Линия Маннергейма, начало

Первая глава романа


1
Она возвращалась домой.
Глядя на проносившиеся за окном деревья, демонстрирующие солнцу новорожденную листву, она думала о том, что слишком быстро привыкла считать это место своим домом. 
Всего лишь полгода назад, перебираясь в самое сердце Карельского перешейка,  в поселок с типичным для этих мест названием Ярви, она считала это временной мерой.  Вынужденным шагом, чтобы переждать, пока все утрясется.  Ничего за прошедшие месяцы так и не изменилось, но жить в деревне в старом дедовском доме ей понравилось значительно больше, чем она предполагала.
Они выбирались сюда летом, да и в течение года наведывались проверить, все ли с домом в порядке, но никогда не жили здесь постоянно.  Она и не догадывалась, каково это – отвечать за дом, свой собственный дом, пока не  попробовала.  И уж точно не предвидела, что одиночество может оказаться таким радостным, полным смысла и жизни.
Последние несколько лет они с мужем жили как-то сами по себе.  Каждый шел своей дорогой - и точек пересечения становилось все меньше и меньше.  Муж не часто показывался дома, проводя время на работе и в бесконечных командировках, но каждое его возникновение приводило к обязательной размолвке. 
-    Как можно так жить, - начинал он,  увидев ее за чтением очередной рукописи, -  для того, что ты делаешь, не нужно было учиться.  Хватило бы и трех классов церковно-приходской школы.      
-    Должен кто-то и глупостями заниматься, - устало отмахивалась она.
-    Тупость какая-то.  Средневековье.  Нужно быть умственно отсталым олигофреном, чтобы все это читать.  Не стыдно? 
-    Мне любопытно.  И страшновато порой, и забавно и смешно. Люди сталкиваются  с чем-то непонятным, пытаются объяснить, найти причину  – что тут постыдного?
-    Сама уже стала неизвестно кем.  И мало чем отличаешься от идиотов, что пишут о всякой ерунде типа космического разума или как там теперь это называется!  Деградируешь на глазах!  Не могу этого видеть! – кричал он, заводясь все больше.
Несколько раз она пыталась изменить себя.  Бросала свое занятие и старалась увлечься чем-то другим, более подходящим для жены серьезного журналиста.  Принималась копаться в социальных проблемах, разбираться в новых веяниях культуры, занималась составлением познавательных книжиц.  Но  почему-то эти правильные вещи не приносили никакой радости.  Пустоты – сколько угодно.  Удовлетворения – нет.  Через некоторое время она начинала чувствовать себя не живым человеком, а механизмом, встроенным в некую цепочку. Уговоры, просьбы потерпеть уже не помогали, и все возвращалось на старые рельсы.
Почему она зацепилась душой за всю эту ерунду – объяснить толком не удавалось.  У нее не было веры ни в космический разум, ни в таинственные Высшие силы, ни в какую другую чепуху.  Что она хотела найти, сама не понимала.  Но, читая порой глупые и нелепые строчки, она чувствовала, что в ней происходит что-то.  Где-то глубоко внутри.  И это почему-то было важно.
Она отстаивала это нечто, как могла, потому что в какой-то момент поняла, что если перестанет это делать – от нее останется лишь шкурка, набитая опилками.  И больше ничего.
Она научилась отстраняться от нападок.  Но никогда не оказывалась готовой к подобным ссорам.   Последняя размолвка случилась в разгар осени.  Как всегда - неожиданно для нее.  Не успев сохранить внутреннее спокойствие, она повелась на его крики.  Принялась что-то объяснять, доказывать, аргументировать.  Как всегда – безрезультатно.  В итоге они наговорили друг другу разных ненужных слов и разбежались по своим делам.
Гуляя по сырым питерским улицам и провожая взглядом последние листья, она почувствовала, что устала.  Каждую осень на нее и без того накатывала  отчаянная беспричинная тоска. Ужасно хотелось улететь в какие-нибудь теплые края, словно птицы.   Она умирала вместе с каждым оторвавшимся листком, впуская в себя осень по капле – постепенно, медленно, неторопливо. 
На этот раз осень вторглась  - внезапно, остро и очень болезненно.  Это состояние погнало ее прочь из города в какую-нибудь уютную берлогу, где можно было бы отлежаться до весны.
Она приехала в деревню.  Там вовсю зеленели сосны и цвел вереск.  Контраст с городом был таким разительным, а вечнозеленый цвет настолько обнадеживал, что она решила остаться. 
