Дождливый день

Я наблюдал за ним из окна спальной комнаты, полулежа на высоких подушках, потому что болел, и ноги мои, закрученные до самых бедер тугими бинтами, бессильно свалились в покатое дно глубокой кровати. Единственным моим развлечением, кроме сна до одури, да чтения бесконечных книг, грудой набросанных на подоконнике, явилось созерцание безнадежно промокшей улицы сквозь подернутое сизой пленкой скользкое стекло окна.

Он сидел один в тесной фанерной будке с размытой надписью «Чистка обуви» и, подперев голову, сложенной в локте рукой, тоскливо смотрел, как в расплывшейся рядом бесформенной луже давились от смеха глупые капли      дождя. Небо, плотно заваленное серыми тучами, не пропускало дневного света, и, исходящая из подворотен и арок сырая мгла, растворяясь в промозглом воздухе, властно висела над улицей.

По клейкому асфальту, с трудом отдирая резину, тащились в разные стороны автомобили. Свет их габаритных огней, яркими каплями падавший на мостовую, струился к обочине разноцветными потоками и, смешиваясь у бордюрного камня бурлящим ручьем, бежал к разинутой решетке ливневой канализации.

Одинокие прохожие отмеряли быстрыми шагами ширину оконного проема; неожиданно выныривали из-за кирпичных откосов и суетливо семенили,  по мокрому стеклу, разгребая зонтами сетку дождя перед собой, даже не помышляя позаботиться о гигиене раскисшей обуви. Да и кому пришла бы в голову нелепая фантазия чистить ботинки в этакую слякоть, когда через несколько минут, они вновь оказались бы доверху забрызганными грязью. Другое дело, если бы кончился дождь.

Старый чистильщик оторвал взгляд от  земли, подпирая им низкие тучи, и, сердито погрозив какой-то из них кулаком, вновь погрузился в облако раздумий, роняя глаза в пустую жестяную банку перед собой, куда посетители обычно складывали мелочь.

Пропитанная водой крыша  фанерной будки начала протекать, и несколько звонких капель упали на седую голову ее обитателя. Старик очухался от сонливой задумчивости и стал прилаживать к потолку жестяный желоб, который вывел бы заблудившиеся ручейки наружу. Растормошенный таким образом, он затем принялся открывать и закрывать банки с кремом и эмульсиями, пересыпать гвоздики. ерошить щетки, расправлять спутанные шнурки. Причем, проделывал это столь терпеливо и прилежно, что я невольно ощутил протиснувшийся откуда-то запах смазанной рыбьим жиром кожи и гуталина. Когда все вещи, наконец, успокоились на своих местах, он опустился на приземистый табурет, и вновь поместил ампутированный взор в порожнюю жестянку.

Дождь усилился и стал смывать с окна изображение старого чистильщика, накрытого желтой будкой. Оно неестественно вытянулось, раздваиваясь на стекле, и, нехотя потянулось двумя тонкими струйками к нижней планке деревянного переплета. Глаза мои оскорблено отвернулись. Я достал наудачу журнал из стопки под рукой и запутался в кружевах букв, медленно переворачивая страницы. Прошло не так мало времени, прежде чем дождь сменил угол падения и оставил в покое дрожащие очертания улицы. Я снова продолжил наблюдение за стариком, втягивая носом мнимый сапожный запах.

Он предстал предо мною согбенной дугой спины, выкатившейся из узкого дверного проема каморки, в недрах которой что-то усердно раскапывали его руки. Вскоре показались и они, торжественно сжимающие узловатыми пальцами стеклянный предмет, в форме бутылки старинного образца с большой узорной наклейкой. Хозяин посмотрел сосуд на свет, затем заглянул одним глазом внутрь, понюхал и, наконец, перевернул бутылку вверх дном, уткнув толстым горлышком в расправленную ладонь. Он долго настойчиво тряс, прежде чем, чудом уцелевшая рубиновая капля выпала ему на руку. Дед слизнул ее языком и, запрокинув голову, долго жевал губами. Трудно сказать какое движение его неповоротливых извилин соответствовало этому сокращению жевательных мышц. Я успел заметить только как лицо его высветилось в темном проеме будки, разглаживая морщины, словно омоложенное внезапной идеей.

