сёстры К

Повесть.   Две сестры, или история одной ссоры длиною в жизнь

    Моя бабушка была старшим ребёнком в семье. А всего у родителей было три дочери и один сын. Ещё один сын умер в пятилетнем возрасте от болезни, которую в деревне лечить не умели. Бабка прожила нелегкую, но достойную крестьянскую жизнь и много чего повидала на своём веку. Она горячее всех любила своего брата Колю, с которым проживала в одной деревне не один десяток лет. Но жену его на дух не переносила, и брат знал об этом. Как самой старшей в семье, ей рано пришлось работать, поэтому её образование исчислялось тремя классами церковно-приходской школы. А дальше тяжёлый крестьянский труд, война, послевоенные годы. Ранняя смерть мужа, не зажившегося после войны, детей подымала, дом строила. В общем, с личной жизнью не сложилось.
    Брату Коле повезло побольше: окончил десять классов, на войну не забрали, выучился на шофёра, женился. Растил детей, женил, выдавал замуж, ссорился с женой.
 Одна сестра умудрилась выйти замуж и уехать из родной деревни на сторону, к мужу в Калининскую область.
    А вот младшей, Нинке, повезло больше всех. Во-первых, самая любимая в семье, баловали. Работать сильно не заставляли. Школу в деревне закончила, в город уехала, выучилась на портниху. Замуж вышла за машиниста паровоза. Красивая была, как киноактриса. В то время как Лизка, старшая, работала в поле, как лошадь, и дома, Нинка ещё сопливая была, в кровати нежилась и пенки с молока снимала. Тут у бабки даже дух захватывает от обиды. Что ж, её понять можно.
    – А я-то уже лес на станцию возила за семь верст. Выедешь затемно, мороз трещит, дорога вся ледяная, аж светится под луной. У лошади морда вся в инее, как в пуху. Три ходки сделаешь за день и спишь как убитая, никакой еды не надо. Утром опять наряжают, и так всю зиму, пока дорога не испортится, – здесь бабка смахнула слезу рукавом (себя жалко).
    Я киваю головой. Ей отрадно – внук слушатель благодарный.      
    Долго ли, коротко, да и у Нинки вышла поруха. Муж её, машинист, красавец и лихач, очень на мотоцикле ездить любил. Это и я помню: прокатил дядька Вася один раз на «Урале». Чуть из седла не вылетел со страху, пальцы побелели, вот как в баранку вцепился. Бабка, тогда ещё не старая, тоже каталась. Нравился ей Васька, опять Нинка сестру обставила. Бабкин-то муж к тому времени уже помер от фронтовых ран. А Нинкин-то Васька орёл, а что он пить любил, так редкий мужик из деревенских не пьёт, это не порок. Однако помер дядька Вася самым нелепым образом.
   – Пришли ко мне как-то вечером Васькины друзья, – говорит тетка Нинка, – и говорят: твой-то мужик в канаве пьяный лежит. – А мне уже тогда так его пьянки надоели, что я не пошла его доставать. Да и сил у меня таких не было, пьяного мужика до дому тащить. А дело было осенью.
   Тут тётка переводит дыхание.
    – Слёг, в общем, Васька, всю зиму проболел, а к весне и помер. Вот до чего его пьянка довела. И осталась я с двумя детьми: Сашке два года и Надьке пять лет, чему уж тут завидовать», – она хмыкнула носом. – Дура была, молодая, гордая, да и он тоже с гонором. Ничего не попишешь, уж как вышло, так и вышло.
Сейчас тётке шестьдесят лет, вылитая прабабка, но крепкая ещё старуха. В молодости красавицей была, фото смотрел, даже не верится.
    – Сама виновата, прохлопала мужа, не заленилась бы, с мужиком бы жила, а так... – тут бабка осеклась. – Да, буйный во хмелю бывал, и рука тяжелая. Всё равно дура!» По случаю достаётся фотография из семейного альбома, похороны дяди Васи. Строгая бабушка, рыдающая жена, насупленные дети, родня из мужиков, друзья и знакомые в неподдельном горе. Похоронных фотографий в альбоме много, что ж, родня большая.
