Последний звонок

Последние несколько лет Юра Катов, как ни странно, был влюблён. С тех пор, как в  девятом классе его перевели в группу "А" и он впервые увидел госпожу его сердца Алёну Чеботарёву, ее красота не давала ему спокойно жить.

Алёна была самой красивой девушкой класса и, как считал Юра, школы в общем. Многие парни обожглись, пытаясь взять этот неприступный бастион, многим она отказывала, но они все равно, словно послушные пёсики, волочились за ней и не прекращали ухаживать. Однако некоторым (например, Саша Желтков - самый крутой парень в школе) она разрешала не только водить ее в кино, покупать сладости и цветы (что они не всегда делали), но и лапать ее сиськи, задницу и еще кое-что (что они делали всегда).

С девятого по одиннадцатый класс Юра следил за Аленой и был в курсе почти всех подробностей её личной жизни. А как иначе? Муж ОБЯЗАН знать о своей жене всё. Парни, которые позволяли себе хватать её за зад, на следующий день либо не появлялись в школе вообще (как это было с Сашей, на чью голову "случайно" упал кусок арматуры), либо приползали в синяках и ссадинах (как это было с Жорой Лесковским, который спотыкнулся об "случайно" поднявшуюся перед ним крышку канализационного люка).
Алёна, как большинство девушек, любила парней атлетического телосложения, с хорошо развитой мускулатурой. По сравнению с теми, кого она предпочитала, Юра не был даже симпатичным. Но его это отнюдь не тревожило. Ведь он любил её, искренне, чего не скажешь о тех, с кем она проводила вечера. Да, у неё было обалденное тело, и оно не давало покоя Юре в первую очередь, но это всего лишь последствия длительного спермотоксикоза. Он знал: после того, как возьмет её в первый раз и сделает женщиной (по школе ходили легенды о том, какая дешевая шлюха Алёна, но Юра в них не верил), любовь к её не менее прекрасной душе будет говорить в нём наравне с плотской страстью. Сейчас его заботило, чтобы никакая тварь из тех, что тянут к ней свои мерзопакостные лапы, не осквернила её. Потому что она - женщина Юры. Она принадлежит ему, и только ему. Юра свято верил в это.
Сначала он просто следил за ней, провожал домой вместе с её кавалерами. Затем он начал присылать цветы. Анонимно, конечно. Он не сомневался, что между ними любовь - истинная, непорочная, сильная и чистая, как в книгах, и когда придёт время, Алёна поймёт, кто её мужчина.

Стадия цветов минула быстро. Вскоре Юра осмелился на нечто большее - письма. Опять же, анонимные. Он признавался ей в любви, как умел, писал стихи, неудачные, правда, однако он старался, делал всё, что мог. Шло время. Она по-прежнему не обращала на него внимания. Юры Катова не существовало для неё, как, впрочем, и для остальных одноклассников. Юра начинал сходить с ума, он отчаивался, его безумие прогрессировало с каждым днём, что было чрезвычайно опасно для окружающих. Когда он видел, как чужие руки ласкают её упругое тело, как чужие губы прикасаются к её губам и она улыбается, он зверел. Он был готов отдать миллион жизней, чтобы оказаться на месте подонка.

После писем у порядком настрадавшегося Юры (бессонница, отсутствие аппетита, апатия, депрессия и суицидальные фрустрации, - всё как в фильмах про тупых малолеток) наступила следующая фаза. Он выяснил, в какой из комнат спит Алёна (только не спрашивайте как) и выходит ли окно на его пункт наблюдения. То, что он узнал, превзошло его ожидания: окно не только выходило на пункт наблюдения, там еще имелся балкончик.

Забравшись на дерево в три часа ночи, он кинул в окно несколько маленьких камешков. Загорелся свет. Она вышла на балкон, заспавшаяся, но от этого еще более прелестная, чем обычно. На ней была прозрачная ночная рубашка и тоненькие белые трусики, больше ничего. Юра увидел её наготу, и его обуяла чудовищная похоть. Он не мог больше держать в себе чувства, подавлять искренние порывы несчастного сердца. Он приспустил штаны, вытащил разъярённый член и в бешеном ритме задёргал крайнюю плоть. Если бы он мог хоть на миг дотронуться до её нежной, тёплой кожи, он сразу бы кончил. Она стояла, недоумевая, и ничего не видела, пока Юра, созерцая её наготу, онанировал, как сумасшедший. Маленький черный островок кучерявых волос на лобке просвечивал сквозь одежду, и Юра понял, что если бы был Робинзоном, хотел бы пропасть без вести именно там. Он дёргал шкурку с неистовством, пока на пенисе не появились кровавые царапины. Когда Алёна повернулась к нему попой, и Юра увидел её восхитительный "персик", он взорвался. Сперма забрызгала весь тротуар под деревом, несколько струек почти долетели до балкона.