Дом, несмотря на полувековую историю, крепко стоял на земле и готов был прослужить, по крайней мере, еще столько же.  Немецкие рабочие, возводившие его после войны, сработали на совесть, подтвердив легенды о знаменитой прусской кропотливости. 
Деревенская отстраненность от суеты – именно этого ей не хватало в последнее время.  Она ни разу не пожалела, что осталась здесь на зиму.  И даже после наступления весны желания возвращаться в город у нее не возникало.
Муж, узнав о бегстве, поначалу посмеивался, уверенный, что она не протянет в деревне и месяца.  Но время шло, а она продолжала упорно отсиживаться в доме.  Ему это не нравилось, но приезжать в Ярви было далековато, поэтому он периодически устраивал телефонные обструкции, чтобы вразумить отбившуюся половину.  Но разговоры на расстоянии всегда можно было прервать, и она этим пользовалась вовсю. 
На центральной площади поселка, где останавливалась маршрутка, было многолюдно.  Там всегда шла бойкая торговля натуральными продуктами, но на этот раз, казалось, все поселковые столпились у базарных рядов.  Местные жители оживленно переговаривались, но, заметив, что она движется в их сторону, как-то разом примолкли и стали настороженно коситься в ее направлении.  Одна из женщин в ярком летнем платье отделилась от группы и быстрым шагом направилась к какому-то мужчине.  Подойдя поближе, она принялась что-то энергично говорить ему, активно жестикулируя.  Мужчина слушал молча, слегка наклонив голову и глядя исподлобья.  И ей стало неуютно под этим цепким взглядом.
Выглядел он типично для здешних мест.  Неопределенного возраста, с загорелым обветренным лицом, какие бывают у рыбаков, большую часть времени проводящих на свежем воздухе.  А рыбалкой в поселке увлекалось практически все мужское поголовье, благо рядом были и река и озеро.  Заметив, что она смотрит в их сторону, он полез в карман защитной куртки, вытащил сигареты и закурил, отворачиваясь.  Женщина тем временем продолжала говорить, но уже не с первоначальным напором.
Чем же это может быть вызвано, думала она с некоторым недоумением, сворачивая от площади.  Ей хотелось купить  съестного, поскольку после нескольких дней отсутствия вряд ли в доме остались нормальные продукты.  Но решиться проходить под этими заинтересованными, напряженными взглядами она не смогла.  Она всегда была трусихой. 
Что же я сделала?  Как-то неправильно себя повела, что ли? Она продолжала думать об этой непонятной перемене со стороны местных.  Вроде бы жили нормально, никто с претензиями не приходил, да и злобы особенной к себе она не замечала. 
Одна знакомая, узнав о ее переезде в поселок, сказала как-то, что все деревенские изначально не любят городских, и поэтому надо быть готовой к немотивированной ненависти или даже агрессивным действиям, вызванными этой самой неприязнью.  Наверное, это и есть то самое, о чем говорила приятельница.
Ей не хотелось уезжать отсюда.  Впервые в жизни она чувствовала себя на своем месте.  Но сражаться с чем бы то ни было - не в ее стиле.  Она никогда ни с чем  и ни за что не боролась.
По отношению к жизненным трудностям люди чаще всего делятся на две категории: одни от них закаляются, другие ломаются.  Но еще есть процент, и немалый, тех, кто пытается любым способом их избежать.  Это было как раз про нее. 
Когда она сталкивалась в своей жизни с чем-то, на ее взгляд, непреодолимым, то попросту сбегала.  Словно можно было убежать в какую-то другую жизнь, где этих самых проклятых трудностей не водилось вовсе.
Она делала так уже не раз. 
Однажды она сбежала так далеко, как только смогла. И затаилась там. Но, как оказалось, лишь на время.  Проблемы никуда не делись, они терпеливо поджидали ее в том самом месте, где она их оставила.  Они вели параллельное существование за тысячу километров от нее и ничего не забывали.  Может быть, не хотели.  Или просто не могли. 
Она так и не сумела с ними справиться.  Но в ее жизни появился мужчина и помог их решить.  Потом он стал ее мужем, и дальше сложности уже начались с ним.  Если кто-то решает проблемы за вас, рано или поздно он примется контролировать всю вашу жизнь.  А это создаст, в свою очередь, новую проблему.  Получается замкнутый круг.  До тех пор, пока не научишься сам справляться со всеми сложностями, не сможешь жить по-настоящему.  Она, наконец-то, поняла это.  Но оттягивала, как могла, момент окончательного объяснения с неизбежным принятием решения.  Кардинальных изменений в жизни ей пока не хотелось.  Она боялась признаться себе в том, что необходимость в них уже назрела, надеясь, что все произойдет само собой.  Подобно зайцу, убегающему от опасности, ей сейчас приходилось путать следы, чтобы перехитрить охотника.  Она надеялась, что скоро окажется готовой к переменам.  Скоро, но не сейчас.