    – Ну, а дальше-то что?
    – Дальше? – бабка усмехается, и сага продолжается. – Нинка больше замуж не выходила, да и мудрено выйти с двумя детьми, но без мужиков не жила. Начальницей стала.
    Горько бабке такое признать, ох, горько!
    – А как мне без мужика жить? – вопрошает тётка. – Детей подымать надо, за домом следить, ремонт опять же, дров на зиму привезти. Огород, скотина корму каждый день требует, сено на зиму заготовить. Нет, без мужика никак нельзя, только я уж решила: замуж не пойду. И правильно сделала.
    Следует вздох и долгая пауза. Тётка вспоминает жизнь. Вдруг неожиданное признание:
   – Полюбилась я одному начальнику, он семейный был, а я у него в секретарях ходила. Ну, он мне и помог во всем. А что мне было делать, судить-то всем легко! - она смотрит на меня, ища поддержки.
 Конечно, конечно, ведь детей подымать-то надо. Нет, я не осуждаю её нисколько.
   – Ну, а уж как начальницей стала, тут ей работка в леготку, еда в натуг, – съехидничала бабка.
   –Сначала на швею выучилась, но швея из меня не очень хорошая получилась,  – повествовала тетка Нина. – Ну, а любовник мой помог мне начальницей стать. Сначала по профсоюзной линии двигал, а потом уж я и сама в гору пошла. Несколькими мастерскими командовала как начальник цеха. А благодетель мой к тому времени состарился и на пенсию ушел. Дети выросли, на ноги крепко встали. Сама стала мужиков выбирать.
   У бабки в ту пору дом стоял, и сын вовсю работал в хозяйстве и в колхозе. Тоже мужика себе нашла, но недолго с ним прожила. Слишком самостоятельной стала, мужики у таких долго не задерживаются.
   – Генка, сын, выгнал. Сам-то выпил, попробовал руку на меня поднять, а сын-то его сразу за шиворот: вот тебе бог, а вот порог!
    Больше мужиков у бабки не было. Всю мужицкую работу по дому Генка делал, а достойных и свободных в деревне не имелось. Даже этот бабкин сожитель был из залётных, строитель.
   – У Нинки в ту пору мужиков было завались! – засмеялась бабка, и сестра Нинка тоже.
   Словно решила тётка насчет мужиков какую-то хитрую истину для себя выяснить. Все они приходили жить в уютный Нинкин домок хорошо и надолго, и так же незаметно уходили. Кто через месяц, кто через полгода... Нинка же из красавицы-молодки давно превратилась в тётку Нинку. Этакую матрёшку – любительницу застолий и любовных приключений. Но ни при каких обстоятельствах не теряющую головы. Будучи начальницей, сумела отложить кругленькую сумму себе на старость, детям и внукам...
   Бабка же моя, Нинкина сестра, много чего повидала на своём веку: и войну, и колоски, и раскулачивание. Здесь же не могла не вынести своего приговора сестре, ибо такого количества мужей у одной вдовы ещё не было. С каждым из них тётка собиралась жить долго и счастливо, да вот не везло ей, должно быть, секрета какого-то не знала. А кто научит? Никто, все только зубоскалить горздны. Мужики все как-то измельчали, один попался скупой, другого слишком быстро хмель одолевал, третий в любовных утехах оказался не боец.
   – Правда, все они что-то ей оставляли на память, кто печку новую сложил, кто скотный двор перебрал, кто машину дров на зиму завез. Но дорога у всех оказалась одинакова, через калитку и на улицу. Мне вот таких подарков никто не делал, – сев на любимого конька, завелась бабка. – Все дети, даже переженившись, тянули: мамка, дай то, мамка, дай сё, словно я магазин какой-то!.