Это событие помогло ему унять своё мужское естество на месяц. Затем всё началось по-новой. Он снова хотел её, даже сильнее, чем раньше.

Выпускной класс. Экзамены пролетели незаметно, а он всё думал о ней. Еще немного, и он потеряет связь с возлюбленной навсегда, ведь после выпускного вечера все разлетятся кто куда, и Юра рискует её больше не увидеть. Торжественная часть, сладкий стол и дискотека. Юре хотелось рыгать зелёной блевотиной от подобных слов. Он ненавидел всё, что они олицетворяли. Ненавидел стадо ублюдков, которые дёргаются под дебильную пародию на музыку, заливаются алкоголем и трахаются в туалете, как собаки. Они называли это "угарный сэйшн", Юра - "сракоблудие пердожников". Если он не появится там, никто, конечно же, не заметит его отсутствия, и уж точно ни у кого не возникнет вопросов касательно его местонахождения и почему он не веселился вместе с остальными выпускниками, - им просто насрать на сам факт его существования. Если кто-нибудь все же и поинтересуется, всегда можно соврать, что ему стало плохо, и он ушел домой. Дело не в этом. Для себя он давно решил, что пойдёт туда, несмотря ни на что, пускай эти ублюдки засунут свое мнение туда, где никогда не светит солнце. Он пойдёт туда, чтобы поставить точку в их с Алёной отношениях, и никто не помешает ему сделать это.

Юра знал, что увидит: счастливые, слезливые рожи в помаде, гламурные шмотки и прически, бормотание о том, кто куда будет поступать, где лучше, у кого самый крутой наряд и пожелания "всего хорошего в дальнейшей жизни". Родители, хлопочущие около своих чад (мать Юры никогда не приходила в школу ни на одно собрание), как заботливые квочки возле цыплят, учителя - это интеллигентное быдло, - говорящие торжественные речи. Всё это было так же мерзко, фальшиво и приторно, как блеск их самодовольных улыбок. Юра с удовольствием отправил бы их в Ад, взорвав школу к чертовой матери. Это была мечта всей его жизни, которой, к сожалению, не суждено осуществиться. Однако, он всё-таки подпортит им Великий Вечер Прощания С Любимой Школой. Но об этом позже.

Юра Катов ненавидел идиотские праздники. Больше, чем праздники он ненавидел лишь идиотскую одежду, которую принято одевать, если идешь на какое-нибудь торжественное мероприятие. Кто сказал, что на выпускной вечер в обязательном порядке нужно надевать костюм, белую рубашку и бабочку? Кто сказал, что нужно чистить зубы и улыбаться? Кто нагло наврал, что туда необходимо надеть чистое нижнее бельё и носки? Покажите этого человека, и Юра выест ему глаза столовой ложкой. Единственное, что спасёт бедолагу, это другой человек, который вымолвит фразу: "Этот вечер запомнится вам на всю оставшуюся жизнь". Только её Юра ненавидел сильнее вышеперечисленного.

Юра был тихим парнем, но иногда его так и подмывало полезть на рожон. Он не мог надеть белую рубашку, костюм и бабочку. Его тело воспротивилось бы этому. Поэтому он одел то, что посчитал уместным: черную футболку с логотипом группы "Slayer", под которым был изображен агонизирующий Иисус Христос с отрубленными руками, тонущий в океане собственной крови и отрубленных голов. Кожаные штаны, цепи и шипастые браслеты дополнили картину и, рассматривая себя в зеркале, Юра был впервые в жизни доволен своим внешним видом. Разве что проклятые очки портили образ, но без них он ничего не видел.

Юра не успел дойти до школы, а на него уже оглядывались, как на чокнутого. В толпе разодетых в пёстрые наряды парней и девиц он, мягко говоря, разительно выделялся. Все выпускники собрались перед школой. Он подошел к своему классу, и впервые всё внимание было обращено на него. Одноклассники таращились на него, словно никогда не видели.

