Не менее мужественная Парис, неподражаемая и красивейшая Ребилия Терция, ни мгновения не раздумывая, приняла вызов! И готова доказать, что амазономахии – это не басни!
  Пока он это говорит, Бестия успевает теснее привлечь к себе Куриона, и в то же время, что-то шепча на ушко красавице Юнии, заставляет её позволять своей ладони бесстыдно бывать то здесь, то там. Однако от своей груди Юния всё-таки убирает чрезмерно дерзкую длань. Тогда рыжая перебирается через Куриона и уделяет внимание Сигу.
  Но вот в центр зала наконец выходит Флор, хлебнувший для храбрости неразбавленного вина. Снова наполнив кубок, он берёт его с собой, видимо, собираясь сказать тост. Но Фурия не так просто остановить.
  - Я знаю, что этот смелый эфеб в случае успеха посвятит свою победу Марсу-Мстителю и прекрасной Фабии. Его соперница, пока не одержит верх, не хочет об этом говорить. Что ж, её право! В таком случае пьём за Луция и Фелицию, наших товарищей, не побоявшихся сейчас показать свою добродетель (и храбрость)! – когда все поставили бокалы, Кацин заканчивает. – Прошу внимания! Поединок начался!
  За Габерия болеет Руфина, а благодаря этому почти все молодые люди. Все девушки, Космик и Гопломах – за Парис.
  Отбросив кубок, под одобрительный гул мужских голосов, Луций решительно двинулся вперёд. Терция смотрит на хозяйку, бросает взгляд на Дианию, однако затем произносит:
  - Аве, Клементина! Идущая на бой приветствует тебя! – и взмахнула рукой в сторону завизжавшей Елены.
  Возгласы и крики всех женщин – Корнелия была занята другим, потихоньку говоря что-то уже Космику, быстро краснеющему – радостно встретили первый шаг амазонки навстречу противнику. Тут же последовал шаг в сторону, и разогнавшийся Флор ударил пустоту. Женщина решила поиздеваться над ним, не торопясь скоро завершить зрелище, заведшее собравшихся. Ещё несколько раз подобным образом она забавлялась, предоставляя кулакам противника колотить воздух, сама же левой рукой дважды шлёпнула его по мягкому месту, вызывая одобрительно-весёлый девичий смех.
  Но всегда так продолжаться не могло, Ребилия перешла меру, да и эфеб всё же сообразил, не без подсказки зрителей, как поймать соперницу на уходе. И вот два его удара  - слава Бессмертным Богам, нетренированных – попадают ей в голову.
   Шум усилился, болельщики приподнялись, даже Бестия прекращает соблазнять всех, кто оказывается ближе одного шага и громко кричит: «Красавчик! Молодец!» Слуги, конечно, тоже глазеют: вместе с теми, что были с некоторыми гостями, почти вся домашняя фамилия сбежалась к занавесям зала. Присцилла не стала им запрещать, молясь Геркулесу, веря в победу подруги.
  Которая, пропустив удары, пошатнулась, и, будь юноша более опытным или проворным, обязательно развил бы успех, пользуясь моментом. Мужчины уже кричали: «Добивай! Бей резче!», но Габерий наслаждается первым успехом и идёт к Корнелии. Та, подбежав, быстро целует его в губы и возвращается на ложе. Ребилия, оправившись, снова глядит на Присциллу и захмелевшую Дианию. А та, уже сорвав голос, шепчет: «Подруга! Фелиция! Держись! Я обожаю тебя!»
  Но вот Луций с новой энергией кидается на Парис, размахивая руками. Ей приходится постараться, чтобы опять не получить удар мужским кулаком в лицо. Видимо, Флор слишком буквально понимает слова «набить морду». Снова болельщики приходят на помощь устающему впустую махать кулаками всаднику. «Схвати её, поймай руками и вали!», «Хватай крепче!», «Подсечку!», «Держи!». И когда Терция в очередной раз увёртывается от удара, он хватает её за плечи. Ей удаётся вырваться, но эфеб коварно ставит подножку. Что, может быть, вышло совершенно случайно: он сам не ожидал, что Парис упадёт. Все вскакивают со своих лож и орут, окончательно сбившись в две болельщицкие кучки-«партии». Габерий, снова упуская момент, поворачивается к приветствующим его успех. То к одному, то к другому молодому человеку, то к Руфине, которая уже бросает ему цветы; слуга Кацина принёс их ей. Но тут она, вероятно, посчитав исход почти решённым, делает большую ошибку, направляясь к Диании. Давно поднявшаяся с мраморного пола Ребилия перепрыгивает через стол и преграждает сопернице путь. Бросив только два слова: «Подожди, милочка!» - рыжей красавице приходится отправиться обратно к своей партии – амазонка возвращается на «поле боя», довольно взвинченная выходкой Бестии. А тут ещё поверивший в себя Флор стал напевать какую-то неуважительную по отношению к женщинам песенку. Что, разумеется, не добавило ему симпатии Фелиции.
  Присцилла подошла к своему воздыхателю Маппалию:
  - Сколько готов поставить, Сиг? Пятьдесят тысяч?
  - Фабия, бесподобная! Сто тысяч! Хочу вернуть свои и столько же забрать у тебя. Ставлю на Флора. Какой бы ловкой ни была твоя подруга, она же возлюбленная моего друга, ей долго не выдержать против крупного эфеба! Но ты сможешь рассчитаться не монетами, о Фабия, о прелестница!
  Патрицианка улыбается, вспоминая, как азартной Вере частенько приходиться в гостях у своих любовников «рассчитываться не деньгами».
  - Увидим. Условия принимаю. Отвечаю: мои сто тысяч на Фелицию. Кацин, Курион, вы слышали? – те кивают.
  Присцилла успевает вернуться к группе поддержки подруги. Парис подходит к ней, наклоняется через стол; из-за шума  жрица еле слышит её слова.
  - Муция, я уложу его прямо сейчас, лишь обещай мне любой поцелуй!
  - Естественно! – без всякой задней мысли соглашается Фабия. – Конечно, разумеется, поцелую! Милая Пентесилея, клянусь Венерой! Поскорее побей его!
  Чуть отойдя от своих болельщиц, Ребилия ждёт очередной атаки противника. Тот, награждённый ещё одним лобзанием напутствовавшей его Корнелии, яростно идёт вперёд, распахнув руки, чтобы, сбив с ног, повалить амазонку. Фелиция не уходит и вот-вот окажется на полу под тяжестью Флора. Но через миг она делает резкий шаг навстречу, а её правый кулачок, молниеносно взметнувшись, впечатывается в подбородок Габерия! Парис  отпрыгивает назад; остановленный эфеб какие-то мгновенья, словно раздумывая, стоит на месте. В экусе тишина, даже музыканты перестали играть. Но вот юный всадник, размахивая руками, делает пару шагов назад и грохается на пол.
  - Кончено! – кричит Присцилла.
  «Готов!», «Кончено!», «Да! Да!», «Парис!» - ликуют девушки. Молодые люди обступают поверженного, кто-то садится рядом, пытается привести в чувство, слуги подносят кувшины с водой. Фелиция уже среди девушек, здесь же Гопломах и Космик. Все болельщицы и Лициний восхищаются, обнимают, целуют её, тут же и плачущая от радости Диания. Неожиданно подходит Бестия:
  - Венок победительнице! – надев его, она жмёт руку Терции, та коротко стонет. – О Бастет! Прости, пожалуйста! – Руфина даже встаёт на колено, целуя пострадавшие от удара пальчики. – Прости, Ребилия! – поднявшись, продолжает. – Я ищу твоей дружбы, милая Парис! Клянусь Исидой! Сочту за счастье быть твоей подругой!
  - О Доблестный Геркулес! Давайте же праздновать победу, подруги, гостьи! – провозглашает Муция.
  Слуги как раз успели унести из залы еле пришедшего в себя Флора – им занялся врач – расставить столы и обновить блюда. Когда все разместились, Парис первой поднимает кубок:
  - Посвящаю свою победу Бессмертным: Диане-Кинфии и Елене, сестре Диоскуров! А также прелестной хозяйке – Присцилле Младшей! – и амазонка, расцеловавшись с Муцией, надевает ей свой венок. – Выпьем в их честь!
  - И в честь изумительной, лучшей на свете победительницы! Благодарю, Фелиция! – осушив свою чашу, Присцилла вспоминает один анекдот. – Милые гости! Возможно, кое-кто в душе осуждает прошедший поединок. Особенно для таких могу сказать следующее.
VI
  Наверняка многие знают о супруге киника Кратета, разделявшей взгляды мужа и ведшей вместе с ним кинический образ жизни. Я говорю о Гиппархии из Маронеи. Однажды на пиру у диадоха Лисимаха она сокрушила известного философа Феодора вот каким софизмом. Если в чём-то нет дурного, когда это делает Феодор, то в этом нет дурного и когда это делает Гиппархия; когда Феодор колотит Феодора, в этом нет дурного; стало быть, когда Гиппархия колотит Феодора, в этом тоже нет дурного… Аналогично, и в сегодняшнем случае нет ничего дурного.
  Собравшиеся одобряют сказанное.
  - Милая Фабия! – снова раздаётся волшебный голос. – А знаешь ты, что сделал Феодор с той, что сочинила этот софизм?
  - Что-то не припомню, Корнелия.
  - Хорошо, я потом тебе расскажу…
  Пиршество шло по-прежнему шумно и весело. Бестия решила, похоже, соблазнить всех молодых людей и половину девушек, неутомимо, настойчиво и довольно успешно действуя в этом направлении. Для Домициллы она даже не пожалела своей золотой цепи, весьма искусной и тонкой работы: просто, как дешёвую безделушку, сняла с себя и подарила. Даже Шрамику достался от неё подарок, довольно тяжёлый ножной браслет: «Ты обворожительно, неописуемо красивая! Прими, Вера, прошу тебя, мой скромный дар на предстоящую свадьбу. Талассий!»; ещё одним довеском к подарку стал поцелуй. «Тоже золотой» сказала потом Секстия.
  Возможно, только Леканий остался в эту ночь равнодушным к чарам Корнелии. Он предпочёл, спросив у хозяйки разрешения, удалиться с мальчиком Кробилом. Домицилла тоже подошла к ней с просьбой.
  - Фабия, сестра моя! Если представится случай, повлияй на Руфину, пусть она уйдёт со мной!
  - Ничего не могу обещать, сестра. Но попробую, разумеется.
  Диания уснула, Муция приказала отнести её в одну из спален. Космик, сидевший всё также отдельно, пытался петь какие-то песни, а Юния Арулена, перебравшаяся поближе, даже пробовала ему подпевать. Парис, под аплодисменты обнявшая Флора, удалилась с Еленой. Вечер – точнее, уже ночь – ночь проходила великолепно.
  Присцилла лежала рядом с братом. Этого ещё вчера ей было бы достаточно для блаженства. «Что случилось? Куда оно делось? Где пропало, куда исчезло, кто похитил?..» Её путаные размышления прервались негромким восхитительным голосом.
  - Фабия, ослепительная, совершенная! На этот раз Бестия просто берёт Муцию за руку и, чуть касаясь нежнейшими пальчиками, поглаживает. – Давай сыграем в одну игру. Называется «Четыре шага». Первый шаг: ты говоришь, с кем желаешь увидеть меня уходящей из этой залы. Второй: я отвечаю тебе, с кем сама хочу провести остаток ночи. Клянусь Гадесом, не обману! А потом, если пожелаешь, наоборот. Третий шаг: я скажу, с кем хотела бы тебя увидеть. И четвёртый: ты мне поведаешь, с кем сама хочешь.
  - Хорошо, милая Корнелия! - хозяйка вспоминает о просьбе своей коллеги и не успевает толком подумать; ведь Руфина действительно может в эту ночь увести любого и почти любую. – Я хочу, чтобы ты выбрала Домициллу.
  После некоторой паузы – даже пальчики Бестии останавливались на кисти Присциллы – рыжая девушка с грустинкой произносит:
  - Моё сокровенное желание – это второй и третий шаг одновременно. Понимаешь? Вижу, что не очень. Несравненная, умопомрачительная Фабия! Ты притягиваешь меня с первого мгновения, как только я тебя увидела!.. Сегодня, там, в Садах… Ненаглядная! Не только эту ночь, но и ещё тысячу страстно хочу быть с тобой!.. – снова пауза. – Теперь – если хочешь, конечно – скажи, с кем бы ты хотела сама…
  Муция не сразу соображает, что ответить.
  - Бестия, дорогая! Я уже не помню: года два или больше пяти лет, я не чувствовала влечения к девушке. Что гораздо важнее, до этого дня – поверь и ты мне, я мало с кем столь откровенна – до этого вечера я точно знала, что вся моя жизнь принадлежит одному мужчине…
  Корнелия положила говорившей пальчик на губы:
  - Молчи. Я, кажется, знаю, кто это…
  - Нет, послушай, – поцеловав её перст, Муция продолжает. – Я абсолютно точно сознавала, что люблю. Люблю одного столько лет и думала, это навсегда. О Киприда! Ещё утром задай мне, скажем, Вера, такой вопрос, я бы не задумываясь ответила… Но теперь я чувствую совершенно по-другому, уже сомневаюсь в своей любви к нему… Ты понимаешь? Так что, милая моя Бестия, цени и это. Всё слишком неожиданно и быстро… Я запуталась. Извини. Может, я и хотела бы тебе сказать, сделать четвёртый шаг в твоей игре, но точного ответа на данный момент, прости, не знаю даже я сама… - и через некоторое время Присцилла уже громко говорит. – Прошу простить меня, уважаемые гости! Я очень, очень устала и, к сожалению, не могу долее наслаждаться вашим обществом. Ещё раз простите!
  - Милости Морфея тебе, хозяйка!
  - Чудесных снов!
  - Доброй ночи, Фабия! – и так далее. Корнелия нежно поцеловала Муцию в губы и шепнула:
  - Ценю, Фабия, очень ценю!
  Попрощавшись со всеми, молодая женщина ушла в свою спальню, но уснуть смогла лишь с восходом.
  Вскоре за ней ушли спать Марк Феликс в одну комнату, сестры Юнии – в другую. Флору было не до секса, он дольше всех лежал за столом. Шрамик увела в свой кубикул Гая Куриона, а Фульвия вызвалась проводить домой Квинта Торквата. Но сенатор отвечал, что слишком устал и ему нужно выспаться. Кацин и Левин, которым Бестия намекнула, чтобы через час после её ухода с Домициллой молодые люди заглянули к ним, с нетерпением выждав время, не могли не воспользоваться этим случаем. К ним присоединилась и Фульвия. Сиг и Гопломах вместе с равнодушным к зрелищу Флором наблюдали горячие танцы двух своих служанок. И, распалённые, утащили невольниц в ближайшие свободные комнаты. Космик - совсем уже несвязно, но громко - пел странные песни про какое-то спасение и пришествие, юному всаднику Габерию они послужили колыбельной. Затем уснул и сам «певец».
VII
  В майские ноны, то есть на следующий день, юная, красивейшая, знатнейшая патрицианка, весьма образованная, богатая, сестра сенатора, бывшего эдила, дочь бывшего претора, племянница консуляра и так далее, высокопосвящённая фламина, почти понтифик, покоряющая сердца мужчин и женщин любых возрастов, наконец, умная – девушка проснулась около полудня. Это ей утром снилось, как брат Квинт нахваливает её какому-то худому мужчине, лица которого не было видно, он стоял спиной. «Что ж, всё правда, и за это стоит выпить» - подумала молодая женщина и позвала Меланто.
  После того, как служанка помола госпоже умыться, она передала госпоже церы, что велела ей сделать недавно ушедшая Корнелия. Присцилла спросила у рабыни, не запомнила ли та, с кем ночью ушла из залы эта гостья, на что вестиплика отвечала:
  - С госпожой Домициллой, моя домина! Прошу прощения, ещё я невольно услышала, как молодые господа говорили о ней такое. Что брат у неё совсем другой, внешне похож, но совсем другой: хороший военный и ещё что-то, я не расслышала. В Олизипо, откуда госпожа Корнелия приехала, её видели на пирах у легата, как его назвали-то, сейчас он ещё этого, наместника Иберии поддерживает, как же… Силвы, что ли. А! Сальвия! Что она несколько раз после пира оставалась с ним ночевать. И вообще, бывала на всех почти значительных пирушках. Ещё сказали, что на неё не похоже – опять же по дошедшей из Лузитании молве – непохоже, чтобы она выбирала только одного человека, обычно не меньше трёх…
  - Хватит болтать! Я тебе задавала об этом вопрос? Нет. Так чего ты язык распускаешь?! Пошла вон. Стой. Пусть скорее принесут прандиум с вином. И никаких просителей до особого распоряжения. Пошла!
  Через некоторое время Муция вспомнила о церах. Глотнув ещё гроздного напитка, открывает их и читает.
  «Корнелия Бестия Присцилле Младшей желает радоваться! Не только в этот день, но и каждый раз у зеркала, что отражает богоподобную и ненаглядную! Эрос не был благосклонен ко мне ночью, утром Эрато безуспешно пыталась утешить.
     О Геркулес! Ну зачем полюбил ты прелестную Нимфу,
Фабиев род основав, гибель несущий врагам?
Жители Вей, Ганнибал, аллоброги не раз проклинали
      Злую судьбу, повстречав Фабиев в ратных делах.
Так и теперь, хоть не варварка я, но готова всечасно
Сетовать, Фабию раз видев, успев полюбить.
                Но неужели Амур, алтари чьи всегда окропляю
        Жертвенной кровью телят, так же Киприде служу,
                Матери вечной его – неужели навеки моё лишь
                Сердце стрелой поразив, встречной любви не пошлёт?»
  Та, к которой были обращены стихи, млела и таяла…
  Через час к ней зашла сестричка, довольная-предовольная. Радостно делилась со старшей своими чувствами и впечатлениями.
  Специально ради второго посвящения Марцианы, дающего ей право зваться младшей жрицей и участвовать во многих мистериях, собралось большинство высокопосвящённых адептов Исиды не только из святилища на Марсовом поле, но и из храма Исиды и Сераписа.
  Нижеследующие строки, повествующие о второй инициации, написаны с позволения Верховного жреца Исиды и Сераписа Тиберия Гирсуста, дружеского разрешения мистагога Квинтилии и благословения младшей жрицы Марцианы. Верховный жрец настаивал, чтобы все, кто будет читать это, отнеслись с подобающим благочестием и, желательно, помолились перед чтением Милостивым и Светлым Исиде и Осирису. Мистагог и младшая жрица выразили надежду, что читатели и особенно читательницы не останутся равнодушными и пожелают пополнить ряды посвящённых поклонников Исиды.
  Мистагоги, эпопты, сам понтифик провели торжественные обряды, было выпито достаточно сладкого вина, курились ароматные и дурманящие благовония. Несколько жрецов-Вторых пророков и две жрицы-мистагога обступили лежащую на высоком ложе посвящаемую, касаясь лица и открытых частей тела своими губами и священными символами – фаллосами. Эпопты стояли вкруг них, обмахивали пальмовыми листами и подносили вино. Одна фламина (Квинтилия, знакомая Присциллы) шепнула девочке, которая и сама, возбуждённая, хотела того же: «Проси Священного Фаллоса». Марциана трижды, каждый раз всё громче, крикнула: «Я прошу Священного Фаллоса!» Жрицы раздвинули ножки младшей Фабии, и Верховный жрец, коснувшись несколько раз её промежности своим чЦном, взял святой символ из рук одного мистагога, смазавшего его обрядовым маслом, и, читая вместе с другими особую молитву, плавно, но решительно ввёл Священный Фаллос в девственное вЦще посвящаемой. Марциана тихо вскрикнула от краткой боли. Потекло немножко крови, которую собрали Вторые пророки и окропили ею рядом стоящий небольшой дымящийся алтарь Богини. «Святая боль стала известна тебе, верующая. Не должно, поклоняясь Милостивым Исиде и Осирису, остаться без святого наслаждения!» - возгласил понтифик, пока жрицы быстро смыли с половых губ девочки остатки крови и удалили, также бросив на алтарь, порванную плеву. Верховный жрец первым проник в вЦну посвящаемой, распечатанную милостью Богини и к её радости. После один адепт сменялся другим, всё их семя младшая Фабия, рукой собирая со своих грудей и живота, раскидывала вокруг по целле, или это делала одна из жриц, если Марциана в тот момент содрогалась в бурном священном экстазе. Когда девочка пришла в себя, с ней рядом была лишь одна священнослужительница, все остальные адепты покинули храм. Фламина поздравила свою новую младшую коллегу, заботливо помогла переодеться и проводила, обняв, до паланкина.
  Фабия, которая постарше, порадовалась вместе с сестричкой, пообедала с ней, весьма проголодавшейся. Рассказала девочке, что её посвящение проходило похоже, только суть мистерий поведали чуть раньше. Заметила, что ей кажется, будто это было совсем недавно, а не прошло без малого одиннадцать лет. Извинилась, что не встретила сама возле святилища. Зато это сделали братья, Квинт и Спурий, пошедшие сразу на ристалище. Старшая сестра отправила младшую сначала в свои термы, а затем, выпив с ней по торжественному случаю по полкубка фалернского – на вечернюю службу в святилище Исиды. Где, хотя об этом не говорилось, ждали от новой юной коллеги какого-нибудь ценного приношения. Муция обещала сестрёнке что-нибудь придумать в связи с этим. В случае, если дар неофитки будет угоден Богине Исиде, Марциана будет не только называться младшей жрицей, но и с двенадцатого дня перед июньскими календами приступит к участию в проведении тайнодействий. В храмах Великой Матери тоже есть такая традиция – неофиты подносят приношения, но там мало обращают внимания на его ценность. Служители же Исиды – а среди них большинство египтян, римлян они очень неохотно допускают до действительных иерархических должностей – более алчны, придирчивее наблюдают стоимость даров.
  Во время разговоров с младшей сестрой у Присциллы всё никак не выходило из головы послание Бестии. Также как и потом в купальнях, даже в ларарии, хотя девушка и пыталась настроиться на молитву Бессмертным и предкам. Беседуя с пришедшей помыться у подруги Секстией, что-то отвечала, говорила ей, Вера вроде бы рассказала в подробностях, кто с кем разошёлся ночью по спальням – но в мыслях Муции были посвящённые ей стихи и естественно, их сочинительница.
  Разумеется, у Присциллы Младшей и раньше было несколько поклонников, написавших что-то о предмете своих любовных мечтаний не прозой. Один по-гречески пробовал, но ему это, мягко говоря, удалось без блеска. Другой три-четыре посредственнейших гекзаметра накропал, а гордился и ждал похвал, будто Публия Вергилия Марона превзошёл. Третий, в прошлом году, наоборот, стихов двести вымучил из себя каким-то редким размером – насколько помнит сама вдохновившая, логаэдическим Архебуловым – но количество строк было единственным сомнительным достоинством.
  Фабия, к несчастью, не обладает поэтическим талантом. Возможно, именно поэтому столь неравнодушна и столь очарована элегическими стихами Руфины. Как теперь Присцилла понимает Амелию, мать Квинта и Гая! Чего ждали магистраты и военачальники, когда к её сердцу прямую дорогу проложил поэт своими строками, дарованными Музами и их Предводителем?! Милая Корнелия! Теперь Фабия не забудет её вовек…
  Лишь один раз за этот день Муцию удалось по-настоящему отвлечь от охвативших её дум. Это мог сделать только такой невероятно практичный человек, как Филерот. Девушка уже и забыла совсем, что теперь возле Города у неё есть вилла. Однако Филерот, узнавший об этом чуть ли не раньше самой патрицианки, нашёл время и заглянул к ней. Уже успев многое предпринять со своей обычной ловкостью. Ей оставалось лишь дать своё согласие и не так уж много нумм. В результате, помимо того, что она однозначно, как полноценная владелица, навсегда получила в свою законную полную собственность само поместье, Присцилле крайне дёшево достались бывшие при вилле рабы. Юный Флор не успел ничего понять, заговорённый и запутанный хитрым галлом, а Флор-старший попытался было вмешаться, дабы предотвратить явный убыток, но было слишком поздно. Ещё Авл успел написать в Латринии, имение Квинта в Лации, и уже скоро оттуда прибудет вилик для нового поместья. Как обычно, Филерот отказался от денег:
  - Фабия, прекрати. Ты же хорошо знаешь – для вашей семьи я работаю не из-за этого. Квинта, Гая, тебя, Марциану, Спурия – всех вас я маленьких держал на руках… Мой хозяин, ваш отец, так радовался каждому из вас… Да пребудет его тень в Элизиуме…
  И когда Присцилла сказала Авлу, что будет молиться за него на ближайших службах в храме Кибелы и скажет делать то же самое Марциане, теперь также почти ставшей жрицей в святилище Исиды, Филерот снова, как и всегда, отвечал, что это станет лучшей наградой за его хлопоты. Порадовался за самую младшую Фабию и спросил, почему та «почти» жрица, ибо Муция постаралась выделить это слово. Патрицианка ненавязчиво намекнула, что Богине нужно хорошее подношение, а у сестрички туговато с собственными средствами…
VIII
  Уже утром Филерот прислал пару тысяч ауреусами, то есть два десятка блистающих монет. Деньги увидели пришедшие во втором часу подруги: Шрамик, Парис и Елена, и стали вслух думать о том, как их скорее потратить на одежду, или притирания, или украшения и тому подобное. Муция, выслушав их мотовские планы, объявила, что это золото пойдёт в дар Исиде, а торжество по случаю посвящения сестрицы лучше отложить на завтра, а ещё лучше до её действительного вступления в жреческую должность.
  Присцилла, хотя и не в силах отогнать мысли о стихах, с утра была настроена относительно серьёзно. Причиной тому, как и столь раннему приходу подруг, была проводившаяся дважды в месяц особая утренняя служба в храме Великой Матери Богов исключительно женщинами и только для женщин. Возглавляла её проведение, конечно же, Старшая сестра. Три подруги главной жрицы были в малой (первой) степени посвящения. Парис и Елена с удовольствием посещали эти чисто женские богослужения, хотя утром, разумеется, не было расширенной части. Шрамик ради дружбы и благочестия тоже редко пропускала эти утренние молебны. К тому же ей особенно нравился обряд целования священного символа Великой Богини Кибелы. Кстати, Парис и Елена частенько в шутку предлагали Муции ввести на женской утрене дополнительно и ритуал лобзания Ктеиса.
  Как обычно, после собственно службы были устроены, в этот раз главным образом на средства Фелиции и Присциллы, селлистернии, только сами подруги на священную трапезу не остались. Ещё до начала службы Клементина и Вера заспорили, у кого будет красивее свадебное платье и фата, а теперь обе решили не откладывать заботы об этом. Геллия утащила, естественно, Ребилию. Секстия же, зная лучшую подругу почти как саму себя, видя её состояние по окончании богослужения – та была снова во власти дум о Бестии, а в любое другое время, бесспорно, с удовольствием помогла бы Вере подбирать всё необходимое для праздничного наряда – видя её состояние, Секстия занялась этим со своими вестипликами.
  Муция, оставшаяся таки на селлистернии, приехав после них домой, нашла там ожидавшего её Стабилия. Философ много говорил о том, как прекрасно провела его бывшая ученица несколько дней до вчерашнего, как и Марциана эти дни прилежно занималась и тоже сидела дома. Однако, вопрошал он, что же случилось в ноны, если обе Фабии снова пьют, старшая подаёт нехороший пример младшей, хотя должна, напротив, являться образцом добродетели. Но Присцилла слушала его рассеянно, вернее, из вежливости пыталась делать вид, что слушает, и стоик, поняв, что на текущий момент беседа бесполезна, удалился. Что молодая патрицианка не сразу и заметила.
  Вскоре она пообедала, порою снова в рассеянии до того, что надкусывала сразу несколько яблок. Однако, выпив кубок вина, как ни странно, несколько рассеяла пленившие её думы, вспомнила, что нужно снова идти в храм Идейской Матери. Ещё более она пришла в себя во фригидарии, поплескавшись холодной водой с пришедшей в гости младшей сестрой. Когда они, болтая, лежали в унктории, Ксана передала хозяйке церы. Бестия приглашала Муцию на комиссатио к Левину. Приглашённая ответила, что не сможет присоединиться сама, но отправляет свою сестру, к которой, она надеется, отнесутся не хуже, чем к ней самой. Ибо Марциана, узнав о приглашении, тотчас захотела посетить комиссатио.
  Сёстры вместе выехали из дома: младшая на вечеринку, старшая в святилище Кибелы. Марциана, успев за вечер и попировать, и прельстить своей свежайшей красотой сразу двух юношей, и провести с ними пару часов в маленьком кубикуле на уютном ложе, к полночи уже вернулась домой. Присцилла, прекрасно отслужив и простое, и ночное богослужения, уставшая и очень довольная приехала домой в начале третьей стражи.
  Праздничные дни Лемурий Парис, Елена и Шрамик проводили со своими семьями. Также и Муция на три дня переселилась в дом к братьям и сестре. Не хватало только среднего брата, Гая. Всей семьёй они трапезничали. Как глава семьи Квинт разрешил и младшим, дабы умилостивить духи усопших, совершить винные возлияния и немного выпить. В ночь на третий день перед идами, поддерживая древние обычаи, все дети Тита Фабия, бывшие в Городе – Спурий, Марциана, Присцилла и Квинт – с удовольствием проводили обряд изгнания духов умерших из дома. Старший брат бегал по дому, кружась и бросая через плечо чёрные бобы, стучал по бронзовой вазе, произносил заклинания. Его братик и сестрёнки, тоже босиком, бегали за ним, подавая то бобы, то вазу. За обрядом наблюдали, тем самым в нём участвуя, почти все слуги, вся фамилия.
  После чего две сестры, сговорившись, ушли домой к Муции. Ведь ей тоже необходимо провести у себя ритуал изгнания духов. «А то они, - объясняла Марциана, - обидятся, что про них забыли в этом доме, и навлекут беду». Сёстры сговорились ещё утром, днём списались со Шрамиком, вечером младшая легла пораньше, чтобы выспаться, а старшая ушла в храм. Ночью дети по старой отеческой и семейной традиции с радостью носились по всему дому за старшим братом; Присцилла тоже. Вспоминая заодно своё детство, как так же кружился, бросая бобы, отец…
  В середине третьей стражи в сопровождении – для безопасности – трёх десятков рабов сёстры Фабии перебрались в дом старшей. Там их уже ждали Вера и три молодых человека. После пары возлияний девушки настояли на совершении праздничных ритуалов. Заставили мужчин снять обувь, разулись сами; вслед за обувью все скинули верхние одежды, оставшись в туниках. Нашли бронзовую вазу, достали чёрные бобы. Муция главенствовала, приняв и в этом ритуале мужские – главы семьи – обязанности. Бегала по всему своему огромному дому, кричала, стучала по вазе, вертелась и даже прыгала, раскидывала бобы. Лучшая подружка и сестричка весело носились за ней, увлекая и молодых людей. Рабская фамилия проснулась. Улыбаясь, слуги наблюдали забавный обряд и ложились обратно спать. Лишь несколько невольниц остались служить за столом в триклинии, куда, набегавшись, пришли господа. Там молодые женщины, не закусывая – ибо вечером и ночью они стараются не есть – выпили дважды по полкубка и увели двух мужчин в свои спальни. Оставив  Марциану в трапезной с шестнадцатилетним красивым эфебом, тоже воздыхателем Секстии. Но и эта парочка не задержалась за столом: юноша унёс Фабию самую младшую в один из кубикулов. Эти юные любовники уснули в середине утренней стражи. Муция, потратив немало сил на ночной службе в храме, всё же поизматывала своего партнёра до конца… той же стражи. Шрамик с упоением и не спеша предавалась любимому занятию на пару часов дольше.
IX
  В последний день Лемурий Присцилла отсыпалась вволю. Не заметила, как ушёл бывший с нею ночью мужчина. Ей снилась Корнелия, прекрасная и чудная, и во сне Присцилла думала: «Где же она, почему не является?» Молодая женщина, вообще-то редко видящая сны, проснулась в восьмом часу, обнаружив вместо партнёра оставленные им в мешочке нуммы.
  Младшая сестра ждала пробуждения фламины и стала звать скорее покушать, но Муция утащила её сначала в термы. И только хорошенько намывшись, приняв умащения, помолившись, сёстры Фабии легли за стол в перистиле. Тогда только, в десятом часу, поднялась Секстия.
  - Ваши тоже убежали, что ли?
  - Не знаю, Шрамик, я не просыпалась.
  - Да, Вера. Мой, Децим, проснулся, я ему говорю: «Спи, милый, ещё рано», а он вскочил, пошёл разбудил потихоньку ваших мужчин –  мол, так его просили – и они втроём ушли. Это мне Меланто рассказала, сама я тоже не вставала до полудня.
  - Ясно, Марциана. Ты завтра дома будешь, Присцилла?
  - До вечера, до службы, но, может, и в храм не поеду. У меня завтра месячные начинаются, вообще собираюсь из дома не выходить.
  - Понятно, подруга. Завтра загляну как-нибудь. А сейчас надо ехать. Жениху показаться хоть в последний день праздника. Но как вам ребята-то, а?
  - Спасибо, Шрамик! Отлично!
  - Нормально, Вера. Спасибо!
  - Не за что! Всегда рада! И у меня замечательно! Пока, девушки!
  - Пока, сестрёнка! Привет Юнку!
  - Пока, Секстия!
  - Марция, - обратилась к самой младшей просто младшая, когда Вера ушла. – Ты, пожалуйста, не забывай про занятия, учись прилежно, а теперь помни и о богослужениях. Чтобы умилостивить Богиню, чтобы становиться всё более посвящённой, чтобы в обществе уважали твоё благочестие, несколько закрывая глаза на не совсем образцовое поведение. Понимаешь? Наш Филерот по моему намёку прислал пару тысяч золотом, они лежат у меня, но этого и мало, и немного не то. Я ещё подумаю, какой дар от тебя поднести. В общем, учись, служи Исиде, а уж в оставшееся свободное время развлекайся. И помни о том, как не забеременеть. Ксана, милочка, скажи, чтобы принесли вино, то, что из Амагальтуса, пусть чуть подсластят. Сестричка любимая, ты поняла?
   - Кстати, пара тысяч и у меня набралась, вместе с сегодняшними, от Децима. А так я всё помню, Присцилла. Учусь, жречествую, а на досуге выпиваю немножко и, заботясь, чтобы не понести, ложусь с мальчиками, юношами, мужчинами, девочками, девушками…
  - Вижу, что поняла. Молодец! Давай выпьем!..
  После возлияний духам предков, других усопших, Киприде, её сыну-забавнику, сёстры пожалели, что молодые люди не остались. Тогда первым делом Фабии по просьбе самой младшей повторили урок поцелуев, уже более насыщенный и проникновенный. Обе всерьёз завелись. Настолько, что их смог остудить, причём и буквально, лишь хлынувший дождь и первый громкий удар грома. Убежав с сестрёнкой в «Лесную» и прилегши там, Муция говорит ей:
  - О Венера! Ты отличная ученица, сестричка! Если бы не Юпитер Дождливый, я бы с тобой сейчас…
  - О Бастет! Любимая моя Присцилла! А мне как здорово с тобой! Знаешь, мне с эфебами очень нравится, особенно теперь, во влЦще, это супер, но как-то больше по душе, когда меня ласкает девчонка, нежно, но чтобы и сильно, страстно так, целовала, обнимала, ну вот как ты, ласкала везде: сосцы, бёдра, знаешь, прямо как будто загораются когда, ну и там, конечно… Эх, и почему пЦса у девчонок нет?! Хотя бы на ночь вырастал!.. А так с девчонкой просто сказка!.. Может, продолжим, сестра?
  - Сестричка, ты хорошо рассказываешь! Прелестная, изумительная идея – возобновить родственный девичий поцелуй, стремящийся перетечь в однополовой и практически инцестуозный акт! Меня возбуждает порочность! Но сегодня ещё Лемурии, семейный праздник, нам с тобой необходимо, уже полчаса как, быть дома у братьев. И так уж мы увлеклись, Марция! Поехали, однако. А после ужина, дорогая моя, может, получится убежать к кому-нибудь на комиссатио. Шрамик вчера упоминала один дом…
  Но после ужина глава семьи Квинт категорически, не поддавшись ласковым уговорам сестёр, строго велел младшей сидеть дома, чтобы с утра на занятиях не спать. Старшая до второй стражи просидела с ней, поболтав о девичьих радостях, потом уехала в своих носилках на вечеринку к одному молодому человеку.
  Она была посвящена празднику – это формально. А на самом деле, естественно и как обычно – вкусным кушаньям, отличному вину и приятным постельным занятиям. В этот раз получилось так, что – не считая служанок, разумеется – мужчин оказалось больше, чем женщин, да ещё многие из последних были старше Фабии, все менее знатными – так что она блистала, купаясь в мужском внимании и могла беспрепятственно выбирать любого.
  Никак не могла определиться между двумя юными мускулистыми провинциалами. Тогда, провозгласив очередной тост за любовь, Муция выпивает кубок вина, и, подойдя к рыжему здоровяку, тихо говорит ему, чтобы приходил часа через полтора-два в первый кубикул за баней. Сама же берёт за руку второго атлета, блондина, и ведёт его в названную спальню, что успела в этот вечер проверить, а присмотрела в этом доме ещё в прошлом году.
  Едва они зашли, красивая патрицианка, сама не торопясь разоблачиться, тотчас стала раздевать крепкосложенного, широкоплечего мужчину, ощупывая нежными ладонями его развитые мышцы, наслаждаясь тем, какой большой этот её партнёр, почти Аякс или Геркулес. «Аякс» не молчал, а восхищался «красавицей, умной, потрясающей девушкой», сомневаясь, не снится ли ему, что такая знатная столичная прелестница выбрала его, безвестного и безродного провинциала, говорил, что он любит её. Присцилла уже не могла больше сдерживаться, позволила молодому человеку обнажать себя, помогая ему, целуя его грудь и лицо. Скинув своё бельё, она запустила освободившуюся руку ему между ног и чуточку разочаровалась в размере. «Но это не главное!» - даже вслух произнесла она. «Давай «ты мне – я тебе», знаешь такую позу, мой Аякс?» - нежно спросила Муция и, уложив мужчину на спину, встала над ним на четвереньки, раскрыв прямо перед его носом отличный вид: свою увлажнившуюся вЦву, а его несколько мелковатым, но твёрдым чЦном заполнила свой рот Ц…
  Приехала домой в начале утренней стражи, заставила себя помолиться, а потом уже, едва-едва дождавшись поднятых Ксаны и Меланто – служанки раздели госпожу – упала в свою постель.
X
  Проснулась чуть раньше полудня. Фабии настолько лень было вставать… К тому же она почувствовала лёгкое недомогание и срочно вызвала Ксану с бельём и впитывающими тканями специально для красных дней своего календаря. В термах молодая хозяйка просто сполоснулась и, посетив домашнее святилище, устроилась на ложе в «Морской». Поев, решила заняться-таки снова, после восьмидневного перерыва, написанием своих книг; приказала никого не принимать и, ссылаясь на нездоровье, предупредить в храме, что её не будет на сегодняшней службе. В одиннадцатом часу Присцилла сделала исключение, приняв заглянувшую ненадолго Корнелию Руфину. Приветствуя друг дружку, девушки с чувством расцеловались, да так, что гостья начала было снимать свою столу и готова была, хотя её и ждали, задержаться. Но хозяйка, поймав ладонь Бестии на своём Венерином холмике, прервала жаркое начало.
  - Милая, у меня «юстиций» - неприсутственные дни. Если хочешь, могу только я тебе…
  - О Бастет! Нет! Что ты, любимая?! Я же хочу, чтобы у тебя было со мной неземное наслаждение!.. Меня очень ждут, извини. Я собиралась тебя позвать. Кстати, завтра там же будет продолжение…
  - Благодарю. Но у меня завтра тоже продолжение: сегодня только первый день. Ещё раз из-…
  - Перестань. Не за что, любимая.
  - Бестия, милая, а где ты будешь сегодня и завтра?
  - У Гая Гопломаха. Он всё вздыхает по бесподобной Парис, но это не мешает ему устраивать комиссатио…
  - Ясно. Ты спешишь. Не смею задерживать. Заходи денька через два…
  - Наверняка. Я же не могу без тебя, Муция, нимфочка моя!
  И целует на прощание возлюбленную. Та отвечает очаровательнейшей, несравненной сочинительнице стихов. Лобзание затягивается, Бестия, забыв о состоянии «своей нимфочки Муции», снова направляет одну длань с её пышущей груди на пупок, ниже, на холмик Венеры…
  - Стой! – опять Присцилле приходится ловить дерзкую руку гостьи и прерывать головокружительный поцелуй. – О Киприда! Иди уже!
  - Иду, любовь моя, ухожу, бесценная. Держись!
  Посещение страстной любвеобильной юной раскрасавицы на два-три часа отвлекло Фабию от работы над записями. Вернувшись к ним, молодая домина увлеклась и остановилась лишь за полночь. В (майские) иды Присцилла не пошла, как обыкновенно бывало, в храм Юпитера Наилучшего Величайшего, почувствовав, снова ближе к полудню, чуть усилившееся недомогание. Осталась дома трудиться лёжа: писать книгу.
  Посетив храм Юпитера Статора, Марциана заехала к сестре. Та оторвалась от своих записей, работа над которыми в этот раз не очень-то ладилась. Сестрицы обедали, Марциана не стала одна много пить, Присцилле же не хотелось. Самая младшая рассказала о торжестве в святилище Царя Богов. О вчерашней службе Исиде, где она, новая юная адептка, ни на миг не оставалась без внимания других верующих второго и более высоких посвящений, во время сладострастных мистерий, куда нет допуска простым, малого посвящения, прихожанам. Марциана упомянула Священный Фаллос, и Муция вспомнила.
  - Любимая сестричка! Ты вчера выразила сожаление, что у девчонок нет пЦса. Вот же ответ! Вокруг деревянной основы, его изображающей, наматывается нежная телячья или ещё чья, не знаю подробностей, короче, такая нежная, особой выделки, кожа, бывает, ещё ремешки к нему. Девушка надевает себе и дарит удовольствие другой девушке. Это замечательное приспособление называется «дамский угодник».
  - Да, очень замечательное! – вошла, оказывается, Вера, чего увлекшиеся сестрёнки и не заметили. – Извините, что невольно подслушала, но – клянусь Афродитой! – ты, Марция, с таким интересом внимала, а ты, Муция, с таким упоением объясняла!.. Привет, девушки!
  - Привет, Вера! – объятие и поцелуй с самой младшей Фабией.
  - Привет, Шрамик! – то же с младшей. – Ты вовремя: мы говорим о пЦсе.
  - Да, но о бесчувственном! – Секстия ложится на подвинутое слугой ложе. – Для чистых лесбиянок или для каких-нибудь… даже не знаю кого, скромниц, что ли, какие мужчин не могут найти – для них это действительно великолепная штука! Но я, живая здоровая девушка, предпочитаю мужские настоящие чЦны! Соблазнительнейшие, волшебные, изумительные, м-м-м!.. Неважно, пусть будет не очень длиннюсеньким, или не толстеньким – главное, чтобы был твёрдым, в боевой готовности, готовности наполнить удовольствием мои дЦчки и всю меня!
   - Точно, Вера! Ты молодец!
  - Спасибо, Фабия Марция! А ты, Муция, что скажешь?
  - Не надо, пожалуйста! Не хочу сейчас думать и не желаю больше слышать и говорить об этом! Только напрасно себя заводить. Всё равно как Тантал я теперь…
  - О Афродита! Извини, Присцилла!
  - Прости, сестра!
  - Ничего, милые мои. Сестричка, не хочешь на комиссатио?
  - Что значит «не хочешь»? Конечно, хочу!
  - Тогда иди в термы, а потом поедешь на вечеринку к Гаю Гопломаху.
  - К нему поеду. Но с ним, с этим рыжим, второй раз вряд ли. Впрочем, посмотрим, - Марциана, попрощавшись, уходит.
  - Шрамик, не желаешь тоже помыться?
  - Нет, спасибо. Чуть позже, наверно. А сейчас вели нести все свои платья, я на них буду тебе показывать, что задумала для своего свадебного…
  До вечера лучшие подруги обсуждали будущий наряд. Затем Секстия намывалась, растиралась и прихорашивалась, дабы во всеоружии отправиться к жениху. Или одному из трёх любовников, не успела решить.
XI
  На следующий день рано утром Присцилла, быстро и сидя позавтракав, невзирая на своё недомогание, поехала к дому братьев. Не выходя из носилок велела позвать младшую сестру, но слуга отвечал, что та со вчерашнего утра здесь не появлялась, а только присылала две записки с предупреждениями, что задержится. Тогда Фабия отправилась к дому Гопломаха, где также, не заходя внутрь, не выбираясь из октафор, приказала передать, что ждёт свою сестру. Очень скоро – она как раз уже проснулась и заканчивала мыться – Марциана села в паланкин. Выслушав впечатления самой младшей от комиссатио – в постели девочка и Бестия не давали… отдыхать молодым людям – Присцилла объясняет ей причину ранней встречи.
  - Сестричка, поведай, пожалуйста, ещё раз, какую девушку ты хочешь, какие больше всего тебе нравятся?
  - Молодая чтобы и красивая, это само собой. Чтобы жарко ласкала, энергичная такая чтобы, как Парис или Бестия…
  - Мужественная?
  - Да, чтобы что-то мальчишеское, юношеское, мужское в ней было, я же говорила, такая девчонка-мальчишка, способная крепко обнять. Не знаю почему, говорю же, я люблю, когда меня ласкают, при этом у меня как-то сил нет самой отвечать с той же силой…
  - То есть ты более пассивна на ложе любви.
  - Да, точно. Пару раз пробовала, например, с Геллией, быть активнее, мне это мало понравилось. А вот когда сама лежу, а меня ласкают – вот это да! Но с эфебами что-то не очень. Сильные, крепкие, пЦс есть волшебный, но…
  - Но нежности не всем и не всегда хватает, не знают, где и как нужно поласкать…
  - Точно. Вот ты, когда мы целовались последний раз, или Бестия этой ночью – вы, девушки, всё понимаете и делаете как надо, нежно, мне так приятно…
  - Всё ясно. У меня-то с тобой случайно вышло, хотя я действительно могу быть активной в постели. В общем, тебе нужна «девчонка-мальчишка», мужественная девчонка, правильно?
  - Верно.
  - Так вот, вечером я получила приглашение позавтракать от одного близкого знакомого. Давно когда-то, года четыре назад, мы с ним немного встречались… Короче, любовник бывший. А ещё раньше он, Тит Эприй Марцелл, был женат на Амелии.
  - О Бастет! Матери Квинта и Гая?!
  - Да, на ней. Недолго, но она родила ему дочку. Её зовут Клодия Марцелла, ей сейчас тринадцать, осенью вроде четырнадцать будет…
  - Так это, получается, сестрёнка Квинта и Гая, практически и наша с тобой.
  - Только если тебе захочется так считать – пожалуйста. Вообще да, превосходный повод подружиться. Но вот дальше… Она замуж отказалась идти, представляешь? Отец не смог заставить – такая девчонка волевая, сильная, я поражаюсь. Физически тоже развита, сильная, занимается, представь, борьбой и тяжести как-то там ворочает и поднимает, мышцы такие крепкие – в общем, как раз то, что тебе нужно.
  - Супер! То есть, великолепно! А красивая?
  - С такой-то матерью!
  - Ах да.
  - Само собой, она красавица. Только вот видишь, замужество ей не нужно и, насколько знаю, ещё девственница. Иными словами, секс её, видимо, мало интересует. Хотя, возможно, секс с мужчинами её не привлекает – из девчонок никто, вероятно, не пробовал. Она же дома в основном сидит, подружек вроде нет, так, какие-нибудь знакомые, дочки или внучки приятелей отца.
  - Замечательно, Муция, сестричка моя! Как же это я раньше не знала про эту, можно сказать, родственницу интереснейшую?
  - Квинт в Сенате в другой партии, у них с её отцом скрытая и вялотекущая, но всё-таки вражда. Так что ты брату не вздумай сказать…
  - О чём ты, сестричка? Какие Марцеллы?
  - Правильно.
  Из-за занавесей слышится:
  - Госпожа, прибыли.
  - Только ты с ней деликатнее, Марция, пожалуйста, о сексе сразу не намекай. Без нажима, очень нежно. Покажи, что ты настоящая девушка. А у неё поинтересуйся, как, где занимается, похвали силу, мускулы.
  - Понятно. Спасибо, сестричка любимая!
  - Что, идём?
  - Эх, сейчас бы вина.
  - Вполне возможно, Марцелл предложит за завтраком.
  - Идём, Муция! Я тебя обожаю! Заранее благодарна! Дай чмокну.
  Расцеловавшись, сёстры вылезают из паланкина и проходят во внутренний дворик просторного дома на Эсквилине…
  Всё было замечательно. Божественного вакхического напитка хватало. Тит Марцелл и Присцилла вскоре перешли в другую комнату, кабинет хозяина. Муция пила мало и чуть-чуть неважно ещё себя почувствовала. Но это отнюдь не воспрепятствовало девушке сделать фелляцию, заставив мужчину простонать и на несколько долгих мгновений обмякнуть в изнеможении. Более того, заканчивающиеся, но всё-таки, месячные не помешали Марцеллу – даже Муция, хотя и ожидала этого, сама немного стеснялась – наградить ответной оральной лаской партнёршу. Ц…
  После они немного полежали вместе; Марцелл поделился политическими новостями. Признался, что подумывает отойти от Цезаря. Предложил девушке остаться до вечера, пока он сходит в Золотой Дом и Курию, однако Муция очень любезно и ласково, но всё же отказалась, сославшись на здоровье и занятость.
  Пока они вспоминали-воскрешали былые симпатию и страсть, в перистиле за столом Марциана лежала и закусывала подслащённое вино, а дочь хозяина сидела, налегала на мясо и рыбу, лишь изредка пригубляя. Юная Клодия действительно очаровательна лицом, некоторыми чертами напоминающим мать, и крепка фигурой: не пухлая, а мускулистая. Бюст скорее выделяли мышцы, а не груди: крепкие, упругие, но маленькие. На полголовы выше самой младшей Фабии, со светлыми короткими волосами и длинными ресницами, с прямым и твёрдым взглядом светлых синих глаз. Прямой правильный нос, милый ротик с чуть узковатыми губами, здоровый румянец, немного веснушек.
  - Ты мне так нравишься, Марцелла: красивая, стройная, такая милая! И немножко похожа на моих братьев, они ведь и твои братья тоже, между прочим.
  А мы практически сестрёнки!
В общем, ты супердевчонка!
Давай дружить.
  - Спасибо, Фабия Марция! Мне ещё никто так не говорил. Я поела, а ты?
  - Благодарю, и я наелась. Сейчас хочу только выпить ещё немного. Ты не против? Может, будешь немножко? И что насчёт дружбы?
  - Пей, конечно. Я только пару глотков, за компанию. Если ты хочешь, можно и подружиться попробовать – конечно, я за. Ты тоже хорошая девушка. А какая знатная! Просто невероятно!
  - Замечательно! Возлияние Исиде! Ты знаешь, я ведь её жрица, служительница Богини.
  - Ух ты!
  - Да. Но давай выпьем за тебя, и за наше удачное знакомство, за то, чтобы оно развилось в нечто большее! – Клодия отпила немножко, а Марциана осушила маленький кубок и возобновила разговор. – А что это мы в столах? Мне кажется, очень неудобно в этих верхних платьях. Верно?
  - Да, Фабия Марция, я так не люблю платья. Мне нравится в одной тунике. А сейчас отец опять уговорил надеть эту столу.
  - Зови меня просто Марция, а я тебя буду звать Марцелла. И если ты меня будешь приглашать, не надо платьев. Ты же ко мне заезжай в любое время. Вообще-то, у меня дома скучновато. Поедем к Присцилле, она такая классная, то есть превосходная сестра! Договорились, Марцелла?
  - Я рада, Марция. Спасибо. Конечно, забегай ко мне. Только утром, до уроков, а когда их нет, я гимнастические упражнения выполняю, борьбой занимаюсь…
  - Как интересно! А можно мне будет посмотреть?
  - Да, приходи. Не думала, что тебе это будет интересно.
  - Ты что, Марцелла?! Это же, это же… не знаю… здорово это, это супер! Может, сейчас покажешь? Ты же дома занимаешься?
XII
  - Да. У меня свой гимнасий. Идём посмотрим.
  - О Бастет! Что-то я чуть лишнего, похоже, выпила. Ты, наверное, очень сильная! Клодия, милая, сможешь донести меня до своей палестры?
  - Ты, скорее всего, нетяжёлая. Давай.
  И дочка Тита Эприя прямо с ложа берёт на руки восхищённую юную гостью и несёт её из перистиля. Та нежно обнимает шею и держится, будто случайно, за грудь.
  - О Богини! Вот это да! Ты и правда супер! То есть великолепная! Вот, точно! С тебя можно статуи лепить великих амазонок! Кстати, ты обратила внимание? Марция и Марцелла! А? Как звучит! Твоё имя, достоинство рода…
  - Вообще-то, мы даже не из Рима, патрицианское достоинство нам не так давно пожаловано Цезарем…
  - Ерунда! Я хочу, чтобы ты была из тех Марцеллов. Ты такая мужественная, твоим предком обязан быть герой Ганнибаловой войны, римский меч!.. Ты не сильно устала? – несущая мотает головой. – Тогда… Тогда… Слушай-ка.
          Марцелла – сильная девчонка!
        Хочу, со мною чтоб дружила.
   Марцелла вкусно угощала
                И на руках меня носила!
           Марцелла – имя так прекрасно!
  Мило лицо, чудесна сила!
                Марцелла – мышцы, бюст упруги.
            Прошу, будь Марции подругой!
  Хотя Клодия уже принесла Фабию в гимнасий, она продолжала её держать на руках – пару раз, правда, перехватив – всё слушала стихи.
  - Здорово, Марция! – Марцелла ставит девочку. – Спасибо тебе за стихи! Давай запишем.
  - Обязательно. Эй, слуга, принеси церы. Ух ты! Это что?
  - Ядро, спортивный снаряд.
  - Попробую-ка поднять, - Фабия самая младшая нагибается так, что её бельё, не сказать, что очень там что-то скрывающее, всё видно Клодии. Девочка едва отрывает ядро от пола и тут же отпускает. – Ничего себе! О Геркулес! Кто это с ним занимается? Не поверю, что ты.
  - Смотри, Марция. Или подожди, сейчас продиктую твои стихи.
  Пришёл писец с вощёной табличкой.
  - Нет-нет, ты покажи, я сама повторю.
  Пока гостья диктует своё творение, юная хозяйка не без гордости демонстрирует свои возможности в упражнениях с ядром.
  - О Прелестница Бастет! Ты суперамазонка, Марцелла! Я  восхищаюсь! Ой!.. Ух ты, надо же! Вот как ты можешь! Я дарю тебе твои стихи! Вот!
  - Огромное спасибо! Спасибо, Фабия! – поставив ядро, немного отдышавшись, благодарит Клодия. – А ты не из семьи того Фабия Максима, которого звали «римский щит»?
  - Вообще-то да, - ждала этого вопроса сестричка Присциллы. – Представь, как замечательно! А давай поборемся! Только ты не со всей силы, ладно?
  - Конечно. Идём.
  - Куда?
  - Вот, за стенкой раздевалка, а рядом площадка с песком.
  - Супер! То есть изумительно! Мы что, должны раздеться?
  - Естественно, борются же нагими. Или ты стесняешься?
  - Не знаю, - делает задумчивый вид лукавая гостья. – Нет, наверное. Мы же подруги, точно?
  - Да. Так идём?
  - Идём, милая Марцелла!
  Раздевшись, девочки вышли на маленькую круглую арену под открытым небом.
  «Начали!» - сказала Клодия и через миг, аккуратно смягчив падение «соперницы», бросила через бедро не успевшую ничего понять, к тому же хмельную, Фабию самую младшую.
  - Вот это… ничего себе борьба! – поднимается Марциана. – А вот вроде есть такое положение, «партнёр», что ли…
  - Партер?
  - Да. Это как?
  - Вставай на четвереньки, упрись ладонями.
  - О Бастет! Это я могу!
  - Я тебя должна положить на лопатки, а ты должна сопротивляться. Поэтому ноги и руки шире.
  - Мне начинает нравиться борьба! – раздвигает Бэта руки и, с особым чувством, ножки.
  Надо сказать, что ночью, когда за три часа на комиссатио Марциана успела сходить в спальню три раза вместе с двумя девушками и с пятью юношами и взрослыми мужчинами, оказавшийся там – и на вечеринке, и в спальне с разгулявшейся девочкой – Секстилий Флакк сказал за столом следующее:
  - В Ахайе, по крайней мере, в Коринфе, развратников – не скрою, прозвали так и меня –
 развратников зовут «;;;;;;». По-латински это будет, я ещё не забыл, «бэта». По-моему, у соблазнительницы Марции столь усердное начало в этом деле даёт основание уже сейчас назвать её развратницей, Бэтой. Все присутствующие-участвующие в комиссатио – хотя их поведение, естественно, практически ничем не отличалось, выразили своё согласие. Сама получившая прозвище смеялась вместе со всеми, нисколько не думая возражать или обижаться.
  Вернёмся, однако, на мини-арену в доме Тита Марцелла.
  - О Бастет! Партер – это изумительно! Борьба – это, оказывается, превосходное занятие! – в этот момент Клодия становится на колени сзади вплотную к Марциане и берёт её за талию. – О! Вот это позиция! Клянусь Амуром, я обожаю борьбу!
  - Начали!
  Через пару мгновений Марцелла с лёгкостью за ножку переворачивает «соперницу» и кладёт её на лопатки. Та зато ухитряется обхватить поборовшую руками и ногами и положить её на себя. Ибо Марцелла, как борец, стремилась удержать поверженную на песке, не дать ей оторваться от него.
  - Нет, Фабия, сейчас этот приём тебе ничего не даст. Я уже выиграла!
  - Конечно, подруга! Кстати, мы как подруги должны теперь по-особенному приветствовать друг дружку и прощаться.
  - Здорово ты придумала! – неискушённая Клодия не видела ничего зазорного ни в партере, ни в том, как она сейчас лежала на проигравшей, обхватившей её всеми конечностями, причём обе девочки обнажённые; хмельная же Бэта наслаждалась, бесстыдно положив одну ладошку чуть не на ягодицу «противнице». – А как, например?
  - Например? Целовать в губы. Попробуй.
  Марцелла быстро чмокнула Марциану в уголок рта.
  - Э нет! Это не для подруг! Приоткрой чуток свой ротик, не бойся, - Бэта, приподняв голову, лобзает атлетку, но скоро отрывается. – Нет, не закрывай, не смыкай губки и зубки!
  - Извини, Марция. Я совсем не умею. Хочешь, объясню этот бросок через бедро?
  - Бедро – это вот здесь? – бесстыдница нежно гладит партнёршу по борьбе, проводя ладошкой по ягодице. – Или вот здесь? – направляет длань Клодии себе высоко на ляжку, доводя до промежности.
  - Нет-нет! – та на полном серьёзе хочет объяснить приём, хотя, видимо, и почувствовала что-то непонятное, но приятное в действиях гостьи. – Отпусти-ка. Давай поднимемся.
  - Хорошо, сейчас отпущу. Только один вопрос. Ты хочешь научиться целоваться?
  - Можно… хотя… Удобно ли это? Мы с тобой только сегодня…
  - Стоп! Марцелла, ты сказала «можно»! Сейчас ты быстренько покажешь мне свой бросок. А потом, подруга, пойдём мыться, и я буду учить тебя поцелуям. Это здорово, поверь! Договорились?
  - Хорошо.
  - Госпожа Фабия Марция, собирайтесь, - раздаётся голос из раздевалки.  – Ваша сестра, домина Присцилла Младшая, ждёт вас в атриуме.
  - Скажи, мне надо, - отвечает девочка, отряхиваясь и с удовольствием отряхивая новую подругу, - быстренько песок смыть. Марцелла, подруга, извини, видимо, в другой раз покажешь свой бросок. Веди в термы.
  В тепидарии две служанки быстро смыли остатки песка и вытерли Бэту, всё любовавшуюся Клодией, которая мылась сама.
  - Марцелла, давай прощаться. Постараюсь как можно скорее заглянуть к тебе и вообще, видеться чаще. Подойди, подруга, и обними меня. Вот так вот можешь, мне будет приятно. И покрепче! – Марциана кладёт ладони девушки себе на талию и попу. – Да, вот так, здорово! – сама нежно-нежно обнимает шею, поглаживает волосы, чуть пригибая голову к своей. – И поцелуемся. Не забывай: не смыкай губки и зубки, не бойся. Дружеский поцелуй на прощание – это же так замечательно!
  Бэта сначала легонько и нежно, затем, не ощутив сопротивления, сильнее и страстнее лобзает губы, дерзкий язычок ласково исследует рот подружки. Вторую ладонь Клодии растлительница тоже направляет на свою попку, сжимая её, сама даже застонав. Хозяйка испугалась, открывает глаза и поднимает голову.
  - Нет-нет, это мне так приятно…
  И Бэта возобновляет поцелуй, посасывая нижнюю губку Марцеллы, затем снова играя язычком – всё по урокам Муции и Бестии – потом целуя взасос, всё страстнее, не на шутку возбуждаясь. Она переводит ладони подружки: одну на свою правую грудь, чуть постонав, другую опускает меж половинками своей попки. Чуточку раздвинув ножки, в промежность, увлажнившуюся с первым стоном. Одновременно и свои руки хочет расположить на теле хозяйки аналогично: левой взяв в ладонь маленькую грудь, зажав меж пальчиками сосок, а правую запуская на лобок и ниже.
  - Ой, у тебя там мокро, Марция! – отпрыгивает, вскрикивает и глядит на свою руку Клодия. – Что это?! Ты не болеешь, подруга?
  - О Великая Венера! Ты меня сама напугала. Нет-нет, не болезнь это. Стой на месте, - Бэта без стыда нежно проводит тремя пальчиками по вЦве юной атлетки, чуть задержавшись на кЦре. – И у тебя, между прочим, Марция, «там мокро». Но скажи, тебе понравилось? Ведь да, скажи-ка!
  - Да… Но это не страшно, это не болезнь? Что-то я боюсь. Я не смогу так тебя целовать, не умею я…
  - Обещаю научить. Не бойся, пожалуйста. Ты же сильная и смелая, верно? А поцелуй на прощание может быть просто таким, - Бэта, чуть поиграв язычком, скоро отрывается от сомкнутых губ испуганной хозяйки. – Не бойся, говорю. Ты мужественная, и ты за это мне так нравишься. Я люблю, когда ты со мной борешься и крепко обнимаешь! Мне это так приятно, поверь! Потом объясню тебе про поцелуи. Тебе же было хорошо! Обещаю: со мной будешь целоваться, ещё не то испытаешь!..
  - Это… это… наверное, ты должна это делать с мальчиком, Фабия…
  - О Чарующая Бастет! Кто тебе такое сказал? В книжках, что ли, вычитала? А Сафо ты не читала? – Марциана успела наслышаться о поэтессе с Лесбоса от Парис и Елены. – И вообще…
  - Госпожа Фабия Марция, поторопитесь, пожалуйста. Вестиплики с вашей одеждой давно ждут вашего выхода.
  - Сейчас иду! Как не вовремя! Беда прямо! Милая Марцелла, ну обними меня. Вот так, спасибо, ты быстро учишься! Ах, как приятно! Слушай. Ты римский меч, а я римские ножны… То есть щит. Ножны просто точнее. Дальше. Я нежная, ласковая девочка – ты сильная, крепкая, мужественная девчонка. Ну зачем какие-то страшные и не способные нас понять мальчишки?! Подумай, подруга. И ещё. Я просто начала в тебя влюбляться… Пока, милая Марцелла! – напоследок, стараясь вложить всю свою нежность, Бэта ещё раз целует Клодию. – Пока, моя сладкая! Прошу, будь Марции подругой!
  - Пока, Марция! Ещё раз спасибо за стихи!
  Оставшейся девушке будет над чем поразмыслить, будут и чувства, семена которых заронил необычный визит неординарной для Клодии новой знакомой.
  Тит Марцелл уходил по делам. Присцилла хотела выйти вместе с ним. Они дошли до атриума, где молодой женщине пришлось одной ждать свою самую младшую – хозяин дома не мог себе позволить долее задерживаться. Но вот наконец Марциана, разрешившая надеть на себя лишь нижнюю часть белья и тунику, прибежала с туфельками и столой в руках в атриум. Увидев её предовольное личико, подумав о том, что недавно проделывал с ней самой и с её ещё чуть точащей вЦной совершенно бесстыжий в постели мужчина, Фабия младшая не стала отчитывать за задержку свою сестричку. Лишь шлёпнула её по соблазнительной попке. Сестрицы поспешили в носилки, опять в одни. По дороге радостная Бэта рассказала о своём прозвище, о своих успехах в соблазнении, особенно подробно о только что случившемся «хитроумном» совращении нецелованной Марцеллы.
  - … Ну почти совращении. Представляешь, Муция, она испугалась, что моя и её дЦчки увлажнились! Но как я целовала! Аж у неё там стало мокро! Представляешь?!
  - Молодец, сестричка!
  - Спасибо тебе за уроки!
  - И Бестии.
  - Да, и ей…
  За такими разговорами и без того недлинный путь по улицам Города они преодолели, как им казалось, очень быстро. Марциана вылезла у дверей своего дома и пошла вспоминать другие, школьные уроки: после прандиума она села за учёбу в прекраснейшем настроении. Её сестра тоже быстро – носильщикам стало в два раза легче – добралась до собственного жилища.
  Хорошо покушав, Присцилла заставила себя писать книгу, потом увлеклась так, что не хотела отрываться. С раздражением, сбитая с мысли, прикрикнула на хотевшую что-то сказать Меланто, и совсем упустила из виду, что к ней вернулось нормальное состояние, недомогания как не бывало, что наступила первая стража, а это значит, в храме скоро начнётся простая служба. Можно было успеть на расширенную, и даже на первую – если сразу выехать в той же тунике и первом попавшемся платье, к тому же не помывшись.  Этого, естественно, Фабия не могла себе позволить. Пришлось срочно отправить коллегам записку с извинениями.
  Сама же красавица отправилась в свои термы, где с удовольствием намывалась и в мелком, и в глубоком бассейнах, где стойко подвергла себя эпиляции, и где её телу приятно было впитывать средства по уходу за ним, масла и ароматические притирания.
  Чистая телом, в благочестивом настроении духа, патрицианка посетила на час домашнее святилище. Затем подумывала уже и «спать завалиться» – как по рассказам отца любила шутливо говорить Присцилла Старшая – однако номенклатор доложил, что пришёл Фурий Кацин.
XIII
  Муция признаётся себе, что не сразу припомнила недавнего гостя, неравнодушного до застольных речей. Просила подождать. Пришлось накинуть уже снятую тунику, служанки наскоро собрали распущенные волосы. Войдя в атриум, Муция видит на парапете имплувия некий предмет под покрывалом.
  - Здравствуй, Кацин! Не желаешь вина? Что это такое? Решил напомнить мне софизм «Электра»?
  - Приветствую тебя, - отвечает молодой человек, - Фабия Присцилла, обворожительная и чарующая! Спасибо за предложение выпить, но вынужден отказаться. В другой раз с огромнейшим удовольствием, но не теперь. Действительно, дорогая хозяйка! Ты так молода, и свежая, юная память хранит школьные – в частности, о софизмах – уроки. Ибо они были у тебя так недавно. И я прошу только об одном, - он показывает на доставленную вещь; похоже, что это скульптура, высотой в половину роста. – Пусть эта статуя напоминает тебе об одном человеке. Прими её, пожалуйста!
  - Я не… не знаю, Кацин.
  - Не волнуйся, Фабия, ничего неприличного.
  - Нет, я об этом не успела подумать.
  - Что ж здесь думать? Прими, дорогая хозяйка, прошу тебя. Ты в самом деле как Электра – знаешь, по крайней мере, кого изображает эта статуя. Мне же поручили передать этот дар тебе. Пока я не начал речь «О благородных девушках, сомневающихся…»
  - Хорошо, - патрицианка догадывается, кто мог попросить Фурия, сердце неожиданно забилось чаще. – Хорошо. Благодарю, Кацин! И передай мою признательность… благодетельнице. Пусть Грации будут к вам благосклонны!
  - Вот, - эфеб показывает на парапет за стоящей скульптурой, - ещё записка. Извини, мне нужно идти. Пока, Фабия!
  - Пока, - девушка целует в щёчку уходящего посланника.
  Взяв записку, она ложится на ближайшее ложе. Читает её, и сердце не хочет успокаиваться, кровь приливает к голове, молодая красавица с трудом удерживает папирус, чтобы дочитать до конца. А написано следующее.
  «Корнелия Бестия Фабии Присцилле шлёт восторженный привет!
Твой образ предо мною
Во сне и наяву…
  Блеск твоих несравненных серых глаз с первого мгновения не даёт мне покоя. Амвросические уста пробудили моё желание. Неземной красы перси – цель вожделений моих, губы мои и язык жаждут прикоснуться к нектару твоих сосцов, цветом подобных редчайшему мрамору. Волосы твои, о Присцилла, напоминают мне ночь, подарившую наше знакомство. Высокий стройный стан – моя высокая мечта – когда б не знала, что он твой, я не смела бы утверждать, что подобный может быть у земной девушки; обнимать его – небесное блаженство, способное порадовать и Всевышних. У них я прошу благосклонности. И к тебе, о умопомрачительная, у меня есть просьба.
           Дай же мне радость, любимая Фабия! Дай же мне счастье!
                Славная, чудная, мне жизнь подари, я молю!
Всё это, Фабия, равная Нимфам, желанная прелесть,
Милая, ты ниспошлёшь, лишь поцелуй даровав!
POSTSCRIPTVM  Спасибо, что не отвергла подарок. Хотелось сегодня же порадовать тебя. Это всё, что смогла раздобыть. Боюсь лишь, это не вполне тот дар, которого ты достойна, милая…»
  Бумага упала на пол. Муция лежит, не в силах сразу сосредоточиться на какой-нибудь одной мысли. Они бегут, летят, сменяя друг друга, но всё чаще, наверное, с каждым ударом сердца, перед мысленным взором Присциллы появляется она…
  « Написавшая поразительные послания. Она. Практически совершенство. Она. Юная и любящая... Что на это скажет, например, Шрамик? Что Корнелия вешается на всех подряд? Брось, подруга! Ты завидуешь мне и ей. Мне – что она выбрала меня. Ей – из-за её юности и совершенства. И вообще, она просто от природы столь любвеобильная, это дар Богов. А она дарит свою красоту всем, нисколько не скупясь. Она хочет, чтобы всем было радостно и хорошо. А какому смертному – и даже бессмертному – будет с ней не хорошо?! Ты, Вера, найдёшь такого, и такую?
  Не считая братьев и Марцианы, Шрамик – самая близкая и родная, она поймёт. Парис и Елена будут только рады, пожалуй.
  Удивляюсь, как я ещё помню о братьях и подругах. Воистину удивительно! Ведь есть только она!.. Что? Существует ещё целый мир? Пусть себе существует. Пусть, он мне не мешает. Пусть. Лишь бы она была в нём. О Венера! О Кибела! О Исида! О Бастет! Благодарю вас! Благодарю, пресветлые Богини!.. Вы подарили мне новое чувство: свежее, сильное, прекрасное!..
  Да, подарили… Надо взглянуть на подарок».
  Девушка встаёт, подходит к статуе и стягивает покрывавшую её тонкую ткань. Это Исида! Великолепное серебряное изваяние! Вот и дар Марцианы в святилище Богини. Корнелия – чудо! Даже если бы надписи не было, конечно же, патрицианка знает, кто изображён. Она вспоминает беседу с Кацином.
  - Электра…
  - Что, моя госпожа? – оказывается, хозяйка вслух произнесла последнее слово, и Ана интересуется. – Что значит «Электра»?
  - Ана, душка, ты давно здесь?
  - Нет, домина, я только что вошла, честно. Вы здесь больше полутора часов, на дворе стало прохладно, и я принесла вам одеяло.
  - Так ты, значит, хочешь знать, что я имела в виду, сказав «Электра»? Ах да, ты же стремишься к знаниям. Есть такой софизм, логический парадокс то есть, в общем, спросишь потом у Лахета, - слуга Лахет – это старый педагог, обучавший вестиплику грамоте. – Как ты думаешь, Ана, может человек что-то (одно и то же) знать и в то же время не знать?
  - Нет, моя госпожа. Что вы? Если я что-то знаю, то уж точно знаю, не могу сразу этого и не знать.
  - Хорошо. Подожди чуть-чуть.
  Муция берёт одеяло, выходит и отдаёт атриенсису кое-какие приказания. Тут же возвращается и встаёт рядом с рассматривающей изваяние фавориткой, слушает её восторги о красоте статуи, о том, что «и дорогущая же она, должно быть!» Тут атриенсис вводит в атриум кого-то, с ног до головы укрытого большим покрывалом, так что не видно ни одной части тела или одежды. Поставив спрятанного, он удаляется.
  - Так что, красивая? – весело обращается молодая женщина к Уриане. – Ты знаешь, кто это?
  - Нет, моя мудрая домина.
  - Точно не знаешь?
  - Точно не знаю, госпожа!
  - А Ксану, свою подружку, ты знаешь?
  - Знаю, домина.
  - Ксана, снимай! – служанка, стоявшая под покровом, выполняет приказ. – Вот, Ана: ты и знаешь, и не знаешь в одно и то же время! И знаешь, и не знаешь! Знаешь и не знаешь!..
  Похлопывая похихикивающих рабынь, Муция не может удержаться от веселья. Отсмеявшись, говорит:
  - Этот софизм называется «Электра» или, по другому, «Человек под покрывалом», - молодая домина хватает покрывало и накидывает на служанок. – Идите спать, девчонки. Ксана, утром, во втором часу, разбудишь, - уходит в спальню и Фабия.   







