Букет зимних роз

Сначала нахожу место для верхушки букета. Потом смешиваю краски. Это приятно.
Растирая краски, я расслабляюсь и, наверное, медитирую.
Но пора делать первый штрих.
Это будет лепесток главной розы. Она темная:
кармин с охрой, кармин с кобальтом и немного разбеленного кармина для бликов.
Делаю три-четыре движения мастихином, и роза горделиво поднимает голову.
Чуть ниже и справа расцветает бледно-лососевый бутон. И рядом еще один, нежно-зеленый.
Добавляю листья, молодые побеги в верхнем углу и серо-голубые отсветы на вазе.
Еще немного теней - и на эскизном холсте поселилась розовая миниатюра.
 
Она светится.
Быть может, оттого что хранит последние в этом году розы.
Эти розы уникальные: они родились в конце ноября.
Они цветут тогда, когда, по всем законам природы, цвести не должны.
Я одна знаю их тайну. И я в восторге от того, что сумела запечатлеть миг их торжества! 
Я беру свой эскизик и бережно отношу его в Розовую комнату.
И сразу же начинаю по нему скучать.
Снова и снова захожу в комнату, чтобы посмотреть на свое творение.
Оно маленькое, но живое.
Только живое может наполнять душу радостью.

Позвонила Таня. Она в хорошем настроении. Я чувствую это по голосу.
«Целый день совещались! Сегодня было три отчета!»
Или плана? Каюсь: не расслышала. Просто была удивлена,
что кто-то может быть в восторге от планов, отчетов, совещаний и вообще от работы.
«У нас чудесный коллектив и прекрасные отношения! У меня все очень хорошо! А вы как?
Как вы? Сто лет вас не слышала!»
«Я хорошо. У меня все тоже очень хорошо. Я рисую. Беру уроки живописи».
Звучит почему-то неубедительно. Или так мне кажется? Таня молчит...
«Вообще мне очень нравится эта моя жизнь. Мне нравится заниматься домом, писать картины. Я люблю это».
Таня слушает молча. Может, ждет чего-то еще? Или не знает, что ответить?
«Мне все это очень нравится!» - повторяю я с преувеличенным энтузиазмом.
Таня молчит. Наверное, не верит.
Что бы ей такого еще рассказать?
«Ну, и работаю. Делаю журнал».
Я начинаю подробно рассказывать, как хорошо было мне сидеть дома,
но позвонил знакомый и попросил помочь сделать журнал,
и я не могла отказать и теперь вот хожу на работу…
С каждым словом ловлю себя на мысли, что говорю что-то не то.
Я погрязаю в извинительно-оправдательных пояснениях
и, кажется, сейчас начну просить прощения - то ли у знакомого, то ли у Тани,
то ли у своего эго, надежды которого я не оправдала.
Что-то тяжелое ворочается внутри. Может, это стыд?.
Между тем, услышав о работе, Таня, наконец, отреагировала.
«Так это же здорово!» - облегченно воскликнула она, видимо, радуясь,
что не придется выражать скрытое сочувствие моей жалкой живописной судьбе.
«Ну, как-нибудь встретимся», - сказала я на прощанье.
 
В душе осталось гадкое чувство.
Как будто только что я предала - кого-то или что-то.
Я зашла в Розовую комнату и посмотрела на вазу с букетом.
Розы пахли свежей масляной краской. Они смотрели на меня грустно и с укоризной.
А главная, темно-бордовая, даже чуть-чуть пожухла.
«Наверное, с охрой переборщила», - подумала я и заискивающе на нее посмотрела.
А потом взяла мастихин и смело добавила ей чистого кармина.
Я знала, что мой учитель это не одобрит.
Но розе, кажется, понравилось!