Юру начало подташнивать. Нет, не от того, что такое количество людей изучает его с нескрываемой насмешкой и презрением. Юру тошнило от вида этих подростков. Припидарашеных парней и размалёванных, точно проститутки, девиц. Юре хотелось блевать от запаха, который источала толпа. Дешевые духи, дезодоранты и одеколоны, - ничто не могло скрыть смрада грязных желаний и грязных мыслей. Их счастье воняло дерьмом. Их глаза и улыбки были глазами и улыбками примитивных животных, которые хотят есть и совокупляться, есть и трахать друг друга в безудержной групповой оргии.

"Вот бы на вас всех сейчас упало небо", - подумал Юра, и ему внезапно стало весело. Он осознал, насколько происходящее здесь ничтожно и глупо. Толпа людишек, взволнованных и ожидающих, подмывших перед праздником задницы, стояла тут и не догадывалась, что сейчас на них может упасть метеорит и оборвать их маленькие, тупые, крысиные жизни. Растоптать дурацкие планы и испражниться в сопливые надежды. Сжечь их прически, глаза, уши, носы, пенисы, груди и вагины, превратить радость на их лицах в обугленные черепа. Юра полагал, что вполне мог бы справиться с обязанностями этого метеорита. О да, он мог убить каждого ублюдка, который криво посмотрел на него. Он мог поотрывать парням яйца и изнасиловать всех симпатичных девчонок. Он мог взять нож для резки торта и воткнуть его директору в глаз. Мог залезть на их праздничный стол и, давя армейскими ботинками тарелки, помочиться на их еду. О да, он всё это мог, и собирался кое-что из своих планов претворить в реальность.

Кто-то толкнул Юру в спину. Некоторые захихикали. Юра обернулся и обвёл всех угрожающим взглядом. Кто-то сбоку обозвал его пидарасом. Он пытался не терять самоконтроль, иначе планы полетят к черту. Они своё получат. Позже.

Внезапно откуда-то рядом возникла подстилка классного руководителя (после Нины Цезаревны класс попал в руки мужчины по имени Николай Григорьевич, хотя мужчиной он был постольку поскольку: выглядел, говорил и вел он себя, как настоящий гомосексуалист, поэтому неудивительно, что за глаза его называли "Николаша" или "наш педюша") и любимица всех учителей, гордость школы, отличница, участница олимпиад по алгебре и русской литературе, да и просто, по мнению Юры, самая занудная потаскушка на том шарике, что крутится вокруг солнца, Оксана Брюшко. Она подошла к Юре с перекошенным от ужаса лицом и сказала, вернее, приказала:
- Немедленно иди домой и переоденься!
Юра улыбнулся.
- Если ЭТО увидит Николай Григорьевич...
- Эй, Брюшко, возьми у Катова в рот, может, тогда он хоть станет мужчиной! - крикнул кто-то из толпы и класс заржал, как стадо лошадей. - Давай, не тормози! Ты же это любишь!
- А ну заткнитесь! - закричала покрасневшая Оксана. - Вы что, с ума все посходили? Как вы себя ведёте? Это же последний звонок!
- Пошла на ***, - сказал Юра так тихо, что услышала это лишь Брюшко. Что ему и требовалось.
- Что... как ты...
- Что слышала, сука.
- Хам! Да я сейчас позову...
- Я засуну тебе в жопу шланг, - перебил Юра, - и накачаю твои кишки бензином, а затем ты проглотишь зажженный факел, как настоящий факир. Как тебе такая перспектива?
Брюшко поперхнулась. Затем выдавила:
- Ты будешь разговаривать с Николаем Григорьевичем! И директором! Это я тебе обещаю!
- Оближи мою мошонку.
Брюшко развернулась - из-под каблуков ударили искры - и бодрой походкой замаршировала через толпу. Одноклассники удивлённо смотрели ей вслед и продолжали отпускать шуточки по поводу пристрастия Оксаны к минетам. Юре же достались еще пару скабрезностей о его внешнем виде, но он более не обращал на это внимания. Он полностью абстрагировался от окружающей среды и думал только об Алёне. Её, кстати, не было.

Музыканты тем временем настраивали микрофоны и аппаратуру. Новая директриса (труп Мерзашвилли и Ко так и не обнаружили) собиралась толкнуть речь. Она нервно поправляла прическу и повторяла слова. Потом, как догадывался Юра, пойдет выступление самих выпускников, которые будут читать идиотские стихи, посвященные школе и петь идиотские песни о прощании и горестном расставании с детством. Уроды. Лучше бы спели старинную немецкую песню "Привет, Освенцим!", подумал Юра. По крайней мере, это более соответствовало тому событию, ради которого они здесь собрались. И вообще, Юра не понимал: почему никто до сих пор не додумался вывесить на школе фашистскую свастику или флаг нацистской Германии? Чтоб люди знали, куда идут.