Книга четвёртая

I
  Утром шестнадцатого дня перед июньскими календами Присцилла проснулась сама, в прекрасном расположении духа. Занимаясь привычными делами, напевала разные песни, даже полузабытые; даже с грустным мотивом, перепевая их на весёлый лад.
  В начале третьего часа прибыл новый вилик, Кастик, раб, молодой галл, почтительный, неглупый, деловитый. Хозяйка велела его накормить. Затем отдала необходимые приказания и оделась для прогулки до нового имения. У неё появилась замечательная идея о его главном назначении на ближайшее время. Оно расположено, как уточнил Филерот, в двадцати шести стадиях от Рима, если считать от окраины; за четвёртым милевым столбом по Латинской дороге, близко к ней. Почти центурия: сто девяносто югеров.
  В Городе участились выступления черни, беспорядки, Квинт настоятельно советовал без солидного сопровождения не выходить на улицу. Взяв носилки и две дюжины слуг, Фабия решила сначала пройтись пешком. Уже выйдя из дома, встретила возле его угла Космика в подаренной ею тоге, согласившегося прогуляться за Город. Пришлось ей сесть в октафоры, чтобы случайно встретившиеся знакомые вдруг не увидели в совместной пешей прогулке намёка на близкие отношения.
  На небе было много облаков, жары не предвиделось, но улицы ещё не успели наполниться праздной толпой. Кастик пошёл немного впереди с несколькими педисеквами, остальные сопровождающие слуги держались сзади, Космик шагал рядом с носилками. Продолжая тихо-тихо напевать, Присцилла слушает молодого спутника.
  Прежде всего он стал оправдываться, что ежедневно хотел увидеть «добрейшую и очаровательнейшую работодательницу», но её слуги никого не пускали.
  Затем с восхищением заговорил об одном поступке патрицианки на их первой прогулке. Сама она о нём забыла в тот же день, а с появлением Бестии тем более не вспоминала. «Вроде было что-то такое, да» - думает в паланкине красавица. Около Навмахии Августа постоянно можно встретить пожилого, без ноги, ветерана. Молодая жрица несколько раз перекидывалась с ним  парой дружелюбных фраз. И тогда, на прогулке, он поприветствовал её, а она велела слуге дать ему амфору вина, чего-то сладкого и несколько монет на жертву – о чём Космик не знал – Богиням.
  Знатная спутница возражала юноше, что, к примеру, Секстия и Геллия больше и чаще неё помогают подобным образом некоторым бедным семьям, это помимо клиентелы. Собеседник весьма поразился.
  И тут, не стерпев более, похвалился, что вчера завершил работу над книгой «О благой вести». Он не взял её теперь только потому, что и сегодня не рассчитывал быть допущенным в дом Фабии. После вольноотпущенник завёл речь о том, что в законченной книге позволил себе некоторые не совсем благовидные эпизоды из жизни центрального персонажа и его ближайшего окружения не упоминать, а какие-то моменты приукрасить. Что так делают все авторы аналогичных книг с тем же названием. Одни из них сами, как Космик, другие поступали так под давлением некоего Кифы, жившего не так давно в Городе и умершего от укусов стаи собак, напавшей в пригороде на Тибуртинской дороге. Пользуясь своим авторитетом, этот человек заставлял пишущих убирать многие факты, описания событий, поступков. Так рассказывал Оксилох, и пара семиаксиев здесь, в Городе, подтвердили это.
  Фабия успокоила молодого человека, немного переживавшего, правильно ли он сделал, сказав ему, что как автор он имеет право на некоторое искажение, не переходя, естественно, меры; чтобы верной оставалась суть отражаемых событий, чтобы сам писатель не запутался…
  Муция сразу отдала вольноотпущеннику деньги, раза в два больше, чем обычная плата за книгу подобного объёма. Они как раз остановились недалеко от развилки Виа Латина от Виа Аппиа, у переулка, ведшего к параллельной здесь Аппиевой Виа Нова, к дому молодого семиаксия. Он побежал за своей выполненной работой. Присцилла же, пока отлучался её спутник, отдыхая на подушках октафор, решила в своей книге – где, писательница не скрывает, она кое-что сама приукрашивает и кое о чём не договаривает – решила, чтобы как можно дольше не возвращаться к ним, коснуться пары деликатных вопросов.
  Первый чуть полегче, о детях Секстии. Она два раза рожала, одна девочка умерла на первом году. Другой дочке – миленькой, хорошенькой-прехорошенькой, сразу видно, что вся в мать – другой дочке сейчас три годика. Красивый, здоровый ребёнок, живёт с отцом, отношения с которым у Веры натянутые, если не сказать враждебные. Она порою глубоко переживает, что не может увидеть и приласкать свою дочурку. Возможно, именно желание родить ещё одного ребёнка не в последнюю очередь подталкивает её к новым замужествам.
  Второй вопрос Фабии гораздо тяжелее описывать… Некоторые её мужчины раньше – а из последних Марк, партнёр в завершающую ночь Лемурий, и рыжий здоровенный атлет-провинциал – собирались перед близостью надеть презервативы. Для тех, кто не сталкивался – это такие тонкие плёнчатые «начленники», сделанные из бычьей кишки, предохраняющие от проникновения семени… то есть, от беременности. «Спасибо. Не нужно, милый, - говорила им молодая женщина. – Без этого наши приятные ощущения, наше удовольствие будут ярче. Убери, оставь для другой партнёрши». «Но, - возражали заботливые мужчины, - это же, чтобы ты не понесла…» Тут домина, не терпя более лишних разговоров, обычно целует любовника – а иногда и польстит, что хочет от него ребёнка – целует, а его пЦс без лишнего убранства направляет в его лучшую природную обитель. Потому что бедная девушка и так не может зачать, не может вновь стать матерью, ласкать своё милое дитятко, маленький розовенький комочек, нового – рождённого ею – римского гражданина или гражданку, радоваться его появлению и первым успехам…
  В то время, когда Шрамик была беременна в первый раз, Муция носила под своим горячим сердцем третьего ребёнка…
  Поплакав, успокоившись, помолившись, религиозная домина попытается возобновить свой болезненный рассказ…
  Они возвращались ночью из гостей: Присцилла и двое сенаторов, пешком, без слуг. Легкомысленно, но это были Сатурналии. Господа и сами были порядком навеселе, а рабы и вовсе спали прямо под или за столами, или не в состоянии были идти. Да и надо же уважать старинный отеческий обычай – хозяева дали отдохнуть остальным слугам. Казалось бы, что страшного: дойти до дома в праздничную ночь? Сенаторы со своей прекрасной спутницей увлеклись каким-то забавным вопросом и оказались в тёмном, грязном и узком закоулке или даже тупике. Там их окружили человек десять, вооружённых дубинками и кинжалами. Чуть позже выяснилось, что это был Меднобородый с прихвостнями. Двое держали девушку, зажав рот, остальные избивали её спутников; забрали всё ценное, изорвали латиклавы, паллу и даже туники… Уже когда юная жрица глядела на то, как бьют, её стало мутить. А потом по паре подонков с ножами держали мужчин и тоже заставляли их смотреть на то, что собирались делать другие негодяи. А те, окончательно разорвав тунику и бельё, хотели приступить к изнасилованию сразу втроём… Одному Фабия укусила его орган наглого насилия, и тот, заорав и схватившись за свой повреждённый отросток, с бешеной злостью ударил её ногой в живот… Женщина выкинула ребёнка. Что отвратило изнасилование – подонки не ужаснулись, а побрезговали – но…
  Днём к Присцилле пришёл Квинт, поведавший, что принцепс в Курии был странно любезен с ним. Брат увидел, что сестрёнка лежит больная, заплаканная, нежно утешал её, и она с катящимися слезами рассказала ему о случившемся. Проклиная императора, Торкват в первом порыве даже крикнул своему слуге, чтобы тот нёс его боевой короткий меч… Но потом, обняв сестру, вместе с ней лил слёзы, просил прощения за свою слабость, за то, что ничего не может поделать…
  Муция любит его, своего Квинта, по-прежнему любит. О Венера! Блаженная и Пресветлая! Что же это? Без неё, без поразительной и самой лучшей, без Бестии, любящей и любимой, девушка не представляет себе жизни вообще. И, что просто не укладывается в её прелестной головушке, без него, без Квинта, как ей прожить? Но дела Прекрасной Киприды и её дерзкого Амура не для холодных рассуждающих голов. Не зря по-гречески созвучны «Афродита» и «афрозинэ»: Богиня любви и неразумие…
II
  Но вернёмся к прогулке в пригород. Расчувствовавшись воспоминаниями, Присцилла дала и так уже предовольному Космику ещё несколько сестерциев. Оказалось, что эти деньги далеко не лишние: гонорар полностью уйдёт на раздачу долгов, последние два дня вольноотпущеннику даже не на что было позавтракать. Патрицианка пригласила его поесть на вилле, но молодой человек отказался: ему необходимо срочно погасить долги. Однако обещал в конце дня придти в новое имение Фабии – наверняка у неё возникнут вопросы по книжке, а вдруг и «новая небезынтересная ему самому хорошо оплачиваемая работа по переписке: ради этого можно пройтись до пригородного владения такой доброй и прекрасной заказчицы». «Небезынтересной тебе самому?» - добавила Муция, на что Гней Космик смущённо кивнул. Затем, сказав «до скорой встречи», убежал в сторону Капенских ворот.
  Молодая домина решила начать читать его книжку в дороге. Отметила хороший аккуратный почерк и практически полное отсутствие помарок и ошибок.
  «Как уже многие составили и составляют повествования о совершенно знаменательных событиях,
  Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Иисуса, сына Иосифа, из Назарета,
  То дерзну и я, по тщательном исследовании всех рассказов, по порядку описать тебе, добрейшая, благороднейшая и светлейшая домина Присцилла Младшая,
  Чтобы ты узнала достоверное и тщательное основание того учения, что несёт небесные блага и спасение тебе и всем, чьи очи, уши и сердца открыты этому слову.
  Родословная Иисуса, сына…»
  Эта родословная какого-то иудея-сектанта совершенно не заинтересовала знатную римлянку. Оставшийся путь она смотрела по разным сторонам дороги. Так девушка добралась до самых ворот своей новой виллы, на которых была прибита деревянная старая доска с названием имения: «Гибернакулум».
  - О Геркулес! Это что ещё за вояка выдумал?! – выбравшись из носилок, Муция делится мыслями с подошедшим Кастиком. – Явно не Флор-младший. Поменять первым делом!
  - Конечно, домина. Как прикажете назвать?
  Они стоят на просёлочной дороге лицом к воротам. За спиной соседское имение, а дальше, в трёх милях, Город. В округе виднеются здания трёх вилл, другие постройки, виноградники, оливники, фруктовые сады. Прямо перед прибывшими, за каменной кладкой скромного портальчика и пятифутового забора, аллея, плавно спускающаяся к большому дому в антах, аккуратно обсаженная цветущим кустарником и плодовыми деревьями. Сливы, яблони, груши, абрикосы и другие немолодые кроны видны по всему поместью.
  Рядом с поворотом с Латинской дороги встретился источник родника. Этот ручей ограничивал новое владение Фабии с противоположной просёлку стороны. На склоне крутого холма за ручьём и далее, на вершинах гор, словно продолжение садов, лиственные леса.
  К забору, аллее и воротам сбегаются работники. У немолодого чернокожего раба, вставшего прямо за воротами, Присцилла спрашивает:
  - Это ведь по всему поместью деревья насажены?
  - Да, госпожа, - низко поклонившись, отвечает африканец.
  - Может, и дикие звери есть? Хотя откуда, здесь рядом Город…
  - Случается, госпожа, за этим холмом, - показывает он на крутой лесистый склон, - там маленькое болотце, этой весной было слышно одинокий волчий вой.
  - Вот как? – и красавица слегка махнула рукой, показывая, что больше не собирается с ним беседовать. – Тогда готово название, Кастик. ЛесБестии. Я напишу на табличке. Пока не найдётся чего-нибудь стоящего – гранита, например – скажи, чтобы на деревянной доске сделали, но срочно. Уже через три часа чтобы висело вот здесь, - показывает владелица, подойдя к воротам и приподнявшись на цыпочках.
   - Будет сделано, благороднейшая домина Фабия Присцилла! – и, повернувшись к местным работникам. – Чего сбежались? Имя новой хозяйки вы услышали. Даже увидели свою госпожу, - при этих словах сначала одни, потом и все, к кому обращался молодой галл, поклонились ей. – А сейчас каждый за свою работу. За обедом с вами ещё поговорю, с каждым. Я Кастик, вилик этого поместья. Одного из многих нашей благороднейшей домины, самого маленького. Кто скажет, как оно называется?
  Кто-то сказал «Гибернакулум», но тут молодой, высокий и довольно красивый раб перепрыгнул через забор и, подойдя, низко поклонился.
  - Светлейшая госпожа! Не думал, что нашей хозяйкой будет такая прекрасная юная барышня! Меня зовут Астер. А ваше новое владение называется «Лес Бестии».
  Что-то ей в нём, помимо того, что выскочка, не понравилось.
  - Я тебя звала? Спрашивала? Думал он ещё что-то!..
  Кастик шагнул и хорошим подзатыльником чуть не свалил наглеца на жёсткую землю дороги:
  - Ты знаешь новое название, это неплохо. Но никто не должен слышать, о чём говорят господа, если они не обращаются непосредственно к тебе. И за работу уже. Чего встали? – не крича, но не терпящим возражений тоном приказал вилик.
  Едва молодая хозяйка ступила на мощёную аллею, давно прятавшееся солнце показалось из-за облаков. «Что же, - подумала она, - хороший знак. Пребывание здесь должно стать светлым, ничем не омрачённым». Спустившись пару стадиев, жрица остановилась, любуясь, перед клумбой с нарциссами. За прямоугольной площадкой фасад с антами и двумя дорическими колоннами. Довольно неплохо смотрится. Приказав Кастику насчёт прандиума, Муция в одиночестве пошла прогуляться по дорожкам и тропам владения. Впрочем, решила до трапезы сходить только к ручью, остальное осмотреть после.
  За домом, шагах в сорока от него, спускающаяся дорожка упиралась в середину дорического же портика из двух дюжин колонн. Молодая женщина вошла в него и, под впечатлением вида, позабыв про то, что может испачкать одежду, даже присела на бетонную плиту.
  Прямо у портика начинался большой цветник. Шириной до крайних колонн, в тридцати шагах вниз он заканчивался у самого ручья дорожкой, возле которой и справа и слева от цветника росли чудные маленькие кустики.
  Родник здесь образовывал большую и крутую излучину, напоминавшую Фабии последнюю фалангу большого пальца. Она даже сжала кулачок как в амфитеатре в конце гладиаторского боя и направила большой палец себе в грудь: действительно, похоже. Протекая слева, со стороны Латинской дороги, ручей постепенно, немного виляя, удаляется от просёлка, но в этом месте, у воображаемого продолжения оси ворота-аллея-дом-портик-цветник, рассекавшей почти по центру и «большой палец», в этом месте забирал у пригородного владения аристократки порядка полутора дюжин югеров.
  На другом берегу ручья, против цветника, почти или совсем не уступая живописностью искусственной красоте ЛесБестий (или Леса Бестии), ограниченный излучиной и склоном холма, простирался прелестный луг. Полевые цветы на светлой, местами уже высокой, траве служили главным его украшением. Редкий кустарник кое-где рос у самого ручья, отражаясь в его водах. Несколько чёрных и белых коз безмятежно паслись. Пастуха не было видно, но слышна была его дудка. Или чем он там пытался наигрывать один и тот же забавный мотивчик. Такая идиллия в трёх милях от Города!..
  Совершенно очарованная, девушка решила не возвращаться туда и распорядилась, чтобы несли в портик стол, стул, церы и через час прандиум.
III
  Присцилла принялась писать послания. Безусловно, первое было адресовано предмету её новой безоглядной невероятной страсти. Приглашала Бестию «сюда, в строгий портик, разделить наслаждение видом – мечтой буколического поэта». Далее, чтобы возлюбленная не задерживалась, упоминала о близости поместья. «Если пойдёшь пешком, твои юные завораживающие ножки не успеют устать. Если ты –  вполне справедливо, клянусь Прекрасной Венерой! – захочешь их поберечь, твои носильщики не посмеют пожаловаться на далёкий путь. Ибо им не придётся идти по Латинской дороге дальше четвёртого милевого камня. За высоченным тополем сверни с неё направо и поглядывай на названия вилл – не заблудишься».
  Сразу написала и Квинту, с благодарностью за Кастика и заботу Филерота и робкой надеждой и на его, брата, посещение. Затем в храм, предупреждая о своём завтрашнем отсутствии. Управляющему и атриенсису, чтобы отправили в святилище Исиды изваяние Богини и несколько тысяч от имени Марцианы, чтобы извещали о местонахождении хозяйки только близких и послали на виллу некоторые вещи, кое-какие деньги и несколько слуг. Шрамику – чтобы сразу знала, где могут найти лучшую подругу она и Парис с Еленой. И даже написала, всё пребывая в полнейшем благодушии, юному Луцию Флору, прося не сердиться и, быть может, найти утешение с милой Фульвией, пока он желанен этой красавице.
  Фабия отправила домой почти всех провожавших её слуг. Наказала при этом скороходам не откладывая доставить послания по назначениям.
  Прандиум был неплохо приготовлен, и хозяйка решила не вызывать из городского дома повара. Она сняла столу и продолжила свою прогулку. Сначала пошла было по выложенной камнем дорожке направо от цветника, но та, поднимаясь, шагов через девяносто упиралась в столб Термина деревянного забора. Вдоль него была тропка, налево полого ведшая вниз к ручью, направо, чуть круче, вверх, параллельно аллее. ЛесБестии представляли бы собой почти квадрат со стороной приблизительно четыре стадия, если бы не выгибающийся капризничающий родник. Дорожки и тропки проходят под прямыми углами друг к другу и к останавливающим их пограничным заборам.
  Как и по всему имению, тут везде растут фруктовые деревья. Не заметив пока здесь ничего примечательного, Муция вернулась к краю «ногтя пальца». Так она и решила назвать это место – излучиной и лугом Большого пальца. Напевая, она отправляется дальше по каменной дорожке. Через пару плетров заканчивается маленький кустарник по бокам, ещё через стадий девушка доходит до пересечения с другой, более широкой каменной дорожкой.
  Навстречу хозяйке идёт полноватая чернокожая работница. Молодая владелица выяснила её кличку – Гама – и сказала ей, чтобы сопровождала. Они немного постояли у этого перекрёсточка. Гама – жена Мувила, отвечающего за птичник, того африканца, что поведал о волчице на болоте, сама занимается, помимо огорода, цветами и декоративным кустарником.
  Та дорожка, что пошире, пролегает посередине поместья. Как почти все мощёные, она проходит по старым границам нескольких участков, которые двадцать – двадцать пять лет назад –  Гама была ещё ребёнком – объединил самый старый хозяин, которого она помнит. Он же построил дом в антах и портик. Все же почти здешние деревья посажены ещё раньше. В последний год правления Клавдия молодой хозяин, сын «собирателя и строителя», разорился и продал пригородное имение…
  Фабия с работницей поднялись по Серединной дорожке, миновав левый, до поворота направо, где виднелись какие-то постройки.
  … Продал, как шептались, самому Британику, сыну старого и брату молодого Цезаря. Но того, Британика, вскоре вслед за отцом не стало, так что он не успел побывать в своём новом владении.
  Скорее всего, не самому Британику, как рассказала Гама – в этом случае оно перешло бы к Нерону – а кому-то из приближённых Британика. А уж работники легко могли бы преувеличить до самого несчастного.
  После этого сменились три хозяина, последние два года владели Габерии Флоры…
  Домина и невольница подошли к Старому дому. Одноэтажному, видевшему, пожалуй, последние годы гражданской войны – но добротному, каменному, вполне сносному. Сейчас в нём, не считая трёх самых больших комнат, живут рабы. Чуть дальше за старым домом стоят хозяйственные постройки. Слева от них, до каменного забора, птичник; появившийся оттуда Мувил низко поклонился. За этими зданиями ещё одна мощёная дорожка, параллельная Серединной, тоже спускающаяся – что и Присцилла с провожатой сделали вместе с ней – вдоль всего поместья, от просёлка до большого камня у ручья. За ней огород, около семнадцати югеров. Его конец упирается в каменный забор у дороги, от которого отходит, также пограничный, деревянный, из жердей, тянущийся, считая от дороги, плетра на два дальше хозпостроек. Где продолжает ограничивать огород и ЛесБестии уже ручей, снова – выше по течению, чем излучина Большого пальца, своим поворотом урезавший имение. Впрочем, если взглянуть с другой стороны, опускаясь по течению, родник, наоборот, прибавляет землю к владению Присциллы Младшей.
  У Большого камня, под сливой, устроен столик, красавица присела отдохнуть. Для первого осмотра вполне достаточно, подумала она. Отпустила Гаму, передала с ней наказ готовить баню, кабинет, попозже обед. И все шесть спален – чтобы выбрать самую подходящую. Немного отдохнув за столиком, Фабия дошла до (Нового) дома.
IV
  Возле которого её ждал успевший обежать своих заимодавцев и добраться до виллы Гней Космик.
  - Рада снова тебя видеть, Космик! Пообедать-то не откажешься?.. О Флора! Здесь так чудесно!.. Но придётся тебе подождать: я иду в баню… О Геркулес! Моих служанок-то ещё нет…
  - Добрейшая Фабия, прошу, позволь мне помочь, помыть тебе ноги. Это есть в «Благой вести», это часть нашего учения. Иисус, сам Господь, делал это…
  - Странный у вас «сам Господь».
  - Что?
  - Ничего. То есть ты не сочтёшь это рабским унижающим занятием, и в то же время никаких непристойных намерений?
  - Конечно, Фабия. Это просто помощь ближнему.
  - Что ж, идём. Посмотрим, где здесь у меня баня…
  Это можно назвать и термами: хотя  не очень просторные, но были раздевалка, лаконик и судаторий, калдарий, тепидарий, ункторий и фригидарий. Зайдя в последний, Муция присела на лежак, вольноотпущенник принёс пару тазов с горячей водой, пустые и холодная были под рукой. Она опустила пальчики в воду, в подставленный таз.
  - Добавь холодной, Гней, будь добр.
  Молодой человек сел на колени и начал омывать ножки прелестницы. Сначала он и его мысли действительно были заняты лишь омовением её ступней. Но уже смыв пыль и сменив воду, начав более тщательно эту банную процедуру, аккуратно, потирая пальчики и подошву, пяточки, щиколотки, подъём, перейдя на икры, молодой человек покраснел и не поднимал голову. Лишь загоревшиеся глаза часто посматривали на несомкнутые колени, бёдра, талию и грудь красивой женщины. Она вдруг почувствовала, вспомнив и всё его раннее поведение, что юноша очень сильно, возможно, как никто до этого, любит её. А уж его появившееся, вспыхнувшее желание никак не могло укрыться от её немалого опыта. Но, неведомо как ощущаемое ей, любовное чувство этого семиаксия просто поразило молодую патрицианку. Она действительно впервые встречает подобной глубины и мощи любовь к себе. Уже одно это сделало её готовой тут же отдаться любящему без всяких предварительных ласк, заставляло забыть, что у её ног вольноотпущенник, даже дыхание Присциллы, сбившись, участилось, как и биение сердца. Не отдавая себе отчёта, она, оставив ноги в тазу, легла на ложе и, вопреки рассудку, ласково провела пальчиками по жестковатым волосам, чуть привлекла голову молодого мужчины… Вообще, её тело готово было раскинуть ноги, обвить и приникнуть, раздуть до небес зажегшийся внутри огонёк – скажи он хоть одно нежное слово или, тем паче, осмелься на лобзание. Такова была сила любви Гнея Космика. Не меньшим, скорее всего, было и его желание. Он невероятно страстно захотел обладать сидевшей, а затем прилегшей перед ним любимой. Юноша давно перестал мыть ножки девушки, но оба не замечали этого. Она уже отдалась… захлестнувшим чувствам, но его скромность, разум и дух невероятными усилиями сдерживали его страстный порыв. Вот молодая женщина неосознанно и случайно провела пальчиками правой ножки по руке вольноотпущенника… Но парень, поняв, что ещё чуть-чуть, и он не сможет более сдерживаться, вскочил и выбежал из фригидария, из терм, из дома и даже из поместья, прейдя на шаг лишь у Латинской дороги…
  Придя в себя, Муция поражалась не столько самой себе – как она едва не набросилась на вольноотпущенника, чего всю жизнь себе не позволяла (не считая пары легкомысленных случаев в отрочестве, в разы увеличивших, однако, её капитал) – сколько его самообладанию при столь потрясающей силе его любви и желания. Чтобы она, выдающейся знатности, древнейшего рода, происходящего от Бога и Богини, красивая, молодая, независимая и богатая – едва не слилась в экстазе с человеком, родившимся рабом от раба и рабыни-варварки! Уму непостижимо! С другой, опять же, стороны: со столь ужасающей силой любить и хотеть, когда вот она, любимая и желанная, лежит и готова принять ласки и ласкать сама – при всём при этом сдержаться. С огромным трудом, она чувствовала и знает, но всё же сдержаться… Невероятно! Ни того, ни другого Муция досель не наблюдала и с трудом понимала…
  Вовремя прибыли с прочими Ана и Ксана, как раз занявшиеся купанием своей госпожи. Потом, после обеда, она призналась себе, что уже ожидает Бестию. Присцилла не любит ждать, предпочитает, чтобы её ждали. Поэтому, чтобы не тянулось время, пусть в приятно-томительном, усиливающем радость свидания, но всё-таки ожидании, прошла в кабинет и занялась своей книгой, началом уже четвёртого свитка. Иногда, чтобы меньше утомляться однообразным занятием, когда пропадало вдохновение, пыталась читать «О благой вести», но быстро раздражалась непонятными иудейскими названиями, словами и поступками, беспорядочным повествованием и скоро бросала эту книжку.
  К сожалению, начинающая писательница не дождалась Корнелии ни в первый, ни даже во второй день пребывания на новой вилле. Вечером и с утра даже отправляла Мувила-маленького, мальчишку-негритёнка, сынка Гамы, к тополю на Латинской дороге, на всякий случай.
  Слава Всевышним! Присцилле есть, чем заняться. Недолго – брызнул дождичек – прогулявшись, снова села за свою книгу. Порою, разволновавшись – «где же она, почему до сих пор нет?!» - выходила пройтись по аллее, до самых ворот. Раза четыре, наверное, последний уже в темноте.
  Вот уж и третий день настал, по календарю четырнадцатый перед июньскими календами. Аврора и Матута обрадовали чистым небом. На деревьях пели невидимые глазу птахи. Всё говорило о том, что день будет погожий, солнечный, замечательный. Однако Фабия всё беспокоилась: «Неужели с ней что-то случилось? Теперь такая обстановка в Городе… Надо пойти ещё помолиться». Выйдя после молитвы из дома, девушка обратила внимание на то, что к одиноко сидевшей воробьихе прилетела другая, и они вместе весело зачирикали. Наблюдавшая обрадовалась этому знаку, приняв за отличное предсказание, и вернулась в кабинет. Сегодня она снова отправила мальчишку к повороту. Присцилла верит своему предсказанию, однако думает: «Если до вечера не дождусь, вернусь сама в Город, найду, где бы ни была, Бестию и устрою ей…» Но что это? Детский голосок кричит:
  - Госпожа!.. Едут!..
  И снова, уже ближе…
V
  - Госпожа!.. Госпожа!.. – уже в доме кричит Мувил-маленький; вот он забегает в кабинет, запыхавшийся, довольный. – Госпожа!
  - Да не ори ты уже, сорванец! – говорит ему всполошившаяся Меланто.
  - Я ждал, - продолжает вбежавший, делая паузы, чтобы не задохнуться, - никуда не ходил… Даже залез… на тополь, там увидел… в точь такие… как вы сказали… носилки…
  - На дереве носилки были? – не удерживается от шутки домина. – Хорошо! Молодец! Меланто, идите. И дай пострелу что-нибудь вкусненькое. Идите!
  Муция уже с утра одета в сирийскую тунику и решает, что этого достаточно. Тем более сейчас надевать платье, как и прихорашиваться, уже некогда! Её сердце застучало ещё при первом донёсшемся крике мальчишки и не собирается успокаиваться. Она выходит из дома и видит на аллее октафоры. Несущие их слуги, несколько не доходя до хозяйки виллы, останавливаются и опускают свою ношу. Грациозно вылезает пассажирка… Чувства нахлынули, обрушились на Присциллу, ей становится чуть не по себе, она прислоняется к колонне.
  - … тебя! – слышит она лишь последнее слово приветствия гостьи. В руках приехавшей какая-то одежда, сама в одной тунике, ничего почти не скрывающей. Корнелия ослепительна. Она шагает в сторону, выйдя из тени дома, заходит за его угол.
  - Фабия! Где же твой «строгий» портик? Надеюсь, ты не будешь очень строга в наших отношениях… А! Вон же он! Идём туда!
  Молодая женщина встаёт и проходит через дом. Едва ступает на дорожку, взглядом ищет долгожданную. Гостья выглядывает из-за крайней колонны портика:
  - Милая, иди же скорей! – а сама убегает вниз, к роднику. – Муция! Любимая!
  Она перепрыгивает через ручей. Козы у подножия холма, похоже, немного удивлены вторжению на их пастбище. Юная прелестница идёт по лугу до высокой травы, там останавливается и осматривается. Кричит:
  - Милая! Для полной гармонии здесь не хватает тебя!
  С быстрого шага Фабия переходит на бег, перемахивает через ручей, Корнелия уже постелила покрывало в траве, и подлетевшая чуть не сбивает её на него.
  «Любимая!..», «Милая!..», «Как ты прекрасна!..», «Хочу тебя!..» - две красавицы кружатся в страстном объятии, говоря друг дружке нежные слова… Но вот уже не до слов. Обжигающие, ласковые, сладчайшие поцелуи губ, лица, шеи; руки на грудях, талии, бёдрах, ягодицах; любовницы падают на покрывало и быстро, чтобы и мига не оставаться без взаимной нежности, скидывают туники и бельё, Бестия кладёт Муцию на спину и через пару мгновений рты и ладони заставляют их забыть обо всём, кроме любимой, лаская Ц…
VI
  Ц…
  Присцилла глядит в высокое небо, где, ей кажется, она только что побывала.
  - О… Киприда!... Ты прелесть… любимая! – тихо произносит она, не в силах и голову повернуть. – …Ты пода-… рила мне… несравненно!
  Муция пока не смогла сложить нормальную фразу. Руфина вообще лежит не шевелясь. Лишь её дыхание, всё ещё сбивчивое, которое Фабия слышит и ощущает на своих коленях, говорит о том, что Корнелия здесь и жива.
  – Милая!.. Чудесная!.. Моя Бестия!.. Благодарю, это было… бесподобно, как никогда… раньше! – рыжая прелестница находит силы и руку возлюбленной, пожимая повыше локтя. – Но милая моя, самая… прекрасная в этом мире!.. Когда я приглашала тебя разделить наслаждение… то писала о другом – о любовании чудным видом…
  - Ты жалеешь? – шепчет Бестия.
  - Да.
  - Что?!
  - Что ты из-за меня так и не разглядела всё великолепие… И как ты могла тянуть два дня?
  - Прости, моя любимая…
  - Ничего. Я тебе почти всё готова простить. Я так люблю тебя, милая, - приподнявшись, молодая женщина перекладывается своим ближе к дорогому личику, - так люблю, - целует в губы, - только будь со мной каждый день, хотя бы только один разок. Прошу тебя! Обещай, милая!
  - Начиная с этой, - они снова целуются, - каждую ночь буду навещать тебя, милая Муция!
  Присцилла лобзает партнершу и наслаждается: Руфина снова посасывает её нижнюю губку.
  - Откуда ты знаешь, что я люблю так?
  - Как?
  - Как ты сейчас целуешь.
  - Любимая моя! Твоя божественная губка сама так и просит об этом.
  - А сейчас просит? – Фабия проводит по ней язычком.
  В качестве ответа Бестия наклоняет к себе милую головушку и лобзает так, что та начинает кружиться. Присцилла уже ищет ладонь рыжей девушки и направляет её себе на бедро, но милая отрывается:
  - Не могу, Муция. Мне очень трудно сдер-… Ох, не надо. Стой… Пожалуйста!.. О Боги!.. О да, то есть, нет!.. Поверь, мне очень трудно сдержаться, - она убирает руки жрицы со своих груди и промежности, - только не расстраивайся. Не надо, не смотри так: я загораюсь… Клянусь Бастет! Мне нужно сейчас в Город, я и так уже, наверное, опоздала, не знаю на сколько…
   Фабия обиженно отворачивается, Корнелия хочет обнять её сзади за талию, но она отбрасывает руку.
  - Присцилла! Любимая! Я же обещала, помнишь?
  Попытка обнять возобновляется, и отвернувшаяся ловит ладонь Руфины. Губы той касаются шеи очаровательной писательницы, сосцы – спинки, лобок и бёдра – ягодиц и ляжек. – Я вернусь… сегодня… не позже… второй стражи… Извини, Муция! Ты лучше всех. Люблю!
   Фабия отпускает кисть любящей и любимой, та одевается. Облизнувшись, хозяйка говорит:
  - Последний!
  Гостья садится на колени, Фабия приподнимается, их уста надолго сливаются. Но вот руки Корнелии, обнимавшие любовницу, разъединяются, она встаёт и уходит, а Присцилла откидывается на покрывало…
  Она провалялась так и чуть не уснула, но прибежала Уриана, сообщить, что пришёл Гней Космик. Выдохшаяся, уставшая домина с неохотой дошла до портика, куда велела фаворитке пригласить гостя и накрывать – шёл примерно восьмой час – обед на два столика.
  Космик стеснялся, не смел поглядеть в глаза. С большим аппетитом кушал – как, впрочем, и Муция, весьма проголодавшаяся – но успевал и рассказывать. О том, что сразу же за книжкой «О благой вести» начал переписывать другую. Нечто вроде продолжения, как поняла молодая патрицианка, наслаждавшаяся, кроме вкуса блюд, стеснением юноши и его влюблённостью. Она тотчас послала за деньгами служанку и, когда та их принесла, отдала переписчику щедрый аванс. Вольноотпущенник встал из-за столика и подошёл к Фабии поцеловать ручку. «Как хорошо, - подумала она, - что не выпила, не то не устояла бы: он так меня любит!..» А вслух сказала:
  - Гней, откуда такая галантность?
  Космик же, совсем засмущавшийся, поспешил за свой столик, осушил чашу вина и, попрощавшись, скорее покинул ЛесБестии.
  Девушка вздремнула прямо за столиком, затем пару часов поработала над своим сочинением. Начинался вечер. Патрицианка поужинала и сходила в баню, где слегка ополоснулась. Туда Меланто принесла доставленные скороходом из Города церы. Домина прочла их в унктории. Писала Парис, рассказывала, как проводит время с Еленой, как та и другая – то есть Шрамик – невесты готовятся к свадьбам. Подробнее описывала, как охмуряет девочку Дианию. Что не спаивает и не задаривает дорогими вещами: «так было бы слишком просто и пресно склонить милашку к близости», а ждёт инициативу с её стороны, «а это – в случае с Дианией, по крайней мере, но и не только – для меня интереснее. Пусть поймёт мои чувства и желание, и сама, без явных подталкиваний или обязательств, проявит инициативу». Что-то мелькнуло в голове Муции при чтении этих строк, но она не придала этому значения. В конце Ребилия добавляла, что, возможно, скоро подруги выберутся-таки в ЛесБестии.
  Но пока они обдумывали и собирались только на словах.
VII
  Корнелия же, как и обещала, приехала в середине второй стражи. И не одна. В ворота виллы въехал целый «отряд»! Больше ста человек, если считать слуг. Три паланкина, квадрига, трое верхом. На своей роскошной колеснице прикатил Гай Гопломах. В первых носилках были Бестия и Леканий, во вторых какие-то две простые девушки, в третьих Кацин с женщиной посолиднее, знакомой Парис и Елены, дочерью всадника, Юлией Терцией. Ещё одна девушка, Алления, словно подтверждая свою сословную принадлежность, прибыла всадницей. Также на лошадях приехали Публий Сиг и Асконий, молодой человек, которого хозяйка несколько раз встречала у общих знакомых. Все они были уже выпивши, привезли очень много замечательного вина и хорошей закуски. Владелица виллы распорядилась устроить всё для ужина в портике и подле него. Корнелия попросила, чтобы баню приготовили поскорее, и Фабия велела сделать это в старом доме: там она поменьше, быстрее будет готова.
  За столом хозяйке не очень приятно  было смотреть на заигрывания любимой с гостями. Чтобы заглушить ревность, фламина не закусывая пила неразбавленное вино и, в небольшую отместку, оказывала знаки внимания прилегшему с другой стороны Сигу. Вскоре Бестия ушла в баню и пробыла там более часа. Едва кто-то из сотрапезников отходил от стола, Присцилла отправляла служанок проследить.
  Кацин, как обычно, пытался произносить разные речи, но язык его не всегда слушался. Да и шум застолья, из-за которого еле слышны были флейты, не позволял. Пусть за столом лежали всего десять человек, но часто хотели высказаться трое-четверо сразу, и почти никто не уступал слово другим. Потом многие начали петь весёлые и в основном похабные песенки, в чём особо усердствовали две простолюдинки, приглашённые где-то по дороге Кацином и приехавшие в его носилках, симпатичные, но ни сном ни духом не ведающие изящных манер.
  Возвращение к столу Корнелии было встречено громкими одобрительными возгласами. В наказание за долгое отсутствие ей пришлось выпить полный кубок. Отведя в сторону Сига с товарищем, она о чём-то с ними говорила и даже спорила, потом подозвала Терцию; скоро вчетвером они вернулись за стол. Сиг завёл разговор с простолюдинками.
  - Красотулечки, как вы относитесь к сексу втроём?
  - Нормально.
  - Не против.
  - Да ведь вы даже не поинтересовались, с кем!
  - Дорогой Публий, с тобой всегда за!
  - Я тоже.
  - Нет, не конкретно со мной, а с любым из лежащих за столом. Я даже готов в этом случае дать двести сестерциев.
  - Ну хорошо, согласны, - одна из них обвела взглядом всех присутствующих, пьяно улыбнулась. – Вы все такие юные и красивые, хорошие и пригожие…
  - Вот и славно. Алления, забирай, если хочешь.
  - Благодарю, Сиг, - отозвалась та. – Я бы и сама… Но хочу! Ты верно заметил, клянусь Амуром! Идёмте, девушки.
  - Алления! – окликает её хозяйка. – Кубикул слева, с зелёными занавесями.
  - Отлично, Фабия! Вы слышали, девочки? Девочки-красоточки… - приобняла она своё приобретение, уходя в дом.
  Бестия расположилась справа от Присциллы, вплотную к ней, и хозяйка не замечала больше, чтобы возлюбленная флиртовала с кем-нибудь. Тогда и Присцилла решила не обращать внимания на Сига. Но на его место возле неё, чему он никак не сопротивлялся, прилегла Юлия. Ей за тридцать, среднего роста, несколько склонна к полноте, симпатичная. Она принялась говорить жрице комплименты, тонко и не очень льстить, восторгаться её знатностью и древностью рода, благородством, религиозностью и прочими достоинствами. Сама наливала ей, Корнелии и себе, поднимала тосты за Фабию, говорила их так, что неудобно было отказаться; при этом осушала свою чашу полностью. Присциллу немножко выручало то, что пила она из своего кубка с секретом и ухитрилась сходить избавиться от излишков вина в желудке. Чуть не упав, правда, в ручей. Несмотря на это, она всё же оказалась очень, очень пьяной. Терция, не рассчитав, вероятно, своих сил, уснула за столом.
  А Муция утром вспоминала события ночи лишь урывками. Вот компания выходит из портика, решив перебраться в дом… Вот Меланто с факелом стоит возле своей госпожи, а она говорит ей: «уйди, прочь»; служанка растерянно: « Вы же сами меня звали, домина…» Затем на больщущем ложе Бестия кричит: «О квириты! Я не могу… Сильнее!.. Насадите меня всю… на свои квирисы!..» - она сразу с тремя мужчинами. Эта картина ритмично покачивается перед Муцией, ей хорошо; девушка пытается сообразить: «Всего пятеро, с любимой трое, где же?..» Оказывается, с самой Муцией: перед её лицом, в её же кулачке Ц…
  Но вот в той же постели обнимает и целует её одна лишь любящая Корнелия, она разворачивает Ц…
  Присцилла просыпается на этом ложе. Голова чуточку побаливает, хочется пить. Увидев на столике возле кровати амфору, пьёт прямо из неё неразбавленное вино; становится легче. Она вспоминает описанное выше. Поворачивает голову и видит рядом возлюбленную, та мирно спит, прекрасная, обворожительная и сейчас. На постели ближе к левой милой коленке, одним ремешком всё ещё зацепленный за левую ляжку, лежит «дамский угодник». Муция замечает, что одеяло на полу под столом, и они, две любовницы, ничем не прикрыты. Бестия во сне закидывает на партнёршу правую ногу, а ладонь кладёт ей на пупок. Тут же двигает, сгибая, ножку немного вверх, а руку ей навстречу. И снова спит не шевелясь. Фабия боится её разбудить и так и лежит. Пытается вспомнить что-нибудь ещё, но безуспешно.
VIII
  - Доброе утро, сест-… О, извини, ты не одна, - говорит потише вошедший Квинт. – Не знал, что ты… Ладно, подожду где-нибудь, - и он выходит.
  От смущения Присцилла не успевает ничего сказать. Ей приходится аккуратно вылезать из сонного объятия. В комнате вставшая не видит никакой одежды, даже белья. Высунув голову за портьеры, домина негромко зовёт Меланто. Но нет вообще никого – ещё очень рано. Что делать, девушка решает завернуться в одеяло. Она тихонько переставляет столик, отпив для облегчения его веса и своего состояния ещё божественного дара лозы. Берёт одеяло, под ним и оказываются туники обеих любовниц. Натянув свою, немного испачканную, Фабия, прикрыв и возлюбленную, идёт искать брата, с любопытством заглядывая в спальни.
  В двух из них, тех, где стоит по две кровати, спят Сиг и Гопломах, Кацин и Леканий. Асконий отдельно, так же как и Юлия Терция. Её слуги перенесли в дом свою госпожу, одна рабыня спит на полу подле неё. В кубикуле с зелёными портьерами две постели сдвинуты вместе. Простолюдинки во сне бесстыдно раскинулись, выставляя напоказ тому, кто дерзко, без спроса, заглянет в комнату – то есть таким, как Муция – свои кудряшки и всё то прочее, что рядом с этими волосиками. Алления под покрывалом, из-под него видны лишь стопы.
  Экус пуст, Присцилла доходит до кабинета. Квинт сидит там и встречает вошедшую вопросом.
  - У вас что, была ночь однополой женской любви, и мужчины лишние на этом празднике?
  Выпитое только что вино, похоже, разбудило в его сестре остатки ночного хмеля, раскрывая озорство и лёгкость.
  - Привет, братишка, любимый! – она обнимает и хочет поцеловать в губы, но он подставил щёчку. Муция не сдалась и, схватив его голову руками, всё же исполняет задуманное. – Название виллы видел? Делай выводы. Но такому мужчине как ты здесь всегда рады, и я первая! Хочешь выпить, поесть?
  - Благодарю, нет. И ты пока не пей, мне нужно с тобой поговорить, сестра. Присядь, пожалуйста.
  - Пожа-а-алуйста! – она садится к брату на колени, приобняв за шею. Он хватает её, встаёт и относит на другой стул.
  - Прекрати, прошу. У меня серьёзный разговор к тебе.
  - Ты не вовремя, любимый Квинт!
  - Оставь. Ты, как вернулась из Амагальтуса, хотя бы один день без вина прожила? – мужчина старается говорить спокойно, но видно, что его это волнует. – Мигрень не заработала ещё? Хочешь через десять лет в старую развалину превратиться?
  - Между прочим, прожила, и не один!
  - А сколько: два, три? И между каким таким прочим? Прочее – это круглосуточная пьянка, оргии и развращение Марцианы?! Она же ещё ребёнок! А ты сама теперь ещё и лесбиянкой стала?! Ты чем думаешь: клитором, этим своим «прочим»? Вообще думаешь? С вольноотпущенниками ты, дочь древнейшего рода, Присцилла Младшая, патрицианка, ещё не спишь? Недолго осталось, пожалуй!..
  Квинт почти не повышал голоса, но дерзость его сестрёнки чуть поубавилась. Фабия не поднимает глаз. Увидев пятно на подоле, накрывает его ладошкой.
  - Да видел я. Извозюкалась как маленькая. Чего теперь прячешь? Сколько ты только что красовалась здесь передо мной в полный рост. Этим ты тоже в отца и в дядю: высокая. От Персия у тебя, наверное, эта страсть к гулянкам.
  - И к прочему, - не удерживается Муция.
  - Ну вот, - брат невольно улыбается, - я с тобой серьёзно пытаюсь…
  - Прав ты, Квинт Торкват, в общем-то, прав. Сама порой думаю: с этого дня прекращаю пить, начинаю добродетельную жизнь и так далее. Но подумать легко, а вот выполнить – для меня это прямо противоположности. Как покой и движение, как порядок и хаос, как идея и материя…
  - Перевод рассуждения в другую плоскость, - сказав по-гречески, улыбается сенатор. – Оставь в покое противоположности и начни движение к умеренности. Хотя бы просто попробуй знать меру.
  - Знать меру, чтобы не выпить меньше?.. Всё-всё, прекращаю. Я поняла тебя. Ты приехал или пришёл?
  - Я верхом.
  - Есть хочешь?
  - Нет, благодарю. Ты, если хочешь, поешь, только…
  - Пить не буду. Говорю же, поняла тебя. Но не совсем. Ты приехал лишь затем, чтобы напомнить о здоровом духе в здоровом теле, о морали? Или поглядеть мою новую виллу, а беседа о нравах вызвана полом моего сексуального партнёра? Ты в каком веке, брат?!
  - Остынь, сестрёнка! Если уж ты решила провести ночь с девушкой, то твой выбор девушки выше всяких похвал! Корнелия Руфина – редчайшая, потрясающая красавица! Но я пришёл к тебе всё же не с тем. Хотя столь яркая парочка может возродить в Городе моду на такую любовь, то есть на такие увлечения, я прошу тебя, сестра, не слишком увлекаться, хотя бы не у всех на глазах… И главное, - Квинт берёт стул и садится рядом с сестрой, лицом к лицу. – Ты знаешь, что, когда не стало отца… - он смолкает, задумавшись.
  - Да, любимый, ты заменил нам папу. Я безмерно признательна тебе за заботу, за всё…
  - Ты свободная римлянка, и я не могу тебе приказать как отец семейства, хотя ты только что признала нечто подобное, не могу заставить. Но, может быть, сестрёнка, ты сама хочешь прекратить такую жизнь. Ты сейчас даже поделилась со мной своими мыслями в этом направлении. Может, хочешь, но не можешь, не хватает духа, силы воли. Поскольку ты ещё молоденькая, ты женщина. Послушай, моя маленькая Муция, - Квинт нежно берёт Присциллу за подбородок и проводит пальцами по её волосам. – Как старший брат, я собираюсь настаивать, чтобы ты вышла замуж. Может, это поможет тебе…
  - Вряд ли. Извини, что перебила.
  - Нет, ты дослушай. Хорошо. Я прошу тебя. Часто я это делаю? Ведь я хочу для тебя только добра, разве это неясно? Я прошу, сестрёнка. Он достойный человек, поверь. Патриций, воздержанный, серьёзный, экономный, строгих правил…
  - Постой. Ты его будто на квестуру рекомендуешь. Я ничего пока не хочу сказать, но сколько же ему лет, внешность, сколько разводов и прочее в том же роде мне хотелось бы знать. И, наконец, почему заинтересован ты?
  - Да чтобы ты от подруг не отставала, - смеётся Торкват.
  - Сия великолепная мысль, Квинт, это твой главный довод в пользу намечающегося брака? Ты сам почему от своих друзей отстаёшь? Всё в поисках идеала? В Риме ты вряд ли его найдёшь, среди аристократок точно. Вот Юнии ещё что-то более-менее похожее. Но младшая уже почти вышла за Марка Феликса, а старшая, извини, не вышла лицом… Но есть одна достойная тебя! – у Квинта удивлённое лицо после такого заявления.  – О Боги! И почему ты на меня не обратишь внимания, а? Пусть меня кто-нибудь удочерит, хотя бы мой родственничек Луций Нигер, буду зваться Навцией, и тебе уже никто не скажет, что ты женился на единокровной сестре. Зачем мне твой жених? Я готова сегодня же отказаться от ежевечерней выпивки и еженощных утех – только возьми меня замуж, Квинт! Я серьёзно, клянусь Отцом Дитом!
  После некоторой паузы брат Муции заговорил.
  - Так… Сразу столько ты выдала, Присцилла. И так много вопросов. Для начала попробую на них ответить. По поводу моей женитьбы. На тебе не могу ни при каких обстоятельствах. Что о других… Действительно, я не хочу, как многие из друзей и знакомых, жениться, чтобы развестись через несколько месяцев. Мне нужна спутница на всю жизнь. Кстати, Юнию Арулену не сбрасывай так легко со счетов. Я серьёзно. Теперь о твоём женихе. Смею надеяться, будущем муже. На квестуру его не нужно рекомендовать, он уже был квестором. Ему тридцать восемь, дважды разведён. Не толстый, скажу даже стройный, примерно твоего роста. Бороду и усы не носит – ведь вы, женщины, в большинстве своём этого не любите. Как и ты, по-моему, верно? Не сказать, что красавец, но не урод точно. Брюнет, и глаза вроде серые, то есть в этом вы даже похожи, представь. Гай Лициний Макр, родственник Пизона Лициниана. Насчёт моего интереса…
  - Подожди, я догадываюсь, - Присцилла оглядывается на дверной проём, начинает говорить потише. – Свой политический союз вы хотите скрепить матримониально. А я, милый братик, всего лишь залог крепости и верности этого альянса, - и уже громче. – Прекрасно! – молодая женщина встаёт и кривляется. – О Могучий Геркулес! А сколько пафоса, морали!.. Фабия, дочь нашего древнейшего рода!..
  - Нет, постой. Всё это было сказано не для красного словца. Сестра, не думай, пожалуйста, так…
  - Постой и ты! – присевшая было Муция снова поднялась, её брат тоже встал. – Подожди, говорю! Я сейчас, - она выходит, берёт вино и кубки, возвращается. – Прекрасно, Квинт! – девушка наполняет кубки, поднимает свой, проливает побольше. – Возлияние тебе, Юнона, Покровительница брака, Сестра и Супруга Величайшего Юпитера! Выпьем, Квинт, за соблюдение условий! Сейчас мы их обговорим, - брат без особой охоты, но повторяет за ней и тоже выпивает. – Если бы не одно «но», ты ни за что не заставил бы меня, Квинт, выйти замуж за кого бы то ни было. Ни за что и никогда, Квинт! Я уже немаленькая, свободная, независимая, и сама разберусь, как мне жить, можешь не сомневаться! Но! – Фабия немного останавливается. – Я люблю тебя. Ты понимаешь, что я имею ввиду, не только как сестра брата, я тебе давно говорила. Давно-о-о! – она снова останавливается, наливает до краёв кубки. – Люблю тебя, Квинт, и потому готова выполнить просьбу. Не обещаю верности Гаю Макру, сразу скажу. Но готова выйти за него. И лишь об одном умоляю.
  - Что ты хочешь, сестрёнка?
  - Раз уж ты не хочешь брать меня в жёны, то возьми так. Устроим хотя бы одну, как будто брачную, нашу ночь, до свадьбы. Где, когда и как хочешь, но обещай мне это.
  - И ты выходишь за Макра?
  - Да.
  - Не скажу, что мне легко дать тебе слово…
  - Обещай же, любимый!
  - Да, обещаю: в этом месяце я стану близок со своей сестрой Фабией. Договорились.
  Он протягивает руку. Фабия её пожимает; затем поднимает кубок и совершает обильное возлияние, то же делает и Квинт.
  - Тебе, Блаженная Исида! Покровительница женщин, Сестра и Супруга Светлого Осириса!.. Держим слово, брат!
  - Да, сестра. Договоры должны соблюдаться.
  Они выпивают. Торкват уклоняется от объятия:
  - Не сейчас же, моя маленькая Муция! Мне нужно в Город. Благодарю, сестрёнка! Будь добра, дней через пять зайди ко мне. Я подготовлю всё, что необходимо, даже платье, если хочешь.
  - Твоему вкусу я безусловно доверяю. Это что, уже свадьба через пять дней?
  - Нет, свадьба, наверное, дней через десять-пятнадцать.
   - А кстати, об Исиде. Завтра вечером у Марцианы первая служба в качестве жрицы, поздравляй её от меня.
  - Хорошо, обязательно. Во сколько заканчивается? Не забыть послать слуг встретить её после богослужения.
  - Чуть-чуть раньше полночи, по-моему. Может, сама выберусь встретить и поздравить. И ещё о религии, милый брат. Пожалуйста, обними меня и поцелуй нежно-нежно – у меня кое-что для тебя есть. Не бойся, не укушу же я. О Геркулес! И понравится же тебе эта вещь, любимый! – и Муция сама подходит к немного озадаченному Квинту, обвивая, виснет на нём и лобзает, стараясь вложить всю свою нежность, а затем, так как брат не сопротивляется, добавляет и страстности.
  Но Торкват тогда сразу её отстраняет, мягко, но с силой:
  - Присцилла! Я же сказал, не сейчас. А мы ведь держим слово.
  - Мог бы на часок и забыть, - надувает губки молодая женщина;  но, взяв со стола папирусный свиток, уже с радостью протягивает его брату. – Вот, любимый, основная книжка учения семиаксиев! Не молодец ли твоя прекрасная сестрёнка, твоя маленькая Муция?!
  - Ты потрясающая девушка! – теперь Квинт сам по-братски обнимает её и лобзает в щёчки, она блаженствует. – Ты моя умница! – целует в лоб. – И раскрасавица! – разъединяет объятие. – Но я побежал, извини. Очень признателен за согласие и за книгу! Спасибо! Пока! – и Квинт покидает виллу.
  А Фабия, отнюдь не ожидавшая подобного начала дня, думает так: « Через одиннадцать лет он меня выслушал и понял! Через одиннадцать лет! О Великие Боги! Похоже, нужно было давно на его глазах переспать с девушкой, чтобы настроить брата на нужный лад. О Прекрасные Богини! Благодарю вас! Впереди ещё одна ночь счастья! Как вчера день на идиллическом лугу…»
IX
  Не покидая кабинета, Фабия тотчас написала Секстии, что и она, лучшая подруга Муция, выходит замуж, и предоставляет ей удивить Ребилию и Геллию, да и всех знакомых в Городе. Ещё написала Марциане, чтобы затащила погостить в ЛесБестии Клодию Марцеллу, упомянув невзначай, что здесь имеется «дамский угодник».
  Не успела она завершить последнее послание, как в кабинет заглянул Гай Гопломах. Хозяйка кивнула ему, чтобы заходил. Он успел умыться, но длинные волосы уложены кое-как, наспех. Закончив письмо, Присцилла приветствует гостя:
  - Доброе утро, Гопломах! Будешь? – показывает на амфору.
  - Привет, милая хозяйка! Спасибо, я немного успел утолить жажду. Фабия, у меня к тебе один вопрос.
   - Задавай, дорогой гость.
  - Скажи, пожалуйста…
  - Пожа-а-алуйста!
  - Посмеявшись, он продолжает:
  - Скажи, откуда у тебя это поместье?
  - Ты что-то слышал?
  - Так, почти ничего. Но мне надо знать.
  - Хорошо. Однако сначала ты мне расскажешь, как вы ночью оказались в постели со мной и Руфиной.
  - Легко.
  - Легко поведаешь или легко забрались на наше ложе?
  - И то, и другое.
  - Вот как, значит. Слушаю.
  - Бестия из-за стола зовёт меня и Публия, спрашивает его: «Ты же хочешь Фабию? Знаю, что да. Давай завтра или послезавтра отдашь мне восемьдесят тысяч, и прямо этой ночью получишь свою желанную!»
  - Не ври, Гопломах!
  - Присцилла, клянусь Аполлоном и Амуром! Сиг говорит, - слово «говорит» гость произносит как «грит», - «У меня только шестьдесят сейчас наберётся». Бестия говорит: «Ну тогда иди вон с той крестьянкой, ей и шестнадцати ассов хватит!» Тогда я говорю: «Я добавлю двадцать тысяч». Бестия говорит: «Вот это мужская дружба! Красивый поступок – выручил товарища!» Она зовёт Терцию: «Юлия, прелестница, к тебе у меня просьба!» Та говорит: «Для тебя, божественная, всё, что угодно, всё, что пожелаешь!» Корнелия отвечает: «Ты сама, дорогая, не желаешь ли милую нашу хозяйку? Вообще-то, я вижу, можешь не кивать. Терция, тогда займись, будь любезна, тем, чтобы она побольше выпила. И вполне возможно, тебе удастся насладиться с нею…» Юлия соглашается. Бестия интересуется у нас: «Мужчины, вы не в курсе, Леканий что, вообще женщинам внимания не уделяет?» Я говорю: «Насколько я успел узнать, крайне редко. Почти всегда мальчиков берёт. И сегодня среди слуг у него два пригожих есть». Бестия говорит: «Этой ночью его мальчики будут не у дел. Вот увидите!» А потом затащила его в кровать вслед за Асконием и Кацином. Сначала свою излюбленную фразу сказала: «Квириты! Где ваши квирисы?! – а потом. – Тебе, - говорит, - Леканий, выбирать, гордись, - говорит, - тебе выбирать, куда меня хочешь, а уж этим что достанется». Ну, тот понятно, куда, к мальчикам-то привыкший. Так после этого, только он коЦил, Бестия повернула к нему голову и говорит: «Ну как тебе моя задница? Как тебе мой аЦс? Понравился?!» Чтобы, значит, и не смел сравнивать с маль-…
  - Подожди, Гопломах. А в саду мы как оказались?
  - Как-как. Терция уснула, я и говорю: «Смотрите, свежий воздух как действует. Идёмте в дом». Встаём, идём, а Кацин говорит: «Конечно, в дом, все вместе, чтоб веселее, в одну спальню…» А ты говоришь: «Вот вы что задумали! Напоили, а теперь все в одну кровать?! Не выйдет!» И убегаешь. Но, наверно, в темноте заблудилась, зовёшь служанку. Она с факелом к тебе идёт, ты за деревом прячешься. А Бестия кричит: «Ага! Вон она где! Спасибо, Меланто, что осветила её! Присцилла! Выходи, не бойся – трое же со мной будут!»
  - Стоп. Значит, с ней Леканий, Кацин и Асконий…
  - Да-да, мы с Публием с тобой!
  - Чему ты так радуешься?
  - Не напрасно же я выручил друга. А ты, Фабия, здорово, бесподобно это делаешь!
  - Что именно «это»?
  - Фелляцию.
  - Я всё «здорово и бесподобно» делаю. Однако ж и нахалы вы!
  - Мы-то почему? Ты сама ночью говоришь: «Ах, значит, так, Бестия! Ох, ты вот как, милая!» И хватаешь меня и Сига, стаскиваешь с нас всё…
  - Стой-стой! О Геркулес! Самым бессовестным образом напоили, ещё на меня и сваливают! Просто наглецы!
  - Ещё какие! О Присцилла! Бесподобная! Если вдруг ещё захочешь когда-нибудь отомстить своей милой, только намекни…
  - Перестань, Гопломах, нахал! Налей лучше понемногу… Да не настолько же «понемногу», лей давай ещё!..
  Они выпили, и Муция примерно поведала ему, как ей досталась эта вилла.
  - О счастливчик Луций Флор! Фабия, я намекну, пожалуй, Публию, а? Ночью он, хотя и добился и насладился, но наверняка захочет и дальше… Озорная ты, хозяйка!
  Патрицианка молчит, посмеивается себе, будто это и не к ней относится. Гость, видимо, понимает – и не сказать, что неправильно – что молчание – знак согласия. И продолжает:
  - А вот скажи, пожалуйста…
  - Пожа-а-алуйста!
  - Фабия, ты бесподобна! Клянусь Амуром и Аполлоном!.. Как ты думаешь, а Ребилия будет… м-м-м…
  - Благосклоннее?
  - Да, точно. Моя любимая Ребилия будет благосклоннее ко мне, если я подарю ей какое-нибудь поместье?
  Муции приходит в голову одна мысль об отношениях подруги с мужчинами.
  - Я дам тебе… Рано радуешься. Дам тебе одну подсказку. Благодари Кибелу!
  - Обязательно! Тебе самой, Фабия, как её самой главной фламине, дам денег на жертвы матери Богов!
  - Молодец, нахал Гопломах! Во-первых, не допускай промаха Флора. Учись на чужих ошибках, юноша!
   - Понял, матрона! Подарю имение вместе с рабами, обязательно!
  - А во-вторых, есть одна идея. Может обойтись довольно дорого, кстати. Однако представь: в Городе будут говорить о тебе: «Это тот мужчина, который сумел соблазнить непреклонную Парис!..» Вообразил? Дорого, но не больше цены такой, - Присцилла обводит рукой, - виллы. Но, в зависимости от твоего желания понравиться моей подруге…
  - Говори же, прелестная!
  - Купи одну, а лучше двух служанок, желательно, конечно, не совсем глупых, естественно, юных – лет тринадцати-семнадцати. Будет совсем отлично, если это будут девственницы. Но главное, разумеется, чтобы они были очень, очень красивые, столь соблазнительной внешности, что невозможно устоять. Но не вульгарных. Можешь – и это даже будет лучше – перед тем, как приобрести, привести и мне показать. Всё это для чего. Предлагаешь эту невольницу, или, если расщедришься на двух, предлагаешь выбрать одну из них своей возлюбленной Фелиции. Говоришь ей, что она может увести рабыню в спальню. А потом шепчешь на ушко: «Я подарю тебе её – или их – и виллу, где держать эту красоту, чтобы не видела и не знала Геллия»!
  - Здорово! Бесподобно! Ты мудра, прелестная Фабия!
  - Ты мне льстишь.
  - Нет-нет.
  - Так гордись! Подумай, какая мудрая – среди многих других неоценённых достоинств – какая мудрая девушка была с тобой этой ночью!
  - Не забуду до гроба!
  - Отлично! Представляешь: в гробу ты меня вспоминаешь, и у тебя поднимается…
  - Ой, не могу! – смеётся эфеб.
  - Неправда: если поднялся, значит, можешь! Увидев это, тебя в Аиде уже ждут тени всех красавиц: Мессалина, Клодия Квадрантария, Преция… А Поппея Сабина требует тебя к себе, на небо. Она говорит: «Посмотрите, его оружие не глядит под землю, в ваш мрачный Гадес! Оно направлено вверх, сюда, к небесной тверди… О да, тверди!» - твердит Божественная Поппея, попой своей и прочим жаждущая твоей тверди.  Она вряд ли упустит подобный случай, так что тебе уготован путь в заоблачные высоты! Благодаря всего лишь воспоминанию обо мне! Ты слышишь?
  Всадник от хохота держится за живот. Муция ждёт, пока он успокоится, а потом ложится прямо на пол, изображая усопшего, и пальцем показывает, где и что встаёт у покойника. Поднявшись, снова ждёт, пока молодой человек отсмеётся.
  Цени, Гопломах! И ещё: Парис любит поэзию. Ты сам случайно не сочиняешь?
  - Пробовал. Последний раз вот когда её встретил, прелестнейшую Фелицию. Но не выходит ни одного стиха – ни одной строчки!
  - У меня тоже, Гай. Тогда кого-нибудь из греков можешь ей прочесть. Например… Сейчас скажу. Симонид, Вакхилид, Архилох, Тимофей…
  - У меня с греческим не очень. Понимаю содержание, когда говорят, но…
  - Ясно. В общем, приготовь какие-нибудь любовные стихи… А что, неужели все ещё спят?
  - Скорей всего. Наверно, четвёртый час ещё.
  - Гопломах, не заглядывал за зелёные занавеси? Иди посмотри. А то я сейчас распоряжусь спровадить этих… как их там, короче, крестьянок. Да, им же что-то нужно заплатить…
  - Не волнуйся, прелестная хозяйка, я позабочусь, - эфеб выходит из кабинета.
X
  Фабия зовёт Кастика и среди других приказов велит ему вежливо избавиться от двух гостий, даже дать им провожатого, её эпилятора, чтобы он и письма Вере и Марциане отнёс в Город.
  Помолившись, владелица ЛесБестий идёт в свою спальню. Возле которой госпожу уже ждёт вестиплика с чистой туникой. Прямо в коридоре Муция переодевается и отправляет Меланто поторопить готовящих баню. Гама приносит завтрак и маленький чудесный букетик в кувшинчике.
  - Откуда такая красота?
  - Возле ручья нарвала, госпожа, чуть ниже Большого камня.
  - Хорошо, Гама. Иди.
  Скинувшая во сне одеяло Корнелия открывает глаза. Фабия подходит, наклоняется и целует её. Восхитительный для обеих любовниц момент приятно затягивается, так что вошедшая присаживается на постель.
  - Чудесно!.. Пожалуй, я ещё не проснулась, и это мой сладкий сон!..
   Хозяйка подносит гостье кубок и, когда та его допивает, букетик.
  - Слишком прекрасно, чтобы быть явью!.. – лёгкая хрипотца удивительно не портит голос Руфины. – Я тебя люблю, Муция! – снова цветы в кувшинчике, а губы красавиц сливаются. – Постой, - Бестия разъединяет их пальчиками и привстаёт на постели, - постой, милая, мне нужно помыться… Оппа! Кое-что прицепилось к моей ножке…
  - Он на ней смотрелся, между прочим. А баня, должно быть, уже готова. Идём, любимая! Но поешь, может, сначала?
  Влюблённые позавтракали и перешли в термы. Помылись и поплескались в тепидарии. Вскоре одна домина отослала служанок.
  - Зачем, Муция? Я хочу ещё умаститься. И кстати, маленькая баня в другом доме мне понравилась больше. Она мне кажется такой уютной.
  - Специально для тебя, дорогая, прикажу держать её близко к готовности в любое время дня и ночи. А умащение не убежит. Скажи, Корнелия, зачем ты вчера придумала этот сговор? Может, у тебя трудности с деньгами? Не стесняйся, лучше скажи сразу мне – помогу, возьму, если нужно, у брата или займу наконец. Я не девочка и не боюсь мужчин. Однако предпочитаю выбирать их сама, а не быть напоенной и подложенной. Но и это ещё не так страшно. Вот зачем нужно было требовать деньги, да ещё конкретную сумму?! Ты ни с кем меня не спутала?! Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя. И при этом тебе не терпится тащить на наше ложе эфебов, меня им подкладывать и самой на моих глазах отдаваться сразу трём! Не перегибаешь ли?! – Присцилла бросает на пол медный таз с водой.
  - Потише, пожалуйста.
  - Я  у себя дома! Сейчас вообще всех, коме тебя, выгоню!
  - Тогда и я уеду, - спокойно возражает Бестия. – Я же их приглашала. Вперёд, выпроваживай, начинай с меня… А лучше угомонись, пожалуйста, и выслушай. Милая, не сердись, ну!..
  - Я слушаю, - говорит Фабия с надутыми губками, однако уже поспокойнее.
  - Прекрасно. В своё время моему отцу необходимо было наместничество. Посему бедную маленькую Корнелию Руфину, которой не исполнилось и двенадцати, выдали за одного богатенького политика – обжору и развратника. Первую ночь мы не были одни. Муж, убедившись, что я досталась ему девственницей – убедившись, но не более того – на моих глазах занялся двумя своими наложницами, а привилегию лишить меня невинности передал нужному ему и отцу человеку. Титу Арбитру, приближённому Цезаря. Я благодарна Петронию – пусть пребывает в блаженном Элизиуме – он был очень нежен и подарил мне первый экстаз. Через год я овдовела и перестала видеть еженощные оргии. Но потребность в сексуальном наслаждении, разбуженная в первом, и пока единственном, замужестве, не собиралась никуда деваться. О Купидон! Как же она порою терзала меня! К четырнадцати мне стало мало одного партнёра – ни один не мог удовлетворить полностью, насытить мою неугомонную плоть, - Бестия провела ладошками по своим изумительным попке, промежности, груди, рту. – Попробовала партнёршу, некоторое время помогало. Но не исполнилось и пятнадцати, как редкую ночь я стала проводить одна или только с одним человеком. Между прочим, ты одна из немно-… мало с кем… очень-очень редко одного человека, девушки, мне хватает в постели для полного экстаза. Прошу понять, Муция, - Корнелия подходит к Фабии, садится рядом и обнимает, - я бессильна против этого зова – так позабавились природа и Купидон. И Вечно Юная Венера… Я проводила бы, если б могла, с одной лишь тобой сутки напролёт. Но если ты попробуешь сие осуществить, это будет равносильно, и даже хуже, чем если бы ты кормила меня за целый день только одной малюсенькой тарелочкой, скажем, винограда, пусть и очень сладкого. Да и ты сама, любимая, разве не мучаешься иногда без близости? И почему ты так восприняла наше ночное групповое развлечение? Тебе, по-моему, было очень приятно. И разве на расширенных службах Кибеле все разбегаются строго по парам?
  - Там совершенно другое, Бестия! В храме священная служба Богине!
  - Тише, тише, моя почтенная фламина. Ещё я забыла сказать. Вернусь к тому же винограду. Представь, я сижу и кушаю, передо мной его целый модий. А ты весь день с одной виноградинкой. Разве не должна я поделиться с тобой? Также и в сексе! Я получаю столько удовольствия от нескольких партнёров! Неужели моей возлюбленной Муции оставаться в неведении о подобном наслаждении, во мраке  обычной парной близости?! Я хотела, возможно, открыть или, скорее, напомнить тебе. Никто не ограничивал для женщины, вообще, для человека, секс одним лишь партнёром другого пола и обычным способом! Клянусь Исидой и Бастет! Мы же не животные, в конце-то концов!
  - И можем, - Муция повеселела, - принять хоть шесть концов!
  - Да хоть дюжину! И это, по-моему, не предел!
  - Серьёзно? Куда это?
  - Сейчас покажу!
  - Только не зови дюжину мужчин!
  - Почему дюжину? Две дюжины! Нас же две!.. Но смотри куда, - начинает показывать Бестия, считая вслух, лобзая соответствующие места и двигая там указательным и средним перстами Ц…
  Обозначая последнее, говорит «двенадцать», целует любовницу в губы и, пока проводит туда-сюда пальчиками у неё во рту, шепчет:
  - Может, и это ещё не всё…
  Они страстно целуются и обнимаются, обе очень распаляясь.
  - Что-то я забыла, любимая, где седьмое место?
  - С удовольствием напомню! – с этими словами Корнелия, посадив Фабию на край бассейна, сама, оставшись в нём, раздвигает, поглаживая, бёдра молодой фламины и Ц…
  После Присцилла хотела сама умастить рыжую девушку, но приятная истома лишила сил. Они добрались до лож в унктории и крикнули служанок.
XI
  Затем был прандиум, на котором появились уже все, ранее спавшие. Как только трапеза завершилась, гости уехали, поблагодарив, естественно, хозяйку за редкое гостеприимство. Оставила виллу и Корнелия, которой любимая совсем забыла сообщить о своём предстоящем замужестве. Фабия немного позанималась своими записями, а вскоре и сама уехала из ЛесБестий – на обе части службы Великой Матери Богов. На выходе её встретили Руфина с Алленией, Леканием и двумя сенаторами, одному под тридцать, другому за сорок. В пути, особенно за Городом, они все вместе продолжали выпивать, закусывать, веселиться.
  Незадолго до поворота с Латинской дороги, когда все были весьма навеселе, фламина объявила о своём надвигающемся браке. На просёлке, не доезжая до ворот, в шутку злясь на любимую, Корнелия, призвав на помощь Аллению, стала играючи нападать с кулачками на невесту. Девушки выскочили из октафор и бегали вокруг них; Фабия поодиночке ловила нападавших и так одолевала их. Вот в темноте, у соседской ограды, она поймала юную всадницу и левой рукой сковывала её движения, а правой щекотала. На крики и визг Аллении примчалась её рыжая союзница с двумя лампадариями, за ними и смеющиеся над девичьими проказами мужчины. Две противницы начали брать верх над Присциллой, Бестия же со словами «Вот и время напомнить об ответе Феодора Гиппархии! Он сорвал с неё платье на том же пиру!» стала раздевать возлюбленную, ей помогает Алления, Присцилла делает вид, что сопротивляется. Она остаётся в одних туфельках и смеётся.
  - А Гиппархия не выказала ни смущения, ни женского стыда! Всем добро пожаловать в ЛесБестии!.. Это вроде бы забор уже моей виллы…
  Обмотав сорванную ей с ближайшего паланкина занавеску вокруг пояса, Муция – глядя на нее, не стали садиться обратно в носилки и спутники – пешком идёт до ворот, а затем и до дома, что-то ещё крича, мешая слова из молитв Диндимене, восхищения Бестией и комплименты другим гостям. Одной рукой она поддерживает свою спадающую полунакидку, а другой обнимает то Аллению, то кого-нибудь из мужчин. Вот под её рукой оказывается любимая, настаивающая, чтобы Фабия не избегала ни краткого застолья, ни его продолжения на широком ложе.
  Однако, когда после пары возлияний компания направилась в большую спальню, сенатор постарше отказался от одной для всех постели. Тогда Корнелия попросила возлюбленную уйти с ним, пообещав вскоре соединиться только в девичьем кружке. Присцилла отвечала, что лучше пусть она зайдёт одна, без Аллении. Энергичная девушка согласилась, и хозяйке осталось ждать её желанного прихода на ложе с лысеющим толстячком, Децимом.
   С потенцией у того явно были проблемки. Но выпитый Муцией в немалом количестве – надо же ей «нагуляться до свадьбы» - чудный гроздный напиток вкупе с сексуальными азартом и гордостью – неужели мужчина встанет от неё, ничего не испытав – сделали своё дело. Сначала озорница Ц…
  На следующий день все гуляки проснулись около или позже полудня. После прандиума снова все, кроме Фабии, уехали в Город; она же поработала над своей книжкой. Корнелия вечером вернулась с целой повозкой вина и кучкой новых гостей: семерых всадников всех возрастов и пары девушек, это оказались Эриция и Секстилия! Фабия рада была их увидеть. Девчонки поведали ей, что братья с утра занялись то ли устройством игр, то ли какими-то политическими делами, в общем бросили их, и вот они со своим знакомым, услышав, что одна компания собирается на виллу рядом с Городом, название которой ЛесБестии, решили полюбопытствовать и немало удивились, увидев здесь Фабию в качестве хозяйки. День был жаркий, и перед ужином все посетили купальни, причём девушки отдельно, в бане Старого дома.
  Возлияния текли почти непрерываемым потоком и тосты практически одной речью. Отец Либер наверняка был доволен в тот вечер их застольем и прочим. Посему, когда Корнелия предложила возлюбленной вариант проведения ночи в одной вместительной постели, заключавшийся в том, что они сначала будут делить ложе со всеми мужчинами, а затем, когда те выдохнутся, чисто с двумя девушками, Присцилла согласилась. Хотя в то же время внутренний голос говорил ей: «Откажись от этой оргии, съезди в Город, ты же хотела». Но она не обратила внимания. Забыла, зачем ей нужно в Город. И хотелось быть рядом с любимой, вместе предаться порочным и этим самым столь возбуждающим Муцию занятиям.
  Правда, вышло чуточку не так, как планировала Руфина: Эриция и Секстилия прямо из-за стола увели одного эфеба, и фламине с рыжей гостьей достались «лишь» шестеро». Чего только не вытворяла на просторном ложе Бестия! К примеру, пару раз Муция даже оставалась – балуя свою Цку пальчиками – одна. В сторонке от переменившей в страстном порыве положение возлюбленной, окружившей себя мужчинами со всех сторон. Один был под Ц…
  Как она и предсказывала, скоро они выдохлись, вернее, Бестия буквально высосала всю их силу вместе с сЦнем. Девушки отправили мужчин спать и пошли за юными партнёршами. Те ещё продолжали, вероятно, уже по новой. Обе были сверху: блондинка, опершись Ц…
  Оставив молодого человека с блаженно открытым ртом, четыре девушки перешли на обширное «поле брани». Перед «отплытием на Лесбос» для «попутного ветра» совершили несколько возлияний. Начав попарно и дважды поменявшись, добравшись каждая по разу до вершины удовольствия, они чуть отдохнули и перешли к игре «в отдыхающую». Это когда одна девушка просто лежит, предоставляя всем остальным подружкам делать с ней всё, что вздумается, и не может ни помешать им, ни остановить игру. Первой «отдыхающей» - впрочем, какой там «отдыхающей», когда девушка буквально изнемогает от ласк, но прервать не хочет и не может – первой «отдыхающей» стала Секстилия. Брюнетка, как наиболее знающая свою неразлучную подругу, сразу начала Ц…
  Муция была последней. У девчонок, а особенно у Бестии, неведомо откуда осталась энергия, которую они всю отдали на ласки гостеприимной хозяйке. Эриция – надев, кстати, ещё во время близости с эфебом – совсем ведь не снимала «дамский угодник» Ц…
  … как Муция стонала в экстазе, обрывками слов просила прекратить сладкую игру – всё это ей рано утром рассказывала Секстилия. То ли вино, то ли необычайное наслаждение – всё же Присцилла была и с любимой – то ли всё это вместе взятое снова оставили в её памяти лишь урывки, начиная с того, когда роль «отдыхающей» перешла к ней.
XII
  Утром, уже во втором часу, девушки мылись в бане, где, весьма довольные, обсуждали ночные развлечения, плескались и натирали друг дружку. За завтраком они не только с большим аппетитом кушали, но также веселились, забавлялись над слугами, выпивали. В общем, было так изумительно хорошо, что Фабия не пожелала оставаться в ЛесБестиях, а, распорядившись позаботиться о гостях-мужчинах, предпочла в милой девичьей компании и прекрасном расположении духа, продолжая веселье, отправиться в Город провожать Корнелию. Въехав в Капенские ворота, сначала Эриция и Секстилия нежно распрощались с парой влюблённых, а через пару стадиев, горячо расцеловавшись, вылезла из носилок Присциллы и пересела в свои Руфина; любовницы условились, естественно, о месте и времени вечерней встречи.
  Проезжая по Форуму, молодая Фламина увидела совсем рядом повозку с обезглавленным трупом. Отправила педисеква узнать, кого это так. Фабия посчитала эту встречу плохим знаком, велела носильщикам остановиться пока в ближайшем портике. Вернувшийся слуга поведал, что по подозрению в антиримских настроениях были арестованы два германца из племени батавов, знатные братья Цивилисы. Один, Юлий, служил в войсках, потерял глаз, за что его называют Ганнибалом, он всё ещё под стражей. Другого, Павла, казнили, его-то и увидела домина. Поражённая, она даже передумала ехать домой, как хотела сначала, а решила заглянуть к Квинту, проведать младшенького, Спурия, поздравить с принятием сана Марциану.
  Однако уже на подъезде к их дому у патрицианки неожиданно, будто что предчувствуя, забилось сердечко, и внезапно, хотя всего-навсего споткнулся один носильщик, окончательно испортилось настроение. Со всей силы оттолкнув открывшего дверь слугу, пытавшегося что-то сказать и не пропустить госпожу, она обошла кабинет, перистиль, триклиний, баню, пока не заглянула в кубикул старшего брата.
  На полу и ковре валялась одежда, на приставленном к кровати столике пара кувшинов; один стоял, но покачивался вместе с пустыми позвякивавшими кубками. На постели, буквально в двух шагах от Присциллы, боком к ней, пьяненький Квинт стоял на коленях и, обхватив за талию, Цл постанывавшую юную партнёршу. Муция давно бы ушла, если б не пышненькие попа и грудь девочки, её родинки, волосы… Та, будто почувствовав, повернула голову и хмельными глазами увидела подглядывавшую. Бедная Фабия едва не вскрикнула, тихонько, зажав рот рукой, охнула, ноги её чуть подкосились, в ушах – часто или медленно, не поймёшь – застучало, она схватилась за косяк, удержалась и не упала, как заколдованная всё глядя на сцену, которую не могла себе представить и в кошмаре.
  Мужчина заметил, что та, которую он продолжал Цть, перестала стонать и уставилась в сторону. Он тоже повернул туда голову, но узрел лишь колыхание занавесей. «Не отвлекайся, - молвил он. – Все ощущения, Бэта, должны быть в твоей заднице!..» Услышав это из-за портьер, Присцилла побежала, путая двери.
  Очутившись в трапезной, выпила, обливаясь, неразбавленного вина, целый секстарий. Грохнула посуду об пол и направилась в носилки. Захотела вернуться в ЛесБестии, но, будучи в сильнейшем волнении, назвала носильщикам что-то другое. Сидя в паланкине, теребила подушки, не помня себя, ругалась вслух. Очнулась, когда – октафоры давно стояли – один слуга, несколько раз повторявший, осмелился тронуть домину за плечо и снова сказал:
  - Госпожа, вы на месте: Виа Нова за Порта Невиа.
  - Руки отрублю напрочь! – закричала патрицианка, но, оглядевшись и немного сообразив, протянула своему рабу монеты. – Не бойся. Быстро вина любого, конгий или больше!
  Педисекв, схватив деньги, крикнул уличного разносчика и взял у него два конгия в амфоре, отдал, страшно волнуясь и извиняясь сам не зная за что, покупку домине. Хотел отдать и мелкие монеты сдачи, но она сказала:
  - Оставь себе. Что ты до этого говорил?
  - О госпожа! Благодарю! – он упал на колени и поклонился, скорее радуясь не деньгам, а тому, что руки останутся целы. – Моя госпожа, мы на месте: Виа Нова за Порта Невиа.
  - Ясно.
  Хотя самой ничего не было ясно, мысли всё так же путались, и молодая женщина, донельзя потрясённая, не понимала, зачем ей мог понадобиться этот район. Случайно вспомнила, что здесь живёт Гней Космик, что он её безмерно любит, и подумала, что, наверное, сможет утешить. Отпив прямо из амфоры несколько немаленьких глотков, Муция решилась. Выглянув на улицу, выбралась из носилок, взяла вино, приказала всем своим слугам идти домой и подошла к большой грязной инсуле, невольно приподнимая края столы. Поднялась на последний этаж, спросила у какой-то женщины, удивлённо посмотревшей на богатую домину, нужную квартирку, подошла и постучала в дверь.
  Её открыл сам Космик, не поверивший своим глазам. За миг до этого он сидел в своей маленькой комнатке, всё убранство которой составляли низкая кровать, сундук и столик, сидел и ругал себя, досадуя и злясь. Не показался ли ему стук в его комнатушку, «кого там бес принёс?» - думает он и отворяет дверь. Плохого настроения словно не бывало: Гней видит любимую, она пришла к нему! Редкую радость и даже настоящее счастье испытывает юноша. Совсем растерявшийся, он не может вымолвить и слова…
  - О Геркулес! Вот как ты встречаешь свою работодательницу – держишь на пороге. Тогда пойду к твоим соседям, - по привычке шутит пришедшая, делая вид, что хочет уходить.
  У Космика и без слов появляется настолько жалкое выражение симпатичного лица, что Присцилла не в силах сделать шаг назад. Она поднимает бутыль и вручает молодому человеку.
  - Поставь, наливай и давай пить. А я смогу войти наконец.
  Гостья, взяв небольшую чашу, делает возлияние, юноша восклицает:
  - Не надо! Пожалуйста!
  - А я уж думала, что зашла к твоему немому брату-близнецу. Лей себе больше, нет, пей прямо из амфоры, - Фабия снимает своё платье. – Пей, кому говорю, бессловесный Космик мне не нужен.
  - Здравствуй, добрейшая Фабия Присцилла! – выпив полную чашу, отзывается тот. – Я не очень хочу пить сейчас, я и так очень рад твоему приходу…
  - Если действительно рад, то сейчас же нальёшь мне полную, себе тоже.
  - Прости, Фабия, я не…
  - Иначе уйду.
  Юноша тотчас, пока она сняла столу и положила её, наливает обе чаши до краёв.
  - Милый Гней! У меня несчастье, пришла к тебе за сочувствием. Прояви, будь добр, чуткость к страданию девушки, тебе тем более небезразличной, - она снова проливает несколько капель и быстро осушает чашу. – За тебя и меня, Гней. Сейчас ты отвернёшься и выпьешь три полных чаши этого ужасного напитка, а потом обернёшься и скажешь, ненавидишь или что за чувство ты ко мне испытываешь. Давай же, Гней!
  Пока он выполняет её повеление, Муция думает. «Хорошо! Прелестно, мой любимый братик! Ты боялся, что я буду спать с вольноотпущенниками? Можешь больше не бояться…» Думая так, избавляется, кидая их на платье, и от других деталей своей одежды, даже от украшений, развязывает обувь, распускает волосы. «Вот тебе, мой дорогой Квинт! Вот тебе моё пристойное поведение! Привет будущему мужу!» И она, на что уже глядит снова на мгновения онемевший семиаксий, снимает бельё, ножкой швыряет его к прочей одежде, туда же летит её обувь. Молодая женщина смотрит прямо в глаза молодого человека:
  - Ты боишься чего-то?
  - О Фабия! Я… Я тебя… Я люблю тебя! С первого мига! Но мы должны обвенчаться, ты прежде должна креститься…
  - Вино действительно дурное: заставляет тебя после признания в любви нести какой-то вздор! Говори только о любви! Впрочем, я это и так чувствую… О! А теперь и вижу, - она посмотрела ниже его пояса, - и хочу ощущать!.. – патрицианка шагает к вольноотпущеннику и за ягодицы прижимает его к себе.
  - Нет, Фабия…
  - Да, Космик, - произносит она с придыханием ему в ушко, покусывая и целуя мочку.
  - Нет, я люблю тебя, но надо стать мужем и женой.
  - Сейчас станем! Ты мой красавчик! – девушка кладёт правую ладонь юноши себе на грудь.
  - Нет… нет, Фабия!..
  - Да, Космик, да!.. – а левую на попу, он не в состоянии убрать руки, лишь в его голове что-то ещё противится.
  - Нет, любимая… Пожалуйста, не надо…
  - Сейчас определим: надо или нет, жрица направляет свою ладонь под его одежду между ног. – Твой пЦс за, юноша, и ты, - она слегка сжимает кулачок, - милый Гней – клянусь Кипридой! – сейчас скажешь «да»! Ты же меня любишь! Люби же меня! Милый…
  - О да, Фабия! Да! Я не в силах тебе отказать, - к чарам и напору любимой добавляется ударившее в голову вино. – Я люблю тебя! Ты самая лучшая и кра-…
  Муция лобзает Минуция в губы, пытаясь стянуть его бельё. Он, неловко пытаясь ей в этом помочь, оступается и падает на кровать.
  - Снимай же всё-о-о! – она тоже залезает на постель и стаскивает с него бельё, пока сам юноша стягивает тунику. – О Геркулес! Какой твёрдый!.. Просто меч!.. – девушка нежно обхватывает его ладошкой и целует гЦку чЦна.
  - О-о! О-о-о-ох! – неожиданно испытывает экстаз Космик, сЦя брызгает высоко, чуть не долетая до окна.
XIII
  - А ты, похоже, давно не был с женщиной, - улыбается Присцилла. – Или ты так сильно меня любишь, что кЦл от одного моего поцелуя? Что из двух?
  - И то, и другое, Фабия. Я вообще не знал женщин. И я безумно тебя люблю…
  - А это я хочу проверить. Ты завтракал?
  - Немного.
  - Найди в моей одежде кожаный кошелёк, возьми денег, сбегай купи нам поесть, побольше. И скорее возвращайся, буду ждать. Я настроена на близость и могу, не дождавшись тебя, отдаться первому, кто заглянет…
  - Пожалуйста, Фабия, не шути так. И кто сюда зайдёт?
  - Ты ещё здесь? Заору, и тогда точно заглянут…
  - Уже бегу! – наконец находит Космик монеты и, бросив взгляд на лежащую любимую, убегает.
  Муция, приподнявшись, наливает себе полную чашу, совершает возлияние, сказав «Тебе, о Кибела!», и выпивает. Затем закрывает глаза и собирается ласкать сама себя, уже проводя руками по животику и грудям, как дверь открывается и вбегает с полной корзиной еды любящий «посыльный».
  - Фабия, вот!
  - Так кушай быстро и запивай обязательно. Дверь закрой. Или ты позвал всех уличных зевак поглядеть на свою обнажённую возлюбленную?
  - Ох, конечно, - закрывает вход Космик.
  - Конечно, позвал? Ах ты девственный извращенец! Ешь сейчас же и пей. Ты научился летать и в ближайшую лавку не бегал, а летал?
  - Как верно, - жуя и отпивая вино, - отвечает вольноотпущенник, - как точно ты сказала. На самом деле я сбегал на третий этаж, там живёт один уличный продавец с семьёй, его жена и продала мне это. Но, действительно, любовь к тебе, твоё посещение окрыляют меня, о Фабия!
  - Абабия?! Меня зовут Присцилла! – смеётся над произношением хозяина с полным ртом обнажённая гостья, прикрывшаяся уже, правда, грубым покрывалом. – Ешь, ешь, это я так. Желчь. Теперь пей полную чашу… Отлично. А теперь ты будешь утешать меня. Милый Гней… - она убирает покрывало с груди, - обними меня… - патрицианка раздвигает под накинутой тканью ножки. – Поцелуй меня, мой мужчина…
  - Я люблю тебя! Прекрасная моя!
  Сбросив, чуть не порвав, тунику, надетую на голое тело, молодой семиаксий ложится, ведомый ею, на свою возлюбленную, лобзает её губы, шею – она направляет и его поцелуи:
  - Сюда, мой девственник! О да! Так… Теперь ниже, да, о-ох. Нежнее, руки ниже… Целуй мои сосцы… Да… Теперь ладошки ещё ниже, не бойся, я почти готова… О-о!..
  Муция и руками помогает ему задерживать или перемещать лобзания, а ладоням – ласковые или, где нужно, поэнергичнее – поглаживания. Вот она уже Ц…
  На улице полдень. Пасмурно, но тепло. Фабия лежит обнажённая, но снова неудовлетворённая. Расслабленный и счастливый Космик без умолку болтает. Рассказывает, среди прочего, о своей любви, о том, каким образом с утра появилось плохое настроение, о своих книжках. Его чувство возникло сразу же, в опистодоме храма Кибелы, но со всей полнотой и ясностью осознал он это лишь дня через четыре, после того, как увидел Присциллу во сне. « - Нагую?» «Угадала, любимая. Такую, как в первый раз, как сейчас – волшебную, неземную!..» Потом, несмотря на вино, что пил на прогулке и в гостях, не отважился на признание…
  Покушав, вольноотпущенник вкратце описал молитвы, песнопения, маленькие обряды семиаксиев, их скудные трапезы, приукрашивая дружелюбную атмосферу этих незаконных коллегий, стремясь завлечь туда любимую.
  Она внимательно, насколько можно из-за хмеля и обиды (на брата), слушает эти сведения. Совершает, не обращая внимания на протесты юноши, возлияния, повторяя, что те Божества, которых она сейчас таким образом умилостивляет и просит, помогут ему всё-таки доставить своей возлюбленной столь необходимые разрядку и наслаждение; почти не закусывает.
  Рано утром, но когда молитвы, обряды и песни уже закончились, члены недозволенных коллегий разбились на кучки, обсуждая разные вопросы своего учения. Вокруг Космика собралось человек двадцать пять, и он подробно, пространно и с удовольствием отвечал на разные поступавшие вопросы. Слыша его грамотные ответы, соседняя группка из полудюжины верующих покинула своего наставника и перешла, толпясь в маленькой полутёмной пещерке, слушать молодого и смышлёного. Брошенный вития, а это был руководитель одной маленькой общины из Целия, Тертий, уязвлённый, тоже подошёл и стал задавать каверзные вопросы, или даже, как выразился Космик, «под видом вопросов пошёл против учения», и юноша, не ожидавший подобного, растерялся.
  - Ладно, я стушевался, но три десятка христиан, кто-то из них впервые пришёл на такое собрание, услышали страшные слова, - сокрушался всё ещё жующий неожиданный интимный партнёр Фабии. – Тертий наговорил такое!.. Что Иисус – не Христос! Так как настоящий Христос, Мессия, должен освободить Иудею от «римского ига», а этого не произошло…
  - А что, Хрисо-… как его там, а да, Христос, действительно должен был это сделать?
  - К сожалению, да, любимая. Есть такие пророчества. Потому утром я и не нашёлся, что ответить…
  - Не расстраивайся, милый Гней, кушай ещё, я не хочу. Налей ещё полчаши, красавчик.
  Она снова совершает возлияние, на этот раз Отцу Либеру. Юноша уже не спорит и продолжает рассказ, теперь о книжках своего учения. «Деяния», о которых упоминал в ЛесБестиях, почти готовы, гордо поведал он, и уже сегодня-завтра их переписывание будет закончено. Потом молодой человек планирует заняться какими-то то ли «Письмами», то ли «Посланиями», неких высокопосвящённых адептов.
  - Они разъясняют учение Иисуса Христа – они же сами слушали учителя при его земной жизни…
  - Гней, гляжу, ты наелся и отдохнул, то есть набрался сил, слышу, ты хорошо работаешь языком – теперь всё это, милый, я хочу ощутить…
  После предварительных ласк, которые влюблённый страстно и нежно старался провести, и что ему удалось уже со значительно меньшим количеством словесных и мануальных подсказок, молодая женщина по-настоящему, уже не из-за одной только сильнейшей любви юноши, захотела ещё более интимного продолжения и ласково, но и властно, направила его лобзания себе на генЦии Ц… После продолжительных оральных стараний семиаксия фламина Кибелы всё же стонала на пути к пику удовольствия и кричала, хватая покрывало, достигнув заветной вершины. После чего, не успела она придти в себя, Космик, расположившись на Присцилле, неумело, но решительно вводит свой «железный меч» в кожаные влажные ножны, что вызывает её слабое постанывание. Затем силы возвращаются к голосу девушки, её рукам и ножкам, обнявшим юношу. На третий раз он держится долго. Муция, довольная, блаженствует, стонет, произносит ласковые или не совсем пристойные слова Ц… Вот стонет всё продолжительнее Ц… Кричит в экстазе, уносясь в его тёплых волнах прочь от тревог и забот, аристократка царапает плечи вольноотпущенника, её вЦще сжимает его пЦс, но и при этом он умудряется не излить своё сЦя, продолжая двигаться внутри неё. Муция в изнеможении возвращается в чувство, просит партнёра:
  - Ох… милый… хватит… ты устал… давай сюда…
  Ей приходится повторить просьбу – девушке нужно отдохнуть. Но он самозабвенно продолжает резко ускорившиеся фрикции и, охнув, припадает на дрогнувших руках к совсем изнемогшей любимой. Он так и лежит на ней, Муция же, сама почти без сил, нежно, благодарно обвивает партнёра, который всё ещё в ней, руками за шею...
  - Милый, - через какое-то время говорит она ему на ушко, - милый Космик, ты, наверное, снова сидишь без денег. Молчи, я догадываюсь. Оставлю тебе пару сотен.
  - Но я не могу, как-то неприли-…
  - Молчи, милый. Слушай Присциллу Младшую. Однажды Александр Великий подарил кому-то город. Тот человек испугался величины, значения дара, зависти людей и стал отказываться, говоря, что ему неприлично принять целый город. «Безумец, - отвечал ему македонский базилевс, - я ищу не того, что тебе прилично принять, а то, что мне, как великому царю, прилично подарить!» Так-то вот!.. И вообще, мы с тобой сегодня поменялись ролями. Кроме того, что я даю тебе деньги, кто проявлял инициативу и сделал первый шаг переносно и буквально? Кто говорил «нет, не надо, о нет» - а кто «да, да, давай»? Кто лишился девственности, а кто соблазнял? То-то же! Так что и деньги брать тебе: это и логично, и прилично!
  Отдохнув, наслушавшись приятных слов, восхищений, восхвалений, насладившись этими речами и лобызаниями своего тела с ног до головы, от пальчиков и пяточек до кончиков волос, Муция наконец поднялась, оделась, поцеловала юношу на прощание, столь нежно и умело, что тот уже хотел увлечь её обратно на свою тесную кровать, но патрицианка положила ему пальчик на губы, сказала:
  - Живу я там же, на вилле. Приходи, лучше днём. Всего доброго, милый Гней.
  И грациозно вышла.
  - Такое не забудется никогда! – сказал сам себе лежащий Космик.
  Дверь приоткрылась, Муция заглянула:
  - Ты прав. Гарантирую тебе это! – дверь захлопнулась.
  Молодая женщина в хорошем настроении, словно забыв об утреннем происшествии, без всяческих помех дошла до дома, успела и помыться, и поесть, и быстро разобраться кое с какими срочными делами вместе с управляющим.
XIV
  В святилище Великой Матери Богов главная жрица приехала как раз к началу службы. И как раз отсутствовал Понтифик, предупредивший утром нескольких коллег, что его не будет дня четыре. Так что прибытие – чего по иерархии она могла и не делать – на это богослужение его заместительницы, к тому же весьма популярной и любимой среди верующих, особенно простых, было весьма ими приветствовано, встречено радостно и воспринято едва ли не как благоприятный знак. А посему, в силу этого и в силу прекрасного настроя самой высокопосвящённой фламины, обычная служба прошла с необычайным энтузиазмом и эмоциональным единством всех прихожан и священнослужителей.
  Во время одной из завершающих молитв юный младший жрец Медуций случайно – а возможно, так оно и должно было произойти – пролил вино из амфоры Дактилов. Сначала Присцилла будто не обратила внимания. Но в самом конце богослужения вместо того, чтобы дать знак молящимся подняться с пола и отпустить их, она сказала:
  - Возлюбленные сёстры и братья! На меня, покорную служительницу нашей Прекрасной, Всемилостивой, Великой Диндимены, её благодатью, только что снизошло наитие. О том, что пролитое вино – вот оно – это знак Великой Матери Богов, проявление её любви и заботы о нас, её преданных служителях и поклонниках! Мы только что все вместе, торжественно, усердно и горячо, радостно и единодушно молились Великой Кибеле, и разлившееся вино означает, что мы должны совершить возлияние ей прямо сейчас, и порадоваться, и быть счастливы нашей угодной службой и дарованным знаком! Любите нашу Прекрасную Богиню и угождайте ей! И Великая Кибела не оставит без внимания молитв! И да пребудет с нами её благословение!
  - Да пребудет! – многоголосо откликнулись все, поднявшись, но оставшись в этот раз стоять на местах.
  - Богиня любит всех вас! Я люблю всех вас! Служители, вина всем! Возлюбленные сестры и братья, совершите каждый щедрое возлияние! Все отведайте божественного напитка, увеличивая нашу общую радость! Не стесняйтесь, любимые мои сёстры и братья! – главная фламина первой, взяв протянутую Медуцием амфору Нимф, совершив возлияние, надолго припала к ней, отпив около половины секстария, подавая пример всем прочим. Она знала, что в храме достаточно хороший запас вина.
  Вскоре им был залит весь пол в той, передней, части целлы, что прилегает к главной культовой статуе Супруги Сатурна. В святилище собралось около четырёхсот её поклонников – драгоценных чаш, золотых и серебряных, на всех, естественно, не хватало. Корибантам, отдавшим все кубки адептам второго и более высоких посвящений, пришлось раздавать и маленькие, и большие амфоры, чтобы верующие прямо из них совершали возлияния и пили вино, милостиво дарованное Великой Матерью Богов чрез посредство Фламины-Старшей сестры, истолковавшей знамение.
  Ещё не успели последние поклонники проделать этот обряд, как несколько женских и мужских голосов – не исключено, что то были покровительствуемые Фабией прихожане, приходящие к ней на салютатио – несколько голосов громко произнесли:
  - Просим благодарственного лобзания! Просим! Богиня послала нам знак! Да, благодарственное лобзание! Старшая сестра, просим тебя!
  Ритуал благодарственного лобзания проводится верующими на особо торжественных и праздничных богослужениях, например, во время Мегалезийских празднеств, в случае каких-то редких благоприятных знамений. Одна из самых высокопосвящённых жриц – кроме прочего, это должна быть рожавшая женщина, запрещается также исполнять эту почётную обязанность во время месячных – садится на ступени прямо у подножия главного скульптурного изображения Идейской Матери. Вблизи неё и прямо на её голову, одежду, тело насыпаются цветы, более всего между её широко расставленных ног. При отправлении этого обряда на жрице не должно быть ничего, кроме цветов, особой полупрозрачной накидки, обмотанной вокруг живота и прикрывающей одним концом промежность, а другим, необязательно, сосцы – обычно жрица придерживает этот конец, «пряча» их под тканью, но остальная часть грудей должна быть открыта; и кроме украшений. Причём три из них культовые. Священный символ Кибелы, висящий на массивной цепи на уровне пупка, и два браслета, снимающиеся со специальной статуи Диндимены и надевающиеся на ноги священнослужительницы. Таким образом она, весьма посвящённая в тайны религии, представляет собой Прекрасную Богиню, её доступность и открытость молитвам, просьбам и благодарениям поклонников. А они, проявляя признательность своей Небесной Покровительнице, целуют её священный символ, бёдра и груди фламины, тем самым благодаря Великую Матерь Богов, Благосклонную, Открытую, Прекрасную Богиню.
  В последний раз ритуал проводился в апреле, главная роль, за отсутствием Старшей сестры, была отведена Офелле Младшей, одной из Вторых сестёр. Несмотря на молодость – она всего на пару лет старше Фабии – уважаемой священнице. Офелла и Присцилла приятельницы, однако Офелла замужем, добродетельная, практически образцовая супруга, у неё две чудных дочурки, и она покидает дом в основном лишь по религиозным делам.
  Крики усиливались, всё больше верующих произносили эти слова, наконец все, уже негромко, но хором, дружно, будто один человек, скандировали: «Просим! Просим!» Наиболее высокие по иерархии и по статусу вне храма адепты, недолго посовещавшись и довольно быстро уговорив консервативных пессинунтских обладателей высших санов, едва ли не после первых возгласов, велели соответствующим служителям, в частности, из подколлегии дендрофоров, заняться соответствующей подготовкой. И теперь, пока один из Вторых братьев, воздев руки и заставив поклонников замолчать, громко произносил предваряющую ритуал благодарственного лобзания молитву, младшие служители носили охапки цветов, готовили культовые украшения для главной жрицы, она сама ушла в опистодом, чтобы, обнажившись, облечься в освящённую в Пессинунте полупрозрачную накидку из сирийской ткани.
  Приготовления завершены. Второй брат закончил молитву, и по его знаку все опускаются на колени, наступает тишина. Прекраснейшая собой Старшая сестра плавной и тожественной походкой – вероятно, о такой Вергилий Марон сказал:
В поступи явно сказалась Богиня –
грациозно и соблазнительно шагая, выходит из боковых дверей опистодома, осыпаемая цветами, садится на специальную красную гладкую подушечку на мраморной ступени. Фламина широко расставляет гладкие, с нежнейшей кожей ноги, чуть-чуть промедлив, прикрывая упавшим было на пол концом накидки свои эпилированные лобок и промежность. Освящённая накидка, фактически просто длинный и узкий отрез ткани, плотно обмотана вокруг её тонкой талии. Изящным движением руки главная жрица убирает прятавший её дивную грудь другой конец обрядовой одежды, замотав его за цепочку около священного символа Кибелы. Торжественно возвещает:
  - Благословение Богини с вами! Благодарите Великую Матерь!
  Ритуал совершается по очереди, но без иерархии, ибо в этом обряде Диндимена максимально открыта, доступна, приближена верующим. Вот первый счастливчик, пожилой почтенный квирит, в храме – хастифер, приближается к священнослужительнице, встаёт на колени и целует по очереди святой символ Реи РЦ…, её правое и левое бёдра, задевая лбом и носом ткань накидки, ведь чем РЦ… это знают адепты уже второго посвящения, затем лобзает правую и левую груди, адепты третьего посвящения могут поведать, что РЦ… После чего произносит: «Благодарю Великую Богиню!», поднимается и отходит, а полненькая женщина уже целует бёдра жрицы, также спеша воздать благодарность.
  Совершившие редкий торжественный ритуал благодарственного лобзания в благоговейном молчании выходят из целлы, но уже в пронаосе, а тем более в тэмплуме и на улице, спешат поделиться друг с другом радостными впечатлениями. Многие счастливы ниспосланным знаком и тем, что участвовали в священном обряде, выразив свои почитание и признательность Рее, лобзая любимую и популярную Фламину-Старшую сестру, которой Богиня даровала понимание, смысл знака.
  В целле же один за другим поклонники Идейской Матери почти непрерывно говорят «Благодарю Великую Богиню!». Главная жрица улыбается, сохраняет торжественность позы. Две её коллеги, Офелла Младшая и одна приехавшая из Пессинунта, рассказывали, что после ста-двухсот перестают чувствовать лобзания, Фабия же продолжает ощущать и различать сотни разных прикосновений различных губ. Мягких и пухлых, тонких и сухих, влажных самих по себе и смоченных вином… Наконец, остаются лишь двое младших жрецов; вот и они, произнеся обрядовую фразу, отходят в сторонку, ожидая, когда можно будет снять со Старшей сестры ножные браслеты. Последними, когда в целле остались лишь пять посвящённых, целуют коллегу нарочно ждавшие Домицилла и Фульвия. Они задерживают свои уста, и даже с язычками, на её чудесной ухоженной коже чуть подольше, а второе и третье их лобзания – они специально отодвигают накидку – разделяют лишь пара дигитусов. После них, помогая себе руками, сама Присцилла целует символ Реи, свои бёдра и груди, говорит торжественно, но с ощутимой усталостью в голосе: «Благодарю Великую Богиню!»
  Ритуал благодарственного лобзания завершён. Служители снимают культовые браслеты и идут их омывать. Домицилла сходила в пронаос и разрешила давно пришедшим рабыням начать уборку в целле. Вернувшись, она вместе с Фульвией помогает уставшей Старшей сестре подняться, пройти в опистодом, снять священный символ Богини и ритуальное облачение. Коллеги хвалят и подбадривают Присциллу, слегка омывают её бёдра и груди. На девушек искоса поглядывают два младших жреца, пришедших надеть браслеты обратно на изваяние Диндимены, выполненное в рост; это юноша и мужчина под сорок, представители делегации от Пессинунтской коллегии. Прочитав необходимую молитву, повесив куда и повернув как нужно украшения, они подходят за благословением к старшей коллеге, она отпускает их.
  Наконец, одетая, снова с помощью молодых жриц, в их сопровождении, Фабия выходит в пронаос.
  - Как я благодарна вам, возлюбленные мои сёстры!..
  - О Богини! Присцилла, ты самая достойная этого ритуала, ты потрясающая!
  - Ты великолепная, дивная! Нельзя представить какую-то другую фламину, никого из Вторых сестёр, кроме разве что Офеллы, на месте тебя в этом ритуале!
  - Благодарю, сестрёнки! Наверняка вы сами когда-нибудь воссядете так же. А не хотите ли, красавицы, погостить эту ночку на моей вилле? Она не так далеко, мили четыре. Одно место есть в моих октафорах, может, и ещё где найдётся.
XV
  - О Сатурн! Коллега, у тебя появилось пригородное имение?
  - Я хочу взглянуть.
  - И я, клянусь всеми Идейскими Нимфами! Что-нибудь нужно: мужчины, деньги, вино?
  - А меня, кстати, ждут два сенатора. Передавали (через служанку), что «с нетерпением».
  - Идём смотреть, Домицилла. Они, вероятно, и с носилками как раз.
  Действительно, на освящённой площадке перед зданием храма стоят пять паланкинов. Двое мужчин, обоих Муция знала, помахали Домициле, она в ответ, те шагают к ней. Фабия с Фульвией подходят к другим трём носилкам. Там четверо мужчин, Алления и Корнелия. Последняя, горячо приветствовав обеих жриц, особенно, естественно, главную, эмоционально обращается к ней:
  - Ты так задержалась, милая моя! Договорились, что ты выходишь из святилища в конце первой стражи, я и подъехала, стою, жду. Послала узнать, что за задержка, мне сообщили, что случилось нечто необычное, что вроде как Кибела послала знак, что будет какой-то необыкновенный непредвиденный обряд. Я беспокоюсь, что за знак, не дурной ли, надолго ли этот редкий обряд, на месте ли ты, любимая. На что мне отвечают лишь то, что ритуал на час-два. Возвращаюсь через полтора часа, выхожу прогуляться… О, привет, милая подруга! – Корнелия обнялась и лобызнулась с Домициллой и сенаторами. – Приветствую вас, отцы-конскрипты!.. Прогуливаюсь среди выходящих из святилища, и мне даже ничего не пришлось спрашивать, почти всё стало ясно из их восторгов. Любимая моя, поздравляю с яркой, отличной, боговдохновенной службой! Я горжусь тобой и очень рада за тебя!
  - Мы все тоже рады, Фабия Присцилла! – присоединяются спутники Аллении, Руфины и Домициллы.
  Отходившая ко входу в ограде храма Фульвия возвращается с Флором, ещё одним эфебом и девицей. Жрица говорит:
  - Они стеснялись зайти, однако тоже просят взять их за Город. Что скажешь, старшая коллега и хозяйка виллы?
  - Для борьбы со стеснением есть дар Бахуса, а за то, чтобы их пригласить, лучше всего ходатайствуют их юные красивые личики…
  Таким образом определились количество и состав участников очередного комиссатио в ЛесБестиях: на шести носилках – ещё одни самой Присциллы – семеро мужчин и пять девушек. Один паланкин был, вообще-то, одноместным, однако галантный сенатор уступил этот свой транспорт обожаемой им Домицилле. По дороге Присцилла снова хотела набраться сил, для чего пила очень сладкое с бодрящим ароматом вино вместе с Бестией. Делясь при этом с ней кое-какими, дозволенными для непосвященной, подробностями минувшего богослужения. Позволяла себе даже немного закусывать сладким печеньем – всё же усталость не победить одним напитком, как бы ни был он замечателен.
  На вилле три молодые жрицы сходили в баню, после чего присоединились к остальным пирующим в портике. После частых возлияний, множества тостов, в основном адресованных главной фламине Кибелы, её коллегам и её прекрасной возлюбленной, хмельная, весёлая, шальная компания разошлась по трём комнатам. Две влюблённые, Бестия и Муция, сговорившись, изобразили – для чего им, собственно, не пришлось ничего, кроме, быть может, глухоты, изображать, а надо было просто вовремя остановиться – изобразили страстный увлечённый поцелуй, когда все вставали из-за стола.
  Затем озорницы прерываются и идут смотреть, кто, где, как и с кем. В первой спальне на полу у кровати, на которой расположилась Домицилла, сидят два молодых человека и Ц…
  Утром, как обычно, после водных процедур в бане Старого и термах Нового дома ЛесБестий и завтрака в том же дорическом портике – но при дневном свете с изумительным видом на луг Большого пальца, да и окрестности – поздним утром, часу в пятом, все гости разъехались.
XVI
  Фабия осталась одна. Набежали мысли о вчерашнем утре, воспоминания о безголовом трупе германца, о позвякивающих кубках и её любимом мужчине в постели с… Но Присцилла отнюдь не собиралась им предаваться. Прошла в кабинет, где села за стол и принялась диктовать очередную главу своей книги Уриане; Кробил прибирался в бане. После прандиума домина велит служанке прочесть вслух пару последних глав, вносит кое-где исправления.
  - Привет, любимая сестра! Вот ты где! – в комнату заходит Марциана, а за ней, держась за её руку, юная Клодия.
  - Приветствую Фабию Присциллу!
  Сёстры обнимаются и целуются, хозяйка аналогично приветствует и спутницу своей самой младшей.
  - О Киприда! Как я рада вас видеть, девчонки! Располагайтесь. Вообще, живите здесь, если хотите!
  - Спасибо, Присцилла! Вот письмо отца тебе. Если можно, я пока прогуляюсь по вилле, хорошо? Поскольку Марциана хочет поговорить с тобой о чём-то личном.
  - О, благодарю, Марцелла! Разумеется, пройдись. Можешь крикнуть Меланто, она тебя проводит. Советую спуститься за домом в портик и к ручью.
  - Хорошо, я так и сделаю. Бэта, я пойду к ручью. Жду тебя там.
  - Конечно, любимая подруга. Я постараюсь поскорее, - девочка, поцеловав Клодию в уста, отчего та чуть смутилась, отпускает её руку. – Беги, дорогая Марцелла! – когда девушка уходит, Марциана обращается к служанке, а затем к сестре. – Ана, выйди быстренько… Муция, скажи своей рабыне. Она что, оглохла?
  - Ана, иди.
  - Присцилла, любимая моя сестрёнка! – самая младшая Фабия подходит к фламине, обнимает её за шею и кладёт голову на грудь. – Прости меня, пожалуйста! Вчера я увидела, как ты страшно расстроилась… Извини, любимая моя Муция!.. Как только смогла, я сразу ушла из спальни Квинта, и уже в бане, а потом у себя в комнате, думала, как тебе стало плохо. Ты чуть не упала даже, так поразилась, увидев меня и Квинта. Я не могу понять, из-за чего ты так… Но ты, наверно, вчера очень переживала. Сейчас-то нормально? – старшая сестра кивает. – Ну и отлично. Я ничего не понимаю, сестра, но всё равно, прости меня, пожалуйста! А? – она смотрит немножко вверх, в очи Присциллы, своими сейчас невинными тёмными глазами.
  - Конечно, моя маленькая прелестница Марция! Давай приляжем или присядем, - сёстры ложатся на рядом стоящие ложа головами друг к дружке. – Конечно же, я тебя прощаю, ещё вчера простила…
  - О Бастет! Как хорошо. Я ведь и вправду ничего не понимаю. Я ж на самом-то деле, по крови, не сестрёнка Торквату. Хотя, может, я и вправду заигралась, далеко зашла. Знаешь, как было? После той классной… то есть, отличной службы Исиде, там вообще так мне понравилось, особенно, конечно, на второй части, там мне поручили разливать по чашам вино, представляешь? Но я себе ничего не позволяла, всё же это священнослужение, ведь правда? Но и так эпопт велел мне пить со всеми, так что служба, говорю же, отличная, потом ещё и сексуальные обряды, там опять ко мне чуть не очередь, здорово так…
  - Изумительно, Бэта, но ты начала рассказывать: «После службы…» Да, извини, что не встретила. Здесь, в ЛесБестиях, мы с любимой, откровенно говоря, тоже не скучали.
  - О Бастет! Как вам здорово! «Дамский угодник» у вас есть. Он здесь? Здорово! Вообще!.. Да, после службы. После неё выхожу из храма, один Второй пророк, дядька такой с колючей щетиной, собирался, похоже, меня проводить или к себе, что ли, позвать. Но тут подошёл наш старший брат, у него, кстати, всё гладко, нигде не колется, волос нет, так приятно…
  «О Венера! Не трави душу, сестричка! – думает Присцилла. – Кому, как не мне, об этом знать и мечтать это ощущать!»
  - … Только живот большеват, не люблю этого. Вот, подошёл Квинт, поздравил, посадил в свои носилки, сказал, по пути, с пирушки возвращается. И правда, вроде, неплохо выпивши был. Потому и отказался сам пить, верней, по паре глотков делал, а мне там же, прямо в паланкине, наливал, всё поздравлял, восхищался, что я уже жрица, уже при должности, столь взрослая, красивая. Я в храме неплохо - столько же, как все, не больше – выпила, в носилках пью, слушаю приятные слова Квинта, он мне показался таким милым, близким, дорогим, короче, я невзначай так, будто душно, прошу его помочь мне паллу снять, он уже тогда меня погладил, я не поняла, по-братски это или… Но тут мы приехали домой, он сам предложил прилечь за стол, отметить начало моего жреческого служения. Брат всех слуг даже отправил прочь, сказав, что они потом как-нибудь смогут отпраздновать, и опять сам наливает мне в кубок. Дома со мной пьёт уже наравне или больше. Я радуюсь – о Исида! – вот что значит быть жрицей: раньше запрещал, сейчас прямо собственными руками вино льёт! Класс-… Отличный брат! Я уже без паллы, опять так, случайно вроде зацепила, тунику задираю до попы. Что это было со мной, не знаю. Говорю же, не ожидала от него такого. Что Квинт такой: ухаживает, красиво и приятно говорит, будто это не строгий старший брат Торкват, а юноша нежный. Говорю, мол, я не маленькая, мне и не только пить можно, попробуй-ка, мол, вот грудь, например: у маленькой разве такая? Подержи-ка. Он сказал: «Можно попробовать, идём». Я лежу. Он: «Не понял». « - Неси», - говорю… Вот. Дальше ночью не помню почти, лишнего чуток выпила на радостях, может, от этого. Бывает же от этого?
  - Да, милая сестрёнка.
  - Вот. Ночью, значит… Нет, не помню. Может, и не было ничего… Нет, вроде один раз, вспомнила, один раз было, кажется. Я забралась – не люблю так, Квинт, наверно, попросил – забралась и будто скакала на его пЦсе, смеялась, прикольно… то есть, забавно же… Вот. Значит, было. А утром проснулась, он пьёт и мне показывает, чтоб я пила, ну, я, конечно, за. В кубикуле вина мало оставалось, пошли в баню, по пути Квинт где-то быстро захватил амфору, в общем, в бане пили опять. Представляешь, как я радовалась? С удовольствием выпивала. Торкват же и намывает меня даже и ещё просит, чтобы… ну, чтобы я подмыла там, подготовила аЦс, объясняет, чего и как, я киваю, будто не знаю, «ладно, ладно, - говорю,  - обязательно, иди в спальню». Вот, короче, прихожу… Ну, почти что не больнее было, чем с другими, я от боли стонала, а ему это нравится даже как будто, а я боялась что-нибудь сказать, а то запретит вино пить, а так обещал не обращать внимания. Тут ты заглядывала. Он всё, выЦает из моего аЦса свой пЦс, я говорю: «Квинт, давай, я пойду, а? Спать охота». А он: «Сейчас ты будешь заниматься уроками!» Как будто он не со мной выпивал. « Да я, правда, - говорю, - спать хочу. Пожалуйста. Я завтра точно с утра буду учиться». Он отпускает, а сам спать лёг, я потом тихонько посмотрела. А сегодня я с утра, действительно, усердно училась, Клодия тоже, плюс она ещё в гимнасии упражнения делала, когда я заехала. Её отец тебе передал вот что, - Марциана лобызнула сестру в щёки и губы, - а Квинт тебе тоже записку прислал. Вон я на стол положила… Если хочешь, скажи, почему ты, когда увидела меня с ним, или его со мной, почему так…
  - Среагировала?
  - Да.
  - Долгая история. Позже как-нибудь поведаю. Не спеша, с секстарием-другим хорошего вина…
  - Ладно, не хочешь – как хочешь. Пойду к своей возлюбленной. Мне Бестия немного про вас говорила, три, что ли, дня назад заезжала к нам. Я тоже так хочу: любить и быть любимой красивой девушкой. По-моему, я люблю Марцеллу. И, кажется, она… может, и нет. Нет, кажется, я ей очень нравлюсь. Она мне постоянно говорит, какая я «нежная и женственная, такая хорошая милая девочка». Так что…
  - Уверена, она совсем не равнодушна к тебе, сестрица. Иди к ней, Марция. И знай: тебя я сразу простила. Ты ещё очень юная, и вино одурачило и помутило твою головушку, и Квинт глупость проявил – иначе ты не легла бы с братом. Никому не говори, естественно, - Присцилла нежно целует сестричку. – Всё, ступай к любимой, моя родная Бэта!
  - Спасибо, любимая Муция!
  - Дальше луга не ходите. И скоро обед, сестрёнка, не забудьте.
  - Конечно, - уже в дверях отзывается Марциана, - Клодия не забудет, это точно, она всегда так хорошо кушает.
  Едва самая младшая Фабия вышла, её сестра и сама, надев другую –  изящнее, богаче и прозрачнее – тунику, выходит поглядеть на юную парочку, захватив письма мужчин: бывшего любовника и другого, всю жизнь, несмотря ни на что, любимого. Девчонки в таких же почти, какую надела хозяйка, туниках бегали, догоняя друг друга, по лугу Большого пальца, резвились, носились за бабочками, что-то исследовали у ручья, кричали, Марциана визжала – в общем, веселились совсем по-детски. Молодая женщина, расположившись на ложе в портике, с улыбкой на них поглядывая, читала церы, писала, потом просто лежала, думая о своём или любуясь забавами девочек, всё не устававших бегать и играть. Послание любимого Фабия младшая решила прочесть потом, сначала же взяла другие, тщательно запечатанные, дощечки, которые начинались словами: «Тит Эприй Марцелл приветствует, желая радоваться, умопомрачительную, ненаглядную Присциллу Младшую!» Пространно изъясняясь, автор письма выражал сожаление, что их отношения не так близки, горячи и страстны, как ему хотелось бы; и просил присмотреть за «драгоценной дочкой день и ночку». Сообщая под большим секретом, что ночью у него будет принцепс… «А! Вот почему дочурку из дома отправил, чтоб не вышло чего», - думает читающая. И что Цезарь последние дни совсем не в духе, и у него бывает истерика, и что, видимо, воля Богов в том, что дни его правления сочтены.
  Владелица виллы тотчас, не читая записки брата, написала и отправила ему свою, с этой политической информацией из самого ближнего окружения императора.
  Прежде чем взяться за послание Квинта, Присцилла похвалила про себя сестрёнку, не свалившую всё на взрослого брата, а в какой-то мере взявшую ответственность за происшедшее на себя. «А ведь она ещё ребёнок по сути. Что с неё можно спрашивать? – думает Муция. – Но он-то! Зрелый муж, неглупый… Мог отправить спать Марциану. А если уж невтерпёж стало, глядя на пьяные детские заигрывания, вполне мог бы какую-нибудь наложницу взять… Посмотрим, что же он сочинил».
  Очаровательная патрицианка распечатала присланные братом церы.
  «Квинт Торкват приветствует свою нежную сестричку Присциллу! Прости, пожалуйста! Я уважаю твоё чувство. Извини, моя маленькая Муция! Не знаю, что сказать в своё оправдание. Отоспавшись, каялся. Послал в храм Кибелы, вернее, тебе домой как её Фламине, на жертвы и прочее, денег. Что толкнуло меня, что нашло, не знаю. Вероятно, какие-то отголоски британской кампании, когда нужно было забыться, забыть увиденные ужасы… На одном комиссатио был, случайно туда попал. Вино там оказалось коварным, собравшиеся необразованными и неинтересными, ушёл, как раз сказав, что нужно сестричку-жрицу встретить, поздравить, проводить. Вот в носилках, когда Марциана села, винишко-то и дало о себе знать. Передо мной уже сидела не моя сестрёнка, ребёнок, а юная соблазнительница Бэта. С другой стороны, взыграло какое-то мальчишество, ухарство: вспомнил, что дал слово «стать близким со своей сестрой Фабией» - и всё! С этого момента будто околдованный… Очень плохо это, и для меня самого прежде всего – так потерять голову. Ещё раз прошу прощения у тебя как у сестры, за свой недостойный и непристойный поступок. Если не сможешь приехать к первой страже, напиши, пожалуйста. Я к тебе не успеваю: после Курии мне нужно ещё в паре мест побывать». Присцилла быстро написала и отправила ещё одно письмо Квинту, где поведала о том, как и с кем ему отомстила. О превосходном богослужении Великой Матери Богов и о том, что рассказывал семиаксий о своих собраниях. Что от её ответного неприличного деяния такая вот полезная информация, а скоро будет ещё и книга «Деяния». Что это должно безоговорочно заставить брата, если он, заявила Муция, уже считает выполненным своё обещание, дать новое. И добавляла в конце, что её любовь всё готова простить, но фактически любящая простит любимого, когда тот сольётся с ней в единое целое.
XVII
  За обедом – если смотреть по времени, а не по количеству яств, скорее, за ужином – сёстры старались напоить Марцеллу, та же настаивала, чтобы они больше кушали. Стороны проявили взаимную уступчивость. Чему способствовала, вероятно, идиллическая картина, лицом к которой лежали девушки, и спокойные наигрыши флейтистки, сидевшей, прислонившись к колонне портика. Клодия часто собственноручно отправляла в ротик лежащей вплотную подружки лакомые кусочки, а Бэта посасывала её пальчики. После нескольких возлияний Богиням и тостов за хозяйку, обеих гостий по отдельности, девушек, любовь, чисто девичью любовь, Марцелла позволила Марциане поцеловать себя прямо за столом и скромно приобняла её.
  - Девчонки! Ещё одно возлияние Прекрасной Венере! – проливает фалернское из своего кубка Присцилла. – И поднимем кубки за вашу дружбу и, быть может, нечто большее… За вашу юность, красоту и то, как мило вы смотритесь вместе!
  Юная парочка поддерживает хозяйку ЛесБестий, и сразу, пока уста смочены вином, возобновляет прерванное лобзание. Оно затягивается, девочки увлекаются, объятие всё страстнее. Муция отсылает всех слуг, кроме флейтистки, Уриане же велит принести кое-что из спальни. Фаворитка быстро исполняет, передав это «кое-что» своей домине. Самая младшая Фабия, ухитрившаяся одним глазком проследить возвращение Аны, протягивает руку к сестре за «дамским угодником» - именно его принесла служанка – и, взяв его, прерывает лобзание и говорит:
  - Марцелла, я люблю тебя, милая! Прошу, сделай мне хорошо… - и хочет надеть искусственный чЦн под тунику подружки.
  Но та садится, отстраняет попытку Марцианы, оправляет тунику и отвечает:
  - Дорогая моя Марция! В принципе, я не против, и понимаю, что тебе нужно, чего ты хочешь. Я сама, насколько успела разобраться в своих новых ощущениях, хочу доставить тебе наслаждение как женщине. Я согласна на то, чтобы мы стали физически близки, чтобы ты получала от этого удовольствие… Ведь я тоже… Я тоже тебя полюбила, милая Марция! Пусть ты немного легкомысленна… Но я отношусь серьёзнее. Поэтому сначала мы поженимся, понимаешь? Я хочу, чтобы Боги дали согласие, то есть, чтобы мы не делали важный шаг без их согласия… на … такое сожительство, я обдумывала это. Мы обвенчаемся в храме, всё как должно быть. Если это получится, если ты сможешь найти святилище, устроить обряд – будем жить вместе… Может, у меня на вилле в Байях… Жить как муж и жена. «Муж» - это буду я, мне это нравится, по душе и, что ли, по природе моей. А ты мне подходишь, Марция. Ты красивая настоящая женственная девочка. И жена – это…
  - Это буду я! О Бастет! Всё устрою, любовь моя, клянусь Амуром! Сестра, можешь в храме нас повенчать?
  - Талассий! Очень рада за вас, милые девчонки, и хочу, чтобы вы были счастливы! Среди мистерий Диндимены есть таинство венчания, причём оно применимо и к паре девушек. Ибо Великая Матерь Богов, будучи благосклонна ко всем, кто обращается к ней, особо покровительствует и помогает женщинам, тоже матерям, настоящим или будущим. И если женщины рожают или искренне желают этого в последующем, если они довольны и удовлетворены, то нет никаких препятствий для венчания двух любящих друг друга лесбиянок. Поскольку и на склонах священной горы Иды спутницы и помощницы Великой Богини, Прелестные Нимфы – некоторые из них – любят и ласкают друг дружку. Другое дело – где вам жить вместе. Ты просто молодец, Клодия, столь зрело рассуждаешь. Лишь одно упустила из виду: Марция – жрица, и должна служить Богине. Помимо этого, есть один замечательный философ, преподающий сестричке, он живёт в Городе, как и пара других труднозаменимых наставников. Кстати, весьма советую и тебе слушать Стабилия, я сама у него занималась. Так что вам надо жить в Риме, у одной из вас, вроде как совместное обучение и проживание. Я поговорю с твоим отцом, Клодия, насчёт подселения к вам самой младшей Фабии.
  - Благодарю тебя, Присцилла! – Марцелла протягивает свою и жмёт руку Фабии, той, которая чуть-чуть, совсем немного, постарше.
  - Сестрёнка, ты супер! Не хмурься. Я хочу сказать, ты превосходная сестра! – лобызнув её, Бэта поворачивается обратно. – Видишь, я же говорила тебе, любимая! Моя сестра лучше всех! И венчание проведёт, и общий дом, наш с тобой, обговорит!
  - Но за это, милые мои, вы обязаны прислушиваться к моим словам и советам. И первое, что я вам скажу: идите в термы, девочки, они готовы, а вы набегались за целый день. Да и дома в это же время вы наверняка не пропускаете их посещение, не так ли?
  - Верно. Бэта, хочешь, я тебя отнесу? Только говори, куда.
  - Конечно.
  Марцелла берёт Марциану на руки и шагает наверх, к Новому дому.
  - Конечно, любимая. Как здорово! Ты потрясающая, моя Клодия! Правда, я сама не знаю, где здесь бани. Эй, рабыня! – кричит Фабия самая младшая копающейся в устроенном по приказу новой владелицы небольшом цветнике Гаме, та поворачивается и кланяется. – Да, ты. Покажи нам, где термы, и пусть принесут туда секстарий вина. Сегодня так жарко, так ведь, мой римский меч?
  - Да, – натужившись, отвечает несущая, – мой рим-… ский щит.
  - О Бастет! Марцелла, я маленькая. Вот Присцилла – она высокая, она римский щит. А я ножны, запомни, - говорит юная жрица Исиды уже в раздевалке. – Благодарю, милая! Давай помогу всё снять, - поцеловав присевшую отдохнуть подружку, девочка расстёгивает её цепочку, развязывает пояс туники и так далее, продолжая нежный монолог.
  Клодия, отдышавшись, напоминает:
  - Вообще-то, любимая Фабия, твой предок Квинт Максим Кунктатор тоже был маленького роста.
  - Что? А, Кунктатор. Да, да. Но всё равно ты римский меч, подобие которого ты отказалась сейчас надеть. А вот мои римские ножны я тебе сейчас покажу. Ведь мы жених и невеста, тебе можно и нужно глядеть. Я-то медлить не собираюсь!
  Выпив принесённый – с одобрения хозяйки – секстарий, хорошенько намывшись, весело позабавлявшись меж собой  обрызгав всех помогавших служанок, девочки, придя в элеотезий, вдруг, в едином порыве, бросились друг дружке в объятия. Присцилла, купавшаяся, да и плескавшаяся с ними вместе, ушла, увидев это, в раздевалку, и принимала умащения там под нежными ладонями Кробила. В унктории же Бэта удивилась, когда Клодия положила её на лежанку, легла сама сверху и стала активно целовать её. Та пояснила:
  - Я же теперь жених! Но пока только целуемся, ту штуку не надо!
  Через какое-то время, оторвавшись от губ, Марция предлагает:
  - Хорошо, моя суженая! Мы лишь целуемся. Но целуй меня, пожалуйста, вон там, в мои нежные губки, мои нежные ножны, ты же меч и должна любить их! Попробуй, это так здорово! Вот сюда, вот губки, любимая, сюда, вот мой кЦр, он особо хочет твоей ласки, - показывает перстами, всё так же лёжа, но уже широко раздвинув ножки, Бэта своей возлюбленной. – Попробуй-ка. Да. Вот так. Язычком, милая, тоже. О-о! Да, так… А вот ножны, в них можешь просунуть пальчик… О-о!.. Да, так. Туда-сюда им… Продолжай, любимая… Ц…
  Естественно, невеста не осталась в долгу у «жениха». Бэта, не нарушая девственности суженой, долгими любовными стараниями и усердием привела её к первому в жизни экстазу. Марцелла Ц…
  В это время, когда юные «жених» и невеста узнавали друг дружку на ложе страсти, владелице ЛесБестий доложили о прибытии Гнея Космика. Гостю пришлось немного подождать, пока  Присцилла закончила принимать растирание, накинула тунику и пришла в кабинет. В ходе прохладного приветствия – патрицианка решила поиграть с юношей и сделала вид, будто между ними ничего не было – она предложила ему пройти в портик.  Где не отказавшийся от ужина вольноотпущенник, закусывая, сбитый с толку приёмом девушки, всё же поделился своей радостью, даже ощущением счастья. Затем отдал принесённую книжку:
  - Любимая! Фабия! Прими мою работу. Я не перестаю надеяться, что, прочитав «О благой вести» и эту книгу, «Деяния», ты уверуешь во Христа и станешь членом мое-… нашего собрания.
  - Гней Космик, благодарю за усердие в исполнении заказа, деньги ты сейчас получишь. А новый член твоего собрания уже готов, он здесь, рядом, в портике!.. – глаза и лицо гостя засияли. – Он в постоянной готовности! – Муция берёт чем-то прикрытый, так и лежавший на ложе «дамский угодник» и протягивает его молодому человеку, не ожидавшему подвоха и взявшему рукой этот предмет. – Прекрасный член! Член хоть куда! Всегда со всеми и на всё согласен! Как ты там говорил? «Если член твой соблазняет тебя, лучше отсечь его и выкинуть» или что-то в этом роде. Он многих соблазняет, можно отсечь и обратно пристегнуть, но никто не выкидывает!..
  - Пожалуйста, хватит, Фабия, умоляю тебя! Я воистину рассчитываю спасти тебя и твою душу, питаю надежду на твоё крещение и обращение, с моей помощью. И мы, хотя и согрешили вместе вчера, сможем жениться как два христианина: «и жена прилепится к мужу, и двое станут одной плотью, и не разлучатся вовек»!
  - Гней Минуций Космик! Я просила тебя избавить мой дом от проповедей, это первое. Второе: кто это вчера согрешил? О Геркулес! Ничего такого я ни с кем не делала. Вечером, наоборот, меня почитали практически за Божество. А ночью, если я что-то и делала вместе с тремя-шестью друзьями и подругами, то это можно назвать, вероятно, пороком, но вряд ли грехом, с моей стороны, по крайней мере. И тебя ночью среди них точно я не заметила. Посему, юноша, ты, скорее всего, ошибаешься.
  Муция, хотя и поняла, что перегнула палку – столь жалкий вид был у Космика – отнюдь не стала говорить утешений, думает, пусть помучается, не всё ж ему Сатурналии. По знаку госпожи Ана принесла монеты и отдаёт их переписчику.
  - Гней Космик, возьми причитающееся. Там чуть поболее, это за поручение. Сейчас я напишу записку, ты отнесёшь её и книжку эту свою домой моему брату. Отдашь ему лично в руки. Квинту Торквату. Он, я уже говорила, тоже интересуется вашим учением. Не бойся, верь ему как мне. Квинт добрый и хороший, как и все мы, Фабии. Отвечай на его вопросы. Кстати, расскажешь о воде, превращённой в вино, о чём ты поведал мне, когда пил обычное вино, из винограда. Узнаю, что ты, из-за какого-то недоверия или ещё почему не поговорил с ним откровенно – я тебя больше не знаю.
  Муция тотчас быстро начеркала ещё одну, третью за несколько часов, записку старшему брату, пока ошарашенный вольноотпущенник глотал своё вино – хозяйка снова велела подать ему то, что предназначено слугам. Она отдаёт ему послание, книжку и чуть потеплевшим голосом молвит:
  - Пожалуйста, побыстрее и лично в руки. Если нет дома, дождись. Всё, иди, Гней.
XVIII
  Обрадованный и таким малым, но положительным таки изменением отношения любимой, Космик буквально побежал и на перекрёстке просёлка и Латинской дороги, занятый своими беспорядочными мыслями, чуть не налетел на слуг, сопровождавших кортеж паланкинов, где ехала также любящая владелицу ЛесБестий, то есть Корнелия Руфина, в компании нескольких молодых людей. Они все были уже довольно пьяные.
  Об их приезде и состоянии Ана докладывает своей госпоже, которая в кабинете сочиняла записку Эприю Марцеллу, намереваясь предупредить, когда и зачем заглянет завтра днём. Вслед за служанкой, получившей указания о приёме гостей и убежавшей передавать их другим и выполнять самой, заходят Бэта и Марцелла, чистые, довольные и уставшие.
  - Сестрёнка, там Бестия приехала, да? Можно я?..
  - Подожди, Марция. И подойди, пожалуйста, - и, когда девочка подходит, тихонечко продолжает. – Иди ложись, как будто тоже спать. А когда твоя милая уснёт, можешь – если, как я поняла, ты хочешь – присоединиться к нам, - и вслух продолжает. – Всё, маленькая моя, ступай бай-бай. Пусть тебе приснится милая суженая! Спальня с белыми с жёлтым занавесями, это слева вторые портьеры, по-моему.
  - Пока, сестрёнка!
  Юная невеста уходит, «жених» хочет идти за ней и уже было открыла рот попрощаться, залетела Меланто:
  - Госпожа, вас так ждут! Велели передать.
  - Подождут. Скажи, скоро.
  - Они рядом, в вашем кубикуле.
  - Подожди, Марцелла, мне надо с тобой поговорить. Меланто, или сама, или пошли кого помочь Марциане лечь спать, а потом и этой госпоже. Иди. Клодия, приляг, - хозяйка ложится рядом. – Ты действительно любишь мою сестру? Она не родная, кстати: удочерённая моим отцом.
   - Она говорила. Но если ваш отец её удочерил, это значит родная, значит, настоящая Фабия. И я её люблю, это правда.
  - Я рада. Клодия, дело в том, что Марциана немножко больная, это с нервами как-то связано, срыв может случиться, ей нежелательно отказывать, даже в каких-то капризах – в разумных пределах, разумеется. Поэтому постарайся как-то мягче с ней, нежнее. К тому же она ещё во многом ребёнок, может, не совсем понимает иногда, что делает – для неё это как игра. Например, интимная близость – возможно, просто будто забава. Прозвище-то, знаешь, за что она получила? В Ахайе «свёклой» развратников называют. И про верность одному партнёру она, может, знает только из книжек. Но это ладно. Примерно раз в три-четыре месяца у неё небольшой бред ночью случается. Проснётся, и ей кажется, будто она наяву в горящей комнате… в общем, бредит. Надо тихо, спокойно её обнять, приласкать, поддержать… Ты не передумала жить с ней?
  - О нет! Присцилла, что ты?! Наоборот, хочу заботиться о ней.
  - А если она будет на твоих глазах с другими, с юношами флиртовать или даже соблазнять их?
  - Что-нибудь придумаю.
  - Ты молодец, Клодия. Завидую сестрёнке. Я бы посоперничала с ней, не будь у меня Бестии! О Киприда! Она заждалась, пожалуй. Пойду. Доброй ночи, Марцелла!
  - Спасибо, Присцилла! Приятных снов! – девушки лобызнулись и разошлись по спальням.
  Клодия, набегавшаяся за день на свежем воздухе, быстро уснула. Марциана, намеревавшаяся было обмануть возлюбленную, к её приходу сама уже спала и не заметила, как та легла рядом.
  Недалеко, в спальне с просторнейшим ложем, пять человек были наполовину раздеты и совсем пьяны. Вошедшей Фабии пришлось их догонять, то есть скинуть обувь и выпить сразу пару кубков. Совсем скоро Бестия произносит: «Квириты, где же ваши квирисы?!», сбрасывает с себя остатки одежды и принимается избавлять от лишних облачений сразу двух эфебов. Муция же не снимает свою тунику, лишь скидывает бельё. При этом опрокидывает, чуть пошатнувшись, маленький столик. Один юноша пытается её удержать. Тщетно, и они смеясь падают на кровать. Где уже располагается дорвавшаяся до своих «квирисов» Бестия. Она поймала в руки одновременно два и Ц…
  Молодые люди, не отличившиеся стойкостью и выносливостью, вспоминают, хотя и совершенно хмельные, что приглашены и дали слово там быть, на одно комиссатио. И к концу второй стражи, с поручением хозяйки чьему-то слуге доставить записку Эприю Марцеллу, покидают очаровательных девушек. Которых, однако, не смогли удовлетворить, несмотря на своё двойное численное превосходство. Они звали и Бестию, поскольку она тоже обещала туда приехать, но она возразила, что ещё раньше дала слово любимой провести ночь вместе. Две любовницы, даже не дожидаясь, пока неустроившие их партнёры выйдут из кубикула, страстно занялись Ц…
  Ночью Присцилла вдруг пробудилась и обнаружила, что Руфины нет рядом, на ложе; в комнате тоже нет: никто не отозвался на зов «Милая, ты здесь? Любимая!..» Вскоре Бестия  зашла и тихонько, думая, что любящая спит, снимает что-то наброшенное на себя и забирается в постель. Фабия тихонько спрашивает:
  - Куда ходила, любимая?
  - Давно не спишь?
  - Только что проснулась.
  - М-м-м, пить ходила. Здесь, в комнате, вода несвежая была.
  - А почему ты мокрая?
  - Да облилась, из большой амфоры пила. Спи, милая Муция. Что ты беспокоишься? Спи, моя любимая, - Корнелия целует любовницу.
  - Странный привкус сейчас у твоих губ. Будто вино или что-то… Ты ещё вина отхлебнула, что ли?
  - Прекрати, Присцилла. Давай спать. Спокойной ночи.
  - И тебе, любовь моя, - Фабия ещё раз лобзает её в губы и снова ощущает некий привкус, отдающий вином, но чем-то ей не совсем приятный.
XIX
  По приказу своей госпожи Меланто разбудила её, едва начало светлеть небо. Пройдя из спальни в термы, Муция надавала пощёчин одной служанке, узнав, что это она вечером налила воду в кувшинчик в спальне (утром он оказался пуст). Рабыня пала ниц и оправдывается:
  - Пожалуйста, не бейте, не надо, моя домина! Я сама вечером сходила к ручью, набрала холодной, наисвежайшей…
  - Врёшь, бестолочь! – госпожа даже хочет ударить ногой нерадивую, по её мнению, невольницу; однако не бьёт, так как в раздевалку входят Бэта и Марцелла. – Пошла вон. Девчонки, привет! Вы что так рано?
  - Привет! Я всё время так встаю.
  - Привет, сестрёнка! Выспалась и я и решила подняться вместе с любимой. Услышали, ты прошла, и сюда.
  Быстро сполоснувшись и позавтракав – сёстры Фабии немножечко похмелились – девушки отбыли в Город. Те, что помладше – учиться, та, что чуть постарше – на утреннюю службу. Она оставила возлюбленной записку, что та – если, как обычно, тоже уедет в Рим, вечером, ближе к полночи, может встретить свою Муцию у храма. После женской службы в святилище Великой Матери Богов фламина, снова пропустив селлистернии, поговорила с подругами. Принимала их поздравления в связи с предстоящим замужеством. Удивила их тем, что и её сестрёнка скоро, на днях, венчается, пригласила их присутствовать при этом, но никому не сообщать. В свою очередь, подруги наперебой делились с ней своими новостями». Две невесты, главным образом,  разумеется, о своих женихах, нарядах и датах свадеб. Секстия собиралась выходить замуж ближе к идам, Геллия после, а Фабия в календы – все в замечательный для бракосочетаний июнь – месяц Юноны, покровительницы женщин и брака. Но долго общаться участницам квартуорфемината не удалось, хотя их в этот раз в тэмплуме никто не встречал, не ждал. Шрамик зевала, она ещё не ложилась, точнее, не спала, и еле держалась, чтобы не задремать. А Муции нужно было успеть вовремя туда, куда она обещала приехать, да и Парис и Елена каждая куда-то торопились. Елена, видимо, хлопотать насчёт фаты, а Парис, вероятно, прогуляться с Дианией. Четыре лучшие подруги разъехались.
  Присцилла посетила Тита Марцелла, принимавшего её с большим радушием. Из-за стола в перистиле они довольно быстро переместились на большую лежанку в термах. Где Муция, по просьбам Клодия – с которым она проявляла много своей активности и порочности – проделывала с ним кое-что из того, что и раньше, во время их романа, вытворяла, и кое-что новое. Из старых забав была, например, такая: неоднократный обмен ролями, когда в любой позе они вдруг менялись местами – на Муции был «дамский угодник». Из нового – перед этой игрой любовники выпили пару кубков – из нового – об этом молодая женщина только слышала и дважды случайно подглядела – было следующее. В тепидарии мужчина лёг прямо на пол, попросил партнёршу сесть на корточки над его лицом, чуть придерживая её под ягодицы. Присцилла подумала, что он займётся куннилингусом, но ошиблась: партнёр попросил её помЦся Ц…
  - За что люблю тебя, Тит – ты не боишься экспериментов и плюёшь на пристойность и мораль ради удовольствия своего и партнёрши! Клянусь Кипридой Нежнейшей, это замечательно!
  Подуставшие, расслабленные любовники лежат, обнявшись, в унктории.
  - А я тебя, Фабия, просто обожаю! За чудесную, неземную прелесть! Такой женщины, как ты, больше нет, не было и вряд ли будет. Мне кажется, сами Богини должны ревновать к твоей внешности и успеху у мужчин…
  - И женщин.
  - Ах, как я мог забыть?! Ну конечно же! Как я мог забыть?! Клянусь Зевсом и Аполлоном! Обожаю твою бисексуальность… Прошу, Фабия, не оставляй меня насовсем, - Клодий едва не пускает слезу, искреннюю, хоть и пьяненькую. – Умоляю. Не сможешь часто – я пойму. Хоть разок в месяц навещай меня. Клянусь Аполлоном, Адонисом и тобой – я ведь тебя боготворю – изображение твоё поставлю дома, напишу «Идейская НимФА», выделив буквы твоего имени «ФА», буду тебе молиться! Клянусь Атергатис!..
  - Верю, милый мой! Кстати, ты не против некоторым образом породниться? Представляешь, в нашей близости будет нечто родственное, инцестное? Запретное, порочное – м-м-м! – Муция облизывается. – Обожаю, это так возбуждает!
  - Как ты права! Как я тебя обожаю, божественная! – Марцелл нежно лобзает её волосы, мочки, шею, ключицы и впадинку между ними. – Ты… лучше… всех… в этом… мире! – он опускается к бюсту фламины. – Вот… грудь… достойная… Богини! – мужчина целует сосцы, Присцилла постанывает и охает. – Ты… прекрасней… всех… смертных… Ты… выше… их… всех… - а сам опускается ниже, оставив на её грудях и сосцах ладони и пальцы. – Ты… моя… богиня!..
  - Хватит молитв, смертный. Займись скорее лижущим служением! – не без удовольствия приказывает ему Муция, забывшая в этот раз сказать поклоннику о деле, из-за которого она, собственно, и пришла. Ц…
  Но, после очередного испытанного ею экстаза, вспомнила. И обещала Клодию подумать над ежемесячным посещением, если он не против их родства посредством союза её сестрёнки и его дочки, и их сожительства в его доме, разумеется, не слишком это всё афишируя. Отчаянный поклонник с лёгкостью согласился, видя в этом прекраснейшую возможность стать чуть ближе к боготворимой женщине, несколько упрочить их отношения. В честь этого Марцелл поклялся сегодня же заняться статуей Присциллы.
  - Нет, не просто сегодня, божественная! У тебя есть время?
  - А сколько теперь, Тит?
  - Эй, Кирон! Мигом сюда! – пожилой слуга прибежал словно юный мальчик. – Который час?
  - Начало десятого, мой господин!
  - Быстро пошли за скульптором, за Харетом! Срочнейший заказ! Чтобы через полчаса он был здесь, с помощником, иначе велю выпороть всех и тебя в первую очередь! Ты ещё здесь?! О божественная Фабия! Прошу тебя остаться и попозировать. У тебя же найдётся…
  - Вообще-то, я хотела поехать и на первую часть службы. Но я понимаю твоё желание, милый мой Тит…
  Позирование затянулось, и Присцилла уехала от Клодиев Марцеллов в середине первой стражи. Дома наскоро сполоснулась, прочла записки, присланные подругами и знакомыми, и прошлась до храма пешком, чтобы немного развеяться. Ночное богослужение, проведённое Фламиной-Старшей сестрой, прошло отлично, все адепты остались чрезвычайно довольны. Впрочем, редкая расширенная служба, возглавляемая Фабией или просто с её участием, оставляет неудовлетворёнными поклонников Кибелы. Без преувеличения, даже со стороны автора настоящих записей, можно сказать, что Присцилла Младшая – гордость и краса римской жреческой коллегии Великой Матери Богов. Ни у кого из служительниц Кибелы в Городе нет сочетания всех её достоинств. Из которых немаловажное и то, что во время сладострастных ритуалов – кому-то, возможно, это покажется парадоксальным – прекрасной Фабии удаётся совмещать почти, как сказали бы греки, «варварское неистовство» и умение уделить внимание и огненно-страстную или изящную и нежную, или изощрённую и пылкую, ласку наиболее нуждающимся посвящённым. Один из адептов, ещё лет пять назад до описываемых событий, сравнил это её качество со способностью Пирра горячо сражаясь самому в то же время  руководить битвой…
  По окончании службы прелестную фламину у храма ожидали несколько человек: четверо молодых людей, одна зрелая женщина и всадница Алления. По дороге до ЛесБестий последняя объяснила, что их всех собрала Руфина, просила встретить Фабию, а сама куда-то уехала ещё в первую стражу. Как обычно, компания выпивала и веселилась уже в пути, красавицы не отставали от сильных мужчин, посему, по приезду на виллу, вино и лёгкая закуска были поданы прямо в спальню. Тут появилась и Корнелия, прибывшая в имение пораньше и дожидавшаяся остальных. Спустя короткое время компания разбилась и разместилась попарно, но вплотную и на одном ложе. Точнее, не вплотную, а крестообразно: четыре девушки на четвереньках головами к центру большой кровати Ц…
XX
  Восьмой день перед июньскими календами начался в ЛесБестиях как обычно: красавицы помылись в баньке, затем завтрак, отбытие всех гостей, хозяйка села за свои записи.
  Днём к ней в кабинет зашёл Кастик со своими предложениями по увеличению доходности поместья, в частности, вёл речь о разведении дроздов, жирных голубей и других редких и деликатесных птиц, о вырубке более чем половины деревьев. Владелица предложила избавиться, если нужно, вообще от всех деревьев, кроме тех, что растут вдоль дорожек и заборов, и выращивать цветы для украшения праздничных церемоний, в частности и особенно, при жертвоприношениях, поскольку она могла договориться об их сбыте. Предварительно решили дождаться сбора урожая, а после приступать к реорганизации виллы, сочетая выращивание и цветов, и птиц. Пока же управляющим – Кастику и городскому – можно было заняться подбором работников.
  Вилик упомянул к слову о дерзости и лености садовника-бальнеатора Астера, особенно в последние три дня, предложив основательно его выпороть. Но Присцилла пребывала в благодушии – ночь прошла замечательно, а в своей книге она как раз описывала ночной порядок обмена партнёрами и свои порочные и приятнейшие ощущения. И поэтому молвила так:
  - Давай в этот раз ограничься строгим внушением. Вообще нужно здесь тоже устроить пару рабских коллегий, пусть следят за соблюдением обрядов, молитвами, праздниками; одну из них возглавишь ты. Какому Божеству больше молишься?
  - Геркулесу, госпожа.
  - Прекрасно, Кастик. Найди подходящего человека для руководства второй, для служения Церере, Опс или Телл, например, или сами решите, кому. Я научу, что и как, какие ритуалы сможете совершать, какие возлияния и жертвы и прочее. Потом ещё поговорим. Даже если меня здесь не будет, можешь приходить, по делам этих коллегий особенно, в мой городской дом…
  К вечеру стал накрапывать дождь, довольно слабенький, однако пришедшая пешком, одна, Корнелия успела промокнуть и продрогнуть. Она согрелась в бане, не в последнюю очередь от жарких ласк Фабии. Рыжая гостья была чем-то сильно расстроена. Её не успокаивало ни неразбавленное вино, ни нежность ещё одной близости с возлюбленной на их «поле брани». Присцилла устала её утешать и ещё до полуночи уснула.
  Что-то разбудило её. Хмель почти не прошёл, значит, спала мало. Любимой не было на ложе, её отсутствие затянулось. Домина сходила разбудила Ану, та зажгла факел, и хозяйка пошла искать Руфину. Гостей не было, и она не ревновала, а сильно беспокоилась за любимую. В доме её нигде не отыскалось.
  - Может, в Старом доме? – поделилась Муция с вестипликой.
  Вместо той отозвался пришедший на свет ночной сторож:
  - Моя светлейшая домина! Госпожа Корнелия там. Но прошу вас, не ходите туда!
  - Она что там, каких-нибудь страшных Демонов вызывает? Так мы ещё повоюем! Ана, вперёд! Захвати мой кинжал на всякий случай.
  Сторож, продолжая вполголоса критиковать затею молодой домины, пошёл за ней и служанкой. Моросил дождь. Зайдя в Старый дом, Фабия сразу услышала постанывания и вздохи возлюбленной, доносящиеся из бани. «Да, да, ещё… Пронзи меня… своей пикой!..» - просила она. «Кто-то ночью, что ли, приехал? – думает Присцилла ревниво. – Хотя бы предупредила как-нибудь – запиской или через того же сторожа».
  - … Говорил же, что лучше не ходили бы… - снова слышится его бормотание.
  «Кто же приехал? – любопытствует владелица виллы и заглядывает в баню. Оказалось, никто не приехал.
  - Прошу… глубже… о да… вот так… ещё… ещё-о-о!.. – своим чудным голосом, стоя на коленях и локтях, руководила телодвижениями стоящего сзаЦ Ц… Это был Астер, дерзкий раб!
  - Да, продолжай, не останавливайся! – закричала Муция. – Доставь ей максимум удовольствия!..
  Вестиплика и сторож уже держали её вооружённую руку, но молодая женщина развернулась и ушла.
  Приказала Уриане утром собираться, к третьему часу, написала распоряжения вилику. После чего дала волю слезам. Уснула поздно, спала мало. Сама помылась и позавтракала, пока слуги готовили всё к отъезду. В общем, утром владелица убежала из ЛесБестий.
XXI
  Будто предчувствие какое было, когда Присцилла первый раз увидела «эту мразь», Астера. А потом ещё, припоминает она, Кробил жаловался на его наглые домогательства, только домина тогда была пьяной и пропустила слова юного усердного писца мимо ушей. «Нет, он мне, этот мерзкий раб, сразу не понравился, - думает-переживает оскорблённая любящая патрицианка, оторвавшись от записей, почти завершающих четвёртый свиток; вечером, часа через три, она собирается идти к Квинту. – Пожалела этого Астера вчера. Внушение ему! Ха-ха! Добренькая Фабия… Но надо отвлечься».
  Девушка хочет написать об одном случае предчувствия, касающемся её брата Гая и его покойной супруги. Они тогда вместе гостили у Квинта на его пригородной вилле. Внезапно жена Гая будто почувствовала что и, ни слова не сказав, быстро побежала, прямо рванула домой. Гай лишь посмеялся над женской причудой. И сказал, что сегодня ничего страшного случиться не может, ведь несчастный для Фабиев, аллийский, день был вчера. Тем не менее, послал слуг проводить любимую супругу, но те не могли догнать…
  «Нет, тоже тяжёлое воспоминание, - Присцилла буквально физически ощущает это. – Однако оно отвлекает от сегодняшних переживаний. Попробую написать, будто это не с моими невесткой и племянниками произошло».
  А случилось это [в консульство Г.]…