Он стал увлеченно шарить по карманам, собирая завалявшуюся мелочь и складывая ее в пресловутую жестянку. Затем, окончив тщательное исследование всех, подозрительных в этом смысле, дырок своего платья, он ссыпал содержимое банки на полку и сосредоточенно пересчитал. По мере завершения подсчета, лицо его тускнело и вновь безжалостно перечеркивалось складками морщин, словно отражаясь в дождливой луже. Он перебрал монеты еще раз, что-то с трудом поворачивая в уме, и, безнадежно глянув на пустынную улицу, вновь опустился на табурет, подпирая голову рукой.

Я завозился на кровати, меняя положение онемевшего тела, сочувственно думая о том, как понятно состояние старого человека в будке,  и мысленно агитировал прохожих зайти почистить ботинки непромокаемой жирной ваксой.

Как раз в это время напротив будки резко затормозил автомобиль. Дверца его распахнулась, и на тротуар выпрыгнул молодой человек в шляпе, кожаном пальто и высоких сапогах поверх брюк. Он ловко вскочил в будку. взгромоздился на кресло и победоносно водрузил ногу на дощатый мостик. Старый чистильщик, не успев сообразить, в чем дело, по-прежнему плавал глазами в пустой жестянке, кутаясь в белое облако раздумий. Нетерпеливое прикосновение сапога к руке, поддерживающей голову, вывело его из состояния оцепенения. Он засуетился, разнимая щетки и подбирая крем, и, совсем очнувшись, с воодушевлением принялся за работу.

Человек в шляпе неотступно следил за движением рук сапожника, то и дело, указывая длинным пальцем на места, пропущенные щеткой. Временами, он оборачивал лицо к ожидающим в автомобиле и что-то воскликал, демонстративно жестикулируя в сторону чистильщика. Мне было слышно только дробь дождя  по подоконнику, да шипение автомобильных колес по мостовой.
После одного из таких жестов, чистильщик вдруг перестал возить щетками и мгновение сидел неподвижно, тупо уставившись в голенище чужого сапога. За все время он ни разу не взглянул выше колена посетителя. Молодой человек возбужденно шевелил губами, что-то посылая в сторону распахнутой дверцы авто и, видимо, получал ответ, потому что следом закатывался безудержным хохотом. Чистильщик отполировал сапоги бархатной лентой, и что-то коротко произнес, впервые поднимая голову на молодого человека. Тот порылся в кармане кожаного плаща, извлекая горсть монет, и по одной стал попадать ими в жестянку, предварительно показывая каждую невидимому зрителю, сидящему в машине. Так он бросил пять кругляков и, сделав затем три больших прыжка, нырнул в авто, которое тут же заскользило вдоль шоссе. Старик, помедлив, взял двумя пальцами за край банки и, встряхнув, выбросил ее содержимое на улицу. Монеты покатились по мостовой, соскакивая в мутный поток у  края дороги.

Дождь заслонил мое окно, и, прижавшись к нему вплотную, близоруко смотрел, не мигая, поблескивая толстыми линзами очков. Я тоже уставился в его матовые зрачки напротив, и так мы замерли, слепо уставившись друг в друга, словно ожидая кто кого переглядит. Затем, он, не выдержав, бросил в стекло горсть водяных зерен, и я машинально отер лицо ладонью. Следом он исчез, превратившись в сеть морщинок на лужах.