В толпе снова возникла Брюшко, правда, теперь в сопровождении Николая Григорьевича. Она подошла к Юре, стала напротив и указала рукой, будто на экспонат в музее:
- Вот, полюбуйтесь!

Николай Григорьевич прищурил опытный глаз и надул губы. Так он поступал всякий раз, когда в его голове зарождалась мысль, пусть и не всегда понятная ему. Широкополая шляпа, непременно скрывающая добротную плешь, от поморщивания лба съехала вниз, почти на глаза, закрывая ему обзор. Он поправил шляпу и сказал:
- Катов, это что? Ты куда пришел? В школу, или в цирк? Мы в услугах клоуна не нуждаемся!

Класс захихикал.
- Серьёзно? - процедил Юра. Он представил, как заставит Николая Григорьевича проглотить его любимую шляпу и засунет в задницу указку, которой он, если ему что-то не нравилось, бил учеников по спине. Еще он мог принудить классного руководителя засунуть его пенсионерский член в Брюшко, и, когда она будет кончать, облить их обоих серной кислотой. Юра почувствовал, как злость, сдавившая его череп стальным обручем, понемногу отступает.

- ... или вы считаете иначе?
Юра дёрнулся. Он понял, что уже минуты две не слышит болтовни старого пердуна, поскольку погрузился в мир сладких грёз.
- Катов, вы меня поняли?
- А?
- Что ж, другого я от вас и не ожидал. Придётся нам пройти в кабинет директора. Вызовем ваших родителей и будем разбираться с ними, раз вы не в состоянии отвечать за свои поступки, хотя вся ваша семейка, насколько я помню, не приведи Господи. Я не могу срывать праздник из-за ваших глупых выходок. Пока вы отстраняетесь от торжественных мероприятий. Когда директор освободится, мы вместе побеседуем о том, что с вами делать. Вам это ясно? Или повторить помедленнее?
- Повтори, попугай, - улыбнулся Юра. - Я сгоняю за диктофоном и зафиксирую твою проповедь на плёнку, так сказать, для потомков. Как, не против? Буду слушать перед сном, чтобы быстрее отрубаться.

Николай Григорьевич скособочился и скривил такую рожу, будто ему плюнула в глаз обезьяна.

- Сынок, - сменил он тон, - запомни: в ЭТОЙ школе получить аттестат тебе не доведётся. Это я тебе гарантирую.
- Да что вы говорите? Ай-я-яй! Срал я на твой аттестат с большой горы. Вали отсюда, ****ося.

Класс грохнул. Все согнулись пополам и держались за животы. Николай Григорьевич понимал, что его и без того хрупкая репутация терпит крах. Нужно было исправлять ситуацию.

- Насколько я знаю, - начал он со значением, - ты намерен поступать в художественное училище имени Грекова. Так вот, у меня там, представь себе, имеются хорошие знакомые, не последние люди. Я позабочусь, чтобы тебя туда не приняли. Так сказать, окажу им услугу. Что ты на это скажешь, Катов?
- А они знают?
Николай Григорьевич моргнул глазом, точно говоря: " Что ты этим хотел сказать?", но вслух ничего не произнёс.
- Ну, ты сказал: "Так вот, у меня там, представь себе, имеются хорошие знакомые", - продолжил Юра, - а эти знакомые знают, что они тобой имеются?

Класс грохнул снова, на этот раз ржали абсолютно все. Юра надвинул очки на переносицу, подошел к классному руководителю, и полушепотом сказал:
- Что я скажу? Я скажу, что знаю, кто твой сексуальный партнёр и, если ты не хочешь, чтобы это узнали остальные, ты засунешь себе в зад всё, что сейчас сказал и сгинешь отсюда, пока я добрый.

Николай Григорьевич смертельно побледнел. Он стал похож на покойника, который, правда, весьма обильно потел.

- Ты... вы даёте себе отчет в том, с кем имеете дело, и чем это вам грозит? - Тон №1 вернулся на место.
- Да. Я знаю, в чей анус регулярно попадает твоя сперма. Исходя из этих знаний, я полагаю, что имею дело с пидарасом. Также я знаю, что ТВОЕЙ задницы еще пять минут назад тут не должно было быть.

Классный руководитель одиннадцатого "А" скорчил совсем уж невероятную гримасу, поправил опять съехавшую шляпу, и многообещающе сказал:
- Вы об этом крепко пожалеете.
- Ага. Это я уже слышал. Вам пора. И не забывайте, что от анального секса может быть СПИД.