Книга пятая

I
  Второй брат Присциллы, Гай Фабий, родился в третье консульство Гая Цезаря Германика и, как уже упоминалось, с самого раннего детства был отправлен в Ахайю, в Афины, получать полноценное греческое образование. В самом славном городе Эллады он жил в собственном доме, с небольшой рабской фамилией, где только управляющий, атриенсис и два-три наставника были из Италии. В Риме появлялся очень редко, и всё его общение с матерью, с отцом, с братом и сестрой, состояло в письмах, которые он начал писать, едва научившись это делать. За редким исключением, в каждое послание Гай включал что-нибудь поучительное для младшей сестрёнки Присциллы, главным образом из истории Эллады, из жизни Афин.
  Она вспоминает такой случай. Ей было лет восемь. Разбаловавшись дома, она никуда не хотела идти. Её наставник, Аркадий, говорил своей ученице: «Сегодня важный праздник – день основания нашего Великого Города! День рождения отечества, можно сказать. Ты ведь любишь дни рождения. Ты должна идти в храм Квирина…» Но девочка возражала, что день рождения празднуется дома. Тогда отец напомнил, что Тесей – один из любимых греческих героев дочки, достал последнее письмо Гая и зачитал кое-что из него.
  «Это было перед отплытием его к Миносу на Крит. Когда закончилось метание жребия, Тесей повёл всех, кому достался жребий, в храм Аполлона-Дельфиния и посвятил за них Богу просительную ветвь. После молитвы он взошёл на корабль, в день праздника в честь Аполлона-Укротителя бурь, день открытия навигации. Это было шестого мунихиона (то есть, по нашему, римскому, календарю, примерно в одиннадцатый день перед майскими календами). В этот день девушек до сих пор посылают молиться в храм». «Вот видишь, дочь…» Так убеждённая, маленькая Фабия пошла на праздник.
  Как ребёнку, ей было интереснее узнавать новое из писем брата, нежели слушать учителей.
  Недавно в термах Присцилла вспомнила ещё забавный случай. Произошёл он незадолго до описанного выше, то есть до Палилий. Тогда Гай в очередном своём послании повествовал о том, что в новолуние анфестериона жители Афин совершают множество обрядов память о страшных бедствиях от проливных дождей, от случившегося некогда потопа. «В переводе на наш календарь в этом году данный день придётся практически на мартовские календы». С утра в первый день первого весеннего месяца отец ушёл на празднование в один из храмов Юноны, или Монеты, или Квиритиды – впрочем, неважно – Квинт был в армии. Фабия бывшая тогда действительно младшей, даже самой младшей, захотела сама принести жертву. В подражание той, которую принесли люди, спасшиеся от потопа, и которой Боги так обрадовались, что простили смертных, наказанных ужасным наводнением.
  Для заклания девочка, сразу надевшая венок, велела приготовить белого петуха, а флейтистке приготовиться играть как обычно при жертвоприношениях. Однако нужно было ещё устроить потоп во внутреннем дворике-саду. Поставленные друг на друга скамейки должны были стать высокой горой, на вершине которой, то есть на самой верхней скамейке, Присцилла собиралась принести «первую после потопа жертву». В доме остались лишь слуги, и она считала себя полновластной хозяйкой, остальных как будто унесло стихийное бедствие. Она приказала двум очень боявшимся её рабам всю воду, какая есть в доме, носить и выливать в перистиль, а сама вычерпывала её из фонтана. Но скоро её намокшие ножки продрогли, и она оставила затею с наводнением. Однако петуха это не спасло. Под игру флейты те двое рабов его держали, а девочка исполосовала ему ножом всю шею.
  В свою очередь, думая, что в Ахайе совершенно неоткуда знать римские историю и обычаи, Присцилла рассказывала о них Гаю, когда сама только-только выучилась писать. Не подозревая, что у брата, разумеется, достаточно литературы, а кроме того, что отец послал ему в качестве главного воспитателя одного пожилого ветерана, бывшего оптиона Крассиния, который начинал службу в легионе ещё под командованием великого Божественного Германика. Так Гай, хотя и стал, безусловно, филэллином (если использовать это старое понятие), но отнюдь не забыл великого римского духа, доблести предков и своего блестящего и славного происхождения.
II
  Также в термах, в тепидарии, когда Кробил, поливая госпожу, споткнулся, в её памяти всплыло время, с которого минуло десять лет. Когда средний брат завершил своё образование в Афинах, оставил этот замечательный город и приехал в самый лучший, прекрасный и великий.
  Какой это был праздник для семьи Фабиев, детей Тита Постума! Они все пятеро были вместе! Пятимесячный Спурий Постум, полуторагодовалая Марциана, тринадцатилетняя Присцилла Младшая, Квинт двадцати трёх лет и восемнадцатилетний Гай, так долго росший вдали. За два года, что юная жрица Кибелы не видела среднего брата, он стал больше похож на старшего, весьма окреп, так что мужская тога замечательно на нём смотрелась. Квинт через друзей отца похлопотал в Сенате и добился, стремясь сделать приятное Гаю, чтобы только что приехавшему из Ахайи эфебу, как ранее их дяде, было официально и с почётом позволено носить имя Павел, в честь того же великого предка. До этого его когноменом был Секунд. Самому же юноше хотелось по примеру древних заслужить когномен, конечно же, каким-нибудь славным деянием, почему он предпочитал зваться просто, Гай Фабий, лишь по необходимости употребляя Секунд, или теперь Павел, Считая последнее незаслуженным.
  Через несколько дней после приезда Павла, утром, его замужняя сестрёнка мылась в своих термах. Неожиданно за стенкой раздаётся мужской голос:
  - Знакомые цепочка и браслеты! Взгляну, пожалуй, на нашу раскрасавицу!
  Это оказывается зашедший в гости Гай. И он действительно, чего девушка никак не ожидала, заходит в калдарий. Служанка, поливавшая её, от внезапного испуга даже падает. Растерявшись, Присцилла некоторое время стоит, забыв прикрыться. И только когда брат говорит «Клянусь Энио! Воистину, ты прекрасна!», она, очнувшись, хватает тазик и прикрывает им бёдра и холмик Венеры, а рукой грудь.
  - Вот только немножко поправиться тебе нужно, сестрёнка, - продолжает он, любуясь её телом и смущением.
  Рабыня, наконец, приносит, чем укрыться, но Гай уже вышел. Он подождал в перистиле, пока сестра домоется и помолится, затем поведал ей следующее.
  - По аттическому календарю сегодня двадцать пятое фаргелиона, сейчас в Афинах справляется Празднество омовения в честь Афины. Её храмы в этот день затворены. Есть специальная жреческая коллегия, праксиергиды, они сегодня снимают все украшения с культовых изваяний Богини и закрывают его. Вот и я только что видел твои буллу и другие «тяжести», - девчонкой Муция действительно носила много драгоценного металла, - и захотел посмотреть на омовение богини. Не побоявшись участи Тиресия.
  - Подожди-ка, Гай. А причём здесь Тиресий? Это же прорицатель, в «Одиссее» достаточно много о нём говорится. Но если под участью ты понимаешь его ослепление, то ведь Тиресия наказала так Юнона за судейство в пользу  её Супруга…
  - Да, верно, и так передают. Извини, что перебил. Но есть и другой рассказ. Тиресий – сын Нимфы Харикло, спутницы Афины. Однажды случайно увидел Тритогенею во время купания, за что она его и ослепила. Зато Тиресий получил дар прорицания… Прошу, сестрёнка, не наказывай меня!
  - Нет уж! Увидел омовение, ещё и умышленно – будешь обязательно наказан! Сегодня же начнёшь заниматься со мной греческим!
  Она, конечно, пошутила, но брат, видимо, не совсем это понял. У него, естественно, были другие планы, как проводить время, и он начал отговариваться.
  - Не получится, Муция…
  - Ещё как получится! Напишу твоему преподавателю-кинику, что ты подглядываешь в термах за чужими жёнами, и он тебя словесно «разделает» или даже «разорвёт»! Устраивает тебя участь Актеона?
Ныне рассказывай, как ты меня без покрова увидел!..
Вот как обрызгаю тебя сейчас! – сестра шагнула к фонтану.
  - О Энио! Не нужно, прошу! Я и так ослеплён твоей прелестью!.. И всё равно, никак нельзя сегодня начинать, забери меня Гарпии!
  - Это ещё почему?
  - Потому что афиняне считают этот день самым несчастливым для всяких начинаний. Подумай только, ведь покровительница города остаётся без подношений и совсем закрытой…
  Здесь не будет неуместным привести ответ госпожи Уриане, поинтересовавшейся, что за история с судом. «О Парисе я слышала, как на него огорчились и Юнона, и Минерва, а вот про Юнону и Тиресия нет» - сказала она. На что услышала от своей пребывавшей в неплохом настроении домины примерно следующее.
  Однажды после сладких утех Царь Богов сказал своей супруге, что женское наслаждение значительно больше мужского, Сатурния отрицала. За разрешением шутливого спора они обратились к Тиресию. Тот недавно семь лет провёл в женском теле, и знал любовь и как мужчина, и как женщина. Тиресий подтвердил правоту Юпитера. Неожиданно сильно разгневавшись, Юнона наказала такого судью слепотой. Супруг же её смягчил участь, даровав почётную способность видеть будущее…
  Вечером Гай пошёл в храм Минервы, но там, конечно, шла другая, обычная служба. Подождав её окончания, он дал фламину на жертвы и нужды святилища сколько-то ауреусов, видимо, всё или почти всё, что взял с собой. Средний брат Присциллы очень редко и крайне неохотно называет пожертвованную сумму, но и в тот раз она, скорее всего, оказалась немалой. Поскольку жрец, оказавшийся мистагогом, тотчас завёл с ним разговор о посвящении и даже приёме в коллегию. Это привлекло внимание юной особы, оставшейся по какой-то надобности в целле. Она дождалась в портике святилища и обратилась к выходившему Гаю.
  - Молодой человек! Извините, пожалуйста! Молодой человек! – девушка даже придержала за тогу не сразу услышавшего её эфеба. – Постойте, пожалуйста…
    Но когда Павел остановился и повернулся к обращавшейся, та совсем растерялась, уже растратив всю свою смелость. Она стояла на ступеньку выше, но выходила почти одного роста с юным патрицием. Стройная, хорошо одетая, не слишком красивая, но обаятельная. Гай же не собирался теряться.
                - Дева, почто предо мной – я один! – ты трепещешь так сильно?
Я ведь отнюдь не таков, как иные хвастливые мужи,
Не был и прежде таким, пока пребывал я в Афинах!
      А потому стыд чрезмерный тебе не мешает пусть, дева,
              Или меня расспросить, иль сказать мне о том, о чём хочешь.
                Если сошлися мы здесь, благосклонно друг к другу настроясь,
                В месте священном, не с тем, чтобы делом порочным заняться,
        Прямо со мной говори и расспрашивай, но мягкой речью
                Не проводи…
  - Простите, но вас не ждёт на Лемносе Гипсипила?
  - Никто не ждёт меня, прекрасная дева! И я горько-горько сожалею, что не встретил вовремя Финея…
  - Но, похоже, вас не покидает Эрато: вы же сейчас сказали стихами.
  - Это случайно, поверьте. Я хотел сказать, что Финей дал бы мне совет заручиться поддержкой Киприды.
  - Вам мало покровительства Афины? Однако и Афродита, я уверена, не щадит встречающих вас юных девушек!
  - Хотелось бы в этом убедиться…
  И Павел действительно очень скоро убедился. Ибо столь чудное знакомство даровали ему Всевышние с будущей женой Росцией. Его умной ровесницей, весьма образованной и добродетельной. Они сразу же очень полюбили друг друга. Уже через пару дней, хотя на интимную близость у них ещё не было и намёка – Присцилла буквально выпытывала у Гая все подробности их отношений – он называл Росцию невестой…
  Она жила с матерью, вдовой начальника легионной конницы, погибшего в Германии, сражаясь в рейнской группировке под началом Гн. Корбулона, когда дочке было девять лет. Старый товарищ её родителя, консуляр Гай Галл, относился к Росции по-отечески тепло; он весьма одобрил её выбор жениха. И сразу, будучи уже и с её слов весьма расположен к отпрыску знаменитейшего рода, после личной встречи с Павлом успел с ним быстро подружиться. На свадьбе Гай Цестий запомнился Фабии тем, что в его речах была очень ощутима религиозность, вера в наших римских Богов. А ещё тем, что немолодой консуляр несколько неуклюже, но так мило станцевал с сестрой жениха, своего нового юного друга. На следующий день Галл отправился в далёкую провинцию. Прощаясь с «почти зятем», призывал его – само собой разумеется, при этом не мог не вспомнить доблестных предков – призывал не уклоняться от военной службы. Гай Фабий обещал обязательно встать под армейские знамёна, но после того, как отпустит супруга.
  Любящая Росция совсем не думала этого делать. Ревнивая, но верная, заботливая, но не надоедливая, религиозная: любимыми её Богинями были Диана, Веста и Пенаты  - лучшую жену в Городе найти было крайне трудно. Через год после свадьбы она родила Гаю девочку, Фабию Приму, ещё через год мальчика, Квинта, любимца и наследника, а спустя ещё два года вторую дочку, Фабию Терцию. Как могла нежная мать отпустить любимого отца своих детей куда бы то ни было? Не говоря уже о войсках в какой-нибудь неспокойной провинции.
III
  Но трагедия в консульство Г. Басса и М. Красса Фруги всё же разлучила супругов. А если точнее, по роковому совпадению пожар, начавшийся на следующий день после аллийского, несчастного, особенно для Фабиев, дня, произошёл во время консулата Гая Муциана и Квинта Фабия Варвара, «родственника» - как этот приятель отца любил называться, причисляя себя в шутку к их роду – «родственника» Присциллы и братьев.
  Прожив в Городе шесть лет, Гай был вынужден снова его оставить: следы пожара по всему Риму слишком живо напоминали о страшнейшем несчастье. Как же Гаю было тяжело!
  Тогда все братья и сёстры жили под одной крышей, у Присциллы, ведь отцовский дом тоже сгорел – Слава Всевышним, никто не погиб. Квинт и хозяйка дома всё время были рядом с молча переживавшим своё горе Гаем, опасаясь, как бы он в отчаянии не совершил ничего непоправимого. Муция не могла сдержать слёз, оплакивала любимых племянниц и маленького Квинта Фабия. А на третий день после похорон того праха, что нашли возле оплавленных четырёх булл, разрыдался и Гай.
  Ему стало чуть полегче, и он решил уехать. Уже на следующий день, взяв лишь тысячу денариев, попросив не провожать, пешком пошёл в Остию. А оттуда отплыл в Антиохию, недалеко от которой у него был огромный сальтус, самое дальнее и самое большое имение в семье. Там, в Антисиях, он поначалу и намеревался надолго поселиться.
  Однако вскоре к землевладельцу приехал Гай Галл, уже четвёртый год бывший легатом Сирии, и легко уговорил молодого друга поступить либо в его администрацию, либо в стоявший поблизости, в Рафанее, двенадцатый легион. Одним из аргументов был, конечно, тот, что главное подозрение в устройстве большого пожара в Риме падало на семиаксиев, а основной источник этого пагубного суеверия был как раз в этой провинции. Но средний брат Присциллы почему-то не верил – и теперь ещё упорно продолжает – что поджог – это вина приверженцев нищенских иудейских недозволенных коллегий. Тем не менее, на службу в легион он охотно пошёл, справедливо полагая, что жизнь военного более отвлечёт его от тяжелейших воспоминаний, чем одиночество среди своих обширных владений.
  И даже более того, Гай принял решение начать службу рядовым легионером. Как он написал в первом – а Присцилла хранила все послания братьев – письме из Сирии, «чтобы не уступать нашему храброму и прославленному брату, начавшему едва не с оптиона, отчасти же с целью забыться среди тягот службы простого воина».
  Естественно, близость сальтуса необычного солдата часто разнообразила и улучшала питание манипулы, в которой он нёс службу. Как и свою причастность к этому, Павел пытался многое скрывать. Не говорил, что он знатнейший патриций, брат сенатора и племянник консуляра - звался просто Гаем Фабием. Что он весьма богат, образован и привык к несколько другой жизни. Но изящная речь, нежная кожа, манеры и привычки, невольно проявляемые, дружба с легатом Сирии, знакомство с самыми знатными в провинциальной армии начальниками и их почтительное отношение к Гаю, естественно, были очень скоро подмечены простыми манипулариями.
  Эта попытка маскировки нисколько не убавила их уважения к своему новому товарищу, делившему с ними все их нелёгкие труды. Легионеры часто обращались к нему с разными просьбами. Помочь написать письмо невесте или жене «с какими-нибудь стихами», поговорить с командирами о снабжении, жалованье или отпуске, по юридическим вопросам. Нередко просто рассказать что-нибудь: из книг, истории, об Афинах и греках, о жизни нобилитета в Городе… Но и Гай находил, что можно узнать нового. Во-первых, на практике испытать то, что он знал из военной литературы и от наставника, ветерана Крассиния; во-вторых, научиться у некоторых искусных солдат рукопашной схватке, бою коротким и галльским мечами, применению дротика и копья.
  В своём первом ответном письме, посланном в Сирию, Фабия рассказывала, что довольно быстро проходит постройка на месте отцовского нового дома. «Чему мне радоваться, - писала она, или огорчаться – не знаю. С одной стороны, я теперь вижу любимого целыми днями, с другой, вечерами приходится наблюдать с ним рядом его любовниц». Что с материальной стороны строительство требует едва ли не крайних затрат, но сразу после реализации урожая Квинт, бывший как раз курульным эдилом, с помощью, разумеется, друзей и знакомых – особенно помогли Гай Курион и Тит Эприй Марцелл, об участии последнего брат, конечно, не знал – Квинт устроил в Цирке Фламиния впечатляющие игры, длившиеся без малого целый день. В честь погибших маленьких Фабиев и Росции. Значительная часть представлений содержала истребление семиаксиев. Многих как бестиариев против львов, барсов, леопардов, медведей и волков. Но ещё более – в замечательном и, можно даже сказать, грандиозном представлении, изображавшем уничтожение Божественным Юлием узипетов и тенктеров, перешедших Рейн. И хотя тогда часто и на многих аренах семиаксиев гибло немало, эти игры – а идея о постановке выдающегося сражения великого Юлия принадлежала Муции, старший брат её охотно поддержал – эти игры стали одними из лучших в году. Присутствовал и принцепс и, со слов Марцелла, остался весьма доволен.
  Стоит заметить, что не все письма братьев сохранились у Присциллы Младшей. Однажды вечером она взяла полностью переписку – её послания Квинту и его ответы – ведшуюся во время службы старшего брата в Британии и Мавритании, и приехала с ней к любимому. Чтобы вместе, за глотком доброго фалернского, перечесть некоторые интересные и забавные моменты. Брат и сестра в такие вечера забывали о разных комиссатио, наслаждались родственным общением, глубже ощущая семейное единство… Расчувствовавшись, юная жрица уехала домой за полночь – всплакнуть одной на подушке, под покрывалом – и забыла письма у Квинта. Пока она собиралась за ними послать, подумывая, что, может быть, вскоре стоит снова повторить совместное перечитывание – случился этот ужаснейший пожар. Но вернёмся к среднему брату Фабию.
  Гай, так и не желавший обвинять этих так называемых «христиан» в поджоге нашего Города и несмотря на то, что брат и сестра просили его собирать средства лучше на постройку своего нового дома, сразу, однако же, прислал значительную сумму на возмещение расходов на состоявшиеся поминальные игры. А затем писал, что дом в Риме ему в ближайшие годы не нужен.
IV
  Помимо боевой выучки Гай интересовался некоторыми сторонами жизни далёкой восточной провинции. Он понимал, что его красавице сестрёнке, настоящей современной римлянке, не всегда будет любопытно узнавать о его успехах в военных упражнениях, к тому же и его скромность мешала слишком уж подробно их расписывать. Потому письмо – молодая госпожа просмотрела несколько первых сирийских посланий Гая, выбрав четвёртое, пришедшее весной в консульство А. Нервы и М. Аттика – выглядело так.
  «Гай Фабий прелестной сестрёнке Присцилле желает радоваться! Из славных Афин я написал бы тебе, что ныне на дворе стоит месяц анфестерион. Что, впрочем, с теми же основаниями можно сделать и здесь, в Сирии. Ибо помимо нашего официального и  местного календарей используются среди здешнего населения календари греческие. Ионийский, перенятый ещё в древности с побережья Малой Азии и с эллинских островов, хоть с того же, думается, острова Вечно Юной Прекрасной Богини, что довольно близко к зтому побережью. В Антиохии, Птолемаиде и многих других городах с их округой весьма широко употребляются македонские – надо думать, со времён Великого Александра, диадохов, эпигонов и так далее. Аттический – кроме прочих эмиграций, возможно, ещё со времён Делосского союза и греческих наёмников на персидской службе.
  Все они – местные и греческие календари – лунные, числа соответствуют фазам светила Царицы Кинфии, разница лишь в названиях месяцев.
  Теперь манипула, в которой несёт службу твой любящий брат, переводится в Галилею. Это область, в административном отношении тетрархия, возле Финикии, восточнее её. Населяют её в основном иудеи, хетты, арамеи, финикийцы, сирийцы. Стоим пока в приморской финикийской Птолемаиде; возможно, скоро переберёмся из этого спокойного города в глубь побережья в Иотапату или Тибериаду. Которая, названная таким блестящим римским именем, будучи расположена в тридцати милях от Внутреннего моря, стоит на… берегу моря. Не пугайся, сестрёнка, твои познания в географии сильны, не напрягай память, отыскивая в ней название и расположение какого-нибудь Понта. Это лишь варварское честолюбие присвоило гордое наименование «Галилейское море» озеру (иначе называемому Тибериадским) размером  примерно с Фуцинское…
  Но вернусь к календарям и месяцам. Иудеи называют текущий месяц адаром. Так что, сообразуясь, так сказать, с условиями местности, в которой нам предстоит вскоре пребывать, скажу, что на дворе стоит месяц адар…
  Возобновляю через три дня. Действительно, мы уже в Тибериаде.
  …Лучше напишу тебе, дражайшая сестрёнка Муция, о паре провинциальных культов. Хетты и арамеи, а с ними, естественно, и другие местные народы, издавна поклоняются Богине Атергатис, или Деркето.» Гай не знал ещё, что в Риме есть небольшая коллегия этой Богини, а вскоре, за Тибром, был закончен и храм. «Более всего в северной Сирии, где расположен и центр её культа – Иераполь. Полюбопытствовав у нескольких греков, я выяснил, что одни из них считают эту Богиню Герой, другие – Афродитой. А один сириец, младший жрец Деркето, на корявом смешении греческого и латыни поведал, что Атергатис, насколько я понял, и как дополнил моё понимание третий эллин, Атергатис – причина и естественная сила, породившая из влаги начала и семена всего и открывшая людям первоисточник всех благ. Этот же праздный любезный эллин добавил, что культ включает в себя праздничные оргиастические службы около раза в месяц и, кроме того, поведал историю о триумвире Крассе, о его пребывании в Иераполе. Во время коего… Отступлю, чтобы лишний раз, вместе со многими заметить… Клянусь Энио, не могу не добавить этого! Не проверкою своих вооружённых сил занимался он и не упражнением солдат в военных состязаниях! Будучи в Иераполе, перед выступлением против грозных парфян, Красс исчислял доходы с городов – как ныне Гай Галл, он был в должности наместника Сирии – и много дней подряд взвешивал и мерил сокровища Богини, предписывал городам и правителям производить набор воинов, а потом за деньги освобождал их от этой повинности. (По ходу рассказа пожилого грека я припоминал этот эпизод из истории; слава Мнемосине и её дочери Клио!) Всем этим Красс обесславил себя и заслужил презрение. И вот от этой самой Богини, Деркето, было ему знамение: при выходе из храма первым упал Публий, сын триумвира, а затем, запнувшись за него, упал и старший Красс.
  В прошлом месяце, шевате, как называют его здесь (в Афинах гамелионе), около январских нон, как говорят в нашем лагере, в близлежащем городе покрупнее, куда выбрался прогуляться верхом с одним товарищем, о котором чуть ниже или позже, я обратил внимание на одно старинное здание святилища. Мой спутник поведал, что это храм Астарты, и что он сам весьма интересуется её мистериями с тех самых пор, как служит в сирийских легионах. Увидев и моё любопытство, Маний осмелел и остановил одного жреца из этого святилища. Наговорив священнослужителю, что его друг – это обо мне – очень знатный патриций, из сенаторского сословия, племянник консуляра и т. д. Тут необходимо отметить, что в честь приближающихся круглых дат, то есть наших дней рождений…» Квинту исполнялось тридцать, Гаю двадцать пять, Присцилле двадцать. «… я  надел перстень, подаренные тобой цепочку с медальоном и, по твоему совету относительно модных новшеств в Городе, приобрёл неплохую, по выражениям некоторых товарищей по службе даже «роскошную», одежду, тогу и тунику из сидонской ткани, и решил примерить их на той прогулке, к тому же взял с собою пару слуг. Остановленный священнослужитель уставился на меня, как на самого консула, появись здесь, скажем, Марк Вестин Аттик. Очнувшись, любезно поведал об Астарте. Это главная Богиня финикиян и сирийцев. Богослужение ей ведётся с древнейших времён. Жрец даже сказал, что оно началось раньше взятия Трои, и что живший ненамного позже знаменитый здесь своей мудростью иудейский царь Соломон ввёл поклонение Богине в своей столице. (Теперь это главный город провинции Иудеи, Иерусалим, где расположена была одно время и резиденция прокуратора; город и сейчас достоин любого царя, по крайней мере, численностью населения – почти как в Риме – и, соответственно, размерами). Ашторет – так  звучит это имя из уст местных жителей – Царица небес, Богиня луны и плодородия. Однако строгий теолог, безусловно, проведёт различие между Дианой, тем более, Девой Артемидой, и Астартой. Последняя далеко не девственна!
  Почему я так позволяю себе выражаться. Жрец провёл нас к мистагогу, и они настояли (мистагог неплохо изъясняется на койне), чтобы мы с Манием приняли посвящение в таинства и участвовали в вечерней службе. На следующий день (совсем забыл; благодарю тебя, братьев и Марциану за поздравления!) у меня был день рождения – почему бы не сделать себе такой оригинальный подарок? Поделился мыслью с товарищем. Тот, само собой, горячо поддержал, хотя он не постеснялся бы и один пройти инициацию… Сказать вкратце, дражайшая сестрица, наша юная жрица, тебе весьма понравилось бы вечернее служение Астарте!
  Надеюсь, моё письмо успеет добраться до Города, до Фламиниева Цирка, чтобы успели вовремя мои поздравления и пожелания…»
  У Фабии потекла слезинка, когда она перечитала некоторые строчки и упомянутые пожелания. Подумала, что легко могла бы влюбиться – если вдруг (о ужас! Не приведи Боги!) не было бы Квинта – в своего второго брата. Милого, прекрасного, галантного, скромного, понимающего, доброго – сестра может значительно дольше продолжать – очаровательного мужественного Гая.
V
  Следующее послание из Сирии Присцилле тоже нравится. «Стоящему теперь аттическому месяцу фаргелиону соответствует местный сиван. В Афинах, как я, помню, писал тебе дюжину лет назад, сестрёнка, в полнолуние этого месяца празднуют очищение города, в Ионии – Фаргелии. На Делосе и в других городах седьмого фаргелиона отмечают Аполлонов день, шестого числа – рождение Артемиды. Здесь же, в Галилее, где мы по-прежнему стоим в Тибериаде, а твой брат служит декурионом, здесь шестого сивана, то есть, получается, в день рождения Артемиды, тоже отмечали праздник. Называется праздник Недель…» Гай объяснял, что такое неделя. «… Или Пятидесятница. Возможно, в древности это именно и было празднество в честь Артемиды или Астарты, то есть Богини луны. Ибо недели иудеи, скорее всего, отмечают по положениям месяца. Но это ладно. Вот вскоре после того, как я отправил тебе предыдущее послание, произошло забавное совпадение.
  Однако извини, снова запамятовал, отвечу прежде, милая Присцилла, на твои вопросы. Описывать тебе, моя прелестная благочестивая сестрёнка, ритуалы вечерних служб Ашторет будет, во-первых, профанацией. Кстати, помнишь анекдот, то есть софизм, о мистагоге и профанации? А, во-вторых, объяснять тебе, посвящённой жрице Пессинунтской Богини, ход и суть мистерий Астарты всё равно, что таскать сов в Афины.»
  Гай Павел вполне осведомлён и о расширенных службах Кибеле: ещё в отрочестве он прошёл тавроболию и второе посвящение в Метрооне, древнем святилище Реи в самом центре Афин. И когда ему было четырнадцать-пятнадцать лет, регулярно посещал ночные таинства. Но затем, по собственному решению и не без влияния Крассиния, бросил это религиозное занятие, к особенному неудовольствию некоторых адепток-афинянок.
  «… А мой товарищ, центурион Маний, по приглашению своего брата, префекта турмы, ушёл в конницу декурионом. Маний теперь и меня усиленно зазывает последовать его примеру. Но хватит пока об армейских наших делах, возвращаюсь к праздникам.
  Если ты помнишь, милая сестричка, месяц анфестерион в Аттике назван по Анфестериям, празднику молодого вина. И вот меня, как «филэллина», товарищи попросили организовать и провести это празднество. Поговорив с центурионом, мы решили ограничиться одним днём из трёх, вторым из Анфестерий, праздником Кружек. К десятому часу в доме Нумерия, центуриона, собрались две дюжины любителей молодого вина. Из них двое – владелец дома со своим сыном, иудеи. Этот сын, девятнадцатилетний юноша, и стал победителем застольного первенства, обладателем наградного венка. Венок на празднике Кружек, напомню, вручается тому, кто первый выпьет большой кубок. Так эти два иудея – клянусь Дионисом! – только к концу застолья поняли, что мы отмечали Анфестерии. До этого, представь себе, думали, что пир устроен в честь их иудейского праздника, называемого Пурим. И всё ждали, когда же начнётся переодевание в разные забавные костюмы – отдалённо напоминает в этом плане Сатурналии. Ради справедливости отмечу, что и некоторые наши сограждане недоумевали – почему это мы отмечаем стативные Либералии раньше положенного…»
  Чувство справедливости, человеколюбие, сострадание с детства были присущи среднему Фабию. Пожалуй, даже несколько больше того, что подобает римлянину. Гай вырос среди греческих филантропов, на великой литературе Эллады, из философов сочувствовал более киникам и стоикам. Порою его афинские письма содержали такие мысли, которые даже религиозной девочке Присцилле Младшей трудно было сразу осознать. Например, брат писал ей, что иногда, глядя на живые существа, он проникается к ним большим сочувствием, ко всем тварям, даже насекомым. Представляет себя на месте, «скажем, жучка, ползущего по стенке, преодолевающего препятствия и опасности – зачем, ради какой цели?..»  Чуть позже один философ рассказал ему об учении индийских гимнософистов, гласящим, что душа человека после смерти, испив из Леты, может вновь воплотиться не только в теле людском, причём любого пола, но и в животном, и в растении, и даже в телах неживой природы.
  В пришедшем в конце года консульства А. Нервы и М. Аттика письме Гай писал следующее.
  «… Серьёзно раздумывал над переходом в конницу. Маний в беседах убеждает, что не стоит, мол, всегда смотреть на славное прошлое армии, когда вся главная её сила заключалась в легионах пехоты. Что кавалерия достойна быть не только союзнической (оксилией, как ныне, когда зачастую в легионах собственная конница с трудом или не укомплектована), но и более состоять из граждан, и не только новых, но даже, по его словам, и италиков, и самих римлян-горожан. Я и сам ему приводил примеры из истории, где наши всадники сыграли решающую роль: та же превосходная славнейшая битва у Замы под командой великого и гениального Сципиона (не говоря о более свежих примерах). Даже Гай Галл в последнем своём письме напоминает: у доблестных предков конница была сугубо аристократической. Знатные граждане, если не командовали крупными соединениями пехоты, чаще всего служили всадниками. И служба эта была опасной и почётной: если в пехоте квирит обязан был участвовать в двадцати походах, то в коннице – в десяти.
  Обратив внимание на эти раздумья, командование, дабы удержать в пехоте, назначает твоего брата оптионом в сентябре, в ноябре грозится повысить и до центуриона (начальствующего над манипулой). Благодарю, однако в октябре (конец, двадцать седьмое число, иудейского месяца мирхана или, другое название, була) перевожусь, по приказу Цестия, в конницу. Причём, дражайшая Муция, твой брат начал службу в конных частях Молниеносного легиона в чине декуриона.
  Как и Маний, но тот со дня на день станет префектом, командиром турмы. Полное имя товарища, весьма радовавшегося моему переводу: Маний Юний Кар. Само собой, не из знатных Юниев, иначе ты бы давно узнала, да и вряд ли бы кто из них пошёл служить в столь незавидном звании, вообще в строевой части, а не в штабе. Ещё в начале его службы, а это было двадцать три года назад, его стали называть не иначе, как Карманием, или Карманом. Прозвище дали не зря: он редко упустит свою выгоду, главным образом в азартных играх, коих он отличный знаток. Пожалуй, во всём легионе мало найдётся желающих сыграть с ним в бабки, кости или двенадцать линий. К слову, я порою, раз-два в месяц, могу «сразиться» в солдатскую игру, латрункулор, не на деньги, конечно. Был даже случай, когда из-за этого пристрастия Кармана разжаловали из центуриона в рядовые. Маний неосторожно обыграл на крупные суммы сразу квестора и трибуна, причём до Сатурналий было ой как далеко. Высшие командиры вместо уплаты долга донесли легату, в военном деле бездарному, но чересчур упиравшемуся в дисциплину во всех её проявлениях.
  А три года назад, в Парфянской войне, Маний был поставлен даже командиром когорты, но пробыл таковым недолго: будучи несколько нетрезв, сгоряча высказал одному из советников Гн. Корбулона всё, что думал о причинах неудач наших войск.
  Кроме того, Карман любит поесть. Однако главное его достоинство это, несомненно, то, что он весёлый, неунывающий, балагур. Скажем (вот только что, за обедом наблюдал), во время завтрака или обеда забавно так поругивает поваров: «Вот Ц! Наварили какую-то Ц! Прямо есть невозможно, приходится заталкивать в себя!..» А сам с удовольствием уплетает за обе щёки. Или, спросив у соседа, к примеру, перца, и получив отказ, прямо в глаза благодарит: «Признателен! Дай Боги тебе здоровья… мразь поганая!» И сосед не обижается, зная, что это в шутку, не всерьёз, привыкнуть успели уже и конные воины к чувству юмора Кармана…»
VI
  Во втором письме из Сирии, полученном молодой доминой Фабией в год консульства Гая Телезина и Гая Павлина, она прочла следующее.
  «Декурион всадников (второй декурии третьей турмы XII легиона) Гай Фабий выдающейся Присцилле Младшей, своей обожаемой сестрёнке, высочайшепосвящённой жрице Великой Матери Богов шлёт горячий привет и желает радоваться! Радуюсь весьма и я сам, радовались и узнававшие о причине моей довольной улыбки при чтении твоего письма подчинённая декурия и товарищи. Вместе поздравляем тебя с принятием практически высшего в культе Кибелы посвящения и вступлением – в двадцать один год! – в должность Фламины-Старшей сестры! Ещё более уважают тебя простые воины, узнавая, что ты, дражайшая Присцилла, поднялась до такого сана не столько благодаря блестящему знатному имени, сколько, скорее, усердием в религии, умом и обаянием. Многие из рядовых солдат и младших командиров, также вышедших из обычных, чаще сельских или из маленьких муниципий, семей, начинают понимать, что люди знатного происхождения отнюдь не всегда получают военные и жреческие должности, магистратуры и прочее лишь из-за своей знатности, только лишь из признания заслуг их рода перед Римом. В ходе этого же разговора в подтверждение вспомнили и о брате: Маний всем рассказал, в частности, о его зубчатом венке.
  Сам Маний стал префектом второй турмы, стоящей неподалёку.
  Кстати, как теперь пригодились мои занятия верховой ездой. Помнишь, я же писал тогда, на вилле у Афин, в консульство Л. Пизона? Однако, безусловно, мне есть чему ещё поучиться. В турме, где я несу службу, отличные ребята.
  Декурион Авл Годеам, остроумный крепыш, легко может починить что угодно. Марк Мартион Атлет, до армии успешно выступал в многоборье, здорово играет в пила тригоналис. Тит Нигер, действительно, с очень смуглой кожей, смоляными волосами, высокий бруттиец. Не стану описывать тебе, не мыслящей и дня без услуг эпиляторов, где именно у него волосы густо растут. Мазий, чуть полноватый внук арабского царька от наложницы, строго соблюдающий предписания иудейской религии; у него забавный смех, в конницу пришёл из третьей когорты, где был писарем; правда, многие простые воины его недолюбливают из-за его равнодушия к женскому полу.
  Вечерами часто бывает так, что, собираясь вместе перед разводом постов на первую или вторую стражу, мы вшестером принимаемся так веселиться!.. Часто, например, Сигнум, о котором я ещё не упомянул, маленький, вёрткий, энергичнейший юноша, играючи наскакивает (поколачивает или борется), на Мазия, Нигера, Атлета или появившегося недавно Силона. Или Атлет расскажет историю о своих успехах в спорте или у женщин, обязательно с забавными моментами. Или Годеам примется изображать, пародируя, Нигера или кого-то из соседней полусотни оксилии… В общем, с ними не соскучишься…
  Дней десять назад в Тибериаду, в нашу часть прибыл служить сенатор Гней Домиций Сабин, а вместе с ним упомянутый Силон. Сабин привёз мне церы из Антиохии от Гая Галла. Вот что писал о прибывшем легат.
  «По выдающейся его знатности и как члена Сената надо было мне назначить Гнея Домиция сразу – коли он изъявил желание служить в конных войсках – назначить сразу магистром конницы вашего легиона. Однако ж этот пост занят Тиберием Прокулом, протеже Карината Секунда, и я ничего не могу с этим сделать, хотя как военный он, этот Тиб. Прокул, не очень талантлив. Посему, Павел, направляю его, сенатора, префектом вашей третьей турмы. Тит же Луциан давно ждал увольнения, всё рвался к своему галатскому ветеранскому наделу. Гней Домиций – неплохой молодой человек, надеюсь, вы поймёте друг друга. С ним его товарищ Марк Силон, юный, но, по-моему, довольно толковый.»
  Гней и Аррий Силон, действительно, отличные, настоящие мужи! Такие крайне редко теперь встречаются. Я впечатлён, откровенно признаюсь. Мы быстро сошлись, причём и в буквальном смысле – под одной крышей, то есть живём в одном доме. Попробую охарактеризовать моих новых друзей, блещущих достоинствами. Но что бы я ни пытался написать, это будет лишь бледным подобием действительно прекрасных мужчин. Оба они воздержанны и исполнены презрения к порочным удовольствиям. Даже пищу едят простую солдатскую, из общего котла, не более положенного. Никаких излишеств. Уже этим они тотчас по прибытии заслужили уважение всей турмы. Приверженцы стоической философии. Причём даже в категории предпочтительного они не позволяют себе стремиться к некоторым аспектам. И мне есть в чём на них равняться. На первый раз, думаю, достаточно. Остаётся лишь добавить о каждом в отдельности.
  Силон родился и рос до семнадцати лет в деревне в Венеции, воспитываясь довольно строго в труде и занятиях, подготавливающих к военной службе: отец мечтал об армейской карьере сына. Сейчас ему девятнадцать, это крепкий, высокий, симпатичный, и даже красивый, юноша со светлыми волосами и глазами.
  Гней тридцати двух лет, из Города. Однако мы нигде не встречались, что довольно странно. Такое знатное имя, дом на Викус Патрициус, дед консуляр. Кстати, дом он уже в прошлом году отстроил новый на месте сгоревшего. А вот тебя, моя нежно любимая сестрёнка Муция, он, как ему кажется, по меньшей мере, один раз, но видел. Узнал по небольшому портрету. Помнишь, три года назад один грек написал? Он у меня всегда с собой. Гней шлёт тебе привет, Марк Силон, конечно, тоже.»
VII
  Тогда, два года назад, Присцилле стало очень любопытно разузнать о Домиции Сабине и Арии Силоне, новых друзьях Гая. Из-за присланной им характеристики и потому, что её средний брат нелегко близко сходился с людьми. Исключая, естественно, Росцию.
  Для начала она направилась к Стабилию, получше вспомнить о стоическом предпочтительном. Квинт тогда подзабыл о стоицизме, к тому же жил у одной любовницы. Философ любезно принял свою ученицу и вкратце обновил её знания об этом предмете.
  Всё, что не является ни добродетелью, ни пороком, ни ведёт напрямую к первой или второму, есть безразличное. И первые стоики в своей, если так можно выразиться, суровой этике действительно наставляли в полном бесстрастии не делать различий между жизнью и смертью, здоровьем и болезнью, силой и немощью, богатством и бедностью, знатностью и безродностью и так далее. Ибо, если вдуматься, всё это и в самом деле само по себе не ведёт ни к пороку, ни к добродетели, а, стало быть, это и есть безразличное (по большому счёту). Начиная с Панэция и Посидония этика стоиков несколько смягчилась, проведя разделение безразличного на предпочтительное и избегаемое. Предпочтительные предметы – это те, которые имеют ценность, то есть могут содействовать согласованной – с природой, с разумом, то есть добродетельной – жизни. Избегаемые – те, которые не обладают ценностью. Итак, предпочтительное – это то, что имеет ценность. Например, такие душевные свойства, как дарование (талант), искусство, совершенствование и тому подобное. Или такие телесные свойства, как жизнь, здоровье, сила, благосостояние, безущербность, красота и многое другое. Или такие внешние обстоятельства, как богатство, слава, знатность и прочее. Соответственно, можно утверждать, что избегаемое – это противоположность предпочтительного. То есть такие душевные свойства, как бездарность, неискусность и прочее, или такие телесные свойства, как смерть, болезнь, немощь, нездоровье, увечье и прочее, или такие внешние обстоятельства, как бедность, бесславие , безродность и многое другое.
  Поблагодарив Стабилия, Фабия отказалась от обеда и поехала по подругам квартуорфемината, другим подругам, приятельницам и приятелям, знакомым обоих полов. К полуночи она удовлетворила своё любопытство о двух армейских друзьях среднего брата. Марк Силон никому не известен, одна лишь Сальвия припомнила, и то неточно, что юноша около месяца был неразлучным спутником Гнея Сабина на всевозможных пирах, комиссатио и тому подобных мероприятиях у богатых матрон – в том числе и у самой Либералии – обожавших «душку Гнея», около месяца перед тем, как оба куда-то подевались. «Вероятно, уехали вслед за Цезарем в Ахайю». При словах «душка Гней» Сальвия Либералия облизнулась, а Присцилла стала припоминать об этом Гнее Сабине. Смутно так показалось, что это о нём она слышала, как о «чудесном любовнике, волшебнике на ложе страсти» - но лично не знакома.
  Одной из его последних поклонниц была, говорили, Статилия Мессалина, вообще же в его списке называли имена самых знатных, влиятельных и состоятельных римлянок. Одна из или несколько любовниц постарше помогли ему построить новый прекрасный и просторный дом, действительно на Викус Патрициус.
   Фабии стало тогда понятно, почему Павел и Сабин не встречались: Гай не успел побывать  на паре разудалых празднеств нобилитета, как стал примерным супругом. Видимо, редким совпадением было то, что она сама не встречала, была незнакома с Домицием. Не могла фламина и вспомнить, где же он сумел её увидеть.
  Отец Сабина, всадник, плебей не самого известного рода, был усыновлён бездетным Гнеем Домицием, знатным патрицием. У матери, Лары Антонии, отец действительно консуляр, а мать её Юлия не римлянка, но гражданка, образованнейшая эллинка, потомок царского рода, основателем которого был один из диадохов Александра. «В общем, можно сказать, - сделала вывод молодая жрица, что Гай Галл прав. Сабин, несомненно, выдающейся знатности. Да, блестящие имя и происхождение!»
  Однако, увлечённая отношениями с очередным своим любовником, Присцилла вскоре позабыла о своём интересе к командиру турмы в далёкой Сирии и относительно спокойно читала упоминания о нём в посланиях Павла.
  Ей действительно стало не до праздного женского любопытства, при чтении она весьма переживала за милого Гая. В том же году она получила ещё одно письмо.
VIII
  «… Клянусь Энио, не хотел, милая моя сестрёнка, беспокоить тебя, пересказывая слухи о предстоящем бунте, не собирался и углубляться в описание военных дел. Теперь прошу прощения, но вынужден это делать. Прежде всего расскажу о знамениях, которыми Всевышние предупреждали и нас, и иудеев. Все они были явлены весной, двум из них я очевидец, о трёх шумела и шумит молва, дошедшая из Иерусалима, главнейшего и крупнейшего города Иудеи. Хотя резиденция прокуратора – в Кесарии, красивом городе на побережье. А ранее она вроде бы была в Иерусалиме, как, кажется, я писал в одном из предыдущих писем.
  Первое необычайное явление – комета, появившаяся ещё перед Сатурналиями. В настоящее время её видно только в третью стражу, и она уже не столь яркая, как весной, когда её свечение было наибольшим. По виду она в то время напоминала меч.
  Ещё удивительнее знамение, случившееся в июньские иды над многими городами Галилеи, Самарии и Иудеи, прямо перед первой стражей. В лучах заходящего за горизонт Феба на небе среди красных облаков появились очертания колесниц и пеших воинов, двигавшихся словно в битве. Это я видел сам. Но даже Гней и Марк не верили, пока не заговорили о том же и другие, наблюдавшие сие воочию.
  В городском храме Юпитера Громовержца были совершены жертвоприношения. Сначала для умилостивления были закланы три тельца, а затем две коровы, по внутренностям которых гаруспик сказал мне следующее. «В этой провинции скоро начнётся война; в ней будет участвовать, по меньшей мере присутствовать в нашем лагере, твой близкий родственник, самый близкий, родившийся от твоего отца». Что случилось? Наш старший брат собирается ехать сюда, в Сирию? Ещё один молодой сенатор намеревается пожаловать?
  Иерусалим – огромный город, с мощными стенами и внушительными башнями, по численности населения почти не уступающий Антиохии, которая, в свою очередь, является третьей после величайшего и славнейшего Города и Александрии. В нём, в Иерусалиме, находится главное, оно же единственное в городе и стране, святилище всех иудеев; на скалистом, крутом и укреплённом холме. Здание, окружённое просторными двойными портиками, можно сказать, большой диптер. Причём тэмплум – с двумя внутренними дворами и десятком ворот, по-варварски пышно разукрашенных. Так вот, однажды ночью храм изнутри наполнился нерукотворным светом, а самые тяжёлые ворота сами по себе открылись. Профаны поспешили истолковать это наилучшим образом, в том духе, что Божество предвещает нечто светлое и само становится доступнее поклонникам. Но знающие толк в иудейских священных книгах объясняли случившееся как предзнаменование бедствий для храма, города (Иерусалима) и народа страны. Кроме того, приведённая священником на заклание Богу (главный Бог иудеев, которого они называют Адонай) корова чуть не у самого алтаря, уже на самых подступах, отелилась. И этот знак сведущие люди отнесли к неблагоприятным, гласящим о надвигающемся бедствии. Наконец, ещё три года назад, был доставлен к прокуратору Сексту Альбину некий иудей по имени Иешуа. Его обвиняли в нарушении порядка и возмущении народа, ибо он несколько месяцев не переставая громко восклицал на улицах: «Горе тебе, Иерусалим! О горе тебе!» Альбин после допроса его отпустил, и этот человек, говорят, до сих пор ходит по городу и пророчит ему бедствия.
  Вот только часть многих явлений, предвещавших военный конфликт. Одной из его причин, о чём не могу умолчать, явилась безмерная алчность прокуратора, сменившего С. Альбина. Последний также не отличался воздержностью, но жадность М. Гессия превзошла все мыслимые пределы. Этот так называемый чиновник, представитель нашей власти, практически потворствовал чуть ли не открытым грабежам населения, не давал житья даже всадникам, то есть получившим это достоинство иудеям. Но самым ужасным его преступлением стала святотатственная попытка ограбления упомянутого иерусалимского святилища Адоная. Это вызвало настоящее возмущение среди иудеев и дало повод начать мятеж тем из них, которые давно это измышляли. Местная аристократия была, конечно, против бунта, её представители пытались отговорить народную массу, но той оказались ближе отъявленные мятежники: зелоты и сикарии. Последние – это вообще разбойники, преступники, для которых любые беспорядки прежде всего выгодны как благоприятствующие безбожной наживе. А вот первые – это, можно сказать, идеологи и главные вдохновители восстания. Их безумная цель – избавиться от римлян вообще, то есть от нашей власти.
  Прокуратор М. Флор до того ожесточил население Иерусалима, что сам вынужден был просить у совета первейших из горожан безопасного проезда для себя. Тем не менее, он написал легату, обвиняя во всех беспорядках только иудеев. Их аристократы во главе с царицей Береникой прислали свои жалобы на бесчинства прокуратора. Цестий Галл послал трибуна, который вместе со встретившимся ему царём Агриппой посетил Иерусалим, обошёл город, убедился в мирном настроении основной массы и поблагодарил население за верность. Но после того как трибун уехал докладывать Галлу, настроение народа круто изменилось. Им завладели отъявленные демагоги из мятежников.
  В результате, во-первых, бунтовщики запретили храмовым священникам принимать дары и жертвы от не-иудеев. Тем самым, поскольку отвергались жертвоприношения за римлян и Императора, и было положено начало восстанию. В самом Иерусалиме в пятнадцатый день перед сентябрьскими календами после двухдневной осады были перебиты наш гарнизон в одном из бастионов, башне Антонии, и все сограждане, бывшие в городе, а после и отряды царя Агриппы. Последние солдаты гарнизона, державшиеся под началом мужественного Публия Метелла до сентябрьских нон, были коварно убиты. Мятежники нарушили свою клятву оставить их в живых.
  Во-вторых, иудеи открыто отказались платить налоги. Было и третье постановление повстанческого правительства, которое коснулось, после сентябрьских ид, уже непосредственно большинства наших воинских частей, в то время как о событиях в Иерусалиме мы пока и не знали.
  Ухудшилось снабжение остальных частей, стоящих в Иудее и близлежащих областях, на которые не было произведено непосредственного нападения. В то время как некоторые сильные крепости были хитростью или совершено предательски захвачены. Прекращение подвоза было осуществлено умышленно теми местными иудеями, что отвечали за поставки продовольствия и прочего. Некоторые же наши военные, пока неизвестно было истинное положение дел, обвиняли в халатности и бездействии даже квестора и других ответственных за это должностных лиц. Когда же оно открылось, в срочном порядке весь двенадцатый легион под командой легата провинции, собирая большие части гарнизонов городов, двинулся на юг, к Иерусалиму. Твой брат и Гней Сабин намеревались также присоединиться к войску, идущему на битву с подлыми варварами, посмевшими пролить кровь римлян. Не помышляя о том, чтобы остаться в гарнизоне Тибериады. В некоторых городах, например, в Кесарии, было перебито множество иудеев. Их соплеменники возмутились и стали захватывать в свои руки другие города. Посему, вполне вероятно, было опасно и находиться с остатками нашей части на ставшей уязвимой позиции при отсутствии подразделений, что могли бы прийти на выручку. Но самый молодой наш друг, Марк, рвался в бой, и мы с Гнеем не желали оставлять его одного, горячего и безрассудного. Однако начальник гарнизона приказал Гнею и мне ехать сначала к квестору (легиона), а затем в Антиохию, с тем, чтобы повлиять на ситуацию со снабжением, полагаясь на нашу принадлежность к сенаторским семьям. Менее всего нам хотелось оставлять соратников, но приказ необходимо выполнять, к тому же и задача немаловажная.
  А во главе третьей турмы встал снова Тит Луциан, уже совсем было собравшийся ехать обустраивать свою землю в Галатии, заводить семью и крепкое хозяйство. У него даже невеста была на примете, финикиянка из Каны, бедная вдова, молодая добрая женщина.
  Говоря о нашей поездке, отмечу, что мы с Гнеем настояли на минимальном сопровождении – трое солдат и по паре слуг. А начальник Тибериадского гарнизона, уступив нам в этом вопросе – хотя и не согласился, что трудность дороги теперь, во время мятежа, намного меньше опасности сражения или пребывания на слабой позиции (в общем-то, можно сказать, он был прав) – в свою очередь настоял, чтобы мы не тратили собственные средства на закупку провианта и фуража. Особенно мне советовал «не разорять, - так он выразился, - Антисии, своё владение. Оставь что-нибудь собственным наследникам».
  … Самого квестора мы не застали, он тоже был в разъездах. Его помощник клялся Аидом, что вины его начальника в кризисе снабжения нет никакой, и ругал чиновников в Антиохии, а пуще того местных дельцов: и иудеев, и граждан. В администрации легата – сам он был при войске – также клялись всеми Богами, в том числе подземными, что с их стороны не могло возникнуть препятствий соответствующим поставкам воинским частям и соглашались с тем, что подвох этот идёт со стороны городских властей или, скорее, иудейских торговцев. Оставалось не внять доброму совету нашего начальника гарнизона, и Сабин принялся своими силами хоть как-то пытаться поправить положение. А я поехал в Антисии огорчить прокуратора (вилика) новыми убыточными мероприятиями. Гней собирал обоз в Антиохии, я готовил то же в Антисиях. Мы надеялись, что, даже если и начнётся война, нашим войскам всё же нужно продовольствие и прочее – добытое законным путём, а не разбоем. Таким образом мы задержались, а затем обузой и препятствием нашей скорости стал сам обоз. К тому же нужны были по крайней мере полсотни легионеров для его охраны, которых нам, несмотря на нашу настойчивость, не спешили дать. Только после подарка одному штабному командиру конвой был предоставлен. Как могли, мы поспешили в Галилею, но оттуда, как оказалось, наше войско, одержав лёгкую победу, уже ушло. Напрасно, как выяснилось. Ибо мятежники взяли власть в свои руки во многих городах, и пару раз на наш обоз нападали шайки сикариев.
IX
  В шестой день перед ноябрьскими идами мы прибыли к иудейскому городу Антипатриде, точнее, не доходя до неё пару миль. Туда же добрались кучки солдат, некогда бывших воинами XII легиона. Нет, были, конечно, исключения: кто-то и проявил должную отвагу, кто-то лишь повиновался бестолковым приказам начальников. Но случилось трагическое…
  За двенадцать дней до ноябрьских календ, или двадцать третьего боэдромиона, наше войско, то есть, фактически говоря, XII-й легион и несколько когорт VI-го, из Кесарии через Антипатриду, по пути стерев с лица земли пару мятежных городков, подошли к местечку Гаваон, в шести милях от Иерусалима. Шло возведение лагеря, когда неожиданно множество пришедших из города беспорядочных толп восставших бросилось в атаку. Манипулы успели построиться, но и сомкнутые ряды были прорваны яростью и числом атакующих.
  Тит Луциан и Маний Кар первыми бросили свои турмы на помощь ещё державшим строй когортам; за ними вывели свежие части и трибуны Марк Лонгин и Гней Веллей. Не дожидаясь приказа ошарашенных многочисленностью одолевавшего врага своих легатов. Конница ударила на правый фланг злобного неприятеля, особо насыщенный и плотный, и где совершенно рассеяла его, где обратила в бегство.
  Пошедшим по центру пехотинцам пришлось гораздо тяжелее. Там словно был сосредоточен весь гнев бунтовщиков. Две свежие когорты с огромным напряжением сдерживали буйный натиск противника, но по краям уставшие и падающие духом легионеры уже подались назад. И если бы не подоспевшая и сюда конница, отбросившая врага – битва, пожалуй, была бы проиграна.
  Через несколько дней Гай Галл перенёс лагерь на плоскогорье Скоп в миле от города, использовав благоприятный момент, и даже занял все подступы к стенам, прогнав оттуда мятежников. Затем вообще открылась счастливая возможность взять Иерусалим: миролюбивая партия уже почти открыла ворота. Но командир VI-го легиона С. Приск, Тиб. Прокул и ещё двое трибунов, подстрекаемые М. Флором, отговорили Цестия от очевидно напрашивавшегося занятия города. После вообще последовало в высшей степени странное, неожиданное решение легата. Галл даёт приказ отойти от Иерусалима. После обычной, непримечательной вылазки противника – оставить занятые позиции. Естественно, иудеи воодушевились и массами бросились на отходившее в лагерь на Скопе войско. Восьмая когорта и множество оксилии оказались почти окружены. Тем не менее, оставалась возможность их спасти. Командующий со свитой были далеко, уже в лагере. Трибун Гней Веллей, приказав двум манипулам прикрывать отход отрядов царя Агриппы, с третьей устремился на выручку товарищам: восьмой когорте. Половина которой уже легла замертво, другая, глядя на мужество своего командира Марка Лонгина, отдавала последние силы в жестокой битве. Подошедшая помощь оказалась как нельзя кстати, но её было мало, и враг завершал окружение, смяв части оксилии. Получившие недавно строжайшее внушение за самовольное оставление строя Тит Луциан и Маний Кар всё же решились снова без приказа вступить в бой, ибо невыносимо было глядеть на происходившее. И вот две турмы стремительно поскакали к трибунам Веллею и Лонгину, но попали под интенсивный обстрел едва ли не полутысячи лучников и пращников. Почти все всадники развернулись (просто вынуждены были это сделать), оставив своих префектов. Один только юный Силон прорвался вместе с ними к терпящим бедствие, разя врагов направо и налево. Трибун Гней, раненный камнем из пращи, бился в окружении кучки храбрецов, падавших один за другим. Сражённый копьём, погиб примипил, и с этой стороны на трибуна бросились два варвара. Но Тит Луциан направил на них лошадь и удары своего меча, позабыв о собственной защите. Туда же почти добрались Силон и Маний Кар. Тит крикнул трибуну, чтобы тот вместе с ними отходил к своим, и тут же сам получил страшный удар, сбивший его с лошади. Префект был уже не в силах подняться и только умолял Гнея Веллея взять, не мешкая, коня и спасаться самому, так как других легионеров почти не осталось, доблестно пал и Марк Лонгин. Манию и Силону пришлось, отбиваясь от лезших на них как одержимые один за другим мятежников, вести за собой и лошадь трибуна, так как тот, изнемогая, еле держался за гриву. Копья двух всадников давно поломались, щиты с воткнувшимися в них дротиками и стрелами стали обузой и были брошены. Но, как известно, меч и отвага пролагают путь и сквозь сомкнутые ряды неприятеля. Иудеи же в радостном возбуждении в беспорядке бросались на последних пеших римлян и снимали вооружение и украшения с павших. Продравшись через вражескую лёгкую пехоту и пращников, вблизи не смевших лезть на решительных, отчаянных конных воинов, три всадника пустились рысью к своему лагерю. Истекший кровью трибун Гней Веллей, прохрипев «Отплатите… иуде-…», испустил дух. Упасть с лошади бездыханному телу не дал Марк Силон, перетащив его на своего жеребца. Сами Силон и Кар были легко ранены, но ещё обсуждали, куда им направиться, нельзя ли ещё где помочь своим, но таких мест не было.
  Положение запертого в лагере войска с каждым часом становилось всё тяжелее, ибо его расположение окружало всё большее число врагов, так что покидать его было небезопасно. Гай Галл отдал приказ уничтожить всё, что могло отягчить армию на марше, в результате удалось перейти подальше от кишевшего бунтовщиками Иерусалима. Но при этом переходе войско подвергалось массированному обстрелу, при котором особенно нелегко, из-за трудности горных дорог, приходилось коннице. Самые храбрые прикрывали отход. Но погибали и смельчаки, и без оглядки бежавшие. Были оставлены врагу даже осадные орудия и машины. Выстрел меткого (или удачливого) иудейского лучника принёс погибель командиру VI легиона Тиранию Приску. Выбрав неверную дорогу для бегства, ещё перед Скопом нашёл свою смерть Тиб. Прокул. Сразу за ним погиб и поспешно назначенный новый магистр конницы XII легиона П. Эмилий. Трибун Нигер и его когорта, оставшиеся прикрывать ночное отступление, были расстреляны издалека тьмой лучников и пращников...
  Марк Силон должен благодарить Всевышних, что остался жив – он везде следовал за Карманом. Маний Кар, казалось, всё сделавший для того, чтобы не щадя себя сохранить бойцов второй и третьей турм, не преуспел в этом деле. Ибо многие из них также думали о себе в последнюю очередь; а другие пали, так же, как и большая часть и конницы, и пехоты XII легиона…
  Сабин и я застали двух товарищей под обвинением, Мания Цестий Галл уже разжаловал из префектов. Перед его же судом их обвинял преданный помощник… Тиб. Прокула. В том, что «они трусливо бросили соратников на гибель, спасая свои шкуры, и вновь без приказа покинули строй». Речь Гнея («Не надо судить и винить сгоряча, - сказал, в частности, мой друг, - поддавшись эмоциям – необходимо рассмотреть все стороны и найти более факты, а не чувства, как опору справедливого решения»), слово самих обвиняемых, факт спасения тела трибуна Гнея Веллея, а, главное, выступления отыскавшихся (постарался твой брат) оставшихся в живых очевидцев их подвигов, способствовали тому, что Галл снял обвинения. Он хотел ещё вынести решение о восстановлении Мания в должности префекта, но Карман сам просил его не делать этого, ибо ему «не над кем начальствовать».
  Гнею предложено было принять начало над конницей легиона. Однако друг отказался. «По крайней мере, до тех пор, - говорил он Галлу, - пока некем командовать». Я, милая моя сестрёнка, удручён катастрофой… Не смог принять повышение до префекта, остаюсь в чине декуриона.
  Галл отправил в Ахайю Императору сообщение о беде, обвиняя во многом прокуратора М. Флора и выгораживая себя. Гнея он послал набирать воинов (главным образом, новобранцев) для восполнения XII легиона. Точнее говоря, для того, чтобы фактически заново его набрать. Ибо оставшихся в живых едва хватит на две полные когорты, всадников же потеряно значительно более половины…
  Не правда ли, подвиги Марка и Мания, геройская гибель Тита Луциана, трибунов Лонгина и Веллея и других храбрых сограждан и союзников достойны не только восхищения, но и быть воспетыми в эпосе? Клянусь Каллиопой, это так!
  Не переживай, Присцилла! Боги с нами! Пусть мятежники теперь и торжествуют… Мы сумеем обороняться и с оставшимися силами. А вскоре, вне сомнений – клянусь Энио! – бунтующие поплатятся за свою безумную дерзость!..»
X
  Спустя три месяца по получении этого послания Фабия ездила в Амагальтус, и в тот раз задержалась у гостеприимного Салютария на три дня. Как-то свежим погожим утром столичная гостья с хозяйским детьми прогуливалась по причалу Генуи. «Ух ты! Смотри!» - кричит Марк, показывая на стоящее поблизости на рейде судно, где чернокожий слуга откинул завесы с клеток со львами. Огромные кошки, недовольные тем, что их потревожили, громко и грозно зарычали, африканец отпрыгнул, едва не свалившись за борт. Испугавшаяся Вибия прижалась к патрицианке, но тоже кричит:
  - Смотри, смотри, Присцилла!
  - Что вы орёте, юные Вибии? Неужели боитесь?
  Пока дети разубеждают её, военный, следивший за погрузкой на два корабля лошадей и седоков, и обернувшийся на крики мальчика и девочки, поручает наблюдение одному из помощников и подходит поближе к прогуливающимся. Поверх сияющих лёгких всаднических доспехов на нём роскошный плащ с красной полосой, обращают на себя внимание и сенаторские перстень и сапоги. Ростом повыше фламины, стройный, худощавый – вообще-то подобное сложение не очень нравится Муции – лицо красивое, даже чем-то напоминающее девичье, с серо-голубыми озорными глазами, короткой, но модной причёской тёмно-русых волос, пухлыми чувственными губами; на вид лет двадцати двух.
  - Прошу прощения, юные граждане, - обращается подошедший к детям, - я случайно услышал, что вы назвали вашу прелестнейшую спутницу Присциллой. Это действительно так, я не ослышался?
  - Да, сенатор, вы не ошиблись.
  - Так точно, сенатор. Это наша гостья, - словоохотливо поясняет Марк, - Фабия Присцилла, Фламина…
  - Не стоит, Марк, - прерывает его патрицианка.
  - Да, Марк, - поддерживает её девочка. – Ты даёшь в своём ответе излишние сведения.
  - Вопрос не содержал…
  - Простите, Фламина, - прерывает теперь её молодой мужчина, - простите меня, что позволил себе подойти к вам, да ещё оборвать ваши слова. Поверьте, ваш чудный голос менее всего располагал к этому. Однако я всенепременно вынужден заступиться за так чётко, по-военному, начавшего отвечать юношу. Простите и его.
  Мальчик довольно заулыбался, как и девицы.
  - Ничего. Если вы больше не будете льстить мне о голосе, считайте, что вы уже прощены. Быть может, нам стоит говорить друг другу «ты»? Ведь я тоже ненамного старше гостеприимных Марка Салютария и Вибии. В нашей коллегии мне доверили скромную должность, но я удивляюсь: неужели в Курии доверяют какие-то поручения столь юным мужам?
  Прежде, чем «юный муж» начал говорить, успевают вставить своё немалое слово дети. Вибия:
  - Дорогая Присцилла, но ты же девять лет в жреческой коллегии! И что значит «скромная»? Или ты обманывала, что стала главной жрицей?
  Марк:
  - А я догадываюсь, почему в Сенате теперь больше молодых. Надо же кем-то его заполнять. Почему бы не молодыми и способными? Фабия, ты же сама рассказывала, что в прошлом году, и в позапрошлом тоже, много сенаторов было наказано, как заговорщики. Хотя лучше бы им удался их замысел, и они остались бы…
  - О Геркулес! Вот этого я не говорила!
  - Нет, говорила! Мы слышали из-за портьер, мы не спали…
  - Хорошо, говорила. Но в это время в меня вселился дух умершей Агриппины, и я не могла ничего с собой поделать, - девушка смотрит на реакцию мужчины.
  - Не сомневаюсь, что так оно и было: Агриппина Младшая была очень властной при жизни, наверняка трудно противиться и её тени… Я счастлив, Фабия Присцилла, что встретил тебя! Благодарю за это Всевышних! Я числюсь в списках Курии, конечно, меньше, чем ты заседаешь в коллегии Кибелы, но возрастной ценз не нарушал.
  - Постой, откуда ты знаешь, в какой коллегии, мы встречались?
  - О-о!.. В Городе не так много коллегий, где в качестве жриц участвуют женщины. А такая прекрасная, как сестра Клитемнестры, умная, как Дидона, одевающаяся с таким бесподобным изяществом девушка может быть только в самой лучшей подобной коллегии – служить Великой Идейской Матери!
  - Клянусь Венерой! Приятно слышать всё это от столь блистательного мужа, бесподобно красивого, как брат Гектора, Деифоба и Кассандры и судья в споре о прелести трёх Богинь, мудрого, как Солон и царь Нума, наряженного… О! Прекрасный незнакомец! По-моему, у вас на погрузке что-то случилось!..
  Даже слуги, сопровождавшие юных хозяев, засмеялись, услышав это весёлое замечание и глядя, как начала брыкаться и лягаться одна из лошадей, и какая суета поднялась там; кто-то из солдат даже упал в воду.
  - Извините, вынужден…
  - Беги скорее, Крез-Александр!.. – продолжает смеяться Муция. – Пойдёмте домой, завтрак у вас на террасе ждёт меня и моих постоянных похвал!
  - Присцилла, а как же этот сенатор?
  - Мы не подождём его? Он такой классный!
  - Нет, Марк, нет, Вибия. Вы и так лишнего понарассказывали.
  - Ладно-ладно, мы уйдём, а ты оставайся. Только не говори, что он тебе не понравился.
  - Не скажу. Но пойми, милая Вибия: наверняка этот разодетый красавец ожидает, что я буду стоять или гулять здесь, пока он снова не подойдёт. Поэтому я делаю другой ход.
  - Неожиданный, - догадывается одиннадцатилетняя девочка.
  - Не совсем я вас понимаю, но чувствую, что так девчонки нас и одолевают, - произносит тринадцатилетний мальчик.
  На следующее утро Фабия уехала, а корабли с пехотой и конницей ушли уже в шестом часу того же дня.
XI
  Спустя какое-то время по возвращении в Город Фламина Кибелы получила следующее послание с Востока.
  «Гай Фабий своей родной милой сестрёнке Присцилле шлёт привет и желает радоваться!
  Прошу прощения за долгий, чуть не полугодовой перерыв. Охотно отговорился бы тем, что времени очень мало, что оно почти полностью уделяется боевой подготовке (хотя это близко к истине), но честно признаюсь – порою лень было, не доходили руки. Так что извини уж, милая Муция!
  Мой пожилой друг Гай Цестий Галл накануне январских ид умер… О мёртвых либо хорошо, либо… Поэтому перехожу к живым друзьям.
  Получив от ныне покойного распоряжение о наборе новобранцев в XII легион, Гней, несмотря на зимнее время, отплыл в Ахайю, где эти полномочия были подтверждены, после чего поплыл в Галлию и Лигурию. Где весьма преуспел в порученном деле. И когда прибыл обратно в Сирию, приказом нашего нового дукса был немедленно назначен трибуном в том же XII легионе. Как ты и писала, сестрёнка, командующим к нам прислан Флавий Веспасиан, твоё письмо всего на пару дней позже принесло нам эту весть.
  На следующий день после нашей встречи Гней разговорился и поведал, что во время поездки, и вообще, порою с ним такое случается, вдруг поддаётся прежним слабостям. Например, тщательнейше заняться уходом за телом и лицом, нарядиться в дорогую одежду, сделать причёску, принять деньги, если сами плывут в руки.
  Ещё он долго восторгался тобой, сестрёнка. Как брат, я так горжусь! Молодец, красавица! Приятно слышать, знаешь ли. Уж как Сабин расписывал вашу встречу в Генуе! (Почему ты мне не написала?) Он и первый-то раз забыть не может, тот первый раз, когда увидел тебя. Этот первый раз ему даже во сне иногда снится. Тебя он узрел тогда, между прочим, полуобнажённой, ты улыбалась, собирала цветы, нагибаясь, разговаривала с ними и напевала что-то, не подозревая, видимо, что кто-то из других гостей виллы Теренция  в Бавлах может за тобой наблюдать…»
  Фабия вспоминает, когда она там гостила. Тогда ей было семнадцать. Они с мужем приехали в гости к его другу. Не уснув ни разу ночью, юная жена, обмотав бёдра пурпурным покрывалом, вышла в огороженный каменным забором садик. Хмель ещё не прошёл, и красавице не было дела, видит кто её или нет…
  «… А Гней Сабин, приехавший ненадолго с одной молодой влиятельной матроной, любовался исподтишка «прелестной нимфой». Приятные сны снятся моему другу! Однако теперь, вот он читает моё письмо, теперь Гней клянётся, что недавняя встреча ему ещё более по душе, он совершенно очарован. Впрочем, он тот ещё дамский льстец. Но о тебе говорит искренне, я не сомневаюсь ни мгновения. К тому же раньше он гораздо больше, чем теперь, упоминал о других знакомых римлянках. Во второй раз, спустя четыре с лишним года, ты показалась ему ещё лучше: и красивее, и ум редкий проявила, и юмор, и другие достоинства он смог на причале узреть. Друг заметно огорчился, когда я сказал, что ты всю свою жизнь любишь одного человека. « - Она замужем?» - спросил он, услышав это. «Нет, - говорю, - любит безответно. Но очень сильно». « - Что ж, возможно, мне придётся долго ждать, чтобы породниться с тобой, Гай». Я смеюсь, Гней (не сразу) присоединяется. Марк, проснувшись – он был в ночном дозоре – выясняет причину веселья и с молодым задором заявляет, что, может, выступит соперником не только друга, но и «того человека, предмета любви несравненно-небесно прелестной Фабии Присциллы!» В общем, большой тебе от них привет.
  Примерно до января-февраля, пока ещё не было точных вестей о командующем и новых частях, вкратце о военных действиях можно написать так. Держали оборону малыми силами; впрочем, мятежники нападали не так часто. По-видимому, они были устрашены тем отпором, что оказали им в их первой атаке, случившейся перед Сатурналиями. После этого события юный друг Марк, едва представлялся случай, так заразительно рвался навстречу опасности, что не только я был вынужден скакать за ним, но и сорокалетний Карман. Марк Аррий Силон всё стремится поквитаться за погибших товарищей, наших соратников. Тита Луциана, Нумерия Сигнума, Авла Годеама, Марка Атлета, Мамеркия Мазия, Тита Нигера и других конников второй и третьей турм. Маний ещё и за прежних сослуживцев-пехотинцев. И вообще, как все мы, оставшиеся от прежнего двенадцатого легиона, не хотим оставаться в долгу за не оставшихся…
  …Ободрились мы и с первыми известиями о предстоявшем в приближавшемся году прибытии значительных подкреплений. Не помешает: пора раздавить все головы мятежной иудейской гидры…
  Упомянув об успешно отбитой декабрьской атаке, я имел в виду битву у идумейского города Аскалона, что в шестидесяти пяти милях от Иерусалима. Там командир гарнизона Луций Секунд Вибиан во главе конницы весьма успешно, в двух битвах подряд, наголову разбил намного превосходившее числом войско мятежников. Коих, говорили, осталось лежать на поле почти двадцать тысяч. Марк Силон очень завидовал этой двойной победе – все его разговоры были только об успехе Луция Вибиана, дней двадцать не мог успокоиться. Зато сильно не поздоровилось попавшим под руку Марка мятежникам, пытавшимся нападать на наши разъезды.
  Но вот в Иудею прибыли новые полководцы со свежими войсками. Возглавил группировку (пусть незнатный, но) действительно выдающийся и талантливый военачальник. Опыта ему однозначно не занимать: пятьдесят восемь лет – жизнь и военные кампании (в которых прошла немалая её часть) научат не только побеждать противника, но и мудрости.
  К четырём когортам и всей коннице VI легиона под началом Спурия Плацида и почти целиком обновлённому (и посему пока мало боеспособному) XII легиону, которым поставлен командовать Луций Басс, присоединились многие части союзников, прежде всего царей Иудеи, Коммагены и Арабии. И, самое главное, боевые легионы. V-й Жаворонков, из Мезии, командир Квинт Цериал. X-й Парный легион, стоявший у Самосаты, под командой опытнейшего, начинавшего с простого легионера, Марка Траяна. И XV-й легион Фортуны Перворождённой, совсем недавно прибывший из Паннонии в Александрию, откуда его быстро привёл в Иудею Тит, сын Флавия Веспасиана, он же и принял над ним начало.
  Гней Домиций Сабин и молодой (всего на год старше меня) Тит Флавий Сабин – добрые приятели. Поэтому, хотя Гней и назначен трибуном в XII легион, его очень часто можно видеть в претории XV-го. С товарищем, с которым года полтора дружили в Городе, порою их звали «два Сабина».
  Естественно, не менее часто трибун Гней бывает и у нас с Марком. Нас перевели в X легион, юный Силон стал декурионом, в моём подчинении: твой брат – префект первой турмы. Маний Кар остался в XII-м, также префектом, турмы с тем же номером, что и ранее, то есть второй. Такие вот назначения и грандиозные пополнения. Моё – скромное. Конечно, я не мог ослушаться приказа новых военачальников – самого дукса и Марка Траяна…»
  Если Гней Сабин был коротко знаком со старшим сыном Флавия Веспасиана, то Секстия Вера имела близкие отношения с братом полководца, консуляром Сабином, а Присцилла Младшая – с его младшим сыном, Домицианом, тоже Титом. Пятнадцатилетний юноша горячо увлёкся главной жрицей Великой Матери Богов, двадцати одного года от роду. Поначалу не обращавшей никакого внимания на то робкие, то чересчур дерзкие попытки «мальчишки» поухаживать. Только тогда юный Флавий добился столь вожделенного внимания, когда попросил друзей брата – с Титом Сабином Веспасианом фламина была чуть знакома – и те поговорили с Фабией, а самому её юному поклоннику посоветовали принести жертвы Кибеле и Венере и подарить возлюбленной редкую картину или изваяние. Около месяца Присцилла встречалась с Домицианом, а рассталась, устав от его ревности. «Мальчишка» - так то ласково, то несколько свысока называла юного поклонника Муция – скандалил, напившись, и наедине, и за столом в гостях. После, конечно – обычно утром – просил прощения, но уже вечером сцена ревности могла повториться.
  В заключение приведённого письма Гай упоминал, что, когда Веспасиан только-только прибыл (сухим путём, через Геллеспонт) в Сирию, в Антиохии был предотвращён грандиозный пожар, который планировали разжечь городские иудеи, «но их причастность к семиаксиям не установлена».
XII
  В прошедшем году патрицианка ещё три раза была обрадована приходом вестей из бунтующей провинции. Каждый раз она обильными жертвами благодарила Богов за то, что брат жив и невредим, и за помощь в кампании. Два из этих трёх посланий были довольно обстоятельными.
  «… Прошу извинить, милая Муция, если невольно утомляю тебя описанием хода военных действий. Стараюсь быть при этом покороче, но и не хочу порою упускать какие-то всё же кажущиеся мне интересными подробности.
  Итак, Спурий Плацид наводил страх на бунтовщиков в Галилее, однако те попрятались в города, и большая их часть в самый укреплённый – Иотапату. Там собралось несколько десятков тысяч восставших. Туда и решил прийти со всей группировкой Веспасиан. В этот же город в майские иды, за день до нашего войска, прибыл и один из лидеров мятежников, он же один из их самых талантливых военачальников (как выяснилось, он мне почти ровесник), по имени Иосиф, иудей царского рода. Это придало много бодрости и сил иотапатцам. Пять дней осаждённые делали решительные вылазки, сражаясь яростно и отчаянно. Однако затем Веспасиан перевёл большую часть конницы из третьего кольца оцепления к месту вражеских вылазок, вдобавок и множество союзных лучников и пращников. Очередная массовая атака горожан (и тех мятежников, что нашли здесь убежище) была очень скоро опрокинута, и многие из них остались лежать за воротами – «после ливня стрел и камней на них налетел вихрь всадников»: Присцилла позволила себе вставить несколько метафор в письмо брата – и про наглые вызывающие нападения большим числом иотапатцы на некоторое время забыли.
  Их город практически весь находится на крутой, как Тарпейская, только гораздо больше, скале, окружённой пропастями; лишь в одном месте стена доступна для наступательных действий. В этом месте, расширяемом засыпанием искусственного рва, за двенадцать дней до июньских календ были начаты активные осадные работы, прежде всего сооружением вала. Кроме кровли, прикрытием для работ стали скорпионы, катапульты, баллисты и другие машины, помимо них ещё и многочисленные стрелки – так что иудеи лишь изредка отваживались показаться на стене. Но когда вал почти сравнялся со стеной, за скрывавшей завесой (она была влажной и прочной – против огня и камней) обнаружилась надстройка – новая стена высотой семнадцать футов!
  Тогда наш дукс решил взять город измором. Несмотря на некоторые хитрости, положение осаждённых сделалось крайне тяжёлым. От отчаяния их вылазки возобновились, происходили часто и подолгу, принося нам немало бедствий. Хотя осаждённым удалось сжечь несколько машин и доставить другие неприятности благодаря своей изобретательности и безумной смелости, всё же часть стены была разрушена мощнейшим тараном. В июньские иды состоялся решительный массированный штурм. Вражеский военачальник сумел разгадать нашу тактику с отвлекающей операцией с лестницами; против «черепахи» он приказал использовать кипящее масло, а на штурмовые мостки насыпать какое-то растение, на котором наши (не терявшие мужества от неудач) легионеры скользили и срывались. Вечером дукс, осознавая усталость и потери войска, приказал прекратить штурм.
  Также по его приказу были построены три пятидесятифутовые башни, которым осаждённые никак не могли повредить, и горожане с большим уроном для себя не пускали в город наших солдат, шедших на приступ, поддерживаемый орудиями и стрелками с башен. В то же время продолжались работы по увеличению валов.
  А город Яфа неожиданно восстал, взяв пример с храбро державшейся соседней Иотапаты. В семнадцатый день перед июльскими календами (двадцать третьего фаргелиона) три когорты и вся конница нашего (X-го) легиона, усиленные конницей V-го, выступили под командой нашего легата к мятежной Яфе. Марк Траян, увидев, что она окружена двойной стеной и вообще крепко укреплена в дополнение к преимуществам рельефа, был в затруднении. Но следующим утром жители Яфы вышли на битву на открытой местности, видимо, надеясь на своё мужество и четырёхкратное численное превосходство. Но их строй не выстоял против первой же на нашей атаки. Лишь единицы остались на местах – толпы бежали к своим воротам. Их паника передалась оставшимся в городе , и те закрыли перед своими ворота внутренней стены.
   Таким образом, бежавшие оказались заперты в пространстве меж двумя стенами и предоставили нам, преследовавшим их (Силон и твой брат были в числе первых) и ворвавшимся «на их спинах», возможность лёгкой победы. Руки многих всадников и пеших устали рубить и колоть. Наш легат послал дуксу донесение, что Яфа почти усмирена, и он может прислать сына для окончательной победы. Тит спешно прибыл с двумя когортами и конницей своего легиона. Двадцать пятого фаргелиона вместе с Марком Траяном они возглавили приступ. Множество лестниц окружили внутреннюю стену города, только единицы были опрокинуты. Вскоре наши передовые воины отворили ворота, открыв доступ коннице и всей массе пехоты. После боя в самой Яфе в плену оказались только женщины с малыми детьми, все остальные были перебиты. Назидательный урок для прочих помышляющих о присоединении к восстанию.
  С окончанием месяца фаргелиона насыпь у вражеских стен (Иотапаты) достигла уровня зубцов. Опытные военачальники, и прежде всего сам Флавий Веспасиан, прекрасно знали особенный час, оптимальный для взятия измождённых продолжительной осадой городов. В первый день скирофориона (за девять дней до июльских календ), в первом его часу, к стене Иотапаты беззвучно приблизились две дюжины отборных воинов из трёх легионов во главе с «двумя Сабинами», Титом и Гнеем. Они забрались на твердыню, перебили сонную стражу и открыли ворота. (Для юного Марка Силона и твоего, милая Муция, брата, это стали вторые за пять дней ворота, отворённые соратникам.) Зевс, Арес и Матута явно помогли нашей группировке: стоял густой туман. И когда иотапатцы проснулись, они нашли свой город совершенно потерянным. Многие защитники крепости покончили с собой, многие дали убить себя безо всякого сопротивления – оно было уже бесполезно. Более тысячи женщин и детей были пленены. Остальным – за их упорство в мятеже более чем заслуженно – не было никакой пощады. В день взятия у нас не было никаких потерь за одним исключением. Коварный злостный бунтовщик, будто прося помощи вылезти из пещеры, протянул руку молодому центуриону Сексту, тот неосторожно подал свою и получил неожиданный и смертельный удар кинжалом.
  Совсем забыл, родная моя сестричка! Веспасиан, никогда не прятавшийся от опасности, за дюжину дней до взятия города, был ранен стрелой в нижнюю часть голени. Тогда это взбодрило все легионы, все наши части: все стремились воздать за ранение дукса. Впрочем, отнюдь не бездействовали и иудеи, выдержавшие тот мощный натиск.
  Через три дня после взятия Иотапаты отыскался вражеский военачальник Иосиф, сын Маттия. Которому, несмотря на его довольно молодые лета, высшим руководством восставших поручено было управление густонаселённой областью Галилеей, в том числе, естественно, и военное. Он пожелал остаться в живых и сдаться в наши руки. Его привели к Веспасиану. Воины увидели итог трудной полуторамесячной осады. Наш полководец был лишь легко ранен, а вражеский пленён, и из войска последнего не осталось ни одного бойца. Иосиф, кстати, сказал нашему дуксу слова, долженствующие быть пророческими – Иосиф заявил, что говорил от имени Бога Адоная. Кроме этого, Тит просил отца не казнить пленного, посему Веспасиан сохранил Иосифу жизнь. Не проси, милая Муция, привести это пророчество. Разговор двух полководцев, римского и иудейского, был тайным, и я поклялся Аидом рассказавшему мне об этом другу, что до определённого момента слова пророчества никому не открою. А основания доверять этим словам Иосифа имеются.
  В начале июля (середине скирофориона) мы со всем войском прибыли в Кесарию, и вот я нашёл время написать тебе настоящее письмо. А кстати, забавно вышло у вас с Гнеем в Генуе! Он тебя узнал, а ты и не подозревала, с кем беседуешь. Кто-то из Всевышних потешался, я думаю. А я ещё недоумевал, почему ты мне не сообщила. Что, думал я, могло такого случиться?..»
XIII
  «… В канун Нептуналий, - писал Гай в своём следующем послании, - всё войско перешло в другую Кесарию: из Приморской в Филиппову. Праздник был замечательно отмечен. Всевышним были принесены жертвы благодарственные, Колебателю Земли – полагающиеся в его праздник, и в скором времени прошли освежившие землю дожди. Дукс предполагал дать легионам отдохнуть чуть более месяца, но неприятель сорвал этот план. Двадцать второго гекатомбеона (канун ид  августа) пришло известие об отпадении двух галилейских городов: Тибериады и Тарихеи. Впрочем, в первой лишь происходили крупные беспорядки, окончательный переход её на сторону восставших не свершился. Едва Веспасиан привёл туда всё наше войско, первые граждане Тибериады поспешили к нему с мольбой пощадить город. Я узнал некоторых послов и сказал командирам, что им можно доверять. Всё же дукс послал нашего легата во главе первой и второй турм разведать обстановку в Тибериаде с возвышавшейся над ней вершины. Убедившись в мирном настроении горожан (бунтовщики за ночь бежали в Тарихею), Веспасиан помиловал Тибериаду: её жители и мощные стены остались нетронутыми.
  Стены вокруг мятежной Тарихеи, давшей убежище многим восставшим (хотя сами жители в основном стояли за мир), не такие внушительные, как у Иотапаты, к тому же со стороны озера укреплений почти нет. Во второй (и последний) день перехода от Тибериады к Тарихее, когда уже было закончено возведение лагеря, Гней устроил комиссатио в честь семейного праздника. Почти все друзья и знакомые лишь заглянули на полчасика в его палатку и разошлись, сам же он позволил себе расслабиться. А посему на следующий день, восьмой перед сентябрьскими календами (шестое метагитниона), не смог принять участие в боях.
  Которые начались очень рано. С восходом продолжились работы по укреплению лагеря, но мятежники напали именно в это время. И с самого начала имели некоторый успех: работавшие разбежались, бросив сооружаемые препятствия, некоторые из них напавшие успели сломать. Но наш доблестный дукс быстро вывел против них войско в правильном порядке, и вот уже гнавшие обратились в бегущих. Они бежали до самого озера, где сели в лодки отплыли от берега. На воде они, тем не менее, готовы были продолжать биться, ибо соединили свои лодки (некоторые довольно большие, до сорока пяти футов), и даже стреляли из луков по берегу. Тут Веспасиану доложили, что на равнине перед городом собралось другое войско бунтовщиков, и он послал против них сына со всей его (то есть XV-го легиона) конницей. Однако этого оказалось недостаточно, поскольку к иудеям успела присоединиться ещё толпа, вышедшая из города. Тит попросил и вскоре получил от отца подкрепление – конницу X легиона (без пятой турмы, большая часть которой несла ночью боевое дежурство) и многочисленных стрелков оксилии. Чтобы последние прогнали со стен тех, кто мог своей стрельбой поддержать сражающихся на равнине, то есть причинить вред нашим всадникам. Союзники справились со своей задачей. Мы же, имея впереди столь храброго предводителя, как Тит, ударили по неприятелю, державшемуся совсем недолго. Иудеи бежали к городу и, благодаря своей многочисленности, пробились туда, хотя мы и пытались их отрезать. Но едва мятежники забежали за стену, оттуда стали слышны несмолкавшие крики, по которым было ясно, что там у них междоусобные споры. Тогда Тит, сказав, что момент как нельзя более благоприятный для занятия города, призвал проявить отвагу и ворваться за стены, и сам устремился вперёд, через озеро в город. Совершенно не ожидавшие подобного мятежники позабыли о сопротивлении и бросились кто куда. В городе они нашли свою смерть (из-за них доставалось и попавшим в рубку мирным жителям), а успевшие отчалить присоединились к своим товарищам на лодках. Но и на озере эти восставшие были через два дня разбиты посаженной на построенные крепкие плоты нашей пехотой. Из оставшихся в живых пришлых (в Тарихею) иудеев около полутора тысяч дукс приказал казнить (выявленных самых непримиримых бунтовщиков), шесть тысяч отправил Цезарю для грандиозного проекта соединения двух морей, то есть превращения полуострова Пелопоннес в остров (что более соответствует наименованию), и более тридцати тысяч велел продать. Так было покончено с мятежниками в Тарихее и окрестностях.
XIV
  После удалого взятия города, в праздничный к тому же день, Опиконсивии, действовавшие совместно всадники двух легионов позволили себе (и с разрешения легатов, само собой – по крайней мере, в этот раз) немного отметить это событие. Когда закончилось праздничное жертвоприношение у претория, при котором присутствовали представители каждой декурии конницы и центурии пехоты (все желающие просто не поместились бы на небольшой площади), началась пирушка соратников. Мне с утра нужно было быть в боевой готовности, и после первого возлияния я ушёл спать. Некоторые товарищи увлеклись, а посему остались ночевать в расположении нашего легиона. Здесь же оказался и Карман. Причём шумно ввалился ночью в мою палатку, вместе со своим новым знакомцем, префектом девятой турмы, седым Публием Галлом. Они веселились, а Маний постоянно намекал на пристрастие Галла к блюдам, включающим бобы и горох. Сквозь сон я услышал и запомнил, в частности, такие слова хмельного Кармана (он вообще-то любит, «пустив ветры», свалить на другого): «Публий, дружище! Пожалей сослуживцев! Сегодня, конечно, был праздник урожая и бобовых, но имей совесть! Под покрывалом, никто же не увидит, хоть пальцем заткни у себя там… А, уже , что ли? Звук-то какой у тебя вышел… Чего это ты к плащу соседа руку тянешь?! Палец, что ли, вытереть?! А хочешь, я с плотниками поговорю, они такую затычку, какую-нибудь поудобнее, соорудят, размер только скажи…» « - Себе закажи. Носом чую, тебе тоже не помешает…» Извини, Муция, сестричка моя родная, за этот грубоватый юмор. Но утром, увидев в палатке Кармана, тихо похрапывающего, и Галла, одна рука которого была под своим покрывалом, а другая вытянута к соседскому, я вспомнил их ночной диалог, и улыбка долго была на моём лице…
  Взятие Тарихеи повлекло за собой смирение тех городов Галилеи, что ещё не изъявили верность нашей власти. Исключением стали Гамала и Гисхала. (А ещё селение на горе Итавирион с расположившимся там гарнизоном мятежников. Итавирион без труда покорил Спурий Плацид со своей конницей.) О мятежности Гамалы стало известно в иды сентября (двадцать пятого метагитниона). Наша группировка, придя к Гамале, расположилась на горе, господствовавшей над городом. Без особых трудностей были устранены препятствия местности, и довольно скоро были завершены насыпи у твердынь. Защитников отогнали со стен снаряды метательных машин, а сами стены в нескольких местах поддались таранам. Последовавший за этим первый штурм оказался неудачным: теснимые многочисленным неприятелем на узких крутых улицах незнакомого города, наши легионеры вынуждены были взбираться на крыши, которые обваливались и хоронили несчастных, другие срывались в пропасти. Сам дукс оказался отрезанным от основной массы войска, спешившего покинуть ставшие ловушкой улочки города, и от брешей в стене. Но даже в непосредственной опасности присутствие духа не изменило опытнейшему полководцу. Бывшие с ним воины также явили храбрость и, сплочённые по его приказу в единое целое, медленно, устрашая врага твёрдостью и стойким мужеством, пробились к выходу. Два пролома в стене были заделаны осаждёнными гамалянами, третий неусыпно охранялся. Городские мятежники держались, невзирая на нехватку продовольствия и подступающий голод. В четвёртую стражу двадцать второго боэдромиона (за семь дней до октябрьских ид) три удальца из паннонского (т.е. XV-го) легиона незаметно прокрались и подкопали огромную башню. Она обвалилась, часовые со всей стены перепугались и бежали, о защите стены никто не помышлял. Но поспешного штурма с нашей стороны не последовало – все ещё слишком хорошо помнили последнюю несчастную попытку. В этот же день вернулся из Антиохии Тит. С восходом он во главе двух турм конницы своего и двух когорт десятого и двенадцатого легионов (когорту последнего при этом возглавлял Гней) вступил в Гамалу. Часть мятежников безуспешно пытались его остановить, прочие вместе с остальными горожанами бежали вверх, на крутейший и высокий Акрополь. Туда, за ними, повёл большую часть группировки сам Веспасиан. Поначалу, когда ветер помогал гамалянам, их стрелы приносили ощутимый вред. Но затем, по воле Богов, ветер резко сменил направление на обратное, ещё и усилился, сделав оборону Акрополя невозможной. Гамала пала, как и более десяти тысяч её защитников-бунтовщиков.
  Части VI-го (Гней, не думая о возможной опасности, разъезжает туда-сюда, навещает друзей) и XII-го легионов оставлены на зимовку по городам Галилеи. Наш, X-й Парный, отправлен в Скифополь – большой город на границе Галилеи и Декаполиса. Легионы Жаворонков и Фортуны Перворождённой – в Кесарию. Только Тит (отправленный отцом) задержался у Гисхалы с конницей своего и нашего легионов, встав лагерем в паре миль от неё. Ночью главный бунтовщик Иоанн, обманом выпросив у Тита отсрочку на один день в переговорах, со множеством подвластных ему бежал по направлению к главному оплоту восстания – Иерусалиму. Только сам он вместе с малым количеством спутников смог добраться туда. Утром мирные горожане Гисхалы открыли ворота, впуская наше войско в свой город, и сообщили о бегстве Иоанна. Своих конников, а также и мою турму, Тит незамедлительно послал вдогонку. Около семи тысяч мятежников пали, более трёх тысяч (женщин и детей) мы пленили и пригнали назад, в Гисхалу. Случилось это (сдача Гисхалы) в последнем осеннем месяце, ноябре (мемактерионе). Таким образом, вместе с осенью завершилось и покорение Галилеи…»
XV
  Незадолго до поездки в Амагальтус, что описана в первой книге, и через пару дней по переезду из ЛесБестий обратно в городской дом молодая домина читала краткие свежие послания от Гая. В них он ругает сибаритов – «не прими на свой счёт, сестричка» - сибаритов, продолжающих оставаться таковыми и на войне. «Где надо бы – клянусь Энио! – хоть на время позабыть о чрезмерной и неуместной роскоши и приглушить тягу к удовольствиям. Мы с друзьями, разумеется, тоже порой пьём лесбосское вино, но вечером (не раньше), по праздникам – вообще, когда позволяет служба…» Передаёт, как обычно, приветы от Гнея Сабина и Марка Силона, «крепнущих не только в боях, но и в борьбе с собственными слабостями и пороками…» О военной ситуации пишет в нескольких словах; подробнее в других письмах.
  «… Так, можно сказать, что Иудея во многом очищена от мятежников, и остался лишь последний очаг восстания – Иерусалим. В остальной провинции даже сами иудеи зачастую выдавали бунтовщиков (чаще последние – это какие-то бедные, если не сказать нищие… в общем, варварская чернь), понимая, что мятеж обречён и с римлянами лучше жить в мире. (А ведь мы у них даже не набираем солдат и не требуем поклоняться нашим Богам!)
  Что касается семиаксиев, которых здесь называют «христианами». Это мелкая секта, незначительная и невлиятельная, однако скрытная и не проводящая собрания публично. Тем не менее, варвары редко могут сказать о них что-нибудь плохое, наподобие того, что молва разносила о них в Городе, о чём писали вы с Квинтом ещё с консульства Г. Басса и М. Красса Фруги. Есть недовольные семиаксиями, но это ортодоксальные последователи других, более древних, направлений иудейской религии; у них тут между собой, похоже, серьёзные разногласия. Впрочем, я не сильно интересуюсь этим вопросом, о семиаксиях. Гней разделяет ваше мнение об их виновности в поджоге Города, а Марк Силон, узнав об этом вопросе, при случае беседует с иудеями на данную тему, затем рассказывает нам.
  О чём ещё хотел тебе сказать, милая Присцилла. По поводу присланного отрывка твоей книги. Вспомнил, среди прочих подобных (т.е. автобиографических) произведений, записки Божественного Юлия «О Галльской войне». Вернее, «среди прочих» эти книги – выдающееся произведение, на них можно равняться и брать за образец. Ибо Великий Юлий был ещё и весьма красноречив. Хотелось бы, дражайшая сестрёнка Муция,  чтобы и ты в своих записках в чём-то оглядывалась на названный труд. Хотя бы в том, что великий человек, со столь Могущественным Гением, скромно писал о себе в третьем лице…» Также Гай советовал меньше описывать наряды, причёски, косметику, предметы роскоши, сервировку стола и тому подобное. «… На этом завершаю своё послание. Да хранят тебя Блаженные Всевышние! Тебя, Квинта, Спурия и Марциану. Да будут услышаны все ваши молитвы!
О, да исполнят Бессмертные Боги твои все желанья!»