За оврагом, поросшим молодыми соснами, наконец-то показался дом.  Хорошо еще, что владения ее находятся на отшибе, и любителей зайти в гости по-соседски не наблюдалось.  Окна светились на солнце, и у нее сразу же поднялось настроение. 
Когда она приехала сюда в конце октября, дом был полностью запущен.  Следы разрухи и неухоженности так и лезли из всех щелей.  Пробираясь через остатки буйной растительности, она впервые увидела дом другими глазами.  Он выглядел совершенно потерянным, словно заблудился в лесу.  Одинокий и сиротливый, укоризненно смотрел он пустыми пыльными окнами. 
Я обязательно наведу здесь порядок! – пообещала она, словно дом мог ее услышать. 
Он пережил многое, но перед ее вероломством оказался бессилен.  Дед очень любил это место, и дом служил ему верой и правдой много лет; бабушка тоже его не забывала, и лишь она наплевательски отнеслась к этому, почти родовому гнезду.  А ведь она родилась именно здесь, а не в больнице, как подавляющее большинство младенцев.  Теперь дом доверили ей, а она… 
Тогда тоже выглянуло солнце, чтобы она хорошенько рассмотрела, до какого состояния довела и дом и участок.  Смущенная немым укором, долго не решалась она войти внутрь.  На веранде и в комнатах пахло чем-то нежилым.  Яркий солнечный свет, ворвавшийся внутрь, высветил скопления пыли, и та принялась испуганно носиться в пространстве, вовлекая в свой водоворот давно умерших мошек, мух и каких-то еще неопознанных насекомых.
Она возилась несколько дней.  Скупила все моющие средства в округе и мыла и терла,  чистила и скребла до тех пор, пока не падала от усталости.  Ей хотелось отмыть все до блеска, словно вымолить прощение за столь долгое отсутствие.
Именно в те дни она решила, что останется здесь.  Она обживет его, свой дом, терпеливо, неторопливо, долго.  Ведь ее место именно здесь.  Почему она не поняла этого раньше?  Металась туда-сюда, подгоняемая страхом, надеждой и нетерпением.  Больше не будет.  Хватит.  Главное, что дом принял ее, несмотря на предательство, она это чувствовала.  Остальное придет со временем.
Теперь, полгода спустя, дом уже не выглядел одиноким.  Но за те несколько дней, что она отсутствовала, вымахали лопухи и крапива.  И когда только успели отвоевать себе почти все пространство?  Растения хищно покачивались под нежным майским ветерком, самодовольные и наглые, и уже считали себя победителями.  У них не оставалось сомнений, что скоро все вокруг будет принадлежать им.
Глядя на это нахальное растительное буйство, она решила, что завтра же его изничтожит и посадит какие-нибудь цветы.  Здесь всегда росли цветы.  До нее.  И она не должна нарушать традицию, неважно –  нравится  это лично ей или нет.
Она вытянулась на веранде, глядя на старые сосны и любимую лиственницу, невесть как возникшую на участке.  Та недавно опушилась новой хвоей и стояла такая нарядная и чистая под ясным весенним небом, что голова кружилась от такой красоты.
До чего же здесь хорошо!  Нет, она не станет ждать до завтра, сегодня же расправится с этими лопухами.  Почему-то именно лопухи раздражали ее больше всего, даже не вездесущая сныть или крапива, нет - лопухи казались главными врагами.  И хотелось немедленно с ними покончить. 
В сарае среди инструментов она нашла что-то подходящее для грядущей битвы и сразу принялась за дело.  Надо успеть, сосредоточенно думала она, пока они не превратились в гигантские заросли.
В пылу борьбы с дикой растительностью она не заметила, как у калитки появился человек.  Он некоторое время стоял, молча наблюдая за сражением, и лишь затем заговорил.
Разгоряченная, она не сразу его услышала.
-    Вы здесь новая хозяйка?
Она повернула голову на голос.
Тот самый мужчина, с площади. Местный рыбак.  Пока она шла к калитке, он молча рассматривал ее, и она никак не могла понять выражения его лица.  Эта неопределенность взгляда сбивала с толку.
