992

***

   Десять дет раскрепощался сам, а сколько буду раскрепощать друзей? В квартиренке как в личном храме одиноко сидел, писал догматы «для будущих поколений»! Потом бегал по магазинам, зависал от почтения к чужим мнениям, и всё хорошее во мне вообще превращалось в пепел. Был труслив и жесток... Итак, узнавая в них себя, люби их, красавец-мужчина и подходи как можно ближе, чтобы дружил с ними Бог даже больше, чем тогда с тобой, сокращая безнадежное время...

***

   Построили мощный и красивый мир и только два, значит, врага: загрязняющая чернота земли и затмевающее сияние неба... – но, ей Богу, кажется, эти фараоны победят и землю, и небо,  закрепив себя для  космической жизни на могучей и красивой метле с движком на атомном топливе...

***

   Бог и дьявол - это два монстра, они оба способны и пугать, и соблазнять, но обычно один пугает (например, Бог), а другой оборачивается красавчиком и гостеприимно раскрывает объятия... - «Ночь породила луну, а луна солнце, после чего томительно проползает день, который есть лишь пустое отсутствие ночи...»

***

   Мама по телефону о жизни: «Держись, что ж делать, все мы за тонкие веточки держимся...»

***

   Если спишь на животе, то главенствует начало себялюбивое и сексуальное, если на боку, то это проза, а сон на спине не иначе, как только от святости. Я сплю на боку, отвернувшись к своим интересам, но с наклоном к животу - проза с элементами сексуальности?! Так это же типовой случай…
 (Вова: «На спине еще и  наглецы спят. А на животе - робкие» - «Робкие и сексуальные. А святые – это дерзкие по отношению к наглости...»)

***

   Представилась картина: русские трактористы в поле. Сумерки, холодно, а они в машинном масле…

***

   Бывает, что член полон спермой как плод соком и не терпится найти какую-нибудь соковыжималку или маслобойку, чтобы разбить переполненный сосуд, с силой швыряя его много раз в глубь заросшего травою колодца…
 
***

   Он ищет какой-то нейтральности, но с наклонностью доброй и умной, с улыбкой... Раньше на подобную «объективность» вылил бы струю яда, но теперь говорю: «а что он видел хорошего долго? Ты же сам теперь желаешь не нервничать. Чем и заняться ему, если не кабинетной, обыкновенно технической, литературной карьерой, да еще дневником, где, наверно, пишет сейчас, что страсть есть пристрастность, неученая субъективность и только - а у самого, как у всех, ни природы, ни Бога, элитарно стерильное среднее место...»