Книга шестая

I
  Покинув ЛесБестии, Присцилла Младшая приехала домой, где днём дописала четвёртый свиток своих записей, а затем, как договаривалась, вечером, в самом начале первой стражи, прибыла в носилках к Квинту Торквату, своему возлюбленному брату. Он знал, что сестра в Городе, дома, посылал слуг узнать и ждал её. И первым делом повторил, на всякий случай, своё обещание. Потом сообщил, что их ждут в другом месте, куда они вместе сразу и отправились. Это место было несколько неожиданным для Муции – дом Пизона Лициниана.
  Фабиев проводят в перистиль, где молодая фламина поражается поражается двум людям. В первом случае тотчас вспомнив сон Ребилии, ибо на хозяина слуги надели красивую леопардовую шкуру. Его супруга поправляет наряд со словами: «Ты словно настоящий герой, Луций Пизон!» Вторая – это Юния Арулена, которую Квинт приветствует первым делом, приобнимая и нежно целуя в ланиты, а та аналогично отвечает. Затем уже Торкват здоровается с остальными и представляет им сестру. Хозяин в леопардовой шкуре поверх туники, хозяйка, Арулена, тепло поприветствовав гостью, извиняются и удаляются во внутренние покои; взяв Юнию под руку, уходит и Квинт.
  Во внутреннем дворике остаётся лишь один мужчина, сдержанно поздоровавшийся и представленный Фабии как «Гай Лициний Макр, твой жених». Они, будущие муж и жена, прилегли и начали беседу. В лице его нет ничего притягательного, одет без шика. Выглядит несколько старше своих лет, на сорок с лишним, чуть ниже невесты, телосложение вполне соответствует когномену или наоборот. Для Муции в нём примечательна лишь его родня: покойники – предки, среди которых три консула, и живой – Луций Пизон, хозяин дома. Среди многого остального, чего ему не хватало, были и материальные средства, состояние. Единственная вилла в Самнии, порядка полутора центурий, не приносящая дохода, и половина маленького дома на Квиринале за храмом Конкордии – вот практически всё его имущество. До сенаторского ценза ему не хватало примерно ста пятидесяти тысяч. Естественно, расходы на свадьбу предстояли Присцилле, причём сам жених настаивал на их минимизации, полагая, что ей, как женщине, захочется пышно её отметить. Будь Макр более привлекательным, так оно и было бы, а в этом случае – кого же показывать, кем хвалиться? Поскольку финансовое обеспечение церемонии ложилось на прелестные плечики невесты, постольку и выбор гостей она вполне справедливо предоставила себе. Как, впрочем, и почти всё остальное, связанное с бракосочетанием – в общем, диктовала свои условия.
  Не прошло и полутора часов, а всё необходимое будущие супруги уже обговорили. И когда хозяева прислали служанку поинтересоваться, не нужно ли чего, Фабия велела передать, что ничего не надо, и она уже собирается уходить. Тогда Лициниан с женой и Торкват с Аруленой пришли в перистиль попрощаться. Супруга Пизона поинтересовалась, как, мол, тут жених с невестой побеседовали. На что Муция отвечала так:
  - По этому поводу, любезнейшая Верания, скажу следующее. Гаю Макру, если он хочет взять в жёны умную, богатую, знатную и красивую, не придётся жениться четыре раза. Ибо с доброй помощью своих родных и Торквата он нашёл меня, а я согласилась с его предложением сочетаться браком. Так что милости просим всех присутствующих на нашу свадьбу. А сейчас прошу меня извинить, мне очень нужно идти.
  Присцилла с ними распрощалась и уехала сначала в храм уточнить кое-что, оттуда к Марцеллам, а затем к Марциане, устраивая, договариваясь о венчании девочек утром следующего дня. В конце второй стражи, проводив Юнию Арулену, вернулся домой Торкват, застав у себя Присциллу. Он ещё раз похвалил её за согласие на брак и поделился тем, что начал работу над своей книгой. В которой собирается анализировать писания, переданные ему сестрой от Космика, писать возражения на учение семиаксиев. Порадовавшись друг за друга, писатели позволили себе выпить вакхического напитка. Муция намекнула было на близость, но Квинт явно проигнорировал намёк. Молодая женщина огорчилась и уехала домой.
  На следующий день, шестой перед календами июня, в храме Великой Матери Богов утром, почти весь третий час, двери целлы были заперты. Там, внутри, главная фламина проводила обряд бракосочетания Фабии Марцианы и Клодии Марцеллы. С помощью жрицы Домициллы. В присутствии Тита Эприя Марцелла, Ребилии, Геллии и Секстии – подругам Присцилла успела послать приглашения накануне. После красивого и торжественного ритуала, даровавшего божественное благословение союзу двух юных влюблённых девочек – как они упоительно целовались во время обряда! – все участвующие-присутствующие поздравили сочетавшихся прямо в целле, вместе совершили обильные возлияния Богине и провели селлистернии. Затем кортеж носилок проехал к дому Клодиев Эприев Марцеллов. Марцелла по обычаю внесла Бэту в дом и сама обрезала ей прядь волос. За столом все часто кричали «Талассий!» Свадебный пир в узком кругу продолжился до полудня, с наступлением которого все разбежались кто куда. Вера отсыпаться после бессонной ночи, Фелиция и Клементина к последней, Домицилла и Присцилла по домам, поспать, пока жара, Эприй Марцелл в мастерскую Харета.
  А молодые – в домашнее святилище. Молиться Домидику, Домицию, Виргиниенсису, в термы, слегка ополоснуться, и, естественно, на брачное ложе. Откуда, лишившись девственности, «мужу», то есть Эприи Марцелле, пришлось быстренько сбегать обратно в термы. Впрочем, жена заботливо сопроводила её и помогла. После чего Клодия и Марциана наконец-то смогли отдаться друг дружке в полноценном любовном соитии. Чего столь давно и страстно желала влюблённая Бэта, и не так продолжительно, но всё-таки уже с не меньшей, пожалуй, страстью полюбившая в ответ Марцелла. Ц…
  Остаток этого дня и последующий Присцилла провела в обычных занятиях: службе Кибеле, салютатио, своей книгой, паре встреч с любовником…
  Фабия не ответила на три послания Корнелии Руфины и велела не пускать её в ближайшее время ни в дом, ни на пригородную виллу.
  Вернувшись после расширенной службы, молодая фламина нашла дома записку Ребилии. Её отец отлучился из Города, и назавтра, с пятого часа, у неё намечался пир. Формально посвящённый продолжающемуся празднику Дианы. Близким приглашённым, к коим, безусловно, относилась и Муция, было небезызвестно, что это мероприятие устроено, дабы невесты могли всласть и вволю нагуляться.
II
  Утром за Присциллой заехал старший брат, тоже приглашённый Фелицией. Ему пришлось подождать сестру – она задержалась, измучив двух служанок, укладывавших волосы, и ещё трёх вестиплик, добиваясь впечатления лёгкой небрежности в расположении складок паллы. Наконец, блистая поразительной красотой и изяществом, сестра появилась перед братом, также чудесно выглядящим, в элегантном латиклаве и великолепных новых красных сапогах. Обменявшись лобзаниями в щёчки и комплиментами внешности и убранству, Фабии вышли из перистиля, удобно устроились в паланкинах и вскоре прибыли к Ребилии. В пути Муция – она буквально расцвела от похвал Квинта и пребывала в приподнятом настроении – крикнула ему:
  - Как хорошо в носилках, когда на улице дождь!
  Из-за погоды пиршество было подготовлено не во внутреннем дворике – у Ребилиев Феликсов его можно назвать двором – а в большом зале. Хозяйка разместила Фабиев поблизости со своим ложем; почти все прибывшие уже лежали за столами. Из пары дюжин мест лишь четыре были свободны. Один столик стоял поодаль, в уголке, за ним лежали семь девушек-рабынь – четыре довольно красивые, три наипрекраснейшие – и три женоподобных мальчика.
  Среди гостий все кроме одной были Присцилле знакомы. Безусловно, это Елена и Шрамик, затем Эриция и Секстилия, Юлия Терция и Сальвия Либералия.
  Последняя, как и Терция, тоже из постоянного круга общения Фелиции и Клементины, да и с Муцией и Шрамиком она близко и прекрасно знакома. Но тогда как Юлия – чистая лесбиянка, Либералия лишь не чуждается порою, для разнообразия, девичьих ласк. Вот и в этот раз она привела с собой четырёх рабынь; причём неясно, для кого именно: то ли для девушек, то ли для мужчин, то ли для тех и других. Именно Сальвия была той девушкой, о которой Геллия в Амагальтусе поведала в своём рассказе о вечеринке у консуляра Персия. Она красива, стройна и выглядит так же превосходно, как Елена, несмотря на усердное служение Вакху. «Служение Вакху» - метафора; на самом деле она жрица Адониса. Несмотря на непременное участие во многих пирах для избранных, для верхушки нобилитета – пропуском куда были, естественно, её немалое богатство и принадлежность к патрицианскому роду – Либералия лишь старается по возможности избегать комиссатио с участием принцепса и некоторых его приближённых. Средства, уделяемые ей на уход за собой, баснословны. Достаточно сказать, что, как и Поппея Сабина в своё время, она ежедневно принимает ванну из козьего молока. Так что в почти тридцать Сальвия может затмить и двадцатилетнюю. Она посвящена и в таинства Кибелы, но появляется в святилище только по большим праздникам. Ещё недавно, до отъезда Фабии в Амагальтус, Сальвия оказывала знаки внимания Куриону, но теперь они уже успели расстаться. Очередное замужество – оно скорее формальное – нисколько не мешает ей в её полной удовольствий жизни. Маленьким порочащим её обстоятельством являются появившиеся в этом году слухи о том, что Либералия и её четырнадцатилетний сын живут как Иокаста и Эдип. Знатная почтенная матрона считает ниже своего достоинства опровергать их словесно или переселять сына, пусть и женатого, в отдельный дом.
  Весьма тепло приветствуя одна другую, приятельницы Фабия и Сальвия крепко обнялись и расцеловались.
  Незнакомку Присцилле представил Кацин, попросивший своего друга Марка Феликса пригласить её на это мероприятие. Это Мевия Пудентилла, дочь всадника. С незнакомцем среди молодых людей лучшую подругу познакомила Вера, шепнув, что это её любовник. Видимо, тот самый новый Понтифик Вакха. То был мужчина за тридцать, Руфрий Поллион, наверняка сенатор, хотя он и не надел перстень, латиклав и соответствующие сапоги.
  Кроме упомянутых Квинта, Куриона и Кацина были Каррина и Флакк, не отставшие в этот раз от сестёр, Сиг и Гопломах, Левин и Леканий. Последний и привёл своих мальчиков-наложников.
  Вскоре появилась Бестия, сказав, что её позвал младший Феликс. Сам же Марк задерживался. Но так как остальные были уже в экусе, хозяйка попросила всех, кто ещё этого не сделал, надеть венки, чтобы пройти к домашнему жертвеннику. Где она, Присцилла, Либералия и Поллион, принесли в жертву трёх овец и провели краткую молитву. После чего вернулись в экус и разлеглись по ложам. Бестия после молитвы пыталась заговорить с возлюбленной, но та сделала вид, что не слышит. Хозяйка положила Руфину в противоположной от неё самой и Фабии конце.
  Едва началось застолье, Корнелия снова пустила в ход своё искусство обольщения. И вскоре половина молодых людей в разговоре поддерживали её сторону: Левин, Кацин, Флакк, Каррина и даже Поллион, за ними следовала и Терция. Таким образом, пирующие разделились на два лагеря. Пользуясь названиями старого деления легионеров по линиям, в шутку названные Гаем Курионом гастатами и принкипами (новобранцами и опытными). Группировавшиеся с Руфиной Бестией – и поддерживающие Фелицию, Либералию и Присциллу. В стороне оставались Пудентилла, Торкват и Леканий.
  К моменту, когда выяснилась полемическая расстановка и было выпито по паре кубков, подоспели к застолью Марк Феликс со своей неразлучной Юнией Младшей.
  - А где же, брат, - спрашивает его Ребилия, - очаровательная Арулена?
  - Странно, но у неё какое-то срочное дело, - отвечает вместо любимого Юния.
  - Вовсе она и не очаровательная! – говорит Кацин.
  - Просто она на тебя, - возражает Феликс, - внимания не обращает, друг, вот ты и злословишь.
  - Арулена, по-моему, и не запомнила, как его зовут, - не отстаёт от Марка, вступаясь за сестру, опоздавшая.
  - Брат, милая Юния, добро пожаловать в наш лагерь! – приглашает Парис. – Видите, как на вас напали наши оппоненты?!
  - Фурий, тебе не кажется, - поворачивается к другу Левин, что ты напрасно так отозвался об этой Арулене? Посмотри, каких сторонников ты нас лишил. Возможно, она просто не в твоём вкусе.
  - Трудно согласиться, - берёт слово Корнелия, лидер своей партии, - поскольку настоящая красота ценится всеми. Хотя, Феликс и Юния, если желаете быть принкипами, во второй линии – добро пожаловать к нашим соперникам! На этом пиру нет варваров, и мы словесно сражаемся между собой.
  - И ты, Руфина, наш дукс, просто образец настоящей красоты! – поддерживает её комплиментом Секстилий.
  - О такой красоте, как твоя, - вступает Эриций, - мудрец сказал, что это владычество без охраны!
  - Превосходно! Гастаты, первая линия, как всегда, смело и без оглядки бросаются в любую схватку. – Квинт поворачивается к молодым женщинам. – Чем же ответят опытные противники?
  - Первое, - принимает вызов Муция, слышится возглас «Обстоятельное начало!», но она не удостаивает этот выпад вниманием. – Это не мудрец, а философ, основатель Новой Академии, звали его Карнеад. Второе. Приведём, уважаемые новобранцы, ещё высказывания известных любителей мудрости по этому вопросу. А именно, что такое красота? Например, Платон, основавший самоё Академию, выразился так: «Природное преимущество».
  - «Пагуба под слоновой костью», - спешит Флакк.
  Этим пользуется Сальвия:
  - Неплохо, юноша. Однако это, к сожалению, не философ, а поэт, Феокрит его имя. Вернёмся всё-таки к философам. Великий ученик Платона, выражение которого нам мило напомнила Фабия, его ученик Аристотель сказал: «Красота – это дар Божий».
  - Прошу прощения у всех присутствующих девушек, - начинает свою речь Кацин, - а все они, несомненно, красавицы: те слова, которые я сейчас приведу, к ним, безусловно, не относятся. Ещё хотелось бы напомнить, что Платон, о котором толкуют наши очаровательные противницы из принкипов, сам слушал не менее великого Сократа, а у этого мудреца был учеником, и достойнейшим, и афинянин Антисфен. На вопрос, какую женщину лучше брать в жёны, он ответил: «Красивая будет общим достоянием, некрасивая – твоим наказанием».
  - В одном плане, Кацин, - это снова Либералия, - ты несколько вышел за плоскость обсуждаемого вопроса. С другой стороны, пытаешься сузить предмет беседы, ибо до сих пор речь шла о красоте обоих полов. Ты же, уважаемый наш Фурий, привёл высказывание лишь о женской. А раз уж ты любезно напомнил нам о Сократе, то в суждении о женитьбе он был, мне кажется, мудрее своего ученика Антисфена. Ибо человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, учитель ответил: «Делай, что хочешь, всё равно раскаешься». Однако вернёмся всё же красоте. Я вижу, моя соратница желает взять слово.
  - Благодарю, - кивает Присцилла поразительной матроне, - но прежде чем возобновить полемику, давайте совершим возлияние Юноне, покровительнице брака! И выпьем за красоту!
III
  После этого первая и вторая линии обменялись ещё несколькими высказываниями по теме, и жрица Кибелы вновь подняла тост.
  - Фабия, позволь, - быстро выпив, говорит Шрамик. – Про одного персидского сатрапа рассказывали такой случай. Он выбирал себе жену из трёх знатных персиянок. Одна была хитрая, другая образованная, третья глупая. По подсказке советника сатрап задал им некий умный вопрос, допустим, «сколько будет два плюс два?» Глупая ответила «три», все засмеялись, она поправилась: «пять». Образованная ответила «четыре» и тремя способами доказала. Хитрая спросила: «А сколько тебе нужно, о лучезарный и всемогущий?» Как вы думаете, какую выбрал сатрап?
  - Конечно, образованную.
  - Может, хитрую?
  - Нет, - улыбается Вера, - он взял в жёны девушку с самой красивой грудью.
  Гости смеются, взоры же их в основном устремлены – а прелестницы сплошь в сирийских и косских туниках – на бюсты Муции, Бестии, да и самой рассказчицы.
  - После такого отступления возвращаюсь…
  - К нашим грудям, что так нравятся людям, - встревает Руфина. – Извини, что перебила.
  - Ты совершенно сбила меня с мысли, Корнелия. Дорогая хозяйка, скажи ты.
  - Конечно, Вера. Сам Сократ сказал о красоте такие слова, к несчастью, очень верные: «Недолговечное царство».
  - Насчёт степени их достоверности, - возражает Фурий, - я бы не стал так категорично утверждать. Достаточно взглянуть на нашу Юлию или на представительниц противоположной партии – Сальвию и Геллию, чтобы усомниться в правоте прославленного афинского мудреца.
  - Превосходно, Кацин! – после некоторой паузы одобряет соратника Бестия. – Я же хочу, раз у второй линии более нет высказываний философов о красоте, сказать о ней последнее, а значит, победное наше слово. Принадлежащее, впрочем, Феофрасту. «Красота – молчаливый обман».
   - А вот это, дражайшая Корнелия, - не удерживается от сарказма Муция, - с твоей стороны самое истинное утверждение, клянусь Кипридой!.. Но соглашусь ли я, что мы, принкипы, наша линия исчерпала соответствующие изречения? Отнюдь. Диоген о красоте говорил: «Это лучшее из верительных писем».
  В стане противника лёгкое смятение, Руфина пытается хоть как-то поправить ситуацию.
  - М-м-м… Да какое было дело кинику до красоты? Про письмо ещё какое-то толковал… Хотя у самого и писать-то не на чем было, пожалуй.
  - Не извлекай из драгоценных ножен свинцовый кинжал.
  - Это ты к чему, милейшая хозяйка?
  - Поскольку ты настаиваешь, прелестная Корнелия, поясню. Кстати, по негласному соглашению мы говорим и о преемствах философов, поэтому упомяну, что знаменитейший Диоген был учеником Антисфена. Как-то, тоже на пиру, один красивый мальчик болтал вздор, и Диоген сказал ему эти слова: «Не извлекай из драгоценных ножен свинцовый кинжал».
  - Точно, - уверенно подтверждает Сальвия и хочет что-то добавить, чтобы, возможно, «добить» Бестию.
  Но, видя недовольство Руфины, Квинт её опережает:
  - По-моему, совершенно ясно, что победа в небольшой битве вокруг философских изречений о красоте без каких-либо сомнений достаётся второй линии, принкипам! Посему возлияние Виктории! А выпьем за опыт и знания! – Фабий ставит кубок. – Либералия, ты потрясающая женщина!
  - Благодарю, Торкват!.. Сегодня я получаю много удовольствия! От собравшегося общества, от его образованности, прелести, изысканных одежд и украшений. От вина и кушаний, - при этом слуги как раз вносят аппетитно оформленное, заманчиво пахнущее, уложенное на серебряных блюдах жертвенное мясо, - уточню: от превосходного вина и великолепных кушаний. От изящного убранства залы. Но не менее всего этого, пожалуй, даже не менее всего этого, вместе взятого, я наслаждаюсь красотой всех пирующих!.. Я благодарю Богов за чудесный дар человеку: не просто зрение, а видение прекрасного!.. Почтенные сенаторы, в честь скромной победы второй линии разрешите мне нечто вроде овации?
  Торкват, Курион и даже – непроизвольно, забыв скрывать своё достоинство, заслушавшись речами матроны – даже Поллион кивают. Получилось, что и нейтральный, и сенаторы обеих застольных «партий» соглашаются.
  - Благодарю вас, отцы-конскрипты!.. Аристотель на вопрос «Почему нам приятно водиться с красивыми людьми?» отвечал: «Кто спрашивает такое, тот слеп».
  - О Геркулес! Ты неподражаема, Либералия! – хвалит её Присцилла. – Само имя говорит о твоих превосходных знаниях!.. А помнишь, у тебя был такой щедрый поклонник, из какой-то восточной провинции приехал? Как же его звали-то, Модестин, что ли, или… Впрочем, неважно. Он спрашивает тебя как-то, - Муция изображает того провинциала, - «Милая, а ты кого больше любишь: красивых или умных?» А ты ему нежно так поглаживаешь волосы и говоришь…
  - «И тех, и других… Я и тебя люблю, Модестин…»
IV
  Следующий тост Парис поднимает за женщин и за любовь. По обычаю квартуорфемината Муция, Шрамик, Парис и Елена обнимаются и целуются. В этот раз к ним присоединяются их сторонники, а затем и все остальные. И даже за рабским столом после возлияния Венере и осушения чаш, в подражание господам, за тостом за любовь последовали объятия и поцелуи.
  - Кстати, о любви, - заговорила Пудентилла, миниатюрная девушка с короткой причёской. – От более опытных боевых товарищей на этом фронте хотелось бы узнать, нет ли каких новых средств предотвращения беременности?
  - Юная соратница, - отвечает ей Либералия, и среди старых испытанных средств есть одно. Быть может, уже подзабытое, но с абсолютной гарантией. Не забеременеешь однозначно. Совершенно надёжное.
  Сдерживая улыбку, Присцилла наблюдает заинтересованные лица молодёжи, да и кое-кого постарше. Как некоторые даже жевать стали медленнее или вовсе перестали, прислушиваясь к молодой матроне.
  - Нужно кушать укроп…
  - До секса или после секса? – уточняет Мевия.
  - Вместо секса, соратница!
  Сквозь общий смех слышны советы Пудентилле.
  - Или попробуй лесбийский секс, подруга!
  - Или анальный…
  За столом начинают перечислять виды нетрадиционного соития. Что заставляет краснеть непорочных Юнию и Феликса, заметно смущающихся. От которых практически не отстаёт Шрамик, потупившая очи. Вот только краснеть у ней не получается, румянец не в счёт.
  Ещё во время объятий после тоста Гопломах, отведя Ребилию за ближайшую колонну, что-то ей тихонько говорил и даже показал, взяв у своего слуги, некую бумагу. Хозяйка улыбалась, а под конец сама кое-что сказала юному всаднику. Затем, прихватив по пути Корнелию, подошла посекретничать к Присцилле.
  - Милая сестрёнка Муция, ты позволишь Бестии немного поухаживать за Еленой? Пусть наша Прекрасная перед замужеством…
  - Хорошо-хорошо, Парис, конечно. Дорогая Руфина, иди, не стесняйся, - отвечает им Фабия.
  Её рыжая безоглядная страсть снова собирается использовать Юлию. Та удивительно легко соглашается, судя по всему, она влюблена в несравненную Корнелию. Они ложатся по обе стороны от Геллии и начинают заливать. Терция в основном в прямом смысле, вином, а Бестия в переносном, энергично, безостановочно обволакивая приятной речью, шармом голоса и дерзкими поглаживаниями.
  Подруга спрашивает возлегшую рядом Фелицию:
  - Что ты задумала, сестрёнка Парис?
  - Тебя соблазнить, сестрёнка Муция!.. Шучу! Один анекдот изобразить хочу. Скоро увидишь, подруга.
  Действительно, скоро Корнелия, крепко обняв, уводит Клементину из экуса. Тут необходимо заметить, что в течение шести дней Гай Гопломах несколько раз посылал одного своего клиента, вольноотпущенника, с живым товаром к своей мудрой советчице, и та выбирала, руководствуясь своим и Пентесилеи вкусом. Едва Бестия и Геллия покинули зал, Гопломах громко говорит:
  - Уважаемая хозяйка! Бесподобная, прелестная, возлюбленная! Посмотри, пожалуйста, на тот столик, - молодой человек одной рукой показывает на рабский уголок, другой делает энергичные знаки мальчикам Лекания  и рабыням Сальвии, чтобы те пока переместились в сторонку, - и скажи, какую из трёх красотулечек ты выберешь? Какая самая соблазнительная? Та, которая тебе, бесподобная Ребилия, нравится больше, готова для тебя на всё. Больше того – она твоя!
  Фелиция подходит близко к их столику, знаком велит слугам поставить ей ложе, вольготно ложится на нём и обращается к рабыням. В самом деле всем трём очень красивым, даже можно рисовать или ваять «Три Грации».
  - Поднимитесь… Пройдитесь… Снимите верхние платья, помогая друг дружке… Ещё пройдитесь… Теперь танцуйте. Эй, музыканты, быстрее и громче!.. Танцуйте и медленно снимайте туники и бельё.
  Все присутствующие, и даже Леканий, с удовольствием наблюдают за танцем трёх невольниц.
  - Замечательно, девицы-красавицы! – хвалит их Ребилия. – Можете одеться, но это ненадолго. Гопломах, благодарю! – поворачивается она к воздыхателю. – Я забираю всех трёх!
  - Как так? – удивляется кто-то из эфебов.
  - Клянусь Марсом! Когда-то Парису плохо пришлось за то, что отдал предпочтение одной из трёх!.. Идёмте со мной, девицы! – в дверях Фелиция оборачивается к своему младшему и, привстав на цыпочки, через головы уводимой троицы кричит. – Братишка, Марк! Оставляю тебя предвозлежащим! Распоряжайся!
  - Благодарю, сестра!.. Возлияния Парису и прочим троянским героям!.. – юные Ребилий и Юния перебрались на ложа, туда, где сначала лежали Парис и Елена.
  Музыка не смолкала. В экусе стало очень шумно, все восхищались забавной проделкой хозяйки и наперебой кричали имена бившихся у Илиона героев, проливая в их честь множество капель вина. Присцилле приходится громко говорить, хотя она и лежит вплотную к Марку.
  - Феликс, будь добр, разреши мне пока удалиться, на часок-другой. Ведь ты теперь главный за столом!
  - Что ты, Фабия? Конечно, иди.
  - Благодарю! – она поднимается и идёт в домашние термы Ребилиев.
  Забегая чуть вперёд, можно поведать то, о чём Либералия рассказала Присцилле, то есть о том, что за историю представила хозяйка.
  «Ни капли не умаляя чувства юмора Фелиции и отдавая ей должное в превосходной постановке, всё-таки замечу, что она обыграла старый анекдот. Случай произошёл на пиру у тирана Сиракуз Дионисия Старшего, сына Гермократа, году примерно в… триста семьдесят третьем от основания нашего Города… Тогда, кстати, у нас в Городе высшими магистратами были два Фурия, два Постумия, Лукреций и Марк Фабий Амбуст. Дионисий предложил Аристиппу из трёх гетер выбрать одну, философ же увёл с собою всех трёх, сказав то, что днём повторила Ребилия. Думаю, её прозвище, Парис, более всего подтолкнуло её к этой проделке.» Фабии нравится учение и изречения главного киренаика, однако эту историю она до сей поры не встречала.
  Впрочем, этот рассказ она выслушала позже, вечером. Теперь же вернёмся к тому моменту, когда она моется в термах, мечтая об обещанной близости с любимым. И вспоминает одно его откровение в самом начале года, в январские календы. У него в гостях тогда были три сенатора, все с любовницами. Торкват поссорился со своей и ушёл оттуда. По дороге нашёл какую-то белокурую и привёл её к своей сестре домой, уже довольно пьяный. Присцилла собиралась идти в один храм, но пришлось немного задержаться, выслушивая жалобы брата, выгнавшего и приведённую проститутку. Он сетовал, что практически не встречал женщин, которые умели бы нормально исполнять так называемый «порочный круг» и при этом ещё, точнее, после этого, чтобы можно было о чём-то с партнёршей поговорить… Муция вспоминает и собирается доказать любимому, что, возможно – говоря его же словами – пора перестать искать где-то вдали, когда можно лишь протянуть руку, дабы обрести искомое…
  Часа через полтора появляется в термах Корнелия, заглядывает к возлюбленной в маленькое отделение тепидария.
  - Ты божественна и неповторима, Фабия, жизнь моя!.. Не беспокойся, моя нимфа, Геллия не пойдёт искать Ребилию – Геллия под присмотром, то есть, под Терцией. А Юлия любит затягивать ласки… - и Бестия уходит.
  Вскоре в баню пожаловали с вином, лёгкой закуской и слугами некоторые пирующие: Эриция и Секстилия, их братья, маленькая Мевия, Вера и все три сенатора. Двух из них сразу же берут в оборот юные брюнетка и блондинка: Руфрий и Скрибоний оказываются под ними, буквально не успев войти в тепидарий. Но у Секстии, скорее всего, были свои планы. И она, взяв Пудентиллу и молодых блондина и брюнета и едва начав – однако ж весьма эффективно – прелюдию, тут же предлагает Эриции и Секстилии:
  - Девчонки, поменяемся?!
  - Без проблем!
  И вот уже миниатюрная Мевия занялась здоровяком Курионом, а Вера, как и хотела, начинает развлекаться со своим любовником. Каррина и Флакк оказываются со своими неразлучными партнёршами. Последние, впрочем, нисколько не разочарованы, ведь оргия только-только начинается. Светловолосая, отпив из своего кубка, обращается к подружке:
  - Может, между собой поменяемся?
  - Без проблем! – снова хором кричат они и, пересев, залезают каждая на своего брата, Эриция допивает оставленное подругой в кубке вино.
  Муция подходит к оставшемуся в стороне брату, вручает ему полную чашу и поднимает свою:
  - Квинт, любимый! Осирису и Исиде! – проливает рубинового цвета напиток. – Выпьем за нас с тобой! – осушает кубок и приобнимает брата за шею. – Посмотри на эти две пары, милый, это братья и сёстры. Как же они хорошо смотрятся: юные, красивые… Идём в комнату, я кое-что спрошу у тебя.
V
  Прямо напротив выхода из просторного унктория, через который сестра проводит Торквата, есть уютный кубикул. Поэтому она даже не одевается. Пробегает через коридор и тянет за тунику Квинта сквозь занавеси этой комнаты. В ней девушка, быстро развернувшись, резко останавливается, он вбегает в её объятие.
  - Сколько же я ждала!.. Только два вопроса, милый… самый дорогой… - она целует его лицо, - желанный… Ты обещал, помнишь?.. – он кивает. – Ты хочешь порочный круг?... – лобзает шрамы на его теле. – Знаю, что хочешь!.. Любимый!.. Самый лучший в мире!...
  Муция увлекает Квинта присесть на мягкое ложе с гладким пурпурным покрывалом, целует в уста… Вот оно, её счастье!.. Не отрывая губ, они встают на колени, она почти снимает с него тунику. Чтобы скинуть её совсем, приходится оторваться от дражайшего, приятнейшего рта, зато ладонь молодой женщины однозначно ощущает, что Квинт неравнодушен к её ласкам. Так же, стоя на коленях, он разворачивает её спиной к себе и подталкивает, она падает лицом в подушки. Он говорит:
  - Сначала в Ц…
  … приятное тепло начинает растекаться от вЦща по всему телу, Муция постанывает Ц…
  Но тут брат со словами «Далее по кругу в аЦс» смещает свой пЦс, влажный её соками, чуть-чуть выше. Первый стон девушки от боли, но возбуждающей и даже немного приятной. Ей кажется это столь чудесным: так близко и плотно, так порочно соединяться с родным, любимым! Он в ней! И это не сон – она чувствует чуточку боли, но удовольствие заслоняет её. Молодая женщина выдыхает в ритме с толчками:
  - Ох… да… так… ох… ещё… Ц…
VI
  Но её возлюбленный замедляет и останавливается: значит, не хочет закончить раньше времени. Муция сама слезает и продолжает порочный круг у себя подмышкой, затем между грудями, и там, и здесь ловя своими губками его Ц…
  Руки мужчины перемещаются с её груди на затылок. Она же правой давно поглаживает свой кЦр и теперь, переполненная к тому же чувствами от свершающегося, так возбуждается, что наслаждение снова тёплыми волнами разливается оттуда по всему телу. Левой Муция нежно, но и – ближе к концу – всё крепче, обхватила волшебный чЦн Квинта, устами и язычком лаская его гЦку. Её громкие стоны приглушаются дивным кляпом, молодая патрицианка почти – вот уже и без «почти» - на вершине блаженства, она не может не кричать, ладонь сама сжимается. Её любимый сам, едва дотронувшись до пЦса, завершает своё путешествие по порочному кругу. Муция умудряется рЦом поймать все каЦли сЦни возлюбленного, слЦает его выступающие остатки с гЦки и кладёт расслабленного любимого на себя…
  - Насчёт того, чтобы поговорить, - шепчет ему любящая, - ты знаешь, я могу, на любую тему… Но как тебе мой порочный круг?
  - Ты лучше всех, сестрёнка!..
  - Благодарю, возлюбленный мой! Люблю больше жизни!..
  - Прости, Муция, пожалуй, нам стоит вернуться в экус или термы.
  - Да забудь про всех, любимый мой! Есть только ты и я!.. Вообще безразлично: кто, где, что… Неужели ещё один порочный круг тебя не прельщает? – девушка тянет ладонь к его чЦну.
  - Всё, сестра! Благодарю. Мне не безразлично…
  Надев тунику, Квинт выходит…
VII
  Тут заглядывает Гопломах:
  - О… Фабия, я ошибся…
  - Да заходи, чего уж, - прикрывает она бёдра углом покрывала. – Как успехи?
  - Спасибо огромное, Фабия! Я почти без сил, - эфеб присаживается у ног молодой женщины. – Здесь, через стенку, полчаса назад такое было! Моя любимая Фелиция прислала одну из трёх рабынь позвать меня, двух других оставила в постели. Сама как набросилась на меня, с такой…
  - Агрессией?
  - Да, пожалуй. Как набросилась! Я не успел понять, она на мне скачет, а служанки сели на мои руки и пытаются ласкать её. Как она это делала! Такого со мной ещё не было!
  - О Киприда! О Геркулес! Ах ты, молодец! – Присцилла приподнимается на кровати и целует юношу в лоб. – О Киприда! Рада за тебя очень! Ты молодец!
  - О Аполлон! Вот где пропал мой друг – с моей любимой! – неожиданно заглядывает Публий Сиг. – Фабия, пока ты не замужем, может?..
  Она и недополучила своего счастья, и превосходно, великолепно себя чувствует. «Всё же я счастлива! – думает она. – Пусть все будут счастливы!»
  - Серебряная статуя Кибелы будет у меня, милый Сиг?
  - В полроста!
  - Подумаю. Возможно, сегодня мы с тобой ещё увидимся, вероятно, даже поближе. А если в рост, то причём здесь замужество?!
  - Будет в рост!
  - О Геркулес! Ты чудо, Публий! – патрицианка встаёт и быстро целует его в губы, отбегает к приподнявшемуся Гопломаху. – И ты чудо, Гай! – его в щёчки и в нос. – Идёмте в термы, квириты!
  - А ты бесподобное чудо, Фабия!
  - Да, прелестное чудо! Откликаются эфебы и идут, едва поспевая, за ней.
  Присцилла проскакивает в коридор и вбегает в ункторий. Он оказывается пуст. Через фригидарий идёт в тепидарий. Все там, разделённые пополам, по полам: девушки в одном углу, мужчины в другом.
  Молодые люди, отдыхая, попивают дар лозы и наблюдают за страстями девчонок. Но некоторые, точнее трое, заняты с женоподобными мальчиками. Любитель партнёров своего пола Леканий держит кубок и поглаживает плечико делающего ему мЦт мальчика. Стоящие друг против друга Эриций и Секстилий, протягивая вперёд правые руки, чокаются  своими кубками, левыми держат талии выгнувшихся перед ними гладких и мягких слуг-подростков. Причём те слегка ударяются головами при звоне кубков. Среди отдыхающих мужчин – Фабия не увидела сразу из-за широкой спины Куриона – находится и Пудентилла, о чём-то с ним шепчется. Среди девушек лишь двух Присцилла узнаёт сразу. Парис и Либералия лежат, медленно – видимо, успев устать – лаская друг друга руками и, растягивая удовольствие, как-то даже степенно, лобызаясь. Но рядом, в куче-мале, где Муция видит – «… четыре, пять, шесть… ага, семь» - семь пар ног, всё гораздо энергичнее, страстнее, быстрее и громче. Корнелия, Эриция и Секстилия изматывают любезно предоставленных Сальвией четырёх её симпатичных служанок. Брюнетка, снова надевшая «дамский угодник», особенно яростно орудует им в Ц…
  Сопровождаемое такими звуками, это зрелище не может оставить равнодушными мужчин. Курион берёт Пудентиллу на руки и уносит её из бани. Пока оставшиеся не набросились все на одну Фабию – ибо другие девушки заняты между собой, а слуг давно отослали – она выходит из тепидария, не сразу вспомнив, что совсем обнажена.
  Нет, не совсем: на голове пышный венок, который она так и не снимала с самого жертвоприношения, ни в термах, ни в спальне – всё-таки у неё самый счастливый день!
  Муция хочет взять покрывало, на котором произошло то, чего она ждала одиннадцать лет, заходит в ту комнату, но тотчас же спешит выйти. Неразлучные влюбленные наконец-то – Парис в начале застолья нашептала подруге-писательнице, что у брата с его невестой до сих пор, вплоть до этого дня, ещё ничего не было – объединяют не только помыслы, слова и сердца, но и юные тела. Феликс лежит на широко раздвинувшей согнутые ноги и запрокинувшей голову Юнии Младшей… Которая действительно была девственницей: на следующее утро служанка, взявшая стирать покрывало, кое о чём доложила Ребилии.
  Присцилла заглядывает ещё в один кубикул и останавливается на пороге. На ложе раскинулись, отдыхая, Шрамик и Поллион. Он прикрывается одеялом.
  - Привет, мне бы тоже чего накинуть пока.
  - Руфрий, мой силач,  - игриво обращается к своему любовнику подруга вошедшей, запуская руку под покрывало, - ты одолжишь ненадолго свою тогу Фабии?
  - Мне только до другой комнаты дойти, я занесу обратно.
  - Хорошо, Фабия, - соглашается сенатор, - только выпей с нами, а то без подруг Вера, моя ненаглядная, не хочет.
  - Отец Либер! С удовольствием! За любовь! Любите друг друга!
  Муция целует Поллиона в одну щёку, Шрамик в другую. После чего они втроём, по очереди, совершая, естественно, возлияния, осушают единственный кубок, трижды наполнив до краёв.
  - Приходите в зал, скоро там, по-моему, снова все соберутся.
  - Возможно, Фабия.
  - Муция, давай помогу надеть.
  Вера встаёт и оборачивает вокруг тела подруги тогу. Руфрий тоже поднимается, подаёт пояс и кое-где поправляет складки.
  - Присцилла, сестрёнка! – восхищается Вера. – Ты замечательно выглядишь даже в мужской одежде!
  - Спасибо! Ты сама превосходно смотришься в одежде от природы! – и Фабия надевает Секстии её венок, валявшийся на подушке.
  - О Нимфы! Спасибо, сестрёнка! – Шрамик, играя, стягивает венок подружки назад. – Оставь так!
  - И давайте ещё выпьем, красавицы.
  - За лето и за праздники, чтобы больше было таких, как сегодня!
  - Верно, сестрёнка!..
  Вырвавшись от Шрамика с любовником, Муция идёт в спальню хозяйки. Пару раз на повороте её заносит, патрицианка смеётся над собой. Доходит до нужной комнаты и задумывается, как бы подловить любимого на ещё одну близость. Так она и стоит, уперевшись руками в косяки дверного проёма.
VIII
  Внезапно мужские руки обхватывают сзади её талию и бёдра – увлекшись своими мыслями, Фабия не услышала шагов по коридору – крепко прижимают к телу, а в ухо врывается шёпот:
  - Кто бы ты ни был, милый юноша, раздели со мною ложе, о желанный и прекрасный!
  «О Киприда! Я же в тоге, а волосы под венком!» - понимает Муция причину приставания и догадывается, кто сзади, однако стоит дальше, шепнув «Говори ещё…»
  - О моё чудо! Я так хочу тебя! – ладони мужчины через тогу сжимают её ягодицы. – Стань же моим! Я брошу к твоим ногам целый талант серебра!..
  - Правда, милый?
  - О да! – его руки уже не оставляют в покое попу Присциллы. – Да, да! Только раскрой мне горячую пещерку – талант будет твоим!
  - Талант серебра, о мой богатей, кто бы я ни был? – она выпячивает предмет вожделений эфеба.
  - Да! Да! Лишь бы моему гостю познать твои уста и дверку меж лучших в мире ягодиц, твой чудный аЦс, о мой желанный!
  - Только одно условие. Закрой глаза, - шепчет Присцилла и поворачивает голову, чтобы убедиться. Действительно, это Леканий, и одну ладонь он всё же убрал с её попы и закрыл глаза. – Одно условие, щедрый муж. Я оборачиваю тебя покрывалом, выше пояса, ты ничего не видишь и не трогаешь руками. Мои рот и аЦс всё делают сами. За два таланта. Клянись Плутоном!
  - Хорошо!
  - Но не подглядывай, - шепчет она ему в ухо и целует мочку.
  - Договорились. Клянусь Гадесом!
   Хмельная озорница заводит Лекания в спальню Парис. Первым делом завязывает ему глаза полотенцем, затем, задрав тунику под пояс, обматывает покрывалами, будто пеленает, туловище с прижатыми руками. Молодой человек продолжает говорить о том, какой рядом с ним славный юноша, забавный, весёлый, что подобного  с ним ещё не бывало, и это его очень возбуждает. О последнем мог и не упоминать – проказнице это прекрасно видно ниже обёрнутого покрывала. Она снимает быстро тогу Руфрия и толкает беспомощного Лекания на ложе. Муция целует его, заводясь понемногу сама, затем переходит к фелляции, что её тоже всегда возбуждает Ц…
  … кроме слюны добавив увлажнения из вЦны, аккуратно садится на его напряжённый пЦс. Она представляет, будто это снова любимый, и получает удовольствие от своей проделки Ц… Совсем скоро слова о «чудесном мальчике переходят в какие-то отрывки, дыхание эфеба учащается, и он, даже простонав, кЦает прямо в аЦс…
  Фабия надевает самую простую тунику Ребилии. Леканий говорит:
  - Мальчик мой, чудо моё! Публий Сиг должен мне как раз такую сумму, даже чуть больше. Наверняка с твоими божественным ротиком и чудесной попкой ты добьёшься от него уплаты.
  «Вот совпадение!.. Нет, это Боги благоволят ко мне, но и по-своему забавляются!» - думает Муция, слушая удовлетворённого эфеба.
  - Уплата долга совершена устным переводом на третье лицо. А ты хитрец, мой богатей! – шепчет ему проказница и снимает повязку с глаз. Леканий немеет. Присцилла оставляет его лежать с открытым ртом. Она поправляет свой венок, берёт тогу и выходит.
IX
  Фабия забегает к Секстии и Руфрию, те почти одетые, ждут только ту самую тогу Поллиона. Одолжившая её извиняется за задержку и за то, что снова их покидает. Заходит в баню, там никого, молодая женщина спокойно намывается. Затем идёт в домашнее святилище молиться. Подобной силы чувство благодарности Всевышним у неё было лишь несколько раз в жизни…
  Наступает вечер. Присцилла приходит в зал. Геллия и Юлия проснулись, другие вернулись, так что там буквально все. Лежат, набираются сил, беседуют.
  - Подруга! Наконец-то! Приляг уже! – приглашает Муцию хозяйка; та кивком благодарит, а Парис продолжает. – Я уже несколько слуг посылала тебя искать, а ты, примерная священнослужительница, оказывается, молишься! Знаешь, ты больше часа провела в ларарии… Дорогие гости! У меня тост! За благочестие!..
  Следующий поднимает юный оратор.
  - У меня тост, некоторым образом противоположный предыдущему. Не всегда, конечно. За распущенность! За Фурия Кацина!
  - Молодец!
  - Здорово сказал, Кацин!
  - За распущенность! За Фурия Кацина!
  После такого тоста, в предвкушении того, за что выпили, гости оживляются, тосты идут чаще. Между ними идёт дискуссия о сексуальных фантазиях и юношей, и девушек – кого бы они хотели, из мифологических персонажей.
  - Я бы, конечно, предпочёл Нарцисса или Гиацинта, - делится Леканий. – Они были божественно красивы и, наверное, так нежны! А ещё, пожалуй,  - при этом он глядит на Муцию, которая улыбается, довольная своей проделкой, - ещё кого-нибудь из юношей – спутников Тесея, переодевшихся девушками. Как они должны были быть симпатичны и женственны! Конечно, мужественны, сильны духом, не спорю, но внешность! Тем более по советам героя ухаживали за своими телами, кожей, волосами, перенимали женские манеры, походку… Прелесть!..
  - А я, квириты, хочу сирену, только чтобы не съела, а то я ей Ц!.. Представляете, она, эта прекрасная полуженщина, и так сладкоголосая, поющая чарующие песни, а в то время, когда я буду Ц… - как же она будет выражать обуревающее её наслаждение!
  Гопломах, разумеется, поведал, что желал бы амазонку Пентесилею. А вот Каррина и Флакк, к ним присоединяется и восхищённый дерзостью их помыслов Кацин, рассказывают свою извращённейшую, совершенно порочную – Муция тоже в восторге, хотя и осуждает в душе элементы богохульства – кощунственную фантазию:
  - Одна греческая морская Богиня, прежде чем стать супругой конеборного Пелея Ц, РЦ… И вот, допустим, она принимает облик многоголовой, но, скажем, не гидры, а всё-таки снова женщины. Две головы, конечно, как ваши, сёстры любимые наши, - Эриция и Секстилия смеются, - другие Ц, РЦ…
  - Поразительно, изумительно, мужчины! Как оригинально! О Киприда! – продолжает вслух восхищаться Муция. – Моя же фантазия, возможно, самая скромная. Хочу сразу и Мемнона, и Ипполиту. Плюс, это отдельно… и, я думаю, многие захотят поддержать и присоединятся к моему мнению, - Присцилла вспоминает прежде всего Эприя Марцелла. – Замечательно иметь партнёром – или партнёршей – Гермафродита!
  Почти все бисексуалки и бисексуалы, то есть многие из пирующих, закричали: «О да!», «Да!», «Или пару таких!», «Конечно же!» и тому подобное.
  - А я, кроме прочего, - льётся волшебный голос Бестии, - хотела бы, как Пигмалион, изваять одну, или, скорее, несколько статуй, чтобы они ожили. Все точные копии меня и моей возлюбленной, ненаглядной Фабии Ц…
  - Аргус, - говорит Вера, - вот моя мифическая фантазия! Только не очень большой. Чтобы мы занимались любовью, а он видел сразу всё моё тело, особенно там, как Ц!.. А может, у него и на пЦсе есть око, наверняка должно быть. О! Он увидит меня изнутри! А ещё мне бы самой хотелось иметь один глаз прямо там Ц… чтобы видеть как в Ц!..
  - Потрясающе интересно! – поддерживает Либералия. – Мне же хочется кентавра, такого похотливого, чтобы ни о чём другом и не думал, кроме как о моих дырочках! Чтобы у него был и мужской пЦс, и конский чЦн, не очень большой, естественно, приемлемый.
  - Да, чтобы можно было его принять.
  - И рЦом, и вЦной, - присоединяются Эриция и Секстилия. – А мы с ним сразу две. Меня он поддерживает руками, я сама обниму его мужское туловище ручками и ножками Ц…
  - А я, - продолжает брюнетка, - займусь другим его достоинством, подстроившись по высоте Ц…
  - Так пока вы две, - заканчивает свою мысль Либералия, - оккупируете его чЦны, пусть он ласкает рЦом мою Ц… И вообще, будем меняться, естественно. А он выносливый, как конь, ласковый, как человек, и, повторюсь, похотливый, как все кентавры…
  После нескольких возлияний и подобных разговоров все особенно жаждут возобновления Ц… Лишь Феликс уходит проводить Юнию домой, а за ними прощается и покидает зал со своими мальчиками и Леканий.
  - Может, перейдём снова в термы? – предлагает Парис. – Я приказала там всё приготовить.
  - Конечно, там так удобно, - поддерживает её Шрамик. – Только по разным отделениям. Я занимаю лаконик! – и она опять берёт Поллиона.
  - А мы будем рядом в судатории, где тоже погорячей! – Елена уводит Парис.
  - Мы снова в тепидарий! Кто с нами?!
  - Просим всех желающих! – приглашают Секстилия и Эриция.
  На их любезный любовный зов откликаются один за другим Терция, Левин, Гопломах, Курион, Пудентилла, Кацин и Квинт, не замечающий свою сестру.
X
  Последней – вероятно, посчитав, что для неё осталось слишком мало партнёров – уходит вслед за Торкватом и Бестия. Либералия говорит:
  - А я останусь. Здесь вино, вообще весьма хорошо…  – видно, что она пьяна; к ней близко ложатся Эриций и Секстилий. – О! Ни за что никуда не уйду, пока не пощу-… ой! Ха-ха!.. Пока не поцелую этих эфебов… Столь красивых, свежих…
  - Оставим почтенную матрону наставлять молодёжь, - поворачивается Фабия к Маппалию Сигу. – Впрочем, она и сама молода, и юноши многое умеют, многое могут… А ты, милый Публий, - уже в коридоре девушка спрашивает влюблённого, - ты можешь?
  - Что, любимая?
  - Поцеловать меня?
  - Д-… – не успевает он ответить: Муция сама лобзает его нижнюю губу.
  - Неси меня скорее, милый Сиг! Пока я хочу тебя!..
  В ближайшем кубикуле он кладёт её на ложе, они стаскивают одежду и ложатся лицом к лицу. Муция соединяет рты свой и юноши, её грудь загорается желанием от этого поцелуя, её ласкает ладонь Сига, нежные пальцы чуть оттягивают сосок, молодая женщина издаёт томный стон.
  - О! Как хорошо! Да!
  Она ложится на спину и Ц…
XI
  - Фабия, помилуй! Я и так уже на тебе два раза кЦил… Мне никогда, ни с кем не было так хорошо!
  - Нет, ты можешь! Просто ты меня не любишь и не хочешь! – настаивает она.
  И через какое-то время горячей лаской добивается своего: пЦс эфеба снова готов наполнять её жаждущие продолжения дЦчки. Сегодня Присцилла чудовищно ненасытна! Но это не «зараза» от Бестии, Муции хватило бы и одного партнёра. Это то, что она недополучила от любимого: чувства, эмоции переполняют её, а он, Торкват, не с ней. Но на месте Сига девушка, закрыв глаза, снова воображает Квинта, её возбуждение и наслаждение сразу возрастают. Муция хватает молодого человека за ягодицы и Ц…
XII
  - Сиг, ещё! Куда ты?!
  Но юноша уже выбежал из комнаты. Не успела Присцилла придумать, как и кого бы ей зазвать на ложе, как кто-то заходит.
  - Есть кто-нибудь? – мужской голос.
  Уже третья стража, темно, ничего не видно.
  - А зачем тебе знать?
  - Фабия?
  - Гай Гопломах?
  - Да, бесподобная!
  - Серебряный талант, милый Гай, за моё «да».
  - Легко, прелестная!
  - Да, мой мужчина, иди ко мне!
  - Ой, бЦдь!
  - Не ругайся, милый.
  - Это я споткнулся обо что-то.
  - А Сиг, твой друг, убежал. Представь, сама ему предлагаю, ему, любящему!..
  - Утешься, Фабия, вином. Я захватил с собой из терм.
  - О Музы! А говорил, не можешь стихи сочинять, - она нащупывает в темноте амфору и пьёт прямо из неё, не забыв о возлиянии; впрочем, относительно писательницы это лишнее упоминание: она никогда, в каком бы состоянии ни была, не выпьет без возлияния Блаженным. – Венера!.. Амур!.. Кибела!.. Благодарю вас!.. Гай, за тебя! – Присцилла делает ещё несколько глотков.
  - А я, Фабия, отчаялся в бане. Гляжу, любимую, Ребилию, не оторвать от девушек, потом её опять увела Геллия, и я сидел почти безучастный…
  - «Почти» - это как?
  - Блондинка просила поЦть её киску…
  - Секстилии понравилось?
  - Н-да.
  - Давай так, милый Гай, - жрица проводит ладонями по спине молодого всадника. – Сейчас мы ещё выпиваем. Затем ты делаешь мне то же, что и юной блондинке, а потом я исполняю одну твою прихоть. Идёт?
  - Отлично, бесподобная и прелестная!
  Оставленные без внимания любимых любящие выпивают ещё напитка из амфоры.
  - О, мой милый мужчина! – Муция лобзает эфеба.
  В темноте ей уже не нужно закрывать глаз. В её фантазии с ней вновь её Квинт. Теперь она направляет его поцелуи на впадину меж ключиц, на сосцы, всё ниже, ниже, оставив мужскую ладонь на своей груди.
  - О да!..  Целуй там, мой любимый кви-… рит! – чуть не сказала «Квинт». – ВыЦи меня!.. ПоЦй там… да!.. О-о!.. Да, да!.. Его язЦ Ц…
  При этом она громко стонет Ц…
  - О-о-о-ох… О-о-ох да… - подобными «фразами» Муция говорит, как ей только что было хорошо.
  - Теперь, милая Фабия, ты…
  - Подо-… жди… немного… я сейчас… милый!... – отдышавшись, и когда блаженство приотпустило её захваченное страстью тело, она нежно произносит. – Что, милый? Чего ты хочешь, магический язычок?
  - Сначала, чтобы мы лежали на правом боку, я сзади, а ты высоко задрав левую ногу. А потом хочу тебя отЦть между твоих бесподобных, самых лучших в мире грудей!
  - Так чего же ты разлёгся? Я уже на боку и задрала ножку!
  Эфеб не заставил себя долго ждать. Но ведь в её воображении это Квинт, и скоро Присцилла начинает растворяться в тёплых волнах, пошедших от вЦща, стонать, кричать что-то…
  Муция приходит в себя, лёжа уже на спине, между её грудями движется мужской чЦн. «Ах, да, – соображает она, – это же Гопломах, будто бы Квинт, со мной». Она прижимает груди друг к дружке, устами ловит Ц… Через несколько участившихся фрикций она чувствует, что капли прилетели ей на губы, подбородок, грудь. Ослабленный юноша еле слезает с партнёрши и заваливается на постели. Вскоре он уже ровно сопит. Муция находит в себе силы, встаёт, берёт в коридоре факел, отыскивает свою, точнее, хозяйки, тунику, надевает её, вешает факел обратно и идёт искать… А что она хотела найти, сама точно не знает. Вероятно, ещё мужчин и вина, или любимого, или любимую, но везде была тишина и темнота. Молодая женщина добралась на свет до зала. Там спали Сальвия и два молодых человека. Присцилла дошла до ближайшего ложа, потянулась было к амфоре, но наконец уснула.
XIII
  В настоящий момент писательнице относительно скучно сидеть дома, поэтому она с большим удовольствием и подробностями вспоминает счастливейший свой праздник.
 Утром у Фелиции было нескучно. Сиг счёл своей обязанностью подойти к Фабии и сказать, что помнит весь свой вчерашний долг. Она отвечала, что пусть, даже учитывая переведённый заём Лекания, подарит ей «одну только статую Кибелы в полный рост, но уж тогда это должна быть не какая-то там дешёвая и вульгарная работа!»
  - Кое-кому – в этот раз не Присцилле, она всё помнила – пришлось напоминать, рассказывать вчерашние события. Веселье и возлияния уже чуть было не перешли в новый разгульный пир, но неожиданно вернулся Маний Феликс. Он через атриенсиса вежливо просил гостей дочери разойтись. Торкват предупредил сестру, чтобы не думала звать всех к себе накануне свадьбы. Она шепнула ему:
  - Зачем всех? Только тебя…
  - Прекрати! – строго, жёстко произнёс Квинт, и Муция первой, наскоро попрощавшись, убежала в свои носилки.
  Дома она молилась, побывала в термах, примеряла присланные любимым чудесные свадебную фату и паллу. Написала приглашения ему, Марциане и Марцелле, Шрамику, Парис и Елене, Сальвии, Корнелии – хотя бы видеть её Фабии необходимо! – Куриону, Феликсу и Юниям; ещё Пизону с супругой и паре других родственников своего жениха – Квинт настаивал. Распорядилась, чтобы в храмы Венеры и Кибелы отнесли по пять тысяч на благодарственные жертвы за вчерашние милости. И в святилище Юноны деньги и кое-что необходимое для обряда послезавтра утром, просила, чтобы к ритуалу приготовили всё пораньше, когда мало народа. День прошёл быстро.
  Вечером Присцилла съездила, решив не пропускать, на службу в храм Великой Матери Богов.
  Большим сюрпризом стал визит возлюбленной во вторую стражу. Корнелия забежала к Фабии на часок. Для разговоров и каких-либо объяснений не было ни времени, ни желания. Желание у обеих любовниц было одно. Ц…
  Подарив прощальный поцелуй, Бестия предупредила возлюбленную, что завтра совсем не сможет, к несчастью, навестить её, а послезавтра у Корнелии получится присутствовать только в храме, в другое время она совершено занята.
  - Кем, милая?
  - Муция, чтобы тебя успокоить, скажу. Не кем, а чем. Политикой. Пока! - ещё раз чмокнув любимую в губки, Руфина убежала.
  В канун июньских календ и своей свадьбы Присцилла после салютатио и прандиума занялась своими записями, закончила пятую и начала шестую их книгу. Вечером снова примеряла свадебный наряд, со семи вестипликами, потом отослала всех, кроме Урианы. Приехали в гости самая младшая Фабия с Клодией. В этой девичьей компании речь зашла о свадебных обычаях. В частности, о том, почему во время свадеб кричат и припевают «Талассий! Талассий!» Марциана говорит:
  - Вот недавно только изучала по истории. Вроде бы этот крик Ромул назначил как сигнал похищения сабинянок, и все уводившие девушек кричали «Талассий!». Потому и до сих пор так кричат на свадьбах.
  - Дорогая, - возражает ей Марцелла, - насколько я знаю, это означает, что замужней женщине запрещена любая работа, кроме прядения шерсти. То есть шерсть она может прясть, но ничего другого муж не вправе заставить жену делать.
  - Спасибо, милая: ты меня и прясть не заставляешь! – с иронией благодарит Бэта Клодию.
  - А я читала, - это Муция, - о такой истории. Среди похищенных сабинянок одна выделялась особой привлекательностью, красотой и высоким ростом…
  - Прямо как ты, сестра, - видя сходство, не может не вставить Марциана. – Правда, любимая? – Марцелла кивает. – Сестрёнка, извини. Продолжай, пожалуйста.
  - И вот какие-то плебеи повели эту девушку с собой, но вдруг им попалось навстречу несколько патрициев, которые стали отнимать её. Тогда плебеи стали кричать, что ведут красавицу к Таласию, молодому человеку, весьма уважаемому. Услышав это, знатные мужи, защитники девушки, одобрили такое намерение, стали выражать добрые пожелания Таласию, хлопать в ладоши, а некоторые даже пошли следом за провожающими простолюдинами в знак любви и уважения к Таласию, выкрикивая его имя. Вот с тех пор-то и появился этот обычай. Могу добавить ещё, что, поскольку сабинянок похитили, то есть мужчины ввели в свой дом женщин силой, женщины вошли не добровольно, постольку и поныне новобрачная не переступает сама порога, а вносится в дом на руках. Также и волосы её обрезают остриём дротика в знак того, что тогда, практически при основании Города, первый брак был совершён среди грома оружия…
  В начале второй стражи пришёл Публий Сиг. Хозяйка передала, чтобы пока подождал в «Морской». Марциана и Клодия тактично решили не мешать, распрощались и уехали. Муция сама пришла в «Морскую». После обмена нежными приветствиями она говорит:
  - Всё-таки ты наглец, Сиг! О Геркулес! У девушки завтра свадьба! Что люди подумают?!
  - Они подумают, любимая, в меру своей испорченности. Подумают, что мы с тобой…
  - А ты ещё тогу не снял даже. А ведь правильно подумают, милый мой наглец… А кстати, помнишь, когда мы познакомились, в Робигалии,  - Фабия с гостем выпивают по кубку фалернского за счастливое знакомство, вечером тогда мы весело так прощались?
  - Конечно, помню.
  - Публий, это не твоя ладонь тогда нагло залезла ко мне в бельё?
  - Нет, любовь моя. Тогда я поскромничал.
  - Точно не ты?
  - Клянусь Аполлоном! Мне вообще тогда самому кто-то, явно девушка, залезла под тунику ниже пояса. Я думал, ты.
  - Вот ещё!.. Давай за тебя, милый, выпьем! И хватит на сегодня.
  Они снова осушают кубки. Муция игриво интересуется:
  - А где была тогда женская ладонь? – она задирает на эфебе тогу и лезет под тунику. – Вот здесь?
  - Почти. А ты, любимая моя, где позволила чужой руке?..
  - Обязательно покажу, милый. Но сначала… - молодая женщина целует уста юноши; оторвавшись, продолжает. – Но сначала не мог бы ты, наконец, избавиться от всей своей кучи одежды? Не зря же люди думают пошлости – не нужно, чтобы они много ошибались. Скорее, милый, - Муция уже сбросила с себя всё, - скорее… Я хочу тебя…
  Она лежит на спинке. Торопящийся эфеб всё же скинул таки бельё и Ц…
  Только из-за того, что ей нужно было рано вставать, Присцилла отпустила любовника после одного раза, перешла в свою постель и уснула ещё до полуночи.
XIV
  В июньские календы патрицианка Присцилла Младшая выходила в третий раз замуж. На церемонии в храме присутствовали все приглашённые. Шёл дождь, народу было мало на улицах и внутри. По окончании обряда и после поздравлений жениху и невесте, теперь мужу и жене, несколько носилок отправились от храма в сторону дома Фабии, а одни – в них была Корнелия – в другом направлении. Паланкин с молодыми остановился в нескольких шагах от распахнутых входных дверей. Это небольшое расстояние Муцию пронёс на руках её супруг, опустив в атриуме. «И на что я только согласилась? – думала при этом молодая жена. – Всё ради любимого! Позавчерашние часы счастья! И теперь приходится…»
  Скромный пир в большом экусе проходил чинно, выпитого вина и веселья было мало. Уже в полдень подруги новобрачной, вслух пожелав всё, что обычно говорится на свадьбах, проходили к выходу, где шептали ей соболезнования и просили не забывать, что существуют разводы. За ними разошлись и другие гости, тоже с традиционными пожеланиями, однако уже без тихих сочувствований. Последним уходил Торкват. Поцеловал сестру в щёчки, не стал ещё раз благодарить словами, ограничился взглядом, в дверях крикнул «Талассий» и уехал.
  Не считая, само собой, слуг – всего трёх своих привёл супруг, прочие сто с лишним были молодой домины – не считая слуг, остались в просторном здании Присцилла Младшая и её новый муж, Гай Лициний Макр.
  -  Прежде чем уйти учиться прясть, - обращается к нему писательница, - позволь, дорогой муж, мне лично показать кое-что в доме.
  - Если не ошибаюсь, раньше его называли домом сенатора Навция Приска. Дважды бывшего претором причём.
  - Верно, это мой дед. Его дочь, моя мама, звалась Присцилла Старшая, поэтому я Младшая. Но всё это ты, разумеется, знаешь. Идём, Гай Макр.
  - Фабия, дорогая моя супруга, можешь называть меня только по имени, прэноменом.
  - Хорошо. Как скажешь, Гай, - они подошли к одному из кубикулов. – Вот, мой дорогой супруг, наша спальня. Самая просторная, с самым большим ложем. Супружеским.
  - Фабия, может?.. – он берёт её за талию, она убирает руку.
  - Подожди, Гай. Первая брачная бывает что?..
  Но муж снова пытается подтолкнуть жену. Муция ловит его ладонь левой, а правой, не очень сильно, бьёт его по щеке. Глядя прямо в глаза, чуть-чуть даже сверху, тихо, сдерживаясь, произносит:
  - Если вообще хочешь, чтобы я с тобой делила постель, Лициний Макр, даже не вздумай добиваться этого силой… Ты понял?! – она громко крикнула, и её супруг вздрогнул; а фламина снова обычным тоном. – Я дочь древнего рода Фабиев, и не сомневайся: мужество в этом роду есть и у женщин, клянусь Геркулесом! – дальше она продолжает, как ни в чём ни бывало, совсем уже спокойно; показывает рукой. – Вон там портьеры твоего кабинета, там термы, атриум в эту сторону, ларарий там. Об остальном можешь спрашивать у слуг. Итак, добро пожаловать в дом своей жены! – девушка быстро едва касается своими губ мужа. – До вечера, Гай! Во вторую стражу у нас получится именно и буквально так: «Где будешь ты, Гай, там буду я, Гайя»! То есть в этой опочивальне. А теперь мне нужно заниматься своими записями, уж не взыщи.
  - Какая тема, дорогая?
  - О делах Мнемосины, Эрато, и Клио. Но пока не могу дать почитать.
  - Ничего. Я, наверное, пойду отдохну.
  В середине второй стражи, закончив молитву, Фабия идёт к мужу в постель. После свадебного застолья ни капли вина не было у неё во рту – они с Торкватом договорились, брат даже заставил её поклясться, что дома она не будет пить, пока Макр или кто-нибудь из его гостей не предложит. Небольшой хмель, естественно, давно выветрился. Это отрезвляло фантазию Присциллы наряду со щетиной, грубоватыми ладонями Макра, его ощутимо немолодой кожей, волосами на груди, лобке, руках и ногах. Она не могла представить, что на ложе с ней Квинт. Едва сдерживала супруга, пока не была готова его принять, возбуждения у девушки как не бывало. Пришлось Муции прибегнуть к испытанному средству – фелляции. Почувствовав, наконец, где нужно увлажнение, она Ц…
  Муж слишком быстро заканчивает. Присцилла, совершенно неудовлетворённая, не стала ничего изображать, улыбнулась, поцеловала его и отвернулась. «Вот, Фабия, твоя первая – третья по счёту и самая худшая, самая мрачная – брачная ночь!» С подобными невесёлыми мыслями засыпала она в день своей свадьбы.
XV
  Утром, едва Макр зачем-то ушёл в Курию, его молодая жена отправилась по своим делам. Моросил дождь, народа на улицах было не так много. Уже в паре стадиев от дома один педисекв доложил ей, что за носилками следует слуга её мужа, видимо, следит. Домина выглянула наружу и приказала зайти в переулок, а там свернуть в тупичок и поймать соглядатая. Рабы исполнили. Фабия велела своим крепким носильщикам каждому ударить посмевшего за ней следить.
  - По паре раз пока, не увлекитесь… Ближе потом подтащите его.
  Патрицианка за закрытыми занавесями немного подождала. Рядом послышался звук падающего тела. Она громко говорит, будто ни к кому не обращаясь.
  - Чего только не может случиться. Ай-яй-яй! А бывает, на улицах такие беспорядки происходят. Мало ли что? И разбойники могут ведь напасть, будешь рад, что живой ушёл. Что творится! Эй, поехали, куда приказывала.
  А приказывала очаровательная и добрая госпожа доставить её к Публию Сигу. Молодой человек, к тому же влюблённый, немало обрадовался визиту. Очень быстро в небольшом уютном триклинии его слуги накрыли стол… Короче говоря, после нескольких тостов за гостью, эфеба и так далее, юный всадник Сиг и молодая супруга Гая Макра перестали закусывать и занялись не менее приятным занятием. Перед тем, как уйти, Муция предупредила, чтобы около полудня Сиг постоянно был дома, а если что не так, он или она посылают записки.
  После Маппалия заехала к Эприям Марцеллам. Тита не оказалось дома, девочки занимались уроками. Гостья сказала сестре, что, хотя они теперь обе замужем, это не мешает им навещать друг дружку.
  Затем застала дома Веру, которую попросила тоже заходить, не забывать. Шрамик болтала, служанки суетились, подправляя её одежду и макияж, а Муция написала записку Гаю Гопломаху, чтобы встречал её возле храма Кибелы после службы сам или попросил кого-нибудь, если, как обычно, устроит дома комиссатио. Секстия отправилась для начала к Поллиону, затем собиралась ещё к кому-то, а если успеет, сказала, то заглянет и к жениху, к Юнку. Фабия сполоснулась в её бане и поехала в святилище Великой Матери Богов.
  По завершении служения тридцать слуг Гопломаха проводили жрицу на вечеринку к своему юному хозяину. Там, на глазах у него и Сига, она успела познакомиться и позаигрывать с парой молодых людей. Затем, естественно, на некоторое время уединилась с одним из эфебов. В общем, по своим представлениям, нормально провела день.
  Иного мнения был её муж. Он вернулся домой в девятом часу, атриенсис доложил, что госпожа уехала и просила не беспокоиться. Макр увидел своего раба, заметил, что тот избит, по короткому разговору, вернее, по поведению слуги, понял, что произошло. Решил сразу, как жена вернётся, прямо побеседовать с ней самой, без помощи Торквата. Около полуночи супруг встретил Фабию в атриуме. Она хотела пройти мимо.
  - Подожди, нам надо поговорить.
  - Дорогой, хоть я возвратилась из храма и хочу спать вообще-то, однако давай поговорим, раз ты желаешь. Только пройдём в спальню, здесь прохладно.
  В их кубикуле действительно было тепло, Муция сама небрежно сбросила столу и башмачки и демонстративно вольготно раскинулась на ложе.
  - О Киприда! Как хорошо!.. Слушаю, дорогой.
  - Присцилла! – начал её муж, присев на кровать, но в ходе разговора часто вставал и ходил по комнате туда-сюда, жена, напротив, к тому же будучи порядком навеселе, всё время лежала, лишь иногда хлопая рукой по покрывалу или пытаясь лёжа топнуть ножкой. – Присцилла! Будем откровенны. Как и многие браки, наш заключён не по любви. Я тебя не люблю, но уважаю. Искренне уважаю не за знатность и богатство, а за образованность, ум, заслуженную жреческую должность и другие человеческие достоинства. И, конечно, далёк от мысли требовать любви от тебя, Присцилла. Но, мне кажется, образ жизни замужней женщины должен отличаться большей скромностью. Ладно, до свадьбы ты жила одна, как тебе угодно. Но со вчерашнего дня ты замужем за мной и должна соблюдать приличия!.. Я ничего практически не спрашивал у своего слуги. Я мог бы сказать, что направил его для безопасности, чтобы в случае чего бежал за помощью, но буду, со своей стороны, всё-таки откровенен. Да, послал проследить. Да, не совсем хорошо я поступил. А ты как поступаешь? Даже если бы ты пришла не выпивши, – Муция ухмыляется со словами «А я что, не трезвая?», – и пришла до моего прихода, но, рано или ещё раньше, всё равно ты выдала бы себя. К тому же сегодня богослужение должно было закончиться в первую стражу. Но твой поступок уже выдаёт тебя с головой. Разве честная жена стала бы избавляться от такого сопровождения?
  - А кому приятно, когда следят? – возражает Фабия вслух, но при этом размышляет: «Да, сглупила я, не подумала. Надо было подкупить, что ли, его или запугать поумнее как-то». – Ты что, Гай, молодым не был? Публия Назона читал ведь наверняка. Помнишь, из «Любовных элегий»?
Сторожа, строгий супруг, к молодой ты приставил подруге.
Полно, себя соблюдать женщине надо самой.
Коль не от страха жена безупречна, то впрямь безупречна –
А под запретом она хоть не грешит, а грешна.
  - Да, Присцилла, очень к месту и ко времени! Просто в точку ты попала, дорогая, этими строками. Именно! Соблюдай себя сама, соблюдай приличия. Ну зачем тебе эти непристойности? Неужели нельзя сидеть дома, заниматься собой, домом, своей внешностью, читать? Вот ты свою книгу пишешь даже…
  - Постой, дорогой. Мы откровенны, верно? Один вопрос. Как часто тебе нужна близость?
  - М-м-м… Не знаю…
  - Хорошо. Сейчас хочешь?
  - Нет.
  - Завтра?
  - Нет.
  - Послезавтра?
  - Н-н-наверное, нет. К чему ты?..
  - Вот видишь, Гай, у тебя желание уже не то, что в юности. К тому же в постели ты… Впрочем, ладно. В общем, даже если бы ты мог и хотел каждую ночь и полностью удовлетворял меня, всё равно никто не поверит, что мне тебя хватает. Ты говоришь «соблюдай приличия». Однако понятия о приличиях разные. В обществе, в которое ты стремишься попасть, в элиту… ты понимаешь… В общем, если у меня не будет хотя бы одного-двух любовников, и я буду сидеть, как тебе хотелось бы, всё время дома – никто, повторю, не поверит, что я довольна на ложе тобой одним, и будут считать, представь себе, что я делю постель со слугами! Так теперь принято, такие взгляды… Да что я тебе рассказываю? Сам будто не знаешь, Гай. Родился ведь не вчера и живёшь не триста лет назад, во времена строгих нравов. И вообще, ты зачем сказал, что в Курию пошёл? Что ты там забыл, ты что, сенатор? Видишь, я же не задаю тебе подобных вопросов. Хоть в Курию отправляйся, хоть в Остию уезжай. Хоть в лупанар иди, болезнь не принеси только. Заведи любовниц: одну, двух, трёх, только не бедных безродных простолюдинок. Чтобы не позориться, понимаешь? Может, тебе денег на них дать?
  - Перестань, Присцилла. Всё я прекрасно понимаю. Но тем не менее настаиваю…
  - А я настаиваю, чтобы ты прекратил настаивать на том, чтобы я, как тебе кажется нужным, стала вести себя «пристойнее». Извини, что перебила. Но сойдёмся вот на чём. Позиции друг друга мы прояснили и поняли. Однако ты не можешь понять, что недостающую до сенаторского ценза сумму могу я тебе предоставить. А могу и нет. Так что… Ясно?
  - Спокойной ночи, Присцилла.
  - Значит, ясно. Гаси свет. Спокойной ночи, дорогой!
  Муция целует мужа в губы; после, довольная собой, засыпает.
XVI
  Утром, после завтрака, Макр ушёл по своим делам, а к его жене пришёл, также по делу, вилик ЛесБестий. Кроме материальных вопросов управляющий и владелица обсудили устройство религиозных коллегий работников, а также вопрос об Астере. Кастик сообщил, что заковал дерзкого раба в кандалы, так что убежать он не сможет. Муция приказала доставить его в городской дом.
  С уходом вилика патрицианка тотчас поехала к Сигу; от него к Геллии, которая стала жаловаться на свою жизнь. Отец всё внимание уделяет юной жене, дочь заставляет сидеть дома, Парис навещает нечасто, раз в день или через день, Шрамик и Муция тоже словно позабыли… Гостье пришлось утешать подругу, они пили чудесное лесбосское, мило беседовали, так что Фабия не заметила, как залежалась в гостях до конца первой стражи. Хотела уже ехать домой, но Клементина слёзно упросила остаться. Писательница пожалела Елену, сочинила и отправила домой, мужу, записку: где и почему она ночует, и что вернётся на следующий день к обеду.
  Слово она сдержала и действительно появилась дома в девятом часу. Не упоминая, естественно, о следующих обстоятельствах, предшествующих приходу домой. Геллию она оставила рано, та ещё спала. Заглянула к Секстии, которую немного подождала – пока она приехала домой отсыпаться. Лучшая подруга радостно поделилась с ранней гостьей: и ей самой на одном вчерашнем комиссатио уделялось много мужского внимания, и Муцией сразу несколько молодых, да и достаточно зрелых, людей интересовались.
  - Двух я там себе выбрала, сестрёнка. О Киферея! Такие!.. Но сейчас спать хочу очень, извини, - Вера зевает. – Потом, может, расскажу.
  - Шрамик, из зрелых назови кого-нибудь, и где живёт, чтобы сейчас же застать.
  - О! Это по-нашему! А я уж думала, ты совсем на девочках помешалась! Шучу, шучу. Для тебя самого хорошего назову. Только живёт далеко. Зато роскошно. Аппий Силан. Слышала?
  - Сенатор, дом на Виа Тибуртина? Он ведь с Корнелией Неп-…
  - Уже нет. Бросил её, она ж дура дурой. И не на Виа Тибуртина, а на Виа Тибуртина Ветус, между Порта Виминалис и Преторианским лагерем…
  - А, да, да, поняла. Благодарю, сестрёнка! Ты представь, как удачно: я примерно в ту сторону сейчас и собиралась. Там же, в Альта Семита, на этой улице у Порта Колина Сиг живёт… Всё-всё. Приятных снов. Пока, милая моя Шрамик! Ты лучше всех!
  - Советую, сестрёнка, раз так удачно, посетить обоих, одного за другим. Приятного времяпровождения! Пока, Муция!
  Нежно попрощавшись с лучшей подругой, Присцилла решила, что Силан, возможно, ещё спит после комиссатио, и поэтому лучше начать с эфеба. Публий Сиг тоже пребывал в царстве Морфея, и был разбужен ласковыми поглаживаниями своей возлюбленной… После близости они отведали восхитительного вина из восточной Кампании, купленного юношей специально, чтобы порадовать любимую. Она же, возобновив было лобзания, объятия и ласки, неожиданно уходит из спальни, оставив Сига недоумевать.
  Небрежно накинув столу, Фабия садится в свой паланкин и приезжает к Аппию Силану. Если для эфеба неожиданным сюрпризом стало столь необычное пробуждение, то и сорокапятилетний мужчина, хотя и обладал немалым опытом в любовных связях, в том числе, естественно, и с замужними – всё же был немало поражён утренним, в четвёртом часу, визитом той, которую только вчера вечером пожелал видеть рядом с собой. Этими мыслями он откровенно поделился с пришедшей красавицей.
  - О Присцилла! Я, можно сказать, счастлив! Благодарю Бессмертных за такую милость! Давай выпьем за моё счастье! – они лежат за столом в роскошно отделанном и обставленном просторном зале, выпивают и закусывают изысканными кушаньями. Мужчина гурман. Кроме того, хозяин симпатичен лицом, с голубыми чуть потускневшими глазами, высок и крепок, с выдающимся брюшком. Муции почему-то нравятся мужчины с животом, часто это может неплохо её возбудить. Аппий – бывший претор, известен щедростью к любовницам.
  - А я боялась, Силан, не придётся ли мне ждать в атриуме или вообще у дверей. Даже вспомнила анекдот про скифа Анахарсиса.
  - Это которого иногда причисляют к семи мудрецам?
  - Верно, любезнейший Аппий. Представь, еду к тебе и думаю, не получится ли, что ты меня не ждёшь, знать не знаешь, и знать не желаешь.
  - Брось, Фабия. Тебя весь Город знает. А не желать тебя просто невозможно. Уж поверь мне, старому опытному человеку.
  - И ты брось, красавчик! Какой же ты старый, в каком месте?! Клянусь Нежнейшей Кипридой! Я от одного взгляда на тебя воз-…
  - Ох, спасибо, чаровница! Но что там за анекдот?
  - Я же говорю, могу позабыть всё. Однако слушай. Скиф Анахарсис, наслышанный о Солоне и его мудрости, приехал в Афины и пришёл к его дому. На вопрос слуги, кто он и зачем пожаловал, скиф назвал себя и сказал, что хотел бы стать другом Солону. Слуга передал пришедшему ответ хозяина: «Друзей следует заводить у себя на родине».
  - Да, не повезло варвару. Но я-то гостеприимный человек, и с радостью привечаю такую прелестную и изумительную девушку. Повезло же Гаю Макру, а? – смеётся хозяин.
  - Не знаю, Силан. Гай Макр?.. Это кто же такой?.. Ах, да. Он ужасно счастлив, по-моему. Надо будет уточнить сегодня за домашним обедом. А вот Анахарсис, кстати, так просто не сдался. Он просил передать Солону, что тот как раз у себя на родине, так почему бы ему не обрести друга. Солон поразился его находчивости, пригласил гостя, познакомился и, действительно, два мудреца стали друзьями.
  - Великолепно, Присцилла! Обожаю тебя! Умница! Пьём за твой ум!
  - И твоё гостеприимство, о Солон! То есть Силан!
  Сенатор и его молодая гостья выпивают этот и ещё пару тостов. Муция, слушая восхищения своим умом и красотой, снимает столу, обувь, бельё, оставшись в одной почти прозрачной тунике без рукавов. Мужчина тоже разоблачается и подходит к ложу девушки. Она Ц…
  Вот и об этом тоже, естественно, не стала Фабия говорить мужу. Упомянув лишь о том, что по пути от одной подруги заехала к другой, самой лучшей. Не забыла и поинтересоваться, как хотела. Почти сразу, как пришла, едва расположившись за столом.
  - Скажи, дорогой, насколько ты счастлив иметь такую жену, как я? Наверное, ужасно счастлив? – Макр лишь строго посмотрел, но ничего не ответил. – Понимаю: трудно выразить словами! Я наелась, Гай. Благодарю за компанию! Пойду поваляюсь… Ты заглядывай. Может, вместе пова-… Не смотри ты так, Макр! Я ж и вправду хотела как лучше! Клянусь Кипридой! С законным мужем… Но ничего. Сегодня наконец-то ночная служба в святилище, целых шесть дней не было! Уж там я!..
  - Присцилла!..
  - О Геркулес! Гай, дорогой! К тебе вернулся дар речи! О Боги!..
  - Присцилла, не могла бы ты не посещать эти свои ночные службы? Ведь это просто какие-то орг-…
  - Тихо! Не кощунствуй, дорогой, а то и в самом деле язык отнимется.
  - Суеверия это, басни всё!..
  - Что?!
  - Извини, Присцилла. Не подумай чего. Я верю в Богов, просто…
  - Несколько иной взгляд на некоторые ритуалы?
  - Пожалуй.
  - Ясно. Гай, у меня прекрасное настроение, правда, приходи сейчас, - приобняла и поцеловала шею. – Или в баньку чуть позже: полежим, помоемся вдвоём.
  Но Макр отказался, сославшись на занятость, от приглашения супруги. Пришлось ей в одиночестве дремать в их спальне; плескаться, умащаться, принимать другие процедуры в термах также одной. Муция предпочитала пропускать первую часть службы, чтобы на расширенную приходить максимально чистой, свежей, благоухающей. Посему и в этот вечер поехала в святилище Великой Матери Богов к концу первой стражи. Богослужение прошло хорошо. По его окончании у самого выхода, в портике, Фламину-Старшую сестру встретил муж и проводил домой. Утомлённая Фабия была готова, несмотря на приятную усталость, отдаться и ему, но Макр в постели лишь пожелал спокойной ночи и даже не поцеловал в ответ.
XVII
  В июньские ноны, когда Присцилла проснулась, супруга уже не было в постели. Пришедшая на зов Ксана сказала, что он ушёл около получаса назад. Едва домина зашла в свои термы, к ней пожаловала Бестия. Ц…
  После пылких ласк – Ц… - юная любовница поведала, что вчера у храма Кибелы тоже ждала свою несравненную «нимфу» Муцию, но, увидав, что её схватил мрачный «сатир», побоялась даже подойти. А утром специально посланный слуга, дождавшись, пока «сатир» покинет обитель, со всех ног побежал сообщить Руфине – и та сразу приехала.
  - О Геркулес! Да какой он сатир?! – обнажённые девушки лежат, обнявшись, на супружеском ложе. – Те, хоть и страшненькие, так и норовят всё время…
  - Что норовят, моя любовь? Вот это? – Корнелия для начала тихонько, едва касаясь, лобзает партнёршу. – Так что они, похотливые, хотят от нимф?.. Ну-ка дай мне «угодника» - Ц…
  - Подуставшая Муция предлагает пойти съесть прандиум, но Бестия, играя, не пускает её.
  - Постой, любовь моя. Иди поближе, что-то скажу на ушко, - но вместо слов рыжая красавица, целуя, валит на себя темноволосую прелестницу.
  Та еле отрывается от горячего, нежного, страстного рта.
  - Бестия, я ужасно голодна. Любимая, прошу, идём покушаем. Я чуть отдохну и, естественно, продолжим…
  - Нет. Я тоже голодна – хочу тебя сей же миг! – тянет к себе любовницу Корнелия. – Ну же, нимфа моя!
  - Муция – хозяйка в этом доме, и ей решать, очаровательнейшая Руфина, - на пороге стоит Парис, неслышно заглянувшая неизвестно когда. – Здравствуй, кстати. Муция, сестрёнка, привет! Извини, если я не вовремя,  то одна поем. Вернее, без вас.
  - Подруга, здравствуй! Любезнейшая Фелиция, идём к нам. Что вы со своим прандиумом?!
  Но Присцилла, получив неожиданную – хотя такое появление Ребилии её смутило – поддержку, встаёт и надевает тунику.
  - Любимая, я вспомнила, - говорит Корнелия, поднимаясь и на ходу одеваясь, - меня дожидаются, тоже на прандиум, у… здесь недалеко… Пока… пока! – лобызнув Парис и Муцию, Бестия уходит.
  - Прости, сестрёнка. Может, я вам помешала. Не хотела…
  - Ничего, Парис. Идём в триклиний.
  - Подожди, - Ребилия усаживает подругу на кровать. – Мне кое-что нужно тебе сказать. Это важно, очень.
  - Сестрёнка, я ужасно проголодалась, сегодня не успела позавтракать. Если не срочно…
  - Хорошо-хорошо. Но потом обещай меня выслушать.
  - Разумеется, милая Парис!
  - Тогда идём. Со мной, кстати, девчонка, Диания, - молодые женщины выходят из спальни и беседуют в коридоре; дойдя до трапезной, говорят тише: слуги уже провели Дианию за стол. – Так привязалась ко мне, что даже неудобно как-то.
  - С каких это пор тебе неудобно, сестрёнка?!
  - Да я даже не спала ещё с ней.
  - Удивляюсь тебе, Парис. Она сама уже, скорее всего, тебя давно хочет.   
  - В общем, да.
  - Так в чём дело, сестрёнка? С тобой что-то не то.
  - Я ведь  и хочу тебе сказать…
  - Хорошо, после прандиума обязательно послушаю. И вообще, - уже громче восклицает писательница. – Дай покрепче тебя обниму, Пентесилея моя дорогая!
  Обнявшись и расцеловавшись, подруги входят в зал. Фелиция ложится за стол рядом с Дианией, а Присцилла напротив них, втроём они кушают. Парис с совсем юной, по всему видно, влюблённой в неё подружкой, помаленьку пьют вино – хозяйка крепится, верная своей клятве. Диания, молча и быстро наевшись, говорит:
  - Светлейшие и прекрасные Фелиция и Присцилла!..
  - Вообще-то меня она зовёт подругой, но это наедине, - поясняет Ребилия. – Продолжай, очаровашка.
  - У меня есть одна знакомая, то есть подруга. В детстве, ну, когда мне было лет семь-восемь, она была моей соседкой и лучшей подружкой, хотя она и старше меня на семь лет. Она играла со мной, мы делились всеми секретами, а потом она вдруг пропала. А недавно она увидела меня на улице, мы обе так радовались! А она просила прощения, что сразу не смогла связаться – боялась из дома выйти, а потом, когда пришла, мы переехали. Её тоже зовут Фабия, Фабия Тилия, она такая хорошая, богатая стала вообще; я у ней теперь почти живу. А когда я рассказала ей о вас, она тоже обрадовалась, и очень хочет увидеть вас, приглашает к себе домой. Можем хоть сейчас пойти. Тилия сама из дома не выходит даже. Вот, просила, чтобы я вас обеих позвала.
  - Присцилла, ты знаешь какую-нибудь Фабию Тилию?
  - Откуда? Просто имя такое же, не родственница, во всяком случае, вряд ли. Ведь родственников-то у нас очень мало… Парис, ты тоже наелась, что ли? Я ещё нет. Вы пейте, девушки, на меня не смотрите, я дала слово любимому, поклялась Венерой Благосклонной, что дома не пью без предложения Макра или его гостей. Ах, я ведь уже говорила об этом.
  - Не беспокойся, ешь, раз так хочется. Я глотну ещё немножко. А ты, Диания? – та отказывается. – А где живёт-то твоя подруга детства, далеко?
  - Отсюда да. В Целии, прямо на самом холме, почти что на самой вершине.
  - Не может быть! Ты вообще как-то путано всё рассказываешь, я почти ничего не поняла.
  - Парис! Честное слово! Дом Марка Сервилия…
  - Вот ты выдумщица, подружка!
  - Ах, не веришь? – девочка обижается, встаёт. – Присцилла, а ты мне веришь?
  - Да. Зачем тебе обманывать? Как-нибудь заеду к твоей Фабии, к Тилии с Целия.
  - Вот, Парис! А ты мне не хочешь верить! Я тогда пойду. Спасибо. Присцилла, обязательно заходи. До свидания!
  - Пока!
  - Постой, Диания… Впрочем, смотри сама. Пока… Из-за тебя она ушла, Муция, - неожиданно, осушив полный кубок, заявляет Ребилия. – Зачем ты сказала, что веришь её рассказу? Это вообще на правду непохоже, детские истории какие-то.
  - Я-то причём? Впрочем, ладно, пусть из-за меня. А из-за тебя тогда Бестия убежала. Но теперь мы можем поговорить наедине.
  - Верно. Если ты покушала, идём в мою комнату.
  Чуть только подруги заходят в маленькую полутёмную уютненькую комнату на втором этаже, Фелиция усаживает Присциллу на кровать и начинает высказываться.
  - Больше не могу, Муция!.. Не могу больше, милая моя! Сцена до прандиума, когда ты лежала на этой рыжей шлю-…
  Раздаётся звук пощёчины.
  - Ой, прости, Парис. Клянусь Венерой! Это как-то невольно. Прости, пожалуйста…
  - Вот! Вот она, дружба! Вот сестрёнка Муция! Лучшую подругу, шестнадцать лет которая с тобой, в любой… Та сцена чуть не вывела меня из себя. Больше не бей меня, пожалуйста, пока не выслушаешь: мне выговориться необходимо как дышать.
  - Хорошо-хорошо, конечно. Что ты, Парис?! Я слушаю. Извини, я прошу.
  - Ничего. Можно вина ещё?
  - Разумеется. Сейчас, - Фабия выглядывает в коридор и приказывает принести. – Что, милая моя, снова сон видела?
  - Нет. Такой, как в храме – нет. Но часто вижу во сне…
  - Что? Вот вино, Парис. Пей, пожалуйста, - хозяйка сама налила полный кубок.
  Гостья его осушает, некоторое время собирается с мыслями.
XVIII
  - Помню золотое время: глядя на меня и Елену, вы со Шрамиком крутите романы с девушками и женщинами, все мы юны, практически все по-нашему влюблены… О Богини! Как это было прекрасно! О мужчинах ни слова! Разве что насмешливое… Лучше Элизиума и золотого века Сатурна, квартуорфеминат на благословенном острове мечты… Что же вас, подружки, сбило? Веру уже не исправишь – как ты думаешь, Присцилла? Она без пЦса и ночи прожить не может; знаю, она и со слугами спит.
  Фламина не верит своим ушам. «Как Парис может такое сказать о моей лучшей подруге? О своей близкой подруге!». Закрывает ладонями то рот, то глаза, но амазонка не замечает такой реакции и продолжает.
  - Да, даже со слугами, когда не оказывается рядом никого поприличнее. Подумай: например, в дороге – где она найдёт партнёра? Когда от тебя в апреле ехали, Шрамик не только к здоровенному германцу, центуриону, в палатку ходила, но и в свою заводила даже рядовых преторианцев. Я ночью вставала, не могла уснуть, о тебе думала; а раньше тоже сама видела, пару раз, как слуги от неё ночью вставали… Секстия только посмеяться, поиздеваться над нами может. Как я сейчас рада браку Фабии Марции с дивной Клодией!.. И как я надеюсь на тебя, о Муция! Что ты вспомнишь прекрасную сапфийскую любовь. Вот что мне снится, милая подруга. Часто вижу во сне тебя, моя Муция. Ты приходишь ко мне на ложе, и мы… - Присцилла удивлённо глядит на подругу, а та продолжает. – Но попробую рассказать с большим порядком, чем за столом эта девочка, Диания. Два месяца назад, по дороге из Галлии в Город, я осознала, что полюбила тебя, Фабия. Да, я тебя люблю, по-настоящему, сильно и страстно. Люблю тебя, Фабия!.. – фламина опускает глаза. – Как ты прекрасна сейчас! Клянусь Амуром Метким! Никогда не думала, что это может произойти со мной. Но тогда, в пути, я чётко это поняла… Елена? Она на втором плане… И вообще, ты же знаешь мой вкус: предпочитаю худощавых, похожих на подростков… Я осознала, что люблю тебя, Муция. Стала думать, когда же это произошло? Когда влюбилась? Не скрою, ты нравилась мне давно, это естественно, но я не смела глядеть на тебя иначе, как на подругу. «Когда же это случилось? В какой момент?» - размышляла я в дороге, уже в Этрурии, и поняла, уловила тот заветный миг. Всё произошло пред старым мудрым Янусом, возле портала Амагальтуса, когда ты, в своей сказочной тунике, опоясанная сияющим оружием, так мужественно тронулась навстречу опасности – о! – ты засияла тогда, словно богиня! Лучезарная, безупречная, совершенная! А восходящее светило всё это выделило и подчеркнуло!.. Вспоминаю, и каждый раз у меня дух захватывает! Не забуду это мгновение никогда! Клянусь Марсом!.. В Городе я так ждала твоего возвращения, так ждала, что в Робигалии, когда все обнимались в тесной куче, я не сдержалась и поласкала тебя, любимая, там, в вожделе-…
  - Так это была твоя рука?! О Герку-… - восклицает озадаченная и задумавшаяся Присцилла.
   Но Парис кладёт ей пальчик на губки.
  - Прости. Ты бы знала, чего стоило мне держать себя в руках, когда я поведала тебе о сне в храме. Ты лежала вплотную ко мне, желанная, притягательная, благоухающая… Когда ты положила мою голову себе на грудь, а потом хотела сама лечь так же, когда шептала нежные слова – я чуть не сгорела!.. А в носилках перед инкубацией!.. Во мне такая страсть! Сказать «неудержимо» тебя хочется – значит, ничего не сказать. Практически всё существо моё рвётся, желаю заласкать, прямо до смерти. Наброситься, зацеловать каждую клеточку твоего тела!.. Не даёт этого сделать лишь крайнее напряжение воли и остатков разума – всё остальное во власти любви к тебе, моя прелесть! Поэтому я старалась не оставаться с тобой наедине – боялась, что не достанет сил не дать волю чувствам. А знала бы ты, как я в последнее время заглядывалась на тебя, на твоё сводящее с ума лицо с вожделеннейшим ртом, с лучшими в мире глазами, на созданные для моих поцелуев несравненную шею, благословенные плечики и впадины ключиц, олимпийскую грудь, идеальные талию, бёдра и попку… Я писала, тоскуя, стихи, они не хуже, чем те, что присылала тебе эта рыжая, я читала их: «О Геркулес!.. Фабия, нимфа!..», поверь, не хуже – но все эти стихи недостойны тебя, моя изумительная Муция! Клянусь Марсом и Венерой! – Ребилия осушает ещё один кубок, а изумительная сама крайне изумлена. – Нет, нашла же ты, любимая, эту рыжую! Где только Марк её повстречал, будь проклято то место! И что ты в ней нашла?!.
  - Не надо, Парис.
  - Да, ты унеслась с ней на заветный остров. Но как ты могла не заметить мои чувства, мою любовь – они же плещутся из меня – вот как вино при возлиянии – ты не замечала под боком пылающую верную подругу! А стоило повилять задом и передом этой юной ненасытной… особи, то есть особе, и ты растаяла. А за ней у тебя в постели оказалась её разнополая «свита» в полном составе. Про подруг ты забыла напрочь, память вместе со всей головой отключилась…
  - А теперь постой, Парис! От признания ты перешла к нападкам на меня и Бестию. Не буду оправдываться, ибо наша любовь прекрасна и послана свыше. Не стану вспоминать подробно, что ты остаёшься с Еленой, таскаешь с собой Дианию, уводишь сразу трёх служанок и многое другое. Однако позволю себе заметить, что и мужские ухаживания не оставили тебя равнодушной, как прежде. Что ты вытворяла с Гопломахом, а? Что ты на это скажешь? Прежде чем меня в чём-то обвинять. Будто интересы квартуорфемината страдают из-за меня и моей страсти к Бестии или ещё в чём-то. Ну?
  - Не нукай! – Ребилия выпила ещё один кубок. – От вульгарной этой своей Бестии научилась, что ли?! Что же ты от ненаглядной своей волчицы сбежала, из устроенного вами логова? ЛесБестии! Ха! Тоже мне, ещё бы «Лупа-норы» назвали!
  - Как ты её назвала? И меня вроде бы тоже?!
  - Её по сути назвала. А ты только чтобы угодить этой рыжей шлюхе, от неё не отстаёшь. Что ты теперь со мной сделаешь? Любовь моя, успокойся. Я прошу тебя просто выкинуть из головы эту развратную, дурно влияющую на тебя девку, забыть её совсем. Моя любовь и наша дружба дают мне право так говорить: я знаю, правда за мной. Перестань злиться на мои слова. Кто бы ещё посмел тебе открыть глаза на Корнелию Руфину? Да ты сама всё наверняка понимаешь, просто слабенькая,  не можешь ей перечить – я убедилась сегодня.
  - Парис, ты слишком прямолинейна, так нельзя. Ты напилась.
  - И что? Да, прямолинейна. Я мужественная римлянка. А ты ещё не всё услышала, - амазонка ложится на постель, раскинувшись, задрав одежду и положив ладонь на промежность. – Муция, целуй! Чего ждёшь?! Долгое нежное лобзание – я тоже жду! Глазками не хлопай. Я люблю тебя, да! А ты вспомни, месяц назад, накануне майских нон, когда из-за твоей прихоти мне пришлось драться с твоим любовником, ладно, он тюфяком оказался. Кто тогда сказал: «Конечно, обещаю тебе любой поцелуй, милая Пентесилея, поскорее побей его!»?
  - Помню… А как ты Флора тогда ударила, так, что он сразу упал?
  - От темы не уходи. Выполняй. Последний раз повторяю: долгий нежный поцелуй во-о-от сюда, - пальчиком Ребилия показывает куда. – Или нужно сказать «ну!»? Я жду, - лежащая закрывает глаза.
  Присцилла абсолютно растеряна. Её выручает вернувшийся домой муж. Слышно, как внизу он кричит: «Фабия! Фабия! Позовите её срочно! Фабия! Выйди в атриум, пожалуйста!»
  - Парис, меня муж зовёт. Помню, я обещала, сделаю, но потом, в другой раз, я же про время не говорила, когда…
  - Вечно ты со своими отговорками, сестрёнка – тебе адвокатом выступать… Муция, прости, я, кажется, позволила себе лишнего сейчас. Давай попрощаемся, и я пойду.
  В объятии и лобзании подруги Присцилла ощутила с трудом сдерживаемую страсть. Они спускаются и проходят в атриум. Там стоит ненавистный Фабии раб с тяжеленными кандалами на ногах и даже со скованными руками. Ни атриенсиса, ни управляющего не оказалось рядом, и Макр недоумевал, что это за представление в переднем помещении дома.
  - Присцилла, это что, твоя игрушка? Зачем ты заковала красавца, это такая новая забава?
  - Нет, дорогой, этот мой любовник лишнего ревновал. Шучу. Гай, это Ребилия, она была у нас на свадьбе. Ребилия, твой отец, кажется, послезавтра устраивает утренние игры?
  - Да, а что?
  - Ты на носилках, слуг много с тобой?
  - Да, два десятка.
  - Забери этого бойца. У него не только внешность, кличка тоже красивая – Астер – зрителям должно понравиться. Отдай отцу для игр, только с условием, чтобы сетеносцем выступал, а лучше бы, конечно, бестиарием, он любитель Бестий.
  Надо отдать должное Астеру – он стоял гордо, даже с определенным достоинством, не проронил ни звука, не стал просить о пощаде.
  - Благодарю, сестрёнка! Примечательный боец, - Парис иногда, как и Муция, посещает гладиаторские бои. Подруги без отвращения, с интересом наблюдают представление.- Однозначно не будет лишним. Здравствуй, Гай Макр, и до новой встречи. С тобой попрощалась, подруга! – амазонка уходит, велев своим слугам забрать компедитуса.
   В течение дня молодая фламина, кроме обычных занятий, написала и отправила на пригородную виллу нечто вроде устава для коллегий работников. Пробовала поработать над своей книгой, но не получалось. Конечно, мысли писательницы были о ссоре с подругой. Столько лет крепко дружить, из-за мужчин никогда не ругались – а тут из-за девушки, кто бы мог подумать… Связь с амазонкой грозила распадом квартуорфемината… Было над чем поразмыслить. Благо, муж, хотя и сидел дома, но сначала был занят с какими-то гостями, затем читал, в общем, не мешал. И, когда он пришёл в кубикул, жена, и во сне прекрасная и притягательная, лишь повернулась со спины на бок, но не пробудилась.
XIX
  В начале нового дня Присцилла после раннего завтрака разрешила пускать желающих на салютатио; в полдень посетила Сига, после него Силана, затем провела службу Великой Матери Богов, по её окончании развлеклась в гостях с любимой и чуть за полночь приехала домой. Следующим утром Фабия провела чуть больше времени в унктории, заставила посуетиться всех вестиплик и выехала из дома во всём блеске красоты и убранства. В одном из портиков подле старого амфитеатра встретилась, как они и условились накануне, с возлюбленной, также сияющей своей потрясающей прелестью. И пара ослепительных юных красавиц прошла на свои зрительские места. Едва ли не половина посетителей и посетительниц утренних игр, особенно из сенаторов и всадников, вместо того, чтобы глядеть на предварительное шествие участников, обратили свои взоры, перебирая достоинства и обсуждая поведение двух девушек, на ложу, где совершали возлияния, устраивались и вели интимные разговоры Фламина Кибелы Присцилла Младшая и умопомрачительная Руфина Бестия.
  - Посмотри-ка, любимая, вон твой дружок Астер идёт. Неплохо смотрится и с трезубцем, не только с «дротиком», верно?
  Будто услышав отдавшую его сюда домину, ретиарий поднял голову, посмотрел на её подругу Корнелию и кивнул ей, а та подмигнула ему.
  - Возможно. Не спеши, любовь моя, прощаться с Астером. Может статься, он засияет сейчас на этой арене.
  - Ты что, не удивлена видеть его здесь?
  -Не очень. Не зря же ты меня пригласила сюда вчера…
  Примерно через час, после жертвоприношений, сражений самнитов и фракийцев, в тень от трибун – солнце было ещё невысоко – на уже окровавленный песок вышли сетеносец и галл. Те из зрителей, кто, как перед началом боёв, посмотрели бы на двух влюблённых друг в дружку красавиц, заметили бы, что в этом поединке девушки горячо болеют за разных гладиаторов. Ретиарий бился отважно и дерзко, победил же хитростью. Убежал на тот край арены, что уже ярко осветило солнце, и в тот момент, когда оно ослепило привыкшего к тени соперника, Астер пронзил его ногу трезубцем и выхватил его меч, которым нанёс удар по другой ноге. Под рёв трибун он осмотрелся. В ложе принцепса не было ни его самого, ни его приближённых – им было не до игр. В соседней курульный эдил Ребилий, устроитель игр, показывал, как и абсолютное большинство зрителей, добить поверженного. Но одержавший верх боец, Астер, даже подойдя ближе – якобы лучше рассмотреть, что показывает один консуляр – лишь убедившись в жесте радостно кричавшей Бестии, вернулся и добил секутора.
  Расстроившаяся Присцилла оставила возлюбленную в одиночестве досматривать игры. Отправилась домой, где успела принять нескольких клиентов. Затем посетила Сига, также Силана. Который был чем-то огорчён, но весьма развеселился, слушая забавные речи Муции до и после близости в постели. С особенным чувством, досадуя на утреннюю неудачу мирмиллона, она рассказала такой анекдот.
  - Тигеллин дома у Криспиниллы организовал как-то гладиаторский поединок прямо в разгар пира. Цезарь болел за троянца, но тот уступал напору ахейца. В то же время консуляру Марцеллу одна озорная умница-умелица, накрывшись полой его латиклава, делала фелляцию. Тут прямо под его стол падает раненный троянец и, уже плохо соображая, пытается уползти прочь. Увлечённая девушка продолжает приятное занятие, доведя Марцелла до экстаза. О Киприда! Проказница, шутки ради, направила его орудие так, что капли сЦни упали на лицо ползущего гладиатора… Подожди хохотать. – Ещё не всё, клянусь Грациями! Ахеец вытаскивает за ноги раненого обратно в круг столов. Троянец же, поняв, что на него набрызгало, поражённый – поражённый этим открытием едва ли слабее, чем мечом противника – кричит: « На меня кончили!..» Тит Арбитр говорит: «Да потому, что ты дерёшься, как вЦна!» Нерону понравилось, он с чувством, как на сцене, повторил: «Потому что ты дерёшься, как пЦда! На тебя и кончили! Сейчас и прикончат!»
  Едва Силан успокоился, отсмеявшись, его любовница, немного выпив, продолжила.
  - В другой раз одна моя подруга, тоже та ещё баловница, потеряв всякий страх и стыд, пришла прямо на супружеское ложе к своему любовнику, когда рядом с тем только что уснула жена! Представляешь?! Правда, жена о-о-очень пьяная и столь же недалёкая. Нет, ты представляешь, Силан?! Муж с женой в своей постели, а к ним под одеяло забирается любовница! Фиалковенчанная – это прозвище подруги – совершенно не думает об осторожности и в тишине и страстно предаётся любимому делу. В ходе этого одеяло почему-то накрывает её голову, но оголяет всем ноги, вдобавок просыпается жена. Ничего не поймёт, смотрит на ступни и спрашивает мужа: «Не лишнего ног?» Любовница тоже, вслед за своим партнёром, прекращает движения и звуки, только шепчет кое-что на ушко милому. По этой подсказке муж и отвечает жене, на полном серьёзе: «Лишнего? Ты что?! Твоих две и моих две, должно быть четыре, встань и посчитай». Жена действительно встаёт и считает: «Одна, две, три, четыре – всё правильно», успокаивается и ложится обратно, пробормотав: «Приснилось, наверное…» Фиалковенчанная – она клянётся Кифереей! – подождала, пока благоверная супруга уснёт, и возобновила объятия, поцелуи, остальные ласки… Вот как я сейчас, милый Аппий, хочу возобновить, - обнимает хохочущего мужчину Муция, лобзает его грудь, немаленький живот, Ц…
  Сев в свои носилки, Фабия ещё раз убедилась в щедрости Силана – на подушках лежал красивый кошелёк с немалой суммой золотом. Впрочем, Публий Сиг, юный, но влюблённый, почти не уступал ему.
  Молодая патрицианка, довольная жизнью, вернувшись домой в конце первой стражи, зайдя в свои термы и, конечно же, помолившись в ларарии, прилегла, несколько уставшая, в постель. Её законный супруг также вернулся, несколько позже, радостный и выпивший, но, конечно, не от любовницы: в кровати он сразу полез к жене, точнее, на жену. Но снова ничего не подарил ей: ни удовлетворения, ни даже настоящего возбуждения.
  Из событий следующего дня можно отметить то, что на утреннюю службу Диндимене приехала Геллия, найдя для этого время – а ведь ей предстояло завтра выходить замуж – но не появилась в святилище Ребилия. Елена этим обеспокоилась и, ещё раз подтвердив время, к которому приглашала подруг, сразу по окончании службы уехала к Парис. Ни Силана, ни Сига не оказалось дома, Бестии тоже. Не найдя никого днём, Муция вполне утешилась на ночном богослужении. После которого её вновь встретил муж, объяснивший это тем, что на улицах совсем не спокойно даже днём. Вместе с приведёнными им слугами сопровождение четы составило более сорока рабов. Подобные меры приходилось принимать в эти дни квиритам. И в прошлый вечер Фламина Великой Матери Богов сама посылала полтора десятка слуг для сопровождения после службы младшей жрицы Исиды. Иначе говоря, одна Фабия побеспокоилась о другой: Присцилла Младшая о сестричке, самой младшей, Марциане.
XX
  В пятый день перед июньскими идами Присцилла проснулась рано, поспешила в термы. Когда помылась сама, послала будить мужа. Сегодня ей предстояло идти с ним на свадьбу Елены. Лёжа в унктории, домина слушала Ану, восхищавшуюся Бестией.
  - Моя светлейшая и мудрейшая домина! Госпожа Корнелия Руфина – это то, что вам нужно! Не устану повторять, как я рада вашей…
  - О Геркулес! Оставь, девочка! Сама не знаю, что на меня нашло! Когда не вижу её, ругаю эту рыжую бесстыжую. Но при этом – такой парадокс! – тянет увидеть её вновь. А стоит милой появиться… Её чары неотразимы, они околдовывают…
  - Может, она каким зельем вас поит? Она ж приехала из Лузитании. Мало ли там каких-нибудь друидов-колдунов?
  - Вздор, Ана. Но я совсем заболталась с тобой. Иди, душка, возьми три моих лучших паллы, да и несколько остальных, Ксану, Меланто и Лиску, приходите в мою старую спальню, буду примерять платья.
  Макр дважды заходил поторопить жену, но она нарочно не спешила, не по одному разу прикинула каждую столу и паллу. В итоге, когда они выехали из дома, шёл уже пятый час, им ещё пришлось пробираться через толпы беспокойного народа.
  Причиной ажиотажа толпы, как выяснилось чуть позже, было то, что Сенат объявил Нерона врагом отечества. Об этом сообщил, кроме прочих, сам Геллий Клемент, отец невесты. Когда же наконец Фабия с мужем попали в храм, ритуал бракосочетания подошёл к концу. Наряду со свадебными поздравлениями многие выражали радость по поводу знаменательного постановления Курии и поздравляли друг друга и с этим событием.
  Присцилла же при этом ухитрилась разглядеть жениха и его большой живот: какую тогу ни одевай, как складки ни делай – всё равно сразу видно. Так что Елене, видимо, не повезло больше, чем Фабии, ибо новобрачная не в восторге от пузатых, вдобавок если пузо над чЦном, а не над дЦчкой. У жениха трое сыновей: один уже взрослый, женатый, со своей семьёй, двое пятнадцати и одиннадцати лет…
  - Поздравляю, Авл Соллерс! – обращается к новому мужу Геллии Присцилла, целуя его в щёки. – Рада за свою подругу: какой солидный и важный у неё супруг! Поздравляю, Клементина! – её Муция целует и в губы, шепчет ей на ушко. – О Венера! Он уже успел тебе изменить! Живот! Когда роды? – и вслух. – Желаю вам счастья! Когда же ждать ребёнка?
  Грустившая, через силу улыбавшаяся, Елена впервые смеётся. Она невесела ещё и потому, что не смогла придти Парис – сказала, что ей будет слишком тяжело смотреть.
  Зато среди приглашённых молодая фламина увидела Сига. Он оказался не только в храме, но и на свадебном пире, в доме Манилия Соллерса. Фабия сказала «спасибо» Геллии, переехавшей порог на пузе мужа, за приглашение эфеба. Вот только уже часа три Муция никак не могла хотя бы переговорить с Сигом: Макр не отходил от неё словно привязанный.
  Между тем гостей было много, ревнителей строгих нравов гораздо меньше, чем на аналогичном мероприятии у Фабии в календы, посему свадьба шла значительно веселее.
  Внезапно в главный пиршественный зал вбежал один слуга Геллиев Клементов. Всполошённый, он кричал: «Цезарь умер! Нерон скончался!» Потом ещё один раб, хозяйский, вернулся с Форума и подтвердил, что по всему Городу идут разговоры об этом. Наконец, один всадник, знакомый Геллия, зайдя по пути, рассказал, что его сын, преторианец, сам видел, как на вилле Эпафродита Меднобородый ударом кинжала в горло покончил с собой.
  Затем были доставлены вести и о провозглашении в Сенате нового Принцепса – на Веру посыпались поздравления…
  Собственно свадебному пиру настал конец. Кто-то сразу покинул дом Соллерсов.  Оставшиеся почти все позабыли кричать «Талассий!» и горячо обсуждали небывалые новости дня, самые юные и нетрезвые даже упоминали о передаче всей власти «Сенату и народу, как раньше».
  Макр внимательно всех слушал, но вскоре, когда подошли вызванные его женой двадцать слуг, велел ей, ради безопасности, отправляться домой и там накрепко запереться, а сам поспешил на поиски Пизона.
  Вопреки, быть может, благочестию, Присцилла радовалась смерти Цезаря, минимум по двум причинам. Во-первых, это всерьёз, из-за её ребёнка – он был отомщён. А, во-вторых, потому что муж оставил таки её одну.
  Тотчас, среди шума и суеты, она сказала Сигу, чтобы незаметно спрятался в её паланкине. Почти сразу и сама, попрощавшись, покинула дом Соллерсов. В носилках, в сопровождении полусотни слуг, Муция с любовником приехала в свой дом – до его жилища было бы долго и затруднительно добираться по забитым улицам. Целоваться они начали, едва она села в октафоры, продолжили уже в спаленке на втором этаже, стягивая друг с друга одежды…
  Макр пришёл домой за полночь, но ему было не до прелестей супруги. Вообще, спустя некоторое время, она убедилась, что мужу хватает одного раза в пять-шесть дней.
XXI
  День, следовавший за этим, прошёл для Фабии как обычно, разве что по Городу она ходила пешком и в скромном платье, в сопровождении одного только слуги, телохранителя Фраата. Так было проще и быстрее передвигаться через толпы, с утра до вечера заполнявшие улицы. Днём порадовала любовников, вечером, после службы – любовницу, свою милую Бестию. Предупредив её о предстоящей краткой, на пару дней, разлуке.
  На другой день у Присциллы начались месячные, о чём она с самого утра сказала мужу.
  - … Посему, дорогой, сегодня, завтра и послезавтра, если ты меня захочешь…
  - Понял-понял, Фабия, не надо подробностей.
  - Так ты не будешь против, если в эти дни я буду больше времени проводить вне дома? Во-первых, как видишь… О, кстати! Хочешь убедиться – посмотреть? Шучу, шучу. Ты, наверное, думаешь, что я только и делаю, что изменяю тебе – так теперь видишь, это будет затруднено. Кто ж теперь со мной захочет, верно? Во-вторых, бывает, в такие дни я лишнего нервничаю, мы опять из-за пустяка какого-нибудь можем перейти на повышенные тона…
  - Хорошо-хорошо, Присцилла. Можешь эти три дня вообще дома не появляться, я переживу.
  - Спасибо, Гай! Спасибо, дорогой мой! – Макру достался от жены нежный поцелуй.
  Два её любовника, Силан и Сиг, тоже не остались в этот день без страстных ласк потрясающего рта Муции…
  А как были рады её визиту в доме Эприев Марцеллов! Сначала Марциана с Клодией, а затем – когда к гостье уже успели прибыть несколько её слуг – пришедший попозже Тит Марцелл. Восхищённый, восторженный мужчина сказал, что очень ждал и надеялся, молился перед её статуей.
  В ларарии на особом возвышении стояла серебряная скульптура, в натуральную величину изображавшая сидящую обнажённую Фабию. Лишь бёдра, не сказать, что очень плотно сдвинутые, были прикрыты тонкой накидкой. Статуя была выполнена хорошим мастером. Выражение лица и взгляд молодой прелестной женщины говорили о милостивом снисхождении к зрителю, о благосклонном понимании его желаний. Надпись на небольшом постаменте гласила: «Идейская НимФА».
  Ц…
  Три дня и три ночи провела Присцилла у гостеприимного почитателя, до прандиума выбираясь навестить Шрамика и братьев, однако старшего оба раза не застала. В последний вечер – в июньские иды – Марцелл подарил боготворимой женщине точную, только мраморную, копию её изваяния. Муция попросила переправить эту работу в ЛесБестии. А ночью, вроде как в благодарность за великолепный подарок, так измотала поклонника, что и сама к восходу еле могла шевелиться. А именно Ц…
  До носилок заснувшую Присциллу донесли слуги, она просыпалась, лишь когда её укладывали – сначала в паланкине, потом в постели, дома; где муж нетерпеливо овладел сонной утомлённой женой.
  Ещё три дня – помимо салютатио, посещения театра, служб в храме Богини плодородия и Покровительницы городов, визитов к лучшей подруге, возлюбленной и любовникам – Фабия пыталась встретиться с Ребилией. Но та неожиданно написала письмо, в котором просила её не беспокоить, а при случайных встречах не пытаться заговорить – до тех пор, пока Фабия не перестанет встречаться с Корнелией Руфиной. Геллия, явно настроенная своей любимой, встретила Присциллу прохладно, сказала, что весьма не одобряет её затянувшееся увлечение «невозможной рыжей ходячей непристойностью». Елена явно повторяла слова Парис.
  После Муция отправилась к Шрамику, которая была, в отличие от Елены, в курсе причины разлада между двумя подругами-лидерами. Шрамик сказала так.
XXII
  - Я, конечно, за мир в нашем квартуорфеминате. При этом сохраняю нейтралитет. Однако не пойму, что за пустячный повод для разногласий вы нашли. Вообще, по-моему, нельзя свои собственные чувства ставить настолько выше и важнее чувств других. Любишь сама – на здоровье, лишь не мешай другим. О Киферея Прекраснейшая! У вас с Бестией завидная любовь, но ведь ни ты, ни, тем более, она не были бы против – так, умозрительно себе представим – твоих свиданий с Парис, верно? Амазонка же хочет пойти против ниспосланной Кипридой вашей страсти… Бестия, безусловно, позволяет себе чуточку лишнего, но это из-за юности и ненасытности, надо же понимать. В общем, тебя, милая моя Муция, я поддерживаю. Но не буду ссориться и с Парис, хотя она и наговорила  на меня всякого. Нет, надо же выдумать! Я, Секстия Вера, дочь консуляра, сплю со слугами! Ха! Но я понимаю Парис, она мужчин недолюбливает, ревнует к ним всех красавиц. А сейчас ещё и любовь к тебе, прелестнейшая из прелестниц, отнимает у нашей подруги немного разума. Так что не принимай близко к сердцу, сестрёнка! Всё, мне надо заниматься: готовиться к завтрашней свадьбе. Не проспи, завтра чтобы не позже четвёртого часа была со мной рядом у Юнка. Пока, сестрёнка!
  - Пока! Сама не проспи!
  От Секстии её лучшая подруга поехала прямиком к Руфине. Выпивая и предаваясь с ней страсти, слушая в перерывах её аморальные проповеди, Присцилла забывала и о Парис с Еленой, и о многом другом. Бестия много говорила.
  - Я уважаю Ребилию, это бесспорно. Это Пентесилея и Молпиада! Красивая, умная, сильная телом и духом! Но, видимо, жадность какая-то в ней проснулась. Привыкла за много лет властвовать, доминировать в их союзе с Клементиной; может, и ещё какая-то причина есть. Но теперь она считает любимую собственностью, которой никто, кроме неё, не имеет права пользоваться. Видимо, так. А ты, любовь моя, не чья-то собственность, не раба же какая-нибудь, клянусь Исидой и Бастет! Ты как Тибр, как воздух, как луна, как солнце!.. Ты словно божество, моя ненаглядная и неразлучная! Как всё перечисленное не может принадлежать одному человеку, так и ты, так и я, правильно?.. Кто сейчас вспоминает о морали? Кто?! Единицы!.. Мораль же – по крайней мере, мораль в отношениях полов – вообще выдумали, ты сама это знаешь не хуже меня, выдумали мужчины. Неполноценные, больные, старики, импотенты. И уроды обоих полов. Короче, те, которые сами не могут наслаждаться жизнью и хотят, чтобы другие довольствовались только тем, что они навязывают. Мужчины, самые глупые из них, боятся так называемой «измены» своих жён. Хотя сами, если приласкают дюжину-другую любовниц, видят в этом гораздо меньшее «прегрешение». Боятся, а потому и поддерживают выдумки о нравственности, стыде, пристойности. Иначе как им удержать зов женской плоти? Зов самой Природы, желание, дарованное нам Богами и Богинями, желание и высшее наслаждение! И, кстати, средство сближения, чудесный дар лозы, средство сближения ради этого неземного удовольствия, тоже ниспослано Блаженными… Почему «самые глупые» мужчины придумали и поддерживают эти сказки? Ну как же, Муция, умничка моя восхитительная, разве ты не помнишь своего любимого философа? Когда его попрекали, что он живёт с гетерой?
  - А, да, да, чего-то там про дом, лодку, что ли, - припоминает хмельная Присцилла, - я знаю, подробности только не могу назвать.
  - Совершенно точно, любовь моя! – нежно лобзает её Бестия. – Ты права, моя Аркесилай!
  - А-а! – улыбается Присцилла. – Аркесилая знаю. Зачинатель Средней Академии, родом из Питаны. Любил богатые, но со вкусом, пирушки, роскошь. Открыто жил с гетерами, в частности, с Филой и Феодотой – красивые имена – а кто его бранил, тем отвечал изречениями Аристиппа. Любил мальчиков и даже терял из-за них голову…
  - Потрясающе! Восхищаюсь твоими познаниями, любимая! Но этот Аркесилай… - смеётся Бестия. – Заметь, он совсем как ты! Пусть я будто бы гетера, оно почти так, ведь у слова «гетера», как ты знаешь, одно из значений «подруга». Мальчиков, то есть молодых людей, ты…
   - Верно, верно, я Аркесилай! – хохочет Муция.
  - Чудесно! А я Феодота, твоя гетера! И я всё же напомню тебе, что говорил твой любимый Аристипп, мудрый человек.
  - Верно, Феодота, напомни-ка мне!
  - «Разве не всё равно, - сказал Аристипп тому, кто попрекал его сожительством с гетерой, - занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил?» « - Всё равно», - отвечал тот. «И не всё ли равно, плыть ли на корабле, где уже плавали тысячи людей, или где ещё никто не плавал?» « - Конечно, всё равно». «Вот так же, - сказал Аристипп, - всё равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал».
  - Как ты права, Феодота! Величайшие мудрецы выступали за общность жён. Платон в своём «Государстве» провозглашал это как идеал половых отношений. Диоген – сам Диоген! – говорил, что жёны должны быть общими, и отрицал законный брак: кто какую склонит, тот с тою и сожительствует. Вслед за ним самые продвинувшиеся по пути добродетели, мудрейшие философы, киники, проповедали и проповедуют это…
  - Да и некоторые стоики, настоящие последователи великих учителей, презирают условности, которые кучка неполноценных людей выдумала и назвала обязательной для всех моралью. Взять основателей стоицизма, Зенона и Хрисиппа, тоже утверждавших, что жёны должны быть общими; Хрисипп вообще учил о дозволении сожительствовать с матерями, дочерьми, сыновьями… Вот поэтому, моя Аркесилай, я и сказала, что понятие «измены» выдумали самые глупые мужчины. О Исида! Какое наслаждение – беседовать с тобой, любовь моя! Ты на самом деле понимаешь меня, а не делаешь вид, как некоторые… Нет ничего непристойного в каком бы то ни было удовольствии и способе его получения, абсолютно ни в каком. Всё – условности и договорённости людей, их собственные, авто-запреты, оковы, клетки. Единственное ограничение, налагаемое Природой, Бессмертными – наслаждение одного не должно заставлять страдать другого. Поэтому, когда, наслаждаясь сама, ты даришь приятнейшие моменты – по очереди или одновременно – многим, то это не «плохо», как пытаются внушить «сказочники»-моралисты, ханжи-импотенты, а очень даже наоборот – это прекрасно!.. Да что я распинаюсь? Ты ведь Аркесилай, и знаешь Аристиппа. Да и твой ум, сам по себе, несомненно, придёт к таким выводам по самостоятельном размышлении…
  - Феодота, разумеется! Люблю тебя! Отдай-ка мне «дамский угодник» - я же Аркесилай, а ты гетера!.. Ц…
  Затем красавицы поменялись положением, а после, когда на их ложе добавилось людей, Ц…
  Фабия едва успела на расширенную службу. Муж, снова встретивший её у храма, высказал набиравшееся в нём в последние дни недовольство её поведением. На что Муция улыбалась, называла его «сказочником» и норовила поцеловать в губы или укусить ему мочку уха.
XXIII
  В пятнадцатый день перед июньскими календами была назначена свадьба у Шрамика, её ждало самое счастливое замужество: жених любил её, она была довольна молодым человеком. Хотя в Городе и сложилась нестабильная ситуация, Вера и Юнк не стали отменять торжество, просто перенесли священные обряды из храма домой к жениху, пригласив туда двух жрецов с прислужниками.
  Утром Присцилла ругалась с Г. Макром. Ему нужно было уходить по политическим делам, а жене он хотел запретить идти на свадьбу лучшей подруги. В итоге молодая супруга ещё раз убедилась, что нежностью и лаской мужа вряд ли проймёшь. Пришлось – она просто вынуждена была это сделать, хотя и не хотела – снова пустить в ход убойные материальные аргументы, напоминая, в чьём доме, на чьи средства проживает Макр, и что ему нужна сотня-другая тысчонок до сенаторского ценза. Лишь под их ощутимой тяжестью он уступил. Быстро собравшись, жена раньше него покидает дом.
  У Юнка было множество гостей. Его родные, друзья и знакомые, некоторые знакомые, приятельницы и родственники Веры, её бывшие – и даже пара настоящих – любовники. Кроме Поллиона, который пришёл под вечер, невеста показала подруге одного мускулистого красивого парня лет двадцати пяти. Елена и Парис демонстративно не замечали Муцию. А она ещё хотела помириться! Марциана, к несчастью, приболела. Был приглашён и Квинт, но что-то задерживался, как и другие сенаторы.
  Окончились религиозные ритуалы, новобрачные вышли на улицу, Юнк внёс любимую, обожаемую им Веру в свой дом, были проведены и другие полагающиеся по обычаям действия, гости забавлялись и дружно кричали «Талассий!» Началось весёлое застолье. Кто-то уже приносил и вручал молодым подарки.
  Присцилла заранее побеспокоилась и приготовила отличный изящный дорогой ювелирный набор. Восемь дней назад Елене она подарила годовой запас галльского бальзама, и породистого скакуна для Соллерса, любителя лошадей. А набор для лучшей подруги с её новым мужем включал парные вещи, ему и ей: одёжные заколки, ручные и ножные браслеты, цепочки и медальоны, на которых изображены козерог и рыбы: молодой супруг Секстии Веры верил гороскопам. Эти пять пар предметов преподносились новобрачным от имени всех пяти сестёр и братьев Фабиев.
  Поэтому Присцилла ждала Квинта и беспокоилась – где же он мог пропасть? Но и радовалась вместе со всеми за прекрасную, очаровательную пару. Пир начинался шумно и весело, фламина не вытерпела и сделала знак слуге. Тот принёс украшения, красиво разложенные  на обёрнутых чёрным материалом дощечках.
  - Примите, пожалуйста, мой, и моих сестрички и братьев скромный дар, дорогие Вера и Юнк! Желаю счастья и любви, много-много! Да благословит вас Великая Матерь Богов!
  Молодожёны, муж не менее жены, восхищались ювелирными изделиями, благодарили словами и поцелуями.
  Вернувшись на своё ложе, Фабия невольно снова стала переживать за брата. Он, её любимый, появляется после полудня.
-О! Торкват! Мы заждались!
Проходи скорей, ложись! –
Фелиция даже сочинила экспромт.
 - Не могу, Парис, прости!
Без меня ты посиди…
Юнк, Вера, извините, я совсем ненадолго. Извините и других приглашённых сенаторов. Сестра вам что-то должна была подарить от моего имени. Но я принёс лучший подарок, друзья! Превосходнейшую новость! Это дар Богов не только новобрачным, но и всем гостям, и Городу  миру! – Квинт берёт полный кубок и немного проливает; внимание всех гостей устремлено на него. – Благодарение Бессмертным! Благодарение Венере!.. Друзья!.. Извините, - он отпивает пару глотков из другой чаши. – Друзья! Квириты! У самых дверей Сената – а сегодня мы собрались в храме Венеры Родительницы – случилось чудесное знамение! Слуги, несшие изображение нового Принцепса, устав, положили его у подножия статуи Богини. И пока никто не успел их поправить - чтобы они поставили его – вдруг в воздухе разлился и некоторое время держался сильный аромат курящихся ладана и киннамона, хотя нигде поблизости никаких благовоний не жгли. Большинством голосов это было расценено, как одобрение Богами избрания нового императора! Избрания Сервия Гальбы! За нового Принцепса! – Торкват отпивает вина, подходит к Секстии и целует её в щёчки и губы. – Поздравляю, Вера! Но прости, заседание по столь торжественному случаю ещё продолжается, я еле нашёл возможность отлучиться и заехать – я на коне – и должен быть прямо сейчас в Курии. Талассий! - крикнул он уже у выхода.
  Кое-кто из мужчин, также извинившись, поспешил уйти. Оставшиеся гости наперебой вставали поздравить Секстию. Пир ещё более оживился. За столами, естественно, много говорили о дяде невесты, о том, что он, Ливий Оцелла, теперь именуемый Император Сервий Сульпиций Гальба, приходится родственником, пусть и дальним, Ливии, то есть Юлии Августе. Кто-то тихо возражал, что сегодняшнее знамение можно толковать неоднозначно. Например, что Венера, родоначальница Юлиев, против того, что прогнали от правления Цезаря из правившей династии; что Богиня могла выступить в ипостаси Либитины, ведь статуя Гальбы лежала, да ещё и аромат был такой, какой бывает на похоронах – то есть явно намекали на то, что знамение неблагоприятное. В конце концов, это услышала и Вера. Она, нападая на Нерона и защищая дядю, сама напомнила присутствующим несколько явных знамений в его пользу. Упомянув о словах Божественного Августа, о засохшей роще и погибших курах на вилле в Вейях и других, широко известных, подробно рассказала о знамении в Иберии, которому лично была свидетельницей.
  В Тарраконе она обедала у дяди во дворце. Вдруг вбегают сразу несколько каких-то грязноватых слуг вместе с солдатами-охранниками, все возбуждённые и улыбающиеся. Они сказали, что в конюшне произошло нечто чрезвычайно необычное, и хозяину лучше самому взглянуть. За Оцеллой прошли и большинство его сотрапезников, в том числе и племянница. В яслях стоял мул, а рядом, на старом влажном сене, только что появившийся жеребчик. «Всё! – воскликнул Оцелла. – Всё, Виний! Теперь я не сомневаюсь!» Весьма довольный – в то время как большинство глядело на диво с отвращением – он вернулся за стол, где попросил Веру рассказать семейную историю. Она такова. Когда ещё Оцелла был мальчиком, его дед совершал жертвоприношение после удара молнии. Внезапно орёл выхватил из его рук внутренности и унёс на большой дуб с жёлудями. Кто-то сказал, что это предвещает его роду, роду Сульпициев, верховную власть. Дед, не веря, усмехнулся: «Да! Когда мул ожеребится!»… Таким образом Вера почти убедила оппонентов, что знамения говорят в пользу её дяди.
  Но через некоторое время эти разговоры были вытеснены, забыты – пирующие развлекались и наслаждались. Фабия вновь сделала попытку подойти и примириться с Ребилией, но та опять отвернулась и пропустила обращение подруги мимо ушей. В противоположность одной любящей другая проявила внимание: прислала церы со словами любви и нежности. После такого вступления Корнелия писала, что ждёт свою Аркесилая в доме неподалёку. Попрощавшись с молодожёнами, ещё раз трогательно, даже прослезившись, поздравив их с бракосочетанием, Присцилла, оставив носилки, пешком прошла полтора стадия до дома одного преторианского трибуна.
XXIV
  Несмотря на то, что новая гостья была уже довольно нетрезвой, и её гораздо больше интересовали любимая и привлекательные мужчины, всё же, по то и дело доносившимся обрывкам разговоров, она поняла, что здесь, на этом комиссатио, не очень довольны провозглашением Луция Оцеллы Императором. Недовольны тем, что это сделала армия, а не преторианцы. Недовольны, не взирая на обещанные от его имени огромные подарки всем преторианцам. Причём Руфина тоже активно участвовала в этих дебатах.
  Но вот вино, зажигательные танцы рабынь, полуобнажившиеся гостьи сделали своё дело. Мужчины, практически разом прекратив политическую беседу, прямо за столом, сдвинув кое-где вплотную ложа, переключили своё внимание и энергию на женщин. Рядом с двумя первыми красавицами оказываются сразу четверо хмельных партнёров, а после любимой фразы Бестии ещё двое. Ц…
  Но всего этого разошедшимся Аркесилаю и Феодоте показалось мало. На носилках Корнелии они приехали на другую вечеринку, где случайно не хватало с полдюжины девушек. Обоюдная радость усилилась парой тостов, и вот уже Муцию и Бестию трудно было увидеть из-за обступивших и приникших к ним мужчин разных возрастов Ц…
  Вообще, в эту ночь по активности, ненасытности, льющейся через край сексуальности, желанию, энергии – в эту ночь Муция не отставала от Бестии. А под утро, когда та, уставшая, лежала, тихонько постанывая, под одним эфебом – Муция «скакала верхом» на одном мужчине, а второго и третьего, взяв в свои кулачки их достоинства, ласкала нежным ртом, поворачиваясь то вправо, то влево. Ц…
XXV
  С рассветом Муция вышла из этого дома хмельная и не спавшая. Она припомнила, на какой улице находится, и решила пешком дойти до своего дома, так как её паланкин остался далеко, у новобрачных.
  Примерно на середине пути Присцилла прислонилась, отдыхая, к колонне. Как оказалось, это был портик святилища Юноны-Квиритиды. Двери храма приотворяются, и к молодой уставшей женщине подходит юноша в претексте.
  - Здравствуйте!
  - Привет, мальчик...
  - Я младший…
  - О Геркулес! Вижу, что не старший. Тем и хорош. Впрочем, извини. Продолжай.
  - Я младший жрец в этом храме. Меня зовут Луций. Я ждал, когда вы появитесь здесь.
  - Говори «ты». Я тоже жрица, и, к тому же, не старая. И как ты мог, Луций, меня ожидать, я сама не знала, что… Может, ты просто хочешь чего-то, а, шалун?
  - Нет-нет. Зайди, пожалуйста, в храм, э-э-э…
  - Аркесилай. Я Аркесилай… То есть, Присцилла. Присцилла Младшая. Фабия Присцилла… Зачем «зайди»? Как это, ничего ты не хочешь, а сам зовёшь?
  - Фабия Присцилла, прошу, пройдёмте… пройдём. Ты, должно быть, устала, хотя бы присядешь и отдохнёшь в пронаосе. Это лучше, чем стоять на улице.
  Юный служитель Царицы Богов берёт под руку красивую патрицианку, говорящую:
  - Хорошо, идём. Но объясни мне, в чём дело, и почему ты меня ждал? Кто тебя прислал? Феодота, Шрамик?
  Юный жрец заводит её в пронаос и усаживает на скамейку, сам присаживается на корточки перед ней.
  - Фабия Присцилла, этой ночью я удостоился инкубационного сна. В нём мне привиделось и говорилось, что на рассвете к святилищу подойдёт усталая знатная молодая прелестная женщина. Она назовётся неримским мужским именем и будет шутить со мной. Что ей, то есть, вам, то есть, тебе – и лицо твоё я увидел – нужно отдохнуть, «хорошо отдохнуть и хорошо подумать». Такими словами было сказано.
  - Кем?
  - Женский властный, но и приятный голос. Мне было велено встретить тебя и провести в опистодом. Всё совпало, Фабия Присцилла. Пожалуйста, идёмте, куда сказано. Я оставлю тебя одну, запру двери святилища и буду молиться, благодарить Великую Богиню за посланный вещий сон.
  - Веди, благочестивый Луций. Верю тебе. Благодарю.
  - Не стоит благодарности, Фабия Присцилла, - во мраке они проходят через целлу. Младший жрец услужливо открывает боковые двери опистодома, пропуская туда, в густую темноту, едва рассеиваемую одиноким тусклым огоньком. Там, внутри, он зажигает ещё пару лампадок, воскуряет немного дурманящий фимиам. Кладёт подушку цвета граната на креслице, стоящее меж двумя изваяниями, павлина и кукушки. Напротив одной из статуй Сестры и Супруги Йова Громовержца, выполненной в рост в хрисоэлефантинной технике.
  - Это превосходная работа одного грека, говорят, потомка Фидия, - юноша видит заинтересованный взгляд женщины. – Обычно она стоит в целле, но свой месяц предпочитает проводить здесь. Всё, отдыхайте, Фабия Присцилла, я ухожу…
  Патрицианка как-то не расслышала последние слова младшего жреца. Она как зачарованная, смотрит на изваяние Юноны, на её поблёскивающую диадему, и впадает, как ей кажется, в какую-то полудрёму. Заметив это, Присцилла взбодрилась, но, когда вновь переводит взгляд на статую, ей грезится, будто та живая и сама смотрит на смертную девушку своими большими прекраснейшими очами. Муция пугается, озирается в полумраке опистодома, поворачивается обратно к изображению Богини и наяву видит её взор, направленный прямо в глаза ошеломлённой фламины. У неё мигом улетучивается хмель, по телу пробегает крупная дрожь. Она ощущает присутствие Божества, мощь и величие Царицы Богов. Фабию охватывает священный ужас, необычайное восхищение и благоговение. Она хочет упасть на колени, но не может пошевелиться в своём блаженном трепете.
  И вдруг слышит женский голос, повелевающий, но и заботливый и снисходительный. Присцилла не ручается, но вроде бы губы изваяния шевелятся.
  - Здравствуй, Фабия! Внимательно слушай меня. Твои славные и весьма достойные предки обратились к своему родоначальнику, а Геркулес вместе с Гебой попросил меня: «Царица, ты покровительствуешь женщинам и знаешь их лучше, помоги» - и вот я беседую с тобой. Ты сейчас думаешь, почему я помогаю Геркулесу? Давным-давно я помирилась с ним. Но в своё время тяжело переживала измену супруга. Я и другие Блаженные, что тебя знают, одобряем твои религиозные дела, обильные жертвы, селлистернии и лектистернии, непрекращающиеся возлияния, помощь святилищам, служение Матери-Диндимене, то дело с её храмом. Но в остальном твоё поведение трудно назвать благочестивым. С натяжкой, учитывая твои собственные, а главным образом твоих предков заслуги, ещё можно закрыть глаза на твои на потеху несмышлёному мальчишке Купидону похождения, когда ты не в браке. И то: ты встречалась и встречаешься с женатыми и замужними, а это участие в измене. Большинство Бессмертных и, разумеется, я, как покровительница брака – мы этого не одобряем. Лучше не делай так, Фабия. Мой тебе добрый совет, доченька: сторонись измен. Теперь ты думаешь о моей Матери и Дочери. Во-первых, у них свои интересы, а у дочки так и забавы – она же Вечно Юная. Во-вторых, и Кибела с Венерой не заставляют тебя спать со всеми подряд. Венера – или Амур по её приказу – посылает любовь, но никого не толкает в постель. Впрочем, постель-то её радует и забавляет, что уж скрывать, но ни к чему хорошему это обычно не приводит. Мать же милостиво предоставляет вам, людям, соответствующие ритуалы, в которых вы благочестиво можете наслаждаться. Теперь о кровосмешении, Фабия. Как вы все, смертные, любите ссылаться на Бессмертных. Не замечая главной ошибки, ибо при такой ссылке равняете себя с Богами. Но ведь у нас природа совершенно отличная от всего земного, и в помине нет так называемой «крови», и от связи двух близкородственных Божеств, скажем, брата и сестры, происходит полноценное, могучее, прекрасное потомство. Совсем иное у вас, людей. Вы так устроены – открою тебе небольшой секрет – что чем ближе «по крови» родители, тем глупее рождается у них ребёнок, болезненнее, уродливее, нежизнеспособнее. И, соответственно, обратно: чем «дальше» мать и отец, то есть вовсе не родственники, а лучше даже из разных племён и народов – тем дитя умнее, здоровее, красивее и живее. Поэтому, доченька, если уж ты так хочешь секса – понимаю тебя, женщин, смертных – то с неженатыми и незамужними, лучше в соответствующих благочестивых ритуалах поклонения Божествам. А ещё лучше с мужем, в любой форме, как понравится. Тут вы, люди, большие выдумщики и творцы. Но. Без. Кровосмешения. Не с близким родственником. Это противно нам, небожителям. И, я сожалею, из-за близости со старшим братом тебя ждёт разочарование.
  Благоговейно, со страхом и почтением, боясь пошевельнуться, Присцилла внимает Юноне. Иногда, когда Богиня что-то объясняет, перед мысленным взором, в голове молодой женщины появляются зрительные движущиеся образы, будто она видит это собственными очами. Например, когда Царица Богов напоминает о «похождениях», Присцилла будто заново увидела, своими глазами, но со стороны – причём многие, промелькнувшие, но чёткие, сцены она давно забыла, а некоторые и не помнила совсем – увидела свои самые порочные совокупления. Именно это слово, пожалуй, более всего отражает характер упомянутых сцен. Ей стало стыдно, как никогда. Ни разу, вообще не могла себе представить такого стыда. Даже в детстве, когда её поймали со стащенным печеньем.
  Теперь же фламина узрела своё соитие с Квинтом и вслед за этим и за это – «разочарование». Она даже сказала бы «наказание»: в роскошных гробах женские красивые тела с прелестными лицами: Шрамика и Елены…
  - Об этом мои Мать и Дочка предупреждали тебя, точнее – так получилось у них – твою подругу. Но ты мало задумалась. И не называй это наказанием, тем более наказанием от Бессмертных. Чаще всего ты сама, вообще, все вы, люди, разумеется, вы сами себе зарабатываете несчастья. Так вот, ты почти не задумалась тогда, в конце месяца Венеры, теперь я, в свой месяц, обращаюсь к тебе. Повторяю: сторонись измен и выбрось из головы кровосмешения, доченька. А если не образумишься, будешь продолжать жить, будто ничего не знаешь – ибо у тебя свободный выбор, никто ни к чему не принуждает – вот смотри, что будет дальше с твоим-то пристрастием к пороку и непристойности. Кроме прочих, Фабия, ты соблазнишь племянников Лициния, своего нынешнего супруга,  - Присцилла «видит» в своей постели незнакомые лица двух молодых людей, она даже не знает, что у Макра есть какие-то племянники. – Но это, как вы говорите, цветочки, хотя очень некрасивые, и вовсе не стоит этого делать. Однако далее ты пойдёшь ещё на одну родственную связь, и ещё одну, и снова разочарование, - Присцилла «наблюдает» свою близость с Бэтой и думает: «она же на самом-то деле …», но слышит. – И что? От этого подобный разврат становится непорочным? – далее следует сцена, где Муцию ласкает средний брат, Гай, а вслед за этим и разочарование: могила Квинта. – И это ещё не всё. Ты слаба, очень слаба, доченька, и можешь и дальше продолжать свои поистине безумные непристойности, - в мыслях Присциллы рисуются в её объятиях Спурий, младший братик, а затем, она как-то понимает это, альфонсы и рабы, опять рабы, потом она видит своё лицо в зеркале, она худющая, спившаяся, подурневшая, постаревшая, мешки под глазами, морщины – и ужасается. – Это тебе тридцать шесть всего-то. Здоровья практически не останется, ты понимаешь? Как не останется в живых твоих братьев и сестры. Посмотри, посмотри ещё, - теперь в зеркале голая Фабия во весь рост: тело морщинистое, кожа и груди обвислые, на половых губах какая-то сыпь, вагина страшно болит, даже рабы отказываются от близости… «Нет!» мысленно кричит Присцилла. – Правильно, доченька. Не доводи до этого. Живи добродетельно, религиозно, чти нас, ходи в храмы, служи Диндимене-Матери. За советом пойди, ты знаешь, к кому. Верно, Фабия, к стоику. А вообще, в жизни есть человек, с которым тебе лучше всего связать свою судьбу. Ты узнаешь его по разным сапогам. У вас с ним должна быть хорошая семья. Только не изменяй, слушайся его – впрочем, я надеюсь, ты к тому времени сама всё это поймёшь. И будет всё как угодно мне. Может, только моя Дочка и её сынок-проказник, одна лишь Венера, возможно – она же сама такая любвеобильная – будет немного недовольна таким поворотом. Впрочем, и она ведь не всегда гуляет – бывает, лет двадцать-тридцать замужем проведёт. Итак, доченька, будь добродетельнее, а значит, живи дольше и счастливее.
XXVI
  Присцилла не знала, верить самой себе, своим глазам и ушам, или нет. Укусила мизинчик: убеждается, что не спит. Подождав, пока улягутся волнение и трепет, встаёт, целует руки и ступни изваяния Юноны и выходит в целлу. К ней подбегает Луций.
  - Фабия Присцилла, ты отдохнула? Всё хорошо? – молодая женщина кивает ему. – Что-то быстро.
  - Скажи, Луций, ты слышал что-нибудь в опистодоме?
  - Я был в пронаосе, вот здесь, - они как раз вышли туда, - и только что ступил в целлу, поэтому не мог ничего слышать, Фабия Присцилла. Извини, не могу проводить лично – нельзя бросить храм, нужно готовиться к утренней службе, но могу дать слугу…
  - Хорошо, я доберусь до дома сама. Благодарю, Луций. Тебе нужно что-нибудь? – она без денег, снимает золотое фригийское колечко с тонко выгравированным фаллосом. – Вот, возьми.
  - Не нужно, это лишнее. Я не нуждаюсь. И рад чудесному сну и твоему приходу. К тому же, как я надену кольцо с таким знаком?
  В другой раз Муция обязательно пошутила бы в следующем роде: «Тебе показать, как надеваются кольца, юноша? Вот так. Тебе это ничего не напоминает? Какие нежные пальчики? Что-то напоминает? Как нитка в иголку, наверное, да?..» и так далее. Но тогда было не до юмора и флирта.
  - Это священный символ Диндимены, Матери Богини, которой ты служишь. Возьми всё равно, подаришь, к примеру, невесте…
  - Спасибо, Фабия Присцилла! Всего доброго!
  - Не за что, Луций. Надеюсь, мы ещё увидимся.
  Дома Гай Макр сначала негодовал и горячо возмущался. Но, заметив странное состояние супруги, то, что она не забавляется и не нападает в ответ, а извиняется и смиренно просит дать поспать, смягчился, даже поцеловал её в щёчку.
  - Присцилла, всё хорошо или что-то случилось?
  - Всё хорошо, Гай. Там тебе церы и какая-то книжка, Торкват оставил. Но лучше иди поспи, Фабия, тебе явно нужно.
  - Хорошо, Гай. Дорогой, извини, пожалуйста, вчера вечером я не…
  - Ничего-ничего. Потом, может, поговорим, иди ложись.
  Присцилла так и сделала: быстро сполоснувшись, она улеглась на супружеское ложе, решив-таки прочесть записку от любимого. Там значилось.
  «Квинт Торкват приветствует свою юную сестричку Присциллу Младшую! В суете последних дней закончил-таки одну книгу своей работы. Перед тобой вторая копия. Мне интересно твоё мнение не столько как родной милой сестрицы, сколько как писательницы, к тому же знакомой немного с рассматриваемым вопросом. Почитай – заодно побудешь немного дома. Ладно-ладно, не буду о морали, сама разберёшься. В общем, жду твоей оценки. Да хранят тебя Богини!»
  Таково было содержание цер. Свиток же таков.