Эта фраза добила учителя окончательно. Он почти потерял самообладание. Но какая-то неведомая сила всё же заставила его развернуться и, сделав грудь колесом, ретироваться туда, откуда пришел.
- Все ведут себя тише воды, ниже травы! Я скоро вернусь! - сказал он подопечным, будто оправдываясь. Это было последним, что он сказал.

Все понимали: произошло нечто из ряда вон. Преподаватель мог расправиться с Юрой в два счета, однако не сделал этого и, потеряв остатки уважения, покинул поле боя с поджатым хвостом. Разумеется, они не владели тем маленьким секретом, коим владел Юра. Никто толком не слышал таинственного диалога. Никто не догадывался, что произошло.

А Юра с довольной ухмылкой снова оглядел одноклассников. Гады думали, что ему несдобровать, а он утёр всем нос. Он еще покажет этим сукиным детям, кто здесь главный. Всем покажет. А пока они, переговариваясь, смотрели, как Николай Григорьевич плетётся к входу в школу, а за ним, словно собачонка, подпрыгивает Брюшко. Похоже, больше других была шокирована именно она.

Наконец-то началась церемония. Выступили коллективы выпускников, исполнявших дебильные песни и декламировавших дебильные стихи собственного сочинения. Все, как и ожидал Юра. Он даже не удивился, когда директриса, окончив торжественную речь, велела ассистентам принести картонную коробку от телевизора, из которой потом со слезами на глазах выпустили трёх белых голубей (один из них, кстати, улетая, пуркнул директрисе на платье, однако мало кто это заметил). Голуби символизировали учеников, которых эта старая ****ь "выпустила из отчего дома во взрослую жизнь". Она промурчала еще что-то типа "вы никогда не забудете эти годы - лучшие годы в вашей жизни, прошедшие в атмосфере любви, дружбы и взаимовыручки", "впереди нелёгкий путь" и "желаю вам стать достойными членами общества, удачи во всех начинаниях, счастья в личной жизни, ибо когда-то уже ваши детки переступят порог этой замечательной школы, чтобы получить знания", но Юра словил себя на том, что у него закрывались глаза и он засыпал на несколько минут в стоячем положении. Проснулся он лишь тогда, когда у директрисы внезапно отключился микрофон. Пока специалисты разбирались с неполадкой, Юра осмотрелся. Радостные и натянуто трагические физиономии. Родители пускают сопли и слюни, фотографируют всё подряд. Педагоги, оргазмирующие от осознания собственной важности, надуты, как индюки. Выпускники мнут букеты цветов, стараются не запачкать дорогие костюмы и тихо посмеиваются над ситуацией. Наконец, микрофон включился. Директриса подставила хавальник и попыталась исправить положение, сгладить неловкость затянувшегося конфуза.

- Дорогие выпускники...

Микрофон вырубился. Все захихикали. Юра подумал, если бы вырубилась директриса, было бы гораздо веселее. За работу снова взялись специалисты, но она поняла, что впечатление испорчено и её новая прическа в комплекте с кружевными трусами от Коко Шанель не спасут неудачный перформанс. Она продолжила речь без микрофона. Юра вопросительно изогнул бровь. Что-то новенькое. Но и тут её постигла неудача: порыв неизвестно откуда взявшегося ветра уносил прочь от ушей слушателей её пафосный монолог. Хотя, решил Юра, надо отдать должное, старая ****ь напрягала связки не хуже вокалистов металлических групп.

Вступительная часть заняла почти час, однако ему показалось, что прошла неделя. Свиноматки со своим выводком поросят побрели в здание школы, где их ожидала следующая, более приятная часть торжества - получение аттестата, сладкий стол и дискотека. Юра пожалел, что не запасся пакетами для блевотины, потому что перенести это без блевотины было невозможно.

Внутри школы его ждали радость и разочарование: она была там. Должно быть, в суматохе он не заметил, как она присоединилась к классу. Она была не сама. Под руку её держал Мистер Тестостерон - Саша Желтков. На Алёне было коротенькое голубое платье, позволяющее оценить все достоинства её фигуры, полюбоваться оголёнными ножками и, если подойти сзади и наклониться, даже рассмотреть, какого цвета на ней трусики. Половина парней это и делала, а вторая, узнав от первой об этом чудесном обстоятельстве, занимала очередь. Алёна была прекрасна, свежа и очаровательна. Косметики, по мнению Юры многовато, но он все равно хотел её. Он хотел бы её, даже если бы она была не накрашена и немыта. О да, он хотел бы, лаская её, вдыхать естественный аромат тела возлюбленной и входить в неё, с каждым разом сильнее и глубже, сильнее и глубже, входить, входить, входить...