    Наконец, залетел орёл и в Нинкины сети и прожил с ней около пяти лет. Жизнь с ним для Нины Николаевны оказалась не сахар. Ибо орёл знал, где нужное слово сказать, а где и клюнуть. Тётка почему-то прозвала его Геббельсом, всех родственников это страшно смущало, а Адьку, Нинкиного второго мужа, ничуть. Я много лет пытался разгадать эту тайну: почему Геббельс. Может, за гладкие чёрные волосы, зачесанные назад, как у партайгеноссе.
    Орёл мог всё: пить и не терять головы, быть неутомимым в постели, хорошо зарабатывать. И даже сумел внушить уважение ко всему мужскому роду Нине Николаевне через свою незаурядную личность. Со всеми родственниками у него сложились ровные, хорошие отношения. Все ему были рады и наперебой приглашали в гости.
    – Повезло вороне», – вздыхала бабка не без зависти. Адька был разведенный, на Вологодчину приехал на заработки, платил алименты, но на родину в солнечную Молдавию возвращаться не хотел.
   Я его видел только один раз. Мы пошли всем родней за грибами, но нам в этот день не повезло. Пришлось довольствоваться «неприличными», по деревенским понятиям, моховиками и «прочим лесным мусором», по выражению бабкиного брата Коли. Нинкин мужик сразу от всех отделился и пришел к месту сбора с полной корзиной ядреных белых грибов. Чем сразил всех наповал, так как все мужики знали лес, как свои пять пальцев, а Адька здесь не жил.
 Однако долго ли, коротко, кончилось Нинкино счастье.
   – Улетел орёл, исчез Геббельс, уехал Адька на свою Родину! – повествовала тётка.
   – Жена его бывшая померла, дети одни остались. Уж как он меня звал с собой-то уехать, да разве я свой домик-то родной брошу? Нет, не поехала, не смогла себя пересилить, – хитровато улыбаясь, закончила тётка Нина.
   Потом её жизнь стала как-то закругляться. Во-первых, вышла на пенсию, во-вторых мужиков больше не заводила, а всё частью нанимала за деньги. И превратилась в настоящую бабушку с целым сундуком воспоминаний и выводком внуков. Повесила в красном углу икону, завела козу, опростилась. Ходит в гости к детям на именины, если удаётся подкопить денежек, то и с подарком.
   Молодые жены, однако, холодны к старухам, сухо поздороваются, даже чаю не предложат, если не напомнишь. Только если с деньгами придёшь, вроде помягче делаются. Так что ходят две сестры друг к дружке в гости. По-стариковски, не спеша, с чаем с вареньем, с сушками, которые нужно долго размачивать. Да и не едоки они, угощение так, декорация. Говорят о чём-то незначительном, вдруг раз – и поссорились. Опять бабка тётке Нине в вину свою тяжелую судьбу и её легкую жизнь поставит. Та уже и привыкла, не отпирается. И то сказать, сестра-то одна живет, барыней, а бабка с капризным сыном, которому скоро за пятьдесят стукнет. Ну, где тут правда? Где справедливость?
    Идёт, бывало, бабушка в лес или из лесу и всё себе под нос бормочет, можно не сомневаться – всё с сестрой Нинкой спорит, чья жизнь легче, а чья тяжелей. Впрочем, известно, чья. Достаточно в лицо им посмотреть: одна вылитая прабабка, а другая прадед. Один был вылитый «дед Щукарь», другая напоминала старуху из сказки про золотую рыбку. Ну прям живая прабабка Агафья.
    – А на кого я должна быть похожа? – улыбается беззубым ртом тётка Нина, впрочем, зубы она вскоре вставит, протезы.
    – Только на батек и маток, а на кого мы ещё должны быть похожи! Мы же сёстры, – и смотрит на сестру Лизу, насупившуюся и сгорбленную. Вечную воительницу и искательницу правды.
    – Известное дело, – поддакивает бабушка.
   Ну, слава богу, хоть в этом она согласна с сестрой.

 
К О Н Е Ц.  11 февраля 99 г. ( 16 декабря 2005 г.)  Богданов И. В. Кировск тел. 23-947.