Книга седьмая

I
Квинт Фабий Торкват
Против семиаксиев
Брату Павлу
;
  Зная твой интерес к семиаксиям и их учению, попытаюсь описать тебе в своей книжке мои взгляды на эти вопросы.
  По благородству и справедливости ты защищаешь этих людей от кажущихся тебе нелепыми нападок, не хочешь и разделить мнения толпы. Но и оставлять без рассмотрения;те крупицы разумного, что попадаются в её взглядах, означало бы проявить излишнее безразличие. Как;будто бы выкидывать на ветер тот речной песок, что несёт в себе ценное золото. Посему я позволю себе иногда использовать суждения толпы, предварительно разобрав их и, так сказать, отсеяв пустое. Больше того, я даже начну с подобной точки зрения.
  Все квириты, эллины и египтяне, все варварские народы, узнавая о том, кому поклоняются последователи новой религии, смеются над последними и сразу же находят их вполне заслуживающими презрения. Семиаксии провозглашают Богом казнённого на кресте, удостаивают апофеоза распятого преступника. Несчастные! Если не презрение, то сожаление вызывают они, и если не насмешку, то сочувствие. Ибо нужно лишиться разума, чтобы почитать за Божество преданного такой казни. Чего в какой-то мере, к слову, и требует от своих последователей эта вера.
  Что скажут о сенаторе, если он предложит причислить к Всевышним, к примеру, Спартака, а его соратников чтить как героев? О Великий Геркулес! Что наделал, например, Красс, распяв тысячи рабов? Будь его легионеры столь же безумны, как семиаксии, никогда бы им не добраться до Города – каждый крест стал бы объектом бешеного почитания. Бросив всё, доблестные усмирители восставших занялись бы людоедством! Ведь пить кровь распятого и поедать его тело – ежедневное занятие сумасшедших иудейских фанатиков, одна из главных их мистерий. Только потому, что их много, а тело было одно, кровь и плоть заменены вином и хлебом.
  Что же, хоть здесь есть толика разума – пить вино во время таинства. Но по нищете абсолютного большинства участников божественного напитка достаётся каждому совсем мало.
  Об этой мистерии я знаю точно. Достоверный источник поведал мне о ней, как и о некоторых других обрядах и обычаях, введённых у семиаксиев. К тому же прямое указание к таким действиям исходит от самого «родоначальника» новых коллегий. Он якобы учил делать это – пить его кровь и поедать тело – своих ближайших спутников, так называемых апостолов.
  Сам он ничего не записывал – как Сократ и некоторые другие мудрецы. Но существуют записки нескольких его ревностных последователей, устные легенды. Мне как раз, весьма счастливым образом, попали в руки подобные записи. Они содержат основы учения, главная часть называется «О благой вести»; также включены так называемые «Деяния» - жизнеописание двух главных последователей основателя учения.
  Но вернусь к объекту поклонения. Несчастные перекладывают, как говорится, с больной головы на здоровую или, иначе выражаясь, переворачивают всё с ног на голову. Порицают, как они выражаются, «идолопоклонников», сами же боготворят – по меньшей мере, в нескольких собраниях, о которых мне немного известно – распятого, его крест и их изображения.
  Крест как символ, естественно, заимствован последователями распятого Иисуса, не они его выдумали. Многие варварские секты использовали его в том или ином виде. Чтобы не утруждать себя дальним походом, когда можно лишь протянуть руку к искомому, обратимся к одному из самых известных египетских знаков. Уже которую тысячу лет символом египетского Ра (или Амона, т.е. Бога Солнца) является тау: t. Лишь слегка видоизменив его, иудейские фанатики создают свой идол, навеянный способом казни. Да ведь и всю их (иудейскую) культуру многие историки возводят к египетской: иудеи переняли там ещё в древности очень многое. Не постеснялись заимствовать и теперь, в наше время.
  Впрочем, некоторые, из самих же семиаксиев, утверждают, что галилеянин был казнён на простом столбе, без перекладины. И тебе, брат мой, должно быть лучше известно, что таким образом обычно принято распинать у иудеев. Но оставлю мнение большинства. Да и не в том суть, была ли перекладина.
  Немного рассмотрю в этом месте и такой аспект. Понятно, что крест лишь символ. Но что за ним скрывается? Что адепты семиаксиев могут объяснить профанам, недоумевающим по поводу такого объекта почитания? Оказывается, Иисус, сын Иосифа, из Назарета – так звали распятого – прежде чем пойти на казнь, уже зная о своём приговоре, кое-что наговорил одному своему ученику. Дабы придать благородства предстоящему событию, по сути, весьма для него позорному, учитель внушает, что он идёт на казнь не за свои какие бы то ни было действия. Нет, сам он чист и безгрешен. Он будто бы жертвует собой ради других, ради своего народа, который он призван вывести из заблуждения. То есть всех иудеев он своей смертью спасает. Это он якобы подробно объясняет своему самому преданному последователю и некоторым образом преемнику. Куда делась остальная толпа его слушателей – об этом дальше. Как и о том, от чего надо спасать весь народ, всех и каждого. Каждого, так как не может быть, по его словам, ни одного безгрешного иудея, даже теоретически. Об этом, говорю, в другой части моего исследования. Пока же приведу ещё один довод в пользу того, почему в данном вопросе, то есть при рассмотрении коллегий семиаксиев и их воззрений, не следует пренебрегать пусть даже и слухами, гуляющими в толпе. А именно, я веду речь о составе этих коллегий. За редким исключением все семиаксии – рабы и чернь, следовательно, часть той же самой толпы. Посему мнения последней, как целого о своей части, вполне, я считаю, могут заслуживать некоторого внимания.
  Поскольку нет сведений о статуях, бюстах, прочих изваяниях Иисуса, портретах, каких-либо других прижизненных изображениях, а также весьма мало описаний его внешности, весьма кстати будет хотя бы в этом вопросе прибегнуть к устным характеристикам, имеющим хождение среди черни. Через иудеев, прибывающих и привозимых в Рим, те воспоминания об облике Иисуса, что кое-где ещё сохранились на его родине, распространяются в народе. Который любопытствует, конечно, порою, что собою представлял внешне этот распятый, раз ему поклоняются как Богу. Может, он был красив, как Нарцисс или Гиацинт? Быть может, от него исходило олимпийское очарование? Отнюдь. Люди рассказывают, что этот самый Иисус росточка был весьма мелкого. Наверное, как тот упоминаемый Гомером народ, с которым воевали журавли, я говорю о пигмеях, возможно, он их потомок. Этого нельзя исключать. Происхождение этого человека загадочно, его отец, Иосиф, был весьма удивлён, узнав, что жена, девственная Мария (ударение на втором слоге), уже беременна. А ведь сам Иосиф к ней ещё не прикасался, дефлорации не было, девственная плева на месте. Предположим, что пигмеи заключили с журавлями перемирие, один из первых попросил одного из вторых доставить его в Иудею, и ночью как-нибудь, тайно, своим маленьким – пропорциональным росту и сложению – и тонким чЦном проник в отверстие в плеве той девы и зачал будущего проповедника.
  Вероятно и другое, не столь забавное, но тоже любопытное. Мой врач как-то говорил, что очень редко, но случается – он почерпнул это из одной греческой медицинской книги – случается, что у девственницы, ни разу не бывшей с мужчиной, появляется плод. Это если не принимать версию семиаксиев о непорочном зачатии от Божества. Тоже, кстати, далёкую от оригинальности – достаточно вспомнить хотя бы запертую в подвале Данаю.
  Но вернусь к тому, что говорят про облик Иисуса, считавшегося сыном Иосифа. В основном рассказывают ещё, что лицо этого, с позволения сказать, пигмея, было такое некрасивое, что вызывало отвращение. Некоторые упоминают и о том, что всё его тело: руки, ноги, спина, грудь и живот – было сплошь покрыто густыми и не самыми короткими волосами. Почему, передают, он и говорил о себе «сын человеческий, сын человеческий» каждый раз к месту и не к месту, как бы – или без «как бы» – отвечая на насмешки, что он родился от животного.
  Следует выслушать и другую сторону. Но и сами семиаксии не питают иллюзий о внешности своего распятого. Они, естественно, употребляют эвфемизмы, но, по сути, признают то же самое. Вот их слова: « Облик его был лишён какой-либо красоты и обаяния».
  Почему же нет изваяний или портретов этого иудея из Назарета? Ведь даже при такой внешности скульптор легко может приукрасить лицо, рост скроет отсутствие предметов, с которыми можно его соотнести… Не оттого ли, что Иисуса не сочли достойным даже портрета? Он был далеко не единственным проповедником, учившим в Иудее в то время. Кстати, замечу, что казнили его  в консульство или нового Принцепса с Суллой Феликсом или нашего дяди, Персия (и Луция Вителлия). Который, наш дядя, весьма заинтересовался бы, думаю, пигмейским способом бездефлорационного проникновения и зачатия. В правление Божественного Августа, ещё и до нашего времени, в Иерусалиме, Кесарии и всей провинции бродили кучи всяких учителей, проповедников. И, по словам образованных иудеев, без преувеличения дюжина из них была куда влиятельней Иисуса, плотника из Галилеи. Вот почему никто и не слыхивал о его портретах или изваяниях, сделанных при жизни. К тому же все его последователи были (и есть) крайне бедны и не могли себе позволить заказать пусть даже бронзовую или мраморную статую. Если и встречались, весьма редко, двое-трое, богатые слушатели, то они, как почти все иудеи, оказывались слишком жадны. Как, по книжке «О благой вести», тот молодой человек, который с детства соблюдал всё, о чём учил Иисус; но когда юноша услышал, что нужно отдать всё своё состояние, тут же отвернулся и ушёл. А ведь он, между прочим, и без всяких проповедей назарянина вёл, в общем-то, правильную жизнь, достойную хорошего человека, не считая скупости, конечно.
  Заведя речь о достоинстве, напишу о своём, как мне показалось, небезынтересном наблюдении. Как поведал мне один последователь рассматриваемого учения, у них при принятии в жрецы мистагоги – как и в некоторых эллинских культах – говорят над посвящаемым «;;;;;». Следовательно, семиаксий – наполовину колесованный. Впрочем, для нас, квиритов, все эти сумасшедшие из недозволенных коллегий безусловно достойны колесования, сжигания на столбах, роли бестиариев и прочего, ещё более жестокого отправления во владения Прозерпины. Нужно лишь заботиться о том, чтобы их не распинали на крестах, ибо для этих безумцев такая казнь будет наградой – они рады таким образом уподобиться назарянину. Ближе к концу моей книжки я надеюсь убедить тебя в этом – что семиаксии подлежат истреблению.
  Кстати, не считаю возможным – в этом и я не разделю мнение толпы – не считаю возможным называть их «христианами». Буду именовать семиаксиями, вредной иудейской сектой, последователями Иисуса-назарянина, отверженным иудейским меньшинством или изгоями, изучающими назарейскую ересь. Так как самого Иисуса никто, кроме этих умалишённых, в том числе, собственно, и сами иудеи, никто не зовёт Христом. Ибо «Христос» – это Мессия, Царь, Спаситель – но подавляющее большинство соплеменников не признают его таковым. И до, и после смерти этого Иисуса, иудеи ожидали и ожидают прихода Мессии (по-гречески Христа), который должен будто бы – вот тёмные и глупые варвары – освободить их от нашего владычества и поставить во главе мира. Среди них есть так называемые зелоты, которые активно призывают к вооружённому сопротивлению – тебе это должно быть прекрасно известно. Они говорят, что если действенно противостоять нам, римлянам, только тогда придёт Христос, поддержит и поможет сбросить захватчиков, что нельзя мириться с положением «римских рабов». Настоящий никогда не придёт – даже некоторые иудеи и особенно зелоты наверняка понимают это, не говоря о нас. Но используя это имя, лже-Христы возмущают народ, увлекают за собой толпы, и в таких лже-Спасителях нет недостатка. Иудейские пророки якобы говорили о том, что явится Христос-Царь и дарует своему народу, Израилю, свободу. Но Иисус пришёл, сам про себя сказал, что прорицали как раз о нём, казнили его, а Иудея до сих пор под римским владычеством. Вывод: Иисус – не Христос. Минимум в этом аспекте, чего, в общем-то, и достаточно. Что и требовалось в данном случае доказать.
  Пусть даже он творил разные чудеса, это не послужило признанию его Царём и Спасителем. О том, что это были за чудеса, что им способствовало, я исследую ниже. Пока же буду придерживаться мнения, что все они действительно имели место быть, как о том сказано в писаниях назарейской ереси. У меня в руках, как я уже говорил выше, записи одного семиаксия, приверженца этих коллегий на протяжении тринадцати лет, с самого детства. Приму за истину все описанные в книжках «О благой вести» и «Деяния» чудеса, буду исходить из того, что они свершались; за небольшим исключением. Как в основном и все прочие происшествия не стану тщательно опровергать, сводить их ко лжи. Считаю это лишним; во всяком случае, это выходит за рамки моей работы.
  Отмечу лишь, что записи эти, «О деяниях», а особенно «О благой вести», беспорядочны, как-то по-варварски хаотичны, трудны для понимания. Скажу и более: во время чтения они вызывают раздражение отсутствием порядка, нормального построения, логики – образованному человеку неприятно воспринимать подобные книги. Единственно, хронологически более-менее выдержано подобие порядка, но и здесь есть очень существенное упущение. Чрезвычайно значительное. Но об этом дальше.
  Прежде чем приступить к разбору записей учения, оговорю один момент. Пусть на меня не обижаются даже семиаксии, что я, быть может, по их мнению, занимаюсь богохульством – отнюдь нет. Я чту Богов: римских, эллинских, некоторых египетских и восточных. К Божествам варварских народов также стараюсь относится, насколько возможно, почтительно, не нарушать и их благочестивых обычаев. В следующих главах я попытаюсь рассмотреть физическую природу Иисуса – Божественная она или смертная. Но теперь, чтобы защититься от возможных беспочвенных обвинений со стороны безумных участников недозволенных коллегий, приведу высказывание самого распятого: «Кто скажет на сына человеческого, проститься ему».
;
  Исследуем теперь природу казнённого преступника-назарянина, которому семиаксии поклоняются как Божеству. Впрочем, среди них самих нет единогласия, кто таков был Иисус – человек ли, Бог ли, или полубог. Некоторые из них умудряются утверждать, что объект их почитания – и Бог, и человек одновременно. Этот вопрос вызывает в их собраниях страшные споры и раздоры. Но оставим пока их точку зрения в покое, тем более что они сами не могут ясно и взаимосогласованно её изложить
  В начале разберём данный аспект, а именно то, к смертным или к Бессмертным отнести Иисуса, полагаясь на те явления, которые призваны некоторым образом осветить этот вопрос. То есть более-менее ясно указывать на то, что он Бог, и что он за Бог, какой, чем ведает и от какого Божества происходит.
  Вот как раз пара отрывков из священных – так они сами по крайней мере их называют – записей семиаксиев. Далее большинство цитат я буду приводить именно из этого источника. Итак, вот слова из так называемой «О благой вести». «Иисус погрузился в воды реки Иордана, и когда выходил из воды, Иоанн увидел разверзающиеся небеса и Духа в виде голубя, спускающегося на него. (То есть, видимо, всё-таки на Иисуса, а то по варварской фразе можно подумать, что на Иоанна. Кроме которого, к слову, никто ничего не видел – ведь в тексте о других свидетелях ни слова). И голос был с неба: «Ты сын мой возлюбленный, в котором моё благоволение». И второй отрывок. «Одежды Иисуса стали блистать как снег, на земле не может быть такой чистоты и белизны, явились Илия и Моисей (это вроде иудейских героев – люди по рождению, но получившие бессмертие) и беседовали с ним. И появилось облако, из которого был глас: «Сей есть сын мой возлюбленный, его слушайте». Последнее место нельзя толковать однозначно, что голос с неба сказал именно о назарянине. Поскольку это могло быть указание или на Илию, или на Моисея. Но примем как знак в пользу Иисуса. «Сей есть сын мой» - сказал о нём некий Бог.
  Почему-то фанатики назарейской ереси воспринимают это только в одном значении: якобы Иисус – непосредственно сын Бога. Хотя сам распятый всё время твердил, что все иудеи – дети Отца небесного, то есть тоже дети того Бога. А два-три раза даже сказал так: «Бог из камней может сделать себе чад». Таким образом, не придавая божественному происхождению, в том числе и своему, особого значения. Но будем считать назарянина сыном Бога в том смысле, в каком, скажем, Эвандр – сын Меркурия. Во всяком случае, пока не найдём веских опровержений.
  Буквально в следующем же описываемом событии можно найти при желании и опровержение, и подтверждение, и спорное мнение – всё, что угодно. «Дух ведёт Иисуса в пустыню на сорок дней, где он искушается Сатаною». Между прочим, сорок – одно из особо почитаемых иудеями чисел, а этот Бог, Сатана – древний, старый соперник Бога – небесного Отца. В пустыне этот Сатана требует доказательств от назарянина, что он действительно сын ЯРЦе – назовём Божество иудеев одним из имён, которых у него несколько. В качестве обоснований божественного происхождения так называемый «искуситель» требует трёх вещей. Первые две следующие: чтобы Иисус превратил камни в хлеб и чтобы бросился с высоты вниз, не разбившись, конечно же.
  Неверующий во Всевышних вообще может сказать, что распятый это выдумал, что он был один, свидетелей нет, полёт фантазии не ограничен, времени для сочинения хитрых вопросов и ответов было более чем достаточно, что надо с чего-то начинать привлекать к себе народ и учеников, а подобный рассказ сразу обратит внимание тёмных людей на нового проповедника… Но отбросим этот взгляд. Безусловно, он достоин права на существование, однако мы и сами с тобой верим в Богов, и римское понимание мироустройства и государства требует этого, да и следует в основном придерживаться оговорки о доверии написанному «О благой вести».
  Прежде чем выразить второе мнение о беседе с Сатаной, немного отступлю. Этот Бог весьма интересен. В одной ипостаси он Светоносец, чем-то сродни нашему ведающему небесными светилами Люциферу, в другой – Прометею, но об этой его стороне ниже. Он, видимо, ещё и как блюститель порядка среди иудейских Божеств, своего рода их небесный цензор или эдил, в чём-то сродни, быть может, Орам – Сатана решил испытать родившегося на земле от смертной женщины: стоит ли впускать в круг Блаженных этого Иисуса, почему и предложил совершить превращение и полёт. Возвращаюсь к предмету разговора, то есть ко второму мнению. Оно таково. Казнённый на кресте – обычный человек, он не мог сделать ничего из предложенного оппонентом-Богом и отделывался отговорками, ссылаясь на древнее иудейское писание, завещанное этому (своему) народу Богом ЯРЦе. Вообще, распятый был довольно силён в риторике и мог говорить красивые речи; по-своему, по-варварски, был и мастером диалога и полемики. Поэтому, видимо, сумел и бдительного небесного стража Сатану убедить по меньшей мере не наказывать за причисление себя к Бессмертным.
  Тогда, для поддержания иерархии среди Божеств, Сатана требует, чтобы родившийся от смертной Иисус признал старшинство высшего по рангу, хотя бы и по происхождению, Бога. Но и тут назарянин выкручивается, не отвечая, по своему обыкновению, на вопрос прямо – поклонится он ему сей момент или нет. Или у иудейских Божеств такая иерархия, что служащий ЯРЦе не обязан напрямую поклоняться другому, пусть высшему по статусу Богу?
  Но пора изложить и третье видение беседы с Сатаной и пребывания в пустыне. Иисус, судя по его собственным многочисленным замечаниям – сами семиаксии готовы поклясться, что он вообще с детства, чуть не с рождения знал всю свою жизнь наперёд – Иисус обладал пророческим даром, видел будущее. Тогда в его воздержании от пищи в пустыне и дерзком диалоге с высшим Божеством нет ничего особенного. Распятый знал, что сказать, что ответит Сатана, чем закончится беседа и сорокадневная голодовка. К тому же смелому сыну девственницы в пустыне служили ангелы. Это, по иудейским мифам, то ли духи умерших (детей или праведников), то ли низшие Божества, видимо, примерно одного «сословия» с Дриадами и незначительными Сатирами и Нимфами.
  Что же? Доверяя рассказу Иисуса и передавшим это повествование слушателям и составителям «О благой вести», склоняемся к третьему варианту, из которого выводится минимум то, что Иисус – сын некоего высокого иудейского Божества, обладающий даром пророчества. К первому из предложенных Сатаной вопросов – о хлебах – вернусь чуть ниже, в следующей главе.
;
;;Несколько далее в священной книге семиаксиев описывается такое происшествие. Иисус находился в одном доме. Толпа окружила здание, так что невозможно было пройти. Некие безумцы – уже тогда, с самого начала, следовавшие за назарянином не отличались разумением – разобрали крышу и спустили больного, названного «расслабленным». Распятый, видя их веру – о зависимости его возможностей от веры других ниже – говорит недужному: «Прощаются тебе грехи». Грамотные иудеи, так называемые книжники, отлично знающие свои варварские книги, которые являются и религиозными предписаниями, и источником права, эти книжники возмутились данными словами. (Замечу, что любой сочувствующий больному был бы по меньшей мере озадачен – что больному от этих речей? Но, видимо, образованные (по-иудейски, конечно, а, может, немного и по-эллински, кто их там разберёт) иудеи решили так. Если этот несчастный наказан свыше настоящей болезнью за свои грехи, то это дело того Божества, что ведает грех и осуществило это наказание, ниспослав недуг – этому Богу и судить о прощении. А посему, что это за выскочка?) «Что он богохульствует?» - думают книжники, как это и описывается в книжке «О благой вести». «Кто же будет прощать грехи, как не тот Бог, против которого погрешил расслабленный?»
  Иисус в этот раз, а потом, если не ошибаюсь, ещё однажды, проявил либо божественную способность читать в сердцах смертных, либо хорошее знание людей, угадав их мысли. Но ответ его: «Что легче? Сказать «прощаются грехи тебе» или сказать «встань и ходи, взяв постель свою»?» несколько странен. (Любил вообще отвечать вопросом на вопрос – черта всех иудеев) Причём здесь лёгкость или трудность произнесения этих слов?
  Тут назарянин, вроде как в подтверждение своих полномочий прощать грехи, иными словами, приводя аргумент в пользу того, что он, по иудейским понятиям, обладает свойством Божества, обращается к расслабленному: «Тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой». Больной, повинуясь, поднимается, берёт то, что указано, и выходит. Видевшие славят Бога ЯРЦе. Вот такой эпизод.
  Обращу внимание на две вещи. Первое. Славят не Иисуса, вовсе нет, никто и не думал признавать его божественность, вопреки свершившемуся излечению, несомненно, непростому. Никто не стал слушать разглагольствования назарянина о том, что ему «дана власть прощать грехи», не посмотрели, что именно он исцелил человека чудесным образом. Второй момент. Наверное, распятый решил пошутить, сказав пациенту «возьми постель твою и иди домой». Причём здесь постель? Такое чудо произошло, а он про постель какую-то говорит. Или ему в том доме, где он остановился, не нужны были чужие вещи, мешали чему-то? Возможно, запах был не из лучших, давно не убирали за больным, не меняли белья. Или боялся (Иисус), что обвинят в присвоении чужой собственности. Или повеселиться хотел, всучив для полного счастья вроде бы уже ненужную здоровому принадлежность? А когда сказал «иди в дом твой» – это что? Не забудем о том, что здание окружено толпой так, что нельзя и протиснуться. Впрочем, предположив, что за "аромат" исходил, можно понять, что и обступивший плотно народ расступится, и зачем исцеливший так торопится спровадить исцелённого вместе с вещами.
  Читаем книгу семиаксиев далее, до любопытного места, повествующего о том, кто признавал пригвождённого сыном Бога. Люди то не признавали совсем. Но упоминаются некие существа, тоже, видимо, что-то вроде ангелов, уже более похожие на Сатиров, только способные вселяться в человека, изменяя его поведение. Иудеи верят, что эти, как они их называют, бесы, входя в людей, заставляют их вести себя весьма странно. Иудеи почему-то называют этих бесов нечистыми. Именно «нечистые бесы», согласно писанию «О благой вести», и признавали Иисуса сыном Божьим. (Причём бесы – помощники Сатаны! Который не спешил признавать назарянина, но видимо, последний сильно убедил первого.) Беру пару примеров, цитирую. «Духи нечистые, увидев его, падали пред ним и кричали: «ты – сын Божий». Но он строго запрещал им, чтобы не делали его известным». Увидев же Иисуса издалека, прибежал («одержимый бесом») и поклонился ему, закричал очень громко: «Что тебе до меня, сын Всевышнего? Заклинаю тебя Богом, не мучь меня!» К этим бесам ещё вернусь, а пока примем их свидетельство о том, что распятый – сын Бога.
  Большинство семиаксиев поражается тому, что Иисус воскрес, и принимают это за не поддающееся сомнению доказательство его Божественной природы. Пока не буду вести речь о том, что не только другие Боги воскресали сами, и из этого никто не делал подобного шума – ни даже о том, что и люди творили подобное. Теперь приведу кусочек текста из следующей главы «О благой вести». «Взяв девицу (которая только что умерла) за руку, говорит ей: «Девица, встань». И девица тотчас встала и начала ходить, ибо была лет двенадцати.»
  Отступлю. Меня смущает словечко «ибо». Варварская логика. Причём здесь подобная связь? Что, если бы ей было не двенадцать лет, а, скажем, одиннадцать ил четырнадцать, она бы не смогла ходить, не получилось бы встать? Не устаю поражаться подобным оригинальным посылкам или следствиям.
  Затем в ходе странствий Иисус возвращает к жизни ещё пару человек. Так что ему стоило впоследствии воскресить себя, если он неоднократно проделывал это с другими? К тому же вернуть себя в царство живых, надо думать, для любого важнее, чем кого-либо иного.
  Как и обещал, возвращусь к вопросу «о хлебах». Вероятно, Сатана каким-то образом узнал, что его собеседник может выкинуть шутку с этим продуктом, и не заострил тему. (А также, видимо, предвидя прогулку по воде, не стал настаивать и на втором испытании – проявлении способности к полёту) В старых иудейских преданиях, говорят, ЯРЦе – а мы допускаем, что он отец распятого – накормил, по благоволению к упоминавшемуся иудейскому герою и законодателю Моисею, этот варварский народ вкусной крупой, сыпавшейся прямо с неба. Также и сын проявил, в некотором роде, качество, свойственное Богу пропитания, Божеству, ведающему едой. Ссылаюсь на источник. «Он взял пять хлебов и две рыбы, воззрел на небо и разделил на всех, и ели все и насытились, и набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов. Было же евших хлебы около пяти тысяч мужей.» В другой раз «семь хлебов и немного рыбок» для четырёх тысяч», осталось кусков семь корзин.
  Вот, кстати, одно из объяснений, почему семиаксии используют в качестве знака для своих рыбу – распятый, как иудейское Божество дармового пропитания накормил толпы рыбой и хлебами.
  Вот какие толпы – ведь с мужами были ещё женщины и дети – слушали Иисуса. Неудивительно, впрочем – кто же из черни откажется от бесплатной еды. Верный способ привлечь слушателей применил назарянин.
  По поводу цифр, указывающих на количество остатков пищи. Семь и двенадцать – непростые числа, связаны, в том числе и у варваров-иудеев со священным – а поэтому наверняка выдуманы. Не говорю даже о числе вкушавших, пусть будет больше десяти тысяч.
  Вспомним теперь лучше о немаловажном хронологическом упущении составителей жизнеописания распятого. Абсолютно отсутствуют сведения о том, как он провёл время с двенадцати до тридцати лет. В двенадцать проявляет себя юным способным знатоком иудейских книг, об этом сказано в писании «О благой вести». В тридцать приходит к своему предшественнику Иоанну. Что же делал он восемнадцать лет?! Из его взрослой жизни повествуют только о трёх годах. Как же он проводил все остальные лета? Обычно ученики и последователи стараются умалчивать о каких-то нелицеприятных поступках наставников – но чтобы восемнадцать лет укрывать! Но оставим подобные домыслы многочисленным киренаикам и эпикурейцам.
  Прежде всего, я вспоминаю твоё письмо, где ты, брат мой, касаешься именно этой темы. Принимаю твои сведения. Некие иудеи рассказывают, что Иисус уходил учиться к гимнософистам в Индию, где и прожил весьма долгое время, перенимая некоторые аспекты их образа жизни и мыслей, например, об аскезе, неприемлемости насилия и прочее. Обучаясь, возможно, и совершению чудес, посылаемых каким-нибудь индуистским Божеством. Затем вернулся на родину – уже не в первый раз, замечу я. Впервые он возвращался в Иудею из Египта; непонятно только, успел ли он и там, будучи ребёнком, набраться мудрости. Вернувшись из Индии, начинает излагать своё учение, точнее, во многом включившее в себя полученное от гимнософистов, но адаптированное им к местности, то есть с постоянными ссылками на местные авторитетные иудейские книги.
  Приму и два таких твоих размышления. Первое. Распятый в связи со сказанным выше мог происходить от какой-нибудь индуистской Богини и иудейского Бога «Авраама, Исаака и Иакова». Непосредственно сын или более отдалённый их потомок, он и соединил иудейские писания с индийскими чудесами. Для чего и послали его Блаженные предки. И второе. Он вроде как подражал или следовал по стопам Александра – также возомнившего себя сыном Божества – ведь македонский царь совершил поход в Индию, а умер, считай что в тридцать три года. Как и Александр, назарянин считал себя выше простых смертных, по крайней мере, это явствует из таких его выражений: «тот, кто больше храма» и «сын человеческий пошлёт ангелов своих». Последнее, к слову, он употребил для запугивания; рядом с этим можно встретить и такое: «Сын человеческий придёт во славе своей». Его отца, кстати, иудеи иногда называют Богом славы, как о том в «Деяниях» упоминает ученик назарея Степан. Ещё одна параллель с Александром, весьма заботившимся о своей славе.
  Но главным образом Иисус говорил о себе «сын человеческий», словно выделяя свою смертную природу, ни разу не произнеся о себе «Бог» или «сын Бога». Ни разу! Если он сам так определял свой статус, то зачем тогда иудейские изгои всюду трубят, что он Божий сын и даже Бог?
  Прежде чем завершить обзор свидетельств, касающихся вопроса о естестве распятого, приведу ещё три действа, долженствующих помочь нам в его разборе. Говорят, первым по счёту чудом от зачинателя религии семиаксиев было дело, более свойственное Отцу Либеру. В городке Кане в Галилее «сын» Иосифа превратил воду в вино. Жаль, не знали об этом в тех местах, где вскоре тысячи иудеев были накормлены хлебом и рыбой, не то это число возросло бы до всего количества обитавших поблизости варваров – за дармовым вином их набежало бы столько, что и со счёта сбились бы апостолы. Вакх по каким-то причинам, вероятно, решил помочь назарянину. Не оттого ли, что Лиэй  - сам сын смертной Семелы, которого сначала кое-кто отказывался считать Богом. А потому и разрешил Иисусу, сыну смертной девственницы Марии, сотворить из воды свой гроздный напиток. Далее, проявляя способности, которые римлянин признал бы за Эскулапом или его служителями или потомками, распятый излечивал глухих и немых, изредка некоторых других больных. И, наконец, когда ученики испугались шторма, он «запретил ветрам и морю», и море успокоилось.
  Итак, что же можно вывести из сказанного о природе Иисуса? Пожалуй, следующее. Скорее всего, он действительно ЯРЦеид, сын иудейского главного Божества, поскольку описанные проявления божественных способностей вряд ли могут быть свойственны простому смертному. С другой стороны, он, несомненно, человек, ибо очень многое указывает и на это, да и сам он твердит о себе не переставая «сын человеческий», «сын человеческий». Получается, что это – своеобразный иудейский герой, хотя и не Христос, которого так ждали. Да, сын Бога, но человек. Которому, видимо, уважая небесного Отца, помогают творить чудеса и другие Бессмертные, и, естественно, сам ЯРЦе. Последний и послал, собственно, назарянина, для того, чтобы тот учил народ, поклоняющийся ЯРЦе, то есть иудеев, правильному почитанию своего главного Бога.
;
  Иисус, основатель назарейской ереси, проповедал однозначно для иудеев. В книжке «О благой вести» на это достаточно прямых и чётких указаний. Одна женщина спросила его «Ты ли тот, которого ждут?» Распятый отвечал: «Я спаситель, посланный лишь сынам Израилевым. Но после меня по всему миру Господь пошлёт утешителя (или хвалимого, прославленного). « Потом, правда, уже в другом месте (о котором многие простые семиаксии не знают) он признаётся: «Я не тот спаситель, которого ждут на земле», то есть не Христос, который якобы должен освободить Иудею. По поводу слова «утешитель», ;;;;;;;;;;, среди семиаксиев идут споры. Часть из них против такого толкования, они утверждают, что сын ЯРЦе говорил ;;;;;;;;;; – прославленный, хвалимый.
  Далее можно привести такие отрывки. «Он говорит ученикам: пойдём в ближние города и селения, чтобы мне там проповедать, ибо я для того пришёл, и он проповедал в синагогах их (по всей Галилее)». Кроме этого места, весьма часто описывается, что выступал пригвождённый к кресту (как после и его ученики) главным образом в синагогах – храмах (или их подобии), предназначенных только для иудеев. Вот, кстати, отрывок, где он ученикам прорицает: «вас будут бить в синагогах». Далее, имея в виду иудейский народ, он говорит о том, чтобы не стыдились его учения – «моих слов» - в роде сем». Ещё, когда распятого спросили, какая же главная заповедь, он цитирует какую-то иудейскую книгу, начав со слов «Слушай, Израиль!» Приведённые примеры, как и множество других цитат, убеждают внимательного читателя книжки «О благой вести», что зачинатель религии безумцев приходил учить, наставлять на должный путь лишь иудеев, свой народ – тех, кто поклоняется единому Богу Израиля. Единому потому, что, по крайней мере, в прежнее время, у разных иудейских колен (племён то есть) были разные Боги. Да и теперь вопрос о единственности их Бога далеко не решён.
  Другие народы, чтящие своих Богов, а не иудейского ЯРЦе, называются у них, в частности, в писании «О благой вести», язычниками. Оставим это наименование для нашего исследования. Об отношении Иисуса к своему народу и к язычникам сразу, в одном и том же месте, написано следующее. «Женщина та была язычница, родом сиро-финикиянка, и просила его исцелить дочь. (Внимание, потрясающее сравнение!) Но Иисус сказал ей: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить  псам».
  Прежде чем пояснить, замечу следующее. Наидобрейший – его «неземную» доброту воспевают семиаксии – человек отказался помочь ребёнку! Принцип – «я послан лишь сынам  Израилевым» – дороже добродетели. Какому же богу поклоняются безумцы-семиаксии? Отказавшему в помощи дитя. На что надеются они, многие не принадлежащие к «сынам Израилевым»? Неужели они надеются на его помощь? И ведь не скрывают их иерархи писаний – каждый может прочитать этот эпизод. Впрочем, читать там мало кто умеет, а, прочитав, сообразить ведь ещё нужно.
  Теперь пояснения про хлеб, детей и псов. Хлеб – это новое учение, автор которого и  распорядился, кому оно нужно, а кому нет. Детьми названы иудеи – им то и предназначена назарейская ересь. А собаками – извини, брат – названы все, кроме иудеев.
  Да и просто бессмысленно, что бы там ни говорил назарянин, проповедать язычникам учение, половина сути которого заключена в слове «покайтесь» – в грехах перед заветом и Богом ЯРЦе. Они, не иудеи, не давали обетов, не заключали этот самый завет с Богом Авраама, Исаака, Иакова и Моисея. Соответственно, раскаиваться в том, чего не нарушали, другие народы не могут и никоим образом не обязаны. А то, что они преступают нормы морали, свои законы – для этого у всех в том или ином виде существует правосудие, общественное порицание. Нарушают обязательства своей религии – есть очищение по своим обрядам, очищение в молитвах, жертвоприношениях, есть свои Боги, могущие покарать.
  Не должно выносить из Иудеи то, что нужно и касается лишь народа этой провинции и никак не распространяется на остальных людей.
  Сам назарянин вполне ясно указал ученикам. «Заповедал им, говоря: на путь к язычникам не ходите… а идите наипаче к овцам дома Израилева». Совершенно определённо сказал сам основатель коллегий семиаксиев. Кроме него, одно иудейское могущественное Божество – Святой Дух, о котором Иисус говорил: «Кто будет хулить Духа, тому не будет прощения вовек, а все другие хуления прощены будут» – это великое Божество запретило апостолам, последователям распятого, проповедать, в частности, в Азии и Вифинии, что видно из «Деяний»: «Они не были допущены Духом Святым проповедать слово в Азии. Дойдя до Мизии, предпринимали идти в Вифинию, но дух не допустил их». Так чего же тогда были созданы коллегии в Эфесе, где люди возмущались их присутствием и учением, если Божество прямо запрещало там проповедать?! (Жаль, дядино проконсульство к тому времени закончилось. Он, не только как проконсул, но и как Понтифик и августал, непременно разобрался бы с вредоносной сектой.) Какое после этого вообще может быть доверие семиаксиям и иудеям, если они однозначно нарушают прямые запреты тех Богов, которых проповедуют?! Не боясь и не уважая собственных Богов, относясь к другим народам как ко «псам», они способны натворить много ужасного.
  О какой проповеди язычникам может идти речь, если «иудею возбранено сообщаться или сближаться с иноплеменником»? Один из главных апостолов, Симон, сам говорит эти слова. Но дальше произвольно, неверно трактует своё сновидение. Где ему было, собственно, сказано о нечистой и чистой пище – он же переиначил на людей без всяких на то оснований. Мол, с язычниками можно общаться, проповедать им. Бог, видите ли, ему «открыл». Его, Кифы, учителю, явившему множество Божественных способностей, сыну Бога, не открыл, а ему «открыл»! Вот так Симон! Так и не надо было тогда вспоминать о наставнике – свою религию основывай, пусть называется симонианством или кифаизмом.
  Другой главный апостол, Савл (прежде ярый гонитель назарейской ереси, вопреки заветам Иисуса (который лично обратил его)), тоже начинает своё, идущее вразрез с иудейскими законами, а не только с заповедями распятого, собственное учение. Объявляет, будто назарейская ересь нужна язычникам. «Мы обращаемся к язычникам. Ибо так заповедал нам Господь: «Я положил тебя во свет язычникам, чтобы ты был во спасение до края земли». Замечу, сказано это было в тот напряжённый момент, когда иудеи обвиняли Савла, и тому необходимо было привлечь другую часть аудитории, язычников, на свою сторону. Вообще, Савл, видимо, знакомый с софистикой, опытный ритор, никогда не стесняется в трудный момент обратиться к поддержке любой части слушателей. Ведь весьма и весьма многие иудеи, которым однозначно предназначено новое учение, однозначно его отвергают.
  В результате подобных произвольных отступлений от иисусовых заветов предмет споров – у апостолов, например – смещается от того, проповедать язычникам или нет, уже в сторону того, навязывать ли обращённым несчастным обрезание и другие чисто иудейские ограничения. И апостолы и другие ученики, абсолютно забыв слова учителя и отеческие законы, принимают в свою веру язычников и принимают решения о том, как тем ущемлять себя в пище и соблюдать ли «закон Моисеев», совершенно им чуждый.
  Как же вышло, что распятый говорил, что его учение только для иудеев, а его последователи, нарушая сию заповедь, заповедь того, кого они почитают своим Богом, игнорируя запреты другого их великого Божества, выносят свои проповеди за пределы Израиля, обращают их к другим народам? Во-первых, как я уже говорил, подавляющее большинство иудеев не признают обращённой к ним назарейской ереси и гонят её приверженцев, так что тем приходится спасаться бегством. Во-вторых, апостолы, вероятно, из тщеславия сами хотели быть как Иисус – одни в качестве наставника, окружённые собственными учениками, вести свои проповеди. Отсюда и неизбежные расхождения с изначальным учением. И это причём лишь те расхождения, которые видны из их собственных сочинений, каковыми являются книжки «О благой вести» и «Деяния». А ведь они могли другие разногласия и вовсе удалить из названных сочинений. Не убраны ли и те записи – или факты не внесены в записи – где отражались годы жизни их учителя с двенадцати до тридцати? Однако и из того, что осталось, несомненно ясно, что Иисус проповедал сам и завещал проповедать новое учение только иудеям и никому более.
  К кому же из них прежде всего оно обращено?
  В данном случае полагаю, что от всех иудеев будет легче отделить ту малую часть, которая не приемлет назарейскую ересь абсолютно. А уже после этого указать на ту широкую массу, коей распятый предполагал нести своё учение.
  В книжке «О благой вести» встречаем такой эпизод. В «пределах Далмануфских» с ним спорили фарисеи, представители другого учения, грамотные минимум в этом вопросе – так назарянин быстро ушёл от них. И не просто ушёл – сел в лодку и отчалил обратно, хотя сначала собирался проповедать в тех пределах. То есть уже немного грамотные и спорящие с ним не подходят в качестве слушателей и последователей. Читаем далее. Иисус учит в храме. «И множество народа слушало его с услаждением. И говорил им в учении своём: остерегайтесь книжников, любящих ходить в длинных одеждах и принимать приветствия в народных собраниях, сидеть впереди в храмах и возлежать на первом месте на пиршествах». Отложу комментарий к первому предложению. Второе прямо указывает – учение не для образованных людей. Ибо описанные книжники – несомненно, люди богатые и влиятельные, что почти наверняка означает и наличие у них отличного воспитания. Да и само слово «книжник» говорит о многом.
  Или вот ещё слова самого основателя религии семиаксиев, где он, как обычно, называет себя человеческим сыном. «Начал учить их, что сыну человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками». Снова видим тех, кто ни за что не станет сторонниками казнённого на кресте: фактически это иудейская аристократия, люди уважаемые и разумные. И это лишь несколько примеров – а в писании «О благой вести» их ещё достаточно – того, что умные и образованные иудеи (а беря шире, естественно, любой обученный свободным искусствам) не допускают и мысли послушать назарейского проповедника.
  А разве могли обладающие здравым смыслом люди додуматься разобрать кровлю чужого дома, чтобы попасть к популярному целителю? Нет и нет. Только чернь, толпа, тёмные варвары способны на такое – а именно к ним и приходил всегда распятый, только им и проповедал. Вспомним оставленное выше первое предложение: «И множество народа слушало его с услаждением». И ещё одно подобное наличествует: «Народ дивился учению его». Многое понятно из подобной реакции подобных слушателей. Иисус учил так, как было приятно народу, толпе, вёл за собой чернь – прирождённый демагог. Как уже сказано, набирал слушателей раздачей дармовой еды. Быть может, и лечил единственно с целью привлечения всё большего количества слушателей (не без оснований эпизод с сиро-финикиянкой может послужить этому подтверждением, ведь она как не иудейка не являлась потенциальной слушательницей и последовательницей). Всё сплошь неграмотных и тёмных. Даже в ученики себе в первую очередь набрал простых рыбаков. Оторвав их, между прочим, от семей, где эти здоровые молодые мужчины были, надо думать, главной опорой.
  Каким должен быть человек, чтобы внимать учению и следовать за сыном девственницы? Вот что ещё Иисус сам сказал об этом – должен быть «как дитя». (Честно сказано) Значит, не в состоянии критически относиться, с разумением воспринимать проповедуемое. «Как дитя» - принимать за истину каждое слово, что бы ни говорилось – обмануть легче всего именно ребёнка. Или ещё ярчайший, устами самого проповедника, ответ на текущий вопрос: «Славлю тебя, Отче, что ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам»! Остаётся только развести руками.
  Как настоящий демагог, кроме упомянутых выше популистских действий, заманивал чернь несбыточными обещаниями, а конкретно – наступлением в Иудее «царствия небесного» или «царствия Божьего». Иначе говоря, золотого века, установления на земле Израиля такого же устройства, как на блаженных небесах у Бессмертных Богов. Получается, обещал людям жизнь Богов, причём весьма скоро, постоянно твердя: «приблизилось царствие небесное». В одном месте он перечисляет тех, кто попадёт в это царство небесное. Другими словами, называя этих избранных блаженными. В их число попали среди прочих умалишённые, если я правильно понял выражение «нищие духом». Но не в этом суть. А в том, что множество смертных вдруг причислено к блаженным, то есть бессмертным. И это в то время, когда сам же Иисус на обращение одного слушателя отвечал: «Что ты называешь меня благим? Благ только Бог». (Кстати, лишнее подтверждение того, что он сам – не Бог)
  Чтобы следовать за таким совершенным в логике учителем, оказывается, нужно отдать всё своё состояние, каким бы оно ни было. Это ещё один довод для привлечения бедняков и нищих. Мол, новое учение, в случае, если за ним последуют и богатые люди, даёт возможность взять их имущество, земли и деньги. Это с одной стороны, а с другой все нищие с удовольствием пойдут за таким проповедником, ведь материально им нечего терять. Но тогда у некоторых бедняков, собственников пусть малого, но всё же какого-то имущества, могут возникнуть колебания: стоит ли с ним расставаться в угоду учению назарянина.
  Он же действует наверняка, с двух флангов, или, точнее, даже с фронта и с тыла, окружая. Заманивает царствием Божьим – и грозит великим и безжалостным судом. «Сын» Иосифа говорит вкратце следующее. Покайтесь, ибо скоро наступит царствие небесное, куда будут допущены только те, кто слушает меня, следует моему учению. Будет большой всеобщий суд, после которого вышеупомянутые – к Богам, а те, кто не прислушивается и не уважает нового учителя и его учение – те будут очень долго мучиться, возможно, даже вечно.
  Начал пугать народ ещё предшественник-конкурент Иоанн, метафорически говоря так: «Соберёт пшеницу свою в житницу, а солому сожжёт огнём неугасимым». Некоторым городам распятый грозил страшным разрушением. За то, что там не собирались следовать его учению. Пугает лютой смертью – страшнее, чем «если бы повесили жерновный камень на шею и бросили в море» – пугает он тех, кто посмеет разубедить поверивших в то, что он Христос. Естественно, Иисусу надо, чтобы только в него верили, только его слушали.
  Отступлю, так как надо сказать и о следующем сильном моменте его школы. Назарянин заранее успокаивает тех, кто последует за ним, кто будет дальше, после него, нести назарейскую ересь. Вас будут гнать за это, но вы, мол, ничего, не расстраивайтесь – я вас потом щедро вознагражу.
  А что будет твориться незадолго до великого иудейского – где председательствовать будет, конечно же, распятый – суда – просто страшно представить. Вот его «пророчества». «Горе беременным и питающим сосцами в те дни (одно начало чего стоит), будет великая скорбь, не спасётся никакая плоть, кроме избранных, солнце померкнет, луна не даст света своего, звёзды упадут с неба» и далее в том же духе. Как же приходится пугать варваров, причём всех самых тёмных, всю их чернь! Повторю, всё это только в Иудее вроде как должно произойти. Ибо вот ещё что сказано в паре цитат из книги «О благой вести» - каково название после приведённых пророчеств! «Вождь, который упасёт народ мой, Израиля», «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева».
  Да помогут нам и всем остальным народам Великие Аполлон, Диана и Луцифер истребить всех семиаксиев вместе с их учением. Неужели Всевышние допустят, чтобы так безнаказанно богохульствовал казнённый на кресте, а вслед за ним эти иудейские изгои?
  Да, как же нужно нагонять страх на тёмную варварскую чернь, чтобы она – не говорю уже о следовании за назарянином – чтобы она соблюдала свои иудейские законы. Разве квирита или эллина, то есть цивилизованного человека, не упоминая уже о мудрецах и философах, нужно так стращать, чтобы они почитали Богов и уважали закон? Аристотель на вопрос, какую пользу он получил от философии, ответил: «Стал делать добровольно то, что другие делают в страхе перед законом». Это относится и к мудрецам, и ко всем сознательным цивилизованным людям. На варварскую чернь, конечно, нужно нагонять такого страха, чтобы они, давно переставшие чтить свои отеческие законы, убоялись жуткого небесного наказания.
;
;;Но поведу всё же речь и о философах. А зная твою любовь к Ахайе, главным образом об эллинских любителях мудрости. Которые задолго до Иисуса учили тем нравственным положениям, что он века или даже более полутысячи лет спустя, не постеснялся использовать в своих проповедях. Кроме этого, сам назарянин или его безумные фанатики в своей новой религии всё заимствовали в других мифах и культах. Не утруждая себя сочинением чего-нибудь нового, не обременяя себя творческим поиском. Да ведь это для иудеев далеко не в первый раз, чего уж им смущаться.
  Они и сами признают, что их легендарный законодатель, своеобразный Ликург, упоминавшийся уже Моисей, всей своей мудростью обязан египетским магам и жрецам. Чему находим подтверждение и в книжке «Деяния». «А когда был брошен, взяла его дочь фараона и воспитала его у себя, как сына. И научен был Моисей всей мудрости египетской, и был силён в словах и делах». (Вспомним событие из детства Иисуса – тоже был в Египте.)
  Восхваляемая семиаксиями простота  и скромность их учителя – на поверку оказывающиеся не такими уж безупречными – естественно далеко не новость. Взять хотя бы такого философа как Эпикур. Пожалуй, даже многие эпикурейцы не знают, что жизнь его была весьма скромной и неприхотливой. Он довольствовался водой и простым хлебом. «Пришли мне горшочек сыра, - писал он, - чтобы можно было пороскошествовать, когда захочется». А как достойно он встретил смерть. Проболев четырнадцать дней, он лёг в медную ванну с горячей водой, выпил неразбавленного вина, пожелал друзьям не забывать его учений и так скончался. Вот действительно образец простоты и скромности! Небезызвестны доброта и человечность Эпикура, несказанное его благочестие пред Богами и прочие достоинства. Вот каков был человек, учивший, что предельная цель есть наслаждение! Что уж говорить о тех философах, которые порицали удовольствия или относили их к безразличному.
  Мог ли распятый не знать об эллинских мудрецах и их этических школах? Даже если допустить, что сам не читал, то уж наверняка слышал от других, более образованных соплеменников. Ведь из его жизнеописания в книжке «О благой вести» видно, что он с самого детства тянулся к знаниям. Нахватавшись, видимо, обрывков учений, разрозненных высказываний, слегка их трансформируя и приукрашивая, Иисус нагромождает «свою» нравственную школу. Попробую в этом эклектичном здании отыскать сохранившиеся следы первоисточников.
  Проповедник из Галилеи пичкал своих слушателей многими поучениями. Какой-то поклонник краткости и ясности, видимо, из лакедемонян или их потомков, догадался спросить, какая же из заповедей первая, главнейшая. (Молодец этот кто-то!) Ответ был таков: «Не делать другим того, чего себе не желал бы» или «Во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Тот же Аристотель говорил: «Ведите себя с друзьями так, как хотелось бы, чтобы они вели себя с нами». И за шесть с лишним веков до сына девственницы дважды заслуживший треножник как мудрейший из эллинов (той поры) Фалес: «Какая жизнь самая лучшая и справедливая?» « - Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других». Это важнейшая, первейшая заповедь, преподнесённая назарянином глупым варварам, как новая и великая, прямо-таки божественная мудрость.
  Если главное им перенято, то что уж остальное тогда? Но разберём и остальное. У того же славного милетского мудреца есть высказывание: «Чем поддержал ты своих родителей, такой поддержки жди и от детей». И оно не осталось без внимания Иисуса.
  Обратимся и к другим из семи, у которых также побывал знаменитый треножник, посланный Богами как награда самому мудрому. Принесший неоценимую пользу своему отечеству Питтак, когда к нему в руки попал поносивший его враг, (поэт Алкей) сказал: «Лучше простить, чем мстить». Другой писатель даже рассказывает, что со словами «Лучше простить, чем мстить» митиленский правитель отпустил убийцу своего сына. Клеобул из Линда, сочинивший такую песнь:
Малую долю уделяют люди Музам,
Много – празднословию, но всему найдётся мера.
Помышляй о добре и не будь неблагодарен.
(и из неё, если бы знал, несомненно почерпнул бы распятый), Клеобул говорил: «Услужай врагам (чтобы сделать их друзьями)». А если вспомнить восхитительный поступок Ликурга, давшего согражданам, бесспорно, одни из лучших законов? Когда один из молодых граждан выколол ему глаз, народ выдал ему виновного, чтобы Ликург мог наказать его по своему усмотрению; но он отказался от этого. Он занялся его воспитанием, сделал из него честного человека и явился с ним в театр. «Вы дали мне его как моего обидчика и злодея, - сказал он изумлённым спартанцам, - а я возвращаю его вам честным и добрым человеком».
  И как после этого выглядят голословные заявления Иисуса «Люби своих врагов, благословляй их» и «Ударившему тебя по левой щеке подставь правую»? Пусть же семиаксии попробуют напрячь оставшийся ум и поразмыслить, сравнивая дела мужей достойнейших и своего на кресте казнённого.
  Сын девственницы призывал: « Будьте совершенны, как совершен ваш Отец небесный». Иными словами, будьте подобны Богу. Несказанно оригинально! Люди всегда стремились стать похожими на Богов, это естественно. А мудрецы предлагали способы достичь этого. Не буду далеко ходить в поисках философов, высказывавших такие мысли. Вспомним того же Эпикура, по которому Боги не знают никаких забот, пребывая в постоянном блаженстве, почему он и предлагает мудрецам стремиться к атараксии (не забывая об удовольствии), то есть вести жизнь, близкую к Божественной. Великий Сократ учил: «Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к Богам». Или так: «Богам дано не нуждаться ни в чём, а мужам, достигшим сходства с Богами, довольствоваться малым». Вслед за ним то же самое заявлял и Диоген, всей своей жизнью – впрочем, как и Сократ – подтвердивший это. Его слово не расходилось с делом. В отличие от распятого, который, чтобы вкусно покушать и попить, нарушал закон.
  А взять такие сентенции назарянина: «Не суди, да не судим будешь» и «Что ты указываешь на сучок в глазу у другого, вынь прежде бревно из своего». Что это, как не переиначенные поучения древних эллинских мудрецов и любителей мудрости, хотя бы вышеприведённый ответ Фалеса на вопрос «Какая жизнь самая лучшая и справедливая?» « - Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других». Вспомню и учение скептиков, призывающих: «Воздерживайся от суждений» и приводящих минимум десяток доводов в поддержку этого тезиса. Иисус, как я уже говорил, лишь приукрашивал мысли древних, прибегая к красочным сравнениям, метафорам, притчам.
  Следующая заповедь иудеям от «сына человеческого»: «Чти родителей». До него, видимо, местные жители не догадывались об этом. Из философов припомню Пифагора, который учил чтить из людей выше всего родителей. И, между прочим, в общении держаться так, чтобы не друзей делать врагами, а врагов друзьями.
  Вот ещё одно по-варварски пышно расцвеченное поучение: «Если соблазняет тебя рука твоя, отсеки её: лучше тебе увечному войти в царствие Божье, нежели целому гореть в огне» (имеется в виду, в загробной жизни, видимо) И это выражение повторятся целиком ещё дважды, насчёт ока и ноги. Для чего же столько напыщенных слов? Для обозначения борьбы с пороком. Киники считают себя атлетами, как борцы с пороком. И в борьбе, и в панкратии можно получить немалые увечья. У кого, как не у них, перенято и такое: «Пойди, все, что имеешь, продай и деньги раздай нищим». Да киник поколотит любого, кто выдаст проповедь бедности, отказа от богатства, за своё, новое учение. При этом ещё и с разрешения самого избиваемого, как некогда Гиппархия побила Феодора.
  Поэт Корнелий Галл сочинил эпиграмму, которая как нельзя лучше относится к человеку, основавшему «новое» учение, которое недалёкие семиаксии превозносят сверх всякой меры.
Вот доктор общих мест, к его твореньям
Я отношусь с особым подозреньем.
Чтоб он сказал, когда бы до него
Другие не сказали ничего?
;
  Ты можешь сказать мне: «Хорошо, ты убедил, что Иисус не проповедал в области этики ничего нового. Но много ли учителей (нравственности) или мудрецов творили при этом ещё и разные чудеса?» Безусловно, вопрос вполне правомерен. Но для начала стоит, возможно, спросить, а нужны ли вообще были все эти чудеса? Поясню на паре примеров.
  Книжка «О благой вести» включает. В частности, такой эпизод. «И поднялась буря, судно наполнялось водой… Его будят и говорят: «Учитель, неужели тебе нужды нет, что мы погибаем?» И встав, он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина. И спутники убоялись страхом великим.» Не смотря на чудо, плывшие с распятым не успокоились, а, наоборот, весьма испугались. Уже из этого вытекают сомнения в целесообразности совершения чуда, по меньшей мере, в данном случае. Тем более, если вспомнить аналогичное происшествие с Пирроном. Он плыл как-то на корабле. Во время бури спутники его впали в уныние, он же оставался спокоен и ободрял их, показывая на корабельного поросёнка, который ел себе и ел, и говоря, что такой бестревожности и должен держаться мудрец. Плывшие с философом успокоились, хотя и продолжалась буря. Назарянину и чудо не помогло – Пиррону хватило нескольких слов и обычного поросёнка.
  Что же, сын ЯРЦе творил чудеса, лишь чтобы привлечь варваров к прослушиванию его проповедей, к занятиям его учением? Но чего тогда оно стоит, если нуждается в таких необычайных стимулах? Просто Иисусу и не снилось то, как ученики сами сбегались к великим мужам. Причём приходили учиться умные достойные люди, а не сброд необразованный. Достаточно упомянуть о Диогене (называвшем, кстати, демагогов прислужниками черни). Обладавшем небывалой – видно, совсем не зря дали ему такое имя – силой убеждения, так что никто не мог противиться его доводам. Однажды эгинец Онесикрит послал в Афины одного из двух своих сыновей, Андросфена, и тот, послушав Диогена, там и остался. Отец послал за ним старшего сына, Филиска, но Филиск точно так же не в силах был вернуться. Тогда на третий раз приехал сам отец, но и он остался вместе с сыновьями заниматься философией. Вот каковы были чары Диогеновой речи!
  Но чтобы мои вероятные оппоненты не оставались в заблуждении, будто один только распятый и философствовал, и совершал чудеса, приведу несколько свидетельств, опровергающих данный взгляд.
  Сначала скажу о философе, уже упоминавшемся выше. Которого за то, что он вещал истину непогрешимо, как пифия, называли Пифагор. Он спускался в Аид, у него видели золотое бедро, река Несс взывала к нему с приветствием, были и многие другие чудеса. Он внушал такое удивление, что даже его ближних называли вещателями Божьего гласа, его дом называли святилищем Деметры, а переход при нём святилищем Муз. Те, кто удостаивался лицезреть Пифагора, писали об этом домашним, как о большой удаче. К речам его сходились и эллины, и певкетии, и луканы, и мессапы, и наши сограждане, среди которых был и Нума Помпилий. По всей Италии философ многих сделал прекрасными и благородными мужами – столь велика была сила его дружбы. Одного только основателя италийской философии достаточно в качестве примера совершения чудес мудрецом и наставником, между прочим, несомненно превосходившим назарянина.
  Но я обещал несколько свидетельств, ибо один свидетель – не свидетель. О мудреце Ферекиде сохранились повествования, в них он не раз выступает как прорицатель. Вот лишь два случая. Попив воды из колодца, он предсказал, что на третий день случится землетрясение – и оно произошло. Лакедемонянам он дал совет не ценить ни золото, ни серебро, сам Геркулес указал ему это во сне, а царям в ту же ночь велел внять совету Ферекида.
  Отличался изумительной проницательностью и другой философ, родом из Абдеры. Он занимался и физикой, и этикой, и математикой, и всем кругом знаний, и даже в искусствах был всесторонне опытен. Презирал славу и никогда не приезжал в Афины, пренебрёг великим городом и предпочёл не себя прославить его славой, а своей славой прославить собственный город. Как ты, несомненно, догадался, я веду речь о Демокрите, однажды отличившемся предсказанием будущего, и уже за одно это всю оставшуюся жизнь пользовавшемся в народе славой человека боговдохновенного. В награду за своё лучшее сочинение он получил пятьсот талантов. Платон, упоминая всех древних философов, Демокрита не упоминает нигде, даже там, где надо бы ему возражать – видимо, понимая, что спорить ему предстояло с лучшим из философов. Также остановлюсь лишь на двух замечательных случаях пророчеств этого великого мужа из Абдеры. Однажды Демокрит, только посмотрев на молоко, сказал, что оно от чёрной козы, которая родила в первый раз. Кстати, приносил ему молоко Гиппократ, «отец» медицины.  К слову, как-то сограждане сочли философа сумасшедшим и пригласили Гиппократа, чтобы его лечить, а Гиппократ, побеседовав с ним, объявил, что Демокрит не только здоров, но и мудр. Девушку, сопровождавшую Гиппократа, в первый день он приветствовал словами: «Здравствуй, девушка!», а на следующий день: «Здравствуй, женщина!» – и в самом деле, в ту самую ночь девушка лишилась невинности.
  Иногда причисляемый к семи мудрецам критянин Эпименид, а самими жителями этого острова называемый куретом, прожил, по разным сведениям, от полутора до трёх веков. Но все сходятся в сроке его сна – пятьдесят семь лет; и за то эллины почитали его любимцем Богов. Передают и рассказ, что мудрец получал пищу от Нимф – вспомним пустынное воздержание распятого и тех, кто ему служил там, в пустыне – и никто не видел, ни как он ест, ни как опорожняется. Некоторые гостившие на Крите даже рассказывают, что жители приносят Эпимениду жертвы как Богу, ибо он обладал изумительным даром предвидения, в частности, предсказал афинянам беды от Мунихия задолго до македонского господства и лакедемонянам поражение от аркадян, бывшее, говорят историки, во время Сервия Туллия, а битва случилась при Орхомене, что в Аркадии.
  Году в сто пятьдесят седьмом – сто шестьдесят первом, то есть в сорок шестую олимпиаду, Афины изнемогали от мора. По велению пифии граждане послали корабль на Крит за Эпименидом, который приехал, очистил город и остановил мор следующим образом. Согнал к Аресову холму чёрных и белых овец, а оттуда распустил их куда глаза глядят и велел: какая где ляжет, там и принести её в жертву должному Богу. То есть, прилегшую на холме Ареса – Эниалию, на земле, посвящённой Афродите – Киприде, и так далее, а там, где земля никому не посвящена – неведомому Богу. Так покончил он с бедствием, а в память о том искуплении, как ты в своё время писал нам, ещё и ныне стоят в Аттике безымянные алтари.
  Город Акрагант славен как родина Эмпедокла, мужа свободолюбивого и чуждавшегося всякой власти. Философ отверг даже предложенную ему царскую власть, откровенно предпочитая простую жизнь. Хотя был очень богат. Но богатство не мешало ему творить немало добрых дел, как, например, дать приданое многим бесприданницам своего города. Он лечил людей, прорицал, а, кроме того, я вспомню ещё о трёх произошедших с ним событиях. Которые смело могут называться чудесами, хотя в одном из них чудесным был лишь сам ум, сама мудрость Эмпедокла. Это я говорю об избавлении Селинунта от мора, вызванного зловониями реки, когда люди умирали и женщины выкидывали. Философ, ученик Пифагора на собственный счёт подвёл туда две соседние речки, вода, смешавшись, стала здоровой, зараза прекратилась. Когда селинунтяне праздновали на берегу реки, перед ними явился Эмпедокл, они вскочили, простёрлись ниц и стали молиться перед ним как перед Богом.
  Одну акрагантянку, Панфею, которую сочли безнадёжной все врачи, он исцелил. Сначала она умерла, он сохранял её тело бездыханным и без биения крови тридцать дней, а затем возвратил покойницу к жизни.
  Когда пассатные ветра дули столь сильно, что портились плоды, он приказал содрать кожу с ослов и сделать меха, которые он расставил вокруг холмов и горных вершин, чтобы уловить ветер: и ветер унялся, а Эмпедокл получил прозвище «ветролова».
  О кончине его есть такой рассказ. Философ совершал жертвоприношение близ Писианактова поля, созвав к нему более восьмидесяти человек, в том числе и Павсания, своего возлюбленного ученика. После пира гости отошли отдохнуть под ближайшие деревья или кому где хотелось. А Эмпедокл остался лежать, где лежал. Когда же наступило утро и все встали, его уже не было. Стали искать, допрашивать слуг, как вдруг кто-то сказал, что в полночь услышал сверхчеловеческий голос, призывавший Эмпедокла, вскочил, увидел небесный свет и блеск огня, и больше ничего. Все были поражены, Павсаний вышел и послал лошадей на розыски, но потом велел всем отложить тревогу, ибо, сказал он, случилось такое, что впору лишь молиться: Эмпедоклу теперь надо приносить жертвы как ставшему Богом. Его статуя сначала стояла в Акраганте, а потом, как некоторые рассказывают, даже у нас в Городе перед Курией. Всё это, бесспорно, при жизни позволило ему, хотя он и жил довольно просто, написать о себе такие стихи, у других бы ставшие пустым хвастовством.
      Други! О вы, что на склонах златого холма Акраганта
Град обитаете верхний, ревнители добрых деяний,
                Ныне привет вам! Великому Богу подобясь средь смертных,
        Шествую к вам, окружённый почётом, как то подобает,
   В зелени свежих венков и в повязках златых утопая,
     Сонмами жён и мужей величаемый окрест грядущих,
  В грады цветущие путь направляю, они же за мною
     Следует все, вопрошая, где к пользе стезя пролегает;
Те прорицаний желают, другие от разных недугов
          Слово целебное слышать стремятся, ко мне обращаясь.
Не по его ли стопам шёл Иисус? Только вместо Акраганта, в котором, говорят, было жителей до восьмисот тысяч, Иерусалим, а златые повязки и венки из свежих цветов наши легионеры заменили терновым венком.
  (Напоследок) остановлюсь на Деметрии Фалерском, не только философе, но и великолепном риторе, блистательном афинском правителе. Чудо произошло с ним, а не сам он его сотворил, но и это, безусловно, заслуживает внимания. В Александрии он лишился зрения, но обрёл его вновь милостью Сераписа. За что и сочинил в его честь пеаны, поющиеся и по сей день.
  По сведениям одного семиаксия, песнопения, что исполняют они на своих собраниях, во время ритуалов, практически копируют песни, что поются и всем другим Богам. Было бы странно, если бы они (их песни) отличались бы чем-то новым, ибо эти иудейские изгои для своей религии фактически всё заимствовали, от себя добавляя лишь то, за что осуждает их толпа (отравляют колодцы, приносят в жертву детей и пр.). Пусть хоть малая часть таких обвинений правда, тем не менее, выходит, что последователи распятого, переняв лучшую часть своего учения  и обрядов у других, смогли дополнить её лишь собственными убогими, нелепыми и чудовищными выдумками и действиями.
  Могут найтись, пожалуй, такие глупые и тёмные рабы или представители черни, что будут поражаться чудесам, исцелениям, «небывалой» мудрости, воскресению Иисуса, будто он первый и единственный вершил подобное. Будто не было Геркулеса, Энея, других героев, обретших бессмертие, не воскресали Адонис, Осирис, Аттис и иные Боги, не было и нет пророчеств, чудес и знамений в мифах, легендах, истории и жизни, не зачинали Рея Сильвия от Марса, Даная, Алкмена, Семела и многие прочие смертные красавицы от Юпитера, будто до назарянина жили сплошь атеисты…
  Что нового сказал сын ЯРЦе о молитвах? «И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш небесный простил вам согрешения ваши». Что же, другие народы идут в храмы, к домашним святилищам злые и обиженные, не пройдя очищения, не принеся умилостивительных жертв? «Любить Бога всем сердцем, умом и душою есть больше всех всесожжений и жертв». До галилейского плотника никто не знал, что почитание Богов не столько в самих жертвах, сколько в благочестивом настроении духа молящихся – нет, никто даже и не догадывался. Что ж статуи ему не воздвигли за такое великое открытие?
  Ещё пример «оригинальности» назарейской ереси. Когда богатые иудеи жертвовали на храм  в так называемую «сокровищницу» свои деньги, некоторые довольно помногу, а бедная вдова положила лишь квадрант, но это и были все её накопления, это вызвало неописуемый восторг Иисуса. Он тут же сказал своим ученикам показавшиеся тем парадоксальными, великими, слова: «Эта бедная вдова положила больше всех, ибо остальные клали от избытка, а она – всё, что имела». Наше учение давно утверждает, что, в частности, прекрасно показано великим Сенекой в его труде «О благодеяниях» - добрый поступок измеряется не материальным, а расположением души благотворящего, в этом последнем и состоит, собственно, благодеяние, всё прочее – лишь его внешние проявления.
  Раз уж я коснулся нашей философии, рассмотрю ещё несколько моментов, что присутствуют в нравственных заповедях казнённого на кресте. Закончу пока о благодеяниях, о которых, в общем-то, излишне говорить разумному человеку. Понимающему, что они должны оставаться тайными, что, благотворя, не ожидаешь ничего взамен. Но варварам, несомненно, показались новыми наставления назарянина. «Не творите милостыню перед людьми с тем, чтобы они видели вас, не трубите о своих благодеяниях перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы их прославляли люди. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне».
  Также он учил тех, кто собирается последовать за ним, оставлять своих родных, «ибо, - говорил он, - я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её… И враги человеку домашние его. Кто любит отца, мать или дочь, сына более, нежели меня – не достоин меня, как и тот, кто не берёт креста моего и не следует за мной». Взять крест – конечно, образно – и пойти за учителем, отрекшись от привычных, общепринятых норм, всегда не просто. Вспомним, как трудно было нашему основоположнику следовать за своим наставником Кратетом. Последний, выдающийся муж, родственников, часто приходивших отговаривать его от обращения к кинической философии, прогонял палкой и был непоколебим, встав на избранный путь. Зенон, а вслед за ним многие наши, всех, кто не взыскует добродетели, называют врагами и ненавистниками друг другу, будь это даже родители и дети, братья и домочадцы. Да и, согласно опять-таки, нашему учению, с пути добродетели, в которой и заключается счастье, природа не даёт поводов сбиться разумному существу – оно сбивается с этого пути, увлекшись внешними заботами или подпав под влияние близких. Кто же при этом близкие, как не враги разумного человека, стремящегося к добродетели, то есть к счастью. В книжке «О благой вести» читаем также следующее: «А я говорю вам, - обращается распятый к слушателям, - что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодей». А наша этика идёт дальше, и продолжение фразы выглядит так. Кто посмотрел на женщину с вожделением, тот уже и прелюбодей, и трус, и скупец, и распущен, и неблагочестив, и разнуздан, и невоздержан и так далее. Ибо прелюбодей неразумен, значит, он действует по неразумию, он не искореняет в себе пороков (а каждый из нас заражён ими всеми, исключая мудрецов). Стало быть, прелюбодей – не мудрец, а безумец, следовательно, обладатель и всех иных пороков.
  Многие из заповедей Иисуса смело можно отнести к категории надлежащего, то есть к тем действиям, что свойственны устроениям природы. Или, поскольку жить по природе для разумных существ значит жить по разуму, надлежащие поступки – это те, на которые нас толкает разум: например, чтить родителей, братьев, отечество, любить друзей, вести добродетельную жизнь.
  И напоследок в этой главе остановлюсь на таком наставлении сына ЯРЦе: «Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?» Сразу же приходит мысль о нашем положении, гласящем, что польза – это движения и состояния, соответствующие добродетели, а вред – движения и состояния, соответствующие пороку. Всё остальное – безразлично, (будь то) хотя бы и весь мир. Но, согласно стоицизму, мудрецам принадлежит весь мир.
  И в этом, как и во всём остальном, безумному варварскому учению, очень превозносимому семиаксиями, бесконечно далеко до нас, и им весьма и весьма многому необходимо учиться, если желают жить добродетельно. Впрочем, я даже считаю назарейскую ересь недостойной сравнения с нашим учением. И где-то даже сожалею, что позволил себе написать строки с сопоставлением варварской школы и великой стоической мудрости.

