Кем быть или что делать?

Кем сможет стать в этом мире рожденный сегодня младенец?


Мой папа ищет работу. Они с мамой вместе сидят весь день в большой машине и ищут, ищут, ищут. Я тоже сползал. Исключительно из любопытства, посмотреть какая там работа в этом компьютере. Посмотрел папино резюме – ничего не понял. Его писала мама и расхваливала там его, как могла. Уж не собралась она продать папу? Без моего ведома. Нужно будет держать ухо востро в эти дни и контролировать дверь. И всех приходящих и уходящих на всякий случай.
Вслед за резюме последовали какие-то странные объявления о работе. Опять-таки я абсолютно ничего не понял. Ни словечка. Со злости я стал тащить провод зубами и ухватился за мышь. Меня прогнали. Усадили на коврик и всучили в руки обезьяну. Рядом тут же оказался кричащий жираф. Так как я все еще был зол на них, я его тут же заткнул, путем сильного удара о пол.

С некоторых пор стало слишком остро чувствоваться разделение игрушек на взрослые и детские. К взрослым  меня не пускают. Взрослые всегда четко обозначаются одним страшным словом «нельзя». Я не понимаю толком его значения, но стоит мне его услышать, как тут же рвусь вперед и очень злюсь, потому что меня сразу осаждают назад.
Естественно, меня это не останавливает, и я продолжаю свои попытки. Младенец – не взрослый, он никогда не сдается.
Уставшие оборонятся, вы трусливо обращаетесь за помощью к хитрости и пытаетесь меня отвлечь. Детскими игрушками.

Детские игрушки – красивы и смешны, все время шелестят и орут. Но никакой истины, кроме причинно-следственных связей не несут. Нажмешь на кнопку – обезьяна орет. Нажмешь опять – тоже орет, только что-то другое, еще более веселое. А смысл? Слух я так не развиваю, скорее наоборот, все больше убиваю в себе Моцарта. Почему в нашем веке уже нет таких композиторов и такой музыки? Да все просто. Подарите Вы Бетховену такого же жирафа как у меня, и пианино ему уже не нужно будет. А еще лучше детский синтезатор. Там, между прочим, классические мелодии, хотя если учесть качество исполнения – скорее современные убийственные ремиксы.
Да уж, сегодняшние Моцарты и Бахи после вот таких детских синтезаторов максимум, что смогли бы – работать ди-джеями на дискотеках. Семь великих нот давно уже превратились в два аккорда. Бум-Бам. Бам-Бум. 
В общем, композитором сегодня уже не станешь и оперу не напишешь.
Балет наверняка тоже.
Сегодня скорее станешь пискуном и будешь орать о том, как « в певца мужчину превращает красота».  Хотя ни красоты, ни мужчины, и тем более певца я там не увидел.
Французам здесь больше подвезло – они пока еще ищут таланты, а не фабрикуют звезд.
Можно конечно на фабрику пойти и научиться. Вот только чему? Вокруг микрофона прыгать да на публику работать? Миниатюра « Я люблю себя. Посмотрите, какой я красивый и как я себя люблю». Ну а что петь не умею, так кому это сегодня надо?
Никому. В певца у нас сегодня мужчину превращает красота.
У девушек в этой сфере еще больше шансов. Им петь вообще не надо. Стриптиз принял широкий размах и ворвался на эстраду. Чем больше ты раздеваешься на экране, тем лучше  ты поешь. Такое впечатление, что страна оглохла навеки  и музыку слушает только глазами.
Слух у меня еще есть, тело мое пока секс-символом не является – не выйдет с меня ни певец, ни музыкант.


Можно пойти в актеры. Но, по-моему, они от эстрады и музыки отличаются лишь тем, что не поют. Носятся с утра до вечера по телевизору с пистолетами, бомбами и любовью в придачу, имеющую почему-то всегда исключительно форму секса. И все мир спасают. В день раз по сто. Скучно до смерти. И так как все люди,  по сути, способны все это делать, то выбирают их по внешнему признаку ну и способности «любить». Притом именно способность  «любить» проверяется наиболее тщательно, прежде чем выпустить на экран в этом лично убеждается режиссер, продюсер, коллеги по работе, ну и по ходу вся съемочная группа. Нет, я хочу любить лишь тех, кого любит мое сердце, и быть только самим собой, а потому в актеры мне идти не судьба.