-    Вы новая хозяйка? – голос полностью соответствовал мужчине, такой же обветренный.
-    Я старая хозяйка!
-    И как давно живете?
-    Где?  На свете – больше тридцати лет.  Спрашивайте, не стесняйтесь.  Мне всю биографию рассказать – или только отдельные места?
-    Какую надо - такую и расскажете.  И нечего грубить представителям власти.
-    А вы что за власть? 
-    Я ваш участковый. Василий Петрович Рядовой.  Вот документы, - он полез в необъятный карман куртки и выудил оттуда что-то, больше смахивающее на замусоленную сигаретную пачку, чем на удостоверение.  Это и в  самом деле оказался какой-то документ, и мужчина для убедительности помахал им в раскрытом виде, а затем снова спрятал в карман.
- Вы владелица? – приступил он к допросу по новой.
- Это имеет какое-то значение?  Говорите уж сразу, что вам нужно.  Какие ко мне претензии?
-    Никаких претензий нет.
-    Я пойду, если нет. 
-    Подождите. Я пришел не просто так с вами поболтать.
-    Поняла, видела же, как на меня косились на площади, словно на врага.
-    Больно все умные стали.  Детективов начитаются и думают, что сами все знают наперед.  Пришел – значит надо.  Документы на дом можно посмотреть?
-    Ну что вы все ходите вокруг да около?  Хорошо, пойдемте, покажу вам документы.
Она оставила его на веранде, а сама отправилась в дом за бумагами.
-    Вот, держите, по-моему, здесь все, что нужно.  И паспорт мой тоже.
Участковый внимательно и неторопливо рассмотрел каждую бумажку, а затем аккуратно сложил все на столе.
-    Значит, вы, Белозерова Валерия Павловна, владеете домом давно.  А проживаете постоянно с какого времени?
-    Полгода. Это частное владение.  Проживаю, нет - какая разница? Мое право, – Лера начинала злиться.  Вот ведь привязался, а ничего конкретного не говорит.  Ну что за манера у них такая?
-    Почему… – начал было представитель власти, но снова нахмурился.
Он сидел, сощурив глаза, и смотрел куда-то ей за спину.  И Лере стало не по себе, как там, на площади.  По выражению лица сложно было понять, в каком направлении потекли мысли участкового. 
-    Эй, вы где? – решилась она на вопрос и даже помахала рукой перед его лицом. – Что-то случилось? – Лера обернулась, пытаясь понять, что же мог увидеть ее гость.
-    …Что? – он, похоже, пришел в себя и посмотрел на нее уже не таким суровым взглядом.  – У вас глаза в точности как у доктора.
-    Какого еще доктора?
-    Жил здесь давно.  В этом самом доме.  Можно?  - спросил он, доставая из кармана пачку сигарет, похожую на только что показанное удостоверение.  Закурив, помолчал каким-то своим мыслям.
-    Не знаю, доктор он был или нет, но лечиться все к нему бегали.  У нас ведь ни больницы, ни поликлиники.  Да что там, даже пункта первой помощи нет.  А раньше и подавно.  За двадцать километров надо было ехать.  А доктор этот, он всех лечил, никому не отказывал.  Хоть и побаивались его, но все равно бежали, если что случалось. 
-    А боялись-то почему?  Он что, такой страшный был?
-    Скорее, непонятный. Какой-то … другой, что ли… даже не знаю, как сказать.  Привычка смотре ть у него была… особенная.  Как будто насквозь видел, до самых внутренностей.  И лечил как-то чудно, не как все.  Не по науке.  Про него много разного в поселке говорили.  Так он ваш родственник?
-    Это дом моего деда.  Он врачом был.  И работал в научном институте.  Так что его методы, наверное, были правильными.
-    А вы тоже по медицинской части?  Нам бы не помешало в поселке.
-    Я работаю в издательстве.
-    Книжки пишете?
-    Скорее, читаю.
-    И  ездите в город на работу?
-    Все, что нужно, я могу и тут сделать и отослать по электронной почте.  Езжу, когда возникает необходимость.
-    В последний раз когда были в городе?
-    Вы как Глеб Жеглов.  Вначале все зубы мне заговорили, а теперь приступили к  главному, - улыбнулась Лера.  Участковый начинал ей нравиться.
-    Я же говорю –  детективов насмотрелись.  Так когда?
-    Сегодня.  Вы же видели, как я приехала.