II
  В четырнадцатый день перед июльскими календами Фабия проснулась в девятом часу дня. Намываясь в термах, отдавала распоряжения стоящим к ней спиной атриенсису и управляющему насчёт принесения умилостивительных жертв Кибеле, Юноне, Венере и Геркулесу. В унктории велела служанке быстро умастить себя одним только ароматическим маслом, тем, что особо нравится Ребилии. Ибо к ней, нарядившись в жреческую паллу, и отправилась молодая писательница, весьма встревоженная ужасным предсказанием. В первую очередь, о гибели любимого Квинта, и, конечно, другими, будто предстоящими бедами-«разочарованиями». Будучи готова к тому, что домой к себе Фелиция её не пустит, Муция сказала незнакомому слуге, выглянувшему в окошко в двери, что желает видеть Мания Феликса, курульного эдила, по поводу игр, а если его нет дома, то она подождёт, ибо дело важное и срочное. Раб открывает дверь и пропускает визитёршу, предлагая располагаться в атриуме. Из внутреннего дворика раздаётся голос Ребилии:
  - Кто там пришёл, Стукк? К отцу или к брату? Отец только вечером будет, по-моему…
  Присцилла пробегает туда и ловит в свои объятия подругу:
  - Это к тебе. Привет!
  И, быстро лобызнув щёчки подрастерявшейся амазонки, нежно и продолжительно целует её рот, подруга отвечает, и приветствие необычно затягивается.
  - Привет, Муция! – тепло и ласково говорит хозяйка. – Фалернского или лесбосского? Приляг, можешь избавиться от верхнего платья…
  - Парис, сестрёнка! Прошу, не сейчас. Ты пей, если хочешь, я, может, позже. Прелестная Пентесилея, умоляю, расскажи свой инкубационный сон, что там с Квинтом и нашими подругами?
  Ребилия, видимо растаявшая от неожиданного поцелуя, оттого будто совсем позабывшая про свою холодность, ложится рядом с гостьей, наслаждаясь и вслух восхищаясь её присутствием, очарованием, благоуханием и так далее. Муция позволяет хозяйке положить ладонь себе на талию и даже накрывает её своей. Ребилия поведала ещё раз о том, что во сне Елена и Шрамик погибают, а насчёт Квинта неясно, неопределённо, и что следует остерегаться месяца Януса.
  - Благодарю, дорогая моя Парис! О Геркулес! О Могучий Сын Юпитера! Сестрёнка, ты не можешь себе представить, какое ужасное знамение мне было, - Присцилла неосознанно пожимает лежащую уже чуть не на ягодице руку Фелиции. – Я так испугалась!..
   - Не бойся, любимая, нежная моя Муция! Всё хорошо, я с тобой, - Ребилия хочет привлечь к себе гостью.
  Но та отстраняется, чуть не упав с ложа; встаёт.
  - Извини, Парис, мне надо идти в храм.
  - Что за выдумки, любовь моя? Могла бы и не ходить на обычную службу.
  - Нет, сестрёнка, серьёзно, мне действительно нужно…
  - Перестань. Иди ко мне, Муция, я люблю тебя, так люблю! Иди… Ты куда? Стой, - амазонка вскакивает и догоняет Фабию, хватает за руку. – Ты можешь пропустить службу, я же знаю. Ты что, опять к этой рыжей?! Я-то подумала, ты бросила её и пришла ко мне. Поверь, Ребилия, я на самом деле еду в храм Кибелы. Почему ты сомневаешься? Сейчас даже неважно, бросила я или не бросила Феодоту, то есть Бестию…
  - Так ты её, значит, Феодотой называешь? А она тебя как, Филой?..
  - Нет, Арке-…
  - Да-да, всё верно! Гетера! Неважно, значит, бросила её или нет?! Неважно, да?!
  - Не кричи, Ребилия…
  - Ты чего пришла сюда?!
  - До свидания, Ребилия. Всего доброго.
        – Прощай, иди уже, прощай,
          Распущенный Аркесилай!
Пока ты с Феодотой,
Забудь сюда дорогу!
  «Не очень-то и складно, - думает Муция, садясь в носилки. – Хотя, с другой стороны, для экспромта неплохо». Так она успокаивает и отвлекает сама себя, чтобы не дать волю досаде на глупую, как ей кажется, ревность подруги.
  В святилище Великой Матери Богов Присцилла прибыла более чем за полчаса до начала службы. Кратко обговорила с Понтификом предстоящие утром жертвоприношения и провела с ним заседание жреческой коллегии. На котором служители Богини рассматривали заявление одного дендрофора и жрицы-мистагога об увиденном ими знаке и результаты гадания гаруспиков относительно нового Принцепса: расценивать ли их толкование как одобрение провозглашения Луция Оцеллы. Некоторые отдельные члены коллегии были против. Фламина-Старшая сестра воздержалась. С одной стороны, не доверяя якобы видевшим знак коллегам-выходцам из Галатии. С другой, помня, что Гальба – дядя лучшей подруги. В итоге всё же, за счёт поддержки своих пессинунтскими священнослужителями, было принято решение, что Диндимена одобряет провозглашение Императором Сервия Гальбы. И постановили сразу же по прибытии того в Город известить об этом нового повелителя. Направив для этого самого Понтифика. Время, потраченное на дебатах коллег, заставило чуть отложить начало службы. Фламина вышла в целлу, успокоила верующих и объявила о решении коллегии, большинство поклонников Богини одобрительно загудело. Главная жрица, подняв руки, напомнила о необходимости благоговейной тишины и предоставила Старшему брату открыть богослужение. По его завершении Понтифик поехал в Золотой Дом, а фламина к философу-наставнику Фабиев. Едва выйдя в свой атриум, он слышит такое предложение гостьи:
  - Здравствуй, Стабилий, не хочешь со мной пожить?..
  Стоик обескуражен таким вопросом, у него ошеломлённое лицо. В растерянности он прилёг на ложе. Фабия ложится напротив, глянув на обувь мужчины, домашние простые сандалии.
  - Нет, ты не бойся…
  - Я не боюсь, Присцилла. Здравствуй. Я несколько поражён. К тому же ты не разведена. Как-то неожиданно это…
  - Да не в том смысле «пожить». Хотя можешь, конечно, и в том, если уж тебе так хочется, но я вообще другое имею ввиду.
  - Подожди, Фабия. Я не пойму тебя что-то.
  - Так слушай, - патрицианка поведала вкратце о своей личной жизни в последнее время и подробнее о случившемся утром в опистодоме храма Юноны. - …Абсолютно серьёзно, Стабилий, так всё и было, ты первый, кому  рассказываю. Тем более, о тебе Богиня прямо говорила. Соответственно, я пришла за советом. Насчёт «пожить», возможно, погорячилась. Всё же муж есть, и про тебя подумают, будто ты мой любовник, что, бесспорно, повредит твоей репутации. Почему так сказала – хотела, чтобы всё время был рядом мудрый добродетельный наставник, понимаешь?
  - Теперь более-менее. А то сбила меня с толку совсем.
  - А как я утром была поражена, изумлена, шокирована – ты можешь себе представить? Так что можешь мне сказать, посоветовать?
  - В принципе, всё то же, что и раньше говорил. Что главное – добродетель, она довлеет для счастья…
  - Постой, это ясно. Как начать добродетельную жизнь, конкретный путь, применительно к настоящей ситуации?
  - Присцилла, вот ты выразила желание иметь рядом мудрого и добродетельного наставника. Между тем, у тебя есть, постоянно есть такой наставник. Живи в согласии с ним, прислушивайся к его голосу – и ты будешь жить добродетельно и гармонично. И наставник этот – твой разум! Только он должен быть не замутнён вином, рассуждать трезво – и тогда он будет легко распознавать порочные желания, и ты будешь в силах противостоять им. Какие два твоих первенствующих порока?
  - Пьянство и разврат.
  - Замечательно, что ты честно признаёшь это. А разврат чаще всего не от пьянства ли, что скажешь?
  - Пожалуй.
  - Подумай. И попробуй трезвыми глазами взглянуть на некоторых своих любовников и партнёров на одну ночь, тем паче на них пьяных, если ты сама не хмельна. Возможно, ты увидишь, что тебя не потянет не только к ним в постель, но даже не захочется поцеловать, как считаешь?
  - Бывают такие.
  - Поэтому, Присцилла, тебе, пожалуй, следует весьма ограничить себя, в первую очередь, в выпивке. Согласна?
  - Пожалуй, Стабилий.
  - Задумайся хорошенько, моя умная ученица, над изречением своего любимого философа, Аристиппа из Кирены, когда его попрекали, что он живёт с гетерой, Лаидой.
  - А что ж думать-то? Не надо отказываться от удовольствий. По-моему, ты не к месту его вспомнил.
  - Ты повтори его?
  - «Ведь я владею Лаидой, а не она мной. А лучшая доля не в том, чтобы отказываться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им».
  - Во-первых, Лаида тебе сейчас никого не напоминает, в отношении тебя?
  - Вообще-то, она Феодота, но это совсем другое. У нас любовь, ты понимаешь?
  - Хорошо, оставим твою девушку в покое. Главное, что ты далеко не властвуешь над наслаждениями, а совсем наоборот: именно подчиняешься им. Они движут и управляют твоей жизнью, порабощая тело и разум, всю тебя. Да, ты даже не подчиняешься, ты в рабстве у наслаждений, у своих непристойных желаний. Разве хорошо быть рабой? К тому же у столь недостойных господ?
  - Ни в коем случае, Стабилий. Как же бороться, как избавиться от плена? Я не в силах, по-моему, это сделать…
  - Не отчаивайся раньше времени. И вообще не отчаивайся. Скажи себе: «Я сильная, я смогу».
  - Нет, не смогу. Могу попробовать знать меру… Допустим, пару кубков вина пить, и больше ни капли.
  - Это нелегко. Но как только захочется ещё, вспоминай своё увиденное отражение, которое через дюжину лет. А она пролетит быстро…
  - Поняла-поняла. Вероятно, должно подействовать, - Фабия поднимается с ложа. – Пока же, думаю, хватит мудрой беседы. Наверняка я тебя отвлекла. Уже поздно, пойду. Благодарю, Стабилий! До встречи!
  - До встречи, Присцилла! Будь сильной! Всего доброго!
  Приехав домой, патрицианка обнаружила записку, в частности, от Бестии, та звала её на комиссатио. Присцилла отогнала мысль последовать приглашению. Вскоре, ближе к полуночи, вернулся домой Макр, немного пьяный. Жена встретила его ласково, в постели хотела доставить ему удовольствие, но он, даже не обратив внимания, что Присцилла трезвая, не очень мягко отстранил её, отвернулся и сразу уснул.
III
   В начале следующего дня к Фабии пришёл Гней Космик. Она торопилась, поэтому, быстро снабдив переписчика новым заданием: сделать две копии одной понравившейся книги, заплатив аванс, вежливо выпроводила, тотчас и сама покинула дом. Фабия обменялась накануне с лучшей подругой посланиями и теперь поспешила на принесение умилостивительных жертв, то и дело подгоняя слуг,  в храмы Кибелы и Геркулеса, а Секстия по её просьбе – в святилища Венеры и Юноны. После чего, в начале пятого часа, молодые жёны встретились в Портике Ливии.
  - Прости, сестрёнка, - говорит Вера после приветствия, но, не буду от тебя скрывать, во время принесения жертвы Царице Богов был нехороший знак. Жрец, державший быка сзади, как-то очень неловко споткнулся, так что схватился, - Шрамик хихикает, - извини, схватился за бычий член и с его головы слетел венок. А по внутренностям гаруспик, кстати, говорят, большой знаток своего дела, гаруспик сказал мне: «Передайте вашей подруге, что ей, скорее всего, лучше поменять свою жизнь, прекратить прежние занятия – во избежание больших бед. Ну и знак, случай с младшим жрецом, я бы истолковал так. Тот, кто заказал и оплатил жертвы и прочее, то есть опять ваша подруга, она потеряет голову – в смысле станет бездумно, неразумно жить, действовать – она теряет голову из-за, кхм, половой жизни». Вот так. Вообще-то, последнее, про нас с тобой и без всяких знамений ясно, Муция!.. – опять смеётся Вера. – А Киприде жертвоприношение прошло отлично. Священники сказали, Богиня довольна! Это самое главное, сестрёнка! Ты чего загрустила? Вообще, что это вдруг столько умилостивительных жертв, что случилось? Может, развеемся? Юнка, кстати,  незадолго до… в общем, внесли в списки. Так что мой ненаглядный сегодня в Сенате, до вечера точно. Предложила ему пойти со мной, он и сказал, что допоздна занят. Отдохнём, намоемся, нарядимся – и вперёд, к мужчинам! Что скажешь?
  - Прости, Шрамик. Хотела к Бестии сейчас заехать.
  - Да ничего, я и одна могу, с тобой просто веселее.
  - Прости, сестрёнка. Потом как-нибудь расскажу, из-за чего эти утренние гадания. Геркулес тоже, по словам гаруспиков, предвещает беды, если не приму во внимание одно важное событие. Шрамик, я могу не ходить к Корнелии, если хочешь, и пойти с тобой.
  - Нет, не надо, подруга! Ты что? Наслаждайся, пока любишь, Муция!..
  Ещё немного поболтав, лучшие подруги разъехались в разные стороны.
IV
  После полудня, когда Присцилла увидела Руфину, та лишь недавно проснулась, успела только утолить жажду вином, и всё ещё нежилась в постели. Гостья хотела просто поговорить, но Корнелия, нежно лобзая, вдруг валит нагнувшуюся к ней любимую на кровать. Фабия сопротивляется, однако бестию это только заводит. Она впивается в рот любимой всё страстнее, ногами прижимает к себе жрицу, руками дерзко гладит и пожимает… Кто здесь остался бы безответным? Вот и Муция не смогла устоять. После близости Присцилла поделилась с ненаглядной пассией своими мыслями, поведав о вчерашнем утреннем событии в храме Юноны, жертвах и беседе со Стабилием. Руфина сразу не поверила.
  - Не может этого быть, мой Аркесилай! Невозможно! Я верю в Богов, знаю, что они помогают, ты фламина высокопосвящённая… Но нет, нет, нет! Ты сильно устала тогда. Я помню, как мы – особенно ты – провели ночку, помню, какая ты встала от последней троицы. Ты выпившая, даже пьяная, не спавшая совершенно – верно, мой Аркесилай? – без носилок пошла: да в таком состоянии и наяву каких-нибудь сатиров увидишь! А ты прислонилась к колонне и немножко вздремнула, и всё увиденное – просто нелепый страшный сон. К тому же, наверное, думала о моей фантазии,  чтобы наши с тобой статуи ожили. А так, чтобы Богиня лично запрещала внебрачные и кровосмесительные половые отношения, и при этом ещё чтобы римская богиня советовала брать в отцы наших детей иноплеменников! Кошмар, да и только! Ничего не бойся! Твоя Феодота с тобой! А я точно знаю, что удовольствие – прежде всего, важнее всего и нужнее всего! А Стабилий, вероятно, от своей учёности уже не замечает, что заговаривается, не слушай его. Ссылаться на нашего с тобой киренаика! Аркесилай! Это ж ни в какие ворота! Стоик ссылается на нашего Аристиппа!.. А колечко ты просто потеряла или кто-нибудь украл, снял незаметно, пока ты дремала… - и дальше примерно в том же духе разубеждает любимую Корнелия, а потом предлагает. – Всё же необходимо это отметить, этот разговор или кошмар. Отметить, любовь моя! Ну же, моя Аркесилай, не бойся! За нашу любовь давай выпьем! Чего ты головой мотаешь? – рыжая девушка ставит кубки, ложится на гостью и лобзает её.
  - Вот! Любишь же свою Феодоту! – отрывается. – Держи кубок…
  После второй близости, отдохнув, влюблённые идут в баню, где продолжают совершать возлияния, причём Бестии требуется с каждым разом всё меньше времени, чтобы заставить Муцию поддержать тост. В основном, предлог тот же – любовь. А ещё для храбрости: «Не бойся, и я не боюсь!» однако в вопросе о реальности вчерашнего разговора с Царицей Богов фламина проявляет больше упорства. Тогда Корнелия приводит такой аргумент:
  - А мы сейчас с тобой, Аркесилай, поедем к Юноне-Квиритиде и спросим… - прелестницы мало закусывали, и не очень чётко выражают свои мысли, тоже, впрочем, не отличающиеся кристальной ясностью.
  - Не поняла, Феодота. Ты ж утверждала, что она не может говорить.
  - Кто она?
  - О Геркулес! Статуя.
  - Причём здесь статуя? Я имею в виду, поедем к храму, и там… там поинтремусечка моя!
  - Я тоже тебя люблю, Феодота!..
  - И там поинте-ресуемся, говорю.
  - И там порисуемся?
  - Не нарисуемся, а по-ин-тересуемся. Пэ-о-и-эн-тэ-тэ-рэ…
  - Поняла, любовь моя, дальше.
  - Поинте-ресуемся, могло ли такое быть, ваще! Ваще, есть ли у них изваяние… работы… как его там?
  - Хрисоэлефантинная техника!
  - Ничего себе словечко ты сейчас… Но нет, нет. Нет, ахейца того, ваятеля.
  - Потомка Фидия.
  - Ага. Фидид, значит. Прямо едем сейчас! Быстро идём, Аркесилай!
  - Не сворачивая, в смысле?
  - Быстрей давай, Аркесилай! Прямо сейчас, говорю! Быстрей давай!
  - Иду! Сама вставай!
  В одних косских туниках – всю остальную одежду в спешке и задоре юные патрицианки сочли абсолютно излишней – девушки уселись в носилки Корнелии и поехали к храму Юноны-Квиритиды. По дороге они попивали вино – этот напиток не был причислен к лишнему. То и дело – хотя за мгновения до того домины погоняли – приказывали носильщикам остановиться: чтобы меньше проливать.
  Руфина опровергала толкования гадателей. Особенно знака при принесении жертв Супруге Дия.
  - Во-первых, моя Аркесилай! Гаруспик разгадывает, то есть разглядывает, внутренности. Ну и разгадывает тоже. Вот, а в другие дела он не должен лезть. То есть, не стоит ему знаки разглядывать снаружи. Во-вторых… Что я хочу сказать-то?.. А! Во-вторых, то, что жрец, схватившись за член, уронил венок – так это можно толковать как угодно. Например, в плане хозяйства, рынка: упадут цены на цветы или что там было в венке, а быки и коровы дадут хороший приплод… Ха! Быки дадут приплод! А ты же как раз решаешь, чем ЛесБестии занять… А вообще, кто, взявшись за член, не потеряет голову, а?
  - Точно, Феодота! Шрамик точно… нет, почти  то же сказала. Это и без знаков известно.
  - Да-да-да, соршевенно ревно! Квириты, где ваши квирисы?! Сейчас выгляну на улицу и крикну это.
  - Не надо, милая, - удерживает Фабия.
  - Этто почему?
  - Потому. Мы едем в храм Квиритиды, получится некое богохульство.
  - Чего? Ты сама сейчас что сказала? Бого- чего? Богоху-… Ладно-ладно, расслабься, шучу. Ладно. Ты священно-… священнослушательница… то есть священнослу-…
  - Священнослужительница!
  - Да, ты вот священница, и тебе лучше знать. Но давай выпьем. За квирисы-кривисы.
  - Чего? Кривые квирисы?
  - За квирисы вира…
  - За что? – смеётся Муция. – За квирисы поднятые? Или за квирисы мужские?
  - Последнее. И первое, конечно. За квирисы… За квирисы квиритов, вот! За квирисы квантум сатис! О Минерва! Короче, за члены мужские пьём, Аркесилай!
  - Почему «короче»? Да хоть и длиннее, всё равно не буду.
  - Настаиваю. А потом за наши выпьем.
  Присцилла, вроде бы собиравшаяся пригубить, громко прыскает.
  - За наши что?! За какие ещё наши члены? За «дамские угодники», что ли?
  - И за них можно. Но потом тост будет за наши Цёнки!
  - Тихо! Не выражайся, Феодота. Что ты за гетера такая? Сама если распущенная, так язык не распускай. За «киски» наши скажи.
  - Язык распущу я в твоей киске, моя любовь. Но зубы не заговаривай. Пьёшь за члены мужские?
  - Нет.
  - Последний раз спрашиваю. Иначе язычок Феодоты не ощущать Аркесилаю ни на зубках и нигде…
  - Да. Пьём…
  Затем хмельные влюблённые сразу выпили – уже позабыв остановить октафоры и расплескав едва не по половине кубков – и за свои киски, и в это время приехали к месту: слуги, получившие такой приказ ещё перед выездом, поставили паланкин прямо в портике храма Супруги Йова.
  Конечно, не следовало Муции и Бестии, столь нетрезвым и практически полураздетым, приезжать в святилище. Им обеим, и особенно жрице, было стыдно потом. Но тогда, в вакхическом задоре, они мало думали о благочестии и пристойности.
V
  Начиналась первая стража, а в храме служба Богине. Женщина лет за сорок, умело скрывавшая полноту роскошным платьем, опоздала к началу. Поддерживаемая слугой, она вылезает из своего паланкина, остановившегося перед ступенями. Вслед за ней девочка лет двенадцати, которая берётся за её руку. Этим двум почтительно кланяется сторож-раб, простираясь на каменной плите. Молодые патрицианки, похихикивая, тоже выбираются из носилок и также держатся за ручки. Бестия, распознав в женщине почтенную прихожанку, обращается к ней.
  - Вечер добрый! Матрона, скажите, пожалуйста!..
  У хмельной прелестницы, торопящейся, пока та не вошла внутрь, получается скорее что-то вроде «скжите пжалста».
  Матрона просит свою спутницу:
  - Внученька, Корнелия, иди в пронаос, подожди меня там, - и отвечает. – Добрый вечер, девушки! Это святилище Юноны, Царицы Богов. Вы не могли бы выбрать другое место для… для игр?
  - А мы именно сюда, матрона. Аркесилай, любовь моя, давай пройдём в опистодом, поглядим…
  - Стой, не надо! Постой, Феодота, - удерживает Присцилла любовницу за руку и нежным лобзанием шеи и мочки; прихожанка уже собралась было заслонить собою вход, из-за косяка за сценкой с любопытством наблюдает внучка. – Ты лучше спроси, что хочешь.
  - Матрона! У вас есть жреццулий?
  - Что ты изволила произнести? И вообще, распутницы… Извините, вырвалось. Даже не думайте входить в таком виде и состоянии – не богохульствуйте! – Бестия, услышав последнее слово, хохочет, сгибаясь чуть не до земли, для равновесия сделав пару шажков вперёд. – Девушка, да, вот ты, держи свою подружку. А не то я пошлю за вигилами.
  - Ой, испугала! – выпрямляется Корнелия и дурачится. – Моя Аркесилай, я боюсь! Что же делать? Неужели половина эдилов, префектов… этих… вигилов, наших люб-…
  - Любезных друзей, - перебивает-корректирует чуть менее пьяная Муция.
  - Ужель нас не выручат? Ужель и консуляры нам не помогут?.. Но матрона! Всё-таки скажите, пожалуйста, есть ли у вас жрец Луций младший? – конечно же, пассия Присциллы хотела спросить «младший жрец Луций?»
  - Нет, девушки.
  - Нет, вы точно знаете? Нам нужно его увидеть. Может, утром он бывает?
  - Я знаю всю коллегию этого храма. Луция Младшего нет.
  - Спасибо. А ещё… Нет, нам надо пройти в…
  - Стой, Феодота!
  Фабия снова хватает за руки Руфину, притянув к себе, приобнимает. А та по привычке, забыв об обстоятельствах и том, что белья на них нет, задирает тунику удержавшей и тянется поцеловать в губы. Почтенная прихожанка не успевает закрыть глаза. Присцилла одёргивает, поправляет одежду и получает-таки лобзание.
  - Стой, говорю, спокойно.
  - Я тебя люблю, Аркесилай! Почему я не могу тебя поцеловать?
  - Стой. Я тоже тебя люблю, но поцелуешь потом. Ты гетера, а я философ, меня слушай. Стой, где стоишь, возле меня, и спрашивай у доброй женщины, что хотела.
  - С тобой рядом я, естество, готова быть всегда… - Бестия целует вставшей на цыпочки и задравшей голову любимой шею и тлеющий сквозь тунику сосок. – Матрона, подождите. Можете смотреть, я перестала. Матрона, а есть у вас статуя Юноны в хрисошляпантинной…
  - В хрисо-э-ле-фан-тинной технике.
  - Да, вот как моя любимая Аркесилай сейчас сказала – есть в этом храме такая статуя Богини?
  - Извините, девушка, я не совсем понимаю. Статуя техника Аркесилая? Что это?
  - Нет, статуя работы Фидида, в хрисо-… Извините бедную глупую гетеру, я не в силах это выговорить.
  - Девушка! Я вижу, ты наверняка из хорошей семьи, не говори так. Лучше идите отдохните, поспите. А изваяний или других изображений Богини мастера Фидида или какого-то там ремесленника нет. Может, вы ошиблись. Вам храм Геры, возможно, нужен? Так он же сгорел. А новый ещё не построен. Или соседнее святилище – вот, рядом, за углом – Квирина. А это обитель Юноны-Квиритиды. Вот ты, девушка, ты лучше соображаешь – как «философ», ты же сама сказала. Уезжайте, пожалуйста. Если у вас всё, то мне надо идти.
  - Благодарим, уважаемая! – отвечает «философ» Фабия. – Извините, что задержали.
  - Спасибо, матрона! У вас чудесная дочка! – Присцилла тихонечко говорит Руфине на ушко пару слов, и та поправляется. – Чудесная внучка!
  А внучка уже давно выбежала из пронаоса и из-за колонны с большим любопытством наблюдала и слушала беседу бабули с «распутницами». Почтенная прихожанка вошла в пронаос, осмотрелась и стала звать:
  - Корнелия! Внученька! Корнелия!
  Бестия, рассмеявшись – «Меня зовёт!» - хотела бежать к ней, но была опять остановлена усилиями Присциллы. Женщина, видимо, посчитав, что внучка прошла в целлу, идёт вглубь здания святилища. Тогда прятавшаяся девочка – с красивым личиком, черноволосая, голубоглазая, стройная для своих лет, да и вообще – подбегает к Руфине, торжествующе кричащей:
  - Я же говорила! Аркесилай! Нет ни статуи! Ни Луция! Ни Фидида!.. А?!. Что тебе, милочка?
  - Как вас зовут? Прошу, скажите мне.
  - Зачем, душка? – интересуется Фабия, пока Руфина проводит пальчиком по щёчкам и даже ротику юной тёзки.
  - Я любовалась сейчас вами!.. Вы мне так понравились! Как вас зовут, где вас можно найти? Умоляю, ответьте.
  - Ты, наверное, слышала. Аркесилай и Феодота.
  - Да-да, это очень-очень мило: такие отличные прозвища! Но мне некогда: меня сейчас будут искать – бабуся одолеет всех. Пожалуйста, скажите – не пожалеете.
  - Хорошо, милая. Это Присцилла Младшая. Я Корнелия Бестия. Завтра приходи ко мне домой, это на Виа Буратина, в округе Исиды и Сераписа.
  - На Виа Тибуртина, - поправляет возлюбленную Фабия. – Дом Публия Руфа Бестии.
  - Точно. Завтра часу в пятом.
  - Благодарю! Я так рада!.. Меня тоже Корнелией зовут… Но я побежала. Бабуля увидит с вами, до Медитриналий из дома не выпустит! – девочка убегает в храм.
  - Феодота, любимая, она же маловата.
  - Ты о росте?
  - О попке её! О возрасте, конечно.
  - Тебе снова кажется, моя Аркесилай. Она старше твоей Бэты, ей уж замуж наверняка пора, как нам с тобой в своё время. И вообще, ты что это опять цензора из себя строишь?! Это ж сон был, просто сон, всё не поняла никак?! Снова можно – и весьма спокойно – гулять и ещё раз гулять!
  - Действительно, что это я? Слишком прониклась добродетелью за пару дней. Однако мы всё же чересчур впечатляюще выглядим для святого места. Феодота, идём в носилки.
  - Заодно выпьем за это, за впечат-линии.
  - За одно впечатление от двух почти обнажённых потрясающих девушек? За одно лишь впечатление, что может заставить не спать ночами? Посмотрим.
  - Что значит «посмотрим»? Посмотрим на впечат-ле-ние? – продолжает Бестия уже внутри паланкина.
  - Простите, о выдающиеся домины! Я Тарис, сторож этого храма, - подобострастно обращается к патрицианкам раб, почтительно встречавший женщину с внучкой. – Простите, я случайно услышал ваши слова… Просто госпожа Геренния правда может послать меня…
  - Не ври, мерзкий! Если ты о той матроне, она не пошлёт тебя на… то есть туда, куда ты боишься… Аркесилай. Может, он украл кольцо?
  - О нет, простите, нет…
  - Ладно, она шутит, Тарис. Говори, - прерывает извинения сторожа Фабия.
  - Она может послать меня за вигилами, и мне придётся их вызвать. Поэтому я и хотел узнать, есть ли на самом деле у вас там знакомые начальники. И правда есть знакомые консуляры? – не удерживает любопытства раб. – Вот. Простите, пожалуйста. А не то лучше вам, о выдающиеся домины, и правда выехать за пределы храма.
  - Аркесилай, милая, у нас есть среди стражей порядка кто-нибудь, как думаешь? Похоже, этот мерзкий служка думает, что я приврала.
  Тарис падает на колени, энергично мотая головой, повторяя «нет, нет, нет…» Присцилла делает ему знак подняться. Будь она трезвой, и не подумала бы хвалиться перед каким-то рабом. Но…
  - Квинт был курульным, сейчас один его приятель плебейский. У Парис отец курульный эдил, его товарищ по должности, до назначения, в том году, был любовником Шрамика и чуть-чуть моим. У меня дюжина знакомых консуляров, это точно, это минимум. Кто ещё? Кто-то должен быть ещё…
  - Да оба префекта этих самых эди-… вигилов были с нами в ЛесБестиях!
  - Да! А ещё у Шрамика ведь консуляры чуть не все, наверное… Феодота, ты молодец!
  - Любовь моя! – девушки целуются.
  - Стоять! – пока ещё возможно, Муция отрывается от дорогого рта, чтобы поинтересоваться у раба, хотевшего уйти. – Стоять, Тарис. Мы сейчас всё же уедем, можешь не бояться.
  - О! Благодарю, благородная домина! – тот обратно простирается ниц.
  - Голову хотя бы подними. Два вопроса. Вчера, рано утром, ты меня не видел здесь?
  - Я в конце ночи ухожу. Утром меня здесь не бывает…
  - Брось, Аркесилай! Ты же убедилась. Ты что, пьяная? Упрямая такая! Я вот… Ты ж разбудилась, матрона же всё сказала, орповергла твой сон…
  - Подожди. Тарис, эта матрона, как ты её?..
  - Госпожа Геренния.
  - Она давно это святилище посещает? Действительно всю коллегию знает?
  - О да, да, домина! И священников всех знает, и половину прихожан. Её все знают, она очень уважаемая прихожанка!..
  - Хорошо. Феодота, нет монетки?
  - Должна быть, под подушками обычно валяются.
  Юные патрицианки принимаются переворачивать подушки возле себя и под собой. «Вот! Нет, золотая…» «Это скрупулум…» «Ага! Нет, вообще ауреус!..» Тарис, будь он смелее и подними голову, увидел бы такое, что обычно весьма жаждут узреть воздыхатели ещё не благосклонных красавиц.
  - Есть! Нашла сестерций. Держи, Тарис! – Муция бросает сторожу монету и чуть выставляет из носилок ножку.
  - О выдающиеся домины! Благодарю! – лобзает раб её стопу.
  - Аркесилай! Ты меня совсем отвлекла. Мы хотели выпить.
  - Ты хотела.
  - Ах, философ, люблю тебя!.. – лобзание. – Ты будешь?
  - Поехали к тебе. Тогда один тост сейчас, следующий в твоей постели…
  Программа Присциллы была выполнена. И перевыполнена: за тостом в кровати Корнелии последовали опьяняющие, головокружительные ласки влюблённых.
  После чего даже Бестия, хлебнувшая, как она сама признала, чересчур, даже Бестия, устав, уснула в нежном объятии Муции, более трезвой, но отдавшей не меньше сил на ложе их сияюще-прекрасной любви и огненной страсти.
  Подобной страсти позавидует, пожалуй, и Матерь ужасов, сицилийская Этна. Поэтому страсти, порождённые чувствами и энергией Бестии и Муции, страсти, творящиеся на их ложе, особенно в некоторые моменты, моменты волнующие, максимально объединяющие и дарящие по-настоящему небесное яркое наслаждение, писательница Присцилла, не испытывавшая подобных и с любимым Квинтом, называет «этническими». Этим определением их страстей долго восхищалась Корнелия, повторяя, что не зря называет любимую Аркесилаем. Ибо философ «любил чётко различать слова».
   Однако вернёмся к повествованию. К полуночи Фабия приехала домой. Макр неожиданно проявил больше нежности в супружеской постели. От чего, вероятно, у Муции, после удивившейся самой себе, появилось, ещё и вопреки усталости, возбуждение, и соитие с мужем оказалось для неё более приятным. Однако, как и все предыдущие три раза, жене было далековато до удовлетворения. Но она отметила прогресс и наградила супруга таким лобзанием, что он изумился, и даже вслух:
  - Дорогая! Ничего себе!.. Вот это да! Клянусь Плутоном! Я никогда…
  - Тсс! – кладёт она пальчик на его губы. – Я хочу спать; очень, очень устала. Доброй ночи, дорогой Гай!
  - О, конечно, хорошо, да. Доброй ночи!.. – и он, прежде чем отвернуться, поцеловал жену в плечико и шею.
VI
  Муция была бы рада нежностям и ласкам и по пробуждении – к несчастью, их не последовало. Однако супруги мило побеседовали прежде чем вставать. Поцеловав мужа, Присцилла говорит:
  - Дорогой! С добрым утром! – после его чисто словесного ответа интересуется. – Гай, как ты считаешь, статуи Божеств могут разговаривать?
  - Как тебе сказать, Присцилла? Я уже говорил, что, конечно, и сам верю в Богов и очень уважаю твою религиозность и твоё жреческое служение. Но не разделяю разные суеверия, не прислушиваюсь к вымыслам о невероятных чудесах – знаешь, хватает таких корыстных вымыслителей – и вряд ли поверю, что какая бы то ни было статуя способна шевелиться, глядеть и говорить.
  - И не слышал ничего в этом роде – из истории, может быть – чтобы изваяние могло обратиться к человеку? Мне надо знать.
  - Не слышал, но читал. И ты наверняка читала, может, в детстве ещё.
  - Наверное, читала, но хочу от тебя услышать.
  - А мне почему-то особенно запомнились два случая. Наверное, потому, что в детстве мне больше других нравились два героя, два великих мужа, благодаря которым возвышался наш Город. И, кстати, в обоих случаях речь идёт об изображениях Богинь. Наверняка это сочинили потомки, следующие поколения… Присцилла, мне, наверное, пора подниматься…
  - Гай, дорогой! Прошу, - Фабия нежно целует мужа в плечо и в щёку, - расскажи!
  - Хорошо. Когда женская делегация к Кориолану во главе с Волумнией и Вергилией спасла Город, Сенат решил, что консулы должны дать всё, что они, женщины, ни попросят, в знак благодарности. Но достойные римлянки просили лишь позволения выстроить за свой счёт храм Женской Удачи. Город же должен был принять на себя расходы на предметы культа и его отправление. Сенат поблагодарил женщин за их прекрасный поступок, но святилище приказал выстроить на общественный счёт, как и изготовление статуи Божества. Однако римлянки собрали деньги и заказали другое изваяние. Вот про него и передают, что когда эту статую водружали в храме, она сказала что-то вроде: «Угоден Богам, о жёны, ваш дар».
  Муция внимала с большим интересом, её очень увлекло повествование Макра. Ещё более поразило её, чья именно статуя говорила в другом кратком рассказе мужа. Но, весьма поражённая в первые мгновения, она уже скоро не придавала этому значения и почти выбросила из головы.
  - А другой случай такой. Только я перескажу его тебе, Фабия, и сразу встаём – если будешь со мной завтракать - и сейчас ты ни о чём больше из этой области не спрашиваешь. Договорились?
  - Разумеется, Гай. Обязательно вместе поедим, - она снова лобзает Макра. – Благодарю за чудесный рассказ, дорогой! Ты замечательно говоришь. Но всё, молчу и внимаю.
  - Спасибо! Другой случай такой. Произошёл с Камиллом, когда он взял Вейи. А перед этим, в числе прочего, по обету построил храм Матуте, а после, под конец жизни, тоже по обету, храм Конкордии. Но начну, наверное, ещё с того, как Марк Фурий вёл осаду мощных и неприступных Вей. Здесь я его сравнил бы с Улиссом, ведь осада и Трои, и Вей велась десять лет. Тут Марк Камилл прибег к эвокатио и подкопу. Наши воины проникли под землёй к самому большому и почитаемому храму в Вейях. Где в это время зилах приносил жертву, а жрец, посмотрев на внутренности, громко воскликнул, что Боги даруют победу тому, кто окончит это жертвоприношение. Римляне услышали, быстро разломали пол и выскочили с оружием и криками. Неприятели в ужасе разбежались, и квириты принесли внутренности диктатору Фурию. По разграблении города Камилл решил, помня свой обет, перевезти в Рим статую Юноны…
  - Кого?! – перебивает крайне поражённая Присцилла. – Извини. Чьё изваяние?
  - В Вейях её больше всего почитали, к ней обращался будущий Второй основатель нашего Города, к её храму сделали подкоп – статую Царицы Юноны. Когда для этого – чтобы перевозить изображение – были созваны рабочие, Камилл принёс жертву и просил Богиню милостиво взглянуть на усердие римлян и жить в мире с другими Богами, которым принадлежит Рим. Статуя сказала о своём согласии… Ну что, встаём?
  - Да. Благодарю, Гай…
  После совместной трапезы, сидя за которой супруги дружелюбно беседовали, Макр ушёл к своему родственнику, тотчас вслед за ним уехала из дома и Присцилла.
VII
  Корнелия ждала её в своей постели. Услышав отказ Фабии выпить, она поступила весьма коварно. Распалила любимую, а потом сказала, что больше не поцелует её, пока они не осушат пару кубков. Естественно, естество Муции требовало дальнейших ласк, и молодая женщина, позабыв обо всём, поддалась шантажу…
  Руфина и Присцилла лежат, переводят дыхание. В комнату забегает служанка:
  - Разрешите, моя госпожа? К вам пожаловала юная домина Корнелия Мерулина Прима.
  - Это ещё кто? Ах, да! Проси скорее, всё к её услугам, пусть подождёт немножко в перистиле. Ведь мы, Аркесилай, идём вкушать туда? – философ, очаровательной улыбкой оценившая экспромт, кивает. – Пусть подождёт в перистиле, мы скоро…
  Юная – ей двенадцать – барышня Мерулина рада была вырваться на время из-под опеки домашних. Игры со сверстниками и сверстницами её мало привлекали, более тянуло её ко взрослым девушкам и женщинам. Руфина и Присцилла ласково и дружелюбно приняли гостью, накормили, напоили немного, побаловались, позабавлялись – Муция была заводилой – побегали по дому, поплескались в бане. Позволили себе поцеловать, каждая по разу, симпатичную девочку, но пока ничего более. К полудню Бестия осталась дома одна: Мерулина опаздывала домой к прандиуму, Аркесилаю, она же Муция, вздумалось навестить любовников.
  Юноша, Публий Сиг, ей порядком надоел, и она решила для себя, что в последний раз его посещает. Уже через полтора часа она покинула его дом – и практически покинула его самого – сказав вроде бы с грустинкой, но просто и обыденно:
  - Сиг, я замужняя женщина, нам не стоит больше встречаться. Прощай…
  У Аппия Силана – сенатор был дома на полуденно-обеденном отдыхе – Муция пробыла до вечера. Заехав домой, помылась, приняла и другие процедуры в своих термах, и отправилась на ночную службу.
  Два следующих дня Фабия провела почти безвыездно дома, несколько стыдясь недавней их с Бестией выходки у святилища Юноны, и дав себе слово хотя бы пару дней провести добродетельно. Для чего ей пришлось ответить отказом на приглашение любящей и любимой на очередное комиссатио. Муции надо было при этом отгонять мысли о том, как её пассия будет развлекаться без неё. Кроме того, раз молодая жена Присцилла Младшая сидела дома, она должна была, храня верность пусть вынужденной, но всё-таки клятве, обходиться без вакхического дара виноградной лозы. Зато несколько продвинулись её записи, работа над книгой, хотя в основном это была правка ранее написанных глав.
  Сразу после получения последнего письма от брата Гая Фабия решилась переделать все написанные к тому моменту свитки, для чего дала указание Ане и Кробилу изменить первое лицо на третье, вместо «я» писать имена, прозвища, «патрицианка», «домина», «фламина» с эпитетами «юная», «молодая», «прелестная» и так далее. Подобными, связанными с исправлениями, нюансами, и занималась, в частности, в эти «домашние» дни прекрасная домина. Новые же главы писались в основном в вечернее время, к примеру, во второй из названных дней, после возвращения с простой службы Великой Матери Богов.
  По дороге из святилища фламине встретилась озорная компания эфебов. Весёлые хмельные юноши, увидев в паланкине элегантную прелестницу, стали всячески выражать своё восхищение и желание лобызнуть – это, пожалуй, единственное пристойное – хотя бы край её паллы. Красавица сделала серьёзное, строгое лицо и задёрнула занавеси со стороны таких прохожих. Отнюдь не этого ей хотелось на самом деле. Приехав домой, попыталась завлечь мужа – безуспешно. Тогда она стала описывать в очередной главе бесстыдные сцены. Муция, истомившаяся, загоревшаяся в своих октафорах от плотоядных юношеских взглядов и откровенных слов, когда томлением и желанием наполнились её перси и область вокруг кое-чего пониже, с огромными усилиями сдерживала себя, поглядывая на пишущую Ану и зашедшего пару раз Кробила. Госпожа не позволила им и другим слугам помогать себе в термах. Помылась сама. Пришла в постель к сопящему во сне мужу. Тут же решив с утра отправиться к любимой несмотря ни на что.
VIII
  С рассветом девятого дня перед июльскими календами Лициний Макр, вставая с супружеского ложа, нечаянно задел рукой и разбудил жену. Она открывает свои прелестные глаза и ещё более прекрасные уста.
  - Что, дорогой? Что такое? Ты ласкал меня? Почему же остановился? – она берёт, нежно поглаживая, его руку, кладёт на одеяло у себя на бедре.
  - Нет-нет, Присцилла, я случайно, я не хотел, спи.
  - Почему не хотел, Гай? И сейчас не хочешь? – она проводит его ладонью через гладкую ткань по своей ножке. – Пожалуйста, побудь со мной, мой дорогой…
  - Фабия, нет, - он освобождает руку. – Мне нужно собираться и идти.
  - Понятно, не смею удерживать, милый, - старается не показать разочарования молодая супруга. – Но мы ведь можем вместе позавтракать, дорогой? Расскажешь о своих делах, о планах на день и ближайшее время.
  После трапезы Макр оделся, внимавшая ему за столом жена, напротив, разоблачилась: сняла накинутое платье, оставшись в полупрозрачной тунике. И в столь заманчивом виде уже на выходе из атриума обняла и крепко поцеловала угрюмого мужчину, сделав последнюю попытку завлечь его в кровать или термы.
  - Нет, - отстранил он её. – Я обещал квестору Луцию быть вовремя.
  - Тогда последний раз, дорогой. Постой! – Присцилла бегом обогнала супруга, у самого порога преградив путь, и приникла к его сжавшимся своими влажными устами, со всей нежностью провожающей жены. – Храни тебя Гений!
  Не согретая мужеской лаской, почти обнажённая Муция поспешила из утренней прохлады атриума в тепло своих терм. Где тщательно помылась, освежилась после сна, подготовилась ко встрече с ненаглядной Корнелией. Посетив ларарий, где принесла подношения и молочные возлияния охраняющим дом Божествам и вознесла свои обычные утренние молитвы, Фабия отдала кое-какие распоряжения по дому и делам, в частности, о расходах на селлистернии Идейской Матери. И тогда, спокойная и предвкушающая радость свидания, поехала на Виа Тибуртина.
  - А я знала, любовь моя лучезарная, - после приветственных лобзаний говорит рыжая менада, – что ты без меня долго не выдержишь! – Руфина едва из постели, она приглашает возлюбленную в баню, где та не без удовольствия наблюдает, как обслуживают хозяйку рабы. – И поэтому, несравненная Аркесилай, твоя Феодота вечером не осталась ночевать нигде, хотя ну о-о-очень просили.
  - Любимая, ты чудо из чудес!
  - Да, пожалуй. И вот о чём я подумала. Видела кое-кого из твоих подруг и узнала, что очаровательная Парис утверждает, будто любит тебя. Так как же она тогда без тебя? Не созерцая, не беседуя, не касаясь ласково твоих соблазнительнейших… В общем, как так можно любить, а? Или вы с ней тайком от меня? – Фабия улыбается и мотает головой. – Да  я то не против, кстати. Не против и втроём… О Богини! О Блаженный Отец Либер, что со мной?! В моём доме праздник – его посетила прекраснейшая нимфа! – а не выпито ни глотка вина! Что ты снова вертишь милейшей головушкой? Разве ты не хочешь поцеловать меня?..
  Применяя испытанную эффективную тактику побуждения Муции к употреблению гроздного пития, Бестия довольно смеётся. Осушив по кубку, девушки самозабвенно отдаются своей «этнической» страсти…
  Утолив первый порыв, они, как и три дня назад, идут завтракать. В триклиний, так как на улице пасмурно, иногда брызгает дождик. И снова в это время появляется тёзка хозяйки, и снова с подарками. В прошлый раз она поднесла Руфине и Присцилле отличные фимиамы, в этот – изящные серёжки, одну пару на двоих: «Будете носить по очереди, красавицы! Извините, второй такой пары нет».
  - Милочка, Корнелия! Я голову ломала, какие сегодня надеть. Ты меня просто спасла! – восторгается хозяйка, примеряя серёжки, смотрясь в большое зеркало, которое держат принесшие его двое слуг. – Да стойте вы ровно! Что вы его шевелите?!
  - Пожалуйста, милая Бестия!
  Возлюбленная хозяйки перебирается на ложе вплотную к присевшей хозяйке, также берёт – «Ты позволишь? – Ах, прости, конечно, держи» - одну серьгу и подносит к мочке, глядя на своё отражение.
  - Душка Мерулина, благодарю и я тебя! А скажи на милость, ты внимательна на уроках?
  - Да. А что?
  - А философию тебе ещё не преподают? Ты же дома учишься?
  - Дома. Философию ещё нет.
 - Аркесилай, ты к чему это нашу очаровашку допрашиваешь? Думаешь, ей дома не надоело слушать учёные речи наставников? Или ты хочешь сама стать наставницей, а, хитрец Аркесилай? Только гляди, чтобы тебя бабуся не «отшила»!..
  - Объясню сейчас, что мне пришло в голову, милые девушки. К слову о некоторых достоинствах образованности, не сочтите за занудство. Вот ты сейчас, любовь моя, сказала нашей гостье «Ты меня просто спасла!», а ты, прелестная, просто ответила «Пожалуйста!» А ведь можно и по-другому. Нельзя ли сказать, что, может быть, и я тебя спасла, допустим, от пересыпания и долгих мук от жажды вина и ласк?
  - Конечно же, можно.
  - А вспомни-ка анекдот об академике Кранторе и небезызвестном тебе философе из Питаны,  как они стихами Еврипида поговорили.
  - Помню-помню, - отзывается Руфина и что-то тихо приказывает одному из слуг, срывающемуся исполнять. – Тебе, сестричка – мы же обе Корнелии – скажу по секрету, что специально на днях взяла почитать у одного библиофила пару книжек, начала одну и как раз попался и этот случай. Смотри и слушай.
  Две влюблённые ослепительные патрицианки накидывают длинные платья и принесённые рабом актёрские котурны и вполоборота к юной гостье, забавно ломая в театральных жестах руки, декламируют с нарочитым пафосом.
  Фабия-Крантор:
- О дева, наградишь ли за спасенье?
  Корнелия-Аркесилай:
- Бери меня – рабой или женой!
  - И с тех пор, с той встречи, возглавлявшие Академию Крантор и Аркесилай – только сейчас я изображала Крантора, влюбившегося в Аркесилая, - поясняет, снимая котурны, фламина, - с тех пор они жили вместе.
  - Долго и счастливо. Аве! Надо за это выпить! Верно, сестричка Корнелия?
  - Абсолютно, Корнелия, сестра! – откликается девочка.
  Она надела снятые Аркесилаем, игравшей Крантора, то есть Фабией, котурны и повторила оба стиха за обоих философов.
  - Отлично! – оценивает её игру писательница. – А ты, Феодота, напрасно ждёшь моего согласия поддержать твой тост. Дочитай ты библиофиловы свитки до конца, и если в них ссылаются на свидетельство Гермиппа, ты узнала бы, что, хотя и вправду Аркесилай жил долго и, пожалуй, счастливо, но скончался-то он оттого, что выпил слишком много неразбавленного вина и повредился в рассудке.
IX
  - Не беда. Хорошая смерть. После долгой, счастливой, не без любви, жизни, после кубка наверняка чудесного лесбосского – это не та кончина, которой нужно избегать. Ты совсем юна, вино у меня разбавлено сладкой  ароматной водой, единственное, чего я хочу – чтобы моя Аркесилай забыла пока о рассудке! А за это…
  - А за это, Присцилла, я готова:
Бери меня – рабой или женой! –
привносит свой увесистый довод Мерулина.
  - Теперь, Аркесилай, ты не имеешь права отказаться выпить с нами. Это уже не Андромеда – это Ифигения!
  - Я не Дева Артемида, а мне такие жертвы?
  - Зато я девственница, и мне это уже ни к чему!
  - Смелое слово свободной девушки! Уважаю, милочка!
  Бестия тянется поцеловать тёзку в щёчку, но та сама подставляет неумелые уста, нежно лобзаемые рыжей хозяйкой. Всё ещё на котурнах, девочка подходит к Фабии, оказываясь почти одного с ней роста.
  - И ты, Аркесилай.
  После поцелуя жрицы Кибелы и прихожанки храма Юноны девицы ложатся за стол и выпивают за счастливые встречи.
  - Скажи, Феодота, согласишься ли ты со мной, что необходимо и нашей новой подружке дать прозвище?
  - Безусловно.
  - Спасибо, подруги! Вы славные, потрясающие!
  - Моя славная Аркесилай! У меня несколько предложений: Ипполита, Ифигения или Улисса.
  - Поясни, будь любезна, насчёт Ипполиты и Улиссы.
  - Естественно, Аркесилай, лучезарная моя нимфа! Мерулина Прима – первая красавица как минимум среди прихожанок небезызвестного святилища – на втором месте там её бабушка, я серьёзно. Она, наша юная Корнелия, похожа на амазонку своей смелостью, дерзостью и тем, как неплохо смотрелась на котурнах. Посему, как первая и амазонка – Ипполита.
  - Логично, моя гетера.
  - Благодарю. Конечно, всё по логике – я же люблю философа. И практически живу с тобой. Если ты не забыла. Или рассудок у тебя пока на месте?
  - На месте.
  - Далее. Сестричка просто задаривает нас с тобой, прямо как Улисс троянцев.
  - Кстати, у моей бабули сегодня день рождения, сорок три. Она разрешила мне выпить немного вина и прогуляться без неё по Городу до вечера.
  - Я же говорю, прекрасная бабушка! И то-то я смотрю, девочка ещё смелее и свободнее сегодня.
  - Превосходно, милые мои! – берёт слово Фабия. – Позволю себе высказать свои предположения. Кому нравятся лишь мифические имена, не согласятся со мной.
  - Это, сестричка Корнелия, неизменная присказка Аркесилая: «Я утверждаю, а такой-то с этим не согласится».
  - Ты знаешь меня лучше всех, любимая Феодота. Так вот, сначала у меня мелькнула мысль о прозвище «Аквилия» или «Виндиция». Ибо наша подружка делает первые шаги к свободе… О да, восславим Либеру!
  - Слава тебе, Блаженная Либера! – кричат три красавицы.
  - Делает шаги к свободе, выходя из-под опеки домашних. К тому же, она подслушала тогда нашу дерзкую заговорщицкую – с целью проникновения в опистодом – беседу. Надеюсь, девушки, вы помните историю первых дней Республики? – девушки кивнули. – Но со мной не согласятся ревнители блеска наших имён. Не пристало, скажут они, патрицианкам зваться в честь какого бы то ни было вольноотпущенника. А стало быть, у меня одно предложение, только одно. По чудесному вкусу свежайших бесподобных губ называть юную красавицу Глицерией.
  - О моя Аркесилай, я отвожу свои варианты и голосую за твой! Ты снова чётко различаешь и называешь слова и имена. Ты права: таким сладким губкам можно позавидовать, клянусь Бастет!
  - Сестра Бестия и Присцилла! Вернее, Феодота и Аркесилай! Давайте поднимем ещё тост! За то, чтобы я, Глицерия, скорее познала сладость любовного соития!
  - Милая? – вопросительно смотрит на Муцию хозяйка-менада. – Неужели ради…
  - Ради Глицерии и благосклонности Киприды не откажусь. Возлияние Богине! – осушив кубок, фламина продолжает. – Прежде чем задать вопрос Глицерии, поинтересуюсь у тебя, Феодота. Зачем тебе такие котурны и откуда они у тебя?
  - На память, что был у римлян принцепс, любивший лицедействовать.
  - Напиши на них: «Какой артист погибает!»: говорят, это были его последние слова.
  - Хорошо. А на самом деле я стащила их у одного своего поклонника. Этот квирит, пока не встретил меня, был влюблён в одного грека-актёришку, игравшего женщин и хранил у себя эту его обувку. Он даже признался, что целовал их и разговаривал с ними.
  - О Геркулес! С котурнами?!
  - Да!
  - Забавно. Глицерия, теперь ответь мне, душечка.
  - Да, милая, желанная Присцилла!
  - О, как я ревную! Как Медея к Главке… не бойся, я шучу, сестричка. Догадываюсь, что после Аркесилая тебе хочется и Феодоту. Но, Присцилла, я не зря называю тебя нимфой и божественно прекрасной: ты ещё не озвучила вопрос, а уже слышишь «да!»!
  - Вообще-то, я хотела спросить следующее…
  - Прошу прощения! – прерывает Мерулина. – Подожди-ка, Аркесилай, - девочка перебирается к ней, к Муции, на ложе. – Пожалуйста, выпьем ещё, и я отвечу на любые твои вопросы, - три прелестницы осушают чаши. – Я влюбилась в тебя – и в Феодоту тоже, но в тебя больше – сразу же, тогда, у храма…
  - О проказница Венера! – восклицает Фабия. – Но извини, продолжай, миленькая моя!
  - Влюбилась и хочу потерять невинность с тобой! – девочка целует жрицу.
  - Отдаю должное безумию Вакха, - говорит любующаяся Руфина, – и дерзости Амура, но какова смелость сестрички Корнелии! Зная, что мы любим друг друга, так отважно бросаться в объятия!
  - Видимо, Бессмертные и подсказали ей это, моя Бестия, - после лобзания замечает писательница.
  - Конечно, или она почувствовала, что наши отношения позволяют…
  - Вообще-то, я дала кое-какие деньги своей рабыне и послала её выведать у ваших слуг интересующие меня сведения. И твои, Феодота, оказались болтливыми. А твои, любимая Аркесилай, чуть не побили мою бедную дознавательницу. Но я жду твой вопрос, Аркесилай, милая и ненаглядная.
X
  - Кроме того, что ты не встретила нас, что мешало тебе расстаться с девственностью?
  - Да я под домашним арестом практически живу!
  - Родители строгие?
  - Да им нет столько дела до меня, сколько бабусе. Мама и папа нормально живут, у него любовницы и любовники, у неё любовники, я-то знаю.
  - Вот бабушка, наверно, и решила сурово взяться за твоё воспитание. Надо будет узнать, как сама… как её?
  - Геренния, - подсказывает Бестии Присцилла, всё лежащая в обнимку с Мерулиной.
  - Как сама Геренния в молодости жила. Сколько, ты сказала, ей исполнилось, милая сестричка Корнелия?
  - Сорок три.
  - Моему щедрому Силану сорок пять. Пожалуй, помнит. Уже не молод и может знать о юности Гереннии, и ещё не стар, чтобы забыть всё на свете. Так значит, очаровательная Глицерия, ты хочешь любовной близости, и как можно больше?
  - Всё верно, Аркесилай. Но дома это невозможно! Проблема!..
  - Она же легко решаема! – улыбается Бестия. – Выходи замуж.
  - Да? Ты шутишь, Феодота? Я ведь буду тогда под присмотром мужа вместо бабуси, - на личике девочки появляется грустное выражение; весёлые вдовушка Руфина и замужняя Муция громко смеются. – К тому же я хочу девушек!.. Тебя… вас…
  - Одно другому не мешает!
  - Одно другим не мешает! – подправляет возражение Корнелии-менады Присцилла. – Замужество – не помеха девушкам и любым другим любовным связям.
  - В общем, нужен только подходящий – с именем или состоянием, дабы родители твои особо не возражали – подходящий жених. И ты, подружка, распрощаешься с бабушкой Гереннией.
  - А она мне говорит: «Только, внученька, когда вырастешь и закончишь курс обучения грамматика, тогда и будешь собираться замуж».
  - Забудь, Глицерия! У меня вообще уже есть на примете жених для тебя! Подожди. Хотя ты и соблазнительна сверх всякой меры, я пока не хочу ни пить, ни целоваться, дай расскажу. Потерпи чуток. Ибо это, возможно, о твоём будущем муже. Зовут его Гай Дидий Инстеан, друг Аппия Силана, бывшего претора…
  - Прошу прощения, Присцилла. Так ему тоже за сорок?
  - Это тебя так смущает?
  - Ты боишься, он с бабушкой Гереннией будет тебе изменять?
  - Нет, она боится, - смеётся Бестия, что после этого они сговорятся и заново организуют «домашний арест» свободолюбивой Корнелии Мерулины! – хохочут и Феодота, и Аркесилай. – Сестричка, пойми же: тебе с ним что, правнуков растить? Любимая, этот твой, как его… Дидий, он что, таких строгих нравов, что живёт без любовниц и после свадьбы будет таким же? В этом случае, скорее всего, ты не назвала бы его кандидатом в женихи нашей подружки. Даже если вдруг и так, то что же из этого? Разводы никто не отменял…
  - Подожди разводить, бесценная моя, пока что женитьба на повестке дня. Лучше послушайте обе. Гай Инстеан – сенатор, не ручаюсь, но тоже, по-моему, бывший претор, состоятельный. Не толстый, так, чуть-чуть животик, но у кого из зрелых мужчин его нет?.. А кстати, вот ещё преимущество зрелости: никто не скажет, что ты, Глицерия собралась за какого-нибудь юнца по недо- или легкомыслию… Недавно приехала к Аппию, а у него двое друзей. Один сразу убежал, извинившись: супруга, сказал, заест, если узнает, что с чужой молодой женой выпивал под одной крышей. Второй как раз Дидий. Уже порядком мы пролежали за столом, тут он и выдал свою «мечту последних дней». Он вообще любит молоденьких, юных девочек, особенно непорочных, служанок много перепродаёт. Это Силан мне поведал. Но надоели ему эти рабыни. Сам он сказал так: «Не представляете, дорогие мои, ради хорошей юной свежей девственницы готов на всё, даже жениться! Клянусь Гадесом, Персефоной и Хароном!» Я ещё тогда с серьёзным лицом говорю: «Давай на мне женись! Тебе же благородную невесту нужно, верно?» «А ты разве девственница?!» – поражается он. Аппий незаметно для друга улыбается, чуть не хохочет уже. «А разве не похожа? – отвечаю. – Однако ты не сказал, что жениться будешь именно на девственнице! Ты выразился «ради девственницы». Вот я и решила…» «Но ты замужем, мне Силан говорил». Видели бы вы, как Дидий подрастерялся. «Хм! Об этом я не подумала!» - сказала и сама первой не выдержала, как засмеялась… Феодота, скажи, пожалуйста, чтобы принесли церы. Глицерия, что ты скажешь?
  - Симпатичный?
  - Нормальный. Я бы пожила с таким, даже год, наверное, где-то. Получше моего Макра будет. Ты выходишь замуж и выходишь из-под опеки бабушки. А Дидий не самый строгий муж…
  - Сдаюсь. Один только вопрос. Ему нужна моя девственность, а я хочу в первый раз делить ложе только с тобой!
  - Вы до вечера вполне успеете. И даже я с тобой, сладенькая успею, - вставляет Бестия.
  У Мерулины удивленное лицо.
  - Глицерия, душечка, неужели ты не знала?..
  - Так бабуся меня воспитывает! Прошу прощения, что снова перебила.
 – Причина незнания –
Издержки воспитания! –
изрекает Бестия.
  - Неужели не знала, что мы можем получить удовольствие и с целой плевой?! О бедная, несчастная девочка! Клянусь Венерой!
  - Так чего мы ждём, мудрая Аркесилай? Твоя Глицерия умоляет тебя: выпьем, и ласкай меня, я прошу!..
  Тут же Фабия быстро написала пространную записку Силану с матримониальными планами в отношении их с любимой подопечной и Гая Дидия. На этом девичье застолье и закончилось.
  Руфина точно предсказала: до первой стражи всё успелось. Сначала в одной из роскошно убранных спален Мерулина впервые познала вожделение, возбуждение и высшее наслаждение. Едва Глицерия и Муция вошли в эту комнату, жрица припала нежным поцелуем Ц…
XI
  Ц…
  Вечером, распрощавшись с Корнелиями, молодая писательница проехалась по нескольким адресам. Навестив Елену и Шрамика, напомнила им об утренней службе. В доме Ребилиев Феликсов она поговорила с собиравшимся уходить и уезжать Марком. Юный Феликс направлялся, разумеется, к любимой, к Юнии. Его, как всегда, с удовольствием принимали в её доме. Уезжать же эфеб планировал до конца июня. Брат Парис – сама Фелиция просила передать, что её нет дома – поинтересовался, не было ли ещё письма от Гая, хотел узнать новости Иудейской войны. Куда он и собирался, несмотря на робкие, но постоянные попытки невесты отговаривать. Марк Феликс рвался к подвигам и славе. Ему уже было обещано начало над когортой, а в июле, возможно, и трибунат. Присцилла ласково, как сестра или мать, обнимала юношу, когда он с особым воодушевлением говорил о своём предстоящем участии в войне. Как фламина и вообще религиозная девушка, просила не забывать о необходимости гаданий и внимании к ним. Нужно, сказала она, «прислушаться к воле Богов, к тому, что Всевышние предвещают о твоей поездке в мятежную Иудею».
  Немного проехав в носилках Ребилия – им было почти стадий по пути – Фабия пересела в свои и прибыла к Эприям Марцеллам. Тита не было, девочки ложились спать. Клодию – сестрёнка сообщила: «У неё те дни» - гостья не стала беспокоить, а с Марцианой поговорила немного. У неё, в общем, было всё хорошо, только… Вот её слова. «Начинает беспокоить нравоучение. На прогулке или в цирке на красивых девочек и юношей не погляди, не заговори, веди себя пристойно, вина много не пей… О Бастет!.. Пока терплю. Главное, в постели мне с Марцеллой так хорошо!..» В атриуме, лобызнувшись на прощание, со своей сводной сестрой, супруга Гая Макра написала ему записку, что не сможет позавтракать с ним, и просила не сердиться.
  За полчаса до полуночи она приехала на комиссатио, где её, как они и договорились, ждала Руфина. Две влюблённые блистали на этой пирушке, и молодёжь обоих полов, буквально глядевшая им в рот, наперебой осыпала их похвалами и восторгами. Вдобавок к тем цветам, что хозяин приказал слугам бросать на двух первенствующих гостий, распоряжавшихся этой ночью в его доме всем, чем и кем вздумается.
XII
  С приходом нового дня в доме, где проходило комиссатио, никто и не думал готовить баню. Разбуженная одним из своих педисеквов, Фабия думала именно помыться. Холодной водой  - мало приятного, да и опасно: можно заболеть. Ехать до дома не хватало времени, общественные бани и термы ещё не открылись, и прелестная жрица, уже выехавшая в своих носилках, перебирала в уме, у кого из знакомых по дороге до храма в этот ранний час можно воспользоваться баней. Не найдя таковых, она неожиданно вспомнила слова юной Диании, что будто бы на вершине Целия – а это было буквально в двух шагах – живёт некая Фабия Тилия, приглашавшая в гости Присциллу Младшую и Ребилию Терцию. «Придётся попробовать этот вариант за видимым отсутствием других» - решает чистоплотная домина и приказывает нести октафоры вверх,  к дому Марка Сервилия.
  Там важный слуга сообщил, что его госпожа «изволит почивать и в столь раннее время в этот день никого не приглашала». Услышав, что ничего передавать не нужно, раб захлопнул дверь огромного дома. Растерявшаяся домина, посидев некоторое время в раздумье, приказывает ехать в сторону святилища и поглядывать, не открыта ли случайно какая-нибудь баня. «Что не столь уж невероятно, ибо какой-нибудь предприимчивый вольноотпущенник мог открыть круглосуточную помывочную. И, если там более-менее прилично…»
  - Присцилла! Стой! Присцилла! – прерывает эти размышления девичий крик, к остановившемуся паланкину подбегает отроковица. – Доброе утро, светлейшая Присцилла! Прошу, заходи…
  - Здравствуй, Диания! Ты здесь? Садись. Эй, разворачивайте…
  - Да, я же говорила, что почти живу у Тилии. Я так рада, что ты наконец-то заехала в гости! Что приказать на завтрак?
  - А термы готовы?
  - Да, почти.
  - Благодарю за приглашение, - девушки уже входят в дом. – Но мне нужно помыться. Спешу на богослужение. Проводи меня, будь добра, или скажи кому-нибудь.
  - О, конечно. Я сама проведу. Можно, я с тобой тоже?
  - Идём.
  Пока гостья в роскошном тепидарии быстро споласкивалась с помощью самой Диании, та успела ей кое-что рассказать. О трауре хозяйки дома, о том, что у неё есть ребёнок, сын, наследник покойного Сервилия. Что  подруга Тилия снимает для её, Диании, семьи хорошую квартиру, что Парис почти двадцать дней никуда её не зовёт. И что сейчас Фабия, «которая Тилия», действительно спит. Порою она может дремать или просто, ленясь, проваляться до четвёртого часа.
  - О Геркулес! Как поздно! – смеётся гостья.
  - А я, услышав, что кто-то приходил, увидела, узнала, что это ты, и выбежала догнать.
  - Надо было слугу послать, милая Диания, - Муция уже одета и шагает к атриуму. – Благодарю за гостеприимство! Мне пора, опаздываю даже. Выдастся время – скоро заеду.
  - Может, разбудить?..
  - Не стоит. Всего доброго!
  - Всего доброго, Присцилла! Спасибо, что заехала. Будем ждать ещё!.. И, пожалуйста, увидишь Парис…
  - Хорошо, скажу, что нельзя забывать подружку. Пока!
  -Спасибо большое!
  Радостная – всё-таки удалось намыться – фламина вовремя прибыла в святилище Великой Матери Богов и великолепно провела утреннюю службу. В этот раз Ребилия присутствовала, но, тотчас по завершении молитв, ушла сама и увела Геллию. Секстия осталась на селлистернии, Старшая сестра посадила её подле себя, и лучшие подруги, хотя и сказали друг дружке лишь по паре слов, были очень рады встрече. Когда закончилась посвящённая Богине трапеза, Фламина велела младшим коллегам проследить за наведением порядка и чистоты и предупредила, что, скорее всего, вечером приедет только на расширенную службу.
  Сразу за тем она вместе с верной, всё понимающей Шрамиком вышла в портик, где было ещё много прихожанок, ожидавших своих мужей, отцов, сыновей и братьев, сопровождавших господ слуг. По традиции, после таких служб женщины и девушки выносили сладкое, кусочки десерта, и угощали ими прямо у святилища своих родственников-мужчин. Специально приходивших встречать поклонниц Великой Матери Богов. Можно и не кушать вынесенное с селлистерний сразу, а отложить до дома, но передать лучше в тэмплуме – священном пространстве храма.
  Присцилла помнит, как, больше десяти лет назад, после первой её такой службы, её встречал отец. Затем, случалось, приходили мужья, но это бывало нечасто: в основном, когда она посещала святилище с животом, беременная. Главным образом, после женских служб Фабию ждали братья: Квинт или Гай, когда они были в Городе, а последние пару лет – Спурий. Вот и теперь, поцеловавшись со старшей сестрой, мальчик взял у неё печенья и одно сразу съел.
  - Оставь Квинту, шалун Спурий! – ласково грозится жрица. – Скажи ему, чтобы заходил ко мне.
  - Госпожа, извините, но вашему младшему брату нужно заниматься уроками, - напоминает педагог. – Господин Торкват велел не задерживаться.
  - Спасибо, Спурий, братик мой дорогой, что встретил!- фламина ещё раз целует его. – Благословение Матери Богов да пребудет с тобой! Ступай.
  В это же время рядом с ними Шрамик пытается накормить своего отца.
  - Пап, ты как всегда! Поешь, говорю!
  - Дома, дочка. Дома, обещаю, покушаю. Можешь спросить потом у Сканфа.
  - Да он заодно с тобой! Ты ему и скормишь, наверное. Фабия, - обратилась дочь за помощью к подруге, когда педагог увёл Спурия, - скажи папе, чтобы съел хоть кусочек здесь. Повлияй на него, как главная священнослужительница!
  - Хорошо-хорошо, Вера. Я действительно не хочу есть, но раз ты и храмовую коллегию хочешь подключить к своим увещеваниям… Вот, смотри, половинку сейчас, - он отправляет лакомство в рот и жуёт его, - а ещё и дома поем.
  - Поклянись Божеством.
  - Не обману. Слово консуляра.
  - Теперь верю, папа. Как хорошо! У меня лучший папа на свете!
  - Да пребудет с тобой благословение Великой Идейской Матери!- лобызает отца подруги Фламина.
  - Спасибо, Присцилла! До свидания, юные жёны! – прощаясь, целуется Секстий и с дочерью. – Мне нужно срочно в Курию.
  - Знаешь, что я вспомнила, Шрамик? Только я вышла второй раз замуж, Аппий, муж, пришёл вот так же встречать меня. А народу было ещё больше, и вплотную, спиной к нам, стояла весьма фигуристая девушка. Вдруг она поворачивается и весьма недовольно высказывает моему мужу: «Молодой человек! Как вам не совестно?!» Аппий мне: «Присцилла, дорогая, клянусь всеми Богами, это…» А я ему на ушко, - Фабия говорит Секстии тоже на ушко. Подруга заразительно смеётся, и они направляются к выходу.
XIII
  - Муция, ты лучше всех!
    - А ты лучше всех остальных, кроме меня!
  - О Кибела! Какое прекрасное начало дня!
  - Как всегда, разишь меня рифмой, Шрамик! – аристократки неспешно шагают уже за оградой святилища.
  - И я предлагаю не разбегаться, как у нас поучалось в последнее время, а хотя бы один день заново провести вместе!
  - Поддерживаю! До второй стражи я свободна.
  - То есть будто разведена, а во вторую стражу снова замужем? Прямо как я!
  - Куда пойдём? Или поедем?
  - Поедем, Муция. Не хочу пешком идти. Поедем в один дом, где мне будут рады, а уж если со мной ты, будут рады без меры!
  Проезжая мимо храма Венеры, красавицы, к которым Богиня явно благосклонна, решают должным образом снова засвидетельствовать своё почитание. Обе пишут на церах указание передать в святилище Киприды деньги на жертвоприношения. Записки отправляют домой, а хорошо знакомых жрецов ставят в известность об очередном своём намерении благодарить Блаженную Мать Амура обильными жертвами.
  Едва Секстия и Фабия зашли в дом Нумерия, нового юного горячего поклонника первой, там закипела подготовка к пиру, поднялась большая суета. Ибо все обитатели жилища, вся фамилия – отец и младший брат находились в Байях – а вскоре ещё трое юношей, друзей Нумерия, стремились угодить знатным визитёршам и удовлетворить все их малейшие прихоти, желания и капризы. Ясно, что пир удался на славу. Четыре эфеба не жалели средств, чтобы ублажить распорядительниц застолья. Поэтому и не пожалели: молодой хозяин – что встретил такую любовницу, его гости – что пришли на этот обед к своему другу. Жалели юноши об одном – что даже их молодые свежие силы иссякают на любовном ложе…
  Вера и Присцилла, сполоснувшись в хозяйской бане, на этот раз без эфебов, покинули приветливую обитель. Шрамик поспешила к мужу – «потерял, наверное, и соскучился, бедный мой Юнк». Муция, чуть менее переживавшая о супруге, снова ограничилась запиской «дорогому Гаю Макру», и её октафоры тронулись к святилищу Великой Матери Богов.
  По завершению ночной службы Фламина-Старшая сестра проследила, чтобы были погашены все огни, помолилась и пошла к дверям. В пронаосе ночной сторож почтительнейше поприветствовал её и предупредил, что некий человек ожидает её выхода. У порога к жрице действительно подошёл этот некто.
  - Светлейшая домина Фабия Присцилла! Мой хозяин приказал передать вам записку и, когда вы прочтёте её, проводить вас. Фламина позвала слугу с факелом и прочла содержание цер; написано было по-гречески.
  «Восхитительная Фабия Присцилла! Я очарован и поражён вашей олимпийской красой и обаянием, какое, возможно, присуще лишь Блаженным! Всё это сводит меня с ума, ибо никогда в жизни со мной не происходило ничего подобного. Похоже, что я влюбился в вас, как мальчишка, хотя увидел лишь сегодня. Простите за дерзость, но Демон вашей красоты необычайно могуществен, и я решился написать вам и просить приехать. Всё, что в моих силах, я готов принести в жертву вам с вашей совершенной – акмэ – внешностью! Снизойдите до несчастного мужа, потерявшего разум – уже одной своей улыбкой подарите надежду на счастье! Прошу, умоляю – последуйте за моим слугой. Ваш слуга Кезон.»
  «Присцилла Младшая Кезону шлёт привет и желает спокойной ночи! – пишет в ответ домина на тех же церах и на том же языке. – Слог вашего послания довольно приятен. Быть может, я и подумала бы над предложением, но сейчас обещала подруге навестить её.
  Мой демон, насколько знаю, довольно разборчив в подношениях, бойтесь его разочаровать.»
  - Эй, ты, который записку дал, «провожатый Аргоубийца»! Ты где?!
  - Я здесь, - шагает из темноты слуга Кезона. – Светлейшая госпожа, я никого не убивал, не бойтесь, пожа-…
  - Помолчи, глухой или невежда. Вот церы, там ответ, передашь моему слуге – твоему хозяину. Понял?
  - Да, светлейшая госпожа. Ещё вот, возьмите, пожалуйста! – протягивает посланец увесистый кошелёк. – Хозяин велел отдать вам, невзирая на любой ваш ответ на его послание.
  Обменявшись таким образом, кошелёк на церы, несостоявшийся провожатый уходит. Не пожелавшая осчастливить неизвестного поклонника молодая жена отправляется к своей возлюбленной, дома у которой проходит очередная «сажень».
  Это ещё одно слово, придуманное Муцией вследствие общения со своей неистовой пассией. Которая иногда на ироничные вопросы типа «Что же вы там будете делать – ты и все эти мужчины – сидеть и смотреть друг на друга?» отвечает: «Не друг на друга, а друг вместе с другом и друг за другом они будут сажать меня на свои квирисы, а я, посаженная, буду Цть их и Ц… и, наслаждаясь, смотреть, как они выдыхаются, эти сильные мужи, под натиском моим и моих дЦчек!» Короче, словосочетание «садиться, сажать на квирисы» можно было часто слышать из умопомрачительных уст Корнелии, ещё и волшебным голосом. Как и вульгарный нецензурный синоним «Цться, Цть». Кроме того, Фабия как-то пошутила: «Тебе, любимая, тогда будет привычнее измерять квирисы размахом ног! А стадий, то есть сто «саженей», ты сумеешь пройти всего за пару месяцев!» Потому для собраний с целью именно этим после или во время застолья и заниматься Аркесилай и изобрела такое название: «сажень». Также восхитившее Феодоту, похвалы которой не замедлили перейти от сладких слов к таким же ласкам.
  Фабия порядком устала на дневном пиру и ночной службе, и на этой «сажени» её хватило лишь на одного партнёра. Она даже не добралась до соседней постели, где Бестии досталось поболее квирисоносителей Ц…
XIV
  В своих носилках до конца не выспавшаяся – Шрамик бы поправила: не «до», а «из-за» - Присцилла по пути домой в лучах восходящего Божественного дневного светила обнаружила две вещи. Первое. Оказывается, ночной её партнёр не поскупился. А она-то думала, что уставшая, просто лёжа, сама не достигнув «Порнаса удовольствия» - ещё одно словосочетание, изобретённое для и благодаря Бестии – не удовлетворила должным образом эфеба. Значит, он думает иначе, считает, что партнёрша заслужила поощрение. Второе. Накануне Присцилла Младшая не заглянула в кошелёк Кезона, полагая, хотя он и показался ей тяжелым, что там обычное в подобных случаях – вот хотя бы как сейчас дар эфеба – серебро: сестерции или денарии. Отнюдь. Там лежали денарии, но золотые – ауреусы.
  Настроение патрицианки повысилось, и она уже не столь беспокоилась о разговоре с мужем. Которому, к тому же, приготовила подарок – прекрасный, богатой отделки латиклав. Вчера одним из её желаний на дневном пиру было обрести и примерить новую роскошную сенаторскую тогу. Сразу двое юношей, послав слуг к лучшим портным, довольно быстро его исполнили. В один латиклав, повелев именовать его «паллой», Муция переоделась прямо за столом. Но ненадолго, скоро разоблачившись и превратив его в покрывало на сдвинутых лежанках. И прямо на нём Ц… Другой, чуть-чуть похуже, зато оставшийся новым и чистым, без пятен вина и прочего, теперь также лежал в её октафорах.
  Супруг был уже в атриуме, собирался уходить.
  - Клянусь Матерью Амура, - после приветствия говорит ему изменница, - Лициний Макр, твой свирепый взгляд – это не к добру! Имею в виду, сам Юпитер-Громовержец не может так хмуриться и не позволит простому смертному, даже знатного рода, обладать подобным взором. Если бы не эгида моей иронии, ты испепелил мы меня, Гай. Так что остерегайся зависти и гнева Юпитера: как бы царь Богов не лишил тебя, моего благоверного, дорогого мужа…
  - Прекрати, Присцилла!
  - И это благодарность заботливой жене! Стараюсь предостеречь, предотвратить кару Всевышних, я принесла в дом золото и серебро…
  - Прекрати, прошу!
  - Хорошо, Гай. Я послушная жена. Только одно, прежде чем пойду спать. Как твои успехи в зачислении в списки?
  - Полагаю, в следующем месяце или чуть позже. Во всяком случае, нужно подождать прибытия Принцепса. А в августе-сентябре многое изменится и у нас с тобой.
   - В лучшую сторону?
  - Да.
  - Рада твоим успехам. И потому приготовила тебе подарок. Если торопишься, примерь потом. Всего доброго, - Муция вручает латиклав супругу, целует его в щёку и проходит в сторону спальни.
  Поспав часа три, она по пробуждении посетила термы и ларарий, плотно покушала в прандиум и приказала носильщикам нести её на Викус Лонгус, второй дом от Альта Семита, то есть дом Гая Инстеана.
  Накануне поздним вечером за столом Руфина успела поведать об успехах в помощи своей тёзке. За день, не без энергичнейшего содействия Бестии, почти был устроен брак Глицерии и Дидия. Жених, познакомившись с обеими Корнелиями, пришёл в восторг и просил старшую помочь – не безвозмездно – уговорить родителей младшей, ибо те никак не ожидали от дочурки желания замужества. Бестия пригласила, будто на суд, в качестве почтенных лиц, консуляра и бывшего претора. Консуляру, Марку Аррунцию Аквиле, нужна была благосклонность одной влюблённой в Бестию юной барышни, а бывший претор – это Силан. Явившись этой представительной делегацией к Корнелию Меруле, деятельная Руфина добилась согласия его и супруги на брак дочери. К неотразимым чарам самой «посла» добавились респектабельный вид (со всеми регалиями) и поддержка мужей, облечённых ранее консульским и преторским достоинством. В итоге не только было получено согласие, но и назначена была уже на четвёртый день свадьба. Воодушевлённый успехом, энергией и обаянием посла, Дидий не только вознаградил её сверх обещанного, но и предложил не стесняясь пользоваться его гостеприимством. Узнать, каково оно у Гая Инстеана, Бестия пригласила свою любимую «нимфу».
  Хозяина не было дома, но он велел фамилии слушать домину Корнелию Руфину, как его самого, и влюблённые девушки замечательно провели день. Помимо обычного прочего, то есть кроме наслаждения столом, вином и друг дружкой, Аркесилай и Феодота, как они подписывались, отправили несколько записок Глицерии. Их ещё пуще разбирало веселье, когда они представляли, что вдруг бабушка Геренния прознает об этих подписях, переписке и вообще об их дружбе с её внученькой. Которой они, среди «обычного прочего», советовали, как вести себя, в частности, с мужем, по-настоящему свободной патрицианке.
  В начале одиннадцатого часа Присцилла посылала узнать, дома ли Квинт: ответ был отрицательным. К концу этого часа она, как и предупреждала свою Феодоту, покинула её «ради любопытства и верности». Под «верностью» она подразумевала то, что собиралась провести после двух ночей вне хотя бы одну дома. Любопытно же ей было взглянуть на Кезона, «своего слугу».
  В полдень, выезжая из дома, Фабия снова увидела в тени колонны вчерашнего раба-посланца, менявшего воск на золото. Едва он шагнул к носилкам, сидевшая в них жестом остановила его и сказала:
  - Не сейчас, «Аргоубийца». Подходи на угол Викус Лонгус и Альта Семита в двенадцатом часу.
  К указанному месту и сделали от дома Дидия два десятка шагов носильщики, доставив туда свою молодую домину.
XV
  Тотчас подбежал тот раб:
  - Светлейшая!..
  - Тебе, как и вчера, хозяин велел проводить меня к нему?
  - Да, госпожа. У меня ещё запи-…
  - Постой же! Я не спрашивала, есть ли у тебя ещё «запи». Велели вести – веди. Покажешь дорогу моему педисекву. Пошёл.
  Ехать пришлось совсем недолго, гораздо меньше, чем в полдень. По той же Альта Семита не более трёх стадиев, до Порта Салютарис. Небольшой новый дом впустил в свою дверь прекрасную фламину. В атриуме из-за стола поднялся немолодой невысокий мужчина. А оставив эвфемизмы, можно сказать и пожилой, и более, чем на голову ниже вошедшей. Его простое крестьянское лицо засветилось радостью, тёмные глаза заблестели.
  - Прошу вас, прикажите слугам скорее подняться, - обращается он к гостье, - там их удобно разместят.
  Фабия сделала знак, её рабы исполнили. Незнакомец приближается, наклоняется и целует край её платья.
  - Простите, вы не вольноотпущенник?
  - О нет, я квирит. Моё имя Кезон Попедий Румикс. Но зовите меня, пожалуйста, - он вновь лобызает столу, - просто Кезон.
  - Конечно, так вы будете ещё моложе. Вы, Кезон, сейчас так хорошо выглядите. Как меня зовут, вам известно. Рада знакомству! Можно мне где-нибудь присесть?..
  Слуги в атриуме так и не появлялись, и Румикс всё делал сам. Подвинул лежанку, поднёс столик, также вино, фрукты и мёд, рыбу и мясо: ни к чему из этого патрицианка не притронулась, помня о совете врача не есть на ночь глядя. Максимум, на что ещё, кроме лобызаний платья, решился в этот вечер Кезон, было пожимание кисти. С близкой к простонародной манерой речи он поведал свою историю.
  Его старшая, семнадцатилетняя, дочь, недавно прошедшая тавроболию, первый раз ходила вчера на женскую службу в храм Кибелы. Она сказала, что по обычаю отец должен её встречать. И вот Кезон, дождавшись дочку, среди множества других стоял, кушая печенье с селлистерний. И тут он был поражён и изумлён – он увидел потрясающую, чарующую и умопомрачительную девушку, услышал её волшебный голос, показавшийся неземным, и…
  Тут Фабия, извинившись, прерывает его, говорит «и прелестный смех» и декламирует по-гречески:
Твой звучащий нежно
Слушает голос
И прелестный смех…
  Тогда Румикс признаётся, что не знает греческого. Что он просил своего раба-грека, Сикинна, которого и посылает к той, что полюбил с первого взгляда, написать красиво записку, рассказав верному слуге о своих чувствах. Кезон боялся, что знатная патрицианка не станет читать его простое и спутанное признание со множеством ошибок. Ведь она свободно говорила и благословляла консуляра, отца своей подруги – «А ведь то был Тит Секстий Вер Африкан, правда?». И сама возлюбленная столь благородная и знатная, с таким саном!
  Он узнал от дочери, что это была за жрица, стоявшая рядом с ними. Уже днём, в десятом часу, Кезон решился. Сильная настоящая любовь пришла к нему впервые. Необходимо было что-то делать. Жене, дочерям, фамилии он сообщает, что уезжает по делу – он негоциант – сам же, взяв преданного Сикинна и кое-какие средства, снял этот дом и стал молиться Венере. И вот его молитва услышана: божественная Присцилла посетила его убежище!
  Немного заскучав от – впрочем, показавшегося ей где-то даже милым – пожилого поклонника, Присцилла вежливо ссылается на строгого мужа, прощается и покидает Кезона Румикса, снова облобызавшего нижний край её столы. В носилках вновь был кошелёк не легче первого.
  Ещё не закончилась первая стража, а Фабия была у себя дома. Атриенсис докладывает, что Макр вернётся во вторую стражу. Стоит восхитительный летний вечер, и хозяйка решает организовать семейный ужин в перистиле. Пока он готовится и накрывается, фламина молится в ларарии. Возвращается её супруг, атриенсис просит пройти его во внутренний дворик и подождать за столом. Прелесть вечера, аромат курящихся благовоний, глоток вина заставляют уставшего, напряжённого Лициния Макра расслабиться и успокоиться.
  - Добрый вечер, дорогой Гай! Позволишь и мне выпить немножко? – лобызнув мужчине щёку, вошедшая хозяйка, одетая в короткую сирийскую тунику, без всякого белья, ложится напротив.
  - Вечер действительно замечательный, Присцилла. Вот так бы каждый день.
  - Ты, видимо, не столько о погоде, сколько?..
  - Да, о том, что жена дома, привечает пришедшего мужа, приготовила ужин. Давай выпьем за это, Фабия…
  Немного полежав и вполне мирно побеседовав за столом в перистиле, супруги перемещаются на ложе в свою спальню. Молодая жена чуть затягивает прелюдию, намекая мужу, что так ей приятно и хорошо. Затем садится на Макра лицом к лицу и медленно, наслаждаясь первыми проникновениями, начинает двигать своей попой. Присцилла решает попробовать сама контролировать возбуждение законного партнёра, раз он не умеет или не хочет сдерживаться. Её Ц…
  Первая неудача в указанном направлении несколько огорчает юную жену. Однако её не оставляют мысли, как бы и самой получать удовлетворение от мужа, и ему доставлять максимум удовольствия.
  - Милый, - ластится она к Макру, - о чём ты мечтаешь, какие фантазии у тебя, - нежнейше целует супруга в губы, - насчёт ложа любви… чего бы ты хотел?.. Не стесняйся, не бойся, я всё сделаю, милый.
  Возможно, муж краснеет, этого в темноте не видно, но отвечает не сразу и каким-то сдавленным голосом:
  - Хотел бы… в по-… в тво-… хочу тебя в анальное…
  - Ясно, дорогой. Всё ясно, Гай. А у меня следующая просьба. Если тебе не абсолютно безразлично, что я чувствую с тобой в постели, пожалуйста, избавляйся от щетины, будь нежнее, говори мне приятные слова и не торопись закончить один, милый. И, быть может, мне не придётся искать удовольствия с другим мужчиной…
  - Хорошо бы, Присцилла… Спокойной ночи, дорогая! – лобызнул Макр ланиту жену.
  - И тебе, милый Гай! – её губы касаются плеча, мочки уха, кончика носа и щеки мужа. – И тебе спокойной ночи!
XVI
  Богини Матута и Аврора, появились на небе, сменив Луцифера и Кинфию. Ещё не сияя ослепительно ярко, Сол едва начал подниматься над благословенной Всевышними землёй Лация. В это время, необычно рано, встала и Присцилла Младшая. Многие из фамилии также спали, и потому вместо вестиплики или номенклатора прибежал к спальне один из бальнеаторов. Когда, завернувшись в одно из покрывал, хозяйка, чтобы не будить мужа, вышла из опочивальни, слуга доложил, что её ждёт в атриуме посетитель. Как он туда попал, неизвестно, но на вид мирный, безопасный. Примчавшаяся Меланто помогла накинуть тунику и на всякий случай провожает госпожу, захватив кинжальчик. Войдя в атриум и увидев, что это за «странный посетитель», домина отсылает служанку в термы.
  - О любимая!..
  - О Геркулес! Тише, Гней Космик – мой муж дома!
  - О, прости.
  - Прощаю. Потом как-нибудь расскажешь, как проник в мой дом. А теперь: здравствуй, Космик!
  - Здравствуй, светлейшая и прекраснейшая Фабия! Прости ещё раз, но я не мог больше не видеть тебя…
  - Да оставь ты, пожалуйста! Говорю же, вдруг Макр придёт.
  - А я пришёл к тебе с нижайшей просьбой, в отчаянии. Я без денег, меня выгнали из квартиры, братья не могут помочь…
  - Ты переписчик, выполняешь мои заказы – скажешь, если муж спросит. Присядь, поешь. Пойду подумаю над твоими проблемами. А ты можешь ещё и почитать пока, как раз очередной заказ, сейчас принесут… И ещё одно, - Муция подходит к вольноотпущеннику, оглядывается и целует его; когда тот начинает отвечать, отрывается и быстро уходит; оборачивается. – Доволен?!
  В термах Присцилла распоряжается принести посетителю чистые свитки, чернила и книжку «Против семиаксиев». И приготовиться к проведению салютатио. Пройдя все банные процедуры, не пропустила и ларарий. Затем, нарядившись в жреческую паллу, возвращается в атриум.
  - Фабия, ты действительно хочешь, чтобы я это переписал? Или дала почитать из-за моей веры?
  - Конечно, это заказ, я же сказала, - жена Макра прилегла на ложе. – Сделаешь три копии – вот же принесли тебе бумагу.
  - Я не всё успел прочесть. Но здесь про нашего Господа Иисуса такое написано! Во-первых, о его пришествии говорили пророки… Кстати, у ваших Богов были и есть ли свои пророки?
  - О Венера! Ты что, Гней, от любви совсем голову потерял? Про ту же, к примеру, дельфийскую пифию забыл?
  - Ах, да, оракулы… Как это я?..
  - То-то же! Да я не хуже твоих пророков могу предсказать. Уходя от меня, ты будешь улыбаться, хотя расставаться неприятно.
  - А если серьёзно, восхитительная Фабия? Не говоря о пифии. К примеру, твоя Богиня, Кибела…
  - Зря ты это затронул, Гней Космик! Нет, насколько же слепым надо быть, чтобы думать, будто есть только один Бог! А другие куда делись?!.. Однако приведу тебе один лишь пример в качестве ответа на твой вопрос. Ты видел, быть может, на Капитолии статуи Гая Мария, семикратного консула, выдающегося полководца? Который громил германские орды?
  - Я слышал о Марии.
  - Не буду сейчас говорить о том, что при нём постоянно была личная предсказательница, сириянка Марфа, поведаю тебе о другом. Перед решающей битвой с угрожавшими Италии несметными полчищами тевтонов,  из Пессинунта прибыл в Город жрец Батак, служитель Идейской Матери, Реи, то есть, с твоего позволения, мой коллега. Он возвестил, что Великая Матерь Богов из своего главного святилища – он имел в виду пессинунтское – предсказала нам, римлянам, победу в сражении и в войне. Сенат, поверив предсказанию, постановил воздвигнуть Кибеле храм в благодарность за победу. Батак, выйдя на Комиции – там тогда проходили трибутные Собрания – хотел об этом сообщить народу. Однако плебейский трибун Авл Помпей помешал ему, согнал с трибуны и назвал обманщиком.
  - И что, как там было на войне? А Батак? Его трибун выгнал из Рима?
  - Отнюдь. То, что трибун так поступил со жрецом Кибелы, лишь укрепило веру в слова Батака. Поскольку не успел Авл Помпей распустить Собрание и вернуться домой, как его схватила ужасная лихорадка, от неё он через семь дней умер, и об этом стало всем известно. Битву же и войну мы с успехом выиграли. Храм построили… До свидания, дорогой Гай! Просвещаю здесь одного клиента, - обращается ритор Муция к уходящему мужу. – Помню твоё желание, милый! – улыбнувшись смущению Макра, его супруга продолжает повествовать о святилище, возведённом более ста семидесяти лет назад. – Он горел два раза, но его, естественно, восстанавливали и при этом расширяли. И ты был в его опистодоме, видел, что богослужения – что бы ты о них  ни думал – идут и поныне! Великая Матерь Богов даровала Риму великую победу, спасение от нашествия варваров, и поэтому в молитвах мы иногда называем Богиню ещё и Спасительницей. А то – как ты, помню, обмолвился – а то, что вы, семиаксии, называете вашего Иисуса – молчи, пока я говорю! – зовёте своего Иисуса «Спасителем» – это абсолютно непонятно, клянусь Вечно Юной Кипридой! Мне даже кажется, называть его так имеется, мягко говоря, гораздо меньше оснований, чем некоторых восточных царей в своё время: Птолемея, Антиоха, Аттала и других. Они многое сделали для блага своих подданных, правили долго и мудро, и зваться Спасителями стали вполне заслуженно!.. Подумай на досуге в ЛесБестиях. Поживёшь там, Гней, пока, в Старом доме. Кастику – это вилик – скажешь, что я прислала, пусть кормят тебя. Это твои семиаксии, которых ты зовёшь «братьями», могут бросить без помощи, а я вот, замужняя молодая женщина, забочусь…
  - О! Фабия! Ты восхитительно добра и прекрасна! Я так признателен! – вольноотпущенник тянется поцеловать край её одежды, но патрицианка его останавливает. Постой, Космик. Лучше лобызай и слюнявь свою тогу – вон на плечо птичка капнула.
  - Где?
  - Шутка! Но всё-таки на улице советую чаще глядеть наверх – как бы не попало.
  - Но так же может на лицо…
  - Во-первых, успеешь увернуться. А, во-вторых, если не успеешь, так хоть запомнишь эту тварь! – смеётся Муция своей остроте.
  - Так я пойду, Фабия? У тебя, наверно, много дел?
  Она кивает, и Космик, попрощавшись, шагает к выходу.
  - Так ты посматривай наверх, а?
  - Хорошо, - обернувшись, улыбается новый обитатель ЛесБестий.
  - Вот, Гней! Не припомнишь, кто-то ведь предсказал, что уходя ты будешь улыбаться?!
  - Фабия! Ты лучше всех!
  - Всего доброго!
  За этим посетителем на салютатио явились лишь четверо, поровну каждого пола. Пожалуй, самые упорные клиенты. Вероятно, остальные устали ждать приёмных дней. Домина подумывает, чтобы с июльских календ ежедневно, или через день, но всё-таки регулярно устраивать салютатио, не пренебрегать этим традиционным мероприятием аристократии.
XVII
  До полудня ещё достаточно времени, и Фабия решает почитать немного об академике Аркесилае. Обильный прандиум был ей подан также в атриум, и увлекшаяся девушка, не глядя, скушала его весь, продолжая чтение. Всё ж таки это прекрасное занятие было прервано. Однако читательница весьма обрадовалась, ибо к ней приехала Геллия Клементина. Которая, войдя, подкрадывалась и хотела было напугать хозяйку. Но та, краем глаза следившая за вошедшей, внезапно повернулась к ней с криком «Елена!» Гостья чуть не подпрыгнула, Присцилла вскочила и бросилась её обнимать. После радостных приветствий подруги перебрались в «Пляжную» и расположились на лежанках, делясь событиями последних дней. Геллия была, в целом, довольна замужеством. Супруг, не видя поблизости с ней никаких поклонников и любовников, предоставил ей практически полную свободу. Помучавшись под ним в первую ночь, Клементина – с удовлетворением – молчаливо согласилась с тем, что Манилий имеет и предпочитает любовницу, которой она даже мило улыбается при встречах. Зато, кроме упомянутой свободы, она ещё получает от мужа деньги и не видит его в своей постели. А вот с Парис отношения чуть остыли – из-за непонятной холодности амазонки; былого огня страсти почти не бывает, так, искра промелькнёт.
  Затем Елена сообщила неожиданную для Муции– без преувеличения её поразившую – новость, думая, что подруга всё уже знает. Несколько раз она встречала у Ребилии Торквата вместе с Аруленой. К Марку Феликсу часто приходит его невеста – свадьба уже скоро, на четвёртый день – Юния, и почти всегда с сестрой. Которая, в свою очередь, уже называет женихом Квинта Фабия.
  Услышав это, Присцилла была несколько потрясена и неприятно удивлена. Некоторое время она не слышала, что ещё рассказывала Клементина. С одной стороны, ей, безусловно, терзала сердце ревность. Предпочесть какую-то дурнушку! А она ещё сама рекомендовала её любимому как официальную спутницу! Да эта девственница в постели ничего не умеет, не сможет доставить Квинту наслаждение!.. В общем, любящая  объясняла себе такое решение любимого скорее каким-нибудь политическим расчётом, нежели осознанным выбором жены – подруги на всю жизнь, матери детей.
  С другой стороны, всё это, хотя и волновало Фабию, но не чрезвычайно сильно. Ранее, пусть пару или несколько месяцев назад, известие о появлении у Квинта невесты было бы воспринято гораздо драматичнее. Теперь же, вместо страданий и горя на душе были больше обвинения Торквата: в нелепом выборе, в неразумии, в отсутствии внимания, пренебрежении к сестре, готовой для него на всё… И снова, как это постоянно бывало в последнее время, мысли о Квинте перетекали в образы Корнелии, милой, любящей, страстной, нежно внимательной… Даже несмотря на случай в ЛесБестиях месяц назад, и вообще, на отсутствие у двух красавиц взаимной верности. При столь редчайшей ослепительной прелести уместна ли речь о верности?..
  - …Муция!
  - Что?
  - Ты не слушаешь, что ли?
  - Извини, задумалась.
  - Я говорю, хотя все в Городе, не на виллах где-нибудь, давно мы вместе не собирались, весь наш квартуорфеминат в полном составе.
  - Мы со Шрамиком только за, ты, Елена, тоже – дело за Парис, её-то труднее всего зазвать. Но я думаю, что последнее – это временно, сестрёнка наша Прекрасная! Не расстраивайся, всё образуется!
  - Мне бы твой настрой, Муция, - вздыхает Геллия.
  - Брось, красавица! Послушай лучше, что я выдумала утром, и Фабия рассказала подруге о Космике, анекдот «про птичку». Клементина посмеялась и уже в приподнятом настроении попрощалась и  уехала принимать свои дорогостоящие ухаживающие и омолаживающие ванны и другие процедуры в термах. Сполоснулась по быстрому и Присцилла, и также покинула свой дом. Не оказалось в своих жилищах и первых трёх человек, к которым она хотела наведаться: Квинта, Бестии и Веры; последней она оставила записку. Тогда, вспомнив, как позавчера её выручил один особняк на холме, молодая домина направилась туда.
  В атриуме, пока хозяйка дома собиралась к ней выйти, Муция позволила себе утолить жажду вином. Оно оказалось невкусным, а ароматической добавки было явно лишнего. Жрица поинтересовалась, где Диания, слуга отвечал, что с утра ушла к матери. От нечего делать писательница присела на парапет и стала плескать ручкой в имплувии.
  Но вот появляется, наконец, хозяйка, в чёрной столе.
  - Здравствуйте, светлейшая Присцилла Младшая! Простите, что заставила ждать. Я Фабия Тилия. Очень рада видеть вас через много лет!
  - Добрый день, Тилия! Вы настолько рады, что надели траур? Оригинально, - гостья подошла и лобызнула, приветствуя, румяную ланиту чёрноодеждной вдовы; заметив, что та собирается оправдываться, продолжает. – Извините, это мой юмор. Насколько помню, вы потеряли мужа. Соболезную. И, ещё раз извините, теперь за откровенность, завидую. Кстати, траурное одеяние вам очень идёт! Но оставим пока эту тему. И, для начала, быть может, расположимся поудобнее?
  - Ах, конечно, прошу, - показывает Тилия на ложа.
  - Благодарю, - удобно устраивается Муция. – Скажите, любезная хозяйка, откуда у вас это родовое имя?
  - Я дочь Пола, педисеква, который не испугался разбойников и погиб незадолго до того, как подоспел ваш брат, Квинт Альбин, то есть Торкват, в арку…
  - Достаточно. Благодарю! Припоминаю. Очень, очень приятно, Тилия! Предлагаю две, нет, три вещи. Первое. Перейдём на "ты". Не стесняйся, пожалуйста. Не смотрю я на твои состояние, дом и имена мужа и ребёнка. Это признание храбрости твоего отца, далеко не рабской. Второе. Давай снимем платья: такая жара, духота! Разгар лета всё-таки! – патрицианка показывает пример, подозвав слуг, которые сняли с неё паллу. – Смелее, Тилия, ты же дома. К тому же, гляжу, и туника у тебя чёрная… Вот и правильно. Значит, и с первым ты согласна? Отлично, тогда третье. Узнаем друг о друге больше. Начинай, пожалуйста, ты. Я устала – наездилась по Городу туда-сюда…
  Теперь, когда вдова осталась без верхнего платья, можно описать её внешность. Рост средний, очертания фигуры приятные. При этом стоит отметить, что траур ей действительно идёт, стройнит, так что гостья не просто сказала комплимент, а хозяйка наверняка носит чёрное ещё и по этой причине. Плечи покатые, округлые, талия присутствует, бёдра пышные. Глаза карие, не очень тёмные. Волосы тёмно-русые, прямые, ресницы длинные, но не густые, рот чуть-чуть большеват. Грудь сразу притягивает взгляд: большая, и очень – Присцилла давно не видела подобный размер. Новой знакомой девятнадцать, но выглядит она старше, даже самую малость постарше аристократок квартуорфемината.
  Между тем, Тилия начала свой рассказ.
XVIII
  С раннего детства, сколько себя помнит, она жила в доме Навция Приска, помогая отцу в быту (кто её мать, она не знала) и другим слугам по дому; после того, как Пол отличился, её перевели на более лёгкую работу, в помощь вестипликам. Об этом распорядился сам хозяин, Тит Фабий, он же в своём завещании объявил её свободной, прибавив к небольшому пекулиуму Пола тысячу сестерциев. Которые сначала Тилия и не надеялась увидеть, так как Рогация практически выгнала девятилетнюю бывшую рабыню на улицу ни с чем. Квинт Фабий нашёл ей жильё в инсуле, а вскоре выдал две тысячи вместо одной и даже устроил в школу. Но через некоторое время, видимо, просто забыл о её существовании. А вольноотпущенница стеснялась обратиться за помощью. Перебивалась разными случайными заработками около трёх лет. В это время ей здорово помогала мать Диании, соседка. А сама её маленькая подружка с детской серьёзностью советовала молиться Блаженным и Пресветлым Диане и Аполлону: «они обязательно помогут». Отроковица Тилия, надеясь на эту помощь, стала посещать святилище Фебы и приветствовать Богиню на небе каждые вечер и утро, когда она являла свой Божественный прекрасный лик. Отказывая себе очень во многом, юная девушка всё же обязательно жертвовала пару сестерциев в храм. Кроме того, старалась помогать соседям и, бывало, случайным людям на улице. Как только она впервые посетила святилище Кинфии, обратившись в молитве с просьбой о помощи, не прошло и месяца, как неофитка – из симпатии к бедному подростку мистагог посвятил её в ортигийские таинства – неофитка смогла устроиться на работу в Новые Термы на Марсовом поле, материально стало чуть полегче.
  Через год с небольшим, когда Тилии уже было четырнадцать лет, произошёл случай, изменивший всю её жизнь. Работа её заключалась в помощи занимавшимся спортом на площадках для борьбы и игры в мяч. Однажды богатые взрослые мужчины, раньше никогда не посещавшие эти площадки, играли в мяч. Когда девушка подала мяч одному из них, разыгравшийся квирит сказал ей:
  - Вот бы поиграть твоими «мячиками»! Ты прелесть-девица!
  Его товарищи засмеялись, а она всё стояла рядом и улыбалась, глядя на понравившегося мужчину, назвавшего её «прелесть».
  - Отойди, милашка, - попросил он и тоже ей улыбнулся.
   - А ты забываешь про свой траур, Марк!
  - Не видать тебе её «мячиков», она сама скромность! – сказал вслед за другом Марка один из завсегдатаев спортплощадки.
  После игры тот товарищ, что упомянул о трауре, дал юной помощнице большие чаевые и просил придти на следующий день. Она подумала, что лидер среди своих друзей, тот, кого звали Марком, хочет, ради удачи в игре, использовать другие мячи. Так поняв его слова «Вот бы поиграть твоими «мячиками», девушка, вечером дома прибавив к чаевым накопленные на новую тунику деньги, утром купила пару лучших мячей для симпатичного приглянувшегося ей игрока. Довольно поздно, ближе к началу первой стражи, появилась та компания. Заждавшаяся, переживавшая, смущаясь, Тилия подошла к мужчине, протянула покупку и, запинаясь, произнесла:
   - М-Марк, вот, возьмите мои мячики…
  Компания дружно, громко и долго хохотала. Девушка сильно покраснела, не понимая, почему – как ей казалось, над ней – смеются, и хотела убежать. Но Марк её остановил и, решив, что она такая же, как большинство служанок и работниц в термах, повёл в отдельную комнату. Однако Тилия была девственницей, она вырвалась и убежала домой. Так юная вольноотпущенница познакомилась с сенатором Марком Сервилием. Он, хотя и полюбил её и знал, что она невинна телом и душой, ещё делал попытки соблазнить. Она же, любя его, не уступала из врождённого благочестия, пока у Сервилия не истёк срок траура по второй жене. И пока сама она не стала третьей, в год страшного пожара. Молодожёны тогда чудом спаслись, Тилия до сих пор благодарит Диану, как и за многое другое.
  Хотя некоторые родные, все знатные, не одобряли женитьбы, Сервилий был очень счастлив, как и его юная жена. Брак укрепился и стал ещё счастливее, когда на следующий год, в шестнадцать лет, Тилия родила мальчика, Марка младшего. Всё шло замечательно. Молодая мать, не обращая внимания ни на чьи советы, кормила грудью сына, часто сама – и теперь продолжает – вставала ночью на его плач и так далее. В общем, столь сильно полюбила дитя, что муж даже немного ревновал.
  В прошлом году его, Марка старшего, не стало. Хозяйка не сказала о причине смерти, но гостья вспомнила слухи. Говорили, что Сервилий перерезал себе вены, узнав, что Нерон поверил ложному доносу. Так в восемнадцать Тилия стала богатой вдовой, матерью знатного сына, при всём этом – благочестивой. По крайней мере, она твёрдо решила доносить траур. Который заканчивается в третий день до июльских ид. До этого дня Тилия никуда не выходит, кроме как в храмы Фебы и Либитины, и совсем не смотрит на посторонних мужчин.
  Во время этого рассказа девушки пообедали. После возлияний подземным Богам Присцилла уговорила Тилию выпить вина. Посоветовала приобретать другое, вкуснее и лучше, и пообещала прислать в подарок своё, из галльского имения, к окончанию траура, «или, если угодно, к празднику Диоскуров».
  Затем патрицианка захотела взглянуть на сына молодой вдовы. После обеда – на этот раз его накормили служанки – малыш спал в своей комнате. Муция нахваливала ребёнка, успокаивая оказавшуюся суеверной мать, что она не колдунья и не сглазит. От восторгов сыном фламина перешла к комплиментам матери, раскрасневшейся и от вина, и от смущения, и от удовольствия. К тому же фламина порою, будто ненароком, касалась и поглаживала привлекательную вдовушку. Потом решила поинтересоваться, чем обязана приглашению. Тилия, сначала сказав «Ты мне давно понра-…», поправилась.
  – Мне, право, неудобно… Но, когда я встретила Дианию и узнала, как ты ей помогла, захотела отблагодарить. За помощь подруге. Мне по нраву, когда люди выручают, поддерживают друг друга в непростых обстоятельствах. Поэтому, если вдруг что-то понадобится, пожалуйста, не стесняйся, приходи. Хорошо, Присцилла? Я постараюсь помочь.
  А ещё вольноотпущенница призналась, что задержалась с выходом, решая, надевать или нет чёрные одежды. «Ты не ошиблась в выборе!» - услышала она в ответ.
 После этого, разместившись уже в перистиле, девушки поменялись ролями: хозяйка слушала краткое автобиографическое повествование гостьи, перемежаемое возлияниями с тостами за здоровье мальчика и молодой матери и их красоту. Закончив описывать свою жизнь за последние десять лет, Муция спросила разрешения воспользоваться термами. Высказав при этом пожелание, чтобы хозяйка помылась вместе с ней.
  - Твоя подружка, кстати, уже помогала мне. Вообще, чего стесняться нам, двум Фабиям? – Муции очень хотелось взглянуть, пока хотя бы взглянуть, на обнажённую грудь Тилии, но та, поколебавшись, отказалась. – Тогда идём, просто побудешь рядом, расскажешь ещё о своих Сервилиях.
  На это вдова согласилась. И в термах призналась в том, что, увидев Муцию в атриуме сидящей на парапете, уже была совершенно очарована. При разговоре хозяйка не всегда могла отвести взгляд от тела гостьи и скрыть своё наслаждение любованием, забывая рассказывать о муже или сыне.
  - Мне нравится, как ты смотришь. Это заводит!.. – тихо сказала Муция, уверенная, что Тилия услышала, хотя та и сделала вид, что нет, принявшись говорить о своём трауре.
  Намывшись, жрица стала прощаться, ей пора было на богослужение. Прощаясь, как новую хорошую знакомую, чмокнула Тилию в губки. Отметив про себя, что они могут поспорить с устами Глицерии. Тилия едва смогла проговорить:
  - Заходи ещё…
  Когда Фламина вышла из святилища Великой Матери Богов, её ожидали слуги, посланные Секстией Верой – подруга ждала на комиссатио у своего юного любовника. Там Муция и провела время, очень приятно, до полуночи, в начале третьей стражи вернувшись домой. Чтобы не будить Макра, легла в своей старой спальне.
XIX
  В пятый день перед июльскими календами, день свадьбы Корнелии Мерулины Примы и Гая Дидия Инстеана, по приказу своей госпожи Ксана разбудила её в начале второго часа. Вестиплика также сообщила своей хозяйке, что ей уже доставили сегодня два послания. Взглянув на печати, Присцилла обнаружила, что церы от любимых. Сначала прочитала те, что прислал брат.
  «Кв. Торкват сестрёнке Муции шлёт привет! После того, что у нас было, и помня о твоих чувствах, не мог набраться смелости поговорить с тобой, дорогая сестричка, лицом к лицу. Решил написать, так мне проще сообщить наверняка неприятную для тебя новость. Скоро, в следующем месяце, я женюсь на Юнии Арулене. Добродетель этой девушки не вызывает сомнений, и я крайне рад, что встретил её. Она, ко всему прочему, девственница, и отказалась – хотя и видно, что ей хочется – от близости до свадьбы. Целомудрие – лишнее подтверждение её порядочности. Так что я, твой брат, наконец-то нашёл ту, что давно искал: добродетельную римскую аристократку. И то, что она не очень красива, для меня мало значит. Прости, но твоё предложение тогда, на твоей новой вилле, я вряд ли смог бы принять. Как из-за того, что это, мягко говоря, не приветствовали бы в моём окружении, в Курии и, знаю почти наверняка, и в окружении нового Цезаря – так и потому, что внутри меня что-то противится этому. Ещё раз прошу меня простить и понять, сестрёнка.
  Да, Марк Феликс и Юния Рустицилла хотели лично пригласить тебя на свою свадьбу, но два раза не заставали дома и просили меня передать. Приходи в храм Юноны (главный) в третий день перед ближайшими календами в начале шестого часа, или сразу, в полдень, в дом Ребилиев Феликсов, вместе с супругом.»
  Другая записка оказалась приятнее.
   «Аркесилая приветствует любящая Феодота!
  Приходи на утренние игры во Фламиниев Цирк. Увидимся у статуи Гая Фламиния.
  Потом, к полудню, поедем к Дидию на свадьбу. Жду.»
   
    