Я нащупал взглядом согнутую спину старого чистильщика, который вновь теперь рылся в захламленных внутренностях своей игрушечной коробки. Когда он высунулся в проем, в руках его покачивался маленький гипсовый домик-пряник.  Мне помнится, такая копилка стояла у матери на шкафу. В детстве мы нечаянно разбили ее во время игры, и оттуда посыпались старинные серебряные монеты. Точно такую же копилку хозяин будки теперь поставил перед собою на мостик и, перекрестившись, ударил по крыше домика молотком. Домик с готовностью развалился, и старик принялся вытаскивать из-под его обломков мелкие монеты. Он внимательно осматривал каждый черепок, не приклеился ли к нему медный пуговичный диск. Пересчитав содержимое копилки и, соединив его с предыдущим запасом, он отправил деньги в карман. Затем прибрал осколки, накрыл голову шляпой с обвислыми полями и влез в допотопный макинтош, готовясь к походу. Еще раз деловито осмотревшись внутри, он повесил на дверцу тяжелый замок и не спеша направился вдоль улицы. Преодолев несколько десятков метров, он скрылся в ближайшем проеме под лаконичной светящейся надписью «ВИНО», откуда  долго не появлялся.

День быстро скатывался, так и не успев наступить, и неисчезающий мрак все гуще распространялся в воздухе мутным чернильным раствором. Я решил, что темнота помешает мне определить на выходе фигуру старого чистильщика, да и не все ли теперь равно какого вина он возьмет, чтобы скрасить этот бесконечно пустынный, сырой и одинокий вечер. Однако, мой взгляд продолжал машинально следить за открывающейся дверью и, вскоре, уловил в ее желтом прямоугольнике знакомый сгорбленный силуэт.

Это было время борьбы с пьянством в стране. Лишь немногие магазины продавали вино в ограниченных количествах. Толпа людей, непомещающихся внутри магазина, пульсировала у входа, как огромное сердце, то расширяясь, и выталкивая из своих недр счастливых обладателей сосудов, то сужаясь до предела и напрягая все силы желанием протиснуться внутрь.

Старик насилу выбрался наружу и встал у входа, широко расставив ноги и переводя дух. Шляпа его оказалась сдвинутой на затылок. Макинтош расстегнут. Одной рукой он прижимал к груди бутылку вина, другой стеклянную банку консервированных томатов Болгарской фабрики «Глобус». Он уже принялся застегивать плащ, собираясь уйти, когда, неожиданно, толпа выбросила новый торжествующий поток, и кто-то нечаянно толкнул спиной старика. Тяжелая бутылка рухнула на асфальт, и осколки бросились в стороны. Бордовая винная жидкость свернулась клубочком, словно выскользнувшая из мешка змея, и, вытягивая шею, заструилась по тротуару, спускаясь с бордюра в ручей. Старик замер в той же позе с широко расставленными для равновесия ногами, недоуменно глядя перед собой и беззащитно шевеля губами, словно его ни за что ударили по лицу. Затем он присел на корточки. трогая руками  осколки и землю омытую вином., убеждаясь, что все это не сон.
 
Я видел, как он выпрямился и поднес к глазам банку томатов, зажатую в правой руке, тупо вникая в непостижимую иноязычную надпись на этикетке. Затем рука с банкой поднялась над его головой и с силой опустилась, роняя на асфальт кровавое пятно. Из него тотчас выкатились густые красные кругляши и. толкаясь на краю бордюра, спрыгнули в мутный поток; перекатились к сточной решетке и столпились на ней, глядя вниз сквозь черные щели.

Старик успел скрыться в толпе, а я еще долго смотрел на неожиданные в этом черно-белом спектакле красные пятна, несмываемые дождем на полосатой решетке.

К вечеру у меня поднялась температура, и случился жар. Ночью мое тело металось в бреду, и кто-то сильный пытался выкрутить мне ноги. Утром была слабость, и я ничего не помнил, глядя на покрытую слизью улицу: была ли на самом деле фанерная будка старого чистильщика обуви на противоположной стороне улицы, или это дождь нарисовал ее на стекле холодным пальцем моему воспаленному воображению.