Он опять терял контроль.
И больше всего его беспокоило не это. Его беспокоило, что рядом с ней не он, а какой-то сосунок, который не заслуживал и волосинки с её головы. Этот сосунок украл его женщину. А тот, кто посмел сделать такое, должен заплатить своим членом.

В помещении класса раздали аттестаты. Вопреки угрозам Николая Григорьевича, свой получил и Юра. Когда старый пидор передавал ему эту "бесценную" бумагу, его лицо походило на море во время шторма: все мышцы и вздутые вены от напряжения тряслись в диком танце, как волны. Рука дрожала, однако он быстро убрал её в сторону, дабы никто не заметил столь странной реакции.
- Спасибо, сладкий, - тихо сказал Юра и подмигнул.

За столом никто уже не старался вести себя сдержанно. Подростки жрали хуже свиней в хлеву. Пока в классе находились взрослые и классный руководитель, на столе действительно были только сладкая вода, конфеты и торт. Однако вскоре они отчалили в актовый зал, где накрыли стол для взрослых. Вот тут-то из-под парт, заначек и кульков были извлечены бутылки с "компотом" и "газировкой". Включили музыку. Одна из девушек разлила по одноразовым стаканам напитки. Подростки сгрудились вокруг неё и, взяв каждый по стакану, дружно принялись чокаться. Они пили как прожженные алкоголики. Юра отметил: столько радости на их лицах не видел ни во время торжественной части, ни когда они получали аттестаты. Мрази, вот вы кто, думал он. Парни, опьянев после первой же рюмки, начали тискать за груди и задницы не менее опьяневших девчонок. Кто-то целовался, кто-то танцевал, кто-то заваливался на парту и изображал половой акт. Все смеялись и веселились. Оргия. Один Юра был в стороне. Он тихо сидел в уголочке и наблюдал, как Алёна, двигаясь в такт музыке, тёрлась попой об причинное место Саши Желткова. Кровь застыла в жилах Юры, а слезы замерли на полпути, так и не скатившись по щекам. Он знал, чем завершится этот танец. Кабинка туалета, раздвинутые ноги и бурный семнадцатилетний перепихон со стонами, которые Мистер Тестостерон заглушит своими губами.

Юру обуяла холодная ярость. Проклятая шлюха. Что она с ним сотворила? Кто она? Святая? Или вообразила, что она одна такая - богиня? Да вокруг полным полно девок, которые так пьяны, что переспят с ним и подумают, что это был Бред Пит. Подлая похотливая сучка. Он слал ей цветы, записки, стихи. А она ни разу не взглянула на него, словно он - пустое место. А ведь говорили же, что она самая доступная из доступных. Доступная для таких говнюков, как этот Желтков, породистых кобелей, которые выведены для того, чтобы трахать породистых сук. Почему он не верил? Он был слеп. Слеп от страсти и любви. Всё это время он думал о ней, мечтал о ней, ложился и вставал с ней, и даже в туалет ходил, размышляя о ней, а эта ****ь, как оказалось, и отцу родному отсосёт, ежели тот ей даст денег на помаду. Она... просто очередная тварь, считающая, если природа дала тебе симпатичную мордашку и пару сочных сисек, парни сходят по тебе с ума и ты королева школьного бала, ты можешь относиться к людям, как к дерьму.

С Юрой Катовым такие номера не проходят.

Внезапно он ощутил стыд. Стыд за то, что хотел её. Хотел эту пустую, дурманящую оболочку без достойного содержания. Ему было отвратно смотреть, как она тёрлась о бугор на штанах урода, который не стоил и перхоти на плече Юры. Ему было тошно от вида класса, погруженного в полупьяную оргию, нежащегося в океане разврата. Эти примитивные существа напоминали стадо тупорылых собачонок, которые нюхают друг у друга под хвостом. Он ненавидел их всех. Они должны умереть. Они должны захлебнуться собственной кровью, бьющей из дыр в их шеях.

Юра встал со стула. Глаза его, без того серые, превратились в две глыбы льда. Всё человеческое в этих глазах погасло. Теперь это были глаза бесчувственной машины. Машины смерти.