Книга восьмая

I
  Тогда во Фламиниевом Цирке проводились грандиозные игры в честь праздника Века. Размах был впечатляющим. На представлении погибло более сотни выступавших бойцов. Присцилла Младшая и Руфина Бестия в небольших перерывах между поединками вновь привлекали многое множество восхищённых взглядов мужских и женских, и завистливых, и осуждающих, и любовавшихся, порою чуть не до раздевания глазами. Увлечённые зрелищем на залитой кровью арене, влюблённые девушки позабыли про время, которое перевалило за полдень. День стоял благоприятный для празднеств и других акций на открытом воздухе – небо затянули серенькие бесплодные тучки, не дававшие дождя и не пропускавшие палящие солнечные лучи. Но это мешало знать, который примерно час. По этим причинам Фабия и Корнелия задержались в цирке и немного опоздали на свадебный пир.
  Кроме приглашения на столь захватывающее зрелище, Бестия побеспокоилась и о подарке новобрачным. На полученные ими с Муцией деньги от признательных партнёров двух последних комиссатио. Это были красивые золотые украшения с парой синих, под цвет глаз жениха и невесты, камней.
  Опоздавшая великолепная парочка не стала сразу ложиться за стол, а, выпив по полному кубку, вместе крикнув «Талассий!», поднесла свой дар. Корнелия своей тёзке, Фабия Дидию. Тогда за ними и остальные гости стали вручать свои подарки. Появление двух не жалующихся на отсутствие чувства юмора красавиц заставило чуть потускнеть блеск остроумия двух мужчин, бывших до того в центре внимания. Посему и без того весело начавшееся застолье стало ещё более напряжённым – для многих животиков смешливых его участников.
  - Дражайшая, ослепительнейшая Мерулина! – обращается к действительно прекрасной, сияющей невесте её «сестричка». – А где же многоуважаемая красавица бабушка Геренния? Почему она не украсила своим присутствием свадебный пир лелеемой внучки? Ей больно видеть, как ответственейшее бремя воспитания ляжет на чужие неприспособленные плечи?
  - Нет, Руфина, - отвечает вместо дочери мать, сноха Гереннии. – Она заболела.
  - Значит, ей действительно больно, я угадала. Надеюсь, ничего страшного?
  - Слава Эскулапу, вроде бы нет.
  - То есть уважаемая Геренния не умрёт?
  - Нет, конечно.
  - Значит, она бессмертная?..
  К слову, Силан рассказал Присцилле пару историй о ранней, до семнадцати лет, юности Гереннии. В то время, когда абсолютное большинство девиц из семей нобилитета – да и вообще всех юных барышень – как могли избегали внимания Цезаря Гая и его приближённых, молоденькая, едва вошедшая во вкус сексуальных похождений Геренния сама стремилась попасть на самые разнузданные оргии принцепса. Родитель и супруг вынуждены были буквально запирать её на замок. Уже на второй такой случай ей удалось передать церы преданной служанке. И тогда юная жаждущая запретных удовольствий домина объявила запершим её родным следующее. Она находится в приятельских отношениях с Евтихом, который в любой момент может увидеть Цезаря. Если она сей же миг не получит возможность выйти, то Цезарь получит записку, из которой узнает, что два сенатора держат взаперти красавицу, желающую попасть к нему на пир… Уже через час, улыбаясь при воспоминании о том, как упрашивали её отец и муж не говорить ничего императору, Геренния, воспользовавшись как раз приглашением знаменитого лихого возницы, приехала к нему домой на большое разгульное комиссатио. Цезарь оценил новую свежую девицу – она в тот вечер была в числе тех, кто провёл ночь в одной с ним спальне. Однако уже на следующей оргии Геренния чем-то не угодила Цезонии, та оговорила её перед супругом, и Гереннию больше не пускали во дворец. Вскоре, через пару месяцев, всеми правдами и неправдами – чаще последними, совмещёнными с времяпровождением на нескучных комиссатио – ей удалось было вновь добиться приглашения чуть не в купальню наедине с Цезарем Гаем, но тут последнего убили. Закончилась и весёлая жизнь Гереннии. Один из её отвергнутых поклонников покончил с собой на её глазах, и мёртвый являлся каждую ночь во сне, пока она не поклялась прекратить свои похождения, не раскаялась в прежнем поведении и не зажила – искренно – образцовой унивирой…
  После тоста за здоровье «бессмертной» бабушки Гереннии берёт слово Муция.
  - Одна моя подруга тоже как-то, ближе к Сатурналиям, занедужила, дня три уже лежала дома, никуда не выходила. Её спрашивают: «Где будешь праздник встречать?» « - Наверное, в постели». «И много будет народу?»…
  Примерно в одиннадцатом часу Корнелия, которая рыжая, позвала в кабинет Дидия, Глицерию и Фабию.
  - Дорогие Инстеан и Мерулина! Я радуюсь, глядя на ваше счастье, и завидую вам. Но зависть – не лучший спутник радости и плохой наблюдатель для счастья. Поэтому я тоже решила, как и моя очаровательнейшая тёзка, выйти замуж, прямо сегодня и сей же час! – Бестия поворачивается к писательнице, целует её руку и, ещё более торжественно, делает предложение. – Ненаглядная Фабия Присцилла! Моя любимая нимфа, не знающая себе равных среди смертных! – менада вручает возлюбленной перстень, заказанный у того же ювелира, что и подарки, за немалую доплату исполненный ещё быстрее; себе надевает точно такой: с очертаниями острова Лесбос и портретом Сафо. – Прошу тебя, возьми меня в жёны!
  Муция, полюбовавшись кольцом, надевает его с помощью любящей и отвечает:
  - Беру тебя, о дева!
  - Где будешь ты, Аркесилай, там буду я, Феодота! – расцеловавшись со своей «нимфой», Бестия обращается снова к первым молодожёнам. – Прима и Гай! Позвольте считать ваш дом хотя бы сегодня обителью новобрачных, то есть и нашим с моим прекрасным супругом прибежищем.
  - О! Талассий! Как изумительно! Как я рада, что стала свидетельницей вашего обручения, милые подруги! Гай, мы, конечно, приютим их?
  - Без вопросов, дорогая! – откликается на просьбу новоиспечённый муж, Дидий. – Я так счастлив! Так пусть и другие тоже будут счастливы! Руфина, Присцилла, живите у нас сколько хотите. Но нас, милая Прима, наверняка заждались гости. Идём.
  - Гай, ты олицетворение гостеприимства! Но позволь задержаться своей жене – нам ведь тоже необходимо провести брачные обряды.
  - Только постарайтесь недолго, молодые жёны! – уходя просит Инстеан.
  Первым делом Мерулина своими сладкими поцелуями поздравляет молодых: Аркесилая и Феодоту. Затем они действительно совершают то, о чём Руфина сказала Дидию. В частности, Муция, своим присутствием как жрица будто бы освятившая собственный союз с любящей и любимой, проносит на руках Бестию несколько шагов. Та, за отсутствием надлежащего дротика, отдаёт прихваченный с пиршественного стола серебряный нож Мерулине, которая обрезает тоненькую прядочку ярких рыжих волос.
  - Можно, я оставлю её себе? Аркесилай, ты не против?
  - Разумеется, нет. Бери.
  - Глицерия! Благодарим за участие в этих ритуалах, позже ждём твоего участия в нашей «первой брачной ночи».
  - Верно, Аркесилай! Глицерия, сестричка моя, ночью мы будем ждать тебя в термах, в тепидарии. С Дидием закончишь – помни, что я советовала – и к нам. А мы теперь уйдём с пира, но ты не волнуйся: во вторую стражу, к полуночи точно, вернёмся!
   - Да, сладенькая, обязательно, мы же ради этого затеяли целых две свадьбы! Твою и нашу – ради этой ночи! А теперь иди к мужу. Всё великолепно!
  - Благодарю вас, подруги! – ещё раз лобызнувшись с обеими, Мерулина убегает.
  - Феодота, насчёт нашей свадьбы я сказала девочке только, чтобы её порадовать. А куда ты собралась сейчас?
  - Нас ждут у Юлии Терции.
  - Не хочу к ней. Поезжай одна. Я в другое место.
  - Договорились, дорогая «супруг» Аркесилай!
  - Да, дорогая жена – но всё же гетера – Феодота!
  - Увидимся здесь же!
  - До встречи! – целуются патрицианки и, вернувшись ненадолго для приличия за пиршественный стол, уже через тост порознь его покинули.
II
  Муция решает для разнообразия навестить «своего слугу Кезона». Как сказал Дидий Инстеан, «пусть и другие тоже будут счастливы!» Едва педисекв постучал в двери дома у Порта Салютарис, они тотчас отворились, впуская столь ожидаемую здесь гостью. Она сразу же потребовала:
  - Кезон Попедий Румикс, выпей за две свадьбы, на которых я сегодня была!.. Отлично!.. Замечательно!.. – наблюдая за осушением кубков, патрицианка удобно устроилась на ложе, снова в атриуме. – За это расскажу тебе один случай. Некоторое время я ходила в школу грамматика. Однажды одноклассница все уроки сидела грустная-грустная. «Что случилось?» интересуюсь сочувственно. « - Да вот, - говорит, - завтра на свадьбу идти, а я ну так не хочу!» «Так не ходи тогда». « - Не могу: я невеста». Но это не о сегодняшних бракосочетаниях: обе пары весьма счастливы и готовы делиться этим с близкими и окружающими. Вот и я пришла, думая тебя осчастливить. Понимаешь?
  - О любимая моя! Я не готов…
  - Печально.
  - Нет, в смысле, я не готов поверить своему счастью! Давай же выпьем за это!
  - Хорошо! Разумеется! Только я половину, дорогой Кезон. Возлияние Венере!..
  - И пьём за счастье!..
  Влюблённый пожилой мужчина, разгорячившись после ещё одного кубка, взял Присциллу на руки и сумел отнести её в спальню с роскошно убранным ложем, за что она ласково назвала его своим «героем». Вот только в постели он оказался не совсем героем. Даже в столь решающий, важный и счастливый момент его квирис не оказался должным образом готовым «к бою». Муция, сама уже возбуждённая словами любви и управляемой ею прелюдии, постаралась ободрить квирита и его квирис. Теперь не столько устно, сколько – также с помощью уст, язычка, рта – другим, более контактным способом. Добившись результата, она по просьбе Кезона встала на четвереньки и наконец, испустив стон, ощутила Ц…
  Однако, не удовлетворив своим чЦном, Румикс, по настоянию жаждавшей продолжения возлюбленной, довёл-таки её до экстаза куннилингусом. Муция, охая всё громче Ц…
  Осчастливившая понимала, что на этот раз всё уже закончилось, и накинула бельё и тунику. Она лежала, чтобы потянуть время, и из вежливости слушала «отчёт» Кезона о его половой жизни. С женой, на пару лет моложе, он давно не спит в одной постели. С другими женщинами получается редко, и последний «удачный случай» был зимой. «Удачный для него, но наверняка, - думает она, - не для партнёрши». Так что отныне Присцилла Младшая была для Румикса ещё и «вернувшей молодость в постели, неземной страстной женщиной» и так далее, хотя он в своих восторгах изъяснялся грубее и путанее. При очередном бранном словечке патрицианка морщит носик и говорит себе, что вряд ли снова посетит этого простовато-грубоватого разбогатевшего «крестьянина», хватит с неё подобного «разнообразия».
  В середине второй стражи она подъехала к дому Дидия; прошла в термы, где, сполоснувшись, рискнула воспользоваться работой чужих эпиляторов. Примерно через час появилась рыжая Корнелия, тоже поплескавшаяся в тепидарии. Девушки запаслись вином, однако ждать им почти не пришлось: совсем скоро, в полночь, подошла и Мерулина. Пока старшие подруги помогали ей помыться, она откровенно делилась с ними впечатлениями от дефлорации. Подытожив так:
  - С мужчиной тоже, в общем, хорошо. Только вот Гай рано перестал… перестал меня… в общем, рано вынул и обрызгал мне всю спину. А я только вошла во вкус!
  - Мужики – они многие такие! Потому их и нужно сразу несколько!.. Так ты на четвереньках лишилась девственности?
  - Да. А что?
  - Ничего. Я тоже, кстати, - продолжает Руфина. – И ещё я просто слышала, будто это самая подходящая поза для этого случая…
  Таким образом, три молодые жены, из которых одна в тоже время и молодой «муж», были чистые и обнажённые. Выпив вина, накинув полотенца, они прошли по спящему дому в заранее присмотренный и предоставленный в распоряжение влюблённой парочки девушек кубикул. Где началась «первая брачная ночь» Аркесилая и Феодоты, и то же самое для Глицерии продолжилось. Два «дамских угодника» находили в руках и на лобках девиц разнообразное применение. Ц…
  В конце третьей стражи Глицерия, еле двигая ножками, добралась до своей спальни. По совету Бестии она договорилась с Дидием, тогда ещё женихом, что у них будут разные кубикулы.
  Через час, ещё раз доставив друг дружке максимальное наслаждение, уснули изнурённые Руфина и Присцилла.
III
  Необходимо упомянуть о тайном соглашении Фабии и двух Корнелий. Понравившаяся Аркесилаю и Феодоте Глицерия упросила обожаемую парочку больше времени проводить в её – то есть её мужа – доме, подкрепляя просьбы ласками и подарками. Посовещавшись, не в силах устоять перед свежей прелестью влюблённой и просящей, Руфина и Присцилла не отказали. Поэтому они воспользовались щедрым предложением Гая Инстеана жить у него «сколько захочется». Заполучив для этого несколько комнат. Корнелия рыжая съездила домой, отдала необходимые распоряжения и вернулась с несколькими слугами. Фабия поленилась вставать с постели и предпочла, подробно всё расписав, послать указания домой на церах. А мужу, Гаю Макру, написала, что празднование свадьбы, «на которой она не может не быть», затянулось. И что назавтра предстоит ещё одно торжественное бракосочетание, куда приглашены они оба, Присцилла уточнила, и куда именно, и когда, и к кому.
   Велев прибыть в первую очередь своим писцам, Муция до вечера занялась своей книгой, пока Корнелии ездили, развлекаясь, по Городу. В первую стражу пришёл домой Дидий. Писательница успокоила его, сказав, что его Прима и её Руфина обещали скоро вернуться.
  Сама же, наведавшись предварительно в термы, уехала на расширенную службу. Належавшись за целый день, в храме Идейской Матери Фламина проводила и непосредственно участвовала в священнодействиях крайне энергично. Понтифик опоздал, появившись лишь к концу богослужения. Любуясь со стороны подходившей к завершению мистерией, долее, чем на других, естественно, задерживал взгляд на Старшей сестре. Поэтому он попросил её остаться на Мистерию Сатурна на Иде. Это таинство проводится по завершении последней ночной службы месяца, обычно остаются назначенные Старшим братом, то есть Понтификом, или Фламиной-Старшей сестрой одна пара из Вторых братьев и сестёр или других адептов не ниже третьего посвящения. Но в этот раз названную мистерию провели сами высочайшие иерархи святилища.
  По этой причине Фабия вернулась в дом Дидия позже примерно на час, чем писала в записке любящим Корнелиям. Та, что постарше, уехала на комиссатио, что помладше – дождалась. И подарила Ц…
  Утром Присцилла пораньше уехала к себе домой – нарядиться. Узнав об этом, проснувшаяся позже, аналогично поступила и Руфина, также приглашённая на свадьбу. Дома Фабия не обращала внимания на молча хмурившегося мужа и спокойно примеряла платья…
  В самом здании святилища Юноны было душно, чему виной и погода, и множество гостей, пришедших сюда на бракосочетание Марка Каниния Ребилия Феликса и Юнии Рустициллы. Поэтому Муция стояла снаружи, вместе с супругом, беседовавшим со знакомым всадником. Слуги держали над хозяевами зонтики, но жара не сдавалась пред столь слабым препятствием. Вышедшая из пронаоса Бестия подошла и потихоньку сказала:
  - Заканчивают. Поедем в дом, в прохладу.
  У неё в спутниках был сиявший Фурий Кацин, довольный тем, что обожаемая Руфина о нём вспомнила. Паланкины её и Присциллы одними из первых отправились и прибыли к особняку Феликсов.
  Некоторые злые или просто острые языки называют его «Дворцом Рексов», то есть «Дворцом царей» - за немалые размеры городского жилого здания одной семьи. Слово «Рексов» они получают, сократив имена: РЕбилиев фелиКСОВ. Каниний Ребилий, отец Парис и сегодняшнего жениха, выстроил этот дом весьма счастливым образом. За что и получил свой агномен, пришедшийся по душе и перенятый обоими детьми. Ранней весной в консульство Г. Басса и М. Красса Фруги Маний Ребилий переехал со всей фамилией на пригородную виллу, Илиум. Там, получив в результате некой операции хороший доход – не напрасно, будучи в предыдущем году квестором, он не отказывал в помощи просившим  - получив очень хороший доход, он решил построить или приобрести новый городской дом вместо казавшегося ему тесноватым прежнего. Старый дом был заложен, но Маний не выплатил залог, а продал закладную, так как занимаемый жилищем участок земли был не такой уж большой, а само здание не настолько ветхим, чтобы его сносить. В конце весны, однако, Ребилий снова вложил – естественно, через других лиц – много денег в сулившее огромный доход предприятие на Востоке. А посему не мог пока покупать предлагавшиеся дома или участки. В августе случился тот ужаснейший пожар (тень подозрения в организации которого, из-за того, как всё для него обернулось, упала и на Мания). А в сентябрьские календы Каниний Ребилий получил свою восточную баснословную и по размеру и по скорости прибыль. Всё это и позволило ему не только спасти от гибели жизни, деньги и имущество, но возвести свой роскошный особняк.
  В коем начинался теперь свадебный пир его сына, Марка Феликса.
IV
  Под столы были заняты три больших триклиния, четыре трапезные поменьше и ещё два огромных экуса. Парис, не замечавшая Муцию, специально перешла в другой зал. Шрамик и Елена тоже были с мужьями. Но в разгар пира всё перемешалось, и от первоначального размещения, от того, как в начале лежали приглашённые, мало что сохранилось.
  Невеста была ослепительна, жених сиял – самая прекрасная пара молодожёнов из всех когда-либо виденных Муцией; разве что накануне пара «сочетавшихся», «философ» и «гетера», могли поспорить за этот титул. В общем и целом торжество проходило хорошо, проводились все обряды, соблюдались традиции, гости от души веселились…
  Затеряться для какой-нибудь цели или без таковой, то есть заблудиться, в огромном доме было очень легко. И скоро, уже в девятом-десятом часу, мужья, которым это было нужно, долго или совсем не могли отыскать своих жён, и наоборот, жёны – мужей. Лучшие подруги, Секстия и Фабия, собрались от души поразвлечься, к ним присоединилась и Корнелия. Пока было совершено не очень много возлияний, девушки решили провести предварительный этап, договорившись затем встретиться в гипокаустерии – Вера и Присцилла знали, что там есть секретный уютный уголок. Бестия, не без подсказки любимой, пожалела немного грустившую Елену и утащила её в одну из спаленок аж на третий этаж. Шрамик предупредила Муцию, что пока займётся поиском партнёров.
  Сама Муция решила, а можно сказать решилась, поговорить с братом. Извинившись перед его невестой, взяла и увела Квинта в один из кабинетов на втором этаже, самый маленький, где иногда читала или занималась поэзией Парис. Там брат и сестра присели на кресла, и разговор начал Торкват.
  - Я рад, что на этот раз в доме Феликсов ты привела меня не в спальню!
  - Квинт, милый, тебе тоже по душе разнообразие? Давай здесь…
  - Я не это имел в виду.
  - Что не «это»? Я хотела сказать, давай здесь поговорим.
  - Наверняка о моей свадьбе?
  - Угадал, любимый.
  - Присцилла, я решил жениться на Юнии, и сейчас никто и ничто не заставит меня передумать. Это чудесная девушка, она любит меня, и… я нашёл в ней, что искал.
  - А вдруг вы не понравитесь, вдруг не получится удовлетворить друг друга на супружеском ложе?
  - Ты что, сестрёнка, всё только о своём «прочем» и думаешь?! Или думаешь этим «прочим»?!
  - Брат, но это же важно. Ты наверняка будешь ей изменять. Допустим, я, стань твоей женой – хотя я ублажала и выматывала бы тебя так, что сил на любовниц не оставалось бы, но всё же – не делала бы из твоей измены трагедии, но Арулена может, и отношения у вас подпортятся. Далее – откуда тебе знать, вы же ещё не были близки – она может остаться неудовлетворённой, и это не лучшим образом отразится на её здоровье и душевном состоянии, что опять-таки не красит общение супругов. А может, её моральные устои будут не в силах справиться с разбуженной плотью, и она, чтобы не заводить любовников – боясь огласки –  на стороне, станет спать с рабами…
  - Довольно, сестра. Ты просто завидуешь, наверное.
  - В общем, да. Однако от этого мои предположения не теряют убедительности. Только ты подумай объективно. Я могу предложить тебе с ней попробовать близость до свадьбы – так ты сможешь убедиться в истинности или ложности моей гипотезы.
  - Это невозможно: я уважаю и приветствую её целомудрие. И не говори, пожалуйста, о её внешности, я уже написал в своей записке, что это не главное. Скажу только одно. Вспомни тот прекрасный прошлый пир в этом доме ровно месяц назад. Там прозвучало такое высказывание о жёнах: «Некрасивая будет твоим наказанием». И мне кажется, ты сам себя обманываешь, когда утверждаешь, что её «не красота» мало что для тебя значит.
  - Присцилла, не надо, ты настраиваешь меня против себя.
  - И что? Я лишь пробую донести до тебя и другой аспект. Ты же хочешь стать претором? Учись выслушивать. А мне теперь что терять? Впрочем, есть одна мысль, но её, как десерт, приберегу напоследок.
  - Хорошо. Я попробую послушать тебя, но больше никаких слов об Арулене, ибо вряд ли ты станешь её нахваливать.
  - Договорились. Ты написал, любимый, что наш брак не приветствовали бы. Но, видимо, ты запамятовал, что я могу взять другое имя, а это многое меняет. Ещё ты говоришь в той записке, «что внутри тебя что-то противиться этому», то есть союзу со мной, своей сестрой. Принеси жертвы Мнемосине! Вероятно, что-то с памятью у тебя, братик, стало. Марциану кто соблазнил? Да ещё каким способом…
   - Ты бы ещё написала книгу «Возражения на записку Кв. Торквата» – ведь ты у нас писательница!
  - Да и ты, любимый, не отстаёшь! Видишь, ещё и это нас объединяет!.. И не могу я тебя разлюбить, хоть что ты делай!.. Но «контраверсий» на твоё послание больше нет, пока.
  - Слава Богам!
  - Зато есть ещё пара замечаний касательно собственно твоей свадьбы. Вспомни пословицу: глас народа – глас Божий. А в народе не зря считают плохой приметой, когда старшая сестра выходит замуж после младшей, а у вас так и получится. Вдобавок ещё одна причина, по которой, раз уж вы решили пожениться, делать это нужно было сегодня или чуть раньше – в самый благоприятный месяц для свадеб – месяц Юноны. У меня почти всё.
  - Кроме «десерта»? Но не ожидал, что ты в качестве аргументов пустишь в ход какие-то суеверия. Я им не подвержен.
  - Я, в общем, тоже. Но и пренебрегать явными знаками не следует. Вспомни, я уже говорила тебе о нашем брате, Гае. Сначала он сам сказал, что день неблагоприятный для любых начинаний, а вечером познакомился с Росцией…
  - Просто совпадение.
  - Как знать.
  - Надеюсь, ты ему об этом не писала?
  - Если бы писала, он, вне сомнений, возразил бы. А я ведь рассказываю тебе все его письма.
  - Могла и умолчать.
  - Об этом нет.
  - А о чём?
  - Тебе до этого, смотрю, дела нет – значит, не зря молчала.
  - Ты просто сфинкс!
  - Хорошо, пусть так. Ведь Сфинкс была страшно красивой. А моё предложение тебе такое. Пусть формально, для всех прочих, жена у тебя будет Юния Арулена – а в действительности я. Ради тебя я…
  - Извини, что прерываю. Я сказал, что уже решил. Юния – мой выбор, я не знаю девушки лучше неё.
  - Ты её знаешь пару месяцев.
  - Мне хватило. Если у тебя всё, я пойду.
  - Разумеется! – не выдерживает более спокойного тона говорившая. – А то она будет беспокоиться! Иди, Квинт! – Фабия поддалась отчаянию, ею овладели, пожалуй, не лучшие чувства. – Иди, но не говори потом, что я тебя не предупреждала!.. Клянусь Либитиной, Отцом Дитом, Прозерпиной, Меркурием, Хароном, Миносом, Эаком, Радамантом, Осирисом, Анубисом и Ураном, что ты не заслужил тех чувств, что я испытываю к тебе уже двенадцатый год. И что ты никогда больше не услышишь о моей любви. И что я жалею о своём согласии на брак с этим Макром, будь он четырежды неладен!!!...
  Подождав, пока сестра несколько успокоится, Торкват, так и стоявший у занавесей кабинета, подошёл и  легонько обнял её.
  - Присцилла! Не хотелось напоминать, но ты  давала слово, что выйдешь за Гая Макра и не станешь подавать на развод.
  - О Геркулес! Ни слова о разводе я не промолвила! – отстраняется  она. – Всё, Квинт, уйди. Прошу, иди. Ты же сам хотел уйти…
  - Пожалуйста, не делай ничего сгоряча, это не приведёт…
  - Уйди!!
V
  Что и говорить теперь?.. Вместо того чтобы выплакать обиду, Фабия поддалась другому настроению. Быть может, одна из Фурий занялась ею. Или, как выражался раб «слуги Кезона», «Демон» красавицы направлял ход её мыслей, но она пуще прежнего возжаждала развлечений. Походила туда-сюда по кабинету, поругалась про себя и вслух, попинала кресла и стол. Дала себе слово, начиная «с сего же часа», попытаться забыть про Квинта в объятиях прежде всего любящей «супруги», гетеры Феодоты, и соревнуясь с ней в постели, и… Впрочем, чего ещё не надумает человек, тем паче прелестная женщина, которой предпочли дурнушку, в пылу и гневе.
  Из кабинета Присцилла, ни мига не задержавшись на первом этаже, спускается в комнату возле гипокаустерия. Там уже были: на одной из просторных лежанок Вера, верная лучшая подруга, на столике божественный напиток Отца Либера, фрукты и рыба, на другой лежанке – эфеб и стройный мужчина, сбежавшие от жён или спутниц. Компания весело приветствует Муцию, а она, тотчас поручив роль виночерпия эфебу, открывает источник возлияний Божествам любви и веселья, перемежая тосты двусмысленные и однозначно призывающие анекдотами о любовных приключениях. Вскоре явились Бестия и ещё двое мужчин, без труда соблазнённых ею на пирушку в более узком и тесном кругу. Корнелия сымпровизировала:
- Наша компания, семеро смелых,
      Немедля переходит от слов к делу!
- Иначе сказать, от вина к телу! –
весело добавила Шрамик. Ц…
  … Кстати, о квирисах. Квартуорфеминат – Парис не стала бойкотировать – подарил жениху красивые драгоценные доспехи: ножны, пояс, поножи и парадный шлем. Юнии же достались свитки бумаги, чернила и дорогие перья.
  Однако половина «квирисов» в гипокаустерии продолжала жаркие и влажные проникновения. Ц…
  В середине первой стражи гости начали понемногу покидать свадебный пир, а тесная компания выбралась из гипокаустерия наверх, отыскивать супругов и спутников, чтобы уйти с теми же, с кем и прибыли. Муция нашла своего Макра в том же триклинии, где оставила, едва не на том же ложе.
  - Твоя жена веселилась, пила и закусывала в другом помещении, дорогой Гай! Ты не очень радостный компаньон, а это ведь свадьба, о Геркулес Жизнерадостный! Сюда люди приходят напиться, развлечься и прочее в том же роде, ты разве не знал? – хмельная девушка, около получаса не произносившая длинных фраз, теперь говорила почти без остановки. – Милый, ты столь привлекателен сейчас! Поедем скорее домой! Ты готов сегодня? А завтра? Нет? Тогда давай послезавтра. Хотя ты и молчишь теперь, и… Что хотела сказать? Хотя ты и не очень сильно меня любишь, всё же ты мой муж, - она целует его щёку, - и в постели тебе, мой дорогой, должно быть хорошо, и я тебе сделаю…
  Хотя в зале было очень шумно, Лициний Макр, пока громко болтавшая жена не сказала чего-нибудь совсем уж непристойного, предпочёл увезти её домой и уложить спать.
VI
  Проснувшись на ложе с мужем, Муция поначалу удивилась, но сразу вспомнила вчерашние события. Посетив свои термы и, естественно, ларарий, позавтракав за одним столом с хмурым Макром, она уехала к Дидию, где занялась записями, седьмой книжкой. Когда после обеда уехали в Курию Инстеан и к кому-то на гестатио Руфина, юная Глицерия начала то и дело заходить в кабинет к писательнице. Одолевала её какими-нибудь несерьёзными вопросами, ластилась, обнимала, лобзала волосы и пальчики – отвлекала от работы над очередными главами. Наконец, Мерулина сказала:
  - Ну хорошо, Аркесилай! Не хочешь сдаваться? Хорошо. Давай я тогда подарю тебе раба. Мне один мамин родственник, он с Делоса недавно приехал, на свадьбу подарил три десятка. Мне одного совсем не жалко для тебя, любимой и самой лучшей!
  - Милая, так ты хочешь за слугу с Делоса съездить на Лесбос?
  - Угадала, Присцилла! Ты самая умная!.. Кстати, я зашла к тебе сразу после бани…
  - Уже начинаю это обдумывать. А если соглашусь бросить на сегодня свою книгу, то где будем изменять своим благоневерным? На каком супружеском ложе? Моём с Феодотой?
  - Нет, идём на кровать Инстеана!..
  - Но я ещё не согласилась!
  - Прошу, любимая. Идём. Попьём чудного вина, которое ты обожаешь. Полежим на постельке, где со мной никто не должен… ты понимаешь, Аркесилай…
  - О Венера-Забавница! Ах ты, юная соблазнительница! Успела узнать мои слабости! Ты и мёртвую уговоришь! Иди, Прима, приготовь вино, я сейчас, только допишу главу.
  - Здорово! Изумительно! – убежала девица.
  Скоро Присцилла, заглянув предварительно в термы, возлегла на выбранное ложе, чтобы насладиться вином из Пицена и юным телом Глицерии. Само собой, в немалой степени писательницу соблазнило то, что это будет происходить на супружеской постели. Осушив по паре кубков и оставшись без одежды, девушки, забавляясь, сначала побегали и попрыгали вокруг и на кровати. А уж затем, когда Муция задорно прокричала «Убрать вёсла! Капитан! Мы в гавани Митилен!», Глицерия упала на ложе, закрыв глаза в предвкушении Ц…
  Когда они отдыхали «со спущенными парусами», в гостеприимную гавань заплыла другая кормчий, Бестия. Муция пока осталась в сторонке, предоставив ей слиться с тёзкой в упоительных объятиях Ц…
  Едва две Корнелии переменили позицию на «ты мне – я тебе»… в спальню входит Дидий!
  - Инстеан, только спокойно, - говорит Фабия, надевая тунику. – Присядь, поговорим. Вон там вино, замечательное, давай вместе выпьем, - пока она заговаривает супруга младшей Корнелии, та уже успела вскочить, надеть тунику, укутывается ещё и покрывалом, а старшая нехотя присела и прикрыла бёдра своим косским колобиумом. – Присядь и ты, Мерулина, не суетись, ибо ничего страшного не случилось. Стыдиться тебе нечего, кроме того, что ты непростительно, неприлично моложе, свежее всех нас троих. Как Фламина Великой Матери Богов, я прошу всех мирно и спокойно, без гнева и взаимных оскорблений, поговорить.
  - Чудесно, Аркесилай! Видишь, Гай Дидий, какая ритор гостит у тебя?
  - Но почему вы голые в моей спальне, на моей постели, с моей женой?!
  - Эй, тише, пожалуйста! И скажи «спасибо», что не позвали мужчин, и что тебе вообще достаётся…
  - Подожди, Феодота. Возлияние Пакс!.. Выпьем за здоровье Гая Инстеана! – выпив пол-кубка, Присцилла продолжает. – Не буду пока упоминать, как только что на моих глазах мне тоже изменяла жена – и я не кричу и не возмущаюсь. Оставлю это. Итак, начнём. Я утверждаю, что ничего не случилось, а Дидий с этим не согласится. Он скажет: «Не прошло и пяти дней, а моя жена делит ложе, моё ложе, с другими! О Боги! – воскликнет он. – Неужели мне скажут, что это в порядке вещей?!» Верно, Гай Инстеан?
  - Да.
  - Феодота, Глицерия, вы-то не считаете, что произошло нечто из ряда вон?
  - Нет, пожалуй, - робко соглашается Мерулина. – Ты права, всё хорошо.
  - Мы зря прервались, вот как я считаю! – высказывает своё мнение Бестия, потягивая вино. – Ко всему прочему мы лишили Гая прекрасного зрелища! Все квириты, не помешанные на мальчиках, были бы рады поглазеть на нас. Ты же не теряешь голову из-за мальчиков или юношей, как, к примеру,  наша Аркесилай, а, Гай?
  - Нет, конечно!
  - Отлично. Стороны определили свои начальные позиции. Теперь, Дидий Инстеан, наш любезный и гостеприимный муж, мужчина, каких мало, скажи мне, ты предпочёл бы, чтобы Мерулина приятно проводила время с или под каким-нибудь любовником или, не приведи Проказник Амур, со слугой?
  - Нет.
  - Скажи также, - убеждает Муция оппонента, снова поражающегося красноречию молодой красивой женщины и вспоминающего  речи ораторов на его преторских процессах, - предпочёл бы ты, чтобы Мерулина, которой для того, чтобы быть здоровой девушкой, радостной, прекрасной, сияющей и свежей доброй женой, не хватает твоего одного раза в четыре дня, предпочёл бы ты, чтобы она искала удовлетворения своих здоровых естественных желаний в чужих домах и постелях? Чтобы молва разносила об этом вести, приписывая многое, чего вовсе и не было?
  - Нет, Аркесилай. Тебя не напрасно так зовут… Достаточно. Ты права. Лучше дома и с вами – это наиболее приемлемое из всего того, что можно представить при трезвом суждении. Все мы знаем нынешние нравы… Я и сам, разумеется, не собираюсь хранить верность тебе, дорогая?
  - Ничего, дорогой.
  - Итак, я вполне убеждён, девушки. И благодарен! За то, что сохранил достоинство, а не повёл себя, как дурак из какой-нибудь комедии или глупый ревнивец из трагедии. Присцилла Младшая, если бы женщинам было позволено, я сам, бывший претор, приглашал бы тебя при случае на процессы как адвоката и, не побоюсь этого слова, патрона.
  - Или «матрона», - улыбается польщённая фламина. –  «Матроном» меня представляешь, Феодота?
  - Аркесилай, ты, как всегда, любишь точность в употреблении слов! Гай, ты молодец. А мы, две Корнелии, просто объединили наши медовые месяцы. И если бы я была уверена, что в твоём вкусе, я бы и тебя пригласила. Мой Аркесилай, ведь ты, пожалуй, не против?
  - Дай подумать, - изображает спрошенная усиленную работу мысли. – Хорошо. Я бы и сама, как ты выразилась, Феодота, «пригласила» милого Дидия. Но я не уверена. Ибо он с первого дня нашего знакомства слишком явно, по крайней мере в речах, предпочитал свежесть и непорочность. И если к первому я ещё имею прямое отношение, то есть имею это первое, то со вторым труднее.
  Хозяин дома смеётся.
  - Благодарю, красавицы-младожёны! Буду иметь в виду ваше приглашение. Ты же, дорогая Прима, не переживай. Действительно, не случилось ничего особенного, всё в порядке. Просто в твоём медовом месяце добавилось мёда, причём самого лучшего.
  - После тебя, естественно, Гай Инстеан!
  - Конечно, дорогой! – поняв поглаживание ножкой Бестии, говорит Мерулина. – Для меня наилучший и желанный мёд – это ты, Гай!..
  Восстановив мир в семье молодожёнов и оставив их ужинать, Присцилла поехала в святилище Кибелы. У входа к ней подошёл Сикинн, посланец Кезона Румикса, совавший кошелёк с золотом. «Сколько там?» « - Как в прошлый раз, светлейшая госпожа». «Я занята, мне, пожалуй, будет некогда», - отослала раба прочь привередливая чаровница. А в «прошлый раз», можно отметить, было в два раза больше, чем в первый или второй, то есть столько же, сколько в первый и второй, вместе взятые.
  Службу провёл Понтифик, она прошла торжественно, с хорошим молитвенным настроем всех прихожан и священнослужителей. На выходе, у носилок, главную жрицу храма Великой Матери Богов снова ожидал Сикинн.
  - В два раза больше, чем в прошлый раз, светлейшая госпожа!
  - О Геркулес! Придётся уделить своё драгоценное время назойливому слуге Кезону. И огорчить из-за него своих подруг!.. Чем не пожертвуешь ради счастья любящего мужчины! Ты, «Аргоубийца», церы есть?
  Фабия написала Корнелиям, что будет только ближе к полуночи, и они могут её не ждать. Отправила записку со своим педисеквом, днём подаренным ей Глицерией.
  У Румикса, выпив с ним вина, Муции пришлось поднапрячься в постели, чтобы Ц…
  После коитуса предовольный, «вновь помолодевший» Кезон поинтересовался – «всё забывал раньше» – что же сказала тогда Присцилла своему мужу, когда в толпе у храма какая-то девушка возмущалась приставанием.
  - А, тогда. Тогда я сказала мужу: «Да ладно, ладно, это я погладила!..» А теперь извини, у меня больше нет времени даже объяснять тебе, почему у меня нет времени.
  С этими словами Фабия собрала одежду и вышла в атриум, где  выбежавшие на её зов слуги помогли ей надеть тунику, а потом и сесть в носилки. «Нет, больше здесь делать нечего. Следующего раза не должно быть, - думала патрицианка, выезжая в ночную темь. – Пора супругам и дочке Румикса увидеть своего отца семейства».
  Чуть за полночь Муция вернулась в «медовую обитель», где уже все спали. Помолившись, как обычно, перед сном, она пришла в свою спальню – кубикул «младожён». И Бестия, к удивлению, уже была дома; она раскинулась во сне, будто приглашая в объятия. Однако фламина, конечно, не стала её будить. Сама подуставшая, легла на покой.
VII
  Календы июля начались для Фабии с птичьего пения. За неплотно прикрытыми ставнями в перистиле, на перекрытии галереи, чирикали воробьи, приветствуя Фебову колесницу и её возницу, наступление нового дня, месяца и второй половины года, начало медовых месяцев недавно поженившихся, правления нового Принцепса… Кто знает, быть может, эти серые пташки, не такие уж «серые»… Отличное настроение, подаренное пернатыми, сохранилось у молодой женщины надолго. Как минимум, на весь этот день.
  Утром они с Руфиной вновь ходили – Бестия настояла именно на пешей прогулке – на утренние игры, менее масштабные, чем недавно. После них разъехались, Корнелия снова на гестатио. Фабии ещё рано утром Дидий передал просьбу Силана, весьма соскучившегося по весёлой чужой жене. С ним она провела около двух часов в Садах Лукулла, тоже прогуливаясь в носилках. Половину этого времени – в тенистом и весьма укромном уголке под раскидистыми яблонями, за колючим цветущим кустарником, в большом, с десятью носильщиками, паланкине Силана. Со специальными стенками, с закрытыми наглухо занавесями, которые, однако, не могли целиком приглушить её стоны и вскрики, которые Муция не привыкла и не желала сдерживать. Ц…
  Как всегда, Силан щедро вознаградил любовницу за свидание.
  Вернувшись в дом к Дидию, после уличной жары с удовольствием приняв банные процедуры, Присцилла до вечера надиктовала писцам целых три главы. Бестия не появлялась. У Мерулины, ещё накануне, поздно вечером, начались месячные, и она, к радости не отвлекавшейся от книги писательницы, пока не изведавшая, что это не всегда препятствие для полюбившегося ей занятия, и не думала приставать. А только слушала, как Фабия диктует, улыбаясь там, где описывалась её, слушавшей, свежая прелесть, и смеясь над анекдотами и другими забавными местами.
  В середине первой стражи фламина выехала к себе домой. Где вновь посвятила время ожидания Макра уходу за телом в термах. И особой помывочке одной своей пещерки, давно не принимавшей гостей – для ублажения законного мужа и его фантазии. За полчаса до полуночи он пришёл и снова был обрадован приятной встречей трезвой супруги. Ужин с отличным вином, мирная беседа, её нежность стали бальзамом на рану самолюбия Гая Макра. В постели же Муция мягко учила его доставлять удовольствие, сама лаская – когда он внимал уроку – всё страстнее. Ц…
  «Этой ночью, - отметила она, - я сделала ещё пару шагов к тому, чтобы брак стал приятнее нам обоим».
VIII
  Среди клиентов светлейшей Присциллы Младшей в конце июня пошли слухи, будто с начала следующего месяца она будет регулярно проводить салютатио. Поэтому в календы до полудня в портике её дома во Фламиниевом Цирке скопился не один их десяток. Все они вынуждены были разочароваться. Кто-то ругал распускающих ложные слухи, а кто-то надеялся на удачу в следующее утро. Надежды этих просителей, или просто собиравшихся высказать своё почтение, оправдались. Начиная со второго числа месяца июля утреннее приветствие молодая домина старалась не пропускать. Хотя чаще всего она устраивала его не в своём атриуме, а в боковом портике дома Дидия Инстеана, который, этот дом, она называла «медовой обителью». И принимала в основном трёх-четырёх клиентов, лишь изредка больше, ссылаясь на нехватку времени. Но, конечно же, и таким салютатио были рады приходившие люди, поскольку их выслушивали и им помогали. И некоторые из них, не решавшиеся сказать прямо своей патронессе, делились между собой и со слугами патрицианки – возможно, стараясь заслужить их, а через них и их хозяйки, расположение – некоторые говорили, что таких, как она, истинных родовитых аристократов, к несчастью, остаётся всё меньше. Здесь, возможно, с небольшой натяжкой, нелишним будет упоминание о том, в честь кого назвали упомянутый начавшийся месяц. Общеизвестно, что Божественный Юлий был чрезвычайно внимателен к клиентам, вообще к простому народу; и милосерден ко всем: даже к однажды поднимавшим против него оружие, ибо, победив врагов, великий Гай Юлий Цезарь прощал их и делал своими товарищами. И совершенно справедливо в честь этого выдающегося его качества, уже при жизни последнего диктатора был воздвигнут храм Клеменции. И не менее справедливо, что летний месяц, в который столь милостиво расточают свои дары Сол и Церера, был переименован из Квинтилия в июль. Итак, в этом месяце, точнее, в первой его половине, день фламины Фабии, не говоря, конечно же, о позднем пробуждении, нескольких глотках божественного дара лозы, завтраке, термах и ларарии, начинался с выхода на непродолжительное салютатио – вместо него случалось иногда посещение театров – после чего следовал прандиум. Отнюдь не всегда, разумеется, соблюдался именно такой порядок, и кое-что прелестная молодая домина могла и пропустить. Компанию за завтраком или прандиумом она составляла своей «младожене» Бестии, иногда одной, или одному, или обоим из пары молодожёнов, настоящих, Инстеану и Приме, у которых фактически и жили «младожёны», звавшиеся Аркесилай и Феодота.
  Корнелии Руфине, чтобы походить на гетеру, что-то ещё делать было абсолютно не нужно. Присцилла, чтобы более соответствовать прозванию, стала читать каждый вечер, иногда и утро, Гомера, чаще всего по несколько строк. При этом она, как и зачинатель Средней Академии, говорила, что «отправляется к любимому». Порою этими словами приводя в недоумение некоторых гостей – не только в доме Инстеана – ожидавших, что она-то с ними разделит постель. Но тут обычно Бестия или Мерулина, или же, что реже, чуть спустя сама Муция, поясняли, что так она выражается про чтение и наслаждение одним из двух первых любимчиков Каллиопы, подразумевая под вторым Вергилия Марона. Вообще-то, вслед за Проперцием, как патриотка и истинная древнего славного рода римлянка, она ставила автора «Энеиды» первым, выше автора «Илиады» и «Одиссеи». О том, что Присцилла Младшая в последнее время вела некоторые рассуждения, сказав «я утверждаю» и добавляя «а такой-то с этим не согласится», уже говорилось; и это тоже говорилось из подражания Аркесилаю Питанскому. Кроме этого, она сама и её подруги находили следующие сходства с греческим философом-академиком, родившимся на триста семьдесят лет раньше. Тот и другая «были несокрушимы в доводах» - исключение могли бы составить Ребилия и Стабилий: будь они участниками спора с главной жрицей Кибелы, вполне справились бы с её аргументами. Тот и другая «легки на писательство», умалчивая, что академик ещё и слагал стихи. Однажды в описываемое в этой главе время, некий молодой человек, желая блеснуть своей начитанностью, ссылаясь на двух эллинских авторов и вообще довольно убедительно, доказывал, что Аркесилай Питанский, в силу своего воздержания от суждений, не писал вовсе. На что Аркесилай Романская, устав спорить с упрямым гостем, нашла такой ответ: «А я сама и не пишу – только диктую!» Ещё этот грек, ровесник патрицианки, звали его как-то на букву «П», рекомендовал ей, раз она хочет походить на Аркесилая, читать Пиррона и скептиков, Платона, диалектиков. За тяжеловесность доводов девушка назвала оппонента, чуть изменив его имя, «Плита-рхом». Дабы получить гарантию, что она с ним в ближайшее время  более не столкнётся в застольном споре, и что другие римляне также избегнут от него поражения в полемике, Фабия, не мелочась, вместе с Бестией и Секстией поехала к одному из преторов, ведавших делами иноземцев. Не в силах отказать столь блестящей делегации, магистрат послал ликторов за «выскочкой-гречишкой», те доставили его, и облечённый высоким достоинством римлянин лично рекомендовал лишь пять дней назад приехавшему Плитарху «во избежание позора высылки уехать самому в свою Беотию» и научиться более почтительному обращению с властителями мира. Вспоминали подруги и то, что академик умел говорить колкости и насмешки, в речах был сжат, сводил всё к исходным положениям. Вообще-то сжатость речей Муции имела свойство исчезать пропорционально количеству возлияний и, соответственно, выпитого ею фалернского, лесбосского, нового аттического, кампанского, сладкого беотийского, пиценского, нарбоннского и других сортов гроздного дара Вакха. А как пример сведения споров к исходным положениям они почему-то любили приводить случай в спальне Гая Дидия.
IX
  Что касается второй половины дня, относительно неё можно сказать следующее. Обычные службы в храме Великой Матери Богов Фламина почти все пропускала. Зато на расширенных появлялась по-прежнему столь же обязательно, как и ранее, до переселения в «медовую обитель». Дело в том, что там главным её занятием стало служение Отцу Либеру, выражавшееся, конечно, в практически неограниченных свободе половых отношений и потреблении вина. И если в отношении помянутой свободы девушки-«коллеги» сумели провести аналогию с академиком, мальчиков любившим без меры и совсем терявшим из-за них голову, то в отношении неумеренного пития, вкупе с той же свободой, им приходилось ссылаться на человека, облечённого почётнейшим званием, дядю Присциллы, покойного консуляра Персия. Случалось, по утрам её вестиплики или другие служанки становились свидетельницами переживаний вслух, обращённых к ним или к Бестии. «Какая я порочная и бессильная, неблагочестивая и неблагодарная! Сама Царица Богов предупреждала меня! Отвращала от того, чем я занимаюсь теперь! и так далее». И тогда она крепилась и не пила… ближайшие три-четыре часа. В один же из вечеров Секстия Вера уговорила лучшую подругу съездить за Город, в ЛесБестии, чтобы хоть как-то разнообразить её времяпровождение, и в ту ночь, видимо, не рассчитав свои силы или степень разбавленности молодого вина, или его коварство, но, встав из-за стола в портике, Муция поднялась с треть стадия по отжившему своё саду в сторону Старого дома, остановилась, подняла голову к небу и заорала:
  - Да!..
  Потеряв в результате ориентацию и равновесие, упала. Но продолжила кричать в небо, мерцавшее в ответ звёздами:
  - Да! Наслаждение для меня – это главное!.. Уйди, Ксана, не мешай мне высказаться Превечной Сатурнии… Наслаждение! Плюю и мочусь на всё остальное, что мешает! Люблю молодых, красивых, соблазнительных вопреки всем запретам!..
  Оттого, что Присцилла любит «молодых, красивых, соблазнительных», этой категории, с одной стороны, доставалось много её внимания – с другой, отдельным представителям и представительницам с набором таких качеств, за немногими исключениями, редко удавалось добиться долго- или хоть-скольки-то-срочного расположения любительницы. Касалось это и квиритов постарше, которым, за счёт остроумия, эрудиции, умения и выносливости в постели, образованности, общественного положения, щедрости, её внимание уделялось в течение двух-четырёх дней или вечеров и ночей. Исключение в обоих случаях составляли любовники, почему-либо зачисленные в «постоянные», то есть на месяц-два, как, например, недавно, был П. Сиг, а теперь оставался Ап. Силан; особый случай составлял К. Румикс.
  Этот Кезон, по-видимому, решил разориться: каждый раз Сикинн приносил ему весть об отказе, полученном от «Демона красоты», пока потерявший голову пожилой поклонник не предлагал золота – а именно ауреусов требовал «Демон» - ровно вдвое больше, чем в предыдущий раз. За это Кезону позволялось проявлять ревность, отеческую заботу, а также беспокойство о питании любимой по принципу: «чем больше, жирнее и слаще, тем лучше». Даже произносить много грубых и простонародно исковерканных слов без немедленного поправления; даже забирать с видом близко-родного человека с комиссатио – а девушка сопротивлялась не на шутку – чтобы отвезти к себе домой. Последнее произошло на седьмой случай их встреч, и уже тогда имущество семьи Попедия Румикса понесло немалую потерю, ибо такую выходку патрицианка позволила за количество ауреусов в тридцать два раза большее, чем в первую встречу, а тогда их было в кошельке пятьдесят монет. На следующий день Муция и Бестия вместе с консуляром М., бывшим претором Ап. и упомянутым в предыдущей главе претором и его ликторами – бывшие магистраты также были при всех соответствующих регалиях – явились к сёстрам Попедиям и их матери. Претор спросил старшую из Попедий, узнавал ли её отец, Кезон Попедий Румикс, подробности о Фламине-Старшей сестре из посещаемого ею храма. Получив положительный ответ, претор поведал, что «уважаемая и популярная высокопосвящённая священнослужительница, замужняя аристократка древнейшего знаменитейшего рода, племянница консуляра и т. д. и т. п., накануне подверглась практически насилию, наглым домогательствам и посягательствам на её честь». Чему свидетелями «эти крайне почтенные лица» - М., Ап. и Бестия, действительно бывшие накануне на пире. Что она, пострадавшая, из человеколюбия, ещё думает, обратиться ли к магистрату с обвинением. Сам же он считает, что думать тут нечего, и в результате процесса виновный будет наказан, и претор привёл примеры самых тяжких наказаний при подобных обвинительных приговорах. Женщина и две девицы сначала не знали, куда себя деть от стыда, а под конец гневной речи одного из высших должностных лиц государства и свирепых позах и каменных лицах бывших консула и претора просто бросились на колени. Умоляя пришедших не предавать позору их отца и мужа, а, значит, и их самих, не «уничтожать» их семьи и не лишать «всего добра». С возмущением отказавшись от взятки, крайне нехотя, лишь с условием, что семья Попедиев в течение трёх дней примет меры к тому, чтобы Кезон Румикс покинул Город и в ближайшие десять лет не пересекал его священную границу, а ещё лучше, для его же безопасности, покинуть Лаций – с таким условием пострадавшая, претор и почтенные лица согласились не доводить дела до суда. Попедии и их мать обязались отправить Румикса в его родную деревню в Апулии, его супруга даже вызвалась, ради спокойствия дочерей, сама проводить его туда… В чём же было дело? После шестого свидания, прикинув состояние ухажёра-«слуги» Кезона, учитывая, что он наверняка в своих россказнях его завышал, и восьмую встречу он просто не «вытянет», Муция решила окончательно и безвозвратно с ним порвать. Поскольку этот человек явно потерял голову, в случае разрыва от него можно было  ожидать чего угодно, точнее, неугодно. То есть необходимо было от него избавиться. Бестия предлагала радикальное решение: «нет человека – нет проблемы». Однако Присцилла при этом разговоре пребывала, вернувшись с ночной службы, в ублажённом состоянии и, отвергнув этот, разработала другой вариант, с успехом осуществлённый. Небольшое насилие при уважаемых свидетелях – сам Кезон думает, что играет роль заботливого отца, уводящего беспутную дочь с гулянки легкомысленных эфебов. Помощь магистратов, настоящего и бывших – за повышенное внимание Муции и Бестии; последняя, предоставив консуляру ещё в июне желанную тем девушку, вскоре с лёгкостью переключила его желания на саму себя. Седьмое, последнее свидание и куча золота. Поход «пострадавшей» со спутниками к семье неразумного поклонника. Плюс пятьдесят ауреусов как дополнительное вознаграждение претору и консуляру. В довершение и итог – несчастная супруга Кезона, вынужденная сама выпровождать «воспылавшего безрассудной любовью». Вот каковы бывают проделки Эрота для забавы его Вечно Юной Матери.
X
  Более мирные и спокойные, не терявшие головы, кроме как на словах, поклонники были даже допущены в «медовую обитель, естественно, с разрешения Гая Инстеана, получившего гарантию: «Ни один «квирис», ни даже губы или рука мужчины не коснуться юной Примы», да и сама Глицерия никоим образом не тянулась к юношеским прелестям. Она вообще благоразумно посвящала будние дни, вплоть до вечера, занятиям со своими наставниками, стремясь стать похожей на образованных и умных Аркесилая и Феодоту, свой пример для подражания. А уроки прерывались лишь на время подготовки свадьбы и пару дней после. В «медовой обители» две первенствующие девушки и их малая перманентная и обширная перманентно меняющаяся свита, естественно, старались представить свои ежедневные мероприятия не как обычные пирушки, а придать им более изящную форму с благозвучным названием, лишь приложением к которой являются вино, закуска и прочее. Зачастую им это вполне удавалось, особенно когда форматом проведения застолий объявлялись литературные чтения. «Главной любимицей Муз и их Предводителя» (в «медовой обители») неизменно и, в общем, по праву, объявлялась Корнелия Руфина. В номинации «проза» пару раз Присцилла читала небольшие отрывки из своих свитков, и они также объективно были лучшими. В специально учреждённой номинации «философско-религиозная книга» выступала приезжавшая в гости Марциана: читала главы «Против семиаксиев» старшего брата. Остальные гости – отдавая должное их усердию и своеобразному вдохновению в виде возможной перспективы, в случае одобрения «арбитров словесности», насладиться тесно-близким общением с… неважно, с кем – остальные гости участвовали в чтениях более для количества. Причём формально на этих чтениях не было победителей и побеждённых, и, как, впрочем, и везде на подобных утончённых собраниях узкого круга, все авторы получали одобрения и похвалы слушателей. Аркесилай и Феодота, с удовольствием признавая своё первенство и в литературе, довольствовались почётными «титулами» - у Руфины был вышеприведённый, а у Фабии «Сафо в прозе» - и судейством, признаваемым авторитетным, то есть их, как «арбитров словесности», хвалы были самыми весомыми и приятными. На одних таких чтениях произошёл интересный случай. Бестия решила отдохнуть и сама не участвовать, предложила следующее задание: описать летний день. Все участники принялись изображать в стихах разных размеров прелести лета в сельской местности. Только Муция, бессильная в сочинении поэзии, писала не стихами, к тому же она выбрала в качестве предмета рефлексии жаркий летний день в Городе: прохлада у фонтанов и в тени портиков, источники и грот Луперкал, Сады и внутренние дворики… И хотя она писала хмельная – приехав с обеда у Силана – а все гости практически трезвые, вышло так, что её творение весьма заметно превосходило их стихи.
  Пребывая в «медовой обители» и отдавая предпочтение, как выразились бы ревнители строгих нравов во времена Катона Цензория, «жизни на греческий лад», Присцилла Младшая всё же находила поначалу время для работы над своими записями. Но спустя какое-то время она их совсем забросила. На робкие возражения писцов, Кробила и Аны, что «не стоит, быть может, оставлять начатую великолепную книгу», их госпожа, не очень трезвая, ответила первому.
  - Вот ты и займись ими, моими записями! Ты же довольно грамотный. Ориентируйся на предыдущие… Сколько их там?.. На предыдущие семь книжек и семь глав – видишь, какое замечательное число! Пиши с… где я остановилась… где-то с начала этого месяца. Не оставляй без внимания забавное, пиши, что знаешь интересное из истории. Предложения длиннее – как я сочиняю… можешь про минувшие праздники написать – ноны, иды, конец траура у Фабии, радость Тита Марцелла… Анекдоты… А, нет, ты же серьёзный парнишка…Про иды и ноны я как-то рассказывала Ане, ты же рядом вроде был, про другие посмотришь в библиотеке, спросишь у кого-нибудь из слуг или даже господ, в крайнем случае у меня, когда я в термах буду…
  Наставленный таким образом, писец  дерзнул продолжить книгу своей хозяйки – ведь не мог он ослушаться её приказа: «займись сам, пиши». И когда он показал ей пару первых «своих» глав – времени у светлейшей домины хватило на прочтение только полутора – патрицианка даже похвалила. Дословно: «Неплохо! Будешь и дальше продолжать аналогично писать, - широко улыбнулась, - я не поставлю своё имя как автора собственной книги!» В то же время из ЛесБестий пришёл как-то нищий семиаксий Гн. Космик, принёс две копии заказанной ему книжки – одну из них и читала Марциана – и начал было спорить с молодой аристократкой. То ли о том, почему копий-свитков не три, а два, то ли о своей религии. Тут в атриум вошли Корнелии и напомнили:
  - Аркесилай, не забывай, пожалуйста, что ты говоришь докучным болтунам без роду без племени.
  - Стихом Еврипида!
  Муция, довольно хмельная, всё же вспомнила и сказала по-гречески:
- Как тяжек спор с отродьями рабов!
  После чего спорщик предпочёл сбежать.
  Завершая эту главу, пожалуй, не будет неуместным упомянуть о тех, с кого она началась. О поклонниках Присциллы Младшей, только теперь бывших, отвергнутых «постоянных». Об опрометчивом неудачнике Попедии Румиксе уже говорилось, он вряд ли появится. А вот П. Маппалий Сиг, оказывается, не утратил надежд и пытался в записках напомнить о себе и своих чувствах, но эти церы, когда слуга называл имя их автора своей хозяйке, по её велению отправлялись обратно нераспечатанными.
XI
  День, когда Секстия Вера предложила всем выбраться за Город, был праздничным. Многие горожане – из тех, что не уехали, остались в зное и духоте – горожане шли за пределы Рима или, по крайней мере, в Сады. В ЛесБестиях Вера, Присцилла, Руфина, Мерулина и другие юные жёны в сопровождении молодых людей или, как Вера и Мерулина, своих мужей, по древней традиции прогуливались в тени деревьев, а после жертвоприношения устроили обед на траве, под отыскавшимся недалеко от ручья фиговым деревом. Мужья или спутники заботливо угощали молодых женщин. После трапезы многочисленные служанки, специально взятые на эту вылазку, облюбовали луг Большого пальца. При этом Фабия сказала, что там обычно пасутся козы, и это как нельзя кстати подходит к празднику. Сначала рабыни, одетые в хорошие платья, важно ходили по нему туда-сюда, объединялись в кружки, беспечно болтали, забавлялись между собой; все они с позволения или даже приказа хозяев были пьяненькими. Обычной шуткой было хватание за нос, когда девка опускала голову поглядеть на будто имеющееся пятнышко вина. Некоторые, в том числе и Уриана, пользуясь таким сборищем незнакомых служанок, особенно симпатичных незаметно, в кучке, или просто сзади, исподтишка, поглаживали по мягким и другим интересным местам. Другой старой шуткой было сказать чужой рабыне «У тебя вся спина белая» или, в зависимости от цвета платья, «чёрная», «красная», «зелёная» и так далее. Две девки, подмигнув друг дружке или иначе сговорившись, могли повалить и щекотать третью, или втроём - вчетвером схватив одну, пугали её, что окунут в ручей. Ана, подученная своей госпожой, ввела новую шутку. Чуть коснувшись макушки какой-нибудь ровесницы, она говорила ей: «У кого на голове травинка, та дурочка-христианка!» Молоденькая рабыня проводила рукой по волосам (где ничего не было) и слышала: «Ты что, себя за дурочку-христианку считаешь?!» Всё это забавляло хозяев, весело наблюдавших за гулянием. Но после него служанки дрались и, набрав в ручье камешков, кидались ими друг в друга, и порою кому-то из них было не до смеха. Чего нельзя было сказать о господах, следивших за «сражением», вслух комментировавших его, используя военные термины. Например:
  - Но вот стойкая декурия воинственной… как её, Корнелия?.. воинственной Бритты, воодушевленная беспримерной храбростью своей командирши, пополнив боезапас метательных снарядов, рассыпавшись полукольцом, перешла в наступление! Опытные противницы, обладающие немалым численным превосходством, но в пылу своей атаки растерявшие орудия поражения и позабывшие растянуть фланги во избежание их охвата, в панике отступают!..
  В прошлом году Ана впервые участвовала в этой забаве, и ей очень понравилось, невзирая на несколько синяков. Теперь, пользуясь своим положением любимицы, она как-то поинтересовалась у мывшейся в термах домины, бывшей в отличном настроении: «что за праздник такой замечательный в июльские ноны?» На что получила обстоятельный ответ – Присцилла велела принести одну книгу, «О римских обычаях», и читала её, лёжа в унктории. Там было сказано следующее. В тридцать девятом году по основании Города в этот день Ромул собрал народ у Козьего болота, но внезапно настала ночь, стали бушевать гроза и ветер, и народ в панике разбежался. Когда вновь засияло солнце и прекратилась буря, обнаружилось, что царь исчез, став Божеством. Однако некоторые смутьяны из народа не верили и обвиняли сенаторов в убийстве царя. Не успокаивались и продолжали это несколько дней, сея раздоры. Тогда один патриций, Юлий Прокул, один из самых знатных и уважаемых граждан, друг Ромула, на Форуме, принеся страшную клятву и прикасаясь к священным предметам, выступил с таким словом. Когда он шёл, ему попался Ромул, высокий и красивый как никогда, в блестящем, ярко горящем огнём вооружении. Сенатор испугался и спросил: «Что с тобой, царь, или что задумал ты, оставляя Город сиротеть, а нас – жертвой несправедливого ужасного обвинения?» « - По воле Богов, Прокул, - отвечал ему царь, - основал я этот Город. Если римляне будут мужественны и благоразумны, то они достигнут высшей степени людского величия, и Город вознесётся на вершину славы и могущества. Я же буду Богом-покровителем, Квирином.» После этого все подозрения и обвинения исчезли, и римляне стали молиться обоготворённому Квирину. День, в который он исчез, называется Днём бегства народа или Капратинскими нонами, поскольку для принесения жертвы раньше ходили в основном на то самое Козье болото. Также по традиции, проходя через ворота и вообще, по дороге за Город – как делала в этот раз и вся компания, особенно в воротах ЛесБестий – выкрикивают (первые) имена: «Тиберий, Гай, Марк, Тит» и так далее. Это делается, с одной стороны, в подражание тем крикам смятения и окликам, которыми обменивались тогда бегущие. С другой – из-за случившегося также в квинтильские ноны, три с третью века спустя. Тогда в ослабленное, пусть уже и выгнанными, галлами государство вступило сильное войско неприятелей, латинов, под командой Ливия Постума. Он расположился лагерем под Римом и сообщил, что заключит мир и дружбу, если им, латинам, пошлют достаточное число девушек и вдов – якобы намереваясь повторить историю римлян и сабинян. В Городе при этом известии появился страх перед войною, но и выдачу женщин считали позором и подозревали, что их хотят использовать просто как заложниц. Тогда рабыня Филотида посоветовала военным трибунам послать к латинам её с самыми красивыми и молодыми рабынями, нарядив их как невест благородного происхождения, а о прочем она обещала позаботиться сама. Магистраты выбрали подходящих служанок, дали им золотые украшения, одели в дорогие платья и отвели в латинский лагерь. Ночью рабыни спрятали у врагов мечи, а Филотида залезла на высокую смоковницу, где с одной стороны – чтобы не замечали неприятели – развесила своё платье, а в сторону Города подняла факел. Военные трибуны, ожидавшие сигнала, увидели его, из прочих граждан о плане никто не знал. Поэтому войско выступило в беспорядке, командиры торопили римлян, они перекликались, не без труда строясь в боевой порядок. Подойдя к лагерю латинов, спавших и не ожидавших ничего подобного, взяли его и перебили большую часть неприятелей. Поэтому-то и выкрикивают, проходя городские и другие ворота, прэномены, как тогда солдаты, спеша, перекликались. И потому красиво одетые и с хозяйскими украшениями служанки расхаживают и смеются над встречными, а после друг над другом; римские же граждане угощают своих жён за городом, в тени смоковниц или фиг. Рабыни дерутся между собой и «сражаются» каменьями в знак того, что они тогда принимали участие в битве с латинами. День называется Капратинскими нонами ещё и от (имени) смоковницы, с которой Филотида подала знак факелом. (Ранее Поплифугии и Капратинские ноны отмечались в один день, но затем их празднование было расширено на два – через день.)
  Когда в весёлой компании вспомнили об этом обстоятельстве, юная Мерулина с наступлением вечера заставила двадцативосьмилетнюю мужественную Бритту взобраться, сняв платье и даже тунику, на фигу и там зажечь факел. Тогда патрицианки и другие домины стали звать своих спутников по именам, прячась за деревьями и запутывая мужчин, выкрикивая разные прэномены. Затем было упоминавшееся продолжение праздничного застолья в портике и его закономерное завершение в кубикулах и других помещениях обоих домов пригородной виллы, называющейся с недавних пор ЛесБестии.
XII
  Через два дня в доме Эприев Марцеллов, а точнее, для одного лишь его владельца, Тита, был собственный праздник. Ещё утром в своём ларарии он совершил винное возлияние и принёс в жертву белого петуха перед статуей с надписью на постаменте «Идейская НимФА». Также накануне была послана от имени Тита Марцелла не одна тысяча сестерциев на жертвы Великой Матери Богов в её святилище. Фимиамы подле «Идейской Нимфы» курились не переставая с момента установки изображения, а утром была зажжена и лампада с очень дорогим редко-ароматным понтским маслом. Марцелл возносил и усердные молитвы: и Кибеле, и той, кого изображала новая скульптура в домашнем святилище. Судя по всему, они были услышаны. Посетив утренние представления, Фабия и Корнелия Руфина пообедали, отдохнули и помылись в своей «медовой обители», в одном из экусов уже накрывались столы и появлялись первые нетерпеливые гости, встречаемые хозяйкой, Мерулиной Примой. Но Фабия вдруг, почувствовав недомогание, вспоминает – посреди безостановочного хмельного веселья даже об этом, оказывается, можно забыть – вспоминает, что у неё подошли месячные. Она извиняется перед Корнелиями, через них перед гостями, и идёт в свою спальню. Переживает, что не сможет развлечься, идёт успокоиться в ларарий в доме Инстеана. Фламина помолилась, и ей действительно становится легче. На выходе из святилища ей приходит на память, где же всё-таки можно «отлично-порочно» провести «внезапно» наступившие дни. Прибытие Присциллы Младшей в дом Клодия Эприя Марцелла, её пребывание с этого вечера до второго утра и стало праздником для Тита, наиболее нонконформистского поклонника её «Демона красоты». Марцеллу понравилось выражение греческого слуги «слуги Кезона». Да и сам Тит поупражнялся в придумывании новых слов. Например, для своего праздника – само собой разумеется, праздника в честь его благосклонной нимфы – он сочинил такие варианты названия: «Мегагедонские предыгры», «Попыквиррии» и «Менструалии»; последний вариант – как «праздник ежемесячного сбора сока слаще винограда». А подстраиваясь под игру обожаемой в Аркесилая, просил звать себя то Крантором, то Филой. (Были рады видеть Муцию и Марцелла с Клодией) Ближе к прандиуму на третий день физиологическое состояние молодой женщины нормализовалось. Этому и был посвящён последний тост «Менструалий», ставший единственным, который отказалась выпить гостья.
  - Ибо, - мотивировала она, - ренормализация… Кстати, выпей я сейчас, и где гарантия того, что я смогла бы: первое – выдумать это слово, второе – произнести его, и третье – запомнить?.. Ибо ренормализация моего состояния означает для тебя, моего праведного поклонника, очередное расставание и печаль. Я же не хочу принимать такой тост – запивай, если хочешь, своё горе без меня.
  Присцилла поехала в дом Марка Сервилия, где по нему должен был закончиться траур. Но она ошиблась – Тилия снимала тёмные одежды только через два дня. Это время прошло в «медовой обители» в служении Хмелевенчанному Вакху. Гроздный дар которого объёмом в квадрантал фламина, написав домой, распорядилась послать Фабии Тилии.
XIII
  Шёл третий час пятого дня перед июльскими идами. На супружеском ложе Гая Инстеана – сам он поднялся с него несколько раньше и отбыл по делам – вольготно лежали три прелестные патрицианки. Лишь чуть-чуть прикрытые, самую малость. Ночь была жаркой. Первой проснулась Фабия и стала тихо звать вестиплик. Однако этого хватило, чтобы разбудить Корнелий – хотя вообще-то обычно они спят крепко. Молодые жёны вместе поплескались и умастились в бане. По велению хозяйки прандиум был накрыт чуть раньше, и тёзки прошли в перистиль за стол. Муция же напомнила им о своей – то есть об обладательнице такого же родового имени, и на полуденную трапезу поехала к ней.
  Там, в доме почти на самой вершине Целия, Присцилла выслушала много благодарностей. За свой визит, за присланный квадрантал вина, за комплименты Марку младшему, резво игравшему с маленьким мячом с нянькой. Дождавшись, пока уйдёт на свою квартиру Диания, всё норовившая поговорить о Парис, Муция перелегла вплотную к Тилии и всё красноречие направила на неё. Похвалы внешности чередовались «дифирамбами» душевным качествам, доброте, на этот раз ещё и уму – хозяйка упомянула, что начала читать «Естественнонаучный трактат» Сенеки. «Слово о достоинствах неотразимой» сопровождалось соответствующими возлияниями и тостами, также касаниями, лёгкими, нежными поглаживаниями – закончилось лобзанием: страстным, продолжительным, сладчайшим, головокружительным. Но им действительно всё и закончилось. Глотая воздух, пытаясь оторвать Муцию, целовавшую ей волосы и шею, вольноотпущенница объясняет:
  - Нет… Нет, Присцилла… Пожалуйста, нет… У меня эти д-… Нет, прошу… У меня месяч-… Не надо, милая!
  - Что ты как маленькая? – задирает ей тунику гостья и продолжает опускать по её телу прикосновения рта, ладони тоже не бездействуют. – И что с того, что месячные?.. Неотразимая, это… барьер не для всех… так и знай…
  Недоумение на несколько мгновений так и застыло на лице Тилии, даже переставшей противиться и твердить «нет». Остановилась и Муция:
  - Не хочешь – ладно! Сама пригласила, смотрела так, что и статуя не устоит, а теперь… Пойду к мужу – даже он…
  - Постой! Подожди, Присцилла!.. Я стеснялась сразу сказать о менструации, она к ночи должна закончиться. Не уходи, я без ума от тебя, моя умнейшая домина!
  - Оставь, милая, ты давно не…
  - Для меня ты и покровительница, и госпожа… Я не смогу без тебя, Присцилла!.. Прошу, останься. Я на колени встану и ноги твои буду…
  - Оставь, Тилия. Не расстраивайся, - гостья целует лицо, слизывая слезинки. – Ты словно прекрасное вино, милая! Губки – медовые, эти лишние, напрасные капельки – солёные, а ты сама пьянишь, будто чистое доброе лесбосское! Хватит соли – вино потеряет гармонию. Остаться и ждать ночи я не могу, потерпи до завтра. Днём… нет, даже утром, обязательно приду к неотразимой Тилии! Кстати, почему тебя так назвали, ты не знаешь? – хозяйка пожимает плечами и мотает головой. – Действительно не знаешь?.. Я поехала к… одному сенатору по делу, потом домой, утром обязательно к тебе. А ты, милая, прогуляйся по Городу, когда жара спадёт. Сходи в храмы, не сиди на месте, хоть у тебя и «гости». До завтра, неотразимая!
  - До завтра! Всего доброго! Я буду тебя очень ждать, Присцилла!
  Попрощавшись с тёзкой-поклонницей, патрицианка навестила Силана, а к вечеру уже мылась в своих домашних термах. Гай Макр снова был встречен ужином и лаской супруги. Вдобавок к нежностям ещё и подарившей ему великолепные чёрные сапоги с золотой вышивкой.
  После совместного завтрака, как обычно, сначала ушёл муж, а сразу за ним жена: носилки доставили её на холм Целий. В доме Марка Сервилия, точнее, теперь уже в доме маленького Марка Сервилия, его мать впервые за десять месяцев занималась любовью с партнёром, а точнее, с партнёршей, и испытала невиданное за всю жизнь наслаждение. Присцилла, скорее получившая удовольствие, наблюдая бурный экстаз поклонницы, чем от её ответных не самых умелых ласк, пообедав, оставила Тилию под впечатлением от близости и уехала в «медовую обитель».
  Где у Глицерии появилась мысль о встрече за столом двух Корнелий и двух Фабий. Присцилла возражала, что другая Фабия далеко не знатная, на что получила замечание от той же Мерулины: «Но тебе это не помешало её посетить». Так молодые жёны решили вместе проведать молодую вдову в июльские иды.
XIV
  Приехав к ней в обед, гостьи не без удовольствия демонстрировали свою эрудицию и образованность, пусть не самую обширную во всей державе, но Тилия, естественно, была под впечатлением. И даже сказала бывшей владелице:
  - О Присцилла! Тебе стоит не просто играть в Аркесилая – надо всерьёз заняться философией!
  - Верно, - поддерживает хозяйку Мерулина. -  Женщин-философов так мало, и ты стала бы достойной продолжательницей Гиппархии и… кто ещё был?
  - Помню Феано, Ласфению и Аксиофею, и всё, - говорит сама Аркесилай.
  - Просто их было очень мало, наверное.
  - Возможно, что и не так мало, Глицерия, - возражает Бестия. – Просто мужчины могли не упоминать о них. Представь: у хорошего философа несколько учеников и учениц. Девушки затем выходят замуж, тогда, в то время, думаю, мужья могли легко запретить продолжать занятия, а молодые люди присваивали себе их мысли и не упоминали, что учились вместе.
  Через некоторое время, когда речь зашла о более приятных отношениях полов, о любви, в беседу снова вступила Мерулина, старавшаяся не отставать от Аркесилая и Феодоты:
  - Я тебя полюбила, Аркесилай Романская, совсем как в Питанского Аркесилая влюбился Крантор из Сол. Помните, мы устроили представление: «О дева, наградишь ли?..» Это же Крантор спрашивал Аркесилая, верно? – Руфина и Присцилла кивают, самая юная собеседница продолжает. – А этот Крантор замечательно говорил о любви. Один поэт, Антагор Родосский, переложил его слова в гекзаметры:
    Дух мой сомненьем объят: Любовь, из какого ты рода?
То ли назвать тебя Богом из тех, кто первыми в мире
Были Эребом седым рождены и царственной Ночью
                В давние веки в бескрайней пучине глубин Океана?
                Или Киприда тебя родила Многоумная? Или
                Гея-Земля или Ветры над ней? Такое ты людям
      Благо приносишь и зло, что кажешься нам ты двуликой.
  - Превосходно, Глицерия! А теперь переведи, пожалуйста, нашей милой хозяйке, - просит Присцилла. – Она не совсем хорошо понимает по-гречески.
  - Да я совсем, можно сказать, не понимаю. Марк после свадьбы купил одного наставника специально для меня, я чуть позанималась, а потом лень стало, забросила. Не утруждайся, дорогая Корнелия, пожалуйста, не надо из-за меня переводить. Мне и так неудобно…
  - Брось, Тилия! Вот послушай примерно, что говорят Крантор и Антагор, - и юная Прима перевела, правда, прозой и с некоторыми подсказками подруг, выученные недавно стихи на латинский.
  Помимо этих замечательных строк и многого другого, быть может, чуть менее важного, Тилия могла почерпнуть из беседы с ней гостий следующее. Перед приездом в дом Марка Сервилия Корнелия и Фабия вместе с Секстией и Геллией, все с мужьями – Бестия с поклонником, одним бывшим претором – побывали в Большом Цирке на играх, посвящённых, как и сам день, Божественным Близнецам Кастору и Поллуксу, братьям лаконянки Елены Прекрасной. Упомянув об этом, Мерулина поинтересовалась у хозяйки:
  - А ты знаешь, почему этот день посвящён именно им, или почему им посвящён именно этот день?
  И когда та, как обычно, отрицательно помотала своей привлекательной головой, с удовольствием пересказала вкратце свой недавний урок истории. О первых годах Республики, о важнейшей большой битве у Регильского озера против этрусков и Тарквиния, объединившихся с латинами и многими другими италийскими племенами. Жаркий бой был настолько непростым и напряжённым, что выступить в нём против врагов явились и Диоскуры. А тотчас после сражения они на взмыленных конях показались на Форуме и объявили о победе – на том месте, где теперь у источника стоит их храм. Потому и день той победы, июльские иды, посвящён Диоскурам.
  Но, пожалуй, самой интересной для хозяйки стала история об её собственном имени. Присцилла поинтересовалась у тех своих слуг, что живут в доме более двадцати лет, и услышала – как теперь юная вдова из её собственных уст – такой рассказ.
  Маленькая дочка педисеква Пола обожала играть с разными веточками, стебельками, травинками. Однажды она умудрилась пробраться в ларарий, украшенный самыми разными свежими цветами и стала вытаскивать из гирлянд и играть с листьями и жёлтыми соцветиями липы. Восьмилетняя Присцилла Младшая увидела и пожаловалась отцу. Прибежавший атриенсис уже грозился Полу плетьми, тот униженно оправдывался, что его не было дома, однако господин, Тит Фабий, и особенно гостивший у него старый дядя, консуляр Персий, умилились, глядя на малютку. Они, во-первых, позволили ей забрать вырванные жёлтые цветы, во-вторых, не стали никого наказывать и, в-третьих, дали маленькой вернике кличку Липка. Которая, по отпущению носительницы на свободу, превратилась в одно из имён.
  От начавшихся прямо за столом объятий и других ласк не привыкшая к подобным вольностям Тилия сбежала только благодаря расплакавшемуся сыну, которого лишь она и могла успокоить. Корнелии не поняли такого поведения хозяйки и, забрав Муцию, уехали. К более привычным сотрапезникам.
XVI
  Однако по пути писательница распрощалась с ними, свернув на улицу, где жила Вера. После приветствий она поинтересовалась у неё:
  - Сестрёнка, а ты была у дяди, Гальбы? – Принцепс несколько дней, как въехал в Город.
  - Нет, как-то всё не соберусь.
  Понтифик Кибелы, которого не пропустили к Императору, обратился к Фламине, гораздо более знатной, чтобы она передала Гальбе то приветствие их коллегии по поводу знамений и его провозглашения. Старшая сестра была не в восторге, но принятое решение нужно было выполнять.
  - Может, заедем сейчас? Можно на носилках, скажем, до Портика Ливии проехаться, а там и пешком прогуляться немножко… – Секстия не возражала и собралась не так уж и медленно: она буквально перед приходом подруги вернулась с праздничных лектистерний. – Ты восхитительно выглядишь! Можно и венок не снимать.
  - Ты тоже, сестрёнка. Идём попробуем…
  От Портика Ливии девушки прошли к ближайшему порталу Золотого Дома и назвались охране. Подошедший гвардейский центурион сообщил им, что Император отдыхает и вряд ли сможет сейчас кого-нибудь принять. Однако после короткой беседы воин сказал, что ради столь очаровательных знатных красавиц передаст, чтобы Императору о них доложили. Некоторое время на скамейке под сенью деревьев у ограды подругам пришлось подождать. Они побеседовали о предсказании Императора Тиберия. Однажды тот, увидев вошедшего Луция Оцеллу, которому было тогда тридцать с небольшим, сказал, что этот квирит некогда удостоится чести стать Принцепсом. Затем Шрамик и Муция перевели было разговор от максимально высоко поставленных граждан к мужчинам, что поближе.
  Но вот к ним подошёл средних лет человек в обычной тоге, представился и попросил следовать за ним, провёл по дорожкам и переходам Виллы Нерона в покои нового повелителя Рима. Сервий Гальба диктовал что-то писцам – похоже было, что какое-то письмо – лёжа у маленького фонтанчика.
  - Сейчас, Вера, я сейчас закончу… и срочно пришлите представителей легатов: трибунов, префектов лагеря или квесторов… - обратился он к писцам.
  Пошептавшись, подруги присели на кресла. Фабия последний раз видела родственника Секстии у неё дома два с половиной – три года назад. Семидесятилетний энергичный Цезарь в роскошной белоснежной тоге скоро завершил диктовку, велев помощникам срочно отправлять послание каждому адресату в трёх экземплярах.
  - Девушки, рад видеть вас, столь очаровательных красавиц! Здравствуй, Вера! – привстав, Гальба обнимает и лобызает племянницу.
  - Здравствуй, дядя! Это моя лучшая подруга…
  - Я помню, - приветствует он и Присциллу, почтительно поцеловавшую его руку, - помню, Вера. Сейчас попробую имя вспомнить. Вот такими маленькими вас помню. Бегали, резвились, будто вчера. Располагайтесь, красавицы! Да, время летит. А вы, хоть и выросли, и замуж повыходили… Поздравляю, Секстия! Совсем в этой суете позабыл! Хоть и выросли – всё молодые, старик Кронос будто не властен над вашей юной прелестью. И ещё… Чего тебе? – нахмурился она на вошедшего сенатора с большой плешью.
  - Срочно, Император. По тому моему делу…
  - Подожди там, у меня посетительницы. Вера, не хочешь вина, ещё чего-нибудь?
  - Благодарю, можно. И тому плешивому, наверное, надо послать: он так огорчился.
  Слуги тут же подносят девушкам столики и подносы с вином и фруктами. Шрамик произносит тост:
  - Твоё здоровье, милый дядя!
  Муции, разумеется, неудобно отказываться, и она осушает кубок. Подруги хвалят напиток.
  - Вера, благодарю тебя за то, что доставила тогда моё письмо в Город. Как я и опасался, оригинал перехватили. Курьер успел сжечь – отважный, настоящий квирит! Но, бедняга, поплатился жизнью… Письмо важное. Так что ты молодец!
  - Я рада, дорогой дядя, что сумела помочь тебе… Чего тебе, волосатик? Подожди, сказали же, - улыбаясь, обращается Шрамик к плешивой голове, просунувшейся меж занавесями; голова обиженно исчезает. У самого Принцепса на голове волос нет абсолютно, но Секстия  с детства могла шутить по этому поводу и не посчитала нужным обращать внимание на это обстоятельство и теперь.
  - Вера, ты всё та же озорница! Как и твоя подружка, насколько я помню. Сейчас, сейчас… Присцилла?!
  - Вы правы, Цезарь! Вы и выглядите моложе, и память прекрасная! Фабия Присцилла Младшая, рада вашему провозглашению! И от своего имени, и от коллегии Великой Матери Богов поздравляю! Кибела не одним знамением одобряет ваше правление. И я, как Фламина Богини, по решению и поручению коллегии спешила вам это сообщить.
  - Такая молодая, и уже такой сан!
  - А с её назначением какая замечательная история, дядя! – вставляет Шрамик. – Позже я тебе напомню. Хотя и в Иберии, Ближней и Дальней, наверняка её пересказывали. А Фламина она уже третий год!
  - Тем более. Сразу видно древний знаменитый род. А ты же ещё и дочь Присциллы, Старшей, внучка Гая Приска, или я ошибся?
  - Что вы? Совершенно верно, живу в доме деда, Гая Навция Приска, он теперь мой.
  - Прекрасно! Благодарю, Присцилла Младшая, Фламина Кибелы! Впрочем, к чему эта официальность? Выпейте ещё, красавицы, не стесняйтесь! Выпейте за молодость! – пока подруги спешат совершить возлияние и выпить, Гальба продолжает. – счастлив насладиться вашим обществом. Присцилла, ты лишь по этому вопросу? – та кивает. – Если что, обращайся, рад помочь истинной патрицианке. И конечно же ты, дорогая племянница. Ты такая славная, чудесная, похожа на мою сестру в юности, я уже повторял не раз. Что ты хотела?
  - Я уже поздравила и поприветствовала тебя, мой милый дядя, это всё.
  - Прекрасно, что навестила. Я хоть отдохнул чуть-чуть. Заходи повидать старика, не стесняйся. А теперь извините, вынужден вернуться к своим, прямо скажем, нелёгким, занятиям. Они скучнее, чем беседа с вами, юными прелестницами, но что делать?..
  Подруги заверили Императора, что он вовсе не старик и держится гораздо бодрее многих нынешних юнцов, и любезно, с почтением, попрощались.
  Выйдя из Золотого Дома, разошлись, точнее, разъехались, весьма довольные, и они сами, Секстия с Фабией. Шрамик поспешила делиться новостью (об их визите) к любовникам, Геллии и мужу. Муция же, послав сообщить  в храм Кибелы, что новый Цезарь знает о знамениях, поехала сначала к возлюбленной; потом к мужу, до которого уже успела дойти новость об её посещении Золотого Дома. Макр весьма одобрил такой визит, сделав не раз ударение на слове «такой».
XVI
  По прошествии ночи, и в ещё одном доме, этой теме также было уделено некоторое внимание: в  доме молодого сенатора Юнка на следующий день был устроен обед. Его обаятельнейшая жена, разумеется, пригласила много своих подруг: из квартуорфемината, менее близких, приятельниц. Отличиями этого пира для Фабии явились два обстоятельства. Отсутствие Корнелий – к младшей, Мерулине, она вообще охладела, особенно после одной излишней вольности этой девочки – и то, что она ограничилась всего парой кубков вина в самом начале застолья. На это обратил внимание присутствовавший там Стабилий. Воспользовавшись случаем, он перелёг ближе к Фабии и завёл беседу. Ненавязчивую. Мягко, с некоторой иронией он убеждал свою «самую способную ученицу… прервать бездумную гулянку, противную Царице Богов».
  - О Геркулес! Ты словно греческий гинеконом, - возражала она. – Но тебя не противно слушать, Стабилий. По крайней мере, сегодня… Шучу-шучу. Не видишь, что ли?
  - Ты неисправима. По крайней мере, в своей легкомысленности.
  - Это о шутке или более широко, о поведении?
  - Как тебе угодно, Присцилла, так и понимай. Однако сегодня ты весьма воздержанна, и это прекрасно!
  - А потому, что увидела тебя и вспомнила, что решила пить не более двух кубков, - на самом деле фламина просто собиралась появиться трезвой на расширенной службе в святилище Идейской Матери.
  - Что же мешает тебе, моя одарённая ученица, помнить о своём прекрасном решении каждый день?
  - Абсолютно ничего, Стабилий! Не забываю, поверь.
  - Хорошо. Что мешает держаться означенного решения?
  - Есть одно странное обстоятельство…
  - Если не трудно, поведай.
  - Отчего же нет, слушай. Я говорила, что постараюсь пить не более двух кубков. Но как только их выпиваю, становлюсь другой…
  - И что же? Многие, хмелея, будто превращаются совсем…
  - Подожди, Стабилий, я не закончила мысль, - не сдержавшись, Фабия улыбнулась. – Я держу слово. Но, говорю же, едва осушаю пару кубков, становлюсь другой, а эта другая пьёт очень много!
  Посмеявшись вместе с другими слушателями, стоик находит ответ:
  - Так будь сама собой, дражайшая Присцилла! Будь собой и будь сильной. Ты же Фабия!
  - Как верно, Стабилий, - присоединяется Геллия. – Я вспомнила теперь не о твоих славнейших предках, подруга – о них можно целые тома писать…
  - Извини, перебью. Как и о предках многих присутствующих.
  - Конечно, милая Присцилла! Но я хотела сказать о Квинте Фабии. Пока вы с братом не пришли, Арулена и Феликс разбирали здесь его подвиг в Мавритании. А Парис в связи с ним напомнила нам, в частности, о Великом Александре…
  - Прекрати, пожалуйста, Клементина, - просит Квинт. – Сколько можно об этом? Арулена, дорогая, не стоит так меня нахваливать.
  Стабилий наклоняется и тихо говорит «талантливой ученице»:
  - Бери пример с любимого брата. Он равнялся, можно сказать, на Александра, и ты помни, что Александр был весьма воздержан!
  - Ты всё о своём, наставник! Ещё бы буквальное значение этого громкого имени вспомнил: мол, и тебе, Присцилла, следует отражать мужские атаки. Хорошо, Стабилий! Обещаю подумать, как дальше жить, - отвечает Фабия и возвращает свой слух к общей беседе.
  - … брат Гай Павел тоже отважный муж, Квинт, никто не спорит. Но прошу, оставим военную тему, а то мой супруг и так целыми днями только о войне и твердит!
  - Юния, - говорит ей Вера, - вы же так интересно познакомились! Оба из Рима, а встретились в Александрии! Кстати, Феликс, ты очень здорово рассказываешь об этом городе. Прошу, поведай ещё что-нибудь.
  - С одним условием, милая хозяйка!
  - Вот так дела! Раньше была «милейшая», а теперь просто «милая»!
  - Вера, ладно, ты вышла замуж, - поясняет смеющейся Секстии Ребилия, - но теперь ведь и мой брат женатый! Марк, говори своё условие.
  -Верно, сестра. А условие такое. Совершим возлияние теням великих Александра и Гомера!
  - Понятно, почему Александру, - после возлияния, тоста за великие города и величайший Город и осушения кубков интересуется Юнк. – Но, Феликс, почему ещё и Гомеру?
  - Позволю себе напомнить собравшимся небольшой рассказ об основании Александрии Египетской. Там, в Египте, неукротимый македонянин остановился как-то лагерем на берегу моря. И вот ночью ему приснился такой сон. Убелённый сединами старец обратился к спящему стихами:
        На море шумношироком находится остров, лежащий
Против Египта, его именуют там жители Фарос.
И посоветовал заложить в том месте город. Утром Александр осмотрел местность и действительно нашёл её чрезвычайно удачной и подходящей для будущего града. И даже воскликнул: «Клянусь Гераклом! Гомер – не только величайший поэт, но и мудрейший градостроитель!» Общеизвестно, кстати, что у молодого царя из того минимума вещей, что он повсюду возил с собой, была «Илиада». В шкатулке, которую он только и забрал себе из громадной добычи, взятой при Иссе. Но вернусь к Египту, непонятно как жившему без основанного Александром града. Царь разложил на земле хламиду – походный македонский плащ – и приказал архитектору Демохару, чтобы будущий город, Александрия, в плане имел такие же очертания…
  Далее Марк Феликс поведал об искусственном, посвящённом Пану, покрытом насаждениями, холме Панейоне, с которого открывается один из великолепных видов на весь город. О широте улиц, особенно одной из центральных, Канобской, на которой портики и дворцы чередуются с великолепными парками. О библиотеке и Мусейоне, этих трагически утерянных сокровищах, привлекавших учёных всего мира. Упомянул, естественно, и о месте знакомства с Юниями – о храме Исиды на Лохии, и о чуде света, маяке. Юная жена по просьбе Марка рассказала стихи.
                Башню на Фаросе, грекам спасенье, Сострат Дексифанов,
          Зодчий из Книда воздвиг, о повелитель Протей!
            Нет никаких островных сторожей на утёсах в Египте,
     Но от земли проведён мол для стоянки судов.
                И высоко рассекая эфир, поднимается башня,
           Всюду за множество вёрст видная путнику днём.
   Ночью и издали видят идущие морем всё время
    Свет от большого огня в самом верху маяка.
 И хоть от Таврова Рога готовы идти они, зная,
              Что покровитель им есть: гостеприимный Протей!
XVII
  - … Таковы, вкратце, история и достопримечательности Александрии Египетской, - закончил Феликс.
  - Чудесно, Марк!
  - Благодарим!
  - Ты великолепный рассказчик, Феликс!
  - Теперь я, - говорит один сенатор, - ещё больше жалею, что закон запрещает нам посещать эту провинцию. Ребилий, ты поразительно заманчиво расписал красоты их главного города, все эти колоннады и утопающие в зелени улицы…
  - Наш Город всё равно самый лучший, что ни говорите! – это хмелеющая Ребилия. – Братик, скажи тост. А, Юнк, верно?
  - Конечно! Какой вопрос?!
  - Благодарю! Тогда сначала возлияние Квирину… и выпьем за великих, поистине Божественных, самых славнейших сыновей Марса и Аммона, основавших великие и прекрасные города: Рим и Александрию!..
  - Восхитительно, мой дорогой! – целует супруга красавица Юния. – Я вот мечтаю иногда… Конечно, наш Вечный Город был, есть и будет самым красивым и могущественным… Но вот пройдут десятки, сотни лет, и самые далёкие варвары узнают, что есть города – ведь многие племена, пока мы их не завоевали и не просветили, жили в хижинах, в деревнях – и узнают, как прекрасно искусство наших и эллинских зодчих! И появятся, даже в Скифии и Парфии, в Индии и Аравии, на всех берегах Океана и морей, появится множество чудных городов, таких, как Рим и Александрия, Капуя и Афины, Медиолан и Галикарнас, с восхитительными храмами, форумами, портиками, базиликами, великолепными театрами, цирками, водопроводами, замечательными дворцами, арками, мостами, конечно, прекрасными садами, фонтанами и водоёмами…
  - Всё это действительно замечательно, моя мечтательница! Но ты упомянула о городах, что появляются в покорённых странах, ранее не знавших урбанистической культуры. А ведь их, эти земли, нужно было сначала подчинить. Как и те народы, что ещё не ведают цивилизации и где, по-твоему, предстоит вырасти прекрасным городам – ведь их тоже нужно завоевать или продемонстрировать силу нашего оружия!..
  - А я всё-таки не желаю отпускать тебя на войну!..
  - И вот так каждый день! – смеётся Феликс. – А я собирался в этом месяце ехать. Фабия, нет ли письма от Павла? Может, он напишет моей милейшей Юнии…
  - Марк, дорогой, хоть сам Веспасиан пусть мне пишет…
  К спору молодожёнов подключаются и другие пирующие. Причём некоторые девушки советуют Рустицилле отправить скорее мужа в Иудею. Одна – как амазонка-воительница, к тому же поддерживающая брата, другие – с намёком на большую личную свободу. Из не совсем серьёзного спор превращается в горячий. Юный Феликс разошёлся не на шутку и в конце концов воскликнул:
  - Хватит! Я мужчина, и мне решать! Завтра же всё собираю и готовлю, послезавтра уезжаю! Я сказал!
  - Марк, конечно. Только не послезавтра, а чуть позже, на три-четыре дня, - просит Фабия. – Послезавтра аллийский, несчастный день…
  - Присцилла, извини, конечно, но он прежде всего для вас, Фабиев, несчастный.
  - Для всего государства, конечно же, для всех граждан, для всего отечества – Присцилла права, - поддерживает подругу Секстия.
  - К тому же, - добавляет Фабия, - ещё раз напомню: нужно провести гадания…
  - Бросьте вы, женщины… Это просто предлог ещё задержать меня…
  Фламина Кибелы не стала задерживаться более за столом, хотя ей было что сказать. Нужно было ехать в святилище, что она и сделала. После службы её встретила Вера. Пир в ломе Юнка закончился, но подруг ждали в другом месте: какое комиссатио может быть без прекраснейших и очаровательных?!.
XVIII
  Весёлая вечеринка происходила в ломе одного всадника на Марсовом поле, утехи затянулись до утренней стражи. Вера, не ложившаяся спать, едва начало светлеть небо, тихонько уехала. Присцилла, блаженно утомлённая и будучи не в силах не то что приподняться на ложе, а даже подумать об этом, осталась в чужой постели. Проснувшись скорее рано днём, чем поздно утром, и узнав, что баня ещё не готова, патрицианка поехала к себе домой, уверенная, что там всегда сможет посетить термы, благо, к тому же было близко до собственного жилища.
  В прекрасном настроении, благоухая чудесным ароматом, в новой косской тунике без рукавов, Присцилла вышла из унктория, направившись в атриум, где её уже около часа ожидал обитатель ЛесБестий. Он принёс третью копию книжки – первой её части – «Против семиаксиев». Фабия намеревалась дать почитать её Стабилию, две копии были у Сальвии Либералии и Корнелий. Сам Торкват первую копию, сделанную его писцами, вместе с книжкой «О благой вести» послал в первую очередь брату Гаю.
  Гней Космик начал было что-то высказывать, частично не соглашаясь с переписанным им текстом, однако к этому моменту к домовладелице пришёл сам автор работы, Квинт Торкват. Он принёс и вторую часть книги, что обещало Минуцию Космику ещё один заказ от любимой работодательницы и сложные переживания и раздумья во время чтения и переписывания. Брат же Присциллы торопился и, отдав папирусный свиток в новом изящно отделанном футляре и пригласив сестру на свою свадьбу, поспешил удалиться. Оставив её выслушивать за обедом повествование бедного переписчика в основном о своих мыслях, связанных с его религией и упомянутой книгой Фабия Торквата.
  Кстати, по её прочтении подруги и знакомые Присциллы в беседах наедине высказывались главным образом против публикации, указывая на сухость, некоторую сбивчивость – видимо, вызванную построением критикуемой книжки «О благой вести» - и на опоздание её появления: широкие преследования семиаксиев закончились, и теперь эти отщепенцы мало кому интересны. Иначе говоря, книга Торквата неактуальна.
  Пока же Космик мог заняться другим подвернувшимся заказом. Поскольку Фабия работу брата, к которому её чувство – по-прежнему или уже не настолько – но всё ещё не угасло, отдала переписывать своим слугам.
XIX
Кв. Фабий Торкват
Против семиаксиев
(продолжение)
;
  Исследуя природу Иисуса по «Благой вести», я в основном пропускал те фрагменты, где говорится, кем считали его предшественник, преемники-апостолы, самые близкие ученики, остальные иудеи. Займусь этими моментами теперь, начиная с предшественника, Иоанна, сына Захарии.
  О нём находим следующие строки. «Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса и кожаный пояс, а пищею его были акриды и дикий мёд… Приходит Иоанн и проповедует в пустыне Иудейской и говорит: покайтесь, ибо приблизилось царство небесное. Тогда Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили к нему и окунались (для очищения) в реку Иордан, исповедуя свои грехи.» Ещё он проповедал так. «У кого есть две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же. Сотворите достойный плод покаяния. Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.» И это, между прочим, уже называлось «благой вестью». Последнюю фразу о древе распятый будет использовать в своих речах – не упоминая почему-то об Иоанне. А призыв «покайтесь, ибо приблизилось царство небесное» ляжет в основу его проповедей – также, разумеется, выданный за своё. Но подробнее об этом заимствовании чуть ниже.
  Пока обращаю внимание на то, что к Иоанну выходило не только послушать, но и очиститься, погружаясь в воды реки, большое множество народа: весь Иерусалим, вся Иудея и все жители берегов и долины главной иудейской реки. И это безо всяких чудес собиралось столько слушателей. Значит, таковы были авторитет Иоанна, сила его слова и его образ жизни, что привлекали великое множество последователей и просто желающих слышать. Даже через десятки лет многие иудеи не только на родной земле, но и, скажем, в Александрии, Коринфе и Эфесе оставались верными учению этого пустынника, а про назарянина и слыхом не слыхивали! Об этом прямо говорится в книжке «О Деяниях».
  «Иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, муж красноречивый и сведущий в (иудейских) писаниях, пришёл в Эфес. Он был наставлен в пути Божием, говорил и учил о Боге правильно, зная только учение Иоанново.» Затем, переученный семиаксиями, он отправился в Коринф, где ему уже пришлось «доказывать, что Иисус есть Христос». Во время пребывания Аполлоса в Коринфе Савл, пройдя верхние страны (Сирию, Киликию, Карию), прибыл в Эфес и, найдя там некоторых учеников, сказал им: приняли ли вы Святого Духа (что якобы должно происходить по назарейской ереси), уверовав? Они же сказали ему: «мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святой. Мы знаем только Иоанново очищение.»
  И вот этот влиятельный муж, Иоанн, как и множество других иудеев, ожидает Царя, Спасителя, про которого он говорит: «Я не достоин понести обувь его. Идущий за мной сильнее меня». Говорил он народу, уже думавшему, что сам Иоанн и есть Христос. Когда же плотник из Галилеи пришёл к нему в числе многих прочих, Иоанн никак не выделил его. Лишь после окунания в реку якобы раздался голос с небес, и что-то наподобие голубя спустилось на назарянина.
  Последний, видимо, любил роскошную жизнь. Носил дорогие одежды, вкушал различные яства, пил вина. О том, что одеяние его было не из простых, свидетельствует такое место из «Благой вести». «Распявшие его (воины) делили одежды его, бросая жребий». Надо думать, им не понадобились бы грубые старые вещи. По всей видимости, Иисус захотел стать таким же, как Иоанн, для чего поначалу и отправился сразу после очищения в пустыню. Но, во-первых, пустынническая жизнь, конечно, была не для него, а, во-вторых, представился весьма удобный случай.
  Иоанн, будучи смелым человеком, не боялся говорить правду о местном начальстве, властителях, о тетрархе Ироде. Обличал последнего, кроме прочего, в сожительстве с женой своего брата Филиппа Иродиадой, хотя и не очень молодой, но, говорят, очень привлекательной женщиной. За это – скорее всего, по настоянию самой красавицы – Ирод приказал заключить Иоанна в темницу. Пока вакансию никто не успел занять (какой-нибудь, к примеру, ученик узника), распятый бросает свою пустыню и начинает заниматься тем же, что и Иоанн: «После же того, как предан был Иоанн, пришёл Иисус в Галилею, проповедуя «благую весть» и говоря: приблизилось царство небесное, покайтесь». Фактически ловко воспользовался моментом и занял место уважаемого народного проповедника. Только обряд очищения со слушателями не проводил, но и не очищал их Духом Святым, как должен был делать настоящий Христос. Только после его казни последователи начали вести речь о Святом Духе. Иначе они не могли, ибо так нужно было доказывать, что их пригвождённый к кресту учитель был ожидаемый Царь.
  «Иоанн, сидя в тюрьме, услышал о делах Иисусовых и послал двоих из учеников своих сказать ему: ты ли тот, который должен придти, или ожидать нам другого?» Следовательно, узник, мягко говоря, не был уверен, что тот, над кем даже раздался небесный глас, и есть Мессия. К тому же Иоанн засомневался в этом, «услышав о делах Иисусовых». Значит, явно что-то не то вершил сын ЯРЦе, а кроме того, заключённому могло не понравиться, что его место занял самозванец.
  Распятый же, услышав от посланных Иоанном учеников, что предшественник (скорее, я бы сказал, могущественный конкурент), узнавший о его делах, спрашивает «Ты ли тот?..», от прямого ответа, как обычно, уходит. И, видимо, растерявшись, говорит: «Расскажите о делах моих». Хотя, повторюсь, вопрошавший и так о них знает, и они-то именно и послужили причиной вопроса. Следовательно, назарянин никак не мог положительно ответить на заданный томящимся в темнице вопрос. И тут же, чтобы польстить авторитетному учителю и почти пророку, восхваляет Иоанна – не сомневаясь, что ему передадут – называет его самым влиятельным иудейским героем и пророком Ильёй. Приходит на память, как льстили Александру, сравнивая с Геркулесом. Называет Иоанна Ильёй ещё и с тем, что по местным священным писаниям Илия должен придти перед Христом, прямо давая понять таким образом, что он сам, Иисус, и есть этот Царь.
  Спустя некоторое время на горе Фавор галилейский плотник вроде как беседовал с Моисеем и Ильей в присутствии трёх учеников. Но Илья ни слова не сказал, что он воплощался в Иоанне. Потому сразу после этого происшествия эти ученики – опять же, заговорившие о случившемся на Фаворе почему-то лишь после распятия – ученики спросили сына Марии: «Как же книжники говорят, что Илии надлежит придти прежде?»
  Замечу, сами они об этом не знали, поскольку вряд ли и читать-то умели. Поэтому-то, повторяю, таких вот неграмотных Иисус и набрал к себе в окружение, чтобы лишние вопросы не задавали и не сомневались в том, что он царь. Но и их постоянно называл «маловерами», ибо даже после его чудес даже они, тёмные бедняки, всё никак не верили в то, во что заставлял (он их поверить).
  Никак не ожидая подобного вопроса, зачинатель пагубного суеверия вроде как припомнил вслух, теряясь, что же дальше отвечать: «Правда, Илия должен придти прежде и устроить всё». Ничего не оставалось, как сказать: «Но говорю вам, что и Илия пришёл, и поступили с ним как хотели». А то выходило бы – какой же он Мессия, если Илия только что с ним беседовал и ещё не приходил!
  Кстати, посмотрим, как же поступили с «Ильёй». Тетрарх Галилеи Ирод, рассказывается в записях «О благой вести», по случаю своего дня рождения устроил пир вельможам, чиновникам и старейшинам. В разгар застолья явилась Саломия – юная, лет тринадцати, дочь Иродиады, стройная и очаровательная. Она так исполнила танец, что не оставила равнодушным ни одного из бывших на пиру мужчин. Я думаю, там просто все слюной изошлись, глядя на полуобнажённую девицу, сплясавшую столь откровенно, соблазнительно и грациозно. Самому Ироду это понравилось настолько, что он сказал ей: «Проси у меня чего хочешь, и дам тебе! Хоть половину царства!» Хотел бы и я взглянуть, пусть ненадолго и одним глазком, на танцующую прекрасную отроковицу Саломию! Послушная и любящая дочь идёт к своей красавице-матери узнать, чего та, Иродиада, пожелает. Очаровательная женщина, не забыв злословия пустынника, говорит дочери, что наградой должна быть голова Иоанна на золотом блюде (достойная оправа). Саломия высказывает это пожелание тетрарху. Ирод несколько огорчён, даже боится выступлений народа, весьма почитающего узника, но он, виновник торжества, дал слово прелестной танцовщице в присутствии многих гостей. И вот отрубленная голова Иоанна на золотом блюде лежит у ног той, кого он поносил. Обращу внимание: народ вполне мог взволноваться из-за смерти почитаемого проповедника, наверняка какие-то выступления и в самом деле происходили. А Иисуса, который, по мнению семиаксиев, лучше, важнее и больше предшественника, тот же народ отправил на казнь, хотя мог и помиловать.
  Из вышесказанного становится совершенно ясно, что суть учения («благая весть», «покайтесь, ибо приблизилось царство небесное», нестяжание) практически перенята распятым у обезглавленного Иоанна, сына Захарии. Более того, он и во многом другом следовал по его стопам, пользуясь тем, что конкурента посадили в тюрьму. А потом, когда тот и из темницы стал задавать неудобные вопросы, выражающие откровенное сомнение в том, что Иисус – Мессия, к счастью для последнего весьма удачно зажигательно на пиру Ирода станцевала дочь Иродиады.
;
  Перейдём теперь от предшественника к аудитории галилеянина, чтобы узнать, кем же считали его те, что слушали его выступления и были свидетелями совершаемых им чудес.
  Жители того города, где он вырос и, видимо, некоторое время работал, считали его простым смертным, «плотником, сыном плотника», и были совершенно далеки от признания своего земляка хотя бы несколько отличным от заурядного человека. И уж, конечно, ни пророком и ни сыном Бога никто даже и не думал почитать сына Иосифа.
  К их числу, то есть к соотечественникам, отнесу и родственников. Которые, узнав, что Иисус чему-то там учит на улицах, считает себя Царём-Христом, что даже рассказывают о каких-то его чудесах – скорее всего, сочли его невменяемым. В записях «О благой вести» так и говорится. «Услышав, ближние его пошли взять его, ибо говорили, что он вышел из себя». Хотя, казалось бы, близким должно было быть приятно, что их родственник – пророк, или, более того, ожидаемый Царь. А на самом деле они спешили избежать осмеяния и даже позора. Замечу, что иерусалимские книжники не просто посчитали его вышедшим из себя, они «говорили, что он имеет в себе Баалзебула, царя бесовского». То есть, если эти варвары некоторых тронувшихся умом называют обладателями (носителями) бесов, рядовых нечистых духов, получается, что имеющий в себе Баалзебула – не просто сумасшедший, а совсем повредившийся рассудком, сильнее всех других больных, едва не всех вместе взятых.
  От родственников последуем к так называемым апостолам. Их сам учитель признавал людьми более близкими, чем мать и братья. Что же думали ученики о наставнике-чудотворце, кем данное ближайшее окружение считало своего предводителя? Прибегну и сейчас к основному своему источнику. «Придя же в страны Кесарии Филипповой, Иисус спрашивал учеников своих: за кого люди почитают меня, сына человеческого? Они сказали: одни за Иоанна, другие за Илью, а иные за Иеремию, или за одного из пророков. Он говорит им: а вы за кого почитаете меня? Симон же Кифа, отвечая, сказал: ты – Христос, сын Бога живого.»
  Снова назарянин называет себя сыном человеческим, но на этот раз в любопытном контексте: в вопросе вроде бы уже и содержится ответ. Чернь, подкупленная и обескураженная чудесами и казавшимися ей мудрыми речами, бесспорно, могла почитать Иисуса, но даже и эти толпы тёмных варваров никак не хотели признавать в нём Царя. (В связи со сказанным в предыдущей главе обращу внимание, что в первую очередь распятого почитали за Иоанна, что лишний раз доказывает преемничество) Кем только ни считали – и всё на (букву) «И» иудеи Иисуса измышляли – но только не Христом. А этого так хотелось сыну ЯРЦе. Ученик Кифа об этом (желании своего наставника) знал, потому и решил порадовать (утешить) того, огорчённого не теми, что надеялся услышать, ответами. За долгожданные слова, ставшие, по всей видимости, просто бальзамом на рану уязвлённого тщеславия, «сын человеческий» называет внимательного Кифу блаженным и боговдохновенным: «Блажен ты Симон, сын Ионин, потому что не плоть открыла тебе это (что он, Иисус, мол, Мессия), но Отец мой небесный». Что не мешает сыну человеческому (это от небесного-то Отца!) через мгновения, буквально тут же обозвать только что обласканного Кифу «соблазном» и «Сатаной», то есть своим врагом: «Отойди от меня, Сатана! Ты мне соблазн!»
  В общем, Симон более всех угодил учителю. Но и остальные ученики хотели ему польстить, снискав расположения, повышенного внимания, назначения в преемники. Однако масса варваров могла вовсе и не почитать его ни одним из пророков, как о том спешили доложить, угождая, апостолы.
  Что ещё говорили апостолы о галилеянине, ещё в то время, пока он находился с ними. Вспомним происшествие на море. Собственно, как ты знаешь, это и не море вовсе, а большое озеро, но для варваров пусть будет понт. Когда распятый успокоил ветер и волны. Но и после такого подвига его не признали Мессией, а испугались и недоумевали: «Кто же сей?»
  За пару дней до казни произошёл ещё один любопытный случай. «В Вифании, в доме Симона прокажённого, он возлежал. Пришла женщина с сосудом драгоценного мира и, разбив сосуд, возлила ему на голову. Некоторые ученики вознегодовали: к чему сия трата мира?! Ибо можно было бы продать его более, нежели за триста денариев и раздать нищим. И роптали на неё.» А ведь если бы ученики, причём ближайшие, считали бы его сыном ЯРЦе, Царём-Освободителем, они только приветствовали бы такой поступок благоговеющей иудеянки. А раз воспротивились, значит, были о нём невысокого мнения. В тот же вечер основатель назарейской ереси предложил своим сотрапезникам, двенадцати ученикам, то, о чём я упомянул как о нелепом таинстве в начале настоящей книжки (скушать хлеб и выпить вино). «И когда они ели, Иисус взял хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: примите, ешьте, сие есть тело моё. И взяв чашу, благодарив, подал им, и пили из неё все. И сказал им: сие есть кровь моя». (Ни слова не промолвил, между прочим, о том, что и последователи должны потом также поступать.)
  После застолья они спели песню, а затем на прогулке апостолы торжественно обещали не отрекаться от своего учителя ни за что, хотя бы им и грозила смерть. Вышло, конечно, иначе. Даже простой просьбы даже самые любимые ученики – Кифа и Воанергес, видевшие преображение на горе Фавор – не могли выполнить: «Побудьте здесь и бодрствуйте». Отойдя немного, Иисус помолился. «Возвращается и находит их спящими, и говорит Кифе: «Симон! Ты спишь? Не мог ты немного пободрствовать? Бодрствуйте… И , опять отойдя, молился… И, возвратившись, опять нашёл их спящими, и они не знали, что ему отвечать. И приходит в третий раз и говорит им: вы всё ещё спите и почиваете?» Вот оно, истинное отношение к нему его ближайших, самых лучших учеников: только что на словах и смерти не боялись, только бы им по стопам наставника идти – и тут же отказываются от элементарного – по просьбе «обожаемого» не могут не поспать одну стражу. Остальные варвары, разумеется, относились и – кто ещё помнит – относятся к нему не лучше.
  Большинство иудеев не признавали распятого Царём-Спасителем ни при жизни, ни после казни, даже десятки лет спустя. А ведь обычно после смерти не стесняются возвеличивать усопшего. Но в данном случае варвары точно знали, что никаким образом не был Освободителем тот, кто не сверг римское господство, после прихода которого они, иудеи так и стались в подчинении Цезарю и Риму.
   Потому и через двадцать лет (да и сколько бы их не прошло) те, для кого, по его же собственному учению, приходил Иисус, не признавали его Мессией. Савл, один из двух главных апостолов, как, впрочем, и другие, вынужден был везде пытаться убедить своих соплеменников в обратном. Как, к примеру, это было в Фессалониках. «Три субботы в иудейской синагоге говорил с ними из писаний, доказывая им, что Христос – это Иисус. И поверили им (Савлу со спутниками) эллины, чтящие (иудейского) Бога, и из знатных женщин немало. Но иудеи не уверовали», а, наоборот, за такие речи собирались наказать Савла и его спутника как не чтящих Цезаря, а признающих Царём другого, то есть Иисуса. Снова видим, что не разбиравшиеся в иудейских книгах эллины готовы поверить хорошему ритору Савлу, но сведущие иудеи возмущены такой проповедью. Фессалийские иудеи даже пришли в соседний город поднимать народ против Савла, узнав, что он и там пробует насаждать своё учение.
  Таким образом, на этом примере я заканчиваю рассматривать, кем считали назарянина иудеи, в частности, собственные ученики. И начинаю разбирать, как же относились к ним самим, к апостолам.
  Через некоторое время, побывав в Афинах, Савл пришёл в Коринф, где снова в синагоге «убеждал иудеев и эллинов. А когда пришли из Македонии Сила и Тимофей, то Савл понуждаем был духом свидетельствовать иудеям, что Иисус есть Христос. Но они противились и злословили… тогда он сказал им: отныне иду к язычникам». Возможно, Савл испугался тех возмущений, что вызвали его проповеди в Фессалии, а поэтому сначала просто «убеждал» слушателей, неизвестно только в чём. Затем же, когда появились сподвижники, перед их лицом вынужден был снова доказывать, «что Иисус есть Христос». Но довольно  мирные коринфские иудеи ограничились лишь злословием. Однако за полтора года он и их вывел из себя. Да так, что был схвачен ими и приведён на суд проконсула. Тогда в Ахайе им был брат Сенеки, Л. Галлион Аннеан. Он не стал разбирать дело, касавшееся тогда пока только иудеев. Которых, кстати, Цезарь Клавдий выслал всех из Города, и абсолютно правильно сделал.
  В Иерусалиме один апостол, Степан, долго распинался перед первосвященником и синедрионом, рассказывая им то, что они и без него знали (из иудейских писаний). Но высшие жрецы это ещё терпели. Когда же он сказал, что «небеса отверзлись» и он видит «сына человеческого», то есть распятого, «стоящего одесную Бога» - этих слов уже не вынесли. Зато вынесли за город его самого и насмерть забили камнями (при одобрении Савла, ещё не обращённого).
  В записях «О деяниях» можно, конечно, найти упоминания о том, что «народ прославлял их», апостолов, но посмотрим, чего стоит такое прославление. В ликаонском городе Листре (не так уж далеко от своего родного Тарса) Савл исцелил хромого. «Народ же увидев, что сделал Савл, возвысил свой голос: Боги в образе человеческом сошли к нам. И называли Барнабу Зевсом, а Савла Гермесом, потому что он начальствовал в слове». (Отмечу, что учеников признали богами, а учителя даже сыном Бога не посчитали) Листрийцы уже собирались принести им жертвы, приведя волов и принеся венки. Пользуясь моментом, Савл стал распространяться о назарейской ереси. Но тут – так проходит земная слава – из Антиохии и Иконии пришли иудеи и убедили народ в том, что эти двое «всё лгут, возбудили толпу и побили Савла камнями и вытащили за город, сочтя его умершим». Один раз Савлу удалось избежать смерти, причём такой же, как и кончина Степана, при избиении которого он присутствовал и одобрял происходившее. Надо отдать должное тому, что апостол нашёл в себе мужество продолжать свои проповеди. И даже вернулся с этой же  целью в недружественный Иерусалим. Где, разумеется, тотчас объявились его недоброжелатели. «С наступлением дня некоторые иудеи сделали умысел и заклялись не есть и не пить, доколе не убьют Савла. Было же более сорока сделавших такое заклятие.» Но об этом узнал его племянник и предупредил дядю, которому таким образом удалось избежать убийства от заклявшихся. Потому, видимо, сорок с лишним человек долго сидели без воды и пищи.
  Думаю, совершенно ясно видно из подобных примеров, каково было отношение к апостолам – первым последователям распятого, со стороны иудеев, мало-мальски соображавших.
;
  Выше я вскользь затрагивал вопрос о том, как Иисус при совершении чудесных излечений зависел от степени веры в него окружающих. Остановлюсь на нём несколько подробнее, начиная с того, что сам ценитель говорит о вере. Когда двое слепых просили вылечить их, «говорит им Иисус: веруете ли, что я могу это сделать? Они говорят ему: да! Тогда он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись их глаза.» Аналогичных примеров в книжке «О благой вести» множество. Фактически каждое врачевание сопровождалось тем, что сам больной или, если он был без сознания, его близкие, безоговорочно верили в исцеление.
  Думаю, многие медики знают о том, что самовнушение очень сильно влияет на ход заболевания (выздоровления). Что от настроя пациента во многом зависит успех лечения. Считаю, что и в исцелениях галилеянина решающим фактором служила вера больных и их родных; плюс, вероятно, помогала сверхъестественная сила от ЯРЦе или индуистской Богини. Приведу ещё одно, среди многих подобных, высказывание на эту же тему. Ученики спросили наставника, почему они не могли вылечить одного недужного. «Иисус же сказал им: если вы будете иметь веру с горчичное зернышко и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдёт, и ничего не будет невозможного для вас». Но апостолы не понимали, вероятно, о чём это толкует им учитель, тоже, пожалуй, в глубине души считали безумным, хотя и чудотворцем. Недаром он их называл «маловерами».
  Однако в этой части его учения я склонен признать за назарянином и оригинальность, и весьма разумное начало, ибо вера в свои силы и возможности даёт весьма многое. Вспомним того же Александра, которого считали безрассудным, а кто-то и безумным, но он совершал то, что и до и после мало кто мог – македонский царь верил в то, что он выше простых смертных и «по вере своей» вершил величайшие дела.
  Не зря идущий по воде Иисус сказал Кифе: «Безумец! Зачем ты усомнился?» Не засомневайся в себе Симон, и он смог бы ходить по воде, и вообще далеко пошёл бы. (Кифа сначала пошёл по воде, но почти сразу «убоялся волн и ветра» – и стал тонуть) В этот раз не смог показать небывалое Симон, сын Ионин. Но было достаточно случаев, когда и распятый оказывался не в состоянии.
  Это происходило, разумеется, в то время, когда окружающие сомневались, не признавали за ним сверхъестественных способностей. Выше я уже приводил вкратце эпизод в «Далмануфских пределах». В один прекрасный день, только что волшебным образом накормив тысячи слушателей, «отпустил их. И тотчас войдя в лодку с учениками своими, прибыл в пределы Далмануфские. Вышли фарисеи, начали с ним спорить и требовали от него знамения с неба. И он, глубоко вздохнув, сказал: для чего род сей требует знамения? Не дастся роду сему знамения. И, оставив их, опять вошёл в лодку и отправился на ту сторону.» В присутствии десятка тысяч тёмных варваров, усердно внимавших его речи и веривших (пока слушали), Иисус смог из ничего создать для них для всех пищу, или, по меньшей мере, внушить им, что они насытились. В тот же день, встретив оспаривавших его слова, то есть вовсе ему не веривших, никакого знамения он давать не собирается, приходится отчаливать.
  В начале предыдущей главы я сжато поведал об отношении к казнённому на кресте в родном городе. Вот соответствующее место из писания «О благой вести». «Пришёл он в своё отечество. За ним следовали ученики. Когда наступила суббота, он начал учить в синагоге; и многие слышавшие с изумлением говорили: откуда у него премудрость? Как такие чудеса совершаются руками его? Не плотник ли он, сын Марии и Иосифа-плотника, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, его сёстры? И сомневались в нём. Иисус же не мог совершить там никакого чуда, и дивился неверию их.» Поначалу, пока не успели соотечественники разобраться, что к чему, потомственный плотник, видимо, сотворил чудо-другое. Но затем, как только они засомневались, галилеянин уже «не мог совершить никакого чуда». А те несколько недужных, видимо, были не местные и могли поверить в сверхъестественные возможности красноречивого проповедника.
  Надеюсь, ты не сомневаешься, брат мой, что налицо явная зависимость назарянина от веры в него других.
  Ясно, что и его последователи не могли не перенять эту зависимость. Убедимся в этом опять-таки, на уже приводившемся отрывке. А конкретно, на том самом, когда Савла со спутником приняли за Меркурия и Юпитера. «В Листре некий муж, не владевший ногами, хромой от чрева матери, сидел и никогда не ходил. Он слушал говорившего Савла, который, взглянув на него и увидев, что он имеет веру для получения исцеления, сказал: тебе говорю, стань на ноги твои прямо. И он тотчас стал ходить. Народ же и т. д.»
  Итак, мы разобрали, что основатель религиозного учения семиаксиев совершал свои чудеса благодаря, главным образом, вере окружающих, вере других людей, как оказалось, совершенно необходимой. Без неё прилагать свои способности, пусть и божественные, сыну девственницы было не к чему. Это относится практически ко всем чудесам.
  В качестве исключений – а исключение подтверждает правило – я нашёл два редких случая, обошедшихся без веры посторонних. Мой знакомый семиаксий, относительно безвредный член недозволенной коллегии, переписавший или написавший (вроде как для меня) их книжки «О благой вести» и «О деяниях», не включил в них одно событие. Как он объяснил, упоминание о нём не слишком достоверно, поскольку рассказывал о случившемся только один человек, никто не смог подтвердить, однако и опровергнуть было некому. Но я всё же решил привести в настоящей книжке рассказ об этом, дабы те, кому предстоит, вероятно, возражать мне, имели меньше поводов обвинять меня в необъективности и пристрастности. Речь идёт об упомянутом мной в главе ; происшествии в Кане Галилейской. Подробности, говорит мой источник, таковы. В этом местечке были брачные торжества, среди множества приглашённых были Мария и её первенец со своими учениками. Мать галилеянина, нелишённая любопытства как любая женщина, тотчас узнала «главную» свадебную новость: у хозяев не хватало вина. (Ещё бы, чтобы потом хвалиться – сколько, мол, народу на брачном пире было – поназвали всяких: вспомним, кого понабрал себе в ученики распятый) Она сказала об этом сыну. Иисус попросил наполнить полдюжины каменных сосудов, секстариев по двадцать каждый, водой. И сказал слугам зачерпнуть и отнести распорядителю пира, чтобы тот не узнал, откуда принесли. Распорядитель попробовал и весьма нахваливал вино – в него уже была превращена вода. Так, мол, в Кане положил Иисус начало своим чудесам.
  Успокоение «моря» и ветра, не приведшее к спокойствию спутников – это второй случай чуда, не зависевшего от веры других. К нему же отнесу и прогулку назарянина по воде, случившуюся на том же озере и примерно в одно время. Подавляющее большинство других чудес – это исцеления.
  В том числе и всё множество так называемых изгнаний бесов. Описав симптомы страдавших от «засевших внутри бесов» знакомому врачу, специалисту по душевнобольным, я услышал от него подтверждение моей догадки. Никакие «нечистые духи», в буквальном смысле этого слова, не сидят в несчастных. Это просто сумасшедшие, а «нечистый дух» можно понимать как дух нездоровый.
  Интересно отношение ко многим излечениям. Показательно произошедшее «в стране Гадаринской». Один больной воображал, что в нём не один бес, а целый легион их; несчастный и днём и ночью буйствовал, кричал, бился о камни, а жил в вырубленных пещерах, где иудеи, как ты знаешь, хоронят покойников. Сын ЯРЦе исцелил его. «Окрестные жители, услышав о случившемся, приходят к Иисусу и видят, что бесновавшийся, в котором был легион, сидит и одет, и в здравом уме; и устрашились. И начали просить его (Иисуса), чтобы отошёл от пределов их.» Обращают на себя внимание явные симптомы душевной болезни, затем слова «в здравом уме» - значит, до этого был не в здравом и выздоровел. Иудеи испугались происшедшего, чудо пришлось им не по вкусу и не ко двору.
  Ученикам своим, двенадцати апостолам, «он дал власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь». Под всякой болезнью подразумевается весьма ограниченный набор недугов, а если принять во внимание, что ученики получили, как сказано, только власть над бесами, то они и могли лишь изгонять их, а не лечить все болезни, да и то далеко не с каждым нечистым духом способны были совладать апостолы.
  Сам их учитель также более всего боролся с бесами, и гораздо меньше занимался другими недужными: расслабленными, слепыми, глухими, с отсохшей рукой. Лишь по одному-двум случаям выздоровления подобных больных можно найти в повествовании «О благой вести». Любопытно прошло исцеление у «моря» Галилейского. «Привели к нему глухого и косноязычного и просили его возложить на него руку». Это понятно, ведь обычно так и делал, когда врачевал веривших в него. Но в этот раз, вопреки просьбе, он действовал по-иному. «Иисус, отведя его в сторону от народа, вложил персты свои в уши ему, слюной своей коснулся языка его, и сказал ему: отверзнись». Как это понимать? Эллины, известные любители мальчиков, воспримут этот рассказ однозначно. И их можно понять. Ещё бы: увёл в сторону, взял двумя руками за голову, поцеловал в губы с языком, сказал: «отверзнись»…И после этого иудейские изгои из недозволенных коллегий смеют называть некоторые, если не все, религиозные обряды других народов «мерзостями языческими»! Как только язык поворачивается?!
  Небезынтересно и то, что своим поведением или вопросами апостолы ставят под сомнение реальность происходивших чудес – были ли таковые на самом деле? После двукратного насыщения десятков тысяч варваров плывущие с наставником в лодке ученики беспокоятся отсутствием хлеба, еды. Разве бывшие свидетелями того, как буквально из ничего были накормлены такие толпы народа, стали бы волноваться, что у них припасено мало пищи?
  Перед этим Иисус велел Кифе и Воанергес, трём любимым – что наверняка означает и самым сообразительным и способным – ученикам не рассказывать кое о чём, пока он «не воскреснет из мёртвых. И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит: воскреснуть из мёртвых». И это после возвращения к жизни двенадцатилетней девочки. Понятно, конечно, что распятый набирал себе учеников из простого народа, тёмных и необразованных, но не до такой же степени глупых! Чтобы они после увиденного возвращения к жизни вопрошали «что значит «воскресение»?»
  Обозрев здесь касаемое чудес, часть которых всё же не могла происходить без вмешательства небесных сил, перехожу к делам земным. А если быть более точным, к незаконным действиям галилеянина.
;
  Прежде всего распятый нарушал иудейские законы и обычаи, веками соблюдавшиеся. Мало того, он огромной массе своих слушателей проповедал не соблюдать правовые и бытовые установления. Они были введены легендарным иудейским героем Моисеем и свято чтились десятками поколений. Но галилейский демагог не собирался останавливаться перед подобными вещами. Когда нужно и не нужно, он не задумываясь шёл против всего законного и святого. Остановлюсь на нескольких конкретных примерах.
  Придя из Капернаума в Иудею за Иорданскую сторону, как обычно, стал учить народ. Подошли фарисеи – постоянные полемисты – и предложили для обсуждения вопрос: «позволительно ли разводиться с женою? Он сказал им в ответ: что заповедал вам Моисей? Они сказали: Моисей позволил разводиться.» Иисус многословно отвечал им. Суть его речи: разводиться нельзя. Обращает на себя внимание обращение «вам»: «Что заповедал вам Моисей?» Этим он уже как бы освобождает себя от обязательств, принятых всеми остальными иудейскими варварами, предваряя противоречащий закону ответ.
  Фарисеи, если ты не интересовался, это иудейская религиозная секта, у них своё учение, но в писаниях, законах и обычаях своего отечества они разбираются весьма неплохо, как и так называемые книжники. Эти сведущие люди неоднократно пытались указать сыну девственницы на недопустимость нарушения векового права.
  Вот ещё один случай. «Там, в земле Генисаретской, собрались к нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима, и, увидев некоторых из учеников его, евших хлеб нечистыми, то есть неумытыми руками, укоряли. Ибо фарисеи и все иудеи, держась предания старцев, не едят, не умыв тщательно рук… Спрашивают его фарисеи и книжники: зачем ученики твои не поступают по старым отеческим законам?» Вместо того чтобы просто пойти помыть руки или прямо ответить на вопрос, назарянин, по своему обыкновению, уходит от конкретного ответа и произносит длинный монолог. В нём он распространяется на тему чистоты внутренней и внешней, выводя то, что главное – блюсти себя в душе, а наружная гигиена вообще ни к чему, что чтимые всеми иудеями законы можно и даже нужно, пусть и сохраняя непорочность разума, игнорировать. Я далёк от мысли, что тёмные варвары после таких слов возьмутся за духовное самосовершенствование. Куда реальнее то, что, оставаясь неразумными, они просто и за внешностью (до каких-то пределов) перестанут следить, позабыв прежние авторитеты. Хотя, казалось бы: что может быть проще и естественнее – помыть руки перед трапезой? У большинства более культурных народов принято такое правило.
  А уж то, о чём речь пойдёт в следующем примере, вообще всё человечество соблюдает в какой бы то ни было форме. Но только галилейскому плотнику и до этого нет никакого дела. Он торопился отплыть, а один из учеников просил немного повременить. «Учитель! Позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус велел ему: иди за мною и предоставь мёртвым погребать своих мертвецов.» Просто ни в какие ворота!
  У благочестивых иудеев святая традиция – чтить каждый седьмой день, так называемую субботу. Даже не традиция – закон: в этот день нельзя практически ничем заниматься, никакими делами. Всё серьёзно соблюдается, все благочестивые варвары предаются отдыху и молитвам. Насколько серьёзно, видно из следующего. Однажды в эту самую субботу галилеянин в синагоге вылечил человеку иссохшую руку. В любой другой день соплеменники и сочли бы это за добро, но за то, что это было совершено в священную субботу, иудеи – фарисеи и иродиане (приверженцы тетрарха) – «совещались, как бы погубить его». Не просто наказать за что-то – составили совещание, чтобы за излечение человека предать казни излечившего! Вот, в частности, против каких строжайших отеческих законов выступал распятый. (Умолчу здесь о сути подобных, мягко говоря, странных, законов)
  Он не утруждал себя соблюдением не то что приличий, хотя бы на людях – пуще того, он даже эти нарушения обращал в демагогические приёмы. «Когда Иисус возлежал в доме сборщика пошлин Левия, сына Алфея, возлежали с ним кроме учеников многие мытари (то есть занимающиеся тем же делом, что и хозяин, они презираемы среди иудеев за своё занятие) и грешники. Книжники и фарисеи, увидев, что он ест и пьёт с мытарями и грешниками, недоумевали и возмущались.» На что сын девственницы отделался отговоркой.
  Сразу же вслед за этим произошло следующее. «Ученики Иоанновы и фарисейские постились. Приходят к нему (казнённому на кресте) и говорят: почему ученики Иоанновы и фарисейские постятся, а твои нет?» Снова последовал красноречивый и перенасыщенный метафорами ответ, сводящийся к тому, что отвечающий выше принятых всеми остальными правил. Вскоре на повторный упрёк фарисеев – «почему в субботу ученики его срывают спелые колосья, то есть делают то, что не должно?» – основатель назарейской ереси сравнил себя с великим иудейским героем царём Давидом. «Который ел и дал спутникам хлеб, который не должно было есть никому, кроме священников». Вдобавок (Иисус) назвал себя «господином субботы». Фактически отменяя субботние запреты и жреческие привилегии. Что это, если не демагогические приёмы, не стремление любыми способами добиться популярности?
  Поэтому, естественно, неудивительно, что и его последователи не особенно благочестиво относятся к отеческим обычаям и законам. В частности, это можно заметить в действиях Савла, апостола. До своего обращения к учению семиаксиев это был законопослушный иудейский молодой человек. Но с переходом в новую ересь, разумеется, его поведение изменилось. Не буду описывать многое, в чём именно он повторял нарушения назарянина, приведу лишь один показательный отрывок из книжки «О деяниях», прямо указывающий на это. Иерусалимские семиаксии говорят прибывшему Савлу: «А о тебе наслышались они (вменяемые местные жители), что ты всех иудеев учишь отступлению от Моисея, чтобы они не поступали по обычаям». Чтобы избежать наказания за такое совращающее поведение, коллеги предлагают Савлу взять на себя расходы на жертву за четырёх так называемых назореев. Назорей – это иудей, давший, с целью очищения, определённый обет, в частности, не стричь волос. Вот почему я не называю, как некоторые, Иисуса «Назореем». «Сделай же, - продолжают, выступая в роли адвокатов, иерусалимские семиаксии, –  что мы скажем тебе: есть у нас четыре назорея. Взяв их, очистись с ними и возьми на себя издержки на жертву за них, чтобы остригли себе голову, и узнают все, что ты соблюдаешь закон и не делал того, что о тебе рассказывают.» То есть будто не учил других нарушать. Чувствуя, бесспорно, справедливость обвинений, апостол признаёт совет дельным и следует ему, пытаясь остаться чистым, выйти сухим из воды. (Можно отметить, что иудеи и семиаксии, в том числе сам апостол Савл, приносят жертвы, а то в Городе, как поведал источник, некоторые семиаксии думают, что жертвы – это только у «язычников») Но данная уловка не сработала. Иудеи из Азии узнали и обличили последователя сына девственницы, «наложили на него руки, крича: мужи израильские, помогите! Этот человек всех повсюду учит против закона и народа, притом эллинов ввёл в храм, осквернив тем самым святое место. (Спрашивается, что же делали везде в иудейских синагогах эллины?) Весь город пришёл в движение, сделалось большое стечение народа; и, схватив Савла, хотели убить его». К сожалению, трибун Клавдий Лисий спас апостола, по долгу службы прекращая беспорядки.
  Савл, когда его взяли под стражу (ему грозила самая что ни на есть реальная опасность казни), проявил необычайную изворотливость, потому иудеи не смогли доказать нарушения закона. Прокуратор Антоний Феликс не смог разобраться в деле апостола. Хотя что взять с вольноотпущенника – с чего бы ему что-то смыслить в юриспруденции? Я удивляюсь, что позже неплохой юрист Порций Фест не разобрался с делом Савла. По местным законам обвинители вполне справедливо требовали смертную казнь. Обвиняемый прикрылся римским гражданством. Но стоило прокуратору внимательнее выслушать его речь – и можно было легко понять, что никакой он не (римский) гражданин по сути своей. Фест, по-видимому, был сбит с толку сумасшедшими разглагольствованиями Савла: «Христос имел пострадать и, восстав первый из мёртвых, возвестить свет иудейскому народу и язычникам. Когда он так защищался, Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Савл! Большая учёность доводит тебя до сумасшествия.»
  Разумеется, Христом не имел он права называть распятого, а потому присутствовавший Ирод Агриппа (II) напрасно поверил речам апостола. Может, он (царь) и знает иудейские писания и пророков, но с логикой явно тогда не в ладах, раз почти готов был «сделаться христианином». Молодец красавица Береника, вместе с братом слушавшая и не позволявшая яду Савловых словоизвержений отравить свой ум.
  Однако пора вернуться к наставнику апостолов и всех семиаксиев. Должен признать, что с одной стороны он поступил, в общем-то, правильно. Я говорю о случае, когда последователи соперничающего учения задали ему вопрос о подати Риму. Назарянин показал пример: нужно платить. Произнеся, правда, при этом – и это другая, худшая сторона: «Цезарю – Цезарево, а Богу – Богово». И уж очень напоминает «Что позволено Юпитеру, (то) не позволено быку». Фактически он противопоставил Божественное и Цезаря, а это (для перегринов) противозаконно. К тому же в ответ на вопрос «Ты – царь?» он не стал этого отрицать, игнорируя таким образом, тетрарха, прокуратора, префекта и Цезаря, то есть, признавая себя царём, отвергал Ирода и высших правителей, поставивших Ирода. Так что формально галилеянина распяли абсолютно законно, не только как иудейского преступника, но и как нарушившего наши законы. Посему безосновательно семиаксии почитают его как безвинного. А то, что по местному варварскому праву назарянин заслужил казни – это не вызывает сомнений. Достаточно привести такое свидетельство из «Благой вести». «Первосвященник спросил Иисуса: что ты ничего не отвечаешь? что они против тебя свидетельствуют? Но он молчал и не отвечал ничего. Опять первосвященник спросил его: ты ли Христос? Иисус сказал: я, и вы узрите меня грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник, разорвав одежды свои, сказал: на что ещё нам свидетелей? Вы слышали богохульство, как вам кажется? Они же все (первосвященники Анна и Каифа, старейшины и книжники) признали его повинным смерти. И некоторые начали плевать на него и, закрывая ему лицо, ударять его и говорить: прореки. И слуги били его по ланитам.» Вот поиздевались над сыном ЯРЦе возмущённые иудейские аристократы!
;
  Получил он от них по зубам, и уже не мог заговаривать зубы, как не единожды бывало. Что выглядело так. «Книжники, пришедшие из Иерусалима, говорили, что он имеет в себе Баалзебула и что изгоняет бесов силою бесовского царя. И призвав их (наверное, всё-таки книжников, а не бесов), говорил им: как может Сатана изгонять Сатану? Если царство разделится само в себе, не может устоять дом тот; и если Сатана восстал на самого себя и разделился, не может устоять, но пришёл конец его». Книжники, конечно, придумали возражения на эти контраргументы, но или поздно, по прошествии какого-то времени, или эти возражения не нашли отражения в записях семиаксиев. Они, книжники, грамотные противники основателя назарейской ереси, могли сказать примерно следующее. О каком разделении царства ты ведёшь речь? Кого должны слушаться подданные – своего царя или чужого? Раз бесы тебе повинуются, значит, у тебя власть ими повелевать. (Вспомним: «призвал двенадцать, дав им власть над нечистыми») Следовательно, вы с ними из одного царства, от одного царя. Или как же ты говоришь, что Сатана восстал на самого себя? Вот если бы они не повиновались, тогда да – можно такое назвать восстанием. Поскольку же бесы слушаются, постольку это означает, что они, как солдаты, слушают приказы прежде всего своего командира (а не чужого, не вражеского), а именно царя бесовского или того, кого тот наделил властью.
  Но в тот раз, как и во многие другие, назарянин, прямо как настоящий софист или ловкий адвокат, сумел уйти от ответа на неприятный вопрос. Впрочем, любой софист с лёгкостью превратил бы распятого в рогатого и словесно поиздевался бы над ним похлеще, чем вышеупомянутые аристократы физически. Вернусь и к тому моменту, когда фарисеи и книжники обменяли его в том, что он и его ученики не моют руки перед едой, вопреки отеческим преданиям, то есть, противореча законам Моисея и заповедям ЯРЦе. Также ушёл от ответа, переведя разговор с чистоты рук на чистоту помыслов. Но как же он после этого может быть сыном ЯРЦе, раз нарушает его завет? Видимо, не во всём послушным воле отца было это чадо.
  Ещё касаемо злых духов. Абсолютное большинство иудеев не знали или не признавали назарянина и его последователей. «Но злой дух сказал: Иисуса знаю, и Савл мне известен». Невольно подумаешь: а ведь правы, пожалуй, были книжники насчёт царя бесовского: иудеи не ведают – зато злые духи знают. Процитированную фразу (якобы) сидящий в больном человеке бес произнёс в ответ на попытку заклинания колдунами, сыновьями первосвященника. И, по мнению автора книжки «О деяниях», она говорит о превосходстве апостолов и распятого, о том, что его имя священно. Но сам он (галилеянин) сказал такое. «Многие скажут мне в тот день: «Не от твоего ли имени мы пророчествовали? И не твоим ли именем бесов изгоняли? И не твоим ли именем многие чудеса творили?» И тогда объявлю им: я никогда не знал вас, отойдите от меня, делающие беззаконие.» Так что если вдруг кто и творит подобное именем сына девственницы, это ещё ничего не означает. Пусть это и будут хоть апостолы – они тоже «делают беззаконие». Хотя бы в том, что, отступая от учительского завета, проповедуют «язычникам».
  Но в одном, по меньшей мере, ученики строго следовали за наставником – в нетерпении к конкурентам. У проконсула Кипра Сергия Павла был маг Вариисус, который старался отговорить правителя прекрасного острова от доверия семиаксиям: Савлу и его спутнику, распинавшимся в Пафосе перед сенатором. Иудейские изгои, естественно, разозлились, встретив сопротивление своим проповедям, и стали поносить мага, голословно называя разными ругательствами. В книжке «О деяниях» даже пишется, что Савл ослепил несчастного, видимо, не сумев одолеть Вариисуса в честном споре.
  В полемике со своими противниками распятый и апостолы постоянно прибегают к цитатам из священных (иудейских) книг. По твоим же сведениям, брат мой, из них несколько целиком составлены из прорицаний. И так и называются – «книги пророков», причём содержат огромнейшее количество самых разнообразных фраз. Пожалуй, если бы самого основания храма Аполлона в Дельфах велись бы записи речей пифии, и то столько не набралось бы. Это, конечно, гипербола, но найти подходящее высказывание по любому поводу не составит особенного труда. Образованные варвары (иудеи) так же хорошо могут цитировать «пророков», как мы, скажем, «Энеиду», и мы и эллины «Илиаду» и «Одиссею».
  Но вот назарянину пришло в голову относить подобные отрывки в свой адрес, будто все прорицатели предвещали его приход. Хотя те «пророчества», что он обычно употребляет в своих разглагольствованиях, никоим образом нельзя трактовать однозначно, лишь в отношении сына девственницы. Порою они не только слишком общи, но вызывают и другие вопросы. Приведу только один пример. Не желаю в подробностях разбирать все цитаты из «книг пророков», якобы говорящие, по мненью Иисуса, о том, что он Христос, ибо все они не могут конкретно указывать на одного человека. Либо из тысяч «прорицаний» можно с лёгкостью выбрать что угодно, подстраивая нужные факты. А основатель назарейской ереси и его ученики весьма вольно обращаются с цитатами.
  Перед арестом наставник беседовал с апостолами. «И говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о мне в эту ночь; ибо написано: поражу пастыря и рассеются овцы». Приведённое казнённым на кресте высказывание скорее можно назвать пословицей, ибо случаев к его употреблению происходит достаточно. Но обращает на себя внимание даже не это. Если уж галилеянин относит его к себе, а пророчество-то от имени Божества (ЯРЦе), вытекает следствие: Бог (Отец) поражает (наказывает) Иисуса. А ведь поражают всегда врага, недруга.
  Последователи распятого тоже не блещут озвучиванием цитат точно к месту. Приведу также лишь один случай. Савл в одной из своих обширнейших речей говорил про галилеянина: «А что воскресил его из мёртвых, о сем (ЯРЦе) сказал так: «Я дам милости, обещанные Давиду, верно». Посему и в другом месте говорит: «не дашь святому твоему увидеть тление» (конец цитаты). Какая же связь между воскресением одного индивида и «дам вам милости»? И почему «святому твоему» отнесено только к сыну девственницы? У иудеев же хватает святых, правильно?
  Не лучше обстоят дела и с собственными прорицаниями. Про одно из них, речённое назарянином, я расскажу ниже. Пока остановлюсь на одной из весьма немногочисленных попыток предвидения последователей. В Антиохию, где иудейские изгои впервые стали по безумству своему называться «христианами», и как раз в то время, «пришли из Иерусалима пророки. И один из них по имени Агав, встав, предвозвестил, что по всей Вселенной будет великий голод, который и был при Цезаре Клавдии». Это пророчество было высказано не ранее консульства М. Виниция (второго) и Т.Тавра Корвина. В течение последующих девяти лет я не припоминаю ни одного года, в котором бы был большой неурожай хотя бы в нескольких провинциях сразу, не то что «по всей Вселенной». И вообще во всём мире одновременно не может быть неурожая, а, следовательно, и голода. Так что этот семиаксий Агав, видимо, плохо выспался. Но была и другая причина «пророчествовать» о голоде. «… по всей Вселенной будет великий голод, который и был при Цезаре Клавдии. Тогда ученики положили, каждый по достатку своему, послать пособие братьям, живущим в Иудее, что и сделали.» Агав как раз и пришёл оттуда, между прочим. Когда же апостолы встречали настоящих прорицателей, они – видимо, колдовством – старались прекратить их способности предвидения. Иначе получалось, что чужие Боги даруют такие возможности, а иудейские что-то никак не расщедрятся. В Македонии, в Филиппах, рассказывает автор книги «О деяниях», «мы (автор, апостол и местные семиаксии) шли в молитвенный дом, встретилась нам одна служанка, обладавшая даром прорицательным, которая через прорицание доставляла большой доход господам своим. Идя за Савлом и за нами, она кричала: сии человеки – рабы Бога Всевышнего, которые возвещают нам путь спасения. Это она делала много дней. Савл вознегодовал и наколдовал, чтобы она больше не прорицала.» Вот что значит зависть к чужому дару! Даже несмотря на то, что рабыня, с точки зрения иудейских изгоев, говорила правильно, Савл лишил её способности прорицать. Посему совершенно справедливо её хозяева отдали их властям со словами как нельзя более верными. «Сии люди, будучи иудеями, возмущают наш город и проповедуют обычаи, которых нам, римлянам, не следует ни принимать, ни исполнять. Народ также восстал на них, - описывается далее в книге, - а воеводы, сорвав с них одежды, велели бить их палками и, дав им много ударов, ввергли в темницу.» Сожалею, что «дали много ударов». Надо было очень много, чтоб другим неповадно было, до смерти нужно было забить!.. Стоп.
  Надо остановить себя. Порою весьма и весьма больших усилий стоит мне не разразиться лавиной ругательств, которые не к лицу образованному человеку и бывают слышны лишь среди обозлённых дурных легионеров, не говоря уже о грязных словечках черни и никуда не годных компедитусов. Ругательств в адрес несильно одарённых последователей назарейской ереси.
;
  Завершая обзор книг «О благой вести» и «О деяниях», рассмотрю некоторые оставшиеся у меня вопросы по учению галилеянина и апостолов, а также те разрозненные моменты, что не нашли отражения в предыдущих главах, либо просто были упущены мною из вида.
  Для начала обращу внимание на указанное назарянином время своего второго прихода (то есть, возвращения в провинцию Иудею), который должен состояться «во славе  и во главе легионов ангелов» и знаменовать собой конец мира – ни больше ни меньше. Такого, по крайней мере, ожидают семиаксии, причём многие буквально со дня на день и почему-то не только в Иудею, но по всей земле. Так вот, распятый говорил своим ближайшим ученикам: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой. Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израиля, как придет сын человеческий.» Что же мы имеем? Дюжину учеников и не такое уж большое количество израильских (кстати, о других провинциях и странах – ни слова!) городов. За год их можно обойти не раз. Так где же «пришествие во славе»?!
  Ещё слова сына ЯРЦе, по-варварски напыщенные. «После многих тех бед солнце померкнет, луна не даст света своего, и звёзды спадут с неба, и силы небесные поколеблются. Тогда увидят сына человеческого, грядущего с силою великою и славою на облаках. Истинно говорю вам: не прейдет род сей, и есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как всё это будет. О дне и часе том не знает никто: ни ангелы и ни сын, но только Отец небесный». «Пророчество» сие было произнесено в консульство нашего дяди Персия и Л. Вителлия, три дюжины лет назад, так что «род сей», то есть поколение сверстников и живших в одно время с казнённым на кресте, «прешло», они прожили. И в этом случае фраза «истинно говорю вам» оказалась неточной. К тому же, как понимать такое противоречие: сначала Иисус рассказывает о времени своего второго явления: «не успеете обойти городов Израиля» и «не прейдет род сей» - и тут же заявляет: «о дне и часе том (то есть именно о времени) не знает никто»?
  Предсказывая другое важнейшее событие – своё воскресение – сын девственницы также не блещет точностью. На этот раз стремясь подделаться под известного иудейского героя и пророка. «Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и сын человеческий будет в земле три дня и три ночи». Но из дальнейшего повествования «О благой вести» (принимая версию о состоявшемся восстании его из мёртвых) видно, что назарянин пробыл погребённым день-полтора и полторы-две ночи, то есть в два раза меньше обещанного.
  Однажды, когда галилеянин собирался помочь больному юноше, опираясь, как обычно, на веру близких своего пациента, «отец отрока воскликнул: верую, Господи! помоги моему неверию». Странное выражение. Лекарь же произнёс вызывающее не меньше вопросов обращение. «Запретил духу нечистому, сказав ему: дух немой и глухой! Повелеваю тебе выйти». Как глухой дух его услышал?
  Выступая в главном храме иудеев, Иисус возражает книжникам, утверждавшим, «что Христос есть сын Давидов», то есть сын знаменитого иудейского царя. «Как они говорят так? Ведь сам Давид сказал Святым Духом: «сказал Господь Господу моему (то есть Христу)» (цитата из священной книги «Псалмов»). Что же, Господь (то есть Бог) у иудеев всё же не единствен? И получается, что семиаксии противоречат своему учителю, разделяя заблуждения книжников, когда называют основателя своей религии сыном Давида?
  В один день ученик Иоанн (один из Воанергес, «сынов грома», почему сын ЯРЦе так назвал двух своих последователей – загадка) «сказал: учитель, мы видели человека, изгонявшего бесов твоим именем, и запретили ему это делать, потому что он не с нами, не ходит за нами. Иисус сказал: не запрещайте ему, пусть кто угодно творит чудеса моим именем, они не смогут злословить меня.» Необходимо отметить, что и это указание распятого осталось без внимания, и апостолы наряду с прочими последователями назарейской ереси враждебно относились и относятся к чудотворцам, не исповедующим их учение. Главное же, это лишний раз подтверждает гипотезу книжников о природе назарянина над нечистыми духами, то есть о её происхождении от царя бесовского.
  И когда не только книжники, но вместе с ними другие образованные и уважаемые люди прямо спросили его: «Какой властью ты делаешь это? И кто тебе дал эту власть?», он ушёл от ответа, не сказав им ничего. Фактически оставляя вопрос открытым.
 Казнённый меж двух разбойников вообще не любил говорить прямо. Предпочитал, в частности, притчи. Некоторые не совсем удачные. Как, к примеру, об уезжавшем господине и рабах, остававшихся с вверенными им деньгами. Двое слуг приумножили хозяйские богатства, отдав в дело морским торговцам, а третий доверенный ему талант просто сохранил, закопав в землю. В притче господин гневается на последнего, и мораль её такова: «всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Сомнительные нравственные выводы. Да и раба никак нельзя обвинять. Любые коммерческие операции рискованны, тем более связанные с морской торговлей. Так что, зная алчность хозяина, раб предпочёл сохранить талант, не рискуя остаться совсем ни с чем. Потеряв доверенные деньги, слуга мог вообще с жизнью проститься.
  Одна из главных молитв семиаксиев, воссылаемых ими иудейскому Божеству ЯРЦе, заповедана им их обожаемым «сыном человеческим»; начинается она со слов «Отче наш, сущий на небесах!» Отмечу, что данную формулу молитвы распятый озвучил при таких обстоятельствах. «Случилось, что когда он в одном месте молился, и перестал, один из учеников его сказал ему: научи нас молиться, как Иоанн научил своих учеников». Вероятно, и это позаимствовано у предшественника.
  Не раз назарянин намекал на своё смирение и скромность (хотя мы рассматривали его «скромность» на деле), эти качества превозносятся его последователями, ставящими кротость основателя в пример всем своим слушателям. Сам он, по меньшей мере один раз, прямо провозгласил: «научитесь от меня, ибо я кроток и смирен». Не останавливаясь вновь подробно на проявлениях явной нескромности, приведу лишь такой случай. «На другой день, когда Иисус и ученики вышли из Вифании, он взалкал. Увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошёл, не найдёт ли чего на ней. Но, придя к ней, ничего не нашёл, кроме листьев, ибо было ещё не время собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек! На следующий день, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня. И, вспомнив, Кифа говорит ему: Равви! Посмотри, смоковница, которую ты проклял, засохла.» Ни в чём не повинное дерево, зелёное, полное жизни, галилеянин проклинает и казнит, разгневанный тем, что оно не удовлетворило его желание! Но ведь было не то время года, когда собирают урожай, в том числе и с деревьев (весенний месяц, у иудеев называемый, как тебе должно быть известно, нисан). Вот хвалёные кротость и смирение!
 Рассмотрим теперь эпизод с арестом галилеянина. Один из апостолов, Иуда, видимо, чем-то очень насолил всем остальным ученикам. Или, возможно, сам был главным любимчиком наставника (за что прочие и недолюбливали). Или даже любовником – поскольку мы не находим в книге «О благой вести», то есть в жизнеописании распятого, никаких упоминаний о его женщинах; и можем отыскать лишь вызывающее вопросы исцеление глухонемого. Так вот, этот Иуда Искариотский вызывал такую зависть других апостолов, что они выдумали историю о том, будто он предал Иисуса, а именно, поцеловав, указал его пришедшим брать под стражу. «Пришло множество народа с мечами и кольями, от первосвященников, старейшин и книжников. С ними Иуда Искариотский, сказавший: кого я поцелую, тот и есть, берите его. Тотчас подошёл к нему и говорит: Учитель! Учитель! И поцеловал его. А они возложили на него руки свои и взяли его. Один же из стоявших тут извлёк меч, ударил раба первосвященникова, отсечя ему правое ухо. Тогда Иисус сказал им: будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять меня. Каждый день я бывал с вами в храме и учил…» Дальше описывается, как все последователи разбежались, кто-то даже нагой, без одежды, схваченной стражниками. Куда подевались вся любовь и преданность учителю, в которой клятвенно уверяли до и после задержания ученики арестованного? Но вернусь к тому, почему же Иуде понадобилось вдруг указывать своего учителя, «предавая» его? Вроде бы абсолютно непонятно, так как назарянина многие из пришедших знали в лицо, раз он видел их ежедневно в храме. Потому я и предполагаю, что история с предательством выдумана. А вот поцелуи, и, вероятно, довольно страстные, вполне могли иметь место. Впрочем, быть может, и не сочинена, но искажена, превратно истолкована. Так как накануне за ужином, обнимая любимчика Иуду, основатель безумного иудейского учения сказал дюжине апостолов: «один из вас предаст меня. Это должно произойти. После чего мне предстоит идти на казнь.» Видимо, лишь самый любимый ученик отважился на «предательство», в котором, в общем-то, и не было нужды. Но ведь наставник настаивал на необходимости этого действия.
  Ещё кое-что вызывает вопросы в сцене взятия под стражу. Как же надо было придти стражникам и народу задерживать сына девственницы – безоружными, что ли? Когда вокруг него постоянно по меньшей мере дюжина приближённых, когда «один из стоявших» с мечом бросился на слугу первосвященника. Кстати, почему не сохранилось имя этого смелого человека, бросившегося на защиту своего учителя? Быть может, это был именно Иуда?
  Хотя основатель назарейской ереси повсеместно и постоянно твердил, что ему ведомо будущее, тем не менее, будучи приколочен к дереву, сам усомнился в своих способностях. Выше я говорил о сомнениях его учеников, а тут и учитель разуверился в себе. Об этом повествует такой отрывок из писания «О благой вести». «В начале второй стражи Иисус громко возопил: Элои! Элои! ламма савахфани? – Боже! Боже мой! Почто ты меня оставил?» Сам сын ЯРЦе усомнился в своём отце, а его апостолы ещё имели наглость назвать Зевса и Гермеса ложными Богами! «Обратитесь от сих ложных к Богу живому, который сотворил небо, землю, море и всё, что в них, который попустил всем народам идти своими путями, хотя и не переставал свидетельствовать о себе благодеяниями: дождями и урожайными временами, подавая пищу и веселье сердцам нашим». («К Богу живому» - а что, остальные Боги не живые?!) С какой стати перечисленные деяния приписываются одному иудейскому Божеству?! Совсем обнаглели Савл и Барнаба!
  Проповедуя своё учение некому сотнику Корнелию, Кифа говорит следующее. «Иисуса Бог воскресил на третий день и дал ему являться не всему народу, но нам, которые с ним ели и пили, нам, от Бога предызбранным». Во-первых, выясняется, назарянин не сам воскрес, а ЯРЦе его воскресил, что говорит о меньшем могуществе сына. Во-вторых, что же остаётся говорить апостолам, когда все иудеи отрицают то, что проповедник из Галилеи оживал? Конечно же, что только им, «избранным», приближённым, он являлся, а другие вроде как недостойны были его лицезреть.
  Этот Кифа вообще многое от себя напридумывал, даже в самой сути учения. Назвал распятого Господом (замечу, что я, к сожалению, поздно узнал, что ЯРЦе – табуированное имя; допустил невольно профанацию; сожалею; вместо ЯРЦе нужно было писать «Господь»), то есть Богом, плюс, конечно, Христом. Проповедал «креститься во имя Иисуса Христа для прощения грехов и получать дар Святого Духа». (Кстати, в этот момент Кифа пока обращается только к «дому Израилеву», то есть только к иудеям) Хотя ни о каком подобном крещении никогда вовсе не было и речи у зачинателя религии безумцев.
  Снова Кифа, на этот раз вместе с другим апостолом, Иоанном, говорит такую речь, обращаясь к (иудейскому) Господу. «Поистине собрались в граде сем (Иерусалиме) на святого сына твоего Иисуса, Ирод и Понтий Пилат с народом израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределил ты». Зачем тогда сетовать на своих соотечественников, в том числе на Иуду, обвинять их в казни учителя, если иудейский Бог так решил? (Глас народа – глас Божий) А многие семиаксии этим и занимаются. Вслед за тем же Кифой, который вместе со Степаном бросил всем иудеям обвинение: «Вы сделались предателями и убийцами праведника, как и отцы ваши гнали и убивали пророков» (и отцы упрекающих тоже, между прочим – и они ведь иудеи).
  А сами апостолы не убивали ли людей? Что на самом деле произошло с двумя супругами-неофитами, будто бы понесшими кару от Божества? Все деньги от продажи всего своего имущества новообращённые должны были отдавать апостолам, а некие Ананий и Сапфира, супруги, некоторую часть выручки от реализации собственного имения не донесли до руководителей новой секты. (Дело было в том же году, что и казнь основателя) Кифа разгневался и стал обвинять мужа и жену, что они будто бы обманули не их, не апостолов, а Божество – Святой Дух. В результате оба супруга тотчас после этих обвинений скончались. Из-за чего? Из-за презренных монет! Своих же последователей казнили апостолы.
  Впрочем, это могло сделать и иудейское Божество. Все (или почти все) иудеи очень жадны – вероятно, и их Божество поэтому способно наслать смертельную кару из-за денег. Сам же (иудейский) Господь, как описывается в той же книге «О Деяниях», также убил человека (тетрарха, правителя) всего-навсего позабывшего воздать ему славу. «Ирод, одевшись, как обычно, в царскую одежду, сел на возвышенном месте и говорил, а народ восклицал: это голос Бога, а не человека. Но вдруг ангел Господень поразил его за то, что он не воздал славы Богу, и он умер, изъеденный червями.» Заметим здесь ещё раз: глас народа – глас Божий. (И, вероятно, Господь возревновал и послал ангела) И иудеи, видно, не знают эту пословицу, а местным семиаксиям, конечно, выгодно очернить недолюбливавшего их правителя.
  Сами же апостолы напрямую нарушали повеления своих Божеств – и ничего, это, оказывается, сходит им с рук. Например, Савл отправился в Иерусалим, «хотя ученики по внушению духа говорили Савлу, чтобы он не ходил» в названный город. Но как же пришлось изворачиваться этому апостолу, чтобы остаться в живых! (Хотя мог бы почитать за честь, что придётся принять казнь в том же городе, что и его обожаемый наставник, назарянин, и вроде как за примерно те же проповеди) В обычное время он постоянно подчёркивал свою принадлежность к иудеям. Когда же стало необходимо, он говорит тюремным стражам: «меня, римского гражданина, всенародно били и бросили в темницу?» Затем, когда трибун Лисий поинтересовался, не египтянин ли он, Савл вновь назвался иудеем. А спустя день, когда тот же Лисий собирался бичевать его, опять прикрывается нашим гражданством, ещё и с гордостью, что родился гражданином. На следующий день, сначала нагрубив первосвященнику (отговаривался, что не знал, кто перед ним, хотя одежду того трудно не узнать, как ты некогда упоминал), ловко использовал, как преуспевающий ушлый демагог, разногласия аудитории. «Савл, узнав, что в собрании (сошедшемся судить его) одна часть саддукеев, а другая фарисеев, возгласил: мужи! я фарисей, сын фарисея». Хотя семиаксии, начиная со своего основателя, всегда враждовали с этой иудейской сектой. Но в данном случае Савлу, конечно же, важнее было любым способом склонить часть синедриона (судейского собрания) на свою сторону. Но довольно об этом «хамелеоне».
  Краткий вывод по моей книжке. Безумцы, изгои, сумасшедшие, глупцы, несчастные и т. п. – не зря называют так семиаксиев, не правда ли?
  На этом я заканчиваю, брат мой, первую часть моего исследования их учения. В последующих книгах, опираясь на свои скромные возможности и познания, я собираюсь разбирать так называемые «Послания», это поучения апостолов, обращённые к становящимся незаконным коллегиям в разных городах. И кроме этого, конечно, возвращаться, по мере необходимости, к книжкам «О благой вести» и «О деяниях». А также к упоминаемым в них более ранним иудейским священным писаниям.   

Это восемь из шестнадцати книг (глав) Кому вдруг интересно продолжение )), пожалуйста, дайте знать))

Примечания

Таблицы

1. Время суток
  В античности не существовало эталона продолжительности часа.  Она менялась в зависимости от долготы дня. Светлое время суток – день, делился на двенадцать часов. Восход солнца – начало первого часа. Солнце в зените (высшей точке) – полдень, конец шестого, начало седьмого часа. Заход – конец двенадцатого часа, начало первой стражи. Ночь – тёмное время суток, делилась на четыре стражи (по несению постов, караулов прежде всего в римской армии): две стражи от заката до полуночи (середины ночи) и две после, до восхода.
  В таблице приведено лишь примерное соответствие привычному времени.

Античность 3-я стража 4-я, или
утренняя
стража 1-й
час 2-й
час 3-й
час 4-й
час 5-й
час 6-й
Час
Наши дни 00:00 – 03:00 03:00 – 06:00 7-й час
утра 8-й час
утра 9-й час
утра 10-й
час 11-й
час 12 час
Дня
Античность 7-й час 8-й час 9-й
час 10-й
час 11-й час 12-й час 1-я
стра-
жа 2-я
стра-
жа
Наши дни 1-й час дня 2-й час дня 3-й
час
дня 4-й
час
дня 5-й
час
дня 6-й
час 6-9
вече-
ра 9-12
вече-
ра

2. Числа месяцев
  В описываемое время, то есть в I в. до н. э., римским календарём был юлианский, введённый Юлием Цезарем в 45 г. до н. э., т. е. практически не отличался от современного (погрешность один день в 133 года). Лишь числа месяцев имели другие названия. Существовали три точки отсчёта: календы, ноны и иды. Календы – первые числа месяцев (отсюда слово – календарь). Ноны – пятые числа, иды – тринадцатые (в марте, мае, июле, октябре – 7-е и 15-е соответственно). От них, точнее, до них и вёлся отсчёт. До нон и ид текущего месяца и до календ следующего. Например, 24 января – 9-й день перед февральскими календами. Каждые четыре года к февралю добавлялся ещё один день – «второе 24-е» февраля, или «второй шестой» день перед мартовскими календами – bisextus [бисекстус] – отсюда год – «високосный».

Сов-
ре-
мен-
ное
чис-
ло Древнеримские числа
Январь, август,
декабрь Февраль
Апрель, июнь,
сентябрь,
ноябрь Март, май, июль, октябрь
1-е Календы
2-е Четвёртый перед нонами Шестой перед нонами
3-е Третий перед нонами Пятый перед нонами
4-е Канун нон Четвёртый перед нонами
5-е Ноны Третий перед нонами
6-е Восьмой перед идами Канун нон
7-е Седьмой перед идами Иды
8-е Шестой перед идами Восьмой перед идами
9-е Пятый перед идами Седьмой перед идами
10-е Четвёртый перед идами Шестой перед идами
11-е Третий перед идами Пятый перед идами
12-е Канун ид Четвёртый перед идами
13-е                Иды Третий перед идами
14-е 19-й перед календами 16-й перед
календами 18-й перед
календами Канун ид
15-е 18-й перед календами 15-й перед
календами 17-й перед
календами Иды
16-е 17-й перед календами 14-й перед
календами 16-й перед
календами 17-й перед календами
17-е 16-й перед календами 13-й перед
календами 15-й перед
календами 16-й перед календами
18-е 15-й перед календами 12-й перед
календами 14-й перед
календами 15-й перед календами
19-е 14-й перед календами 11-й перед
календами 13-й перед
календами 14-й перед календами
20-е 13-й перед календами 10-й перед
календами 12-й перед
календами 13-й перед календами
21-е 12-й перед календами 9-й перед
календами 11-й перед
календами 12-й перед календами
22-е 11-й перед календами 8-й перед
календами 10-й перед
календами 11-й перед календами
23-е 10-й перед календами 7-й перед
календами 9-й перед
календами 10-й перед календами
24-е 9-й перед календами 6-й перед
календами 8-й перед
календами 9-й перед календами
25-е 8-й перед календами 5-й перед
календами 7-й перед
календами 8-й перед календами
26-е 7-й перед календами 4-й перед
календами 6-й перед
календами 7-й перед календами
27-е 6-й перед календами 3-й перед
календами 5-й перед
календами 6-й перед календами
28-е 5-й перед календами Канун
календ 4-й перед
календами 5-й перед календами
29-е 4-й перед календами - 3-й перед
календами 4-й перед календами
30-е 3-й перед календами - Канун календ 3-й перед календами
31-е Канун календ - - Канун календ


3. Месяцы аттические, македонские и иудейские
  В отличие от римского, наиболее точного, календари большинства народов были лунными. Новолуние – первое число нового месяца, полнолуние – четырнадцатое, и т. д. Двенадцать лунных месяцев (лунный год) составляют 354 дня, что на 11 дней короче солнечного года. Поэтому в некоторые года добавлялся 13-й месяц. Числа лунных месяцев в переводе на привычные дни каждый год и месяц были разные, можно говорить лишь об общем приблизительном соответствии. Допустим, аттический год начинался с месяца гекатомбеона (примерно с середины июля по середину августа), далее метагитнион (середина августа – середина сентября) и т. д.


Римские (современные) Аттические Македонские Иудейские
Июль-август Гекатомбеон Лаос Аб (ав)
Август-сентябрь Метагитнион Горпией Элул
Сентябрь-октябрь Боэдромион Иперберетай Тишри
Октябрь-ноябрь Пианепсион Диос Мархан (мархешван)
Ноябрь-декабрь Мемактерион Кислев
Декабрь-январь Посидеон Апеллай Тевет
Январь-февраль Гамелион Шеват
Февраль-март Анфестерион Дистр Адар
Март-апрель Элафеболион Ксантик Нисан
Апрель-май Мунихион Артемисий Ияр
Май-июнь Фаргелион Десий Сиван
Июнь-июль Скирофорион Панем Таммуз


4. Летосчисление
(годы, упоминаемые в тексте)
4 а. Календарному году, с 1-го января по 31-е декабря, присваивалось имя двух (ординарных) консулов (этого года). Например, 64 г. н.э. – консульство Гая Басса и Марка Красса Фруги, 65 г. – консульство Авла Нервы и Марка Вестина Аттика и т. д.

Консульство Год современного
летосчисления
(без указания –
нашей эры)
Кезона Вибулана (третье) и Тита Трикоста Рутила 479 до н. э.
Гая Пулвилла и Тита Ланата 477 до н. э.
Луция Эмилия Павла Македонского (второе) и Гая Лициния Красса 168 до н. э.
Луция Оцеллы и Суллы Феликса 33
Фабия Персия и Луция Вителлия 34
(третье) Гая Цезаря Германика (Калигулы) 40
(третье) Цезаря Клавдия и (второе) Луция Вителлия 43
Марка Виниция (второе) и Тита Тавра 45
Гая Лонга и Квинта Верания 49
Торквата Силана и Квинта Антонина 53
Нерона (первое) и Луция Вета 55
Цезаря Нерона (второе) и Луция Пизона 57
П. Мария и Л Азиния 62
Гая Регула и Луция Руфа 63
Гая Басса и Марка Красса Фруги 64
Авла Нервы и Марка Аттика 65
Гая Телезина и Гая Павлина 66
Тиберия Аскония и Публия Трахала 68

4 б. Легендарная дата основания Рима – 21 апреля 753 года до н. э. Некоторые даты указывались: «в таком-то году от основания Рима». Такой год начинался 21 апреля и заканчивался 20-го. Например, с 21-го апреля 715 года до н. э. по 20 апреля 714 г. до н. э. – 39 год от основания Рима (большая часть приходится на 715-й), с 21 апреля 67 года (н. э.) по 20 апреля 68 года – 820-й от основания Рима (большая часть приходится на 67 год).

от основания Рима 39 157 161 260 275 277 373 429 537 586 690-е 709
современные, до н. э. 715 597 593 494 479 477 381 325 217 168 64-54 45

5. Сокращения (личных) имён (прэноменов, praenomen)

Имя (прэномен) Авл Аппий Гай Децим Квинт Кезон Луций Маний
Сокращение при письме А. Ап. Г. Д. Кв. К. Л. Ман.

Имя Марк Нумерий Гней Публий Секст Сервий Спурий Тит Тиберий
Сокращ. М. Н. Гн. П. С. Сер. Сп. Т. Тиб.

6. Линейные меры

Римская и некоторые греческие Что означает Соотношение Примерное значение в метрической с-ме
дигитус перст, палец - 1,8 см
пес (фут) нога (стопа) - 29,6 см
пассус шаг 5 песов 1,48 м
сажень размах рук 1/100 стадия 1,85 м
плетр - 1/6 стадия 30, 8 м
стадий - 1/8 мили 184, 98 м
миля milia passus –
тысяча шагов - 1479,8 м
или 1 км 479,8 м

7. Монеты

(Там, где денежная единица не указана (в тексте), подразумеваются сестерции)
Название Квадрант Асс Сестерций Денарий Скрупулум Ауреус
Металл медь или
бронза медь или
бронза латунь или другой
сплав цветных металлов серебро золото Золото
Соотношение ; асса 4 квадранта 4 асса 4 сес-терция 1/3 ауреуса 25 денариев

7 а. Приблизительные цены

(Фунт – 326-327 г; секстарий – 0,54 л; конгий – 3,28 л)
Продукт 1-1,5
фунта
хлеба секстарий
оливкового
масла конгий
дешёвого
вина 5
яиц курица 3 фунта
сви-нины кролик фунт
тво-
рога фунт
перца
Цена 1 асс 2 асса 5 ассов 1 асс 2 асса 2 сес-терция 2 сес-терция 2 асса 16-60
сест.