Остаются еще художники и писатели. Сегодня туда идут все, кто не знает, куда вообще можно еще пойти. Как будто на литературе и живописи висит знак «нет выхода». И все ломятся туда именно за поисками этого самого выхода. Не находят, замыкаются в себе, остаются навеки за этим знаком и творят безумные вещи, от которых все также веет этим самым «выхода нет»…

Бывает, кому-то из этих товарищей-писателей везет. А везение здесь почти по той же формуле рассчитывается, как и в шоу-бизнесе. Раньше искали таланты. Теперь все, кто хочет стать талантом, ищут спонсора. Кто нашел, тот талантом и стал. Сегодня ведь все покупается. И вот тогда на свет божий появляются абсолютно непонятные вещи, зато так хорошо «пропиареные» и «отпиареные», что занимают все книжные лавки. И чем непонятнее они написаны, тем они умнее. И все остальные рвутся в магазины, покупают сии шедевры и уставляют ими полки, дабы все другие, кто приходит к ним в гости, видели, какие они умные, раз читают такие сложные и утонченные вещи. Сказка о голом короле. Да и только.
Половине мира не мешало бы ее перечитать и узнать в ней себя.

Можно конечно надеяться еще и на то, что можно все-таки написать что-то простое и понятное, хорошее и прекрасное, потом прорваться в мир и кого-то разбудить. Надежда умирает последней.  Не дадут прорваться, не дадут разбудить. Всему миру сегодня удобны спящие массы. Только так современные правительства могут править. Некоторые из них до сих пор прекрасно помнят, что бывает, когда кто-то будит кого-то, а потому никогда не позволят никому никого разбудить. Нельзя. Будить сегодня позволено только будильнику. Людей на работу. И все. Спать.

В художники, пожалуй, такая же сложная дорога. Сегодня все рисуют на уровне Машки в детском саду. Я сравнивал Кандинского и Машку, а потом Илью и Малевича. Цвета у Машки более живые и радостные, а квадрат Ильи намного больше, и не черный, а красный, что намного более радует глаз. Только вот спонсора у них нет, да критиков в нужном месте. Вот и вся разница. И еще рисуют они от души, а не для издевательства над публикой. Ну и уж явно не ради денег. Мы ведь еще живем согласно душе и сердцу, а потому деньги за ценность не считаем и к ним не рвемся. Ну разве что только с ножницами, картинки вырезать, если есть таковые. Хотя тут ваше воображение оказалось скудно, потому счастливы в мире с ножницами лишь белорусские дети и то если успеют у родителей зарплату перехватить, пока они ее на президентов американских не обменяли.
Странные эти взрослые. На одного американского Джорджа Вашингтона приходится три тысячи хороших упитанных веселых белых зайчиков, и я уж молчу про Бенджамина Франклина. Ну а если на белочки все поменять, то на год занятие нам обеспечено. А вы все гонитесь за американскими президентами! Совсем тягу к прекрасному утратили. И это-то накануне года Зайца.
 
В общем, как ни крути, артист с меня не выходит никак. Уже с младенчества. И вовсе не из-за отсутствия таланта. А как раз таки из-за того, что талантлив. Как любой ребенок талантлив. И делаю это ради сердца своего. И только сердцем. Рисую, пишу, пою, танцую, что хочу и как хочу. У меня еще все свое. Не имитированное, не украденное, не выполненное на заказ, не сделанное по шаблону. Не купленное, не проданное, не продажное. Не талант я по вашим меркам, не талант.

От полной безнадежности и безысходности захотелось простой человеческой ласки, и я опять пополз к маме и папе. Поиски настолько поглотили их, что они не обращали на меня внимания.
На экране компьютера появился очередной сайт с объявлениями на работу. Тысячи менеджеров. По продажам, по покупкам, по сбыту, по опту и т.д. Продавцы-консультанты, продавцы-оценщики, торговые представители, продавцы недвижимости… Менеджеры… Менеджеры… Менеджеры…
 
Наверное, скоро и певцов нужно будет называть менеджерами пения, художников – менеджерами рисунка, писателей – менеджерами слова и т.д. Так будет достовернее, точнее, правильнее. Пусть и неправильно это совсем.

Все продаем. Все покупаем. Ничего не производим.

Кем же я могу стать в этом мире?

Продавать и покупать я еще морально не могу, денег не чувствую.
Продаваться и покупаться тем более, душа еще есть.
Создавать сегодня уже не нужно.
Тогда что? Что?
Кем быть и что делать?

Я опять укусил провод и схватил мышь. Меня снова одарили этим великим «нельзя» и вернули к обезьяне. Мне опять включили жирафа «Смерть Моцарту!»
Пусть орет!
Пусть вырвет из меня весь слух  и всю тягу к прекрасному! Может так мне станет легче.
Пусть орет! Он ведь не виноват. Он ведь совсем не причем.
Не его вина, что даже младенец знает, что сегодня разбудить ты можешь разве что только маму…