Два разных дня в одной судьбе

 /посвящается моему папе/               
               
 
                Два дня вплетённые в судьбу,               
                Нечаянно вспыхнули в сознанье…
               
               
Изредка, но во времена последние всё чаще и чаще, я отчаянно смешиваю в своём воображении разные временные отрезки жизни, сопоставляя их и анализируя прошедшее.
Иногда, это наложение времени и скручивание его последствий, погружает меня в уныние или грусть, когда душа омывает слезами несбывшееся или сбывшееся напрасно…  Однако я не могу убежать от себя, пусть и застрявшего где-то там за горизонтом уставшего времени, где то, что свершилось, можно лишь оправдать себе в угоду, но уже совершенно невозможно изменить.
Этим обстоятельством, пожалуй, Прошлое неумело жестоко, но я вновь и вновь погружаюсь в него, пытаясь найти разгадку дня сегодняшнего.



День первый.

Когда-то давно, мы жили в коммунальной квартире, где общее настроение зависело от каждого и легко передавалось на остальных. Тут все были связаны и сопряжены друг с другом, хотя каждый считал себя вполне свободным в суждениях и поступках. Ведь иллюзия заблуждения свойственна человеку, особенно в насыщенном пространстве себе подобных.
Впрочем, когда мы решили завести себе аквариум, нас не столько занимало мнение окружающих, сколько завораживало желание, поглощающее нас вполне. Не то, чтобы это желание было неотвратимым, скорее сынишка предчувствовал волшебство, которое привносил стеклянный прямоугольник, наполненный водой и рыбками.
Я согласился способствовать, предварительно заручившись обязательствами в том, что сын будет следить за рыбками, регулярно кормить их и содержать аквариум в чистоте. Тогда, в то весеннее время, мне казалось это важным фактором сближения, потому как общие интересы, пусть и кратковременные, невероятно объединяют людей, и, порой, совершенно разных.
Я помню то утро…
Оно и сейчас кажется мне удивительно близким.
На небосводе висело прохладное солнце, а утренняя чистота улиц вселяла торжественную неуверенность, и что-то прохладное сквозило в тот апрельский день унылого безветрия. Сынишка держал меня за руку, и мы, наполненные ожиданием свершения, весело шагали к трамвайной остановке, расположенной неподалёку.
- Пап, а каких мы рыбок поселим в наш стеклянный домик? Красивых?.. Больших?..
- Конечно, Серёжа, - отвечал я уверенно и спокойно. – Мы купим вуалехвостов и телескопа! Хорошо?
- Да, папа! И я хочу ещё водоросли и грот… Мы ведь их купим, правда, папа?..
Я посмотрел на сына. В его глазах таилась неуверенная надежда и беспокойство. И я не смог сказать «нет». Взгляд детских глаз, это особенное отражение жизни, которое помогает нам совершить нечто большее, чем предписывалось судьбой.

Трамвай, вальяжно раскачиваясь на рельсах, доставил нас к конечной остановке своего пути. Двери распахнулись, и мы вышли в чудесный мир «Птичьего рынка», расположенного на Кондратьевской площади. Тут всё было волшебно! Пёстрые чувства захлёстывали и завораживали разум, и всюду хотелось успеть и во всём участвовать.
Глядя на всё это пиршество непосредственной доброты, я, совершенно внезапно, ощутил необходимость приютить котёнка или собачку, радостно виляющую хвостом и преданно смотрящую на своего будущего хозяина огромными и наивными глазами. Удивительно, но все животные были природно доверчивы и этим подкупали невероятно, до щемящей боли в душе, когда одиночество удушливо обволакивает разум.
Но мы купили только аквариум и рыбок…
В нашу маленькую комнату, из восьми квадратных метров, счастье помещалось лишь в ограниченных количествах.

Когда мы вернулись домой, то с удвоенной энергией, несмотря на дорожную усталость, принялись оборудовать место под аквариум, и превращать обыкновенное стеклянное пространство в островок экзотической жизни, наполняющий нашу жизнь семейным теплом и уютом.
Сообща, советуясь и дополняя друг друга, мы расстелили на дне аквариума симпатичные камешки; залили воду и посадили водоросли; установили неоновую подсветку и кислородный компрессор, а затем, в центр этого подводного мира, сынишка торжественно водрузил готический грот, украшающий и придающий изысканность всему этому морскому царству.
И вот, после того, когда всё уже было готово, мы приступили к процессу новоселья и начали погружать рыбок в их, как тогда казалось, постоянный домик. Мы это делали с осторожностью, стараясь не навредить. И я хорошо помню, что последним обитателем нашего искусственно созданного прозрачного домика, стал большой чёрный «телескоп» с огромными, выпученными от удивления глазами.
Осматривая плоды своей работы, мы были счастливы и завороженно тихо любовались отражением водного мира в нашей судьбе.
Спать мы легли уже затемно, но на наших лицах ещё долго играл свет уличных фонарей, выхватывая усталую радость от сбывшихся надежд.