-    А вчера?
-    Уехала в четверг и три дня провела в городе.  На работе завал, пришлось остаться.
-    То есть с четверга по воскресенье вас здесь не было?
-    Именно так.
-    А гости к вам часто приезжают?  Ну, там пикники-шашлыки всякие.
-    Это не ко мне, а на турбазу.  У них - сплошные гулянья.  А у меня обычно тихо.
-    Так приезжают или нет, я что-то не понял?
-    Иногда заглядывают. 
-    Вы договариваетесь заранее или так являются, под настроение?
-    Созваниваемся, конечно.  Кто же потащится в такую даль - а вдруг меня дома нет?    Однажды  вот приехали наобум - просидели до вечера во дворе, теперь не рискуют.
-    Вчера никого не ждали?
-    Нет.
-    Может, забыли о договоренности?         
-    Я еще вроде в ясной памяти.
-    А мог кто-нибудь без предупреждения явиться?
-    Маловероятно.
-    Посмотрите фотографии, знаете эту женщину? – он снова полез в свой безразмерный карман, выудил плотный пакет и вытряхнул из него стопку фотографий, отобрал несколько штук и отдал Лере.
Она принялась разглядывать снятое крупным планом лицо женщины.  Выглядела снимаемая напряженно-озабоченной.  Что-то с ним было не так, с этим лицом.  И лишь спустя какое-то время Лера догадалась, что это изображение умершего человека.  Женщины уже не было среди живых, но возникало ощущение, что она все еще пытается из последних сил то ли что-то сделать, то ли сказать.  Что-то очень важное для нее.  Лере женщина была вроде незнакома, но что-то всплывало на самом краешке памяти, очень смутное.  И она никак не могла уловить, что именно. 
-    А что с ней случилось? – она протянула фотографии участковому, но, передумав, снова принялась их разглядывать.  Что-то не давало ей покоя.
-    Так вы ее знаете, – сделал свои выводы представитель власти.  -  Значит, она к вам приезжала?
-    Нет, мы вроде незнакомы.
-    Черт! – вырвалось у мужчины, и он характерно рубанул воздух рукой, выражая крайнюю степень неудовлетворенности ответом. -  Все в поселке считали, что к вам.
-    Так вот почему они обозлились.  Теперь понятно.
- Ничего вам не понятно. 
- Может, она на турбазу ехала?  И что же с ней все-таки случилось?
-    Ее нашли вот здесь, в лесочке, -  он махнул рукой в сторону леса. - Ваш дом ближе всех стоит.  Там, где старый дот, знаете? 
-    Дот? – эхом повторила Лера, сдерживая волнение.  Еще бы ей не знать это место.
Остатки знаменитой линии Маннергейма проходили неподалеку, это была своего рода местная достопримечательность.  Ее излазили вдоль и поперек и  местные следопыты, да и другой народ приезжал поглазеть.  Но то, что именно данный дот был не простым, а с секретом - об этом знали очень немногие.  Можно сказать, единицы.  Лера, да еще пару человек.  Интересно, знает ли что-нибудь о доте представитель власти со смешной фамилией Рядовой? 
Видимо замешательство девушки не прошло бесследно для участкового.
-    Вы вспомнили что-то? – лицо милиционера выглядело страшно заинтересованным.  Даже взгляд изменился.  Только что это был добродушный недотепа, и вдруг – на тебе, прямо хищник, почуявший добычу.
-    Нет, просто… подумала… Ее что, убили?
-    Ведется следствие.  Турбазу уже проверили. А о чем вы подумали?
-    Эта женщина… у нее такое лицо, знакомое… то ли похожа на кого-то… - Лера даже прикрыла глаза, чтобы отрешиться от суеты. -  Не помню.
-    Если вспомните, позвоните. Вот мои телефоны, - он снова проделал манипуляции с карманом и вытащил на этот раз некое подобие визиток.  Именно подобие, потому что отпечатаны они были, по видимости, на простеньком принтере, да и бумага оказалась явно тоньше, чем нужно. 
Лера пробежала глазами текст и улыбнулась.
-    А вы ведь не участковый.  Здесь написано…
-    Я и тот и этот.
-    Так не бывает.
-    У нас все бывает.
-   Договорились, капитан Рядовой, позвоню.
Он зыркнул на нее, но промолчал.  Она догадалась, что фамилию свою капитан недолюбливает, видимо многие отпускали шуточки по поводу.  И от нее он ожидал чего-то подобного.  И заранее готовился к отпору.