emma

Моя лучшая подруга просила называть ее Эммой.
Вообще-то ее звали Вероникой, или Кристиной, или даже Олей – сейчас и не припомню – но постоянно, из секунды в минуты, изо дня в год я звала ее Эммой. Эм-ма. Это уже и не просто именем стало, для меня это созвучие было куда большим – вербальным, кодовым олицетворением нашей дружбы. Как это сладкое имя перекатывается во рту, как ты обволакиваешь эти стройные, возвышенно-ампирные звуки своим языком, даже зная, что имя-то ненастоящее. Называть кого-то не своим именем? Дело простое, особенно если ей нравилось, а разве самому не приятно от улыбок и приятных событий в сторону других людей?
---
Мне было пять лет, а Эмму на целый месяц отправили то ли в санаторий, то ли в какой-то лагерь, но без ее светящейся каким-то холодно-ярким флуорисцентным светом улыбки меня поедала скучища. Огромное серое мохнатое животное возвышалось надо мной, пока я уныло ковырялась выцветшей зеленой лопаткой в песочнице. Как сейчас помню, но в возрасте до семи лет я никогда не расставалась с этой дурацкой детской лопаткой. И еще точно таким же зеленым ведром. На каждой фотокарточке, в малейшем отголоске тех далеких воспоминаний. Везде и всегда этот несуразный грязно-салатовый набор. Может, он мне в тот день так надоел, что настроение показывало резко-популярно-зимнее -24? Может, солнце светило не той стороной? Или может мое маленькое малышковое сердечко истосковалось по самому важному из человечков, который хоть что-то (в отличие от претенциозных взрослых) понимал?
И Каково же было мое 1/3 изумления 1/3 радости 1/3 раздражения, когда я увидела ее, Ее, так неожиданно появившуюся, озарившую собой этот тускло-невзрачный двор. Солнечные лучи оплетают ее волосы так, что начинает казаться, будто они образуют нимб. Я бегу ей навстречу, не разбирая дороги, не замечая ничего и никого вокруг. Я кричу:
- Эмма!
И с размаху бью ее тем самым пластмассовым ведром по голове.
---
Мы учимся в пятом классе, и только вчера Эмма наговорила мне кучу гадостей, а мы поссорились так, как никогда еще в жизни. Что стало поводом не так уж важно, а когда ваша личность лишь на стадии формирования гордость так и хлещет, пытаясь затопить в океане несуразных принципов. Это уже после понимаешь, как глупо терять людей из-за каких-то идей и теорий, а тогда я отсела от Эммы за три парты, гипнотизируя страдным взглядом контрольную по биологии. Сказать честно, я ничего не выучила (обычно мы с Эммой придумывали изощреннейшие в своей извращенности шпаргалки, которые ни один из учителей так и не смог обнаружить), а вот подруга моя, похоже, пользовалась своим интеллектуальным трудом по полной. Списывала.
По ничтожной случайности мне удалось выкрасть этот несчастный листочек, коряво исписанный синими чернилами. Выходя из класса, я вижу ее, прислонившуюся к стене и читающую какую-то потрепанную книжонку. Я машу рукой и кричу:
- Эмма!
И она знает, что я только что ее сдала биологичке.
---
Прямо перед самым моим днем рождения на пятнадцатом году жизни все свое время Эмма проводит с Мариной. Марина – это ее сводная сестра, которая, бывало, приезжала раз в пару лет из Сочи. В такие дни наше общение с самым родным мне человеком ограничивалось редкими телефонными разговорами. Я все это стоически терпела (ведь никогда дольше двух недель весь этот фарс в три акта не затягивался), но только теперь  меня так сжигала обида. Еще ни разу за 15 лет мне не приходилось отмечать свой день рождения без Эммы.
А она к тому моменту уже пару лет влюблена в Андрея. Андрей – это наш одноклассник. Ну да, он вполне миловиден, но мне всегда казался несколько ограниченным, что ли, самовлюбленным, хоть я никогда еще не акцентировала внимание Эммы на его видимых невооруженным взглядом недостатках.
Иррациональное желание насолить любыми методами достигло своего апогея в день рождения. Тщетно я давила в себе эту детскую мстишку (да и давила ли вообще?), но вскоре я уже гуляла по улице с Андреем, который с упоением рассказывал какую-то чушь (=нес полный бред и ахинею) о мотоциклах. Как вдруг в конце аллеи я заметила знакомый до мельчайшей детали силуэт любимой подруги, которая гуляла отнюдь не одна. С Мариной.
И от злости, ярости, красная пелена застилает мне глаза. И я кричу:
- Эмма!
И целую этого чертового Андрея.
---
Когда мы разъехались по разным городам, когда студенческая жизнь захватила в свои стальные лапы, когда из памяти ежеминутно выветривается какая-то часть ее образа, я неожиданно встречаю ее на перекрестке. Быстрым шагом она направляется куда-то (по делам? на свидание? может, домой торопится?), а я не могу сдержать сердечного восторга. Так и хочется ее остановить, перехватить, засыпать тоннами крупиц-вопросов, поговорить обо всем на свете, попросить прощения, что не писала и не звонила уже около трех лет. Я тороплюсь за ней, пытаюсь угнаться за золотистым нимбом ее волос. Я кричу:
- Эмма!
Но она не оборачивается.
---
Моя лучшая подруга просила называть ее Эммой. Я не была ее лучшей подругой.