На столе лежал нож для резки торта. Тот самый, о котором он грезил раньше. Юра запер дверь класса ключом из связки, что оставил Николай Григорьевич на своём столе. Никто ничего не заметил. Как обычно. Его для них не существовало. Он положил ключ в карман и взял нож. На лезвии засохли кусочки крема и крошки торта. Музыка гремела так, что все давно оглохли. Они были пьяны и счастливы. Кто-то уже даже по традиции наблевал под стол. Паскудных животных нужно истреблять, Юра уяснил этот постулат, приобретя горький опыт. Сейчас он научит этих говнюков хорошим манерам, раз не смогли их родители. Сейчас он объяснит, почему его фамилия КАТов.

Одна из парочек (Юра с удивлением отметил, что девушкой была Брюшко) пристроилась на подоконнике. Окно было открыто. Внизу - заброшенная, поросшая бурьяном площадка, куда не заглядывала даже уборщица. Пока подростки, закрыв глаза, играли в "оближи мой язык", Юра незаметно подкрался и просто пнул их обеими руками. Голубки выпорхнули в окно в мгновенье ока, и через минуту в помещении не осталось и запаха духов Брюшко. Юра закрыл окно. Трупы обнаружат не скоро, можно не переживать. Если обнаружат.

Первая десятка пошла легко. никто ничего не соображал, поэтому горла вскрывались с механической точностью, кишки ползли наружу, а кровь хлестала фонтаном на стены, пол, столы и еду. Юра, точно робот запрограммированный на одну лишь функцию, погружал в тело нож, вытаскивал, погружал в следующее. На втором десятке, когда кровь начала брызгать в лица находящихся в состоянии опьянения, сексуального возбуждения и эйфории парней и девушек, мешая им развлекаться, возникла паника. Девушки запищали, парни стали кидаться на Юру. Ударив нескольких в глаз и пырнув кого в бок, кого в горло, Юра схватил железный прут для штор, что стоял в углу класса. Нож он воткнул в чью-то голову (к сожалению, разглядывать, кого убивает, было некогда, а жаль), и тут уж пошло настоящее веселье. В классе царил хаос: девушки перепуганным стадом метались по углам и пытались открыть входную дверь, все сбивали друг друга с ног и кричали. Парни тоже хотели бы сбежать, но их удерживало некое мифическое препятствие в виде мужского достоинства. Поэтому они окружали Юру неплотным кольцом, делая редкие выпады, и орали что-то невероятно пугающее. Юра был спокоен. Он контролировал себя как никогда в жизни. Он методично истреблял гадов, одному за другим расшибая черепа вдребезги. Летели ошметки плоти и кровь. Ломались и трескались кости. На металлической дубинке появились впадины, но он продолжал безжалостно убивать. Три девчонки забились в угол и хотели открыть окно, вероятно, чтобы кто-то услышал их крики. Напрасно: Юра с чудовищной силой нанизал троицу на прут. Железо пронзило их тела, как иголка нескольких насекомых. Изо рта девушек хлынула розовая пена. Они захлебнулись ею, подёргиваясь в агонии.

В месиве разбитых физиономий возник Саша Желтков.

Юра ждал этого. Глаза Саши были круглыми, как блюдца. В руке табурет. Юра ударил его железякой в то место, о которое тёрлась Алёна, уничтожив раз и навсегда его гениталии и лишив возможности когда-то воспроизвести потомство. Бедненький. Хватка ослабла, табурет упал на чей-то изувеченный труп. Саша согнулся пополам, ему не хватало воздуха. Юра взял его голову в руки, поставил ногу на плечо. Перед мысленным взором его возникали и исчезали слайды: Алёна в объятиях Саши; Алёна, трущаяся попой о его возбужденный член; Алёна, позволяющая мять её груди, как губку; Алёна, стонущая под Желтковым, голая, потная и разгоряченная.