Сокращения
в ч. – в частности             егип. – египетский     ок. – около                т. е. – то есть
в т. ч. – в том числе          знам. – знаменитый   прибл. – приблизительно    ф-ф - философ
г. – город                изв. – известный        р. – римский
гос. – государственный   к-рый – который         р-н – римлянин
гр. – греческий                лат. – латинский         см. – смотрите
др. – древний                напр-р – например      совр. – современный

Примечания переводчика

Книга первая

1) Басса и М. Красса Фруги, за четырнадцать дней до августовских календ – 19 июля 64 года, см. таблицы 2 и 4 а.
2) первая стража – см. таблицу 1: Время суток.
3) педагог – в античности раб (обычно пожилой или увечный), сопровождавший ребёнка, в ч., в школу, иногда ему доверяли часть воспитания.
4) фамилия – совокупность всех членов семьи, домочадцев, зависимых людей, включая рабов – живущих в одном доме.
5) кубикул – спальня.
6) туника – повседневная одежда др. римлян. Надевалась на голое тело или поверх белья; что-то вроде рубашки без застёжек, до колен, чаще с короткими рукавами. Бельё – у мужчин нечто наподобие совр. трусов; у женщин – трусиков, и полоска ткани, обматывавшаяся вокруг груди, аналог совр. бюстгальтера. На людях появляться в одной тунике позволяли себе лишь рабы, бедняки и т. п.
7) Кибела, или Великая Матерь Богов, Пессинунтская Богиня, Идейская Матерь, Рея, Диндимена, Кибеба, Сестра Сатурна – мать Юпитера, сестра Сатурна, матерь Богов – Богиня плодородия, покровительница городов. Оргиастический культ этой Богини проник в Др. Грецию из Малой Азии, из Фригии; в Риме стал распространяться со II в. до н. э. (г. Пессинунт возле горы Диндимены в Галатии – центр культа).
8) Венера, или Киприда, Киферея, (гр.) Афродита – Богиня любви, красоты, юности. Эпитеты: Вечно Юная, Фиалковенчанная, Нежнейшая, Владычица Кипра (по одной из версий Венера родилась из пены (Афродита по-гречески и означает «Пенорождённая») на берегу Кипра). Также Богиню называли Эрикиной по её знаменитому храму на горе Эрик на Сицилии.
9) Мнемосина – Богиня памяти, мать Муз (Музы – дочери Юпитера (гр. Зевса) и Мнемосины).
10) Аврора или (гр.) Эос – Богиня утренней зари; эпитет – Розоперстая.
11) четвёртый час – см. таблицу 1: Время суток.
12) Лигурийский понт – понт – море, Лигурийское – часть Средиземного моря.
13) месяц Афродиты – этруски, у к-рых р-не переняли довольно многое, называли Богиню Апрус, месяц в честь неё р-не назвали апрель.
14) Присцилла Младшая, Фабия Присцилла – Фабия – родовое имя, лат. nomen gentilicum; личного имени (т. е. собственно имени, в совр. смысле) женщины в Древнем Риме не имели. Но своё имя у них не менялось в течение жизни (могло добавиться, не так часто, нечто вроде прозвища), независимо от замужеств. Они получали родовое имя (на 8-й день после рождения) и, чтобы зваться отлично от сестёр или других обладательниц такого же родового имени, ещё одно: часто Прима, Секунда, Терция и т. д. (т. е. Первая, Вторая, Третья) или, обычно для близких родственниц разных поколений, Старшая и Младшая. Также ещё одно, следующее за родовым, женское имя было производным от когномена отца (реже по матери).
Мужские римские имена. Для примера рассмотрим такое: Луций Эмилий Павел Македонский. Луций – личное имя (давалось на девятый день после рождения, т. н. день лустрикус), прэномен, лат. praenomen. Эмилий – родовое имя, nomen gentilicum, носили все, принадлежавшие к роду. Павел – когномен, лат. cognomen; изначально давался не сразу, а в течение жизни, нечто вроде прозвища, указывающего на внешность, характер, запомнившийся поступок или др. Затем, начиная примерно со II в. до н. э., когномен стал широко передаваться по наследству и указывать, таким образом, на stirps или familia (семейство), к-рых в роду было много. Македонский – агномен, лат. agnomen, четвёртое имя, имели далеко не все, сначала давалось в основном за славные подвиги, затем (передаваемое по наследству) стало служить для обозначения семейства в более тесном смысле. В основном р-н носил тройное имя.
  Фабии – древнейший и очень знатный патрицианский род. Вообще, патриции, в отличие от плебса (плебеев) – гораздо более знатные, в первые два-три века р. истории только патриции и считались р. народом, полноправными гражданами. Затем, к III веку до н. э., плебеи постепенно добились полного уравнивания в правах, стали появляться и выдающиеся (знатные) плебейские роды, вливавшиеся в аристократию. К I веку н. э. истинных патрициев, потомков старинных родов, осталось очень мало. Более половины упоминаемых в тексте патрициев и патрицианок называются так благодаря тому, что императоры жаловали патрицианское достоинство гражданам, не являвшимся потомками знаменитых древних родов.
15) косская – косская одежда производилась на острове Кос (у побережья Малой Азии – огромного полуострова, омываемого Чёрным (с севера) и Эгейским (с запада и юга) морями) из очень тонкой, иногда полупрозрачной, ткани; одежда очень дорогая.
16) нундины – здесь: период времени, обычно имеется в виду девять дней, нундины – каждый девятый день.
17) Нарбоннская Галлия – р. провинция на территории совр. Франции, омываемая с юга Средиземным морем, см. карту 3; также называлась Галлия Браката, или Провинция.
18) Лигурия – область на северо-западе Италии, см. карту 2.
19) круг – у древних персов 12 лет.
20) номенклатор – раб-именователь, в его обязанности входило знать названия блюд (на столах) и имена всех гостей, клиентов, рабов в доме и др. Последних было порою столь много, что номенклатору, бывшему не в состоянии всех запомнить, приходилось придумывать им имена.
21) ама – от лат. amatus – любимый.
22) сальтус – крупнейшее (более 250 гектар) поместье, латифундия (от лат. lati fundi – обширные земли).
23) грамматик – преподаватель словесности (языка и литературы).
24) Австр (гр. Нот) – Бог южного ветра, Аквилон (гр. Борей) – северного, Фавон (гр. Зефир) – западного, Эвр – восточного.
25) Амфитрита – морская Богиня, супруга Нептуна (гр. Посейдона), Бога морей.
26) Сатиры – низшие Божества, спутники Вакха, с козлиными копытцами, хвостами и рожками.
27) алтарь – жертвенник, на котором сжигались, в ч., части приносимых в жертву животных.
28) Отец Либер, или Вакх (Бахус), (гр.) Дионис, (гр.) Лиэй (букв. «Разрешитель»), (гр.) Нисей, (гр.) Леней – весёлый Бог вина, покровитель виноделия, искусств, земледелия и пр. Имя Либер р-не обыкновенно производили от лат. liberus – свободный, выражая этим свободу и распущенность его культа. Эпитеты: Хмелевенчанный, Многогроздный, Податель вина.
29) Цербер – трёхглавый грозный пёс, страж входа в Гадес (Аид) – подземное царство мёртвых.
30) Геркулес (гр. Геракл) – великий герой, сын Юпитера. Одним из его знаменитых двенадцати подвигов было доставить (царю Эврисфею) чудовищного подземного стража. Геркулес и сам стал Бессмертным, Божеством; в начале н. э. особо почитался среди простого народа.
31) «Срывай день!», или (более распространено в  русском переводе) «Лови мгновение!» – лат. Carpe diem! – ставшие афоризмом слова из стихов выдающегося др. р. поэта Горация (I в. до н. э.).
32) домина – госпожа.
33) через наложение рук – лат. (legis actio) per manus injectionem, юридическая формула. Наложение рук применялось, в ч., истцом к обвиняемому должнику, чтобы поставить его в рабоподобное положение (т.к. тем же образом заявляли на кого-либо притязания, как на своего раба) и этим принудить к уплате.
34) Дикси – лат. dixi – высказалась (-ся). Означает окончание речи.
35) рифма – вообще, античное стихосложение обходилось без рифм, самое главное было в стихотворном размере. (Возможно, была лишь такая забава – игра в рифмы) Перевод встречаемых в тексте стихов с использованием рифм – каприз поэтессы В.
36) Мусагет (гр. Предводитель Муз) или Аполлон, Феб – Бог солнца, солнечного света, покровитель поэзии, поэтов, музыки и др. искусств (ещё и пастухов). Эпитеты: Лучезарный, Дельфиний, Ликейский.
37) Эол – Бог – повелитель всех ветров.
38) Конкордия – лат. Согласие – Божество Согласия. Храм Конкордии стоял на Форуме (Римском Форуме) – центральной, главной площади Рима, средоточии общественной (при Республике и политической) жизни. Форум располагался у подножия (или пологий склон) юго-западного склона Капитолия – центрального и главного из семи римских холмов.
39) Город – с заглавной буквы – Рим.
40) Ближняя или Тарраконская Иберия – р. провинция на территории совр. Испании. Тарракон – город с резиденцией наместника (административный центр) провинции Ближняя Иберия.
41) Луций Ливий Оцелла, или (позднее) Сервий Сульпиций Гальба – в описываемое время пропретор (наместник) Тарраконии (Ближней Иберии).
42) Массилия – (совр. Марсель) – портовый город в провинции Нарбоннская Галлия.
43) всадник – член сословия всадников, следующего за высшим, сенаторским.
44) Воды, Секстиевы Воды – город недалеко от Массилии, изв. своими источниками.
45) эфеб – р. юноша от 16 до 20 лет.
46) вино – главным образом пили разбавленное, чистое употреблялось значительно реже. Далее, если нет особого упоминания, речь идёт именно о разбавленном вине. Воду часто добавляли подсоленную, кроме неё мёд, ароматические добавки.
47) верника – рабыня, верн – раб, рождённый в рабской семье того же хозяина, а не где-то извне приобретённый.
48) вестиплика – служанка (т.е. рабыня), наблюдавшая за одеждой, помогавшая при одевании-раздевании.
49) стола – длинное просторное платье, отличительная одежда р. матроны; напоминает длинную юбку, только её «пояс» надевается выше груди. Матрона – взрослая р. гражданка, слово с оттенком уважения, от лат. mater – мать.
50) ларарий – домашнее святилище, в к-ром находились образы Божеств, предков (к-рым также поклонялись), жертвенник, лампады, где совершалось большинство домашних религиозных ритуалов.
51) занавеси, портьеры – внутри дома дверные проёмы часто вместо дверей (или перед дверьми) занавешивались.
52) виссон – тонкое хлопковое полотно обычно белого, иногда пурпурного цвета, ценилось практически на вес золота. Из виссона шилась большая часть косских одежд (лат. coa vestis).
53) веларий – раб, раздвигавший занавеси.
54) Веста (гр. Гестия) – Богиня – покровительница р. государства и домашнего очага.
55) квадрига – колесница, запряжённая четвёркой лошадей (см., например, сторублёвую (образца 1997 года) купюру с квадригой Аполлона).
56) прокуратор – здесь: управляющий крупным имением, иногда раб, иногда свободный. Управляющий поместьем вообще называется вилик.
57) декурия – здесь: десяток рабов; декурион – раб-надсмотрщик, начальник над декурией.
58) Марс или Градив, (гр. Арес, Эниалий) – Бог войны, хранитель Рима (ещё и защитник посевов). Эпитет: Златошлемный.
59) Виндекс – Гай Юлий Виндекс – наместник Лугдунской Галлии, в марте 68 г. восставший против императора Нерона, был разбит рейнскими легионами, сохранявшими верность последнему.
60) стадий – мера длины, расстояния, 184,98 м; см. таблицу 6: Линейные меры.
61) центурион – командир центурии или манипулы. Центурия – войсковое подразделение численностью при полном комплекте сто тяжеловооружённых воинов (легионеров пехоты). Манипула – включала в себя две центурии, т.е. манипула, порою выступавшая как самостоятельная боевая единица, насчитывала двести тяжеловооружённых пехотинцев.
62) Термин или Терм – Божество-охранитель границ и межей, изображался в виде столба с человеческой головой; такие изображения устанавливались вдоль границ.
63) Талия – одна из Муз, покровительница комедии (и азартных игр). Всего муз, покровительниц искусств и наук, дочерей Юпитера и Мнемосины, девять. Эвтерпа, Каллиопа, Клио, Мельпомена, Полигимния, Талия, Терпсихора, Урания, Эрато. Терпсихора покровительствует танцам, Урания – астрономии. О других далее.
64) Пентесилея – царица амазонок, отважно сражавшаяся с самим Ахиллесом.
65) Ахиллес, или Ахилл, Пелид – сын царя Пелея и морской Богини Фетиды, великий, непобедимый гр. (ахейский) герой, неукротимый и бесстрашный. Главный герой «Илиады» Гомера, поэмы об осаде могущественного города Трои (троянская война) коалицией ахейских (греческих, данайских) войск.
66) квартуорфеминат – лат. (буквально) «(союз) четырёх женщин», по аналогии со словами дуумвират (союз двух мужей), триумвират (союз трёх мужей), децемвират (союз десяти мужей).
67) Парис – троянский царевич, очень красивый; в юности не знал, что он сын царя и царицы Трои Приама и Гекубы, рос в пастушеской семье. Однажды он пас стадо на склонах священной горы Иды, и перед ним явились три Богини с просьбой выступить судьёй в их споре – кто из них Прекраснейшая. Венера пообещала ему в жёны самую красивую женщину, и Парис присудил победу (и золотое «яблоко раздора») ей. Затем он вернулся в родную семью, как один из послов поехал (поплыл) в Спарту, где жила царица Елена, красивейшая в мире женщина, супруга царя Менелая. Она (не без вмешательства Венеры) полюбила Париса (как и он её), и они бежали из Спарты (прихватив спартанские сокровища) – Парис похитил Елену и привёз домой в Илион (другое название Трои). Это похищение и послужило поводом к троянской войне, закончившейся взятием и сожжением Илиона.
68) Геллии, Канинии, Секстии – знатные аристократические роды.
69) Кампания – плодородная область Италии, главный город Капуя – второй по величине после Рима в Италии.
70) гимнасий – место спортивных (гимнастических) занятий; палестра – зал (школа) для них.
71) эфебии – площадки для гимнастических состязаний и упражнений эфебов (и не только).
72) анекдот – в оригинальном тексте лат. слово, означающее буквально «острота, шутка». Совр. понятия «анекдот» в античности не существовало. Хотя само гр. слово «анекдот» было – буквально «неизданное, не подлежащее широкой огласке» – и означало, как и вплоть до XIX в., забавный рассказ из жизни тех или иных реальных (чаще изв. и знам.) лиц, современников рассказчика и исторических. (Переводчик счёл возможным использовать данное слово в тексте.)
73) венки – надевались в праздники, по другим радостным поводам.
74) Флора – Богиня пробуждающейся весенней природы, садов, цветов, растений.
75) прандиум – полуденная трапеза, обычно самая плотная за день. Обед был часа три спустя.
76) лесбосское вино – считалось одним из самых лучших.
77) Демокрит Абдерский – выдающийся мыслитель V – IV вв. до н.э.; широко известен по школьному курсу физики как др.гр. ф-ф, введший понятие об атомах.
78) Аристон Лысый из Хиоса – др.гр. ф-ф-стоик III в. до н.э.
79) физика, логика и этика – весьма распространённое в древности деление философии (т.е. практически всей науки) на три эти части. Физика изучала природу живую и неживую, под логикой понималось нечто вроде современной теории познания, этика занималась моралью, учением о добродетели.
80) Сократ – знаменитейший и величайший др.гр. ф-ф (V – IV вв. до н.э.).
81) Фалес Милетский – знам. др.гр. ф-ф (VI в. до н.э.), один из семи мудрецов. Семь мудрецов считались предшественниками собственно философов.
82) Цезарь – здесь: император Нерон. Ко второй половине I в. имя Цезарь уже фактически стало громким титулом, включавшимся в имя р. императора. Нерон правил с 54 г.
83) пролив немного вина – т.е. совершив возлияние – застольный и религиозный обычай, ритуал, форма подношения Богам.
84) югер – мера площади, примерно 25 ар (соток), 0,25 (1/4, четверть) гектара.
85) Юпитер или Йов, Дий, (гр.) Зевс, Кронид – царь Богов, верховный Бог, Бог грома и молнии, светлого и мрачного неба. Покровитель средиземноморской цивилизации. Эпитеты: Наилучший и Величайший, Тучегонитель, Молниевержец, Громовержец, Облаков Собиратель (Нефелегерет), Дождливый и другие.
86) цензор – в эпоху Республики (конец VI в. – 40 – 30-е гг. I в. до н.э.) – высшая гос. должность, вершина cursus honorum («карьеры почестей»), избрания на неё удостаивались самые выдающиеся деятели своего времени с практически безупречными репутациями. В обязанности цензора входило: надзор за нравами, соблюдением норм морали р. гражданами, распределение их по классам в зависимости от состояния (оценка его или размер назывались цензом), включение и исключение из списка Сената и другое. В эпоху Империи полномочиями цензора обладал император.
87) таблиний или криптопортик – (крытая) терраса, галерея, т.е. пространство между стеной и рядом колонн.
88) кличка – рабы не имели права даже на имя и носили только кличку.
89) Сафо – др.гр. поэтесса VII – VI вв. до н.э., с острова Лесбос, первой воспевшая однополую женскую любовь. Которая по её имени называется также сапфизм.
90) менады – неистовствовавшие поклонницы Вакха.
91) палла – женский плащ, напоминающий мужскую тогу; иногда, в ч., при торжественных шествиях, женщины одну её полу накидывали на голову.
92) вакханки – женщины – служительницы Вакха, на праздниках в честь Бога опьянявшиеся чистым вином и впадавшие в священное безумие.
93) орудие говорящее – т.е. раб, слуга, лат. instrumentum vocale. В отличие от орудий немых (напр-р, кирка, телега) и издающих нечленораздельные звуки (напр-р, быки) – классификация изв. р. учёного М. Теренция Варрона (I в до н.э.), писавшего, в ч., о сельском хозяйстве.
94) Купидон – Бог (любовной) страсти.
95) Богу равным кажется мне по счастью… - стихотворение Сафо, перевод В. В. Вересаева.
96) Сады Помпея – общественный сад, парк, устроенный Помпеем Магном. В числе других подобных Садов – Лукулла, Саллюстия, Ацилиев, Домициев – располагался на севере Рима, на Пинции (Садовом холме), восточнее остальных. См. карту 1: Город Рим.
97) Марсово поле – район (не административный) Рима; изначально, примерно до конца II – начала I века до н.э. священное (посвящённое Марсу) поле за городской стеной, где проходили центуриатные Комиции (Собрания граждан), в ч., избиравшие высших должностных лиц, обладавших империем (полным набором властных полномочий, включавшим командование крупными или даже всеми военными силами республики), то есть преторов и консулов (в первом веке до н.э. уже был застроен). Агриппово поле – район (не административный), расчищенный, благоустроенный и застроенный выдающимся, знам. военным и гос. деятелем М. Випсанием Агриппой (ок 64/63 – 13/12 до н.э.), сподвижником Октавиана Августа. Кроме этого района построил множество зданий и сооружений, в т.ч. знам. Пантеон, а также водопровод. (От источника воды в нескольких или даже десятках миль от Города р-не проводили трубы (водоводы), по к-рым (по наклонной) вода текла в Город. Трубу поддерживали арочные конструкции, иногда в несколько ярусов.) Водопровод Агриппы был одним из примерно десятка подобных сооружений, снабжавших Рим водой.
98) Тривия – Богиня трёх дорог, изображения к-рой в виде трёх фигур часто устанавливали на перекрёстках.
99) педисекв – раб-скороход, сопровождавший хозяина.
100) трибун – здесь: военный трибун. У командира легиона, легата, был помощник (интендант) квестор и префект лагеря, также под непосредственным началом легата были шесть военных трибунов – высший командный состав легиона, крупнейшего воинского формирования.
101) Тесей – гр. герой, отправившийся на остров Крит в Лабиринт, построенный по указу царя Миноса, где обитало чудовище Минотавр с бычьей головой, пожиравшее людей. Тесей убил его, спасши тем самым своих спутников (предназначенных на съедение чудовищу), девушек и юношей. Тесею помогала полюбившая его критская царевна, дочь Миноса, Ариадна, в ч., дала ему клубок, чтобы он не заблудился в коридорах лабиринта.
102) квирит – полноправный р. гражданин.
103) Гомер – величайший др.гр. эпический поэт, примерно IX – VIII вв. до н.э., автор «Илиады» и «Одиссеи» (шедевры, сокровище мировой литературы), других поэм «троянского цикла» и произведений (до нас почти не дошедших), а также (нек-рые ему только приписывались) гимнов Богам, т.н. гомеровских гимнов.
104) героические стихи – т.е. написанные гекзаметром, размером, характерным для большинства античных эпических произведений, как раз и повествующих о героях, например, таких как упомянутые «Илиада» и «Одиссея».
105) Правую руку ей жали… - отрывок из гомеровского гимна «К Афродите» (перевод В. В. Вересаева).
106) Амур или (гр.) Эрос (Эрот) – Бог, сын Венеры, весёлый проказник, посылающий любовь; изображается в виде маленького крылатого мальчика, часто с луком и стрелами (любви, поражающими сердца).
107) Аве! – лат. ave! – приветствие, буквально «радуйся!».
108) коллегии – вообще собрания-организации, чаще всего в тексте имеются в виду религиозные (жреческие) коллегии, объединяющие служителей культа одного храма или (верховные, в Риме) одного Божества. В некоторые из них входили и наиболее посвящённые (в таинства) прихожане, поклонники Божества – а не только жрецы. По образцу последних наиболее гуманные рабовладельцы устраивали подобные среди своих работников, разумеется, с ограниченным набором полномочий.
109) перистиль – внутренний дворик, окружённый колоннадой (крытой галереей) или, можно сказать, «окружённый портиками». Портик – колонны с перекрытием над ними. Портики сооружались отдельно, но чаще примыкали к стенам зданий.
110) Сенат или Курия – в эпоху ранней империи (принципат, I – II вв.) высший законодательный орган власти, хотя и зависевший, и подчинявшийся императору (фактически, но формально независимый), собрание всех действующих сенаторов, около семисот (600 – 900) человек, цитадель аристократии. (При Республике Сенат формально лишь утверждал решения Комиций (всеобщих Собраний граждан), но реально был высшим органом власти вообще). Курией называлось и здание, в котором заседал Сенат, но он мог собираться и в другом подходящем месте, чаще всего в каком-нибудь храме. Сенаторами могли стать бывшие магистраты, обладавшие необходимым имущественным цензом (миллион сестерциев). В эпоху Империи в списки Сената кандидатов вносил (т.е. фактически зачислял в Сенат, делал сенаторами) император (при Республике число сенаторов пополнялось полномочиями цензоров). При первых императорах (I в.) человеку простого происхождения попасть в Сенат было несколько проще (например, самым богатым всадникам), но всё же (при Республике вообще более чем на 99%) сенаторами в подавляющем большинстве становились потомки аристократических (сенаторских) семей, граждане, принадлежавшие к знати (нобилитету).
111) консекрация – обожествление р. гражданина.
      (Далее гражданин, гражданство – речь всегда (если нет особой оговорки) идёт только о римском (или латинском, с чуть меньшими правами – напр-р, для вольноотпущенников (родившимися рабами, но отпущенными на волю)) гражданстве. Если человек не рождался  гражданином, то стать таковым было большой честью.)
112) Грации или (гр.) Хариты – Богини благодарности, радости, милосердия, также красоты и женской прелести; три сестры.
         Оры – Богини времён года, дня и охранительницы ворот неба и (гр.) Олимпа.
         Геба – (гр.) Богиня юности; супруга Геркулеса.
         Баст или Бастет – (егип.) Богиня женской красоты, обаяния, обольщения (часто изображается с кошачьей головой или в виде чёрной кошки).
113) Вакханалии или (гр.) Дионисии – праздник в честь бога Вакха, во время которого ярко проявляется свободный, даже распущенный характер его культа (не во всех обрядах и ритуалах). В чём-то схож с ним праздник Богини Женской Свободы, Либеры, Либералии (вероятно, аналогия по схожести имён: Либер и Либера), начало празднования к-рых приходилось на 17 марта.
114) консуляр – т.е. бывший консул, почётнейший титул; консуляры (особенно при Республике) – самые уважаемые люди, очень высокий социальный статус, практически высочайший.
115) тимпан – обтянутый кожей бубен.
        систр – металлическая трещотка.
        самбука, форминга – струнные инструменты, разновидности арфы.
116) экус – зал.
117) служил Отцу Либеру – здесь: переносно, т.е. много кутил.
118) магистрат – высшее должностное лицо государства, обладавшее полномочиями в течение одного календарного года.
  Высшая исполнительная власть в Др. Риме осуществлялась через систему магистратур (высших должностей). При Республике они были реально выборными (избирались на Комициях), в I – II вв. формально выбирал Сенат (Комиции более не созывались), на деле назначали император и его приближённые. Существовали пять основных магистратур. Квестура, эдилат, претура, консулат – составлявшие cursus honorum, карьеру почестей. Её ступени обязательно нужно было преодолевать по порядку (начиная с квестуры), и для каждой существовал свой возрастной ценз, кроме того, прежде чем избираться, занять должность, гражданин должен был отслужить определённое время в войсках. Стать, например, эдилом, не пройдя квестуру, или претором, не быв квестором и эдилом, было практически невозможно. Существовали и другие требования. В частности, подразумевалось наличие приличного состояния. Так как все (немалые) расходы, связанные с отправлением должности – содержание аппарата, плата подчинённым и т.д., а чего стоило, напр-р, одно только устройство общественных игр, представлений – все расходы ложились на плечи магистрата; но зато он и пользовался соответственным почётом.
  квестор – низшая магистратура, финансовый чиновник, в ч., много занимался контролем, сбором поступлений в гос. казну, не только денег, но и напр-р, хлеба (зерна). Возрастной ценз – 27 лет. Количество (квесторов) – не менее сорока.
  эдил – занимался устройством зрелищ, наблюдением за общественным порядком, состоянием общественных зданий. В описываемое время эдилов было не менее шести. Половина – плебейские, менее почётная должность; половина – курульные (как и более высокие магистраты, имели право на курульное кресло – особый знак отличия – украшенное, в ч., слоновой костью), более почётная, однако и требовавшая больших расходов. Ценз – примерно 35 лет. Плебейские эдилы избирались из плебеев, курульные – из патрициев.
  претор – помимо некоторых полномочий гражданской (при Республике иногда и военной власти) преторы осуществляли высшую (не считая верховную, последнюю инстанцию – суд Цезаря) судебную власть. Вели лично наиболее важные процессы, на менее важные назначали судей, издавали свои эдикты, являвшиеся источником права (т.н. преторское право) и т.д. Минимальный возраст – около 39 лет. Число преторов – восемнадцать. Число сопровождавших их ликторов – не более шести. По прекращении полномочий преторы могли получить в управление (соответствующую рангу) провинцию или принять под своё начало легион.
  консул – высшая магистратура. Вели заседание Сената, осуществляли высшую гражданскую власть (также занимались устройством значительных игр), пользовались очень большим почётом. По окончании года, т.е. срока полномочий, получали (более важную и крупную) провинцию. Число ликторов – двенадцать. Возраст – не менее 43 лет. Самих консулов было двое, это были ординарные консулы. Кроме них, особенно в эпоху принципата, чтобы удовлетворить, с одной стороны, возросшую потребность государства в определённом количестве консуляров (т.к. только они могли занимать определённые высокие посты), а, с другой, честолюбие знати, лишившейся части полномочий и независимого положения – кроме ординарных на год назначались консулы-суффекты, исполнявшие обязанности в течение примерно пары месяцев (ординарные – обычно первые полгода). Их количество доходило до шести, изредка больше.
  Итак, перечисленные ординарные магистраты вступали в должность 1 января и заканчивали её отправление 31 декабря. Но в начале этого долгого примечания (эта информация вообще-то пригодится далее, она приведена переводчиком не просто так, чтобы «блеснуть» знаниями, так что, «милые читательницы и мужественные читатели» (как обращается к вам автор), можете потом возвращаться к этому примечанию) в начале данного примечания упомянуто пять магистратур, а до сих пор рассказано лишь о четырёх. Итак, были магистраты, полномочия к-рых начинались 10 декабря. Это
  плебейские трибуны – избирались (назначались), как явствует из названия, только из плебеев, для защиты интересов последних. Возраст – от 27 лет. Число их – десять. Кроме того, что в должность вступали пораньше, так ещё и были избавлены от обязательного прохождения cursus honorum, т.е. могли стать преторами и консулами… Впрочем, довольно. Первого предложения о плебейских трибунах вполне достаточно. Переводчик приносит свои извинения за эти «лирические отступления», навеянные текстом, над которым довольно долго трудился.
       Таким образом, «магистрат, перед которым дюжина ликторов» – это консул. Значит, Персий вообразил себя консулом, т.е. вспомнил былое, двадцатилетней давности: он был ординарным консулом в 34 году (кроме того, проконсулом (наместником) Азии примерно в 44-45 гг., Понтификом и членом жреческой коллегии августалов).
119) ликтор – ликторы составляли почётный эскорт преторов, консулов и императора (у него было 24 ликтора).
120) Платон – знам. др.гр. ф-ф , IV в. до н.э., основатель Академии. Его последователи, ф-фы этой школы – академики.
  Дионисий – правитель (тиран) Сиракуз.
  Аристипп из Кирены – изв. др.гр. ф-ф, IV в. до н.э., ученик Сократа. Объявил и проповедал наслаждение главным руководящим принципом. По его родному городу последователи Аристиппа назывались киренаиками.
«Нет, я не в силах женщиной одеться» и «чистая душой И в Вакховой не развратится пляске» - реплики Пенфея и Тиресия (строки 836 и 317) из трагедии Еврипида «Вакханки» (перевод Ф. Зелинского).
121) Тесей – (по прошествии значительного времени после поездки на Крит) похищал совсем ещё юную Елену. Её очень скоро отбили её братья Кастор и Поллукс – Диоскуры, близнецы (один из них – сын Юпитера), покровители мореплавателей и воинов.
122) Янус – Бог всякого начала, входов и выходов, изображался с двумя лицами – молодым и старым, Бог мира.
123) люстр – так р-не называли период в 5 лет.
124) Меркурий или (гр.) Гермес, Эрмий – Бог – покровитель торговли, путешествий и других занятий, проводник душ в царстве мёртвых; отсюда, в ч., эпитет Вожатый. Как убившего великана Аргуса иногда называют Аргоубийца.
125) сенаторский ценз – имущественный, минимальное состояние сенатора должно было быть не менее миллиона сестерциев. Далее, если не указываются денежные единицы, речь идёт именно о сестерциях, распространённой р. монете. Весьма приблизительно др.р. сестерций можно оценить в 4 + 2 евро.
126) патриции – если речь не о недавно пожалованном достоинстве, то в описываемое время принадлежность к патрицианской семье однозначно означала родовитое происхождение, выдавала знатность, родословную возрастом в шесть-восемь веков. (См. также прим. 14)
127) Верховный (Великий) Понтифик – лат. Pontifex Maximus. Жреческую коллегию каждого значительного Божества возглавляет Понтифик (Первосвященник), главный священнослужитель, высший иерарх. Все первосвященники составляют высший религиозный орган, Понтификат – Коллегию Понтификов, и возглавляется она как раз Великим Понтификом, можно сказать, высшим гос. чиновником, ответственным за служение, поклонение Божествам, сохранение pax deorum – мира с Богами (при принципате чаще всего Великим Понтификом был император).
Фламин (с заглавной буквы) – также очень важный сан, обязанности Фламинов несколько отличаются от обязанностей Понтификов (Фламины более религиозны, менее светски). (Со строчной буквы) фламин – вообще жрец, фламина – жрица, безотносительно реального сана, как принадлежность профессии. Вообще, жреческие должности всегда считались (и были) в Риме почётными и очень почётными, жрецы, члены коллегий были очень уважаемыми людьми. К их мнению – само собой, в вопросах религии прежде всего – толкованию значений, предсказаниям и т.п. и другим обязаны были прислушиваться магистраты и, разумеется, остальные граждане. При этом жрец не обязан посвящать всю свою жизнь религии, его долг – исполнять определённые обряды, отправлять культ, следить за соблюдением религиозных предписаний. В принципе, можно говорить о сане в Др. Риме как о гос. должности (тем более во времена Республики некоторые, самые важные, напр-р, Великого Понтифика, были выборными – избирали граждане на Комициях) неотъемлемой составляющей жизни и государственности. Как подтверждение значимости жреческих должностей можно привести такой пример: должность Верховного Понтифика занимали такие величайшие р-не, как Гай Юлий Цезарь и Октавиан Август, в течение 19-ти и 26-ти лет соответственно.
128) Диана или Кинфия, Феба, (гр.) Артемида – Богиня луны, охоты, растительности, покровительствует и родам. Сестра Аполлона.
Луцина – Богиня, в одном из аспектов Богиня луны и других небесных светил (ночных), также покровительствует родам.
Юнона – супруга и сестра Юпитера, Царица Богов, Богиня – покровительница женщин, материнства, брака, семьи, рожениц, (гр.) Гера.
129) унивира – буквально «одномужница» – верная супруга, бывшая с мужем до конца жизни.
130) Эквиррии – праздник, отмечающийся в мартовские иды, т.е. 15 марта (см. таблицу 2: Числа месяцев). Как и весь месяц, посвящён Богу Марсу и войне; в древнейший период р. истории в этом месяце ежегодно начинались военные походы.
131) Румина – Богиня кормления грудью; лат. ruma – сосок.
Потина – Божество, обучающее младенца самостоятельно пить; лат. potere – пить.
Эдука – Божество, обучающее ребёнка самостоятельно есть; лат. edere – есть, кушать.
132) Домидик – Божество, помогающее новобрачной войти в дом мужа.
Домиций – Божество, помогающее молодой жене обустроиться на новом месте, в новом доме.
Виргиниенсис – Божество, в первую брачную ночь помогающее жене развязать пояс.
133) Палатин – один из центральных холмов Рима. Знам. р. семь холмов: Капитолий, Палатин, Целий, Авентин, Квиринал, Виминал, Эсквилин. См. карту 1: Город Рим.
134) выдающаяся знатность – см. прим. 14. Род Фабиев был одним из, пожалуй, десятка самых знам. и славных. Родоначальник Фабиев – Геркулес.
135) неофит – только что, недавно посвящённый, «новопосвящённый».
136) возможность девушке занять священническую должность – за некоторыми исключениями (напр-р, весталки) в традиционных р. культах жрецами могли быть лишь юноши и мужчины, в некоторых же перенятых из Греции и с Востока священнослужителями могут становиться и девушки и женщины.
137) консульство Тиб. Аскония и П. Трахала – см. таблицу 4 а.
Восемьсот двадцатый год от основания Города – т.е. Рима, примерно 67-68 гг. – см. таблицу 4. Дату основания Рима вычислил изв. др.р. учёный М. Теренций Варрон.
138) главные, т.е. Мегалезийские празднества в честь Богини Кибелы – проводятся в апреле, в др. Риме были введены в начале II в. до н.э., продолжительность их – семь дней, одни из главных празднеств в году, сопровождавшиеся масштабными зрелищами.
139) атриум – в р. доме первое помещение от входа, вокруг него располагались другие комнаты. В перекрытии атриума присутствует прямоугольный проём, под которым располагается небольшой бассейн – имплувий. Атриум служил при этом чем-то вроде гостиной (но близких друзей и родных приглашали в перистиль или внутренние покои). В специальном незакрытом шкафу находились образы (imagini) предков с подписями (tituli), гласившими о занимаемых ими магистратурах – соединённые гирляндами, образовывали своеобразное родословное древо. Также атриум украшался, в ч., картинами.
140) Остия – морские ворота Рима, порт в устье Тибра (реки, на к-рой стоит Рим), в 25-30 км от Города.
141) около двадцати тысяч (сестерциев) – на эту сумму можно было приобрести земельный участок площадью примерно 5 гектар (способный прокормить пару семей).
142) Меднобородый – лат. Agenobarbus, Агенобарб, когномен фамилии Домициев Агенобарбов. До того, как император Клавдий усыновил Нерона, тот носил имя Луций Домиций Агенобарб, после усыновления – Клавдий Нерон Друз Германик Цезарь. Когда Нерон отпускал бороду, его внешность вполне соответствовала бывшему когномену. Видимо, так его продолжали называть за глаза (не в его присутствии).
143) выступления в Ахайе – Ахайя – р. название (почти всей) Греции как провинции. Больше года, до марта 68-го, Нерон выступал там как артист и спортсмен, оставив дела государства на своего вольноотпущенника, приближённого, Эпафродита.
144) Киренаика – р. провинция на севере Африки, западнее Египта.
145) Мелета – гр. «усердная».
146) пропретор – наместник. Провинции делились на сенатские – спокойные, лояльные, и  императорские – потенциально опасные мятежом. В последние император по своему усмотрению назначал (любого гражданина, вплоть до вольноотпущенника) наместника: в крупные – легата, в мелкие – прокуратора (до Клавдия назывался префектом), подчинявшегося легату. Например, прокуратор Иудеи подчинялся легату Сирии. В сенатские наместников назначал Сенат (опять же, скорее формально, фактически чаще всего опять-таки император) из отслуживших свой срок магистратов, чаще всего консулов и преторов. В более крупные и значимые провинции направлялись проконсулы, в другие пропреторы (в совсем мелкие или незначимые – проквесторы).
147) ауреус – ценная р. золотая монета; см. таблицу 7: Монеты
148) люстрации – очищения, религиозный обряд.
149) Муций Сцевола – знам. легендарный р. герой. В 509 г. до н.э. этрусский царь Порсенна осаждал Рим. Юноша Муций пробрался во вражеский лагерь с целью убить Порсенну, но был схвачен. Чтобы показать, что не боится пыток и смерти, Муций сам положил свою правую руку на горящие угли жертвенника. Поражённый этрусский царь снял осаду и удалился со своим войском. Муций же получил прозвание (когномен) Сцевола, т.е. Левша.
150) буква «А» - лат. amici – друзья, ara – алтарь.
151) бальнеатор – раб-банщик, трудившийся в бане, термах.
152) церы – вощёные, т.е. покрытые воском, дощечки для письма, отдельные или скрепленные как блокнот.
153) термы – банный комплекс. Включал раздевалку, отделения для помывки горячие, тёплые и холодные и помещения для растирания и умащения – ункторий (элеотезий). Холодное (с бассейном) – фригидарий (нечто вроде предбанника), тёплое – тепидарий. Горячие: лаконик – с большим мелким бассейном, калдарий – чаще с раковинами (а не с ваннами), судаторий – с влажным паром.
154) эпилятор – раб-массажист, удалявший волоски с тела господина.
155) ионийская – т.е. выполненная в ионийском ордере, одном из трёх распространённых стилей античного классицизма. Также существуют дорический ордер и коринфский, наиболее предпочитаемый р. архитекторами и заказчиками.
156) колон – свободный (не раб) крестьянин, обрабатывающий чужую землю, арендатор.
157) секстарий – др.р. мера объёма жидкостей, прибл. 0,54 литра.
158) Демоны – Бессмертные рангом пониже Божеств (не страшилища, не тёмные силы) и повыше героев.
159) салютатио – лат. «приветствие» – утреннее приветствие. Клиенты (и другие, например, желающие ими стать), приходили к своему покровителю, патрону, с какими-либо просьбами, засвидетельствовать почтение и прочее. Система отношений патрон – клиенты, покровитель – зависимые, появилась едва ли не вместе с самим Римом. Клиенты получали материальную, юридическую и иную помощь, патроны – известность как щедрые могущественные покровители, какие-то услуги и т.д.
160) Фламиниев Цирк – здесь: административный район (округ) города Рима. По инициативе Октавиана Августа Рим был разделён на четырнадцать районов, чуть позже каждый из них получил своё название. Данный район – по внушительному сооружению – Цирку Фламиния.
  В цирках в Др. Риме проводились в основном ристалища – конские бега, одно из самых популярных зрелищ, а также, естественно, и другие игры и представления.
161) Портик Помпея – огромный портик, возведённый Помпеем. Гней Помпей Магн (Magnus – Великий) (106 – 48 до н.э.) – выдающийся р. полководец и гос. деятель, участник первого триумвирата (вместе с Гаем Юлием Цезарем и Марком Лицинием Крассом), затем противник Юлия Цезаря в гражданской войне.
162) термы Нерона или (в тексте также встречается) Новые термы – построены в 62 г.
163) по чётным числам – вообще, у др. р-н чётные числа не считались благоприятными для праздников и других религиозных и общественных церемоний. Но, во-первых, культ Кибелы был перенят; во-вторых, видимо, дальновидные его р. основатели решили, что таким образом поклонники Богини, как р. граждане, участвующие в обязательных ритуалах в честь других Божеств, в эти дни будут зато располагать свободным временем.
164) первое посвящение – степень посвящённости поклонников Божеств во всех культах различна. Прихожане низших степеней посвящения не могли присутствовать на некоторых службах и при определённых ритуалах, не знали тайный смысл многих обрядов, мистерий и т.д. Мистерии – священные таинства, тайнодействия, обряды с тайным смыслом, неясным для профанов, т.е. непосвящённых.
165) куреты – юноши – Божественные хранители Зевса-младенца на острове Крит (куда Зевса спрятала от отца мать Рея (Кибела)), впоследствии – жрецы критских и иных культов Зевса и Реи.
166) адепт – посвящённый поклонник, служитель Божества.
167) Идейские Нимфы и Дактилы – Нимфы – второстепенные Богини, обитающие в лесах, рощах и т.д., в т.ч. на горе Иде. Дактилы – второстепенные Божества, обитающие на склонах горы Иды (во Фригии в Малой Азии или на Крите), служители Идейской Матери – Кибелы. Гора Ида священная, поскольку на ней сочетались Кибела и Сатурн, родители таких главных Богов, как Юпитер, Юнона, Нептун, Аид и Церера.
168) корибанты – жрецы Матери Богов.
169) целла, или наос – центральная часть (зал) храма, его главное культовое (самое просторное) помещение.
170) ауспиции – гадания по полёту и крику птиц и атмосферным явлениям. Правом публичных ауспиций обладали некоторые жрецы и магистраты.
171) авгур – специальный р. жрец, толковавший волю Богов и совершавший гадания, наблюдая атмосферные явления (гром, молния, облака и т.д.), полёты птиц и поведение (в ч., аппетит) священных цыплят. Почётнейшая должность; для всех важных гос. и других решений необходима была санкция коллегии авгуров.
172) тога – верхняя одежда р. граждан, кусок ткани (прибл. 6 на 3 м), особым образом оборачивающийся вокруг тела, чаще всего из шерсти. Разновидность тоги – претекста (praetexta) – тога с пурпурной каймой. Её носили жрецы и действующие магистраты, а также юноши до 17 лет. В 17 лет они, с особым обрядом-инициацией, обычно в праздник Либералий, получали мужскую тогу (togae virilis) и снимали буллу (см. ниже) и претексту, отдававшиеся домашним Божествам.
173) вас, вы – переводчик счёл возможным и удобным использовать обращение на «вы», дабы яснее передать уважительность и такт, чтобы российскому уху и глазу не было непривычно и резко «тыканье» незнакомым и едва знакомым, уважаемым людям. Хотя в латыни отсутствует такое различие в обращении «ты» – «вы».
174) Карнеад – др.гр. ф-ф II в. до н.э., основатель Новой, или Третьей, Академии. В Др. Риме хватало почитателей Новой Академии, хотя самыми распространёнными были стоицизм и эпикурейство.
175) Питтак, Солон и Хилон – VI в. до н.э., соответственно, из Митилен (на Лесбосе), Афин и Спарты – трое из семи мудрецов. Др. греки считали их, семерых мудрецов, предшественниками собственно ф-фов. «Философ» буквально означает «любитель мудрости».
176) Цицерон – Марк Туллий Цицерон (106 – 43 до н.э.) – величайший р. оратор, также был учёным и гос. деятелем. Занимавший, кстати, некоторое время должность авгура (прибл. с 52 г. до н.э.) и принадлежавший к числу сторонников учения Карнеада.
177) лакедемонянин – т.е. спартанец; Спарта – Лакедемон, Лаконика.
178) огненно-опытная повелительница – в оригинале автор использовал гр.-лат. игру слов: гр;;;;;;;;; – огненный, ;;;;;;;;; – опытный, лат. imperator – повелитель, властитель.
179) «и так говорила (говорил)» - часто употребляемые в эпических поэмах слова, предваряющие прямую речь персонажей.
180)  решил, что …имя позволяет – Присцилла от Приск – лат. Priscus – старый, древний.
          следует выслушать и другую сторону – р. афоризм (из области юриспруденции).
181) фалернское – вино, выращенное и произведённое в Фалерне, северном районе Кампании, считалось одним из лучших в Италии.
182) патрон и адвокат – во времена Республики адвокатами называли тех лиц, которые не только дома подавали советы, но и являлись в суд, чтобы своим присутствием придать больший вес притязаниям той стороны, за к-рую они стояли. Совершенно отличными от них были патроны – судебные ораторы. Но во времена императоров различие между патронами и адвокатами совершенно исчезло. Патроны  - также богатые и знатные люди (см. прим. 158) по отношению к покровительствуемым ими клиентам. Такой патрон должен был, в числе прочего, защищать своего клиента и давать ему советы в судебных делах.
183) Аристотель – один из величайших др.гр. учёных, ф-ф, основатель Ликея, ученик Платона.
184) декуманус и кардо – две осевые линии, делившие любой участок земли – виллу, военный лагерь, города (строившиеся по образцу лагеря) и другое – на четыре равные части. Кардо проходила с юга на север, декуманус – с востока на запад.
185) Август – Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (63 до – 14 н.э.) – приёмный сын и наследник Гая Юлия Цезаря, великий р. гос. деятель, единолично управлял государством (до смерти) официально с 27 г. до н.э. (фактически раньше), основатель принципата как формы правления (от слова princeps, принцепс). С него и началась эпоха империи. Его правление (уже при жизни) считалось началом новой эры. Само слово эра – аббревиатура: Ab Exordium Regni Augusti – aera – с начала правления Августа. После смерти был обожествлён.
186) центурия – здесь: мера площади, равная двумстам югерам, т.е. прибл. 50 гектар.
187) Геката – гр. Богиня мрака, ночных видений и чародейства. Изображалась со змеями в волосах, факелом в руках и тремя головами: лошадиной, пёсьей и львиной. Р-не зачастую отождествляли Гекату с Тривией.
188) филэллин – любитель (всего) эллинского, то есть греческого: культуры, литературы, искусств, философии и т.д.
189) городской колон – или кондуктор – крупный арендатор, обрабатывавший землю со своими рабами.
190) тысяч двести, триста, триста пятьдесят – очень хорошие доходы.
191) монитор – раб-надсмотрщик.
192) компедитус – раб в ножных оковах (как наказание за проступок).
193) Клавдий (10 до-54 н.э.) – р. император (41-54).
194) эргастул – своеобразная каторжная тюрьма (в поместье, т.е. на вилле) для рабов в оковах.
195) Сенека в зените могущества – знам. ф-ф Луций Аней Сенека (ок 4-3 до – 65 н.э.). С 49 г. был наставником Нерона, нек-рое время после его воцарения (в 54 г.) Сенека фактически определяет всю р. политику. В 62 г., потеряв всякое влияние на бывшего воспитанника, удалился от дел, вышел в отставку.
196) Телл или Теллус – лат. Tellus – Богиня-Земля, Богиня плодородия. В начале нашей эры её культ зачастую был забыт.
 Церера или гр. Деметра – Богиня плодородия, пропитания, земледелия.
197) арбуст – виноградник, в к-ром лозы вьются по другим (плодовым) деревьям – в отличие от шпалерного со специальными подпорками.
198) Океан – здесь: огромная река-Божество, омывающая всю землю.
 Гелиос, сын Гипериона – Гиперион – Титан, имя означает буквально «Идущий по верху». Гелиос – Бог Солнца.
199) Аллоброгик – Квинт Фабий Максим Аллоброгик, консул 121 г. до н.э., в том же году в большой битве разбил галльское племя аллоброгов.
200) Квинт Гортензий Гортал (114-50 до н.э.) – изв. р. оратор, соперник Цицерона.
201) набатейские – набатеи – арабское племя, бывшее под властью Рима.
202) Орфей – несравненный поэт, певец и музыкант. Его возлюбленная, Эвридика, умерла, оказалась в подземном царстве. Спустившись туда, в Аид, очаровав подземных Богов своим искусством, он выпросил разрешения вывести свою любимую в страну живых. Но Аид поставил условие – Орфей не должен оглядываться. Почти у самого выхода на поверхность тот всё же не выдержал, посмотрел назад (убедиться, следует ли за ним любимая) – и увидел, как тень Эвридики навсегда влечёт назад, в мрачные глубины царства мёртвых.
203) иды – см. таблицу 2: Числа месяцев. Иды посвящены Юпитеру.
204) Нептун или Посейдон, Колебатель Земли – Бог морей (а также покровитель коневодства, конных состязаний и т.п.).
  Исида – (егип.) Богиня плодородия, воды и ветра, покровительница женщин, мореплавателей. Её культ был весьма популярен в греко-римском мире; некоторые его ритуалы отличаются сексуальностью и даже оргиастичностью.
205) триклиний – трапезная.
206) Эскулап – Бог врачевания, здоровья (гр. Асклепий).
207) с праздником – в этот день, 15 апреля, отмечаются Фордицидии – праздник посевной.
208) прибежище – у аристократов было не принято пользоваться гостиницами, постоялыми дворами. Обычно, на постоянных маршрутах, останавливались у знакомых – гостеприимцев, или в своих т.н. «прибежищах» - собственных домах, построенных специально для этой цели.
209) обсонатор – раб, занимавшийся закупкой продовольствия.
210) асс – монета, денежная единица; см. таблицу 7: Монеты.
211) булла – амулет в виде кружка или шарика, у аристократов золотая. Буллу носили р. женщины, а мальчики, сыновья полноправных граждан – до совершеннолетия, т.е. до 17 лет.
212) Дидона и Эней – Эней – могучий и славный герой, сын Богини Венеры, прародитель р-н, воевал на стороне троянцев. После падения Трои долго плавал с товарищами, побывал и в Африке. Где в него (не без вмешательства любящей заботливой матери) влюбилась царица Карфагена Дидона. Впервые они стали близки в гроте (пещере), когда дождь застал их во время охоты.
213) Дит или Плутон, Аид, Гадес – Бог, царь подземного мира, царства мёртвых (Аида). Клятва подземными Богами считалась нерушимой (другие клятвы – часто просто восклицания).
214) волчица – лат. слово lupa означает и «волчица», и «публичная женщина».
215) преторианцы – личная гвардия императора, привилегированные войсковые части. Располагались не только в Риме, но и в других городах (нечто вроде специальной службы охраны).
216) талант – мера веса драг. металлов, 24-26 кг, крупнейшая денежная единица.
217) большой праздник – здесь: Палилии – 21 апреля – день основания Рима, в 68 году – 820 лет.

Книга вторая
1) Галатия – р. провинция в глубине полуострова Малая Азия.
2) вольноотпущенник – раб, получивший от своего хозяина свободу. Вольноотпущенник (-ца) сразу становился (-ась) гражданином (-кой), клиентом своего бывшего владельца (господин, соответственно, патроном). Новый гражданин получал родовое имя патрона, а когноменом часто становилась прежняя кличка.
3) нобилитет – знать, знатная аристократия; нобиль – знатный.
4) Эфес – богатый торговый и портовый город, резиденция проконсула провинции Азия (в Малой Азии).
5) Регия – резиденция Верховного Понтифика.
6) Аркс – крепость на вершине Капитолийского холма, спускавшаяся оттуда улица проходила через Форум.
7) фасции – связка прутьев с топориком внутри, фасции носили ликторы. Когда сопровождаемые ими магистраты выходили к народу, ликторы опускали фасции.
8) Павел Эмилий – как его чаще называли, отличался, кроме прочего (напр-р, честности и неподкупности), ещё и своей бескорыстностью, удивительной для своего времени (да и вообще): почти все трофеи сдавал в казну, умер в бедности (в 160 г. до н.э.).
9) Альбин – лат. albinus – белый, светлый.
10) Калабрия – область на юго-восточной оконечности Италии.
11) бесчинства Цезаря Гая – Цезарь Гай – это Гай Юлий Цезарь Август Германик, прозванный Калигулой – р. император (37-41) (родился в 12 г.). Вскоре после прихода к власти (т.е. провозглашения императором) стал проявлять свою распущенность и необузданность, практически никем и ничем не сдерживаемые, особенно третировал богатых и знатных людей, сенаторов и всадников. В ч., разрешил рабам доносить на своих господ, за что раб получал свободу и часть состояния в придачу.
12) Кассий Херея – преторианский трибун, практически главный вдохновитель группы заговорщиков, нанёс первый удар мечом (Калигуле) – с необузданным принцепсом было покончено (13 января 41 года).
13) Матута – Богиня утра.
14) легат – здесь: воинский чин – командир легиона. Легион – крупнейшая армейская единица, ударная, основная сила р. войск, 5-6 тысяч тяжеловооружённых легионеров, не считая приданных к ним лёгких пехотинцев, стрелков, инженерных частей, соединений оксилии (т.е. союзнических), а также к каждому легиону присоединялась конница в несколько сот кавалеристов (300-600). Легион включал в себя десять когорт по 500-600 воинов, когорту составляли три манипулы по 180-200 бойцов. Всего в описываемое время насчитывалось прибл. 30 легионов.
15) Мемнон – герой, сын Богини Авроры. Также как и Ахиллесу, золотые доспехи Мемнону изготовил сам Вулкан (гр. Гефест), Бог огня и кузнечного дела, и они стали неуязвимы для меча и копья. Когда в бою у стен Трои сошлись в поединке Ахиллес и Мемнон, трудно было решить, кто из них более прекрасен и искусен как боец. Но жребий, брошенный Юпитером (иногда определявшим судьбу героев на весах), выпал в пользу Ахиллеса, и его острое тяжёлое копьё пробило-таки панцирь и грудь сиявшего бесподобной красой Мемнона.
16) стоик – приверженец стоицизма, одного из самых популярных ф-фских направлений (школ, учений) античности. Стоики учат стремиться к добродетели, стойко переносить любые невзгоды.
17) кинизм – ф-фское направление античности, его последователи, киники, проповедали, в т.ч. своим образом жизни, максимальное опрощение, презрение к славе, роскоши, богатству. «Довольствуйся малым», «Всё своё ношу с собой» – именно из их ф-фии (хотя сами высказывания им и не принадлежат, но отражают суть кинизма). Самый изв. киник – др.гр. ф-ф Диоген (Синопский), живший в бочке.
18) Деметрий-киник – ф-ф, живший и учивший в Риме во второй половине I в. н.э.
19) Британия – р. провинция с 43 г. Под властью р-н находилась примерно половина острова.
20) Марк (или Публий) Осторий Скапула – легат Британии в 47-52 гг.
21) получил когорту – знатные юноши уже в самом начале службы становились старшими офицерами. Командовал когортой или центурион высокого ранга, или должность эта называлась префект когорты. Для столь знатного юноши как Фабий это довольно низкая должность, видимо, обусловлена, как это можно понять из текста, его желанием начать службу, если так можно выразиться, «простым солдатом».
22) друид – жрец у кельтов (р-не их называли галлами), друиды часто были вдохновителями борьбы за независимость.
23) миля – см. таблицу 6: Линейные меры.
24) оксилия – вспомогательные войска, «союзники», состояли из воинов народностей, подчинённых Риму или зависимых от него, из не граждан (но после 20-25 лет службы получали гражданство). Численность оксилий обычно не превышала половины количества легионеров (в легионах могли служить только граждане).
25) квадрат – оборонительное построение р. пехоты.
26) турма – подразделение, 1/10 всей конницы легиона, 30-60 конных воинов.
27) дигитус – мера длины.
28) ожерелье – воинская почётная награда. Торкват – лат.Torqatus – «Украшенный ожерельем».
29) Агриппина Младшая – Юлия Агриппина, сестра Калигулы, четвёртая, последняя жена (с 49 г.) императора Клавдия, мать Нерона. В 53-54 гг. – в зените своего могущества.
30) Мавритания Тингитана – р. провинция на северо-западе Африки. Главный город – Тингис, на берегу Гибралтара (пролива между Африкой и Европой).
31) Русаддир – город на средиземноморском побережье Мавритании.
32) оптион – помощник центуриона, назначавшийся (при Империи) легатом.
33) «барра!» - грозный боевой клич легионеров.
34) Сол – Бог солнца.
35) Лептис Магна – значительный порт в провинции Африка.
36) эпистола – послание, письмо.
37) сравнение с Александром Великим – Квинт совершил подвиг, напоминающий подвиг Александра Македонского в Индии, в стране маллов, при взятии одной крепости – тогда величайший завоеватель оказался в гуще врагов (по ту сторону, внутри стены) всего лишь с двумя телохранителями.
38) Телеф – (гр.) герой, сын Геракла – трогательный образ нескольких несохранившихся гр. трагедий, раненый царь, через всю Грецию пробиравшийся к Ахиллу, чтобы тот его излечил.
39) Паллада – Воительница, одно из имён Афины. Богиня мудрости (р-не называли её Минервой), покровительница Афин, наук, искусств, ремесленников, воинов. Также звалась Гигия, т.е. Целительница, а ещё Тритогенея.
40) целуя в губы – у р. женщин существовал др. обычай целовать так и мужей, и других родственников.
41) Сатурн или (гр.)Кронос – Бог времени, брат и супруг Кибелы.
42) молодой Цезарь – здесь речь о Нероне (он родился в 37 г.).
43) зубчатый венок – лат. corona muralis – весьма почётная военная награда за храбрость, венок, изображающий зубчатую стену. Им награждались те, кто отважился первым взобраться на вражескую крепостную стену.
44) Агриппина Младшая приходилась Клавдию родной племянницей (дочерью брата).
  Арета и Алкиной – в «Одиссее» супруги, цари феаков, дядя и племянница (также дочь брата).
  молодой принцепс с Октавией – по р. законам и традициям усыновление приравнивалось к естественному отцовству. Нерон был усыновлён Клавдием, Октавия – родная дочь Клавдия, первый раз Нерон женился именно на ней.
45) Осирис – брат Исиды, один из главных египетских Богов.
46) устраивать игры в память умершего – у состоятельных р-н был такой обычай. Изначально гладиаторские бои были именно (и только) частью поминальных обрядов.
47) квадрант – р. монета – см. таблицу 7: Монеты.
48) Бренн – вождь галлов, в 390 г. до н.э. захвативших Рим. Когда р-не выплачивали золотом  (на вес) выкуп, Бренн сплутовал, наклоняя чашу весов мечом. Р-не считали хитрость и плутоватость едва ли не национальной чертой галлов.
49) формула – юридическое предписание, фиксированная фраза, формулировка, форма (из области права).
50) унция – 1/12 доля, одна двенадцатая; две унции – 16 и 2/3 %, т.е. прибл. 16,67 %.
   12% - по р. законам того времени максимальные годовые проценты для ростовщичества, но многие ростовщики их обходили.
51) сам будто не ведя никаких дел – сенаторам было запрещено заниматься коммерческой деятельностью, официально они могли получать доходы только от своих земель.
52) война с парфянами – Парфия – мощное государство на территории совр. Ирана и Ирака, постоянный соперник Рима за влияние на Ближнем Востоке и в Армении. Речь о военной кампании 58-63 гг., неудачной для р-н, под командованием известного полководца Гнея Домиция Корбулона.
53) кровавые дела Митридата в Малой Азии – понтийский царь Митридат VI Эвпатор в начале I в. до н.э. поднял в Малой Азии восстание против Рима, по его приказу было убито ок. 80-100 тысяч р-н.
54) На подавление вспыхнувшего в 59 г. в Британии крупного восстания (в его начале были убиты ок. 70 тысяч р-н) был послан Светоний Павлин, в 41-42 гг. усмиривший мятеж в Мавритании.
55) Этрурия – область в Италии.
56) перстень – сенаторы носили особые перстни; латиклав – сенаторская тога с пурпурной полосой на спине.
57) Медитриналии – праздник в честь сбора винограда, отмечающийся 11 октября.
58) ваш Сенека – «ваш», т.е. тоже стоик; бесстыдная самка – у Сенеки сентенция (выражение) о женщинах начинается со слов «animal impudens» – «бесстыдное животное».
59) Статилия Мессалина – третья жена (с 66 г.) Нерона.
60) клепсидра – водяные часы, довольно редкие в то время; состоятельные люди могли себе позволить иметь их.
61) Робигалии – праздник предохранения посевов от вредителей, в ч., посевов хлеба от головни, отмечался 25 апреля.
62) мистагог – жрец, посвящающий в таинства.
63) инициация – посвящение (в таинства), также сам обряд посвящения.
64) опистодом – небольшое помещение в задней (дальней от входа) части храма; отделённое поперечной перегородкой, обычно используется для хранения важных и ценных предметов культа, храмовой утвари – сосудов, одеяний, запасов благовоний, статуй и т.д.
65) пронаос – небольшие сени в передней части храма, где также хранилось некоторое имущество святилища.
66) лампадарий – раб-факелоносец.
67) посидеон – месяц аттического календаря, см. таблицу 3.
68) ;;;;;;;;(гр.) рыба; рыба – криптографический знак ранних христиан. Аббревиатура, расшифровывавшаяся как Иисус Христос, Божий сын, спаситель.
69) Поппея Сабина – обворожительная красавица, практически первая в Риме; жестокая и развратная. Вторая жена (с 62 г.) Нерона. Первая, Октавия, по приказу Нерона (Поппея участвовала в организации) была убита. Сама Сабина умерла беременной от удара, нанесённого Нероном. Несколько позже император приказал (Сенату) обожествить её (и их умершую дочь). Капище – святилище, храм.
70) пенула – дорожное или зимнее платье.
71) атриенсис – раб – смотритель дома, кастелян.
72) Виа – улица или дорога.
73) конгиариум, вообще от казны – неимущие граждане получали бесплатно от государства зерно, масло, другие продукты (мера жидких и сыпучих тел – конгий), иногда вино и деньги. Гней Космик, как недавно приехавший в Рим, не состоял в списках, по к-рым велись эти раздачи; в списки входило ограниченное число (ок. 300 тысяч) полноправных граждан.
74) свиток папируса – собственно это из себя и представляли большинство античных книг. Хранились в кожаных футлярах. Кроме частных, в Риме существовали публичные библиотеки – при храмах и термах. Издатели покупали у авторов произведения и размножали их в сотнях, иногда и тысячах экземпляров (естественно, рукописных). Ещё одним, менее распространённым (до III в.) писчим материалом был пергамен – особо выделанная кожа.
75) пеплум – широкое платье из тонкой ткани; колобиум – туника с короткими рукавами.
76) Нет, осуждать невозможно… красотою подобна! – «Илиада», песнь третья, ст. 156-158; о лаконянке – т.е. о Елене Прекрасной. (Надо заметить, что осада Трои длилась почти десять лет)
77) Секунда – лат. secunda – вторая (secundus – второй).
78) Большой Цирк – Цирки отличались от совр. Цирки, как и театры, амфитеатры, были открытыми (без крыш), не круглыми (цирки), а вытянутыми, и более вместительными. Грандиозный Большой Цирк, Циркус Максимус, был сооружён в VI в. до н.э., позднее реконструировался, в ч., расширялся в 54-46 гг. до н.э. Он тянулся в длину ок. 600 метров и вмещал прибл. 250 тысяч зрителей.
79) олимпиада – античные олимпийские игры; там, как и на многих других ристалищах (конских бегах), победителем в соревнованиях колесниц (парных и четвёрок) считался не возница, а владелец (коней и колесницы); последняя олимпиада – 211-я олимпиада в 65 г.
80) Тигеллин – Гай Софоний Тигеллин – приближённый Нерона, человек низкого нрава, с 62 г. – префект претория. Преторианскую гвардию возглавляли два префекта, подчинявшиеся напрямую императору и назначавшиеся лично им. Префект претория – один из ключевых постов в государстве.
81) Пруд Агриппы – искусственный водоём, устроенный Марком Агриппой, находился (предположительно) на поле Агриппы.
82) лупанар – публичный дом.
83) коричневые платья – одежда проституток.
84) октафоры – носилки, преимущественно женские, названы по числу носильщиков, буквально с гр. «октафоры» - «несомые восьмью».
85) Луций Юний Арулен Рустик – ф-ф-стоик, плебейский трибун 66 г.
86) разрешение съездить в Египет – Египет считался одной из важнейших провинций, большая часть зерна привозилась в Рим именно оттуда. Наместник (префект) Египта назначался единолично императором, а сенаторам было запрещено посещать эту провинцию.
87) фаросский маяк – одно из семи чудес света (как и пирамиды). Возведён в III в. до н.э., высота составляла ок. 100 метров, наверху, в фонаре, поддерживался сильный огонь. Построил архитектор Сострат из Книда, города на острове Родос.
88) жил и учился юный… – Образование делилось на три ступени. Начальная, лудус (ludus) или схола (schola) – пятилетнее обучение для детей с семи лет. Средняя, школа грамматика – четыре-пять лет с 11-12-летнего возраста; пять основных предметов: латинская литература, гр. язык и литература, основы р. права, элементы ф-фии, математика с началами астрономии. Высшая, школа ритора: 2-3 года по насыщенной программе, элитарное образование для юношей. После школы грамматика или ритора некоторые юноши из аристократических семей отправлялись завершать образование в Афины, Эфес, Александрию, Родос и другие высококультурные, научные центры.
89) Божественный Юлий – Гай Юлий Цезарь (ок 102 или 100 – 44 гг. до н.э.) величайший р. полководец и гос. деятель, диктатор, первый император, после смерти обожествлённый.
90) Клеопатра – Клеопатра VII, егип. царица. Юлий Цезарь помог ей, изгнанной своим братом и супругом Птолемеем XIII Дионисом, утвердиться на егип. троне. Затем у неё были долгие роман, сожительство и даже брак с Марком Антонием. Это сподвижник Юлия Цезаря, затем, после гибели диктатора, участник второго триумвирата (вместе с Октавианом (будущим Августом) и Лепидом), правившего римской державой. Через некоторое время Лепид вышел из борьбы, и Антоний и Октавиан противостояли друг другу. Чрезмерное увлечение Клеопатрой и недооценка молодого соперника помешали Марку Антонию выиграть этот спор за мировое (т. е над римским миром, римской средиземноморской державой) господство. Марк Антоний покончил с собой, вслед за ним Клеопатра (31 г. до н.э.). Египет с 30 г. до н.э. стал римской провинцией. Птолемей I Сотер – полководец Александра Великого, с 323 до н.э закрепился в Египте, основав династию Птолемеев. Его первой супругой была единокровная сестра Береника.
91) Корнут – Луций Анней Корнут – ф-ф-стоик, вольноотпущенник Сенеки.
92) Эпир – р. провинция на западе Балканского полуострова (Греции), до того – маленькое государство по соседству с Македонией.
93) Пирр – в начале III в. до н.э. – царь Эпира и некоторое время, ок. полутора лет (287-285 гг.) – Македонии, талантливый полководец. По приглашению гр. города (на юге Италии) Тарента прибыл с войском в Италию – помочь тарентинцам отстоять свою независимость в борьбе с Римом, распространившим своё господство почти на всю Италию. В 280 г. до н.э. в первом сражении, при Гераклее, Пирр победил. Во втором тоже: при Аускуле, в 279 г. до н.э. – вошло в историю как пиррова победа – ценой огромных потерь, так что сам Пирр воскликнул: «Ещё одна такая победа, и мы окончательно проиграем!» Третье, окончательное и решающее сражение состоялось в 275 г. до н.э. при городе Малевент («дурной, плохой воздух»). Р-не под командованием консула Мания Курия Дентата разбили войско Пирра. (В честь победы город переименовали в Беневент – «хороший, благоприятный воздух».) Также с Пирром сражался, в ч., полководец Гай (или Квинт) Фабриций Лусцин (консул 282 и 278 гг. до н.э.). В качестве посла он встречался с Пирром и поразил его своими достоинствами, в ч., неподкупностью. Курий Дентат и Фабриций Лусцин – образцы староримской доблести и высокой добродетели.
94) навмахия – здесь: морское сражение.
95) пинакотека – картинная галерея.
96) Ватикан – холм за городской чертой, к северо-западу от Рима, на другом берегу Тибра.
97) машина – здесь: театральная машина, т.е. подъёмное устройство (рычаги, канаты), с помощью к-рого, напр-р, на сцене появлялись актёры, игравшие Богов.
98) сирийские одежды – из дорогих и тонких, порою полупрозрачных, тканей.
99) мур или мора – древняя игра, состоящая в отгадывании числа пальцев, показываемых игроками.
100) гестатио – прогулка в носилках.
        гестатион – место или дорожка для таких прогулок.
101) Марк Порций Катон Цензорий или Катон Старший – р. гос. деятель первой половины II в. до н.э., особенно прославился как борец за чистоту нравов и противник гр. культурного влияния.
102) закон Оппия – принят в 215 г. до н.э. Согласно нему, женщинам запрещалось, в ч., иметь более половины унции (т.е. более 14 грамм) золотых украшений, носить дорогие платья и ездить в парных колесницах. Через какое-то время, в начале II в. до н.э., был отменён. Против его отмены яро выступал Катон.
103) весталки – жрицы Весты. Девочек отдавали в весталки в 10 лет, и в течение 30 лет они должны были хранить девственность.
104) заговор Пизона – против Нерона, в 65 г. За участие в нём (реальное или по ложному доносу) были казнены многие сенаторы, всадники, преторианские командиры. Заговорщики группировались вокруг знатного сенатора, одарённого оратора Кальпурния Пизона.
105) Сфер, Посидоний, Хрисипп – изв. ф-фы-стоики IV-II вв. до н.э.
106) антаблемент – перекрытие, опиравшееся на колонны.
107) каннелюры – желобки на колоннах.
108) капитель – верхняя часть колонны, опирающаяся на её ствол.
109) аканф – растение с листьями причудливой формы, которые украшали капитель коринфского ордера.
110) база – нижняя часть колонны, опора для её ствола.
111) Театр Помпея – первый каменный театр в Риме, возведён Помпеем Магном в 55 г. до н.э., вмещал 40 тысяч зрителей.
112) цирк – ближний, Фламиниев Цирк.
113) перегрин – чужестранец.
114) Ликург – легендарный спартанский законодатель, VIII в. до н.э.
115) Коринф – гр. город, торговый и культурный центр.
116) Целий – один из центральных холмов Рима и одноимённый городской район.
117) Стена – крепостная стена Рима, возведённая царём Сервием Туллием (правил в 574-538 гг. до н.э.); генеральная реконструкция – 378 г. до н.э.
118) опус ретикулатум – вид каменной кладки.
119) Бруттий – область на юго-западе Италии.
       Фурии – город в Бруттии.

Книга третья
      1) Морфей или (гр.) Гипнос – Бог сна.
      2) Отец семейства – pater familiae – в Др. Риме, особенно в ранний период истории, имел очень большую власть над домашними, даже самыми близкими. Даже над сыновьями, даже если те уже сами были женаты и имели собственных детей.
3) По поводу количества замужеств Секстии Веры. Развод в те времена согласно действующему праву совершался весьма быстро, по желанию одной из сторон, достаточно было написать разводное письмо (при участии семи свидетелей).
4) нуммы – nummi – монеты, наличные деньги.
      5) нумидиец – родом из африканской Нумидии, чернокожий. Зависимое от Рима царство Нумидия располагалось западнее провинции Африка и восточнее Мавритании.
      6) река – Тибр.
      7) Навмахия Августа – здесь навмахия – искусственный водоём. Навмахия Августа была устроена для показа битвы у мыса Акций (в 31 г. до н.э.) – сражения, решившего исход противостояния Октавиана и Марка Антония.
      8) субвилик – заместитель, помощник вилика.
      9) роксоланка – из племени роксоланов, обитавших на (подвластном Риму) северо-западном побережье Азовского моря.
     10) Танаис – река Дон и город в её устье.
     11) пекулиум – господин мог выдавать на пропитание раба определённые деньги, бережливые, экономные рабы составляли из этих сумм небольшой капиталец, к-рый не мог отнять по закону даже владелец.
     12) Клодий Пульхр – скандально известный плебейский трибун (58 г. до н.э.), политик конца 60-х – 50-х гг. до н.э. Крайне популярный, в целях дискредитации враждебной партии добился в комициях принятия закона об изгнании одного из её лидеров – Цицерона (58 г. до н.э.)
     13) юный Октавий – будущий Август. С помощью силы (легионов, преданных усыновившему его Юлию Цезарю) добился (в 43 г. до н.э., когда ему не исполнилось и 20-ти лет) того, что был избран консулом, хотя возрастной ценз (до этого соблюдался практически неукоснительно) для консула – 43 года. Обманываемый подольщавшимся юношей Цицерон во всём ему содействовал. Но очень скоро Октавиан в интересах двух других триумвиров, и прежде всего Марка Антония, вынужден был поставить Цицерона первым в списке проскрипций. Каждый из этого списка объявлялся вне закона, подлежал казни, лишался всего имущества.
     14) ростры – загнутые носы кораблей, украшавшие трибуны на Форуме.
     15) фессалиец – родом из Фессалии, области в северной Греции.
     16) Фезулы – городок в Этрурии.
     17) неделя – в античности была известна лишь любителям астрологии. Никто не вёл жизни и календаря по дням недели.
     18) инсула – большой доходный дом со сдававшимися в нём квартирами.
     19) обязывает имя – Феликс (Felix) означает Счастливый.
     20) Прозерпина или (гр.) Персефона – Богиня царства мёртвых, супруга Дита.
     21) отцы, отцы-конскрипты – сенаторов уважительно называли patres conscripti – «отцы, внесённые в списки», т.е. в списки Сената.
     22) Кифа или Симон – т.е. апостол Пётр.
     23) панкратий – др. вид борьбы, точнее, смесь борьбы и кулачного боя, в древности олимпийский вид спорта.
     24) амазономахии – битвы с амазонками.
     26) добродетель – лат. слово virtus означает и добродетель, и мужество, и храбрость. Virtus – вообще – совокупность положительных качеств, присущих настоящему мужчине.
     26) «Кончено!», «Готов!», «Получил!» – такие крики обычно сопровождали поражение и гибель гладиаторов.
     27) Кратет – ф-ф-киник, IV-III вв. до н.э., ученик знам. Диогена Синопского. Кратет был родом из Фив.
     28) Маронея – гр. г. во Фракии, на побережье Моря Архипелага (Эгейского).
     29) диадох – так называют полководцев Александра Великого, после его смерти воевавших между собой. У диадохов и их войн были «продолжатели» – эпигоны: сыновья, внуки и т.д., т.е. их наследники и преемники.
     30) Лисимах – один из диадохов, укрепившийся во Фракии (царь с 305 по 281 гг. до н.э.), какое-то время правил и Македонией, примерно с 288 по 281 гг.
     31) Феодор – др.гр. ф-ф-софист, имевший прозвище сначала Безбожник, потом Бог.
     32) Талассий! – свадебный припев, возглас.
     33) Олизипо – административный центр р. провинции Лузитания – прибл. территория совр. Португалии. Легат Лузитании в то время – М. Сальвий Отон, приближённый Нерона.
     34) Эрато – Муза любовной поэзии.
     35) Геркулес – как родоначальник Фабиев, по одной из версий, сочетался с италийской женщиной, по другой – с жившей там Нимфой.
     36) Жители Вей, Ганнибал, аллоброги – Корнелия Руфина вкратце перечисляет противников р-н в разное время, в противостоянии с которыми особо отличились представители рода Фабиев, самые знам.
     37) Серапис – синкретическое Божество, сочетавшее в себе функции Зевса, Посейдона, Аида и Осириса.
     38) эпопты – одни из жрецов некоторых культов неримского происхождения; второй пророк – сан у священнослужителей Исиды.
     39) Публий Вергилий Марон (70-19 до н.э.) – величайший р. поэт. Самое изв. его произведение, вершина творчества – эпическая поэма «Энеида». К-рую смело можно поставить в один ряд с «Илиадой» и «Одиссеей»; написана гекзаметром.
     40) стихов – т.е. строк в стихотворении.
     41) элегические стихи – здесь: написанные элегическим размером (одна строка гекзаметр, другая – пентаметр).
     42) Лаций – область вокруг Рима.
     43) священный символ Кибелы – фаллос. Как, например, у Юноны – павлин и гранат, у Юпитера – орёл и молния, у Нептуна – трезубец, конь, у Минервы (Афины) – сова и ветвь оливы и т.д.
           ктеис – как фаллос – образ мужского полового органа, ктеис – символ женского.
     44) лектистернии и селлистернии – трапезы, посвящённые Божествам, первые – Богам, вторые – Богиням.
     45) комиссатио – дружеская вечеринка.
     46) Лемурии – праздник, отмечаемый 9-13 мая, посвящён духам умерших (часто изображавшимся в виде лемуров), чтобы они не беспокоили живых и не вредили.
     47) Аякс – скорее всего, имеется в виду Аякс Теламонид, один из героев («Илиады»), славившийся неимоверной физической силой.
     48) юстиций – т.е. «неприсутственные дни» - в Др. Риме временная остановка всех общественных занятий и судопроизводства.
     49) Тит Клодий Эприй Марцелл – приближённый Нерона.
     50) Золотой Дом – роскошнейший дворец Нерона. Занимал огромную площадь, ок. 20 гектар.
     51) Ганнибалова война – т.е. Вторая Пуническая война (218-201 гг. до н.э.), война с Карфагеном, городом-государством, соперником Рима за господство в западном Средиземноморье. Ганнибал Барка – талантливейший, гениальный карфагенский полководец, в начале войны (218-216 гг.) одержавший три сокрушительные победы над р-нами.
     52) римский меч и римский щит – выдающиеся р. полководцы, оба пятикратные консулы:
            Клодий Марцелл – храбрый, энергичный, решительный, прозванный согражданами «римским мечом»,
            Квинт Фабий Максим Кунктатор («Медлитель»), назначавшийся также диктатором (т.е. единоличным правителем с огромными полномочиями, это республиканская высшая экстраординарная магистратура); его стратегия уклонения от генерального сражения была очень успешной – силы Ганнибала в Италии растаяли. Прозван современниками «римским щитом».
  (Тит Эприй Марцелл (или его отец), скорее всего, получил родовое имя Клодий вместе с пожалованным патрицианским достоинством, так как происходил из провинциального городка.)
     53) борются голыми – на античных соревнованиях в большинстве видов спорта, в т.ч. на Олимпийских играх, участники выступали обнажёнными.
     54) амвросические – т.е. божественные, прекраснейшие; амброзия – кушанье Богов, нектар – напиток (Богов).
     55) мрамор иногда бывает золотисто-коричневых оттенков.
     56) софизм – логический парадокс.

Книга четвёртая
1) Сатурналии – большой весёлый праздник, иногда с не совсем пристойными действами, своего рода прародитель карнавалов. Отмечается 17-23 декабря, посвящён Сатурну; в честь зимнего солнцестояния. В один из дней этого праздника рабы «получали свободу»: могли садиться за один стол с господами, свободно говорить всё, что взбредёт в голову и т.д. Этот обычай напоминал о «золотом веке», когда в Лации царил Бог Сатурн и все люди были равны.
2) Меднобородый с прихвостнями – Нерон для собственной забавы и устрашения сенаторов иногда выходил по ночам разбойничать.
3) гибернакулум – зимний лагерь.
4) дом в антах – с выступающими вперёд боковыми стенами на фасаде, между ними располагались колонны, обычно две дорические.
5) бестия – зверь, хищник.
6) бетонная – бетон изобрели р-не, что позволяло им строить относительно дёшево, быстро и много.
7) буколический – от лат. bucolus – пастух. Буколики, или эклоги – стихотворения, живописующие пастушескую жизнь, идиллии.
8) Британик – родной сын императора Клавдия. Самого Клавдия отравила (в 54 г.) Агриппина Младшая, а Британика (в 55 г.) – Нерон.
9) годы гражданских войн – 40-е гг. до н.э., когда военные действия проходили и в Италии; в 30-е гг. до н.э. – за её пределами. Это последние на то время гражданские войны, к-рые, скорее всего, и подразумевает автор.
10) перевод рассуждения в другую плоскость – логическая ошибка (или полемический приём), по Аристотелю.
11) квирис – др. лат. quiris – копьё.
12) Мессалина – Валерия Мессалина (ок. 25-48) – третья жена (с 41 по 48 гг.) императора Клавдия. Благодаря подаче нек-рых современников, перенятой сохранившимися источниками, получила известность как отличавшая непредставимо развратным поведением. Хотя, вполне возможно, оно несильно отличалось от общепринятого. Клодия Квадрантария – сестра упоминавшегося Клодия Пульхра, плебейского трибуна 58 г. до н.э., точнее, одна из трёх сестёр, все они были весьма распущенными, но Квадрантария особенно. Со всеми, уже бывшими замужем, Клодий находился в близких отношениях. Преция – также очень красивая женщина. В середине 70-х гг. до н.э., используя своих любовников, добилась такого положения дел, что в гос-ве практически ничего не двигалось без её участия, и даже консулам приходилось обращаться к ней за поддержкой, искать её расположения.
13) Симонид Кеосский – гр. лирический поэт второй половины VI – первой пол. V вв. до н.э. Вакхилид – гр. лирический поэт VI-V вв. до н.э. Архилох – знам. гр. ямбический поэт второй пол. VII в. до н.э. Тимофей – музыкант и поэт родом из Милета V-IV вв. до н.э. (Скорее всего, именно этих поэтов имел в виду автор.)
14) Тит (или Гай) Петроний Арбитр – приближённый Нерона, предполагаемый автор изв. романа «Сатирикон». Покончил с собой в 65 г. в связи с репрессиями, последовавшими за раскрытием заговора Пизона.
15) модий – мера объёма сыпучих тел, 16 секстариев, прибл. 8,78 л.
16) Не надо! Пожалуйста! – как христианин Космик против того, чтобы гостья совершала возлияние, языческий обряд.
17) базилевс – (гр.) военный вождь, царь.
18) пессинунтские обладатели высших санов – нек-рые источники сообщают даже о засилии пессинунтского жречества в римских коллегиях Кибелы (до Флавиев); дендрофоры, хастиферы – жрецы культа Кибелы.
19) В поступи явно сказалась Богиня (Богиню истинную видно по походке, лат. Et vera incessu patuit Dea) – автор не совсем скромно сравнивает походку Фламины с Божественной. Приводя слова из «Энеиды» Вергилия (песнь 1, строка 405), о походке явившейся перед сыном Энеем в образе земной девушки Венеры.
20) Байи – курортный городок на побережье.
21) Не всё ж ему Сатурналии! – р. поговорка, смысл прибл. тот же, что у русской «Не всё коту Масленица».
22) тэмплум – в данном произведении под этим словом подразумевается огороженная или иначе обозначенная освящённая площадка возле храма.
23) Адонис – Бог плодородия (в финикийской мифологии), умиравший и воскресавший. Его культ распространился в Греции, затем в Риме. Согласно гр. мифам одно время был возлюбленным Афродиты.
24) Атергатис или Деркето – хеттско-арамейская Богиня, центр её культа был в Иераполе («Священный город») в северной Сирии. Иногда ей приписывались функции Афродиты или Богини плодородия.
25) [в консульство Г.] – в оригинальном тексте этих слов нет. Переводчик предполагает их наличие (поскольку видно было, что свиток оборван). Начавшийся 19 июля грандиозный пожар длился почти 9 дней и выжег прибл. 80 % Города.

Книга пятая
1) прецептор – собственно наставник, занимавшийся обучением, воспитанием, в отличие от педагога, к-рому лишь изредка поручали часть обучения.
2) Квирин – обожествлённый Ромул (основатель Рима).
3) в первый день первого весеннего месяца… праздник – Матроналии, в честь матерей.
4) Германик – (15 до н.э. – 19) – талантливый и авторитетный полководец, имевший большую славу и огромнейшую популярность в войске и народе. Отец Калигулы и Агриппины Младшей, брат Клавдия. После смерти был обожествлён. Агномен получил за победы над германскими племенами (в 14-16 гг.).
5) Энио – (гр.) Богиня стихийной войны, спутница Ареса (Марса).
6) Актеон – юный охотник, случайно увидевший омовение Богини Артемиды. Заметив это, она сначала брызнула на него водой, отчего он ослеп, затем был превращён ею в оленя и растерзан собственными собаками. Ныне рассказывай… - из «Метаморфоз» Овидия, кн. 3-я, ст. 192 (пер. С. Шервинского).
7) Гарпии – демонические крылатые существа, наподобие вихрей, похищавшие людей.
8) Дева, почто предо мной… - из поэмы «Аргонавтика» (песни третьей) Аполлония Родосского (III в. до н.э.). Обращение гр. героя Ясона, приехавшего в Колхиду за золотым руном, к местной царевне Медее.
9) По пути в Колхиду корабль Ясона «Арго» пристал к гостеприимному острову Лемнос, где в Ясона влюбилась царевна Гипсипила. В дальнейшем на берегу Фракии аргонавты повстречали старца Финея, к-рый в благодарность за избавление от Гарпий поведал им о предстоящих опасностях, а Ясону посоветовал заручиться поддержкой Киприды.
10) в рейнской группировке под началом Гн. Корбулона – речь о военной кампании в Германии в 47-50 гг., где командовал легат (провинции Нижняя Германия) Гней Домиций Корбулон, одержавший ряд побед.
11) консуляр Гай Цестий Галл – консул 35 г., консул-суффект в 42 г. В 62-66 гг. – легат Сирии.
12) консулат Гая Лициния Муциана и Квинта Фабия Варвара – это консулы-суффекты в 64 году. Под «консулатом» здесь имеется в виду период, когда они исполняли обязанности консулов (вместо ординарных  Г. Басса и М. Красса), т.е. с июля по октябрь.
13) Антиохия – административный центр провинции Сирия.
14) Рафанея – сирийский город.
15) уничтожение узипетов и тенктеров – в первой половине 50-х гг. до н.э. два германских племени, враждебных покровительствуемым Римом галлам, перешли через Рейн, из них большая часть (мужчин, ок. 400 тысяч) была изрублена легионами Цезаря, т.е. Божественного Юлия.
16) из Малой Азии – т.е. из Ионии – гр. прибрежной (средиземноморской части) области полуострова, к-рая в VII-VI вв. до н.э. в своём развитии опережала балканскую Грецию; эллинские острова – здесь: острова Эгейского моря и другие, близкие к побережью Азии, колонизированные греками; остров Вечно Юной Прекрасной Богини – Кипр; Александр Великий завоевал Сирию – в 333 г. до н.э.; Делосский союз – возглавлявшееся Афинами объединение сотен гр. полисов (городов-государств) в V в. до н.э.; греческие воины-наёмники служили, в ч., и в Персидской державе (в V-IV вв. до н.э., когда под властью персов была и Сирия). Версии Г. Павла об истории использования календарей не лишены оснований.
17) Галилея – тетрархия, т.е. часть провинции, управляемая местным правителем – тетрархом, область южнее Финикии.
18) Финикия – прибрежная область Сирии с древнейшими городами Тир, Библ, Сидон.
19) Тибериада – город на берегу Галилейского моря (Тибериадского озера, ранее – Генисаретского); названная блестящим именем – скорее всего, Г. Павел имеет в виду Тиберия (р. императора (14-37 гг.)) в бытность его полководцем на германском фронте (конец I в. до н.э.).
20) Внутреннее море – Средиземное море.
21) Фуцинское – озеро в Италии, размером прибл. 10 на 14 километров.
22) триумвир Красс – участник первого триумвирата М. Лициний Красс, проконсул (в то время так назывался наместник) Сирии, завидуя военной славе своих товарищей по триумвирату, отправился в поход против парфян. Погиб там вместе с сыном в 53 г. до н.э. Алчность и богатство Красса вошли в поговорку.
23) Клио – Муза истории.
24) Взятие Трои – в античности правильно относили к началу XII в. до н.э.
25) численность населения в Риме в I в. составляла ок. миллиона человек.
26) койне – разновидность гр. языка, смесь аттического, дорического и ионийского наречий.
27) Молниеносный – т.е. XII легион.
28) Фаргелии – ионийский праздник примерно в конце мая в честь дней рождений Аполлона и Артемиды.
29) таскать сов в Афины – т.е. делать лишнее дело (поговорка). В русском языке ей примерно соответствует такая: ехать в Тулу со своим самоваром.
30) префект турмы – командир турмы, турма – одна десятая часть конницы легиона; декурия – подразделение конницы в десять всадников, командовал ею декурион. (Декурия также и подразделение в пехоте.)
31) Пурим – иудейский праздник, отмечаемый в 14 и 15 адара. Также подразумевает нечто вроде карнавала.
32) Стативные – отмечаемые в определённое число, фиксированную дату. Либералии в честь Либеры и Либера сопровождались обильным распитием вина, т.е. гр. Анфестерии кое в чём их напоминали.
33) гимнософисты – буквально с гр. «голые мудрецы» - индийские брахманы с принятым у них в старости аскетическим образом жизни.
34) Лета – река забвения в подземном царстве мёртвых. Души умерших, глотнув воды из этой реки, забывают прожитую жизнь.
35) битва у Замы – где ранее непобедимый Ганнибал был разбит р. полководцем Публием Корнелием Сципионом Африканским (Старшим). Произошла в 202 г. до н.э., решила исход II Пунической войны – Карфаген капитулировал.
36) двенадцать линий – практически совр. нарды; латрункулор – солдатская игра, напоминала шахматы.
37) до Сатурналий далеко – в этот праздник официально была разрешена игра на деньги.
38) муниципии – городки с р. населением.
39) пила тригоналис – игра с мячом.
40) Каринат Секунд – приближённый Нерона.
41) Венеция – область на северном побережье Адриатического моря.
42) Панэций (ок. 185-109) с Родоса и его младший современник Посидоний (135-50) из Апамеи – представители Средней Стои, принесшие стоицизм в Рим.
43) диптер – храм, окружённый двойным рядом колонн.
44) Секст Альбин – прокуратор Иудеи в 62-64 гг.; М. Гессий Флор – в 64-66.
45) Береника – сестра иудейского царя Агриппы II (годы жизни Агриппы: 27-93). (Царь Агриппа I правил Иудеей с 37 по 44 гг.)
46) пращники – воины с пращой – метательным приспособлением, метали камни и свинцовые «пули».
47) Каллиопа – Муза эпической поэзии.
48) возрастной ценз – для сенаторов в эпоху Республики составлял 27 лет, при Империи соблюдался не столь строго.
49) Клитемнестра – сестра Елены Прекрасной.
50) Брат Гектора… и судья в споре… - троянский царевич Парис по прозвищу Александр.
51) Крез – мудрец Солон удивлялся варварской пышности нарядов лидийского царя Креза и его двора; Александр – вероятно, Присцилла не только называет прозвище Париса, но ещё и иронизирует по поводу сочетания в одежде сенатора нарядной роскоши и военных доспехов, намекая на другого царя, воинственнейшего Александра Македонского, любившего носить пурпурный плащ.
52) Бавлы – курортный городок в Кампании на берегу моря, излюбленное место отдыха р. элиты, как и близлежащие Байи.
53) дукс – глава р. войска, армии, военный вождь.
54) Коммагена – царство, подчинённое Риму, соседнее (с севера) с Сирией, а с 17 года присоединена к провинции.
55) Арабия – зависела от Рима; имеется в виду Набатея, т.е. территория, заселённая набатеями.
56) Мезия – р. провинция по правому берегу Дуная. Как на потенциально опасной границе, стояли весьма боеспособные легионы.
57) Самосата – административный центр Коммагены.
58) Паннония – р. провинция, выше по течению, чем Мезия.
59) преторий – в р. военном лагере палатка командующего, дукса.
60) консуляр Сабин – брат полководца Веспасиана, консул-суффект в 47 г. Сам Веспасиан – консул-суффект в 51 г.
61) Геллеспонт – узкий пролив между Европой и Азией, точнее, Мраморное море.
62) Тарпейская скала – круча, скала с западной стороны Капитолия.
63) скорпионы, катапульты, баллисты – метательные машины (орудия). Скорпионы - небольшие стреломётные. Катапульты – машины поболее, метали стрелы тоже горизонтально, сами стрелы были длиной прибл. от 55 до 110 см и весом от 160-200 до 1300 грамм, дальность полёта до 400 метров. Баллисты – камнемётные машины, бросали в противника тяжёлые камни и другие снаряды под углом (чаще 45 градусов). Прибл. дальность их полёта составляла от 280 до 460 метров.
64) «черепаха» - при невозможности или неудаче штурма р-не прибегали к такому построению. Воины образовывали над собой кровлю из щитов наподобие панциря черепахи, причём передний и крайние ряды держали щиты не над собой (как остальные), а перед собой.
65) Иосиф, сын Маттия – выдающийся историк Иосиф Флавий, описал Иудейскую войну, написал историю Иудеи.
66) Нептуналии – праздник в честь Бога Нептуна, отмечаемый 23 июля.
67) Пелопоннес – по проекту Нерона должен был быть проведён канал через Коринфский перешеек, соединяющий полуостров Пелопоннес с материком. (Пелопоннес буквально означает «остров Пелопса».) Для сооружения этого канала и были отправлены пленные.
68) Опиконсивии – праздник урожая, 25 августа.
69) Паннонский – XV легион, стоявший ранее в Паннонии.
70) Акрополь – в гр. городах – высокий укреплённый холм, цитадель.
71) Декаполис – или Десятиградие – область к востоку от Переи, Перея же располагалась на левом (восточном) берегу Иордана (главной реки того региона).
72) сибарит – изнеженный любитель роскоши.
73) Гений – Божество-покровитель, у каждого мужчины. А также различных местностей и местечек: полей, полян и т.д.
74) О, да исполнят…- из «Одиссеи» Гомера, песнь шестая, стих 180 (пер. В. Жуковского).

Книга шестая
1) Макр – от лат. «тощий».
2) Самний – гористая область в средней Италии.
3) Красные или чёрные сапоги – часть костюма сенатора. Красные имели право надевать сенаторы, занимавшие курульные магистратуры, т.е. бывшие консулами, преторами или курульными эдилами.
4) Иокаста и Эдип – долгое время были супругами, царствовавшими в Фивах, являясь на самом деле (о чём они не знали) матерью и сыном.
5) Присутствовавшие и совершающие жертвоприношение должны быть с покрытой головой, увенчаны.
6) Гастаты и принкипы – до реформы (100-е гг. до н.э.) знам. Гая Мария, когда армия комплектовалась простым «общим сбором» граждан, легион строился в три линии. Первую (передовую) составляли hastati (гастаты) – новобранцы, юноши призывного возраста. Вторую – principes (принкипы) – опытные воины. Третью – triarii (триарии) или pilani (пиланы) – резервисты, прошедшие множество походов и кампаний, порою убелённые сединами квириты. (По другой классификации принкипы – тяжеловооружённые легионеры, гастаты – копейщики.) Как тактическое построение, три линии остались, но формирование личного состава шло на иной, профессиональной основе.
7) Феокрит – александрийский гр. поэт III в. до н.э., основатель буколической поэзии.
8) Аристотель – великий др.гр. ф-ф (IV в. до н.э.), основатель Ликея, ф-фской школы; его последователи – перипатетики.
9) Антисфен – др.гр. ф-ф (V-IV вв. до н.э.), основатель кинизма.
10) достояние и наказание – по-гречески poinen и koinen.
11) сатрап – подчинявшийся персидскому царю наместник области (сатрапии), входящей в Персидскую державу (до 330-320-х гг. до н.э., когда она была завоёвана Александром Великим).
12) Феофраст – др.гр. ф-ф, ученик Аристотеля. (Именно Феофраст отстроил Ликей так, что он стал ф-фской школой на несколько столетий.)
13) Виктория – Богиня победы, гр. Ника.
14) овация – или пеший триумф – чествование полководца-победителя, менее почётное, чем (сам) триумф.
15) Либералия – узкоремесленные навыки и занятия относились к т.н. низким искусствам (ремёслам) – sordida artificia, а науки и знания, пристойные и присущие человеку свободному – artes liberalis.
16) Парису плохо пришлось… - отдав предпочтение одной из Богинь, Венере, он навлёк на себя и всех троянцев немилость двух других – Афины и Юноны. В конце троянской войны, разгоревшейся из-за того, что Елена (чувство к Парису к-рой внушила Венера) сбежала с ним от мужа из Спарты, погиб и сам Парис.
17) Высшие магистраты в 373 году от основания Рима – с конца V в. до 367 г. до н.э. высшими магистратами в Риме были не консулы, а шесть военных трибунов с теми же полномочиями. В 381 г. до н.э. это М. Фурий Камилл, А. и Л. Постумии Альбины Регильские, Л. Фурий Медуллин, Л. Лукреций Триципитин Флав и М Фабий Амбуст.
18) белокурая – так называли проституток.
19) за распущенность, за Фурия Кацина – распущенность, разврат по-латински fornicatio, т.е. созвучно имени эфеба.
20) Нарцисс, Гиацинт – в мифах очень красивые юноши, одного любила Нимфа Эхо, другого – Аполлон.
21) юноши – спутники Тесея – на съедение минотавру должны были отправляться семь юношей и семь девушек. По одной из версий Тесей взял с собой вместо девушек переодетых юношей.
22) сирены – хищные полуптицы-полуженщины с чарующими голосами, их песнями нельзя было не заслушаться.
23) Гермафродит – сын Гермеса и Афродиты, обладавший всеми половыми признаками и мужчины и женщины.
24) Пигмалион – талантливый скульптор, создал столь прекрасную статую (назвал её Галатеей), что сам полюбил её. Он горячо молился Богам, прося оживить её. Всевышние сжалились над несчастным и исполнили его просьбу.
25) Аргус – на его теле было сто глаз. Неусыпный страж – одновременно спали лишь два ока из ста – был приставлен  ревнивой Юноной к возлюбленной Юпитера Ио. Юпитер послал Меркурия, и тот игрой на свирели усыпил Аргуса и убил его.
26) кентавр – получеловек-полуконь, зачастую в античном изобразительном искусстве символ необузданных желаний, тех, что ближе к инстинктам.
27) похищение сабинянок – т.е. девушек из соседнего с Римом племени сабинян – было организовано Ромулом примерно через три месяца по основании Города – в нём царила нехватка женщин.
28) Где будешь ты, Гай… - традиционная, ритуальная фраза новобрачной в день свадьбы.
29) Публий Овидий Назон (43 до – 17 н.э.) – выдающийся р. поэт, последний поэт золотого века р. поэзии. Приведённый отрывок – из поэмы «Любовные элегии» III, 4,4 (пер. С Шервинского). Буквальный перевод последней строки: «Не отдавшаяся только потому, что не позволено, (в сущности) отдалась».
30) Преторианский лагерь – построен на северо-восточной окраине Рима по приказу императора Тиберия.
31) Альта Семита – улица и одноимённый район.
32) В Целии… почти на вершине… -  Не может быть! – Каниния Ребилия не верит, чтобы у бедной Диании была богатая подруга и жила на вершине холма, тем более одного из центральных, где обычно селились в своих особняках наиболее состоятельные люди.
33) предварительное шествие – своего рода программа зрелища. В этом шествии несли изображения Богов, к-рым посвящались игры, и выходили участники, в том порядке, в каком им предстояло выступать.
34) сетеносец или ретиарий – гладиатор, выступавший налегке, с трезубцем и сетью, шансов победить с таким оружием было меньше; галл или секутор («преследователь»), он же рыбка – противник сетеносца, в тяжёлом (галльском) вооружении, с большими мечом и щитом.
35) самниты и фракийцы – т.е. бойцы (гладиаторы) в самнитском и фракийском вооружении, часто используемом в представлениях.
36) Кальвия Криспинилла – знатная матрона, часто устраивавшая оргии для Нерона.
37) троянец и ахеец – т.е. изображавшие троянца и грека гладиаторы.
38) Венера – родоначальница Юлиев; в ипостаси Либитины – Либитину иногда отождествляли с Венерой; на похоронах жгли благовония, особенно ладан и киннамон.
39) Ливия Друзилла – с 38 г. до н.э. и до его смерти супруга императора Августа, по завещанию принятая в род Юлиев и получившая имя Юлия Августа; мать императора Тиберия.
40) хрисоэлефантинная техника – материалом для скульптуры, точнее, её поверхности, служили золото (гр. «хрисос») и слоновая кость (гр. «элефант» - слон).
41) Фидий – знам. гр. скульптор V в. до н.э., создатель одного из чудес света – статуи Зевса Олимпийского.
42) Помирились... переживала измену Супруга – Юпитер был близок со смертной, царицей Алкменой, и ревнивая Юнона (Гера) преследовала их ребёнка, получившего за то имя Геракл – «совершающий подвиги из-за гонений Геры». После того, как Юпитер взял сына на небо, сделав его Бессмертным, Юнона забыла прежнюю вражду и дала ему в жёны Богиню Гебу.

Книга седьмая
1) мнения толпы – считалось – насколько обоснованно, неизвестно – что христиане отравляют колодцы, приносят в жертву младенцев, вступают в кровосмесительные связи и творят прочие мерзости и чудовищные преступления.
2) Красс – М. Лициний Красс подавил восстание Спартака, распял восставших на крестах вдоль дороги от Бруттия (где и был разбит в решительном сражении Спартак) к Риму. Казнь на кресте считалась очень позорной.
3) Ра – или Амон, Амон-Ра – египетский Бог солнца, в некоторые периоды египетской истории – верховное Божество.
4;;;;;;; – аксиос – гр. достоин.
5) семиаксии – буквально означает «наполовину колесованные» из-за распространённого способа их казни – сожжения на обложенном хворостом столбе.
6) Цитаты из «Евангелия от Гнея» в большинстве случаев соответствуют совр. текстам евангелий от Матфея и Марка, послуживших, вероятно, основными источниками для переписчика. Поэтому перевод берётся из этих русскоязычных изданий.
7) новый Принцепс – здесь: Луций Оцелла (Гальба).
8) ересь – в то время это гр. слово означало учение, направление, школу, напр-р, в ф-фии.
9) Эвандр – герой родом из гр. области Аркадии, сын Бога Гермеса (Меркурия), некоторое время жил в Италии.
10) Яхве – одна из русских транскрипций (другая, напр-р, Иегова) табуированного имени древнего иудейского Божества (заключившего соглашение, завет, с Моисеем), JHVH, это имя называлось «Тетраграмматон» (гр. «четырёхбуквие») .
11) Луцифер – Бог небесных светил (кроме солнца и луны), имя означает Светоносец.
12) Прометей – Титан, даровавший людям не только огонь, но и (по нек-рым мифам) многие знания (как Сатана по библейскому мифу предложил плод познания).
13) цензор – здесь прежде всего имеются в виду полномочия цензора исключать из Сената недостойных и вносить в его списки того заслуживающих.
14) дриады – здесь: низшие нимфы, нимфы деревьев (умирающие вместе с ними).
15) эпикурейцы – последователи ф-фии Эпикура, провозглашавшей наслаждение главной ценностью, конечной целью. (Наслаждение, неотделимое от добродетели, о чём в античности многие забывали.)
16) Семела – смертная красавица, прелестью к-рой пленился Юпитер, от этой связи и родился Дионис. Его двоюродный брат Пенфей (родившийся от смертных) отказывался признавать Диониса Богом и поклоняться ему. За что был жестоко наказан.
17) Александр – Македонский. Египетские жрецы провозгласили его сыном Бога Амона (отождествлявшегося греками с Зевсом), а затем многие подвластные гр. города – Дионисом. Александр пользовался этим прежде всего для пропаганды среди варваров. Совершил поход в Индию.
18) Яхвеид – суффикс «-ид» указывает на происхождение от отца (что чаще, реже – от другого предка). Напр-р, Зевс – Кронид (отец Крон, Кронос), Ахиллес – Пелид (отец Пелей).
19) Две цитаты в начале главы ; соответствуют тексту неканонического евангелия от Барнабы. Кстати, при чтении ;;;;;;;;;; мусульмане видят указание пророка Исы (Иисуса) на будущее пришествие пророка Мухаммада – по-арабски «прославленный, хвалимый».
20) Вифиния – р. провинция на северном – северо-западном побережье Малой Азии.
21) софистика – учение было направлено, можно сказать, на победу в споре любыми средствами, провозглашало полную относительность всех ценностей, в рассуждениях нередко использовались логические парадоксы – софизмы.
22) Гелиос и Аполлон, Диана и Луцифер – автор работы перечисляет Богов, чья компетенция затронута чуть выше, в «пророчестве о страшном суде», ведь Гелиос – Бог солнца, Аполлон – солнечного света, Диана – Богиня луны, Луцифер – Бог звёзд.
23) Эпикур – др.гр. ф-ф III в. до н.э., основатель эпикуреизма (см. прим. 15, чуть выше).
24) Алкей – лесбосский поэт, VII в до н.э., политический противник Питтака, правителя Митилен, одного из семи мудрецов.
25) Клеобул – ещё один мудрец из числа семи, из гр. города Линда на острове Родос.
26) атараксия – античное ф-фское понятие: безмятежность, бестревожность.
27) скептики – здесь (в настоящем романе): приверженцы ф-фской школы, скептицизма, отрицающего возможность познания (истины), любые догмы.
28) Пифагор – др.гр. ф-ф VIII-VII вв. до н.э.
29) Корнелий Галл, эпиграмма – здесь эпиграмма – в совр. смысле (в античности эпиграмма – краткое стихотворение). Корнелий Галл – один из крупнейших р. поэтов, из его произведений почти ничего не сохранилось. За стихотворным переводом пришлось снова обратиться к поэтессе В. Однако она, прочитав четверостишие, немало удивилась и сказала, что практически такая же эпиграмма есть у одного французского аббата XVIII в. – которая и приведена в тексте (пер. с фр. В. Васильев).
30) Пиррон из Элиды – др.гр. ф-ф IV-III вв. до н.э., основатель скептицизма.
31) имя Диоген – означает «рождённый Богом».
32) Онесикрит и Филиск – одни из изв. учеников Диогена.
      эгинец – из гр. г. Эгины на северо-восточной оконечности полуострова Пелопоннес.
33) пифия – в гр. г. Дельфах в храме Аполлона был знаменитейший в античности оракул (прорицатель, говоривший от имени Бога). Специальная жрица, пифия, впадая в медитативно-экстатическое состояние, изрекала пророчества.
34) Ферекид – с острова Самос.
35) Абдера – гр. город во Фракии. Назван в честь товарища геркулеса, героя Абдера, погибшего в том месте (был съеден конями, питавшимися человечиной).
36) Гиппократ – знам. др.гр. (V в. до н.э.) учёный-врач, основоположник медицины.
37) Мунихий – крепость в Афинах (в афинском порту Пирее), где стоял македонский гарнизон.
38) аркадяне – жители области Аркадия на Пелопоннесе, севернее Спарты.
      Орхомен – город в Аркадии.
39) 46-я олимпиада – олимпиада здесь – четырёхлетний период от одних игр до следующих. Летосчисление в Др.Гр. велось по олимпиадам. Год начинался с середины лета, в каждой олимпиаде было 4 года. 46-я олимпиада – с середины лета 596-го до середины лета 592 г. до н.э. Первый год 46-ой олимпиады: 596/595, 2-й год: 595/594 и т.д. Первые олимпийские игры состоялись в 776 г. до н.э.
40) Акрагант и Селинунт – гр. города на южном побережье Сицилии.
      Эмпедокл – др.гр. ф-ф, VI в. до н.э.
41) Други! О вы, что на склонах… - пер. Г. Якубанис.
42) Деметрий Фалерский – оратор, ф-ф, политический деятель, правитель Афин с 317 по 307 гг. до н.э.
43) Эней – герой получил бессмертие.
44) Рея Сильвия – родила от Марса Ромула и Рема, братьев-близнецов.
      Даная – от Юпитера героя Персея.
45) наше учение – т.е. стоицизм.
      наш основоположник – основатель стоицизма Зенон Китийский – др.гр. ф-ф IV-III вв. до н.э.
46) Лаида – знам. гетера, о к-рой в античности было много анекдотов. (Гетера – нечто среднее между содержанкой и проституткой, пожалуй, всё-таки ближе к первой; буквально с греческого «подруга».)
47) поедем к Юноне-Квиритиде – видимо, храм назван по изображению (статуе) Юноны с копьём.
48) за квирисы вира – труднопереводимая игра слов. Лат. viri – мужчины. Совр. рус. «вира!» – команда «поднимай (груз)!»
        квантум сатис – лат. quantum satis (вволю, сколько нужно) – латинская идиома, продолжающая аллитерацию (накопление, нагромождение одного или двух-трёх звуков).
49) вигилы – лат. vigili – стражники. Члены набиравшихся из рабов и вольноотпущенников команд, прибл. 7 тысяч человек (в Риме), исполняли функции пожарных и ночных стражников.
50) префекты – здесь: некоторые городские (в Риме) чиновники. Городской префект и два префекта вигилов – всаднические должности. Городской префект – важная должность, подчинявшиеся ему городские когорты (4 тысячи человек) несли охрану в дневное время. Когорты вигилов и городские (по сути полиция) охраняли, в ч., и культовые здания. Частично функции охраны общественного порядка оставались и у эдилов.
51) техника…ремесленника – гр. слово «технэ» – искусство, ремесло.
52) храм Геры – Гера часто отождествлялась с Юноной;
      или Квирина – по созвучию с Квиритидой.
53) Этна – вулкан на Сицилии.
54) Гай Марций Кориолан – выдающийся р. полководец начала V в. до н.э. В результате политической борьбы был изгнан из Рима; встал во главе врагов Рима. Они осадили Город, положение р-н было тяжёлым. И только женская делегация во главе с Волумнией (Вергилия – жена) смягчила Кориолана, снявшего осаду (за что враги его казнили).
       Марк Фурий Камилл – великий р. полководец и гос. деятель (первая половина IV в. до н.э.), удостоившийся титулов «Отец отечества» и «Второй основатель Рима». Взятием и уничтожением завершил III-ю войну с Вейями (406-396 гг. до н.э.), мощным этрусским городом.
55) Улисс – р. вариант имени Одиссей. Благодаря Одиссею была взята Троя на 10-й год войны.
56) эвокатио – религиозный ритуал мысленного представления (призывания) Божества (противника), приглашения его в Рим – что должно было обеспечить победу р-нам. (Взамен чего ему обещалось поклонение в Риме).
57) зилах – этрусский магистрат, аналогичный латинскому претору (в V-м веке до н.э. преторов в Риме было всего двое – по делам граждан и по делам перегринов – иноземцев.)
58) Крантор – из Сол в Киликии – др.гр. ф-ф III в. до н.э., преемник Полемона во главе Академии. (О Полемоне ниже.)
59) котурны – здесь: обувь актёров, типа платформ, делавшая их выше, такие котурны были одинаковыми, т.е. один и тот же можно было надеть и на правую, и на левую ногу. (Также котурны были обувью амазонок.)
60)  О дева, наградишь… – реплики Персея и Андромеды из «Андромеды» Еврипида. С этих слов началось знакомство двух ф-фов.
61) Гермипп Смирнский – античный автор (III в. до н.э.) обширных биографических сочинений.
62) Ифигения – дочь Агамемнона, предводителя всех ахейских войск в Троянской войне. Она согласилась предать себя закланию (в жертву) Артемиде ради попутного ветра ахейским кораблям (тысяче с лишним).
63) задаривает как Улисс троянцев – имеется в виду знам. троянский конь – замысел Одиссея.
64) Виндиций – имя первого в истории Рима вольноотпущенника (подслушавшего заговор монархистов против Республики).
65) Глицерия – гр. «сладкая».
66) как Медея к Главке – Главка – коринфская царевна (дочь царя Креонта), у неё с Ясоном возникла взаимная симпатия. Медея, уже бывшая супругой героя, из ревности убила Главку и своих маленьких детей от Ясона.
67) Харон – перевозчик душ (теней) умерших через реку Стикс в подземном царстве.
68) акмэ – гр. «вершина, совершенство, высшее, непревзойдённое», цветущая сила.
69) сажень – в оригинале мера длины – orgyia – созвучно с «оргией». Orgyia – размах рук человека – составляла одну сотую стадия.
70) Парнас – гора в Греции, её вершина считалась одной из обителей Муз и Аполлона.
71) эгида – волшебный щит, подаренный Персеем Афине.
72) почтенные лица – приглашались на суд, дабы своим присутствием придать весомости одной из сторон.
Марк Аррунций Аквила – консул-суффект 66 г.
73) воск – т.е. церы.
74) Гай Марий – выдающийся р. полководец, конца II – начала I вв. до н.э. Реформировал р. армию, сделав службу профессиональной, оплачиваемой. Разбил орды кимвров и тевтонов, угрожавшие Италии.
75) Комиций – часть площади Форума, где в республиканское время проходили трибутные Комиции, в ч., избиравшие магистратов, не обладавших империем (см. прим. к книге первой) и в III-I вв. до н.э. принимавшие множество важных законов.
76) Храм построили – это был на то время (вторая половина 100-х гг. до н.э.) уже второй храм Кибелы в Риме, первый построили в 191 г. до н.э.
77) царей Птолемея, Антиоха, Аттала – эллинистические монархи, носившие почётное прозвище Спаситель, по-гречески Сотер. Напр-р: египетский Птолемей I Сотер (305-283), сирийский Антиох I Сотер (306-3283), пергамский Аттал I Сотер (241-197).
78) Гай Фламиний – гос. деятель, консул 223 и 217 гг. до н.э. Построил Цирк, носивший его имя.

Книга восьмая
1) Евтих – один из любимых возниц императора Калигулы, который не жалел для него миллионы.
2) Цезония – Цезония Милония, жена Калигулы.
3) гипокаустерий – подвальное протапливаемое помещение, из к-рого горячий воздух по трубам поднимался в дом.
4) контраверсии – здесь: возражения.
5) Сфинкс – существо с телом льва, огромными крыльями орла и женской красивой головой. Сфинкс загадывал путникам загадку, никто не мог дать правильный ответ, и сфинкс их пожирал.
6) Либитина – Богиня мёртвых, смерти и погребения; Минос, Эак и Радамант – судьи в царстве мёртвых; Осирис – после воскрешения также стал ведать делами царства мёртвых; Анубис, Уран, Плутон – также Божества загробного мира.
7) Фурии – или Эриннии – Богини мщения, воздаяния, кары.
8) поножи – доспехи, защищавшие ноги ниже колен (до стопы, как щиток у современных футболистов).
9) Делос – остров, крупнейший центр оптовой работорговли.
10) Пицен – область Италии.
11) Пакс – Богиня мира, лат. pax – мир.
12) Лукулл – Луций Лициний Лукулл (117-ок. 56) – великий р. полководец и баснословный богач.
13) последний диктатор – после гибели (44 г. до н.э.) Гая Юлия Цезаря Сенат, с одной стороны, принял решение о его консекрации, с другой, объявил диктатуру вне закона «на вечные времена».
14) Клеменция – Божество милосердия, лат. clementia – милосердие.
15) Проперций – (ок. 47 до – 15 н.э.) – выдающийся р. поэт, современник Вергилия.
16) диалектики – представители одного из направлений в др.гр. ф-фии (см. прим. 15 к книге девятой).
17) Беотия – гр. область восточнее Аттики (главный город Беотии – Фивы).
18) властители мира – т.е. р-не.
19) Апулия – область на юго-востоке Италии.
20) Пылающие безрассудной любовью – pravo amore fragrantibus – цитата из Овидия.
21) грот Луперкал – возле него волчица кормила своим молоком младенцев Ромула и Рема.
22) Как тяжек спор… - из несохранившейся трагедии Еврипида.
23) Поплифугии («день бегства народа») и Капратинские ноны – 5 и 7 июля – практически один праздник, разделённый непраздничным 6-м числом. Чётные числа не могли быть праздничными (в гос-ве) за редким исключением.
24) коза – по лат. capra; смоковница (дикая фига) – caprificus.
25) три с третью века спустя – т.е. в 380-е гг. до н.э.
26) варианты названия праздника Тита Марцелла – обыгрываются названия р. праздников и игр: Медитриналии, Поплифугии, Эквиррии и Мегалезийские игры. («Гедоне» – гр. «наслаждение».)
27) Тилия – лат. tilia – липа.
28) квадрантал – мера объёма, 48 секстариев, прибл. 26,26 л.
29) битва у Регильского озера – с латинами в 499 г. до н.э.
30) Ласфения, Аксиофея – слушательницы Платона.
31) Феано – дочь и ученица Пифагора.
32) Гея – гр. Богиня-Земля; Эреб – древний Бог мрака.
33) Дух мой сомненьем объят… – пер. по изданию «Греческая эпиграмма» М., 1960.
34) Александр – имя означает «отражающий мужей».
35) гинеконом – в Др. Греции должностное лицо, следившее за поведением женщин.
36) На море шумношироком… - из «Одиссеи», песни VI.
37) при Иссе – сражение в 332 г. до н.э. (Александра и персидского царя).
38) Пан – (гр.) Бог лесов и садов.
39) Александрийская библиотека – самая обширная в античности и Мусейон – святилище Муз с построенной вокруг него своеобразной древней «академией наук» – сгорели во время Александрийской войны в 47 г. до н.э.
40) Башню на Фаросе… – стихотворение неизв. гр. поэта.
41) Протей – сын Нептуна, морское Божество.
42) сыновья Марса и Аммона – здесь: Ромул и Александр (Македонский).
43) Скифия – земли на северном побережье Понта Эвксинского (Чёрного моря) и вглубь материка.
44) Капуя – второй по величине город в Италии.
45) Медиолан – совр. Милан.
46) Галикарнас – город на побережье Малой Азии, где среди прочих достопримечательностей выделялось чудо света – гробница царя Мавсола (IV в. до н.э.), Мавзолей. Позже, уже со II в. до н.э. так стали называть все выдающиеся гробницы.
47) базилика – открытое (с крышей, но без стен) торговое или судебное здание, позже строились и закрытые.
48) Киликия – р. провинция на Востоке; Кария – р-не называли эту область Ликией и Памфилией.
49) Ирод – здесь: Ирод Антипа, правил территорией Галилеи и восточной частью долины Иордана с 4 г. до по 38 г. н.э.; Филипп – сын Ирода I Великого от другой жены, правитель соседних, северных, областей (до 34 г.).
50) Воанергес – так почему-то называл Иисус апостолов Иоанна и Иакова.
51) Кесария Филиппова – г. к востоку от реки Иордан, к северу от Тибериадского озера.
52) Фессалоники – г. во Фракии.
53) Луций Юний Галлион Аннеан – проконсул Ахайи в 51-52 гг.
54) Антоний Феликс – прокуратор Иудеи в 52-60 гг. Вольноотпущенник Антонии, матери императора Клавдия, отличался большой алчностью.
55) Порций Фест – прокуратор Иудеи в 60-62 гг.
56) Кипр –  провинция управлялась (в описываемое время) проконсулом.
57) Пафос – административный центр Кипра.
58) Сии люди… - выделенные слова из евангелия могли бы послужить превосходным эпиграфом к работе Кв. Торквата «Против семиаксиев».
59) они прожили – так р-не выражались об умерших, когда не хотели произносить зловещих слов.
60) Понтий Пилат – префект Иудеи в 26-36 гг. С 37 по 44 гг. наместники в эту провинцию не посылались. Затем они стали называться (как и в других незначительных императорских провинциях) прокураторами.