День второй.

А затем был другой день.
Случился он много позже дня первого, но от этого последовательного обстоятельства, значение его в судьбе моей совершенно не уменьшилось.
Был тот же апрель.
Только погода была неприветлива и сурова. Дыхание весны скорее напоминало осень…
И что-то отяжеляющее витало во всём.
Это было время расставания…
Я прощался со всем, что прежде мне было дорого и оставалось таковым, но уже вне зоны моего влияния.
Мы разъезжались.
У нас уже не было семьи…
Жена развелась со мной и увозила сына в новую квартиру, выделенную ей государством. Я оставался один.

В тот день, так небрежно застрявшей в моей памяти, они заказали плохонький допотопный грузовик, для перевозки немногочисленных вещей, нажитых совместно в той другой, уже несуществующей жизни.
И когда вечером я вернулся домой, всё уже было кончено…
И только грубый беспорядок напоминал о торопливом бегстве из общего прошлого, когда остатки ненужного были небрежно раскиданы повсюду. Я заметил свисающий с потолка обглоданный электрический шнур, к которому прежде подключалась незатейливая люстра… На полу было натоптано, как и в душе моей неприкаянной, парящей теперь в пустыне одинокого безучастия.
Более оставаться в этой квартире я не мог…
Мне было тягостно всякое напоминание о том, что уже никогда не случится в моей тоскливой жизни. И тут я почувствовал, как горло вдруг сдавило удушливое кольцо слёз…

Я стоял посередине пустынного бытия.
Меня окружало одиночество и ветхие предметы никому ненужного быта. И всюду мерещилось моё, как теперь оказалось, счастливое вчера. Оно звало меня к себе, и за каждой дверью я слышал детский голос своего сына. Вот только двери эти, теперь я открыть не мог… потому как обронил ключи в пучину времени.

Душа моя страдала, и я решил покинуть этот отрезок своей жизни навсегда, тайно сохранив его в укромном уголке памяти, даже, пожалуй, и от себя.
И когда я уже наполнил свои лёгкие решимостью, дабы выбраться из вязкой тины затянувшегося прошлого, взгляд мой совершенно непреднамеренно коснулся железной панцирной кровати, уныло стоящей в углу комнаты. На её оголённых пружинах валялся забытый всеми аквариум, который когда-то привносил в дом уют и радость, но в новую жизнь его решительно не взяли. Там, в будущем, место ему не нашлось… Там была радость иного рода. Или это был символ прошлого?.. Впрочем, он и остался в нём, заброшенный и никому ненужный.
 
Я вернулся и, подойдя к кровати, присел на корточки, дабы лучше рассмотреть аквариум.
По всему переднему стеклу, уже затянутому зеленоватой плёнкой цветения, проходила огромная трещина, не позволяющая наполнить аквариум водой, которой было угрожающе недостаточно и оставляло рыбкам крайне мало пространства для жизни, придавливая их своей верхней кромкой соприкосновения воздуха и воды.
Впрочем, я и не заметил ничего живого в этой мутной жиже, кроме чёрного «телескопа», лежащего на боку и еле скрываемого водой. Он не мог передвигаться – ему было слишком тесно. Он лишь смотрел на меня своим измученным немигающим оком, словно вынося вердикт. В его потускневшем взгляде не было никакой надежды.
Ещё несколько минут мы пристально изучали друг на друга.
Затем я резко встал, нашёл брошенную рядом крепкую верёвку, вероятно не пригодившуюся к чему-либо полезному, обвязал ею на скорую руку аквариум и дотащил его до помойки, находившейся в сорока метрах от подъезда. Там я аккуратно поставил его на землю и медленно развернувшись, зашагал прочь.
Я знал, что в спину мою смотрит немигающий глаз «телескопа», но также я знал и то, что уже никогда не услышу детский голос, который ласково произнесёт: «Папа, давай покормим наших рыбок вместе!».