Юра дёрнул голову и с удивлением обнаружил, что она снялась с плеч. Кровь обагрила его руки, а глаза Саши навсегда замерли с выражением боли от ушиба детородного органа. По краям оторванной головы свисали лоскутья шеи. Юра ощутил наслаждение, острое, как боль, и невыносимо сладостное, как ёрзание головки пениса в девичьей пихве. Он посмотрел вниз и увидел твёрдый "стояк". Его орган стал похож на сталактит, каменный и безупречный. Теперь ему не нужен нож - таким членом можно пронизывать людей, будто штыком. Мотня кожаных штанов треснула по швам - Юра нашел взглядом то, что жаждал увидеть. Алёна забилась в угол возле вешалки и, закрыв голову руками, тихо плакала. Те, кто остался в живых, а это пять-шесть человек, теперь не препятствовали ему. Они вели себя либо как его возлюбленная, либо прятались под парты и за занавески. Кто-то безуспешно дёргал дверь. Юра не обращал внимания. Он всецело сосредоточился на Алёне. Он шел к ней, переступая через тела. Туфли шлёпали по лужам крови, пинали мёртвые головы. Кровь стекала ручьями со стен и столов, капала с потолка.
- Шалава. - сказал Юра. Потребности говорить громко не было - по сравнению с тем, что происходило десять минут назад, в классе воцарилась гробовая тишина. Когда он говорил, всех передёргивало на месте. - Думала, можно безнаказанно издеваться надо мной? Управлять? Да?! Зачем ты делаешь это со мной? Зачем соблазняешь своими бёдрами? Думаешь, если аромат твоей кожи сводит меня с ума, я не соображаю, что ты - паршивая сучка? Ничего. Сейчас я преподам тебе один урок. Сейчас твой аккуратненький ротик отведает, что такое НАСТОЯЩИЙ мужчина, а не то фуфло, которому ты позволяла лапать свои сиськи. Тебе же нравятся большие члены, да? Ты же обожаешь, когда крепкие парни задвигают тебе по самые помидоры, и ты кричишь, потому что их члены причиняют тебе боль? О да, не говори, знаю, что обожаешь. Сейчас ты узнаешь, как это, когда тебе задвигает ТВОЙ мужчина, пускай он и уродливый очкарик.

Алёна таращилась на него непонимающими глазами, ревела и кричала. Юра схватил её в охапку и швырнул на парту. Она почти не сопротивлялась. Он разорвал её голубое платье на тряпки и выбросил кусочки вон. Алёна лежала пред ним, обнаженная, потная, растрепанная, и от этого еще более желанная. Капля испарины скатилась с грудей, проложила дорожку по вздымающемуся животу и остановилась у пупка. Юра слизал эту каплю. На его девушке не было трусиков (что его отнюдь не удивило), и теперь он видел её неземные бёдра во всей красе, созерцал её выпирающий пухленький лобок и примыкающие друг к другу, как лепестки роз, половые губы. Черные маленькие волоски, которые упустила бритва, заставили Юру застонать. Если бы это было возможно, он сошел бы с ума во второй раз.

Юра расстегнул ремень, приспустил кожаные штаны и, взяв Алёну за ляжки, грубо пробороздил её вагину. Он вогнал до упора и наткнулся на нечто пульсирующее и приятно влажное. Внутри она была еще горячее, чем снаружи, и Юра боялся сгореть в этой раскаленной печи из плоти.

Они совокупились.

Алёна царапалась, кусалась, вырывалась и кричала, однако Юра буквально впечатал её в парту. Он даже не трахал её. Он бил её лобок своим до синяков, рвал влагалище до крови. Член горел огнём, уретру пронизывали иглы острой боли, но он не останавливался. Он бил еще сильнее.

- Ну что, нравится? Ааааа! Ааааа! СУКА! Какая ты узенькая сука! Какая ты грязная ****ина! На! На! На! Ааааааа... какая дырочка...

Каждый удар отдавался оргазмом. Юра задыхался от наслаждения. Его трясло, как наркомана. Парта расшатывалась, скрипела под напором мощных ударов. Он лизал лоб Алёны, веки, переносицу, нос, губы, подбородок. Слюни текли по её лицу, точно сперма у порноактрис в фильмах для взрослых. Он рвал её изнутри, рвал так, что ни один хирург не взялся бы сшивать. Взяв Алёну за бёдра, Юра сменил позицию и принялся насаживать её тело на фаллос стоя, пока наконец не дёрнул на себя и замер. Яйца сжались и подобрались под член. Он взорвался в неё исполинским потоком спермы, конвульсивно подёргиваясь и кусая её соски, чтобы заглушить собственный крик. Семя выходило толчками, поэтому он уложил Алёну на парту и, придавив сверху, наслаждался процессом извержения Везувия. Он потерял девственность, и это было божественно. По ногам девушки текла сперма и кровь, однако для Юры сейчас не существовало ни её, ни класса, ни этого дурацкого дня. Он всецело растворился в оргазме.

Алёна потеряла сознание.

Тем лучше для неё. Юра ударил её несколько раз головой об угол стола, а затем повторно облизал лицо, слушая, как из дыры в черепе девушки его мечты вытекают и падают в кровь одноклассников её маленькие мозги.


22 августа - 7 сентября, 2005 года.